Серое на сером

      Нетерпеливый волчонок набросился на обед так, словно не перекусил крупной порцией каких-нибудь парой часов назад, а голодал по меньшей мере неделю. Зачавкал с таким аппетитом, что даже более чем сытый Мика ощутил нечто похожее на укол голода. Захотелось тоже пригубить супа. Но лучше, конечно не этого - отчетливый смрад мяса доносился до зайца и через полкомнаты.       Мать-волчица, выставив перед сыном несколько из тех здоровенных мисок, уселась за смежный угол стола и продолжила возиться с шитьем, то и дело умильно поглядывая на маленького обжору.       Пим же, позабыв обо всем, увлеченно опустошал миски с такой неприличной скоростью, словно куда-то опаздывал. Или боялся что все это у него в любой момент могут отнять.       Про Мику, казалось, забыли. И осмелевший немного заяц с интересом наблюдал как на глазах округляется волчий животик. Как торопливое, сбитое быстрым возвращением, дыхание Пима становится спокойным, потом ленивым, а потом и отчетливо тяжелеет.       Волчонок выхлебал вторую миску немногим медленнее, чем первую. Придвинул к себе третью - в которой высилась настоящая гора из кусков жареного мяса, с почти незаметными вкраплениями овощей, зелени и каких-то приправ.       С этой порцией Пим расправлялся уже не так торопливо. А на середине тарелки даже вспомнил о Мике:       - А ты чего там затих? Есть хочешь? - не прекращая работать ложкой, волчонок покосился в сторону зайца.       Мика вежливо улыбнулся и отрицательно помотал головой, сдерживая улыбку. После того плотного обеда есть ему совершенно точно не хотелось. А даже если бы и хотелось - вряд ли бы присутствие мяса вблизи позволило ему сохранить аппетит.       Пим на мгновение замер, мордочка его приняла недоверчивое выражение. Словно бы на секунду усомнился, что понял ответ правильно. Подумать только! Кто-то отказывается от еды! Слыханное ли дело?       Впрочем, беспокоило это удивительное событие волчонка не долго. Явно сочтя это странной заячьей причудой, Пим передернул плечами и вернулся к любимому занятию - наполнению себя едой.       И расправился с третьей тарелкой.       Мика таращился на происходящее со все большим недоверием и даже опаской.       Небольшая “дынька” под рубашкой волчонка подросла до размеров тыквы. Налилась, округлилась, поплотней улеглась на ляжки.       Помедлив, словно прислушиваясь к этому ощущению, Пим отлип от стола и с весьма довольным видом погладил свое раздавшееся пузо. Без малейшего намека на стеснение или неловкость. А потом отклонился от стола, подлез под этот свой живот ладонями и не без усилий расслабил ремень.       С блаженным вздохом уложил пузо обратно на ляжки и с прежним нетерпением и жадностью набросился на кувшин с чем-то жидким, а затем вернулся к остаткам обеда. Фаршированные блинчики, пирожки - также, вероятно с мясом, что-то похожее на булочки… Волчица явно не пожалела времени на приготовление всего этого пира для любимого сыночки.       Интересно - это их типичный обед или сегодня какой-то большой повод для пира?       При таком размахе обжорства, семейство волков, должно быть потребляло еды больше чем десяток, а то и два типичных семей из Соловьиной Дубравки. Недешевое, должно быть, удовольствие столько-то лопать! Даром что живут в этой замызганной халупе.       Впрочем - почему недешевое? Налеты и грабежи дело бесплатное. Ну почти. Если не нарваться на серьезное сопротивление. С другой стороны, если нарваться - то платить пришлось бы жизнью. Впрочем - многие ли жители Северного Милда могут всерьез противостоять этим варварам? Разве что королевская армия. Или войско барона. Но армия штука неповоротливая и просто так по дорогам не шастает.       И все же… Интересно, как же им удается не попадаться столь долго? Разбойники и прочий лихой народец - эти-то понятно, просто надолго не задерживаются в каком-то в каком-то месте. Или сливаются с честным людом, растворяются в обычных добропорядочных жителях - поди найди. Но эти-то… И не растворят и не сольются. И деревню эту с места на место вот так просто не перетащишь.       Тем временем Пим, кажется насытился. Дыхание его стало отчетливо тяжелым и прерывистым, да и ел он уже без прежнего азарта и спешки. Хотя с не меньшим старанием. И почти не жуя. То, что можно было просто откусывать, он просто откусывал глотал почти не прожевывая - крупными, опасно крупными кусками.Порой даже настолько набив рот, что прокатывающийся по горлу ком было хорошо заметно несмотря на шерсть и расстояние до стола.       