Серое на сером

      Закончив стирку, Мика вылил грязную воду, прополоскал белье в чистой, снова вылил и снова набрал. И снова прополоскал. Долгое, утомительное, нереально скучное занятие.       Но всяко лучше, чем повторить судьбу тех несчастных, что пробовали сбежать утром.       Хотя… что если здесь есть о чем подумать? О чем-то, что позволило бы заменить тяжелый утомительный труд собственными руками?       Ведь по сути всё, что от него требуется - крутить, мять, бултыхать все эти тряпки в воде. Чтобы движение этой самой воды вымыло, унесло всю грязь из переплетения ниток.       Нужны ли для этого именно его руки? Может быть… если заменить их, например, двумя палками… они могли бы крутить и мять это белье сколь угодно долго и вовсе без его участия?       Ну, разумеется, чтобы эти палки двигались - нужно их чем-то двигать. А чем? Например - водяным колесом. Как у мельницы. Вода толкает лопасти, Колесо крутится, все что к нему приделано - тоже крутится. Приспособить несколько палок, сунуть белье внутрь бочки и подставить ее под эти палки. И вот в его жизни появится пара лишних свободных часов. А за неделю это и вовсе свободный день. А за год?       И как эта мысль не пришла ему раньше?!       Столько лет ведь смотрел, как точно также - мучительно и долго возилась со стиркой мама. Даже стыдно теперь. Чертовски стыдно. И грустно что не может собрать эту машину для нее. Хотя, если подумать - это лишь еще один повод для плана побега.       Интересно - найдется ли в этой дикарской деревне речушка? И достаточное количество деревяшек, чтобы соорудить задуманное? А главное - позволят ли дикари с этим всем повозиться?       Окрыленный идеей, Мика нашел щепку и пятачок вытоптанной плотной земли и нацарапал схематичное изображение пришедшей на ум конструкции.       Колесо, шестеренки, чтобы отрегулировать скорость… Палка, чтобы вращать другие палки… Или нет, лучше ремень. Длинный ремень, который будет крутить другое колесо - размером поменьше. Чтобы крутилось оно побыстрее большого. Так, должно получиться…       Оставалось придумать как к этому маленькому колесу приделать палки, которые будут месить белье в бочке. Хотя - зачем так усложнять… Может само это колесо может месить белье? Например лопатками. Поднимать из воды и ронять с другой стороны, где лопасти будут снова опускаться в воду? Достаточно ли этого для стирки? Нет, слишком громоздко.       Палки были бы лучше. Меньше места, меньше материалов, меньше размеры емкости для воды. Меньше ведер таскать, чтобы ее наполнить. Впрочем, зачем таскать - если речка будет рядом. Можно придумать, как из этой речки набрать воды в…       Мика уселся возле рисунка и задумался. Идея определенно стоила того. Идея совершенно точно спасла бы многих от этой глупой, никчемной работы - плюхать белье в ушате, таскаться с ним на речку и всего прочего.       Эх, отец бы тут подсказал, помог собрать, выточил сложные штуковины…       Но отец далеко.       - Ну, чего ты копаешься? - из дома вернулся очень довольный собой Пим, на ходу доедая куриную ножку. - А, уже закончил…       Мика виновато поднялся - увлекшись новой идеей, он и впрямь потерял счет времени.       - Что это у тебя? - Пим заметил набросок на земляной прогалине, обошел вокруг, разглядывая корявые линии, но судя по виду ничего не понял. - План побега, что ли?       Спросил не то в шутку, не то на полном серьезе. Беззаботно этак, почти безразлично.       Переживал ли, просто скрывая свое беспокойство и разочарование? Или и впрямь не испытывал никаких особых эмоций по этому поводу?       - Нет. Так, пришла одна мыслишка. - Мику так и распирало желание поделиться идеей.       Хоть и была она еще далека от совершенства. Да и не факт еще, что вообще сработает. Но великая же идея!       - У вас тут речки есть? - Вместо этого поинтересовался он.       - Ну есть, конечно. Там в лесу. И вон там. - Пим показал рукой в противоположную сторону. Где, впрочем, тоже был лес.       - В лесу? - Мика оглянулся на видневшийся вдали ельник.       Далековато.       - А поближе?       - Зачем тебе? - Пим вгрызся в принесенную курью ножку и явно был не очень доволен необходимостью прерываться для ответов.       - Надо. - Мика еще раз окинул взглядом начерченную "схему". - Хочу одну штуку сделать. Чтоб стирать.       - Штуку? - Пим то ли впервые слышал это слово, то ли не счел всю возню стоящей внимания затеей.       - Ну вот чтоб руками не стирать. - Мика кивнул на сложенное в опустевшем ушате белье. - А то ведь долго. Да и устаешь сильно.       - А. - Пим вновь покосился на его рисунок.       Не то чтобы с интересом, словно все еще не понимая зачем и почему вообще это все нужно. Прям даже обидно. Идея же - во! Лучшая, должно быть, из всего что Мике на ум приходило. А он - "а"!       - Ладно, если ты уже закончил, развешивай давай просушиться. - Пим указал почти полностью обглоданной косточкой на несколько криво вкопанных в землю палок, меж которыми болтались бечевки.       Мика вздохнул и развесил.       - Ну все. А теперь - гулять! - Пим облизал дочиста обглоданную кость, небрежным движением выбросил ее куда-то в кусты и обтер руку о край своей свежей рубахи.       Мика вздохнул, но смолчал. Хотя обидно - после всех-то его усилий с этими проклятыми тряпками. Никакого уважения к чужому труду!       "А стирать здесь, похоже, придется частенько. "       Впрочем - лишний повод поторопиться.       Гулять не хотелось. Хотелось посидеть где-нибудь в уголочке, перевести дух, дать отдых до сих пор саднившим ладоням. Не говоря уж о том, что солнце давно клонилось к закату и какой-нибудь час или два и вокруг уже и стемнеет.       - Тебе понравится. - Заверил Пим, заметив как погрустнел заяц..       Мика в том сильно сомневался.       Ну - то есть ему, как и каждому подростку, конечно же нравились ночные гуляния, посиделки у костра, сплетни, смешные и страшные истории. Но то было там, в безопасной, уютной и такой родной деревне. Где мало кто верил, что волки существуют на самом деле. А не только на страницах страшных сказок.       Здесь же - в этой пугающей тьме, полной злых и голодных взглядов - “погулять” ему отнюдь не хотелось. Вот вообще ни разу.       Но Пим уже тащил его прочь, ухватив за руку.       Ощущение было необычным.       И даже приятным.       Мике не часто доводилось прикасаться к кому-то иначе чем в мимолетном рукопожатии. Родители, разумеется, не в счет. Это другое. А вот касаться, ощущать тепло чужого тела… Тепло и прикосновение того, на кого так нравилось поглазеть - это в его жизни бывало не часто.       И он со вздохом смирения позволил увлечь себя следом.       Проходя крыльцо, Пим обернулся к выходящим из дома родителям и что-то сказал.       Вероятно "отпрашивался" на погулять или, судя по тону - скорее ставил перед фактом.       Удивительно, но сам факт ночной прогулки родителей Пима, похоже, ничуть не взволновал - обычное здесь, кажется, дело.       А вот на их сцепленные ладони они посмотрели с отчетливым недовольством.       - Урам ду ши алтах, кан. - Слова волчицы прозвучали словно бы мягким укором.       - Бала ду. Ич урмак тал купа рюш! - Отец Пима. - Ашаг ду пурд, ич булрам.       Мика не представлял что значили эти фразы, но после них Пим выпустил его ладонь, словно обжегся.       Они вышли на улицу.        Мику буквально распирало от любопытства - что же такое прозвучало им вслед.       - Что бы я к тебе не привязывался. Это слабость. - Пояснил Пим.       “А ты привязался”?       Мика снова смутился. Определенно волчонок ему нравился. Насколько это возможно в подобной ситуации. Нравился ли тому сам Мика? Наверное, в какой-то степени. Если только он не принял желаемое за действительное.       - А еще? - Мика припомнил длину фраз и грубоватую интонацию здоровенного волка и после непродолжительных раздумий пришел к выводу, что сказано было явно чуть больше, чем Пим перевёл.       - Что иначе папе придется самому тебя сожрать. - Помедлив буркнул Пим. Словно бы не хотел отвечать, не хотел пугать Мику. Или - чтобы Мика боялся его отца. Или…       “За руки не держаться”. - Мысленно сделал зарубку Мика.       Ну это и не удивительно - в их деревне подобный жест меж мальчишек достаточно взрослого возраста также сочли бы… по меньшей мере странным. И он сам никогда не решился бы на подобное… проявление. Но ведь это Пим первым ухватил его за ладонь?       