Серое на сером

      - Ну, идем, чё встал? - волчонок успел приоткрыть дверь избы и недовольно оглянулся на Мику.       Спохватившись, тот поспешил следом, вошел в крупную и непривычно высокую для его роста дверь. Едва не кувыркнулся с неожиданных внутри ступенек, заморгал, замер, привыкая к полумраку чужого жилища.       Сени, заваленные каким-то барахлом и хламом. Пара полок, кадушка, грубое подобие метлы. Закрытая дверь - видимо чулан. И распахнутая - ведущая в жилую часть дома. Еще ступенька вниз - уровень просторной комнаты с очагом и огромным грубым столом был явно ниже уровня земли. И это было чертовски странно. В Соловьиной Дубравке дома строили напротив - повыше, с настилом. Чтобы зимой теплее было.       А еще в комнате было нечто среднее меж очагом и печью, большая часть которой видимо уходила куда-то в глубину дома. В комнаты, двери в которые располагались по обе стороны от прогоревшего сейчас очага.       В стене напротив входа располагалась еще одна дверь - ну, точнее - проем. В роли двери болталась несвежая, видавшая виды тряпка. О которую, судя по многочисленным следам не раз вытирали руки все кому не лень.       По центру комнаты громоздился здоровенный грубый стол, подпертый с обоих длинных сторон парой скамей, а с торца - колченогим стулом.       Также в комнате имелась пара кособоких шкафов и полок - небрежно и грубо собранных, как и все в этой страной деревне. Окошко прикрывало мутноватое пыльное стекло.       Вот пожалуй и вся обстановка. Типичная, если не считать неказистости и кособокости, комната.       Утварь из толстых, почти не обработанных деревяшек. Аж зубы сводит от всей этой неказистости.       А еще пахло по́том, сушеными травами, какими-то ягодами и …мясом. Вяленым, копченым, сырым. Десятками оттенков мяса.       Мику вновь замутило.       Отбросив замызганную занавеску в сторону из смежной комнаты появился еще один обитатель дома. Точнее обитательница.       Зайчик не сразу понял что высоченная - на пару голов повыше него, пугающая фигура - женщина. Просто чуть уже в плечах и чуть шире типичного волка в тазу. И две груди, подчеркнутые перехваченной какой-то тесемкой рубахой.       Волчонок заговорил, волчица ответила, уставилась на Мику.       Словно повар на еще не ощипанную курицу.       Ни дать ни взять вернувшийся сын, хвастается перед матерью новым приобретением. А та этим приобретением не слишком-то довольна. Ну или прикидывает на что это приобретение сгодится.       Уж не поторопился ли он обрадоваться чудесному спасению?       Не привели ли его сюда в роли обеда?       Не выдержав взгляд чудища, Мика уставился в пол, замер, лишь краешком взгляда удерживая в поле зрения когтистые лапы волчицы. И ее… сына?       Волки общались.       Вопросительные, недовольные, просительные, снисходительные интонации он понимал. А вот смысл слов - решительно нет. Но речь явно шла о нем. Большей частью.       Волчица снова окинула Мику цепким недовольным взглядом, придвинулась поближе, на ходу обтерев руки несвежим замызганным подолом и нависла над Микой.       Зайчик непроизвольно сжался - втянул голову в плечи, но отступить не решился.       Волчица что-то буркнула - на своем, на волчьем, а потом протянула руку и согнутым когтистым пальцем приподняла его подбородок. Заставила взглянуть на себя в упор и Мика испуганно сжался под пристальным, немигающим взглядом желтых глаз.       Но ничего страшного не случилось - дикарка лишь повернула его голову из стороны в сторону, осмотрела и неопределенно хмыкнув, отступила.       Снова перекинулась с сыном парой фраз и тот радостно закивал. Ухватил Мику за руку и потащил в дальнюю дверь. Ни дать ни взять - младший брат. Если бы он у Мики был.       Они вошли в правую от камина дверь - неказистую и грубую, как и вся здешняя мебель и сама эта мрачная неуютная изба.       И комната за этой дверью также была под стать всей остальной обстановке. Мрачноватое, темное помещение. Но хотя бы сухое - без сырости и затхлости, в отличие от амбара.       Шагов пять от одной до другой стенки и шагов семь меж двумя другими стенами. В одной стене красовалось окошко - высоко врезанное и столь мелкое, что не просунуть в него и голову. А вот вторая стена порадовала - окошко в ней было куда крупнее и вроде бы даже со створкой. Затянутое мутным, неравномерной толщины стеклом. Небольшое, но вполне хватит, чтобы мог пролезть один отнюдь не толстый зайчик. И даже толстый волчонок - при желании. Если бы поднапрягся.       Слева от двери виднелся печной бок с вделанными в него пазами и углублениями, а также подобием спального места - высокой, почти под самым потолком полки .       - Вот. Моя комната! - Мальчишка вскарабкался на высокую и неизбежно колченогую кровать, устроился поудобнее и с интересом уставился на Мику. А тот продолжал осмотр.       Скамейка у стенки напротив кровати, неказистый и грубый шкаф, тумба, табуретка, полки на стенках с какими то мелочами. И еще одна тумба или скорее даже столик, стоящий меж кроватью и скамейкой. Грубая и колченогая, как и вся прочая волчья мебель.       "У них что тут - вообще нормальных плотников нет?"       На столешнице громоздился кувшин с надколотым горлом и стопка внушительного размера мисок. Мике за глаза хватило бы и одной, чтобы налопаться на весь день. Но тут их было целых пять. Пять здоровенных мисок с оставшимися в них объедками.       Не то был званый ужин на несколько персон, не то как раз …обычный. Для этого мелкого обжоры. Вон пузо-то какое наел!       Объедки.       Микин желудок отозвался угрюмым бурчанием, напоминая, что не ел он уже больше суток. Но рассмотрев в верхней кучке какие-то кости, зайчик поморщился: мясо.       И хотя среди мисок виднелись и какие-то редкие вкрапления приправ и может быть даже нормальные овощи - но все это слишком тесно соседствовало с мясом. Чьим-то, черт побери, мясом! Хотя косточки в миске валялись не крупные - по видимому от домашней птицы или чего-то мелкого. Но все равно - мясом!       Он в сотый должно быть раз покосился на внушительное пузцо “хозяина”, невольно прикидывая могло ли оно вместить содержимое всех этих мисок зараз или едоков едоков тут было побольше.       Волчонок тем временем продолжал сидеть на краю своей странной кровати. И, откинувшись на выставленные чуть назад руки, беззаботно покачивал свесившейся с кровати ногой. Пузо, туго обтянутое рубашкой - вызывающе и абсолютно бесстыдно торчало вперед. Буквально нависало над ляжками.       Большинство мальчишек в Микиной деревне, будь у них такое пузо - сгорели бы со стыда и уж точно не принимали бы подобных поз. Напротив - постарались бы всячески втягивать или как минимум не выпячивать подобные последствия чревоугодия на всеобщее обозрение. Даже сын пекаря - пожалуй единственный по настоящему толстенький в их деревне пацан - и тот неприкрыто смущался демонстрировать свой жирок окружающим. При том что до волчьего пуза ему было мягко скажем - далековато.       Мелкий же дикарь сидел абсолютно без тени стеснения, словно и не подозревая что должен бы испытать хоть какую-то неловкость и смущение. Напротив, изрядных размеров пузо, казалось, было предметом его немалой гордости.       - Ну и как тебе? - снова подал голос волчонок и снова беззаботно качнул ногой.       Мика смутился и не сразу понял, что речь шла не о том, на что он смотрел… столь неприлично долго. Таращился самым вульгарным образом!       О, конечно же волчонок спрашивал о комнате.       О его комнате.       Но Мика все равно не знал что ответить.       “Уютно”? Точно не то слово.       “Нормально”? Какое к черту “нормально”, если еще пару дней назад он был более чем свободен,строил планы, ехал в большой город - учиться… а сейчас… стоит тут в качестве… кого?       Нет, Мика совершенно не представлял что делать и что сказать.       И боялся.       Хоть уже и не столь сильно, как там, на площади - в окружении кровожадных клыкастых великанов.       И еще он испытывал странный… - более чем странный! - интерес к этому пацану. И его пузику. Пугающему и определенно… притягивающему взгляд буквально помимо Микиной воли.       Нет, ему и раньше доводилось заглядываться на деревенских мальчишек. И хоть он и старался делать это украдкой, подсознательно сомневаясь, что их этот его интерес порадует… Хоть и свыкся давно с этой стороной своей тайной жизни и даже позволял себе все более странные фантазии. Но вот столь неприкрыто, совершенно неприлично таращиться на чужое пузо - ему еще не доводилось. Да еще на такое кругленькое!       Хаотичное нагромождение эмоций и мыслей, запутанных, противоречивых, абсурдных.       Невнятных, словно размокший стог сена промозглым росистым утром.       Волчье пузо вызывало в нем одновременно и странную смесь отвращения, стыда и негодования… И в то же время - жгучее, нестерпимое желание глазеть и глазеть на него еще и еще. Спереди, сбоку, сзади!       Хотелось странного - потрогать этот тугой, упругий шарик. Погладить его ладошкой, возможно слегка поднажать, надавить. Ощутить его мягкость и одновременно упругость.       Или даже шлепнуть. Слегка, как сделал это сам волчонок - в ту ночь, когда они встретились в первый раз.       Проклятье, о чем он только думает? Что за бред лезет ему в голову и почему?!             Мика сглотнул пересохшим горлом и не без труда заставил себя поднять взгляд на лицо мелкого обжоры. Молчание стало неловким и даже явно не отягченный стыдом и стеснением, мальчишка-дикарь, вопросительно приподнял бровь - чего, мол, молчим-то?       Мику распирали тысячи вопросов. Нет, не об этом объекте своего интереса, конечно.       Скорее обо всем том, что вокруг. Что это за место, зачем им Мика, что с ним будет… и вообще.       Но задать все их разом он, конечно же, не мог. И даже расставить их все в нужном порядке было не так уж и просто.       - Чего молчишь? - волчонок склонил голову на бок и немного нахмурился. - Ты меня понимаешь?       - Да. - Мика не без труда разлепил пересохшие губы.       - Ха! - С неопределенным выражением отозвался волчонок, словно и сам не был уверен, что произносит слова правильно и очень обрадовался, что чьи-то уроки не прошли даром.       Волчонок вновь качнул ногой и едва заметно ухмыльнулся: - Меня Пим зовут. А тебя?       - Мика. - Откликнулся заяц после неловкой паузы.       Происходящее знакомство выглядело невероятно банальным - как если бы просто знакомились двое обычных мальчишек, один из которых внезапно приехал в чужую деревню. Но - на фоне всех окружающих ужасов… Это казалось слишком уж абсурдным.       Нелепым до скрипа зубов.       - Теперь ты наш раб. - Совершенно невинным тоном продолжил волчонок.       - Что? - Мика примерно понимал о чем идет речь, даже где-то слышал подобное слово.       Но до сих пор не мог представить все это применительно к себе. Поверить, до конца прочувствовать что все это действительно происходит с ним, с Микой. Здесь и сейчас.       - Ага. Тебе сохранили жизнь и это значит, что ты теперь должен делать все, что тебе скажут. А мы будем тебя кормить и о тебе заботиться. И тогда тебя никто не съест.                   Наверное.       Довольный своей “шуткой”, волчонок захихикал и снова дрыгнул ногой - ни дать ни взять, как самый обычный мелкий пацан. Если не считать этих мелких, но острых зубов и пуза размером с дыню.       Мика насупился.       “Может быть”.       Очень смешно!       Он искренне надеялся, что это была шутка. А не банальное уточнение на полном серьезе.       - Хорошо. - Выдавил он и насупился.       Ну а что еще бы мог он ответить в подобной ситуации?       - Ну и молодец. - Волчонок хихикнул. - Есть хочешь?       Мика хотел. И еще как!       Волчонок вдруг выкрикнул какое-то слово, а потом и еще - целую фразу. Не Мике, а скорее в сторону двери - обращаясь, по-видимому, к той здоровенной тетке.       Мама?       - Ты… почему я тебя понимаю? - Мика все также переминался на середине комнаты, неловко переступал с ноги на ногу и не знал куда деть руки. И глазел на окружающую обстановку, подмечая все новые и новые детали. Не упуская при случае и шанса в очередной раз скользнуть взглядом по волчьему пузу.       - Научился. - Волчонок вновь ухмыльнулся, явно очень довольный собой. - У того, кто был тут до тебя.       - А… куда он делся? - Мика уже догадался - куда. Но вопрос сорвался с его губ раньше, чем он понял, насколько не хочет услышать ответ.       - Сожрали. - Беспечно, поразительно невинно ответил волчонок и вновь беззаботно дрыгнул ногой.       Мику передернуло и он в который раз отвел взгляд. Что за дурацкое чувство.       Он определенно должен был его ненавидеть. Или как минимум - испытывать отвращение, неприязнь, презрение. А вместо этого - то и дело представляет с каким интересом и удовольствием погладил, пошлепал бы этот упругий, туго обтянутый рубашкой мячик.       Мика злился на себя за неуместные сейчас мысли, на то что не в силах избавиться от них хотя бы на время. И за то что не в силах как следует разозлиться на мелкого. На этот его безразлично беспечный тон.       Словно говорил не о ком-то живом и с кем - судя по тому, что выучил язык - провел довольно таки много времени. А о какой-то булочке или пирожном. Так сам Мика мог бы сказать о… Ну, например, о сладкой морковке.       Хотя слово “сожрать” он бы, конечно, не использовал. Слишком грубо. Скорее уж             “Скушать”, “схрумкать”, “схомячить”. Ну максимум - “слопать” .       И вроде бы должен он злиться, испытывать отвращение. Ведь в голове не укладывается - КАК.       Как можно вот так запросто… как вообще можно… вот это всё! Да еще с этим его предельно невинным видом.       О да, Мика негодовал.       Внутри буквально зарождающийся ураган начинал плыть смерч из злых, очень злых мыслей. Гадливость, презрение, практически ненависть… Но - не к этому мелкому засранцу. Ненависть на всех волков в целом. На это зловещее место. Ну и может самую капельку - к этому бесстыжему обжоре. Но - капельку. Буквально - капельку.       Все его попытки ощутить гнев раз за разом разбивались о его болезненное желание поглазеть на выдающийся волчий животик.       Проклятье! Что с ним не так? Почему? Это же просто волчье брюхо! Слой жира от неумеренного обжорства. Ничего, что должно было бы вызывать все эти странные, болезненные фантазии?       Мика едва не выругался вслух, злясь на себя и все эти навязчивые мысли.       Даже украдкой в который раз ущипнул себя за руку - вдруг это просто сон. Нелепый дурацкий сон? Но нет - ни мелкий дикарь, ни окружающая мрачная комната никуда не исчезли.       А сам Мика оставался неподвижным и никак не выдавал происходящего внутри. Ну - во всяком случае, надеялся, что не выдал.       - Не бойся, я тебе ошейник потом дам. - Пояснил волчонок. - Чтоб все знали чей ты. Тогда никто не тронет. Ну если бежать не надумаешь. Но ты ведь умный, да?       Мика неуверенно кивнул.       Хотя мысль о побеге и том как половчее покинуть это жуткое место - была у него, пожалуй, на первом месте. После навязчивого желания прикоснуться к…       Боже, хватит!!!       Мика глубоко вздохнул и сердито уставился в пол, пытаясь избавиться от странных мыслей, пока не дай бог его фантазии не отразились …снаружи.       - Не грусти, все будет хорошо. - Волчонок вполне дружелюбно улыбнулся и пихнул его ногой - слегка, под коленку. Не пихнул даже, а так - словно просто обозначил прикосновение. Этакий почти дружеский жест. Словно и впрямь был рад знакомству и даже на свой неуклюжий манер попытался его утешить. Словно самый обычный пацан из соседней деревни.       “Хорошо”?       Просто остаток жизни придется провести не с родителями в родной деревне, не повидать мир… А делать за кого-то его работу с постоянным риском стать чьим-нибудь ужином.       “Хорошо!”.       Прекрасно просто, черт побери!       Всю жизнь мечтал!       Мика зыркнул на дикаря исподлобья и вздохнул снова.       Протяжно заскрипела дверь и комнату затопил аромат съестного. А следом за ним - вошла здоровенная волчица. Грубовато протянула Мике миску с каким-то подобием салата: небрежно накромсанных листьев капусты, помидора и печеной картошки.       Мяса в салате вроде бы не было, но растерянный заяц не сразу понял, что все это принесли именно ему. Устав ждать, волчица грубо толкнула его миской в грудь и Мика непроизвольно принял деревянную лохань в немытые ладони.       - Батык! Аш фала, дульда! - каркнула тетка на своем, волчьем. И бросив сыну еще одну не менее непонятную фразу, удалилась.       - Лопай! - пояснил Пим. - Это тебе.       Не дожидаясь повторных приглашений Мика набросился на “салат”. Ложки ему не дали и загребать еду пришлось прямо так - немытыми грязными пальцами. Но он, как мог, изо всех сил постарался не выглядеть невоспитанным и жалким. Старательно ел, неспешно и с достоинством. А если и спешил - то совсем чуточку, самую малость.       Хотя - не зарыться носом в тарелку - было не так-то просто.       Он ел. Сгорал от стыда и унижения. И ел.       Ел и поглядывал на волчонка, который болтал ногами и с интересом наблюдал как Мика сгребает и отправляет в рот листву и картошку.       - Да садись ты уже. - Пим качнул ногой чуть сильнее - указав грязными пальцами, куда именно Мике садиться.       И зайчик послушно присел на скамейку у стенки напротив кровати.       Что ж - наверное - не самая худшая участь, на фоне тех, кого утром сожрали, - непроизвольно подумал он.       Наверное.       В конце концов мелкий обжора, похоже был неплохим парнем. Ну - насколько это определение вообще применимо к волку.       Просто… ну… он же был волком.       Зубастым и бесстыжим, дикарем-живоглотом.       А в остальном - неплохим. Просто, наверное, здесь просто так принято. Так заведено.       И вся эта дичь - абсолютно в порядке вещей, естественное положение дел так сказать.       Ну вот как у Мики в деревне - что-то считается неприличным, неподобающим, а что-то - само собой разумеющимся правилом этикета и хорошего воспитания. Например, ковырять в носу - неприлично. Или громко, демонстративно рыгать.       А здесь… Здесь, похоже на то, никто вообще не слыхал ни о правилах приличия, ни хотя бы о такой штуке как стеснительность.       Чертовски странно.       Но, наверное, стоит просто принять это как данность… Наверное.       А вообще, конечно, если разобраться… он, Мика, был одним из немногих кто сам, лично - видел волка. Волков! Настоящих, здоровенных, а не в виде рисунка на книжке-страшилке. И даже уже знал о них явно куда больше, чем любой другой обитатель Соловьиной Дубравки. Да и всех окрестных деревень наверняка тоже.       Может быть и свою книжку-страшилку когда-нибудь напишет. Если сбежит.       Нет - не “если”! Когда!       Рано или поздно он, черт возьми, сбежит. Просто - не сейчас.       Опустошив миску, утоливший голод заяц с удивлением отодвинул ее в сторону по лавке. Обычно он не съедал и половины подобной порции… Но вся суета, день голодовки и постоянный страх, похоже, сказались на его аппетите самым страннейшим образом. Аж живот пришлось немного втягивать.       Пим тем временем в общих чертах посвящал его в основы местного быта.       Без ошейника из дома не выходить - сожрут.       Бежать бесполезно - сожрут. Или затравят шпырами. А потом все равно сожрут.       Работать надо прилежно и старательно. Если будет лениться - сожрут.       Когда с тобой говорит пурд - так волки называли себя сами - в глаза не смотреть и без четкой команды ничего не делать. Стоять и слушать. Иначе.. “ну ты понял”.       Мика понимал.       Кивал и старался запомнить.       Даже мысленно представлял, что уже пишет книгу со всеми этими инструкциями.       Хотя если честно - после этой обильной трапезы его уже порядком клонило в сон.       Ах да - спать он будет в закутке за печью. Или камином. Мика до сих пор не мог определиться как называть в мыслях это странное сооружение в центре дома. С одной стороны в котором виднелся очаг, а три остальные стены - вероятно обогревали оставшиеся комнаты.       Закуток, которому предстояло стать Мике домом - был предельно тесным. Даже ноги толком не вытянуть! Но на полу имелась куча сомнительного вида тряпья, подобие одеяла и даже полочка с какими-то безделушками.       Отхожее место - за домом.       А в свободное время можно спать.       Но свободного времени у него особо не будет. Мама - та самая здоровенная волчица - найдет ему применение. И лучше бы ему ей понравиться.       Мика покорно кивал.       И еще - ночами из дома лучше не выходить, в иных местах да без свидетелей и ошейник не поможет.       Ах да - ошейник!       Пим сбегал в другую комнату, погремел там какими-то штуками, похлопал дверцами шкафа, пошуршал барахлом на полках и вернулся с упомянутым предметом.       Мика сдержанно вздохнул и послушно подставил шею.       И волчонок, разомкнув медный браслет, замкнул его на заячьей шее.       Пузико оказалось мягким. И одновременно упругим.       Именно таким, как Мика и представлял!       Проклятье, ради этого ощущения он бы дал надеть на себя сто таких ошейников!       Волчонок уперся в него этим самым пузиком и ничуть не смущаясь прикосновения к столь интимной зоне - сосредоточено застегивал хомут на заячьей шее.       А Мика косился то на его пальцы, то на подбородок, то панически боялся что все его странные ощущения уже недвусмысленно заметны ..снаружи.       Наконец ошейник был застегнут и улегся на его ключицы. Непривычно. Не очень приятно, но в целом терпимо.       Судя по внешнему виду - когда-то это был браслет. Для одного из тех, здоровенных громил, что захватили их караван. Заячья шея была куда менее толстой, чем их запястья.       И браслет-ошейник болтался на ней более чем свободно. Да и замок - не замок даже, а так - застежка. И ее явно не составило бы труда расстегнуть да сбросить. При нужде.       А еще к браслету-ошейнику крепилось кольцо, в которое можно было бы вставить цепь или веревку. Но цепи волчонок не принес. И веревки тоже. Ошейник этот казался скорее символом - как подорожная грамота или диплом об обучении. На предъявителя, так сказать.       Защелкнув ошейник, волчонок отступил и удовлетворенно осмотрел получившееся.       - Ну, сойдет. А если кто вдруг пристанет - кричи, что ты мой. Как можно громче.       Должно сработать.       Должно? То есть - может и не сработать? - Мика сердито уставился на дикаря и перед глазами невольно встала картина той громогласной отрыжки, исторгнутой одним из охранников. Тем, кто сожрал несчастного, чей побег оборвался в самом начале. И его трепыхающееся брюхо - в котором брыкалась и пиналась его несчастная жертва.       И конечно же живое воображение Мики не преминуло представить подобную сценку применительно и к его новому знакомому.       