Море в секундах.

Хёнджун прибыл из места, где не было света. Тьма окутывала всё пространство, людей, находившихся там, мебель и предметы. Дотронешься только кончиками пальцев — чернота отвечает ударом в грудь, пробуешь наладить контакт — оставляет горящие раны и кусает, а у него болячки заживают долго.

Он прибыл от туда, где нет таких слов как «любовь» — ему объявили бойкот маленькие злые дети таких же злых родителей — предки здешних мест. А у Джуна не было родни, не было проблем, кроме сверстников. Уж больно они царапали и так хрупкое сердце. И как бы сильно он не старался терпеть, каждый раз одинаково больно, а он раскрывал руки шире, пускал каждого. Уже потом он понял, что чем шире твои руки для объятий, тем легче тебя распять.

— Почему вы рвёте друг другу сердца? — спрашивал мальчик лет двенадцати и прятал руки под свитером.

— Наши давно не стучат. Значит и у других остановятся.

— Они остыли и вот-вот выпадут из нас под собственной тяжестью.

Потом замахивались кулаками и детской подошвенной обувью и устремляли свою боль в любопытного сверстника. Он крепко держался за свои острые плечи, прятал в тонких руках грудину.

Всё что угодно, только не сердце.

Когда кулаки покрылись синяками, а босоножки потеряли свою первоначальную форму, в ход пошли мелкие камушки у пруда. Словно пули, они метались из стороны в сторону, попадали в товарищей, их пустые головы и в Хёнджуна, как в мишень.

А ведь камушкам тоже бывает больно, обидно. В них содержится столько всего полезного, нужного или хотя бы просто красивого, о чём подросток прочитал в учебнике из гиганта-библиотеки, но разве они заслуживают к себе такого обращения? Увы, но ни один учебник, ни одна книга и ни одна энциклопедия не знает ответа на этот вопрос.

В какой-то мере, Хёнджун ощущает себя этим самым камушком.

Он прибыл из тьмы и больше туда не вернётся, а куда пойдёт потом — ещё не придумал. Но он точно знает, что сможет найти тех, кто сумеет вытащить из его ладоней ржавые острые гвозди.