Кусал и глотал, кусал и глотал. А потом жадно припал к кувшину и в несколько долгих жадных глотков выхлебал по меньшей мере половину его содержимого за один подход.       Подумать только - пять мисок! Каждая из которых с две типичные тарелки нормальных для Мики размеров. И полкувшина чего-то жидкого. Невероятно!       Мика глазел на мелкого обжору, пока у того не закончилось дыхание. С усилием оторвавшись от кувшина, Пим жадно втянул воздух - словно только что вынырнул из под толщи воды, где на спор пытался продержаться без воздуха дольше прочих. "Вынырнул" и снова погладил свое раздувшееся пузо, словно оценивая не влезет ли в него еще немножко вкусненького. С сожалением вздохнул - видимо решил, что больше уже не влезет. И вдруг быстрым неожиданным взглядом покоился на Мику. Не то запоздало испытав некоторую неловкость, не то - наоборот, желая убедиться, что невольный соглядатай хорошо видит весь этот его “подвиг”.       Мика, разумеется, видел. Только на него и таращился. На чем и попался, прежде чем успел среагировать и отдернуть свой взгляд.       Воспитанному зайчику, конечно, не стоило бы глазеть на все эти дикарские ужимки столь прямо. А стоило бы вежливо отвести взгляд куда-нибудь в сторону. Сделать вид, что ничего этакого не происходит и уж тем более - не испытывать ничего из той гаммы странных ощущений, которую он испытывал.       Застигнут! Буквально пойман за руку за этим нескромным подглядыванием!       Мика запоздало и не без усилий отвел взгляд в сторону.       Заметил ли мелкий обжора его странный интерес? Нет, сам интерес-то - безусловно заметил. Но… счел ли этот Микин взгляд случайным и естественным… Или прочел в нем       что-то большее?       И все эти его поглаживания и пошлёпывания по пузу… Происходило ли это тут и до Мики, всегда? Было ли чем-то обыденным и привычным… Или предназначалось как раз лишь ему?       Зайчик терялся в догадках. Паниковал и терялся в догадках.       И краснел - мучительно, до боли в стиснутых зубах.       Манеры дикаря не то чтобы оставляли желать лучшего - отсутствовали напрочь. Он мог запросто облизнуть не только ложку, но и перепачканные в еде пальцы. Громко, несдержанно рыгнуть - прямо за столом и при старших… А все эти его похлопывания и поглаживания собственного пуза… Пим явно наслаждался едой в куда большей степени, чем Мика мог себе представить. И эта разнузданная дикарская непосредственность будила, теребила в зайце какие-то совсем уж глубинные, потаенные струнки. Хотелось глазеть на все это неприличное, вульгарное, отвратительно прекрасное зрелище еще и еще. Но он, разумеется, не рискнул. Потупился, старательно отгоняя повисший перед внутренним взором образ, постарался подумать о чем-то ином, что не приведет к… внешним проявлениям его интереса. Быть застигнутым с недвусмысленно оттопыренными штанами - было бы самым страшным его кошмаром. А если его сейчас попросят что-нибудь принести или подать - быть беде. Не прикрывать же следы преступных мыслей ладошкой? Так лишь более заметно получится.       Волчица зыркнула на Мику. Неодобрительно и колко. Словно бы внезапно догадавшись, о чем он сейчас думает. И зайчик в очередной раз похолодел, поежился. И изо всех сил постарался выглядеть обычно. Не более неловко, чем было бы уместно в подобной неловкой ситуации. Неловкой дальше некуда.       А потом Пим завозился на своей лавке, неловко перекинул через нее ногу и встал. Для чего ему пришлось сначала тяжело навалиться на стол локтями, с усилием вздернуть на распрямившиеся ноги тяжелый задок, а уж потом распрямить остальное тело.       От чего его переполненное пузо, на какой-то непродолжительный миг, казалось, отвисло под собственной тяжестью еще сильнее.       Это зрелище Мика пропустить не мог. Как ни боялся внезапных встречных взглядов, ни предательского отклика в собственных штанах.       Он уставился на обжору, ловя каждое это неловкое, отяжелевшее движение. То, как волчонок покачивается, как неловко сопя, не без усилий переносит через лавку вторую ногу. Благодарит маму за сытный обед - до нельзя довольно жмурясь и гладя свою "тыковку" и как здоровенная тетка умиленно отвечает ему что-то на своем, непонятном Мике наречии.       Сопя и переваливаясь с боку на бок, Пим вновь оглянулся на Мику и приглашающе мотнул головой. Идем, мол. И направился в свою комнату.       Мика двинулся было следом за волчонком, но волчица шевельнулась, посмотрела на него и выразительно указала взглядом на горку грязной посуды.       "Убрать"?       Мика сменил направление, послушно сгреб тарелки в стопку и оглянулся на волчонка, задержавшегося в дверном проеме.       - Да, точно. Помой сначала. - Пим сдержанно рыгнул и удалился.       Мика сграбастал стопку тарелок и понес на кухню.       Помыть, значит. Ладно.       Для этого нужен какой-нибудь таз и ведро воды. Или два. Таз Мика нашел быстро, а вода обнаружилась в кадушке, водруженной на нечто среднее между низким столом и высоким табуретом. В нижней части кадушки виднелась пробка, под которой стояло ведро. О такой штуке как рукомойники тут явно не слышали. Но сойдет. Мика сполоснул закопченную снаружи мятую кастрюлю, слил грязную воду на дно ведерка, сполоснул еще раз и приступил к помывке тарелок. Быстрыми, торопливыми движениями.       Торопливыми - потому что с одной стороны не хотелось тратить много воды - ее ведь потом и натаскивать, чего доброго, придется… И потому, что ему жутко не хотелось тратить на все это ни мгновения времени. Настолько уж не терпелось поскорее вернуться к волчонку-обжоре. И поглазеть на него еще раз. На него и его разбухшее пузико.       Ох и дурацкое же желание. Ненормальное, странное.       Ну что, скажите на милость, может настолько нравиться в разглядывании чьего-то ненасытного брюха? И его владельца? А вот поди ж ты. Нравилось - и все тут. Просто нравилось. И хотелось глазеть еще и еще.       Настолько сильно нравилось и хотелось, что Мика даже ненадолго забывал обо всех окружающих ужасах, собственном незавидном положении и всех прочих тягостных мыслях.       Мыл себе грязные тарелки чуть ли не с радостью. Мыл и представлял как там, в нескольких шагах, за стенкой, один обожравшийся волчонок донёс свою тяжелую ношу до кроватки, сграбастал ладошками, приподнял и плюхнул на край постели. Почему-то Мика не сомневался что именно так мелкий обжора и сделает. А потом, сопя, пыхтя и отдуваясь - полезет на кровать. Навалится на это свое пузо всем весом, заелозит коленками по краю кровати в поисках точки опоры. А потом, покачивая задом и отвисшим до самого тюфяка пузом, "прицелится" и с облегченным вздохом завалится на бочок. Поёрзает, устраиваясь поудобнее, снова рыгнет и…       От этих бредовых, но очень детальных фантазий Мика опасно… твердел. Но ничего не мог с собой поделать. Впрочем немного холодной воды - пока никто не видит - немного отсрочило его мучительный конфуз.       Ведра на мытье мисок не хватило. Даже тоненькая струйка из бочки наполнила его до краев уже к концу мытья второй миски.       Надо бы вынести.       Но можно ли ему выходить из дома или это сочтут началом побега? Вот уж не хотелось бы.       Мика подхватил ведро и вышел в светелку, вопросительно глядя на волчицу.       Тетка вскинула не него взгляд, посмотрела на ведро, указала глазами на дверь - иди, мол, выноси.       И Мика пошел.       Оглянулся перед выходом - правильно ли, верно ли понял, что можно идти?       Но волчица уже вновь занималась своим шитьем и на него не смотрела.       И вот он один. На улице.       Стоит с дурацким ведром с грязной водой, совершенно без присмотра.       Бросай да беги, казалось бы - что может быть проще? Всем плевать.       Ну - почти всем.       Вокруг все также рыщут другие волки. Делают вид, что прогуливаются, спешат по своим волчьим делам или расслабленно сидят на завалинке, болтают сосед с соседом… А сами - нет-нет да и кидают на зайчика цепкие, внимательные взгляды. Мика невольно поежился и скосил глаза на болтающийся на шее ошейник. Вот уж не думал, что когда-нибудь порадуется подобному "украшению"!       Он выплеснул мутную воду в туалетную яму и поспешил в дом.       На мытье мисок ушло еще пара ведер воды и на второй свой выход он заприметил колодец. Не близко, но и не далеко от дома. Явно "общий", на несколько местных домишек минимум. Шагах этак в полста от их крыльца.       Отходить от "своего" дома без сопровождения было страшно. Но Мика с честью выдержал и это испытание. Решился и покинул этот островок обманчивой безопасности, шагнул в самую волчью деревню. Подошёл, потянул "журавель" и втянул видавшее виды колодезное ведро. Огляделся украдкой - не крадется ли к нему один из проглотов и торопливо перелил добытую воду в собственное ведро. И стараясь не перейти на бег - поспешил обратно.       За несколько подобных походов наполнив кухонную кадушку обратно, Мика торопливо расправился с оставшимися мисками. Отряхнул с них последние капли, обтер полотенцем. Ну или точнее - самой чистой тряпкой, которая только нашлась в этой не очень то и опрятной кухне. Подошел к оконцу и придирчиво осмотрел миски на свет - не появилось ли каких новых пятен уже от этой тряпицы?       Нет, не появилось.       