Конечно Пим, макушка которого едва доходила Мике до плеч - вряд ли сумел бы слопать кого-то крупного хотя бы с себя размером. Даже если предположить, что его пузо тоже способно растягиваться ничуть не хуже, чем у прочих волков. Ну разве что максимум - кого-то из мышей, рост крупнейших из которых не доходил Мике до пояса. А самому волчонку - до середины груди. Но вот его здоровенная мамаша - запросто бы могла. Чего уж говорить о том, громадном - вероятно папаше - который и подарил Мику сыночку. Жуть.       Ему предстояло жить здесь, в этом уродливом мрачном доме с двумя огромными живоглотами и третьим - поменьше. Для которых он - что-то вроде закуски или сытного ужина. Ужина, способного реагировать на команды и выполнять поручения. Но - всегда ужина! Ужина в любой момент. Для хранения которого не нужно ни холодного погреба, ни ледника, а всего лишь тарелку травы - помидоров, картошки, огурцов в день. Удобно!       И еще этот бесконечный липкий страх. Не отставал, не отклеивался от него ни на миг.       Тем страннее было испытывать что-то помимо него.       Например - непроизвольное облегчение и радость от того что, чего греха таить - ему, похоже, выпала не самая плохая участь. Наверное. Может быть даже лучшая из возможных.       А еще - Пим.       Мика до сих пор буквально ощущал то самое прикосновение его теплого, мягкого пузика. И испытывал по этому поводу отдельный ураган престранных мыслей и ощущений. И панику от того, что как он и опасался, все эти бредовые мысли и образы определенно вызвали прилив крови туда, куда не стоило бы.       - Кхм. - Мика постарался отвлечься. - И что - я теперь тут навсегда?       - Ну да. Пока тебя не сожрут. - Пим снова хихикнул и плюхнулся на кровать в прежнюю позу. В прежнюю, словно намеренно, назло, дразнящую все эти самые странные, самые потаенные ощущения Мики.       - А... почему… почему съели того, кто был до меня? - Поинтересовался заяц.       - Не знаю. Может сбежать собирался. Даже ошейника не нашли. - Волчонок с ехидцей таращился на него, не испытывая ни стыда ни смущения. Ни по поводу своей позы, ни по поводу беззаботности этих слов.             Грустил ли он о том, кто научил его нормальному языку? Ну хоть капельку? Или жалел что не слопал его сам, первым?       Мика старательно отвел глаза. Как ни хотелось ему потаращиться еще немножечко, как ни выглядел дикарь безразличным к его взглядам и даже, казалось бы - дружелюбным       - Мика старался не пялиться на него слишком впрямую. Ну или хотя бы делать это словно бы мельком. Зырк - и отвел глаза. На угол кровати, на рассохшуюся половицу. На полку под маленьким оконцем. И снова - зырк. Словно бы вскользь, словно вовсе бы переводя взгляд куда-то в другую сторону. И так по кругу.       А еще ему вновь приспичило в туалет - нестерпимо и дико, как никогда ранее. И Мике пришлось преодолевать очередную порцию унижений. Сначала проситься в уборную, а потом... Потом пытаться сделать свои дела в присутствии - ну или точнее в непосредственной близости -от собеседника.       В обычной ситуации он бы вообще вряд ли смог бы начать даже от просто факта присутствия кого-то по ту сторону стенки уличного сортира. Сейчас же из него полилось, едва успел стянуть штаны. Полилось безудержно и хлестко. Забарабанило каплями о край деревянной доски с дыркой.       От осознания что все эти интимные звуки прекрасно слышны там, снаружи, зайчик мучительно краснел. Но остановить неудержимый процесс, конечно же, не мог.       А бесстыжий дикарь, словно не находя в этой ситуации и интимных звуках из деревянной кабинки никаких поводов для смущения - как ни в чем не бывало продолжал осыпать его вопросами.       Где родился, куда ехал, что умеет делать?       Да - прямо во время процесса!       Мика сдавленно отвечал, буквально готовый провалиться от стыда и смущения сквозь этот забрызганный деревянный пол на самое дно выгребной ямы.       Затруднение возникло лишь объяснить дикарю что такое "сын плотника”.       Подобных слов волчонок не знал. И Мике пришлось объяснять любопытному мальчишке что такое рубанок, топор и пила. Что не так то просто сделать, если одновременно приходится целиться и стараться не думать о еще целой куче других мыслей.       Наконец процесс излияния завершился.       Жмурясь от стыда и смущения, Мика стряхнул последние капли и натянул штаны.       Покидать вонючую будку не хотелось. Но не сидеть же тут до ночи?       Он вздохнул и нехотя вывалился в пасмурный день.       Пим продолжил расспросы.       О той его давней жизни, которую вспоминать сейчас было особенно дико, не сказать - больно.       Раб!       Вещь!       Ладно хоть хозяином у него не то здоровенный и жирный, который чуть было не       утащил Мику прочь этим утром. Тот бы точно сожрал.       Пим…       Нет, при всех всех прочих нюансах… Пим - определенно не самый плохой вариант. Возможно даже лучший.       И нет - несмотря на все старания, у Мики все ещё так и не получалось испытывать в его адрес какой-нибудь яркой ненависти или хотя бы неприязни. Ну точнее отголоски чего-то подобного то и дело мелькали - сложно ведь не замечать, что перед тобой волк.       Прожорливое чудовище из страшных сказок. Дикарь без стыда, совести или сочувствия. Пусть и мелкий еще, но столь… чертовски милый на вид!       Но приязнь и то странное влечение перекрывали это все куда более толстым слоем.       Да, смесь ощущений предельно дурацкая. Абсурд, нелепость и контрасты. И противоречия.одни сплошные противоречия.       И чем дольше они общались, тем больше эти противоречия росли.       - Ну что, идем уже. - Пим снова потянул его за руку и это снова добавило странных эмоций.       В деревне Пима подобные прикосновения были не частыми. Максимум между самыми близкими и родными, ну или там друзьями с детства. А этот… тащит его за руку, словно какой-нибудь младший брат или лучший друг. А они ведь знакомы - едва ли день.       Предельно странное ощущение.       Но без сомнений - прилично этак смягчающее всю горечь и ужас ситуации. Словно беззаботное волчачье отношение к чужим трагедиям - отчасти передалось и ему, Мике.       Словно все это - не один сплошной затянувшийся кошмар, а какое-то странное, нелепое приключение. Пугающее, но в целом безобидное. Как дурной сон, в котором уже пришло осознание, что все это тебе просто снится. И ты в любой момент можешь проснуться. Достаточно лишь захотеть.       Мика снова украдкой ущипнул себя а руку, но как и ранее - не проснулся.       А… может быть он просто …не хочет?       Несмотря на этот дурацкий ошейник, эту зловещую деревню… Хочет досмотреть этот "сон"?       Что за чушь!       Ты - не друг, не приятель и тем более - не брат.       Ты - собственность. Вещь!       Но… мало помалу Мика, кажется, начинал привыкать к этому… новшеству в его жизни.       Если можно так сказать. Насколько к этому вообще можно привыкнуть.       Тем временем Пим подвел его к сваленным по ту сторону дома поленьям и грузно плюхнулся уселся на вросшую в землю лавку, подперев свое выдающееся пузико ляжками:       - Хватай топор.       Мика нашарил взглядом потемневшую, отполированную сотнями, если не тысячами чьих-то ладоней рукоять.       Действительно - топор!       Острый. Тяжелый.       Заяц растерянно таращился на тускло поблескивающее лезвие.       Топор!       Не боевой - легкий, изящный, на длинной ручке и с хорошим балансом. Простой обычный деревенский колун. С видавшими виды не шибко то и острым лезвием. Но ведь - тоже практически оружие!       А он - раб.       Неужели никому тут и в голову не придет, что раб и оружие - это как-то… странно?       Хотя нет, что он вообще знает о рабах?       