Было ли это банальным желанием поторопить замешкавшегося Мику… Или проявлением чего-то большего? Какой-то хотя бы тенью той самой, особенной приязни?       Той, которую ощущал глубоко внутри сам Мика. Ощущал, но боялся признать, сформулировать - даже в собственных мыслях.       Для него-то это внезапное прикосновение оказалось неожиданно приятным. Как и, должно быть, любое другое прикосновение к этому мелкому дикарю. Вот только теперь, после осознания что каждое такое прикосновение может стать для него последним       - Мике вновь стало не по себе. Не успел чуть расслабиться, как - на тебе. Знай свое место, кусочек перепуганного мяса!       Хранись до праздников свежим, для стола сгодишься…       - Да не бойся. - Без особой уверенности буркнул Пим, заметив как заяц сбился с шага. - Не будет он тебя есть, других же еще полно. Будешь хорошо себя вести - все нормально будет.       “Других еще полно”. А потом?       А “нормально” - это как?       Дожить остаток дней в деревне дикарей в качестве бесплатной рабочей силы, постоянно рискуя перейти в роль сытного обеда?       - Просто… ну ты понимаешь… - Пим оглянулся на спутника еще раз. - Я волк, а ты …       - Дульда рюш.. - Откликнулся Мика. - Угу.       Пим фыркнул.       - Правильно. Уже язык чуть-чуть понимаешь? - Пим хихикнул. - Догадался что значит?        - Примерно. - Мике, конечно, было приятно произвести впечатление, но…       - И что? - не отставал Пим.       - Глупый раб? - Мика до последнего не хотел произносить это вслух - ведь глупым он себя не считал.       - Ну, примерно. - Пим снова хихикнул и довольно покосился на Мику. - Но ты не такой уж и "дульда". На лету схватываешь. Мика сдержанно улыбнулся:       - А ты хорошо говоришь на нашем.       - Ну, я же должен понимать, о чем там дульда рюш шепчутся. - Пим ухмыльнулся. - И вообще любопытно же, как оно там… Вокруг. Рюш слабые, но забавные. Инете…ирете…. интересные. Вот!       Пим не сразу припомнил нужное слово и выговорил его не с первой попытки, но в остальном почти ничто не выдавало в нём то, что Микин язык он учил явно не столь уж давно. Не с самого детства, как Мика.       Они петляли по улочкам волчьей деревни, Мика опасливо поглядывал по сторонам, но в присутствии Пима в его сторону никто особо и не таращился.       Словно он враз стал какой-то не слишком выделяющейся частью пейзажа. И вот что странно - к закату на улицах волчьей деревни народу меньше не стало. Напротив - словно бы ощущалось некое оживление. Кто-то спешил по делам, но большинство неспешно прогуливались, общались, бродили от дома к дому большими и малыми компаниями.             Похоже деревня оживала лишь к ночи.       Откуда-то раздавались взрывы грубого хохота, где-то шутки ради или тренировки для неспешно рубились на топорах. А где-то кудахтали куры и скрипела груженая какими-то коробами телега. Большая, неказистая, грубая - как и все, созданное руками волков.       Обычная, если не считать ратников с топорами, деревенская жизнь.       Если не считать доносившийся из укрытых дерюгой коробов в этой телеге плача и всхлипов.       Мика помрачнел.       - Куда их? - он кивнул вслед телеге.       - М? - Пим проследил его взгляд и пожал плечами. - А, этих… королевская десятина. В замок везут.       В отличие от него волчонок своего приподнятого настроения явно не утратил.       "Ну, подумаешь, кто-то плачет… Кого-то скоро сожрут".       Мика нахмурился. Каждый раз как он неосторожно забывал обо всех окружающих ужасах, волчья деревня неотвратимо возвращала его к жестокой реальности.       И это было чудовищно, непередаваемо грустно. И раздражающе, черт побери!       Зачем они это делают? Ну если так хочется жрать мясо - можно же жрать хотя бы кого-нибудь не разумного? Это ведь даже проще, разве нет? Никаких слез, никаких угрызений совести. Хотя о чем он? Угрызения совести слишком сложная штука для живоглотов.       Мика покосился на Пима, непринужденно обменивающегося приветственным жестом с каким-то очередным знакомым и вздохнул.       Вот вроде бы все почти нормально, почти обычно - и мама и папа, любящие родители.       И друзья-приятели. Всё как у всех. За исключением одного "маленького", мать его, нюанса!       Нет, подобные сложные мысли вряд ли посещали кого-то из дикарей. Доброта, сопереживание, сочувствие - эти слова явно не должны находиться в одном предложении со словом "волк".       И это чертовски грустно.       Грустно, что даже при всех его симпатиях к Пиму, при всем его сходстве с любым другим деревенским мальчишкой из той же Соловьиной Дубравки - разница между ними все же огромна. Как бездонная, непреодолимая пропасть.       Разница.       Отличие.       "Маленький нюанс".       "Надо просто понять и принять как тут все устроено и следовать правилам игры", - припомнил он напутственный совет ласки Энис.       Легко сказать. Понять то он может, а вот принять… Принять ЭТО все - куда сложнее.       - Ты чего нос повесил? - Пим наконец заметил его погрустневший вид.       - Ничего. Так.       "И ведь он даже не догадывается, даже мысли не допускает о причине его переживаний".       Вот что ужасно.       Но вместе с тем - это недавнее прикосновение, это сплетение рук. Такой обычный, такой… тёплый, что ли, жест.       Выделялся ли Мика для Пима из "остальной пищи" или был ничем не лучше содержимого крытых тканью клеток? А это прикосновение - на самом деле ничего не значило и никаких особых эмоций у волчонка не вызывало и близко?       Зайчика чертовски сильно подмывало задать этот вопрос напрямую, но услышать ответ он откровенно боялся. Боялся услышать не то, что хотел бы.       А еще ко всему этому месиву странных эмоций, переживаний и чувств добавились новые и новые слои вины. Вины за то, что он выжил. Что его до сих пор не сожрали. Что он пережил в волчьей деревне целый длинный день и - как знать - может быть переживет даже и ночь. А если повезет - еще много, много таких ночей.       Если.       - Ну хватит уже. Выше нос. - Пим остановился и сердито посмотрел на спутника. - От твоего кислого вида у меня прям всё настроение портится.       - Извини. - Мика сдержанно вздохнул и постарался расслабить лицо, насколько это возможно.       Пим пронаблюдал за его гримасами и потугами выглядеть не столь грустным и сплюнул:       - Будешь такой кислый, я тебя сам съем.       Из уст кого-то, кто едва достает тебе до плеча подобное заявление звучало как минимум - самонадеянно и нелепо. И как угодно ещё, но только не угрожающе страшно.       Скорее - смешно.       Настроения к шуткам и веселью не было. Мика пробовал сдержаться, но чем больше представлял себе эту картину, тем сильнее его разбирал смех. В конце концов зайчик не выдержал и фыркнул:       - Ты же мелкий! Не осилишь.       - Вырасту и осилю! - Пим явно принял эту совершенно невинную подколку близко к сердцу. - И вообще! Это не я мелкий, это ты - длинный! Вон какая каланча!       Волчонок, как самый обычный подросток болезненно принял намек на разницу в возрасте. Или росте. Просто аж зубы сводит - насколько обычно. Как любой типичный мелкий пацан в Соловьиной Дубравке - ершился бы и сердито сопел на любые подобные замечания. Словно неожиданный глоток той самой, прошлой, спокойной жизни. Словно перешучивается с кем-то из тамошних приятелей, а не с дикарем-живоглотом.       И от этого контраста, от противоречия - чертовски странно внутри.       И смешно и мило… Потрепал бы макушку, сказал бы что обычно говорят в подобных моментах. Что-нибудь утешительное. "Конечно же вырастешь. И непременно…. ". Вот только это "непременно" желать и пророчить Мике совсем не хотелось. Ну а кому бы хотелось?       "А если он это всерьёз? Если вовсе даже не шутит?".       Представлял ли мелкий волчонок себе свою собственную угрозу во всех деталях? И процесс и… финал? Предвкушал ли такую картинку с нетерпением, находил ли желанной?       Сколько тут было шутки, а сколько - мыслями вслух? Или того хуже - нетерпеливым и хищным предвкушением?       Мика не знал.       Хотел, конечно же, верить, что за непродолжительный день их знакомства - все же успел стать для волчонка немного, хоть на капельку большим, чем просто едой. Но отнюдь не был в этом уверен. Даже не близко.       Даже невзирая на все эти "дружеские" расспросы, на поток, целое наводнение самых разных вопросов.       