Оглядевшись вокруг, он приметил несколько полок с посудой, кастрюлями и черпаками… Но хозяйничать в них не решился. Вместо этого составил стопку свежевымытых мисок на стол. Донышком вверх, как всегда делала мама.       Проверяйте, мол - готово.       И снова вышел в светелку. Покосился на волчицу. Но та, как и раньше после первого его возвращения практически не обращала на Мику внимания. Убедилась что не сбежал и расслабилась? Или вовсе не беспокоилась?       Куда себя деть дальше Мика не представлял. И потому просто шагнул в комнату Пима.       Во-первых волчонок не так давно сам его пригласил, а во-вторых - не стоять же прям тут, как глупый веник у стенки?       Лишний раз мозолить глаза волчице отнюдь не хотелось. А вот поглазеть на "тыковку" волчонка-обжорки - хотелось. И еще как!       И Мика посмотрел.       Просунулся в оставленную приоткрытой дверь, собрался было постучать - сообщая о своем появлении хозяину комнаты… Но вовремя осекся и замер, а потом и вовсе опустил руку, умиленный неожиданно милым и таким уютным зрелищем. Волчонок спал.       Беспробудно дрых, растянувшись на кровати кверху пузом. Слегка подсогнув ноги, расслабленно уложив обе ладони в пространство меж грудью и тем местом, где уже начинался живот. Где тугой, урчащий и деловито булькающий живот, вздымался вверх, словно бы подпирая эти ладошки и не давая им соскользнуть ниже.       Такой уставший, обессиленный, но чертовски довольный собой - судя по блуждающей на губах блаженной улыбке.       Мика при всем желании не мог бы представить себе ничего более умилительного, чем это зрелище. Так и глазел бы весь день напролет на этого дикаря и его ненасытное пузико. И слушал как там, внутри этого мехового шара урчит и булькает.       Переливаются какие-то жидкости, бултыхаются перевариваемые кусочки обеда, журчат газы.       Еще одна причуда, да.       Мика неловко переступил с ноги на ногу, неуверенно оглянулся на скамейку у противоположной стенки. В очередной раз ощутил себя предельно неловко. С одной стороны присесть прямо на пол у самой кровати - выглядело бы как-то… ну слишком уж странно. Не сказать пугающе. А с другой - занять скамейку у противоположной от кровати стены - тоже немногим лучше. Вообще присутствовать в комнате спящего - само по себе как-то неловко. Он ведь не мама там или папа, не брат и даже не друг мелкого обжоры.       С другой стороны - Пим позвал его вполне недвусмысленным жестом, просто… Это было до того, как он заснул. Разумеется.       Ну и что теперь делать?       Остаться и просто сидеть, ждать пока Пим проснется? Или нужно куда-то уйти?       Спасла положение волчица. Мика услышал шуршание - тетка явно отложила свое житье прочь, поднялась, протопала на кухню, после паузы вернулась и заглянула в комнату сына. Так и стоявший меж дверью в комнату и кроватью, Мика обернулся к ней с вопросительным, как он надеялся, выражением.       Волчица обвела комнату взглядом, улыбнулась при виде дрыхнувшего сына и вполне себе благосклонно перевела взгляд на зайца.       И повела носом в сторону - идем, мол. Пусть спит.       Уходить Мике донельзя не хотелось, но что уж тут делать - пришлось.       Выйдя следом за теткой, зайчик замер у двери, ожидая новых поручений. Но их не последовало. Вместо этого тетка подошла к занавешенному другой несвежей тряпицей закутку за очагом и приоткрыв занавесь, снова повелительно качнула головой - сюда, мол.       Мика повиновался. И был оставлен в относительно уединенном закутке. Шага полтора в глубину, шаг в ширину. Даже ног толком не вытянуть. Впрочем, если свернуться калачиком и не думать о том насколько несвежими тряпками "смягчен" этот давно не мытый пол… То жить можно. Наверное.       Усевшись на пол, Мика вдруг осознал насколько сильно хочет спать. Треволнения прошлой ночи, безумное утро, вся эта работа по дому… Да, определенно слегка прикорнуть ему сейчас точно не помешает. Ведь как знать - когда еще удастся?       Но сначала… Сначала Мика немного насладится тем немногим, что наполнило его жизнь новыми, чарующе сладкими ощущениями. Тем более что волчица куда-то вышла. И Мика насладился. Да так что последствия этого пришлось стыдливо обтирать аж с занавески, отделявшей его каморку от светлицы.       Спалось ему на удивление сладко. Словно в собственной, оставшейся в той, далеко прошлой жизни, кровати. Даром что постелью сейчас служила просто куча несвежего тряпья, а доступное пространство не позволяло даже толком распрямить ноги. Разве что в угол на стенку закинуть.       