Тем более Мике никогда не доводилось убивать. Ни разу в его жизни, как и большинству других обитателей его Соловьиной Дубравки. Ну может кроме мясников и охотников. Но лично он и представить всерьез не мог, чтобы вонзить острейшую железяку в чье-нибудь тело. Пусть даже - волчье.       Пусть даже от этого бы зависела его собственная жизнь.       Хотя в этом случае - как знать, конечно, может быть… Сложно сказать. Но сейчас - когда непосредственной опасности ему не угрожало - от одной этой невольной мысли, что стоит он тут с этим топором, а Пим сидит в каком-то шаге от него… Мике стало стыдно. От самого факта, в каком направлении эта мысль свернула. Собиралась свернуть.       Настолько стыдно, что мысль эту он даже не додумал. Слишком уж пакостно стало на душе. Пакостно и стыдно!       И да - он тотчас разозлился на себя за этот нелепый стыд.       Ведь на месте Мики и в его обстоятельствах - подобные мысли не должны бы столь уж отвратительны. Скорее, напротив - закономерны!       Как минимум того, здоровенного, что заживо проглотил несчастного беглеца утром - Мика бы, может быть и решился ударить. Если бы был посмелее и не боялся возмездия.       Заяц яростно вонзил колун в сыроватое, вязкое полено. Словно опасался, что финал этой мысли за него додумают руки. Помимо его осознанной воли.       Стремясь окончательно отмахаться от всех этих странных, пугающих мыслей, от ярости и злости на себя, от жалости к себе же… Он раз за разом взмахивал топором снова - прямо с нанизанным на него поленом. Взмах - удар, взмах - удар. Да так, что удары эти болезненно отдаются в ладонях и пальцах.       И еще раз.       И еще!       Где-то на десятый раз сыроватое поленце наконец сдалось и нехотя развалилось на две половинки.       Подобрав одну из них, Мика скользнул взглядом в сторону Пима - на босые грязные ноги, на лежащее на ляжках пузико. Глазами встречаться не решился - не дай бог догадается тот об этих его гадких мыслях. Самому стыдно!       Ведь Пим - в каком-то смысле был к нему добр и даже дружелюбен.       Ну - на свой, волчий манер.       В каком-то смысле.       Просто это “нормальное” у них двоих - слишком уж разное.       Но вина ли в том Пима? Быть может, вырасти тот в их деревне - был бы вполне обычным мальчишкой? Не хуже любого пса или даже зайца?       А вырасти Мика в этой волчьей деревне - может быть тоже считал бы нормальным весь этот непрерывный ужас вокруг?       Нет, мясо бы он есть вряд ли начал - он же заяц. Но вряд ли бы относился ко всему происходящему так, как сейчас.       Погруженный с неожиданно глубоко философские для него мысли, Мика снова вонзил колун в ощепок и в этот раз расколол его с трех ударов. А потом еще один. И еще. И снова - вязкое и толстенное полено. Мышцы начинали заметно болеть, но хоть немного подвигаться и размяться было, пожалуй, весьма кстати.       Сразу как-то чуток полегчало, отпустила эта дурацкая оцепенелость и вялость.       Дома он подобной работой почти не занимался. Дрова им привозили с лесопилки, где механический колун легко дробил их на аккуратные, легко разгоравшиеся в печи полешки. Цивилизация! Не то что у этих…       Мда.       Дрова определенно стоило бы хоть немного подсушить. И как они не догадались?       А мимо избы, тем временем, проходили прохожие. В основном не обращая на них никакого внимания, спеша по своим делам. Но порой и перекидываясь парой фраз с волчонком - на их непонятном, волчьем наречии.       Мика косился на них краем глаза, когда думал, что те на него не смотрят. Хотя пару раз все же случайно встретился взглядом. С огромной неприятного вида старушенцией, погодком Пима и его приятелем и парой огромных, облаченных в броню воинов.       Старушенция засюсюкала с Пимом, как самая обычная бабулька сюсюкала бы с кем-то из деревенской детворы. Даже интонации те же. Даром что здоровенная, страшная и зубастая.       Ровесники Пима - тоже с отчетливо заметными животами, хоть и не столь выдающимися - поболтали с волчонком чуть дольше. О каких-то своих, мальчишечьих делах и заботах.       Явно поинтересовались Микой - по их любопытным взглядам и характерным интонациям, было понятно и без каких-либо пояснений, что речь зашла о нем.       Ни дать ни взять - самые обычные мальчишки. Ну разве что с пузом.       Хотя на фоне Пимовой внушительной “дыньки”, эти скорее были с “половинками дынь” - так, одно название.       Один из мальчишек спросил что-то снова, Пим ответил и со смехом выразительно хлопнул себя по пузу. Троица захихикала и вновь покосилась на Мику.       Примерное содержание беседы и направление прозвучавшей шутки в целом было понятным и без перевода. Слов он конечно не понимал, но забавы ради мысленно озвучивал диалоги своими собственными - от балды придуманными вариантами. Просто пытаясь хотя бы примерно попасть в такт количеству слов и звучащим интонациям.       “- Ого, у кого-то сегодня отменный ужин! ”       “- Ага. Вкусненький, наверно! Поделишься?”       “- Еще чего, сам слопаю! “       “- Жадина! Смотри не лопни - вон какой дылда! На всех бы хватило! “       “- Ахаха, не бойся, не лопну!”       Эмоции.       Странные, более чем странные.       Было ли в их беседе хоть что-то от этой “шутки” или то лишь больная Микина фантазия? Неясно. Но он бы совсем не удивился, если бы угадал содержимое их беседы дословно. Чего еще ожидать от волков?       - Ну-ка живей давай! - внезапно прикрикнул на Мику волчонок. Неожиданно грубо, не сказать - злобно.       Вздрогнувший и остановившийся было передохнуть, Мика замахал топором усерднее.       Хотя вокруг старой колоды накопилось уже прилично дровишек и их явно хватило бы для готовки обеда и еще бы на вечер осталось. Куда еще-то?       Приятели Пима вновь захихикали и тот что поменьше - подтолкнул другого локтем.             Они вновь перекинулись еще парой фраз и парочка убежала.       Мика продолжал яростно махать топориком - аж руки заныли.       - Да ладно, расслабься. Хватит на сегодня. - Внезапно снова вновь вполне дружелюбным голосом скомандовал Пим.       А затем - в противоположном направлении протопали двое взрослых. Громадных, с необъятных размеров пузами, которые подпирали снизу широченные, клепаные ремни. В петлях которых болтались пугающих размеров палица и топор. Из-за плеч одного из амбалов выглядывала длинная, замотанная кожаной лентой рукоять еще какого-то оружия. А за спиной у другого болтался здоровенный круглый щит с металлическими клепками.       Один из гигантов приветственно махнул рукой Пиму и тот ответил. И снова короткий обмен фразами.       Мика по привычке мысленно заменил незнакомый поток слов собственной версией диалога:       “- Привет, Пим!       - Здравствуй дядя, как тебя там! И второй!       - Обзавелся новым рабом, я гляжу? Воспитываешь?       - Ага.       - Папка дома?       - Нет, на площади остался       - А, ну ладно. Пойдем мы. Мамке привет!”       Вымышленный диалог если и не повторял точный смысл волчьей беседы, то вряд ли отличался от него столь уж сильно. Поскольку оба здоровяка и впрямь двинулись дальше, махнув на прощанье массивной лапой.       Собиравший дрова Мика вздрогнул от очередного неожиданного окрика. Вздрогнул и рассыпал едва набранную охапку дров. Пим окатил его залпом какой-то ругани, но в этот раз переводить ее в понятные Мике слова не стал. Из всей тарабарщины зайчик уловил лишь уже уже слышанное от волчицы “дюльда рюш”. Что, вероятно, являлось на волчьем чем-то вроде “глупый раб”.       