Означало ли это что-то в понимании волка? Ну типа - было ли это развитием знакомства, стало бы ему хоть капельку стыдно при выборе - получить очередной сытный обед или чтобы было кому задавать все эти вопросы?       Нет, стыдно - точно не подходящее слово. Хотя бы чуточку грустно? Ну хоть капельку.       Или все это ровным счетом ничего не значило и для обитателей этой деревни абсолютно нормально вести с едой беседы?       Мика покосился на Пима, словно надеясь прочесть в его лице хоть какой-нибудь намек на ответ. Подсказку, какая из двух Микиных версий ближе к истине.       Но, разумеется, не прочел.       И это, мягко выражаясь, нервировало. Лишало хоть какой-то опоры, уверенности.       Словно в далеком детстве, когда он еще не умел толком плавать, Мика забрался в реку со старшими пацанами и неосторожно оступился на илистой кочке. Оскользнулся и ухнулся под воду с головой. Не захлебнулся - буквально чудом. Лишь набрал от неожиданности полный нос воды. Запаниковал, замахал руками, пытаясь судорожно нащупать эту самую скользкую кочку. И кое-как таки нащупал.       Вот и сейчас - до появления проклятой телеги он словно бы кое-как вернулся на чертову кочку после всех увиденных тут ужасов. Словно бы даже пожил относительно… ну не нормальной, но приемлемой что ли жизнь. А потом вновь лишился этой опоры. Мир, только что начинавший казаться чуть менее мерзким и страшным, вновь предстал перед ним со всеми этими ужасами.       И Мика решительно не представлял как на все это реагировать, что делать, как себя вести. Как справиться со всеми этими неприятными эмоциями, как найти среди них хоть что-то, за что можно ухватиться. Или опереться. Как на ту самую чертову кучку из его детства. Хоть краешком пальца!       Хотелось забиться в укромный уголок и поплакать. Хоть немного побыть наедине.       Никого не слышать, не видеть, не думать обо всех местных ужасах. Ну хоть на часик.       На пять минуточек!       Но вместо этого - лишь покорно плелся вслед за волчонком, старался чтобы все эти бурлившие внутри мысли и чувства не проступали у него на лице слишком явно…       И никак не мог прекратить думать о том, каких размеров стало бы Пимово брюхо, сумей он и впрямь слопать целого зайца размером с Мику.       Зрелище, должно быть, было бы… впечатляющее. Со стороны. Изнутри-то, понятное дело - не очень. Мика совершенно точно даже ради подобного зрелища не хотел бы расстаться с этой своей жизнью. Даже с этой новой, "урезанной" ее версией.       Но вот на нарисованное фантазией зрелище - определенно бы поглазел.       - Ула! - Пим тем временем свернул на уже знакомую Мике тропинку, вскарабкался на крутой подъем и пробравшись сквозь окружавшие полянку кусты, вскинул руку в приветственном жесте.       На полянке - той самой, где он уже побывал днем, болтались и играли в свои костяные "башни" давешние волчата.       В этот раз других "не волков" с ними не было. Ни ласки Энис, ни барашка Рэма.       "Надеюсь их не сожрали".       Очередная непрошеная, пугающая мысль.       Мика устроился у пустующего пня в угрюмом одиночестве.       Волчата хоть и поглядывали порой в его сторону, к себе не приглашали. Пим тоже словно бы позабыл о его присутствии. Общались себе на своем, на волчьем о каких-то своих, мальчишеских делах и заботах. И по очереди метали кости.       То раздраженно ругаясь под нос, если промахивались, то издавая торжествующий вопль, если попадали удачно и выбивали из круга пару, а то и три костяшки зараз.       Победитель, как водится, надменно подкалывал "неудачников", а те - сердито огрызались и начинали все заново.       От скуки, весьма довольный передышкой, Мика разглядывал пузатеньких волчат и по своему обыкновению придумывал мысленный перевод их неразборчивых выкриков на свой, "нормальный" язык. И подмечал детали, которые пытался считать интересными. Кто и как на кого смотрит - подхалимски, заискивающе. Или, напротив - недовольно и обиженно. Кто во что одет и как движется. Грузно и чуть более неловко - значит плотно наелся. Чуть легче прочих - наверное свой обед прогулял. Хотя ,судя по Пиму - прогулять свой обед для волчонка дело не мыслимое. И скорее уж можно поверить что сытный обед тут бывал не у всех.       А еще, если присмотреться, игра большинству из волчат уже порядком приелась и играли они в основном за компанию. Болтали себе о своем, о волчьем. И метали кости.       Многие - лениво и без азарта, не то чтобы всерьез переживая за результаты своих бросков. Побеждал наиболее рослый и старший волчонок. Жирненький и плотный, повыше и покрепче любого из своих приятелей. Побеждал и радовался. И то и дело отпускал ехидные замечания, подначивал остальных. Что не прибавляло энтузиазма стальным играющим.       А когда "биток" - крупная, тапловая кость из позвоночника, в очередной раз улетела за пределы круга, рослый волчонок вдруг обернулся к Мике.       - Уг алак, рюш! - Крепыш указал на улетевшую кость.       Остальные волчата уставились на Мику.       "Принести?"       Мика нашел взглядом Пима. Тот, как и остальные, смотрел на него. Посмотрел, покосился на крепкого приятеля и вновь на Мику. Показалось или едва заметно кивнул?       Вставать не хотелось - только-только на отдых настроился, но и отказаться от этой почетной миссии вряд ли бы получилось. И Мика нехотя поднялся и поплелся к битку.       Почему бы, в конце-концов, и не подать? Не развалится.       Волчата с этими их выдающимися животиками - явно к беготне не тяготели, а других рабов в этот раз почему-то не прихватили.       - Патах! - недовольно поторопил рослый.       Расставив ноги он принял надменный вид и даже ладонь на пояс водрузил - рядом с ножнами короткого, но вполне способного сойти за оружие ножика. Ни дать ни взять - дворянчик с крохотной шпажкой. Сопливый вариант.       "Патах ему, ишь…"       Нет, заметно ускоряться Мика не стал - во-первых устал после всех дневных забот, во-вторых вообще-то приказ исходил не от Пима… И в третьих - ну, казалось бы, какая разница, принесет он чертову кость на пару мгновений раньше или чуточку позже?       Но промедление или, скорее, недостаточное рвение Мики, похоже обозлили крепыша сильнее, чем можно было предполагать. Даром что макушкой тот хоть и повыше Пима, но все равно на полголовы меньше Мики. Сопляк же еще совсем. Мелкий, заносчивый засранец.       - Успа рюш, худра чаф! - крепыш злобно зыркнул на него и с нескрываемым раздражением, грубо и резко выхватил протянутую кость из Микиной ладони.       "Вот и вся благодарность, да."       Пара волчат помельче подхалимски хихикнули и левый отпустил какую-то шутку. Еще один из ватажки переглянулся с Пимом, а сам Пим промолчал. Происходящее его явно не радовало, но и открыто перечить и осаживать заводилу он явно не спешил.       Мика из сказанного узнал максимум "рюш", но по интонации догадался что получил "пару ласковых". То есть был обруган.       Ну обруган и обруган - все равно ведь слов не понял.       Не особо беспокоясь по этому поводу, Мика вежливо улыбнулся и возвратился к своему пеньку. Но только уселся на землю, как биток из руки крепыша вылетел снова.             Специально он что ли?       - Уг алак, рюш! - Мика начал подниматься едва ли не раньше, чем прозвучала уже знакомая команда. - Паташ!       Мика подошел к месту падения кости, порыскал взглядом в траве, отыскал потерю и понес обратно.       Происходящее начинало слегка раздражать - мелкий засранец ведь явно не случайно вышвырнул чертову кость снова.       Небось решил немного посамоутверждаться, насладиться властью. Пусть даже над кем-то бесправным и жалким, кем-то вроде Мики.       А может быть происходящее было скорее уколом в адрес Пима? Волчонок выглядел недовольно, поглядывал на крепыша украдкой короткими, быстрыми и явно не слишком довольными взглядами. То на крепыша, то на Мику. Поглядывал и отводил взгляд.       Мика протянул кость и крепыш сгрёб её снова. Но в этот раз не стал даже делать вид, что случайно: размахнулся и демонстративно бросил кость прочь - куда-то в кусты.       - Уг алак. Паташ, худра чаф! Паташ, ваба!       "Сам ты худра чаф!"       Но вслух Мика, разумеется ничего не сказал.       Видимо, начался воспитательный процесс. Он был недостаточно быстр и мелкий засранец решил "научить" его приносить кость быстрее. Или что-то вроде того.       