Снилось ему странное. Но тоже чертовски приятное. Один из тех сладких влажных снов, что приходили к нему не часто и потому ждал он их с нетерпением - словно какого-то крупного праздника. Снов, переполненных странными, обрывочными сценками, размытыми и абстрактными крупными планами. Прикосновения "непонятно чьих тел", лица которых оставались вне поля зрения, шевелившихся, прикасавшихся к нему и друг дружке. Вот только сейчас тело было одно. И вполне себе с лицом до сверх всяких приличий обожравшегося волчонка. И в этом сне Мика ухаживал и заботился о нем, позволяя себе чуть больше, чем рискнул бы решиться в реальности.       Прикосновения. Мимолетные, словно бы совершенно невинные. Но наполненные для него глубочайшим и весьма будоражащим тайным удовольствием. Таким же сверх неприличным, как обожравшееся поведение волчонка.       Оборвалось все, как водится на самом интересном месте. Пим из его сна в качестве поощрения всех Микиных стараний как раз собирался позволить ему послушать как учит его туго набитое пузико. И стоило тому прижаться ухом - ладошка волчонка накрыла Микину макушку, пальцы зарылись в его волосы… Мика блаженно улыбнулся, и… проснулся от грубоватого пинка по голени.       Наяву волчонок немного отличался от образа из его влажных снов. В более грубую сторону. Впрочем, Мика не обижался. Напротив, дикарская грубоватость, казалось, имела в себе какую-то странную прелесть. Наверное.       Мика протер глаза и уставился на волчонка снизу вверх. Точнее - сначала на самую выдающуюся часть его тела, а уже потом на лицо. Живот у волчонка уже немного спал - не сильно, но заметно. А позади в светлицу вваливались родители - волчица и, надо полагать, муж. То есть - отец Пима. Тот самый здоровенный волк, что спас Мику этим утром.       Скользнув по зайцу безразличным взглядом, тот бросил волчонку какую-то короткую фразу и удалился в другую комнату.       - Идем, помоем тебя что ли. - Пим сладко потянулся и лениво, вразвалочку, отправился на улицу.       Мика поспешил следом.       Одежда его и впрямь провоняла потом, пропиталась землей и грязью. В иные дни он разумеется, никогда не позволил бы себе не то что ходить в подобном виде, но и даже просто прилечь на грязные, замызганные тряпки в этой своей каморке.       Но то раньше. Сейчас… При полной неопределенности его дальнейшей судьбы и… всего прочего… Мика с удивлением осознал, что стал как-то словно бы чуть более безразличен к казавшимся некогда незыблемыми ритуалам и укладам.       Но помыться, конечно, был абсолютно не прочь. Если честно - то очень даже за.       Делалось это в местных обычаях не в деревянной лохани внутри дома, а в тесном помещении, похожем не то на крохотный сарай, не то и вовсе на пару слипшихся меж собой сортиров. Под крышей закутка стояла бочка, под которой виднелось подобие крохотной печки, что позволяло хоть немного нагреть холоднючую колодезную воду.       Если наколоть дров, растопить и подождать пока вся эта бочка прогреется.       Правда бочку это предстояло еще наполнить парой десятков ведер, таская их из колодца. То еще, блин занятие. Особенно с учетом того, что про коромысло - волчья деревня, казалось и не слыхивала. В общем ведра пришлось таскать прямо так - на собственных руках. К концу наполнения бочки Мика уже и пальцев-то почти не чувствовал. Но мысль о горячей или хотя бы теплой воде подгоняла его и заставляла проявлять чудеса героизма и стойкости.       Усевшийся на завалинку Пим созерцал его трудовые подвиги и лениво почесывал пузо.       Наконец бочка была наполнена, подогрета и… Нет, первым честь принимать горячий душ досталась не Мике. Волчонок сходил в дом и вернувшись со стопкой сменной одежды, небрежно оттер его плечом в сторону. Небрежно - как само собой разумеющееся. Ну, впрочем да - всё логично. Вряд ли "хозяевам" пристало принимать душ после "раба". Да еще грязного.       Мика вздохнул и ощущая себя немного униженно, уселся в паре шагов от "душевой", терпеливо дожидаясь своей очереди.       И очень стараясь не думать о том, как сейчас там, за щелястой перегородкой из небрежно оструганных досок, волчонок стягивает свои штанцы и задирает рубаху. Как мягкая толстая ткань спадает с его тела - ласково скользя по всем его изгибам. Как волчонок оголяет свое внушительное пузико, стаскивает эту рубаху через голову.       Отклоняется немного назад, выгибается… От чего его живот становится еще более выпуклым, еще более выпяченным вперёд.       В штанах у Мики мгновенно затвердело и зайчик краснея и паникуя, уставился в траву.       Вот уж не вовремя!       