Перепуганный заяц присел и удивленно уставился на Пима, пока уходившие по улице гиганты, оглянулись и загыгыкали, подпихивая друг друга локтем. Словно перепуганный заяц, уронивший все собранные дрова - лучшая шутка за день.       Мика решительно не понимал, чем заслужил этот окрик. А сам Пим - никакой подсказки или пояснений не выдал. Вел себя как обычно - глядел без какой-либо злости, можно даже сказать - дружелюбно.       Недоумевающий заяц замер у рассыпанных поленцев, решительно не понимая чем он вызывал этот неожиданный всплеск раздражения и боясь ненароком вновь чем-нибудь разозлить волчонка.       Но Пим глазел на него с неопределенным, непроницаемым выражением лица. С едва заметной улыбкой - словно бы и не разорался на него только что на всю деревню. Словно бы вовсе - не произошло ничего этакого.       Странно.       Непонятно.       Пугающе.       Пролетела еще пара мгновений и Пим приподнял брови, словно бы тоже абсолютно не понимая, почему Мика замер.       Вздохнув, зайчик присел у рассыпавшихся поленцев и принялся собирать их в кучу заново. Его распирали недоумение и обида. Ну серьезно - он же не сделал ничего этакого, ничего, что могло бы вызвать все эти крики и сердитую брань? Почему? За что? И любопытство гложет и спросить как-то боязно. Вдруг лишь сильней разозлит дикарёнка?       Нет, сейчас Пим определенно не выглядел злобно.       Совершенно обычно выглядел - словно и не было вовсе никаких этих криков и воплей в Микин адрес.       “Не понимаю”.       Собрав деревяшки, Мика распрямился с охапкой и вновь выжидательно покосился на Пима. Тот молча спрыгнул с лавки, подтянул штаны повыше и потопал в дом, приглашающе мотнув головой Мике. Пошли, мол.       Заяц оглянулся на оставшиеся на еще пару заходов полешки и послушно поплелся следом.       Ссыпал дровишки у печки, вопросительно поглядел на волчонка.       Вздохнув, словно пояснял совсем уж несмышленышу очевидное, тот махнул рукой в сторону дверей:        - Чего встал? Остальное тащи.       Мика кивнул и поплелся на улицу.       Один.       Он стоял за пределами волчьей избы. Совершенно один.       Да и прохожих вокруг внезапно практически нет. Так - какая-то древняя карга у заборчика, удаляющийся от него здоровяк и пара тащивших очередной мешок рабов.       Беги - не хочу. Кто его остановит?       Ну... кроме шпыр, конечно же.       Эх, мечты, мечты.       Сначала надо выбраться. Поразведать в какую сторону-то бежать, хотя бы. До ближайшей нормальной деревни. Хотя… есть ли тут вообще нормальные? Или ближайшее поселение - такое же волчье стойбище?       Мика посмотрел на полуденное солнце - тусклое, почти скрытое пасмурной дымкой.       Тьфу! Даже направление не определить, висит себе над макушкой. Ни правее, ни левее - строго вверху.       Мика вздохнул и склонился, собирая вторую порцию поленцев.       Нет, улица хоть и казалась слегка опустевшей, но если присмотреться - поодаль в поле зрения все равно болтались несколько взрослых. Брели по своим делам другие рабы, согнувшиеся под тяжестью взваленных на загривки мешков, коробок и свертков, бежала по своим делам стайка волчат. Постарше и покрупнее приятелей Пима, помускулистей и поопасней на вид, но все также - с заметными брюшками.       И снова громадный взрослый. Один из этих - в доспехах и с оружием.       Так и зыркнул на Мику!       Зайчик поспешно отвел взгляд, поежившись добрал пару полешек и торопливо шмыгнул в дом.       Определенно - бежать прямо сейчас было бы не слишком разумной идеей.       Мика покосился на дверь кухни и стараясь не слишком шуметь, ссыпал полешки у печки.       Пим, видимо, общался с его пугающе грозной мамашей. Из глубины избы доносились их голоса. Его - с просительными интонациями и голос той здоровенной тетки-волчицы.       Отвечавшей ему традиционными взрослыми “посмотрим” или “потом”. Ну во всяком - с такими же интонациями, с которыми эти слова обычно и произносят, не желая говорить твердое “нет”, но явно и не собираясь говорить и “да”.       Слов Мика по-прежнему не понимал, но собственной фантазией для мысленного озвучивания диалогов пользоваться не стеснялся. Хоть какое-то развлечение и способ отвлечься от мрачных мыслей.       К моменту, когда он вернулся с последней порцией дров, из-за занавеси в дальнем дверном проеме выкатился Пим.       - Сюда неси. - Он посторонился и оттянул занавесь прочь, пропуская Мику внутрь.       За дверным проемом оказалась просторная кухня. Тесное полупрозрачное окошко, полки, шкафчики, люк в погреб, лестница на чердак. И тетка-волчица, возившаяся с приготовлением того, что здесь видимо, считалось обедом.       - Уг алвар! Патах! - Она посторонилась и коротко указала рукой в направлении угла.       Мика прошел куда сказано и увидел, что то, что он поначалу принял за стенку - боковина еще одной печи.       Сообразив куда ссыпать полешки, он так и сделал.       Волчица возилась с приготовлением пищи и изредка вскидывала на него подозрительный взгляд - не то проверяя, не вздумает ли он что-нибудь с этой кухни украсть. Не то ожидая от него еще чего-то.       - Фалаш пур, дульда рюш! - Волчица вновь кивнула на печь.       Не то сообщила что одним из блюд будет сам Мика, не то …потребовала разжечь пламя?       Мика, конечно же, очень надеялся на второй вариант.       Поискав глазами огниво и кресало, он сгреб их и вопросительно обернулся к волчице.       Но та уже не обращала на него никакого внимания - сосредоточенно и словно бы раздраженно месила какое-то варево в одной из огромных кастрюль.       В этой страшноватой кухне все было огромным.       И кастрюли и тарелки - каждая могла вместить порцию, которую Мике хватило бы на весь день, если не на два. А кастрюли так и вовсе - на всю неделю.       Решив не испытывать терпение тетки, Мика завозился с огнивом. Отщепил от полешка лучинок, сыпнул поверх припасенными тут же опилками и чем-то похожим на сушеный мох.       Болтавшийся в дверном проеме Пим больше интересовался содержимым стола, чем зайчиком. Но, судя по тому что новых окриков не последовало, делал Мика все правильно.       И вскоре по мху и опилкам забегали крохотные еще огоньки, но стоило на них осторожно подуть - перекинулись на лучинки, а разгоревшись - подпалили и щепки крупнее.       Поначалу, казалось, сыроватое, недовольно трещавшее дерево не займется, но вопреки его опасениям робкое неуверенное пламя все же мало помалу начало облизывать сыроватые деревяшки.       Волчонок тем временем улучил момент и стащил со стола пригоршню каких-то обрезков. Но, вопреки Микиных ожиданий - не получил от сердитой волчицы ни по рукам ни даже профилактической затрещины.       Напротив, та с неожиданной для этого огромного чудища любовью и заботой сама сгребла еще всяких разных ошметков, смахнула их в миску и выдала нетерпеливому сыну.       Усевшись на колченогий стул сбоку от столика, волчонок зачавкал едой. Увлеченно и жадно, словно не ел пару дней. Даром что пузо - буквально на ляжках лежит.       Волчонок сидел к нему боком, о чем-то болтал с мамашей и Мика, пользуясь тем что на него никто не обращает внимания, вдосталь глазел на мелкого обжору с редкого угла зрения. Сбоку.       Глазел, на то как нетерпеливо и жадно - словно и впрямь всерьёз оголодавший волчонок уплетает неприятное содержимое миски. С неприкрытым таким жадным наслаждением, которое иной житель Микиной деревни счел бы весьма невоспитанным, не сказать - неприличным.       А потом пламя в печи разгорелось и в кухню внезапно попер едкий, режущий глаза дым.       И про Мику тотчас вспомнили:       - Дульда рюш! Нарал куф! - волчица бросила в его сторону сердито-недовольную фразу.       