Мика развернулся, тихонько вздохнул и пошел к кости более быстрым шагом.       - Ваба! Ваба, чафа кыч! - донеслось сзади.       Подхалимски хихикнул один из совсем мелких.       Видимо это команда "бегом". Ладно. Хрен с тобой, почему бы и нет?       Мика перешел на рысь. Вот только улетела кость далеко, да еще прямо в кустарник, окружавший полянку плотным густым кольцом.       Поди найди грязный, выпачканный землей и пылью костяной биток в этих зарослях!       Да еще в сумерках, которые практически уже и вовсе перешли в ночь! Даром что луна хоть что-то еще позволяет видеть.       Мика бродил кругами, а за спиной разгоралось недовольство.       Крепыш покрикивал ему в спину и злился все больше. Кто-то из волчат - судя по тону - попытался его урезонить, но крепыша это лишь раззадоривало сильнее.       И чем больше голосов раздавалось - тем сильнее злился крепыш. Минута - и волчата, позабыв о Мике ругались уже друг на дружку.       Отвлекшись на шум свары, Мика обернулся.       Крепыш отпихнул в грудь одного, стряхнул чью-то примирительно коснувшуюся его рукава руку. Неизвестно, что они там наговорили друг дружке и была ли в том исключительно вина Мики… Или быть может, какие-то стародавние их, накопившиеся друг к дружке претензии. Но как бы там ни было - размолвка, похоже, собиралась перейти в потасовку.       В какой-то момент крепыш ухватил за грудки очередного осмелившегося перечить ему волчонка и Мика с ужасом понял, что этот волчонок - Пим.       Мелкие дикари собирались драться.       Плохо. Плохо, очень плохо! Вот еще не хватало… И что теперь, спрашивается делать?       Определенно для Пима это все ничем хорошим не кончится. Забияка выглядел по-массивней, покрепче. И судя по распиравшей его агрессии - буквально жаждал драки.       Да и для Мики подобное развитие событий не сулило ничего хорошего. Вмешаться?       Гарантированы какие-нибудь максимально опасные, не сказать смертельные последствия. Виданное ли дело, чтобы раб поднял руку на кого-то из хозяев?       Остаться в сторонке и просто смотреть чем все закончится?       Но чем бы не закончилось - как потом посмотреть в глаза Пиму? Как вообще жить потом с этим ощущением словно предал?       С другой стороны - подними он руку на кого-то из этих детишек - долго ли проживет после?       Нет, вмешиваться в их потасовки в его положении плохая, очень плохая идея. Хуже не придумаешь.       Да и было бы за кого вступаться!       Одного из этих дикарей-живоглотов! Пусть и отнесшегося к Мике явно не худшим образом… Но если вот этак, по-справедливости, положа руку на сердце?       Разве должен он что-то делать?       Разве не подъезжал бы сейчас себе спокойно к столице, не остался бы в той прошлой, нормальной жизни? Если бы отец этого мелкого и его друзья-подельники, не ограбили и не угнали их караван?       Нет, Мика совершенно точно не должен.Никому и ничего.       И уж совсем точно не должен делать это просто потому, что ему так понравилось глазеть на Пима и его жадное пузико. Вообще ни разу!       Но расстояние меж ним и дерущимися сократилось словно само собой.       Как раз к моменту, когда Пим уже получил в глаз и завалился на траву, а крепыш угрожающе навис над ним, готовясь продолжить расправу.       Мика не умел драться.       От слова вообще.       Ну, бывало конечно, пару раз и сам ловил глазом чей-нибудь кулак. Но обычно старался избегать любых конфликтов с рукоприкладства всеми силами.       Ударить кого-то, да еще кулаком - было для него чем-то немыслимым, почти физически невозможным. Хотя один раз он, пребывая на пике ярости - все же ответил. Не кулаком, нет. Просто толчком обоими ладонями, от чего обидчик потерял равновесие и рухнул на земь.       Вот и сейчас Мика провернул примерно то же - врезался в крепыша на всей скорости.       И толкнул.       Крепыш отлетел. Изумленно ойкнул, нелепо замахал руками, словно изображая ветряную мельницу. Невольно пробежал несколько заплетающихся шагов в тщетной попытке сохранить равновесие, но в конце концов не удержался и окончательно зап "Ну вот и все, конец. Сейчас набросятся всей стайкой и на том все и закончится".       Но изумленно притихшая компания, похлопав глазами, вместо того, чтобы наброситься на перепуганного собственной выходкой зайца - вдруг разразилась смешками. Сначала неуверенными и робкими, а затем все более заливистыми и обидными.       Поверженный крепыш вскочил, пригнулся и злобно ощерившись двинулся на Мику.       Зайчик обмер и, наверное, попятился бы прочь, может быть даже побежал - если бы ноги не отнялись от страха.       Впрочем, по мере приближения его смерти - остальная компашка волчат осыпала крепыша насмешками и издевкой, что тот не выдержал и огрызнулся. Ответил одному, другому… Сбавил ход. Теперь его ненависть была направлена не на одного лишь только Мику. А словно бы распределялась по всей толпе насмешников. И хотя крепыш явно мог вздуть любого из них, а то нескольких разом - противостоять общим насмешкам оказалось для него не так то просто.       Это-то Мику и спасло. Пропущенный удар в скулу был неожиданно сильным. Настолько, что Мика тоже плюхнулся на землю. И тут бы ему и конец, но в этот раз в крепыша врезался Пим. Очухавшийся за выигранную паузу, волчонок буквально повторил его манер. Разбежался и словно злополучный биток врезался в "башню". Крепыш пошатнулся и вновь не удержав равновесие - плюхнулся в траву. Поднялся, злобно оскалился и сделал пару шагов навстречу. К едва усевшемуся на земле зайцу и напряженно застывшему перед ним волчонку.       Напружинившийся Пим, казалось, готов был всерьез дать "последний бой". Заведомо проигрышный, безнадежный, но славный. Хотя "героическую позу" изрядно портило округлое телосложение и крупное, еще более округлое пузико.       И тем не менее - неужто и впрямь собирался подраться? И за кого - за свою ли честь и достоинство… Или в том числе и него, Мику?       Нет, определенно, нет. Ну кто он такой, чтобы за него кто-то дрался?       Но мысль, безусловно приятная.       Тем временем симпатии компании волчат явно определились и большинство их были не в пользу забияки-предводителя. Не то чтобы все встали плечом к плечу к Пиму. Но сгрудились позади Мики, который оказался словно бы в центре своеобразного полумесяца. Скучковались, обступили, уставились на крепыша.       Оценив расстановку сил, тот остановился в шаге от Пима, напыжился, но продолжать драку не стал.       Лишь зло плюнул куда-то под ноги, высказал что-то толпе, Пиму и указав на Мику, недвусмысленной угрозой провел пальцем по горлу. Но продолжать драку не рискнул.       Злобно бурча что-то под нос - убрался с глаз. А следом за ним, неуверенно оглянувшсь на компанию, шмыгнул один из давешних подхалимов. Второй - предпочел остаться.       Волчата загалдели, обсуждая события. Кто-то похлопал Пима по плечу, кто-то по спине.              Кажется, вожак маленькой компании уже давненько утратил былой авторитет и обижал тут слишком уж многих.       А вот Пим покосился на Мику. Сердито и раздраженно, не сказать злобненько.       Неожиданно.       Мика смущенно потупился. Похоже, влезать в чужую драку было ошибкой. Грубой, глупейшей. Непозволительной! И без серьезных последствий этот проступок явно не останется.       Но что уж там - сделанного не воротишь.       И на душе еще этак пакостно.       Беспокойно и зябко, словно прохладный, но летний вечер - враз превратился в промозглый, осенний. Или даже зимний.       Закруглив обсуждения, волчата начали расходиться. Не глядя на Мику, Пим тоже двинулся восвояси. И заяц с виноватым видом поспешил следом.       Обратный путь проходил в молчании. Ну - большая его часть.       Мика начать разговор не решался, а Пим, видимо, пребывал в собственных, явно не простых размышлениях.       Шел, шел... И вдруг остановился. Развернулся и исподлобья уставился на Мику - недовольно, сердито. Но вроде уже не злобно.       - Зачем?       Вот так просто "зачем".       Знал бы Мика ответ на это вопрос сам - было бы несколько проще.       Ну и что тут ответишь?       Что-нибудь пафосное, в стиле "не мог же я бросить тебя"?       Прозвучит как подхалимство.       Ну кто они друг другу? Они и знакомы то всего день. Да и то не то чтобы по собственной Микиной воле.       А второй вариант - и того хуже. Озвучить его, сформулировать даже в собственных своих мыслях Мика до сих пор не решался. Куда уж тут вслух ляпнуть?       