Но мысли со всеми этими провокационными образами лезли в голову сами собой, словно бы против его воли.       "Вот бы ему помочь".       Стянуть эту рубаху. И увидеть все что под ней. Хотя бы мельком. Украдкой. Нет, не исподнее, хотя бы просто живот. Изгиб спинки. И место, где этот живот, раздавшись вширь и вперед, из этой спинки выступает.       Просторная ткань скрывала слишком многое!       Впрочем, фантазия - его больная, безудержная, совершенно бесстыжая фантазия, конечно же легко преодолевала эти условности и границы.       Пожалуй, даже слишком легко.       И Мика краснел и смущался, гнал прочь навязчивые и все более нескромные образы.       Пытался думать о чем-то совершенно невинном, отстраненном или даже отвратительном.       Например о том, омерзительном жирном волке, что едва не купил его этим утром. Но раз за разом зайчик ловил себя на том, что все его мысли упорно и неотвратимо возвращаются к Пиму.       Точь в том, как когда-то возвращались к другому объекту его тайных вожделений. Когда-то давно там, в его прошлой жизни.       Вот же бред! Мечта домашней утвари, по сути раба - о благосклонности хозяина? Что может быть нелепее и, черт побери, унизительнее?       "Гордость, ау? Ты где там?"       - Стоило бы сводить тебя на горячие источники. - Буркнул Пим, свесив через край невысокого крохотного окошка снятую одежку. Свесил и бросил на вросшую в землю лавчонку, стоявшую аккурат под этим окошком.       - Горячие? - рассеянно переспросил Мика.       - Ну да. Там, на королевской скале. Из земли вода идет, типа ключи бьют. Только горячая.       Пахнет не очень, но купаться в ней - ачах!       "Ачах?"       Видимо нужного слова на Микином языке волчонок еще не знал. Но по общему смыслу и интонации было понятно что имелось ввиду. Удовольствие, наслаждение. А вот как из земли может идти горячая вода?       - Горячая? - недоверчиво переспросил Мика.       - Ну да. - Волчонок дернул за привязанную к пробке веревку - раз, другой, третий.       Веревка тянулась к пробке горизонтально, проходила через загнутую металлическую скобу и свешивалась к нему отвесным концом.       - Из земли? - уточнил Мика, пытаясь представить себе горячий ручей или родник.       Виданное ли дело?       - Ну да. Откуда ж еще! Из земли, горячая. Мы туда купаться ходим. И еще кое-зачем. - Пим хихикнул и зафыркал под полившейся сверху струей. - Ух, хорошо!       Плескавшийся в душе волчонок зажмурился и пользуясь моментом, Мика, конечно же, не удержался от соблазна. И снова уставился на него. В мелкое оконце, нижний край которого начинался где-то на уровне плеч Пима не особо что было видно. Но щелястая стенка, сквозь которую едва заметно, но все же угадывались контуры тела, да и движения этих самых плеч Пима давали Микиной озабоченной фантазии более чем достаточный простор для дорисовки картины происходящего.       И он глазел, глазел и глазел. Стыдился, мучительно краснел. С подозрением зыркал по сторонам - не пялится ли на него кто издали, не видит ли его этого интереса слишком уж явно? И глазел.       - Такие вот у нас штуки есть. Туда еще бабы стирать порой ходят, ну которым дрова наколоть некому. И сами купаются.       Пим снова хихикнул, явно представляя себе нечто не очень приличное.       - Понятно. - Мика окончательно смутился, истолковав этот смешок вполне очевидно.       Какие мальчишки упустят шанс по-подглядывать за запретным? Мика и сам порой пробирался к зарослям на берегу речки, где деревенские девки облюбовали свое "тайное место". Как и другие ребята. Глазел и подглядывал - как и все. И на девок. И на соучастников-подглядывальщиков, увлеченных процессом настолько, что не замечали его нескромных взглядов.       А вообще, конечно, грустно.       Мика-то, ясное дело, надеялся не на это. Как бы глупо такие надежды в его положении не выглядели. С другой стороны… Он-то ведь тоже ходил подглядывать. Так что еще, как говорится, "это еще ничего особо не значит".       Тем временем Пим перехватил инициативу и не прекращая фыркать и наслаждаться горячим душем, забрасывал Мику вопросами. Десятками, сотнями сумбурных и хаотичных вопросов. Про ту, другую его жизнь.       Даже не подозревая, а то и попросту не заботясь о подобных мелочах, как нежелание зайчика про все, оставшееся в далёком прошлом думать и вспоминать.       Слишком уж близко всё это прошлое лежало к тревожным, злым и обидным эмоциям. Слишком подводило к мысли о побеге. О его собственном незавидном статусе, что по сути был ничем не лучше, чем у таплов и прочей домашней скотины. Даром что разговаривает. А в остальном - мало чем отличается.       