Не понимая чего от него хотят, Мика растерянно заметался взглядом по сторонам, завертел головой, пытаясь сообразить как устранить внезапную проблему.       Закатив глаза к потолку, Пим нехотя оторвался от своей миски, лениво сполз со стула и не прекращая жевать, подошел. Придвинул к печи колченогую табуретку, забрался и, привстав на цыпочки, уперся в стену печки своим объемистым пузиком. Дотянулся до врезанной в печь пластины кончиками пальцев, выдвинул ее на себя и дым тотчас потянуло внутрь очага .       Задвижка!       Конечно же. Как он мог забыть?       Мика виновато поморщился. Дома растопкой он почти не занимался - мать предпочитала хозяйничать на кухне одна.       Волчонок тяжело сполз с табурета, вскарабкался на свой на стул и вернулся к опустошению миски. Волчица - продолжала строгать какое-то месиво пугающе огромным тесаком. Запах стоял… не из самых приятных. Ну то есть травы и специи тут явно присутствовали, но все приятные ароматы перекрывал стойкий смрад сырого мяса.       И точно - закончив с травами и корешками, волчица извлекла из бадьи несколько крупных, уже обезглавленных и выпотрошенных тушек. Индейки.       Переминавшийся у печки, Мика едва сдержал внезапный рвотный позыв. Что, впрочем незамеченным не осталось.       Волчица фыркнула и с усмешкой кивнула в сторону Мики, словно говоря сыну - смотри мол.       Пим покосился в сторону зайца и тоже фыркнул в свою миску.       А потом с аппетитом отправил в рот последний кусочек, отставил опустевший сосуд на столешницу и облизнув пару пальцев сыто рыгнул.       Иная мать за такое нарушение приличий отвесила бы ему подзатыльник, но эта - напротив, словно бы поощрительно потрепала макушку сыночка.       Они перекинулись еще парой слов и Пим направился прочь, поманив за собой и Мику.       С облегчением покинув общество здоровенной тетки, зайчик поспешил за волчонком.       - Пойдем что-ли погуляем. Покажу тебя ребятам. - Тот оценивающе окинул Мику взглядом, погладил еще покруглевшее пузо и толкнул дверь на улицу.       Куда-то тащиться Мике до ужаса не хотелось. И тем более быть “показаным” каким-то там “ребятам”. Тем более что “ребятами” явно были другие волчата. И потому что от всех треволнений и физического труда он порядком уже утомился       Откровенно говоря - сейчас Мика предпочел бы отдохнуть. Забиться в тот выделенный ему темный угол и всласть поспать. Или вдосталь поплакать - пока никто не видит. С другой стороны - оставаться в доме наедине с этой здоровенной теткой - такая себе идея.       Да и Пим ожидал от него явно иного.       Уж очень это “покажу ребятам” звенело совершенно детским нетерпением. Желанием похвастаться всем, кто еще был не в курсе. Похвастаться им, Микой.       Дурацкое ощущение.       И новая странная эмоция.       Впрочем, вылазка в деревню - была бы совсем не лишней. Ведь как ему еще поразведать потенциальные планы побега?       Сдержав тяжкий вздох, Мика покорно поплелся следом за неугомонным волчонком.       А тот, лучащийся нетерпением, едва не подпрыгивающий на ходу, повел его по деревне. Даром что только что слопал половину той здоровенной миски. Мика бы после такого “перекуса” едва дыша, дополз бы разве что до кровати. А этот - знай себе топает.       Да еще бодренько так!       Ну хотя чего уж там - не он же там целый час топором то размахивал.       Мике же приходилось шагать через силу - каждый шаг неприятно отдавался в натруженной пояснице. И зайчик украдкой вздыхал, ежился под мимолетными взглядами окружающих - цепкими и внимательными, безразличными и надменными. И вновь старался не отставать от “хозяина”. Ведь чем ближе он к тому находился, тем меньше интереса к его персоне испытывали окружающие.       А деревня вокруг жила своей жизнью. И каждый в ней либо спешил по каким-то своим надобностям. Либо неспешно прогуливался, либо просто просиживал штаны возле своей неказистой лачуги.       В этой части деревни на них с Пимом почти никто не обращал внимания - если только волчонок сам не заговаривал с кем-то из встреченных по пути знакомых. Или ему не кричали издали.       Курились дымоходы, кудахтала домашняя птица, гавкали и шипели невидимые с центральной улицы пульги. Мычали в стойлах таплы.       Издалека окликнул мальчишка - нет, не Мику, конечно. Пима. Долговязый и не сказать чтобы жирный, но тоже с приличных размеров отчетливо выпирающим животом. Длинный явно хотел присоединиться к ним, но был занят чисткой рыбы в стоящей перед ним бадье.       Бросил было ножик и встал со скамьи, но резкий окрик из дома, заставил его изменить планы. С досадой закатив глаза, долговязый вернулся к своему занятию.       Зато к ним присоединился другой - волчонок постарше Пима, чуть выше и шире в плечах. Жирненький, как водится - с выпирающим пузом, но тоже не столь круглым, как у Пима.       С любопытством, но вроде бы без особой злобы окинул плетущегося следом Мику, угостил Пима пригоршней каких-то ягод, завязал типичную для мальчишек болтовню.       Сам же Пим словно бы вовсе забыл про Мику, даром что сам же его и позвал, потащил за собой.       И это было даже… немного обидно. И странно. Настроение волчонка словно бы менялось по нескольку раз на день - от вполне доброго и дружелюбного, до надменного и сердитого, либо же просто - прохладного и безразличного.       Но что еще оставалось Мике, кроме как покорно плестись следом?       А потом к ним присоединился еще один волчонок. В этот раз явный погодок Пима, в сопровождении собственного раба - сердитого, мрачноватого козлика. Козлик тащил какой-то рюкзак и на Мику смотреть избегал. Хоть и шли они в итоге буквально плечом к плечу, следом за разрастающейся ватажкой волчат.       Мика то и дело косился на молчаливого спутника, но тот не то был всецело погружен в какие-то собственные мысли, не то просто в плохом настроении. Мику он подчеркнуто игнорировал.       Лишь когда дорожка свернула прочь от гнездившихся под горой избушек и пошла вверх по очередному холму, поскользнувшись на влажной траве, козлик едва не завалился на спину - прямо на тот самый рюкзак, который тащил.       Расторопный Мика успел подхватить его под локоть, помог удержать равновесие и был наконец вознагражден мимолетным взглядом.       - Рэм. - Буркнул козлик через какое-то время.       И Мика не сразу понял что это, видимо, было началом знакомства.       - Мика, - представился он в свою очередь. И сдержанно улыбнулся. Чем снова заставил козлика поморщиться.       Шагов сто они прошагали молча. Поняв, что продолжения, видимо, не последует, Мика попытался продолжить разговор сам:       - Ты откуда? Давно тут?       - Из Серых Тростников. - После очередной паузы, словно бы через силу буркнул козлик. -       С прошлой весны.       - А меня вчера поймали. - Поделился Мика.       По задумке это, конечно, должно было прозвучать мрачно и трагично - просто как подробность, не более. Но, кажется, прозвучало как-то не так. Словно не пожаловался, а… похвастался? Нет, конечно он радовался не этому. Скорее уж - началу нового знакомства.       С коллегой по несчастью. Но прозвучало и впрямь неуместно радостно.       Вот и козлик одарил Мику странным взглядом и стоически вздохнул.       Тропинка, по которой двигалась их маленькая процессия, тем временем обогнула последние домики и выбралась на пустырь. Прогалину в самом центре деревни, с одной стороны подпирал холм, на который они только что и вскарабкались, а с другой - небольшой обрыв, к которому прижималась какая-то крыша. Кажется - того самого здоровенного трактира, мимо которого проходил Мика на его пути к новому дому.                   