И они стояли посреди пустыря - волчонок и заяц. Бесконечно разные и в то же время уже словно бы уже и не столь уж чужие.       Один - явно мучился собственным вопросом. Второй - невозможностью ответить на него прямо и честно.       - Ты понимаешь, что тебя сожрут? - Пим снова начинал злиться.       И это было внезапно приятно. Все же - переживал за него, за Мику? Да неужели?       Зайца тоже распирали вопросы. Много, много вопросов - неловких, странных, даже стыдных… Но задать их он, конечно же, никогда не решится.       Спрятал бы взгляд, опустил глаза… Но волчонок стоял слишком близко и был как раз пониже ростом. Поэтому "виновато опустить взгляд" для Мики означало посмотреть прямо в эти желтые волчьи глаза.       И он смотрел. Наверное впервые смотрел кому-то в глаза дольше пары мгновений.       Смотрел, словно мог насмотреться впрок. Словно в последний раз.       "А если и впрямь - в последний?"       Нажалуется этот "худра чаф" папочке, придет тот разбираться…       И все.       Конец.       Но если… если терять уже все равно нечего - может и впрямь, брякнуть? Зажмуриться и выпалить вслух? То самое, в чем не решался признаться даже себе, в мыслях.       Глупо. Как все глупо, как по-дурацки вышло!       И это мучительное, сдавленное молчание. Вроде и терять то уже нечего… Но язык все равно не слушается.       Мика набрал было воздух, но… нет, конечно же не решился. Вместо этого неожиданно для себя вдруг осторожно коснулся волчьей скулы - аккурат под подбитым глазом. Глаз этот уже изрядно припух, но до свадьбы, как говорится, заживет.       - Больно?       - А сам как думаешь? - Пим явно собирался сердиться и дальше, но этот жест неожиданной, неуместной меж ними двумя заботы - явственным образом выбил его из колеи. Застал врасплох, породил десятки мучительных вопросов. Тех самых, которые "невозможно озвучить".       Сбитый столку, он засопел, нахмурился, отвел взгляд, снова уставился на Мику.       А тот огляделся вокруг, обнаружил искомое растение и сорвав пару листиков, сунул в рот. Разжевал в кашицу и протянул полученный ком волчонку.       - Вот. Надо приложить. Тогда быстрее пройдет.       - Что? Фу! - Пим отпихнул его руку, но без особой уверенности. - Еще чего!       Но Мика настаивал. В конце концов - чего терять в его-то плачевном положении? Хоть что-то полезное напоследок да сделает.       Он легко преодолел неуверенное сопротивление и прижал кашицу к заплывшему глазу.       - Фу! - Пим длинно выругался и скривился от омерзения. Но больше сопротивляться не стал.       - Подержи так, полегче станет. - Мика продолжил удерживать кашицу, разглядывая мальчишку-дикаря сверху вниз. А тот все также сердито, нет - скорее обиженно что ли…       Таращился на него. Снизу вверх. Одним свободным глазом.       И стояли они так близко, что Мика буквально ощущал на лице волчье дыхание.       А еще - там, внизу, виднелось почти упиравшееся в Мику волчье пузико. Почти упиравшееся. Настолько близкое, что разделявшее их расстояние не превышало и пары ладоней.       Мика вздохнул и отвел взгляд - не о том, ох не о том он сейчас думает! Вообще не к месту. Маленький грязный озабоченный извращенец!       Он заставил себя поднять взгляд на волчью мордочку, но так стало еще более неловко - слишком близко. Слишком. Словно бы даже ближе чем раньше.       - Держи так. - Он заставил Пима прижать травяную жвачку к глазу и удерживать ее самостоятельно. И уселся на траву.       Волчонок последовал его примеру, продолжая сердито пялиться на Мику, словно продолжая искать ответы на свой первый вопрос. И то ли не находя их вовсе, то ли не желая признавать наиболее вероятные из этих ответов. Впрочем, жвачку у подбитого глаза послушно придерживал.       Помолчали.       Вздохнули практически разом       "Дааа… Делаа…."       Вышло до смешного одновременно, словно сговаривались и репетировали.       Так смешно, что невзирая на тяжкие мыли - непроизвольно улыбнулись оба.       Впрочем, мгновенно посерьезнели.       - Так зачем? - Настырно повторил Пим свой вопрос.Настырно и словно бы все еще раздраженно. Но раздражение то было направлено не столько на Мику, сколько на его собственное непонимание - зачем же? Ну или даже скорее на тот ответ, который казался единственным очевидным. И который явно рушил привычную картинку мира настолько, что это бесило. Злило самим фактом того, что все становилось сложнее, чем ему бы хотелось..       Ну и что тут ответишь? Если и так непонятно.       - Просто. - Мика передернул плечами и нахохлился.       - Просто? - переспросил Пим. И задумчиво, словно пробуя слово на вкус, повторил: - Просто, значит.       И вдруг неожиданно сильным толчком повалил зайца на спину. Навис, навалился сверху:       - Ты слышал что я сказал? Тебя за это сожрут!       Мика улыбнулся. Тепло и радостно, без какой-либо задней мысли. Ну кому бы не стало приятно, столь яркое проявление чьей-то заботы? Пусть даже выплеснувшееся в форме раздражения? Да еще подкрепленное сценкой из одной из самых частых его потаенных фантазий?       Он просто лежал и наслаждался ощущением. Всей этой "придавленностью", как бы глупо это не прозвучало.       Пим упирался ему в грудь обоими ладошками, но… не только ими. Волчье пузо - упругий горячий шар сплющился, растекся меж ними. И это ощущение было для мики… чертовски приятным. И странным. И приятным.       Настолько, что в штанах вновь образовалась каменная твердость. И Мика запаниковал - одно неловкое движение и Пим, чего доброго, получит самый вульгарный ответ на большинство своих вопросов из всех, какие только могут быть.       А Мика сгорит со стыда - даже золы, наверное, не останется.       - А ты, значит, переживаешь? - Мика вовсе не хотел придать этому форму укола, подначки. Вышло как-то само, с перепугу, от адской неловкости. Но вышло как вышло.       Но Пим, кажется, то ли неверно истолковал его глупую улыбку, то ли растерялся и смутился собственного всплеска эмоций и сам.       - Вот еще. Дульда рюш! - Волчонок скатился с него и уселся в прежнюю позу. - Очень надо!       Прозвучало предельно неубедительно.       Мика ухмыльнулся еще шире, умиляясь этому внезапному смущению и попыткам выглядеть черствым, безжалостным и злобненьким. Ну а кто бы не умилился? Оказывается там, где-то в глубине волчьей души все же находилось место и вполне себе милым и ярким эмоциям. Пусть и в грубоватой, совсем неотесанной форме.       - Придурок. - Резюмировал Пим, скрестил на груди руки поверх своего выдающегося живота и уставился на зайца со злым прищуром. - Юродивый.       Жвачка из подорожника несколько мгновений еще удерживавшаяся на его припухшем глазу самостоятельно, без помощи рук - отклеилась и плюхнулась на живот.       - Фу, гадость. - Раздраженным щелчком волчонок отправил ее куда-то во тьму. . - Так пройдет. Всё, домой пошли. Мама там уже ужин накрыла.       Волчонок предвкушающе погладил живот.       Мысль о скорой еде быстро вернула его прекрасное расположение духа.       Мика же, в тайне радуясь опустившейся на деревню тьме - не видно кое-чего - с немалым облегчением зашагал рядом.       Ввалившись в избушку, Пим еще из сеней позвал маму, но как оказалось родители волчонка уже давно отошли ко сну. Или еще не успели. Возможно даже явление блудного сына прервало кое-что куда более важное, чем сон.       Как бы там ни было - особого недовольства или злости волчица не показала. Как и беспокойства по поводу того, где это ночь напролет шарился ее любимый сыночек.       Позволь себе такое Мика - дома бы его ждал суровый отчий ремень. Отпроситься на ночные посиделки с деревенскими ребятами стоило ему немалых трудов и случалось такое в лучшем случае по поводу праздника. Здесь же - волчица словно бы вовсе не переживала за сына.       Во время его ночных прогулок.       А вот за то, чтобы тот не улегся спать голодным - переживала и еще как.       Запалила масляную лампадку, засуетилась, готовя ужин И заметила подбитый глаз.       Изумленно ухватила подбородок сына пальцами, повернула голову к свету подсвечника, разглядывая налившийся фингал словно бы с недоверием и нарастающей яростью. И ожгла Мику яростным взглядом.       "Да это не я сделал!" - хотел было уточнить он, но замешкался. Все равно ведь без Пимова перевода эта тетка его слов не поймет. А сам Пим, кажется и не подумал на кого в этом деле падут подозрения. А когда понял - прозвучавшая история выглядела запоздалой и неубедительной даже для Мики.       