Раб. Вещь. Собственность.       Пусть даже такого милого обжорки.       С одной стороны Мика не то чтобы был слишком уж против - если это единственная возможность болтаться возле Пима. Он бы хоть каждый день мыл волчьему семейству посуду, таскал воду, колол дрова… Просто за возможность болтаться рядом с волчонком.       Даже ни за что то большее.       А с другой стороны… конечно же куда приятнее, если вокруг тебя не подстерегает куча опасностей и унижений. Если в любой момент ты можешь все бросить и просто убраться прочь. Заняться своей собственной, самостоятельной жизнью. Вот эта часть - невозможность от этого своего статуса отказаться, перестать быть рабом - Мику напрягала сильнее всего.       Необратимость. Отсутствие выбора.       И отдельно - то как они с Пимом осознают эту разницу. Ведь не осознавать ее по десять раз на день - решительно невозможно. Даже если позабыть про нее на минутку, а то и две - раз за разом разница эта неизбежно напомнит о себе вновь. И частенько не самым приятным способом. Словно калитка, внезапно захлопнувшаяся от порыва ветра, напоминает носу неосторожного селянина, что стоило бы выставить перед собой ладонь чуть быстрее.       Делааа.       Тем временем Пим закончил плескаться и фыркать и отошел от льющей струи в сторонку. Неспешно обтерся старой одежкой и натянул свежую. И выкатился из сарайчика.       Мика с тоской поглядел на то, как на глазах тает и истончается, а затем и вовсе прекращает течь струя из бочки. И вздохнул.       Предстояло еще немного потаскать ведра. И подождать как нагреется.       Но что не сделаешь ради горячего душа?       И он натаскал. Под градом вопросов от Пима.       - А скольких убил твой отец?       - Ни кого. Он же плотник.       - Что такое плотник?       - Я же говорил - тот кто работает с деревяшками. Мастерит всякие штуки.       - А, ну да. И это все, чем он занимается? Деревяшки точит? - Пим явно был разочарован.       - Так говоришь, словно это плохо. Создавать красивые вещи - это прекрасно!       - Не знаю. Мой вот в набеги ходит. - Пим пожал плечами и лениво почесал пузо. - Еду привозит.       - Я заметил.       - Ахаха. - Пим улыбнулся грустному сарказму, явно тоже подумал про вечно висящую меж ними "разницу", но не особо смутился. Или не подал вида. - Знаешь скольких он прикончил?       Мика не знал. И не особо хотел. Но Пим, конечно же, все равно похвастался.       - Почему бы вам просто не выращивать всю еду прямо тут, в деревне? - буркнул Мика.       - Это ведь и проще и безопаснее. И вообще… Все под рукой, никуда и ходить не надо.       - Ха! - Пим презрительно фыркнул. - Не волчье это дело, по хозяйству суетиться. На это рабы есть. Да и потом - еда добытая в загоне - не еда для мужчины. Настоящую еду добывают в набеге!       Мика с этим тезисом категорически не был согласен, но развивать спор не рискнул. Кто его знает что снова рассердит мелкого дикаря? И что хуже - его родителей?       Тем более что бочка была наконец наполнена снова, в огонь подброшены свеже наколотые дровишки и прилично уставший Мика тяжеловато плюхнулся на землю неподалеку от Пима. Подождать, пока нагреется бочка.       На самом деле его тоже распирали вопросы. Сотни, тысячи вопросов. Но как назло именно тех, что задавать вслух было бы крайне неловко. И возможно… недальновидно. Ибо каждый такой вопрос говорил бы о нем, Мике, пожалуй больше, чем ему самому бы хотелось. И говорить Пиму и признавать даже наедине с собственными мыслями.       Поэтому он просто созерцал как греется бочка и терпеливо отвечал на возобновившийся град вопросов любопытного волчонка. Конца и края которым, похоже не было. И не предвиделось.       - А ты прям всю жизнь мяса не ешь?       - Нет       - И даже не пробовал? - усомнился Пим.       - Зачем бы? - Мику даже передернуло от подобной фантазии.       - Ну… Хотя бы чтобы узнать какой у него вкус?       - Отвратительный.- Буркнул Мика.       - Ахаха, дульда рюш! - Пим захихикал, словно услышал самую смешную шутку в его жизни. - Ничего ты не понимаешь!       Мика покоился на веселящегося волчонка и мрачно поморщился.       Утомленный работой организм уже спокойней относился к самым бредовым вопросам.       Даже самым неловким из них. Или он попросту попривык. Или ему в какой-то мере было даже приятно это явное внимание и интерес к его персоне. И он отвечал, отвечал, отвечал. И косился на Пима краешком глаза. Стараясь не делать это слишком уж часто и явно.       - Ну все, иди уже - вода вон нагрелась давно. - Внезапно спохватился волчонок. - А я покамест сбегаю подыщу тебе что-нибудь из одежды.       "Сбегаю" в его исполнении выглядело, конечно, забавно. Чтобы встать Мике достаточно было просто разогнуть колени. Пим же для этого упирался в них ладошками, наклонялся вперед и только потом распрямлялся. А чтобы уравновесить вес собственного пуза - еще и забавно отклонялся назад, от чего это самое пузо, казалось, лишь сильнее выдавалось вперед.       Мика проводил взглядом это "сбегаю" и улыбнулся. "Бег" у волчонка выглядел как неспешный променад вразвалочку.       Спохватившись, Мика забрался в сарайчик, скинул одежку на пол и и ощутил как глубоко внутри вновь трепыхнулось возбуждение. Несмотря на всю усталость, неуместные, вгоняющие в грусть расспросы о той, прошлой жизни. Один неосторожный взгляд на округлый животик волчонка или даже просто воспоминание о нем - и нате, пожалуйте!       Впрочем, не воспользоваться кратким и очень удачным моментом уединения было бы слишком расточительно. Ведь уединение в его новой жизни - похоже, обещает стать роскошью.       И Мика воспользовался.       Торопливо и быстро, буквально в несколько порывистых движений достигнув финала.       Даже фантазировать особо ничего не пришлось. Просто представил как совсем недавно, на этом самом месте, Пим нежился в струе теплой воды, подставлял ей то спинку, то плечи, то свое круглое пузико водяному потоку. Как гладил себя ладошками и блаженно жмурился.       Торопливо смыв следы преступления, Мика выдернул пробку и наспех ополоснул шерстку.       Повертелся под слабеющей струйкой и когда та вновь иссякла - старательно обтерся собственной старой одеждой. Той ее частью, что была относительно чистой.       Уверенности в том, что ему и впрямь дадут новую да и что она подойдет по размеру - у него отнюдь не было. Но и мокнуть под прохладным вечерним ветерком - тоже не тянуло. Не пришлось бы после душа влезать в это несвежее тряпьё снова. Воды то на постирушки он запасти не догадался.       Впрочем, Пим не подвел - вернулся из дома с охапкой каких-то тряпок. При ближайшем рассмотрении, оказавшихся просторными штанами и не менее просторной рубахой. В которую свободно могло поместиться двое таких как Мика.       Поблагодарив спасителя, зайчик поспешно натянул сменное белье, запахнул просторный кусок ткани на манер куртки и перехватил поясом. Осмотрел получившееся безобразие и выбрался из сарайчика.       - Ну… Сойдет. - Волчонок его видом остался вполне доволен. - Теперь постирай это все все, а там и ужин.       "Постирай?!"       Стирать Мике еще не доводилось.       Обычно подобным всегда занималась мать, но как это делается он какое-никакое представление все же имел. Правда и близко не подозревал, насколько это, оказывается, утомительно. Ворочать и мять, споласкивать и отжимать, снова мять, натирать золой и снова споласкивать.       К его облегчению Пим на этой скучной процедуре не остался и градом вопросов его не осыпал. Ушел в дом - не то следить за приготовлением к ужину, не то смутившись молчаливо висящей меж ними мысли. Осознанию бесконечной разницы в статусе. Один - сынулька хозяев, второй - что-то вроде домашней скотинки. Пусть и говорящей.       Отчасти Мика и сам был не прочь в этот свой момент "позора" типично женской работы остаться без лишних свидетелей. С другой - без любопытного волчонка и его бесконечных вопросов стало как-то неожиданно пустенько и грустно.       Он неприязненно покосился на мокрые тряпки в ушате, вздохнул и отложил скрученные колбаской Пимовы штаны на лавку. И приступил к рубашке.Исподнего среди тряпок не было - не то волчонок постеснялся менять трусы, не то волки подобным предметом одежды вовсе не пользовались. Мика ничуть не удивился бы, да. В деревне варваров было много странного. И многим стоило бы заняться. Например эти дурацкие пробки в бочках. Пока вынешь - все когти себе обдерешь. А пока заткнешь - обольешься водой как из душа. И почему не сделать нормальные, современные задвижки? Или хотя бы простейший рукомойник, выдающий струйку воды, если толкнуть руками низ ножки-клапана?       Интересно, как отнесутся дикари к "новшествам" цивилизации?       А ведь, если подумать, это шанс. Шанс для него, Мики. Если не радикально сменить собственный статус, то хотя бы немножечко его улучшить. Да?       Зайчик закончил с рубашкой и сменив воду, затолкал в ушат собственную старую одежку. Не забыв аккуратно извлечь и перепрятать в складки новой рубахи замусоленный в приключениях, но вполне еще целый и относительно сохранившийся вексель. Последний клочок от той, старой жизни.