Здоровенное здание - на этаж, если не два - возвышалось над остальными, куда менее высотными домишками, но все равно не доставало крышей до края обрыва, с которого они созерцали сейчас открывавшийся вид. Отсюда виднелась и площадь, где раздавали рабов и россыпь редеющих по мере приближения к краю домишек. И конечно же лес - мрачноватый, густой ельник.       А еще на пустыре болтались еще пятеро мальчишек и ласка в ошейнике. Миниатюрная рабыня в короткой юбочке и коротком же топе сидела позади двух распластавшихся на траве волчат.       Еще трое играли в кости. Метали “биток” в составленные внутри круга пирамидки других костей, стремясь выбить их из этого круга, но так, чтобы биток этот круг не покинул. Если биток вылетал за пределы круга - ход переходил к следующему.       Играли не то чтобы слишком азартно - скорее чтоб просто скоротать время.       Заметив приближающееся пополнение, волчата поприветствовали новоприбывших - кто взмахом руки, а кто и просто небрежным вскидыванием носа или кивком. Про козлика и ласку почти не вспоминали, а вот появление Мики вызвало непродолжительный всплеск интереса.       Мальчишки переговаривались, поглядывали на зайца, хихикали над чем-то с Пимом на пару, обсуждая не то какие-то свои, волчачьи дела, не то распрашивая про Мику. Явно довольный вниманием, Пим отвечал, мальчишки смеялись, задавали новый вопрос и все повторялось по кругу. Мика на этом празднике жизни ощущал себя всё более неловко. О чем тараторят волчата он не понимал, а отойти и поболтать с козликом и лаской - не решался. Все же хвастаются тут именно им, Микой. И зайчик переминался в паре шагов от сбившихся в кружок мальчишек, а те поглядывали на него и друг друга, пока поток вопросов не снизился, а затем не иссяк вовсе.       Один из бросавших кости - по-видимому недовольный исходом игры, пользуясь случаем поспешил начать эту игру заново. Под протестующие восклицания двух других - хитрюга смахнул из круга битки, составил из выбитых косточек “башни” и немного посторонился, явно приглашая прибывших присоединяться.       Двое его подельников поругали нахала, но в целом не то чтобы их недовольство было серьезным.       Интерес к Мике заметно угас, волчата уселись полукругом и погрузились в игру, не прерывая общения.       И зайчик, постояв еще несколько неловких мгновений и убедившись, что на него перестали обращать внимание - решился присоединиться к козлику и ласке.       - Привет. - Девчонка-ласка оказалась куда дружелюбнее козлика. - Я Энис. А это - Рэм.       - Знакомы уже. - Буркнул козлик. К общению он явно не стремился.       А вот Мику распирали вопросы. Тысячи, сотни тысяч вопросов. И он не замедлил осыпать ими новую знакомую.       Откуда, как давно она тут? На что это все похоже - ну, жизнь в ошейнике? Что думает делать дальше?       Ласка отвечала, спрашивала сама. А погруженный в свои мысли козлик - в беседе не участвовал. Хотя вроде бы слушал и даже порой поглядывал на Мику с неопределенным выражением лица.       С рассказа Энис выяснилось, что она тут с начала весны, то есть уже почти что полгода. Не то чтобы счастлива, разумеется. Но жить можно. Вроде бы. Если привыкнуть к своему новому положению.       Если смириться, принять новые правила игры. Не думать о том и этом. Быть послушным и ценить подаренную жизнь.       Подаренную! Жизнь ему вообще-то подарили родители. А не какие-то там живоглоты!       Скорее уж, если быть точным - не отнятую.       Но эти колкие мысли Мика предпочел придержать и не озвучивать.       Новая знакомая, казалось, немного чрезмерно ценила свой “подарок”.       Две крайности - мрачный, определенно недовольный всем неразговорчивый козлик. И слишком благодарная новым хозяевам девчонка-ласка. Которую эта благодарность буквально распирала изнутри. Настолько, что она просто не могла перестать о ней говорить. Будто если наконец прекратит - ее собственная вера в эту самую благодарность зашатается и рухнет, словно карточный домик от порыва ветра.       - А еще, если ты сможешь полюбить их - по-настоящему, честно - то будешь почти как член семьи.       “Почти”.       Пожалуй, обсуждать с такой планы сбежать - не лучшая идея.       Мика поймал мимолетный взгляд козлика. Уставился на свои ладони, выковыривая набившуюся под короткие коготки грязь.       Они продолжали болтать и говорливая ласка оказалась настоящим кладезем полезнейшей информации. Обо всем - о том что здесь и как устроено, о привычках и обычаях волчьего племени. Об опасностях шастать ночами без хозяев. О том что на другой стороне деревушки живут такие же, как они. Живут почти обычной, почти нормальной жизнью. Некоторые даже в собственном доме. Ведут хозяйство, пашут в поле.       Сами волки к сельхозработам особо не тяготели - максимум несколько грядок у дома, но и выращиванию урожая рабами - отнюдь не препятствовали. Лишь брали собственную “долю”, немало оставляя и потрудившимся. А еще оставшуюся часть урожая порой можно выменять на что-нибудь полезное. И не всегда разрешенное. Некоторые хозяева добрее прочих, некоторые… частенько берут новых рабов.       “Ну, вы понимаете”.       Мика понимал - ужасающие картины до сих пор нет-нет да и всплывали перед его внутренним взором.       Словоохотливая Энис похвасталась подвеской - огромный зеленый камень в которой, должно быть, стоил целое состояние. Подарок!       Похоже, истинной ценности подобных штуковин волки не знали. Нет, побрякушки ценились - но явно куда меньше, чем могли бы стоить в его, Микином мире. Ценились исключительно за красоту и вычурность, тонкую работу. Но не за редкость. Вся Микина деревня могла бы безбедно жить год или два, продав такую подвеску. А здесь… ее могли просто подарить. Рабу. Или сменять на добротный топор, щит или другого раба. А за хорошего тапла или пульгу - таких побрякушек могли попросить аж несколько. Мика недоверчиво покосился на камень и снова перевел взгляд на козлика. Рэм неопределенно пожал плечами - словно бы подтверждая слова Энис.       Да уж. Неожиданно. Интересно, откуда у волков это все. Подобные штуки на дорогах не валяются, купцы с ними тоже от деревни к деревне не ездят. Чтобы заполучить их - нужно по меньшей мере зарыться в королевскую казну или ограбить кортеж с кем-нибудь очень благородных кровей. А если так - то вдвойне удивительно, что это стойбище еще не нашла и не выжгла королевская конница.       На сожженную деревушку, пограбленный караван - на такие проделки знатные богатеи еще могли не обратить особого внимания. Но вот задень их самих - и мало не покажется!       Определенно, у этого места есть какая-то загадка.       Тем временем волчатам надоела игра. Они поболтали еще какое-то время, поругались, помирились, обсудили что-то секретное - судя по сдвинутым головам и приглушенной речи. И наконец вспомнили о том, что время обеда.       А еда - это святое!       Компания волчат заторопилась, заспешила в разные стороны. Мика вежливо попрощался с новыми знакомыми и заработал несколько странных взглядов. Словно заговорила табуретка или полка. Кое-кто из волчат даже посмеялся. И что обидно - Энис - тоже.       Обратный путь они с Пимом проделали куда быстрее - подгоняемый нетерпением, волчонок едва не бежал.       Запыхавшись, они вкатились в дом, где здоровенная волчица приветливо улыбнулась сыну и, отложив какое-то шитье, двинулась на кухню.       Волчонок же с радостным нетерпением вскарабкался на скамейку и занял место за столом. Мика нерешительно присел на скамью возле входной двери.       Появившаяся из кухни мамаша притащила сыну одну из тех огромных мисок, доверху наполненную густым, наваристым супом.