В итоге на оклик волчицы из спальни выбрался раздраженный здоровенный папаша. В длинной просторной рубахе, явно только что из постели. И отнюдь этому факту не радостный. Поморгал, привыкая к свету лампад, окинул сыновий фингал злобным взглядом и не долго думая, сгреб Мику за ворот. Придушенный заяц беспомощно захрипел и повис на высоте половины своего роста над полом.       "Вот и все".       И ведь даже ничего даже объяснить не успел. Да и кто бы слушал?       Спас положение Пим. Буквально повиснув на локте удерживавшей Мику руки, он зачастил, затараторил, поспешно излагая отцу свою версию событий. Здоровенный волк непонимающе посмотрел на сына, перевел недоверчивый взгляд на Мику. Тяжелый такой взгляд, подозрительный. Но уже не столь яростный, как мгновением раньше. Напротив - словно бы даже мелькнуло что-то вроде смущения.       Волчья лапа разжалась и Мика выпал на пол. Не удержался, сполз задницей на доски и заперхал, закашлял, разминая пережатое горло ладонью.       Пим же продолжал частить, расписывая отцу подробности "эпической битвы" и, видимо изрядно преувеличив героическую роль Мики в этом батальном сражении.       Здоровенный волчара недоверчиво и очень скептично посмотрел на зайца, тяжело перекатил челюсть сбоку на бок и недоверчиво хмыкнул. Но тем не менее, вдруг неловко и странно пошлепал Мику по макушке. Не то поощрительно, не то в качестве неловкого волчьего извинения.       А потом пробурчал что-то не пойми кому адресованное, развернулся и удалился обратно в спальню. Волчица, явственно недовольная итоговым "приговором" - устремилась следом, осыпая мужа не то раздраженными вопросами, не то упреками.       Мика посмотрел на Пима:       - Спасибо.       Волчонок недовольно закатил глаза. Словно даже столь простенькие выражения каких-то эмоций вызывали у него неловкость и раздражение. Одним своим фактом.       А потом из спальни вновь появилась мамаша и недобро зыркнув на Мику, удалилась в кухню. Пим же с отчетливым, ничуть не скрываемым нетерпением, занял место за столом.       Мамаша тем временем притащила из кухни пару мисок, вернулась туда снова, притормозила перед входом и все же позвала Мику коротким, все еще раздраженным кивком.       Услышанная версия событий ей явно не нравилась и относилась она к ней более чем скептически и с подозрением. Но лишние руки - никогда не лишние. И Мику нагрузили еще парой мисок, а затем еще одной и тяжелым кувшином. Судя по запаху - квас! И даже выдали целую морковку. Надо полагать его собственный заслуженный ужин. Щедро.       Но все же лучше, чем ничего.       Мика доставил миски к столу, а волчица удалилась в спальню, на прощанье наградив зайца "предостерегающим" от любых глупостей взглядом.       Выдержав паузу, он покосился на стол, уставленный мисками. Одна из которых уже опустела - Пим времени не терял и решительно придвинул к себе следующую.       Убедившись, что родители, вроде бы отошли ко сну, волчонок жестом скомандовал Мике переместиться за стол.       Делать это было страшновато - взрослые волки навряд ли обрадовались бы подобной вольности. С другой стороны - представится ли ему еще случай поглазеть на нечто подобное снова? Будет ли у него "завтра" после завтра?       Поколебавшись, он занял место напротив.       С одной стороны с этой точки наблюдать за волчьим пузиком сбоку было уже невозможно, а с другой - были и плюсы. Ведь теперь он мог наблюдать за развернувшимся действом с куда более близкого расстояния. За тем как волчонок уплетает еще не успевшие остыть кушанья одно за другим. Нетерпеливо и жадно запихивает в свой рот и проглатывает почти не разжевывая. Так жадно, словно не обожрался до отвала буквально в обед, а не ел по меньшей мере неделю.       И куда только влазит!       Догадывался ли Пим о том, насколько странные и глубинные струнки затрагивало это его обжорство у Мики? Понимал ли всю странность ситуации? Или, быть может, даже находил ли в ней какое-то свое, странное удовольствие? Подобное тому, что заставляло твердеть содержимое Микиных штанов прямо сейчас?       Иначе чем еще объяснить это приглашение за стол?       Не прекращая увлеченно и жадно лопать свой ужин, Пим, словно бы ненадолго вспомнив про Мику, барским жестом обвел содержимое стола - выбирай мол, чего сидишь?       Мика коротко зыркнул на дверь Пимовых родителей - почудился там шорох и скрип или все тихо? Убедившись, что непосредственной угрозы вроде бы нет, зайчик порыскал взглядом по столу и ухватил помидор. И картофелину. То немногое, что не соседствовало с мясом.       Оценив его выбор, Пим фыркнул - не прекращая за обе щеки перемалывать пищу острыми зубками. За обе щеки в самом буквальном смысле. Набивал рот до отказа и проглатывал. Набивал и проглатывал - словно намеренно, рискуя подавиться , создавал как можно более крупный ком из пищи. Аж снаружи горла видать как тот прокатывается по пищеводу к желудку.       К тому моменту как Мика расправился с помидоркой, волчонок опустошил третью миску и занялся новой. При этом умудряясь тянуться к пятой и выхватывать лакомые кусочки из двух оставшихся. Макал подхваченное содержимое в соусницу, вываливал в подливе с другой миски и ел, ел, ел. Аж дышать порой забывал. И после каждой серии подобных глотков, словно вынырнувший из под воды ныряльщик, волчонок переводил дух.       И снова, не успев толком восстановить дыхание - тянулся к следующему блюду. Словно боялся что не успеет, что все это у него кто-то отнимет.       Или, например, Мика - позволит себе слопать больше, чем помидорку и картофелину.       Зачарованный его ненасытным аппетитом, Мика глазел и глазел. И даже пару раз подавал миски, дотянуться до которых ненасытному волчонку было сложно. В какой-то момент, отяжелевший от слопанного, Пим ненадолго прервался, откинулся от стола и запустил руки под пузо - в тщетных попытках ослабить ремень. Кряхтел, сопел, но подцепить пряжку в этот раз, похоже, не выходило.       А Мика смотрел на все это и больше всего опасался, что сейчас ему придется вставать. И весь его маленький грязный секрет станет отчетливо виден.       - Чёрт, все время забываю расстегнуть эту штуку. - Пробурчал Пим сквозь зубы. И рыгнув, сердито уставился на Мику - не вздумает ли нахальный раб похихикать на попавшим в глупую ситуацию хозяином?       Зайца и впрямь разбирал смех. Не обидный и насмешливый, нет, вовсе нет. Скорее уж улыбка умиления. И улыбка эта несмотря на все его усилия, просочилась таки на губы.       Волчонок сердито насупился и явно приготовился усмотреть в том что-то обидное или даже оскорбительное.       Чтобы разрядить обстановку, Мика поспешил на помощь. Но не в обход стола, а - под ним. Во-первых так ближе, во вторых не видно чего лишнего. Ну а в третьих, в третьих… В каком-то смысле их с Пимом глаза будет разделять столешница. И это словно бы чуточку проще, чем если делать нечто подобное, хм… лицом к лицу.       Или тем более - сзади.       А о том, что бы подумали об подобной картине родители, застань они их за этим занятием - лучше и вовсе не думать.       Словом, Мика нырнул под несвежую скатерть.       Волчье пузо лежало на ляжках. Нет, скорее уж - между. Словно бы свешивалось, слегка распирало их в стороны. Тяжелое, туго обтянутое рубашкой. И где-то там, под этим пузом - притаилась коварная пряжка. У самого… Этого самого.       Ситуация, в общем, более чем неловкая. Интимная, можно сказать ситуация.       И Мика мучительно краснел и смущался. А где-то там, по ту сторону столешницы - вероятно также неловко краснел и смущался волчонок.       Но переигрывать все было бы куда более неловко.       И Мика осторожно коснулся волчьей коленки.       Пауза. Томительное мгновение, в которое ничего не происходило. Мика похолодел - в любой момент ожидая что мелкий обжора отвесит ему пинка или, того хуже, кликнет родителей. Но вместо этого ладошки волчонка спустились под стол, обхватили пузо снизу и как могли подтянули этот тугой шар вверх. Пим откинулся и развел ляжки пошире, пытаясь облегчить зайцу доступ к коварной пряжке.       Пряжка!       Мика ухватил за нее, завозился, кое как высвободил металлический язычок и волчье пузо, радостно булькнув, буквально выпало ему навстречу. Раздалось, растеклось по ляжкам хозяина. Потревоженная внутри пища, бултыхнулась, улеглась получше и выдавила наверх лишний воздух. Мгновением позже выравшийся там, по другую сторону столешницы, продолжительной влажной отрыжкой.       Мика с удовольствием бы подзадержался в этом уютном пространстве, полюбовался бы чудесным видом ещё - но все границы приличий и без того уже были попраны самым грубейшим образом. Должно быть, погасни сейчас масляные лампадки - в темноте стало бы видно как Мика светится от смущения сам. Словно одна из таких лампадок.       Сглотнув, зайчик выбрался по свою сторону стола и уселся на скамейке.       - Уф…. - Пим задышал явно свободнее и наградил Мику благодарным взглядом. И смущенным. Более чем. Буквально такой же сейчас, должно быть, был и у самого Мики.       Какое-то время оба старались не встречаться друг с дружкой взглядом - Пим сосредоточенно продолжал расправу с едой, Мика - доедал оставшуюся половину картофелины.       - Уф. - Повторил Пим через какое-то время. - Ачах!       И сыто, довольно рыгнул. Нимало не смущаясь громкого, раскатистого звука. Который, должно быть, отчетливо слышно и из родительской комнаты.       А потом отлип от стола и удовлетворенно уставился на свое раздавшееся вширь и вперед пузо. Аж в стол уперлось! Погладил его ладошкой, даже осторожненько этак пошлепал - словно проверяя, не лопнул ли где, на месте ли все, что сожрал.       Посмотрел осоловевшим сонным взглядом на Мику и икнул.       “Учись, салага!” - мысленно озвучил это выражение лица Мика и внутренне хихикнул.       Осоловевший, отяжелевший до беспомощности обжора казался ему сейчас самым милым зрелищем в его жизни.       Пим потянулся к кувшину, но тот стоял на приличном удалении и был так полон, что подхватить его одной рукой у волчонка не вышло - наклониться вперед не давало набитое пузо.       И услужливый Мика вновь поспешил на помощь - подхватил увесистый сосуд и помог - поднести, наклонить.       Квас хлынул в волчью глотку. Забулькал, зажурчал, покидая кувшин и теряясь где-то там - глубоко внутри. Среди всех сожранных блюд и лакомств, словно в большом тесном мешке лежащих сейчас на волчьих коленках.       Чувствовать то, как стремительно легчает сосуд в их ладонях и думать о том, как вся эта приятная тяжесть заполняет сейчас волчье пузо было очередным, новым и чертовски приятным для Мики ощущением. Подумать только - он буквально приложил руку - свою собственную руку! - ко всему этому разнузданному обжорству, К этому буйству наполнения и всей этой тяжести. К тому, что делало волчонка таким беспомощным и сонным, заставляло икать и сопеть, пыхтеть и тяжело, натужно дышать.       Ни с чем не сравнимое чувство. Дурацкое, странное, но неописуемо, невозможно приятное!       Хоть и немного постыдное - словно подглядывать за кем-то тайно.       Хотя почему тайно? Таращится-то он сейчас вполне открыто. И Пим вроде бы ничуть не против. Но все же - вряд ли подозревает о том, чего не видит, верно? Того, что осталось там, под столом, распирая Микины штаны каменной твердостью. И вот от этого уже было стыдно.       Тем временем, опустошив большую часть кувшина, Пим вновь “вынырнул” в мир и кое-как успокоив дыхание, заприметил в дальней тарелке лишь чудом уцелевший рулетик.       Икнул еще раз и словно бы через силу потянулся к нему. Услужливый Мика подал ему тарелку с вожделенным лакомством и рулетик отправился вслед за своим предшественником. А затем - и пара последних голубцов и котлета. И половина краюхи душистого, мягкого хлеба. Куриные грудки Пим уже не осилил.       Попытался - честно, старательно.       Даже сглотнул одну - с таким усилием, что Мика буквально ощутил это собственным горлом.       И на этом все.       В ненасытном волчьем брюхе кончилось место.       Виданное ли дело?       Тяжело сопя и отдуваясь, Пим посидел, словно с опаской прислушиваясь к ощущениям внутри. Потом перекинул через скамейку одну ногу, повернулся. Посидел так еще немного и встал. Ну как встал - попытался.       Как выяснилось мгновением позже, из них двоих стоять мог разве что Мика. Причем делал он это… в каком-то смысле “за двоих”.       А вот волчонок удержать вертикальное положение не сумел - так, приподнялся, едва оторвавшись от лавки и тотчас же неловко плюхнулся на нее снова.       Засопел - сердито, словно обижено, навалился на стол ладошками и кое как разогнулся. Не полностью, нет. Замер в полусогнутом состоянии, словно и впрямь опасаясь лопнуть от любого неосторожного движения. Тяжело покачнулся, оценивая свои новые размеры, рискнул оторвать от столешницы одну из ладошек и погладил свое “достижение” с таким умильно самодовольным выражением, словно не просто сожрал мешок всяких вкусностей, а по меньшей мере собирался родить двойню.       Спохватившись - Мика поспешил на помощь. Обогнул стол, стараясь двигаться боком - так, чтобы волчонок не заметил чего лишнего - поспешно приблизился и подставил полусогнутую руку.       Отяжелевший обжора с благодарным вздохом навалился на него всем весом, отлип от стола и снова рыгнул. Да так мощно, что умудрился задуть одну из лампадок. Хихикнул и не без усилий вытащил из пространства меж столом и скамейкой вторую ногу.       И их маленькая процессия двинулась в спальню.       На ходу Мика прихватил свободной рукой вторую, еще теплившуюся лампадку и подсвечивал путь.       Чтобы его маленький грязный секрет не угодил в поле зрения Пима - приходилось держаться к тому с одной стороны как можно ближе, а с другой - бдительно следить, чтобы какое-нибудь неловкое движение не привело к катастрофическому касанию. Вот уж стыда было бы - дальше некуда.       И что с ним не так?       Почему вид обожравшегося сверх всякий приличий дикаря вызывает в нем этот шквал странных ощущений? Путаницу противоречивых эмоций и… вот эту каменную твердость в штанах?       Дичь, бред! Но… помогая обжоре донести все слопанное до постельки - Мика испытывал такую каменную твердость, как никогда раньше. Ни когда фантазировал о девочках, ни когда в его потаенных фантазиях появились и мальчики.       А ведь он даже не любит это сам. Ну в смысле - объедался наверное раз или два в своей жизни. Ну хорошо - каждый зимний праздник, кто в него не объедался то? Но никогда не получал от этого сколь-нибудь приятных ощущений, как от факта. Скорее уж наоборот. Вот ведь загадка.       Мика толкнул дверь в комнату волчонка и та разразилась оглушительным, сводящим зубы скрипом. На весь дом! Испуганный заяц сжался, ожидая что из спальни появятся раздраженные родители Пима, но те либо спали, либо не сочли нужным реагировать.       Обошлось. Выждав пару мгновений, они оба продолжили путь.       На середине комнаты волчонок все же кое-как распрямился, подхватил свое пузо ладонями и словно бы из последних сил в несколько шагов самостоятельно достиг своей кровати.       Высоты та была преизрядной, поверх деревянного настила с какими-то ящиками, громоздился еще и матрас, а поверх - толстенное пуховое одеяло. Явно не местное, добытое в одном из набегов.       Вот и выходило что край всего этого сооружения - приходился как раз под волчье пузо. Можно уложить, словно какую-то сумку, если стоишь рядом.       Что Пим благополучно и проделал.       Дошагал до кровати и с нескрываемым облегчением плюхнул свою драгоценную “ношу” на все эти перины и матрасы.       Плюхнул и вновь с этаким самодовольным умилением - погладил-пошлепал, поводил по пузу ладошкой. Словно и сам был не в силах перестать наслаждаться и его восхитительной формой и приятной упругостью. И наверняка, еще и огромным давлением там, внутри.       И снова рыгнул на весь дом. Сыто, довольно и счастливо. Ничуть не смущаясь ни Мики, ни спящих или пытающихся заснуть родителей. Попробуй тут усни под все эти звуки!       А потом волчонок попытался вскарабкаться дальше. Закинул одну ногу, уперся коленкой в матрас. Но навалиться вперед, чтобы обрести точку опоры и втащить следом и вторую ногу - слишком мешал живот.       Не помогло и попробовать тоже с другой ноги. Внушительное тяжеленное пузо покоилось на кровати почти неподвижно, как ни суетился “весь остальной” волчонок.       Обжора засопел чуть сильнее, словно не в силах смириться с провалом и вновь оглянулся на Мику. На волчьей мордочке одно за другим сменилось сразу несколько выражений. Растерянность, словно бы даже обида, злость, снова растерянность. Что-то, что вероятно можно было бы назвать “внутренней борьбой”. И беспомощность. Пим явно нуждался в некоторой поддержке, но просить ее напрямую то ли считал ниже своего достоинства, то ли вовсе даже не знал - как это делается.       И это было чертовски, чертовски мило.       Мика буквально купался в совершенно новых, невыносимо ярких для него ощущениях.       Беспомощность мелкого обжоры в столь неловкой ситуации заполняла его волнами жара. И он плыл, нежился в этих странных эмоциях словно игривая выдра в согретом летним солнышком озере.       О, конечно же он не посмел медлить и вынуждать Пима озвучить его просьбу. И так всё и вся до жути неловко. И даже не рискнул подталкивать бедолагу под ту самую часть тела, которая словно бы буквально и предназначена для этого. О - Мика, конечно же, мечтал об этом. Но был слишком стеснителен и деликатен чтобы воспользоваться моментом и коснуться этого места в реальности.       Вместо этого зайчик с готовностью нырнул к полу, неожиданно для самого себя улегся на пыльные доски, словно предлагая себя в роли ступеньки.       “Боже, как все это чертовски нелепо и странно”.       Еще утром подобный свой жест он и представить был бы не в силах. А скажи ему кто о том, что его будет буквально распирать от желания сделать что-нибудь этакое - ни в жизнь бы, конечно, не поверил.       Помедлив, явно смущенный ничуть не меньше Мики, волчонок наконец наступил ему меж лопаток, помедлил еще - словно собираясь с решимостью - засопел и перенес вес на эту живую ступеньку.       И Мика осторожно толкнулся от пола, приподнялся на ладонях. Поднимать что-то большее, чем собственный вес - было до странного непривычно. А весил волчонок прилично, даром что мелкий!       Наверно, подняться на всю длину рук Мика бы вряд ли осилил. Но вот на локти ему встать кое-как удалось.       Впрочем, этого оказалось более чем достаточно. Пим засопел сильнее и толкнулся, чуть не впечатав субтильного Мику обратно в пол. Толкнулся и забросил за край кровати вторую коленку. Приподнял свое тяжелое брюшко обоими ладошками и словно какой-нибудь тюк с тряпками, уронил чуть подальше, пройдя шаг или два на коленках.       Пузо шлепнулось о кровать, утащив за собой и то, к чему крепилось. Заставив волчонка завалиться на четвереньки, буквально улечься поверх.       Поднявшийся на колени заяц как раз успел увидеть очередное запоминающееся для него зрелище. Из тех, что надолго прилипают к его внутреннему взору и часто часто возвращаются в моменты уединения перед самым сном.       Покачивая отвисшим пузом, волчонок продвинулся по кровати еще на пару шагов, качнул пузиком вправо, а сам - с облегченным стоном завалился на левый бок, в противоположную сторону. И блаженно потянулся - насколько позволяла туго натянутая на пузе кожа.       - Уф, наконец-то! - Пим осторожно распрямился и словно бы даже немного выпятил живот, устраивая его поудобнее. И в который раз раз удовлетворенно погладил его круговым движением, неприкрыто, предельно бесстыже наслаждаясь его размерами, тяжестью и распиравшим давлением.       Аж зажмурился от блаженства!       И явно ничуть не стесняясь ни присутствия Мики, ни его нескромных взглядов.       Впрочем, Мике ли осуждать?       Мика наслаждался не меньше.       Глазел так, словно надеялся наглядеться на всю оставшуюся жизнь.       - Уффф… - Несмотря на то, что теперь ему уже не приходилось прилагать никаких усилий, растянувшийся вдоль кровати волчонок дышал все также натужно. Дышал и то и дело выпускал сквозь зубы едва слышные, короткие отрыжки.       А Мика оставался у края кровати, созерцая то открывшееся ему зрелище, то неприлично, совершенно неописуемо довольную волчью мордочку.       Безумно, нестерпимо хотелось коснуться. Ощутить это снова. Коснуться, погладить и осторожно, благоговейно тоже пошлепать и потискать этот тугой, стиснутый грубой тканью шар. Ощутить всю эту тяжесть и упругость.       Но Мика, конечно же, не решался.       Слишком уж это было бы странно.       Слишком… интимно. Слишком… пугающе. Переходяще все границы.             Как отнесется Пим к подобной вольности? Не сочтет ли, что Мика позволил себе слишком многое? И как раб… и как… другой парень? С другой стороны.. стыдливость и неловкость - явно не самые частые гости в волчьих головах. Во всяком случае - ни своего неописуемого обжорства, ни размеров наетого брюха - Пим явно ничуть не стеснялся. Как и всех этих отрыжек и стонов. Наоборот - вон как его мамка поощряла!       А вот прикосновений… Тут у Мики уверенности не было. И близко не было.       Но тугой, стиснутый тканью шар - вот он, на расстоянии вытянутой руки. Медленно, едва заметно колышется в такт натужному дыханию своего владельца. Колышется, словно дразнясь:- вот он я, просто протяни руку! Ты же хочешь? Давай!       Мика зажмурился.       Посмотрел на волчье пузо нехотя приоткрытым глазом. Сердясь на себя, покосился на блаженствующую мордочку Пима. Смежив веки, волчонок явно готовился отойти ко сну.       Или уже беспробудно дрых. Что называется - без задних ног. Прямо так, в верхней одежде.       Впрочем, в неверном, пляшущем свете лампадки, сказать об этом с полной уверенностью Мика не мог.       Подумать только - по меньшей мере шесть, а то и семь мисок! И каждая с две нормальных тарелки. И огромный, почти полный кувшин кваса! До сегодняшнего дня Мика и близко, в самых смелых своих фантазиях не вообразил бы что это возможно. Что можно втиснуть все это в кого-то живого.       Мике такого объема еды хватило бы на неделю. Да что там Мике - подобным ужином можно было накормить целое многодетное семейство.       А это умиротворенное, вызывающе счастливое выражение на волчьей мордашке?       Зайчик тихонько вздохнул. Тихонько - чтобы неосторожным звуком не нарушить сон маленького обжоры. Не испортить тому это тихое волчье счастье - завалиться спать с до отказа набитым желудком.       Интересно - это у них каждый день здесь так кормят? Или сейчас просто какой-то праздник?       От кружившихся в голове мыслей и образов, Мику охватило странное, словно бы пьяное веселье. Как один раз, когда он впервые отведал на чьей-то свадьбе ядреной, жгучей медовухи.       Будь что будет! Он просто должен. Должен, обязан это сделать! Хотя бы раз в жизни!       Мика робко и неуверенно приподнял ладошку, помедлил, и осторожно коснулся волчьего брюха кончиками дрожащих пальцев. Нет, не дрожащими. Благоговейно подрагивающими. Как у сельского учителя, в руки которого вдруг попал редчайший учебник или дорогущая книга. Как у священника, прикоснувшегося к древней реликвии.       Да, он решился!       Набрался наглости, смелости и черте чего еще. И шалея от собственной наглости - решился! Аж в ушах зашумело, а голова закружилась! Словно и впрямь выхлебал ковш или два медовухи.       Горячее.       Упругое.       Точнее - снаружи мягонько, но если нажать чуть сильнее - под слоем мягкого чувствуется уже тугой, каменно твердый желудок.       Пим вздохнул и поерзал щекой по подушке, не то потревоженный этим прикосновением, не то просто устраиваясь поудобнее. И сонная полуулыбка стала вроде бы чуточку шире?       Мика замер, застыл, превратился в соляной столб. Вдоль спины промчалось целое стадо мурашек.       Но волчонок не открыл глаз, не отшвырнул его руку, не уселся рывком на кровати, не завопил на весь дом. Ничего такого. Лишь тяжело дышал и сопел. И, кажется, на самом деле спал.       Оно и не удивительно - столько-то слопать. Любой вырубится!       Мика набрался наглости и прижал собственную ладонь чуть плотнее. Уже не кончиками пальцев, а буквально всей поверхностью ладони. Помедлил, повел вдоль окружности. Вниз, потом чуть вбок и обратно - осторожным, круговым движением.       Волчонок шевельнулся и довольно почмокал губами.       Осмелевший зайчик выждал паузу и вновь повторил осторожное движение, чуть усилив нажатие. Пальцы скользили по грубой ткани, слегка продавливали нежный волчий жирок. И ощущали ЭТО.       А потом волчонок в очередной раз рыгнул. И Мика всей ладошкой ощутил эту странную, чертовски неприличную, совершенно вульгарную вибрацию.       По ляжке вдруг брызнуло жарким, словно раскаленные капли металла из-под молота кузнеца. Болезненное напряжение в Микиных портках сменилось бурной, болезненной пульсацией, быстро переходящей в облегчение.       “Ну замечательно. Опять в чертовы штаны….”