***

— Как заметили местные жители и синоптики, температура воздуха всё возрастает и возрастает, переваливая за грань нормы. Также синоптики утверждают... — звучало из старого телевизора под аккомпанемент стука ложки о стенки чашки. Гониль попивал почти остывший кофе, оставляющее горькое сухое послевкусие. В голове гудела мысль о том, что обеспечившись товарищем и каким-никаким собеседником, чтобы окончательно не рехнуться в этой пучине неизвестного, появилась гарантия, что он проживёт чуть больше, нежели в одиночку. Как там говорила та пучеглазая? «Не оставайтесь дома одни»? Не вопрос. Его новый сосед — находка для таких, как Ку: ненавязчивый, тихий, занимает не много места. Была бы его воля, оставил у себя, но ещё до того, как он узнал его имя, решил, что как только малец окрепнет, отправит его домой. Пока Гониль плавал в собственных мыслях, из ванны раздался чумной грохот, сопровождаемы пиликающим звуком. Хорошо, он возвращает свои слова обратно. — Хёнджун, какого хрена?! — Ку подбегает к ванной и видит, как огромное количество воды хлещет по плитке и стремится в остальную часть квартиры. От воды странно отходит пар. — Я не знаю! Я просто- ай! — шипит от жгучей боли парень и старается закрыться от нескончаемого потока воды. Взглянув на соседа, чья кожа на лице и руках нездорово покраснела и на разломанные трубы на стене, Гониль тут же срывается с места к отопительной системе, которая успела покрыться густым слоем паров, ограничивая обзор до расстояния вытянутой руки. Газы проникают в горло и лёгкие, от чего дышать становится в разы сложнее. Что-то едкое и убивающее его внутреннюю систему точно засело и вцепилось. Спустя время и стёртые ладони Ку всё же выключает её, сократив количество кипятка. Он совсем не подумал о том, что при такой необъяснимой погоде нужно было отключить батареи. Те перегрелись, естественно, не могли адекватно работать и таким необычным способом старались выместить ту энергию и тепло, которое копилось в них. Он возвращается в ванну и, скрестив руки на груди, безнадёжно вздыхает, оглядывает ошпаренного и мокрого с ног до головы Хёнджуна. У того кожа покрылась неестественными морщинами и яркими красными пятнами, от которых всё ещё исходил пар. Одежда и отросшие пряди прилипли к худому телу и лицу, делая его похожем на нежеланного котёнка, которого пыталась утопить в мутной реке, привязав к задним лапам камни. Гониль замочил полотенце в воде и отдал его пострадавшему вместе с новой сухой одеждой. Пришлось поделиться своей. На худощавом человеке она смотрелась мешком с грудой костей, как бы грубо это не звучало с его стороны. Рукава футболки почти доходили до локтей, спортивные бесформенные штаны туго завязаны чуть выше таза, по-другому они бы попусту слетели вниз. Отопление полетело к чертям, поэтому хозяину квартиры остаётся лишь обесточить остальные трубы, чтобы такого казуса больше не повторилось. Жить совсем без горячей воды худо, но это намного лучше, нежели кипяток и шипучие ожоги на теле. Остальной день Ку потратил на то, чтобы выжать квартиру, словно тряпку. Лужи были повсюду: на полу, в шкафчиках у источника потопа, мебель была сама как лужа, с которой периодически стирали капли на взбухший паркет. Небольшие лужицы всё продолжали появляться где не попадя, при их виде Ку измучено закатывал глаза. Через время помещение точно покроется плесенью или в нём поселятся одноклеточные приятели. — Прости, что стоял как истукан, когда трубу прорвало, — произнёс обожжённый, поедая недавно разогретый обед, — Я боялся, что сделаю только хуже или, не знаю, захлебнусь, голову себе от такого потока разобью, заставлю Вас переживать, я ведь никогда не сталкивался с подобным и... — Всё, прекрати, — обрезает точно саблей собеседник. В висках жужжит, голова тянется к полу или к стенке, чтобы со всей дури влететь в неё и вырубится, как минимум, на недели две. Лоб покрылся морщинами. Слишком много всего и Гониль это не вывозит: начиная со съехавшей от него жены и заканчивая пробитым глазом и удушающим одиночеством. Одиночеством? *** Ночью тоже непривычно тихо. Ни гудящие машины, ни уличные тусовщики, ни бродячие кошки-собаки — никаких посторонних звуков, будто весь мир оказался мёртв. Его смерть наступила так быстро, поэтому и не привычно, не ловко и не уместно. Не на что злиться. Нечем заткнуть мозг от копившихся мыслей, это вам не протёкшая батарея. Его нельзя просто взять и перевязать бинтами настолько туго, чтобы не только мысли, кровь не циркулировала в его долях. Гониль ворочается и со всей силы швыряет тряпочную подушку куда-то в угол комнаты. Та, не издав ни звука, валится на пол. Полегчало. Хорошо, что Хёнджун спит на диване. Точно, этот паренёк. Он так отчаянно пытался загладить ситуацию, тараторил, будто оправдывался перед родителями за разбитую вазу или не сделанные вовремя уроки. Стыдно то как. Может, поэтому она и ушла? Навязчивые идеи и мысли снова тянут в размазанную по тарелке голову, скребя вилкой самокопания по поверхности. Она воспроизводит убийственный уши скрежет, пробирается через рёбра к тонкой душе и жрёт. Жрёт, сгрызая оболочку тупыми клыками. Она не хочет ничего. Ничего, кроме обманчивого чувства насыщения чьими-то изъянами, слабостями. Она не освободит тебя от цепкости пока не поймёт, что ты не хочешь сделать то же самое со своим телом. Она направляет, ты болванчиком строчишь по ногам жалким осколком того, что осталось от тебя самого. Но её больше нет. Их больше нет. Он наверняка первый заметил, как они угасали, перегорали из искр цветного, яркого фейерверка в тлеющие куски угля. Сначала он отпрашивается с назначенных сведений, а затем она поздно приходит домой. Потом они сокращают близость на нет, ссылаясь на усталость и «сейчас не до этого», а теперь даже не напишут друг другу. И Гониль бы соврал, если бы сказал, что пытался что-то с этим сделать, спасти их обречённую любовь, если её можно таковой назвать. Скорее, интенсивные выбросы чего-то несуразного, неосознанного, что повлекло за собой то, что Ку имеет сейчас — пустующую квартиру и не пойми откуда взявшегося парня без никто. Сотни раз он хотел бы вернуть всё назад. Ошибки молодости, так говорят о несостоявшейся судьбе? Со дна чёрного озера вытаскивает звонок в дверь, обжигая уши резким звучанием. И чего все остальные стучалось? Гониль лениво поднялся с кровати, дойдя до прихожей, испытывает чувство дежавю. Половицы чуть поскрипывают под ногами, иссохли. — Чёрт, я забыл телефон, — вслух ругается тот, быстро возвращается в комнату и, наконец, глядит в глазок по знакомому методу. За дверью человек, ведь тот ведёт себя как человек: топчет ногой в ожидании, поправляет волосы, стену подъезда ковыряет...Что? Парень на той стороне времени зря не теряет, долбит звонок и заглядывает в глазок, уперевшись лбом к стеклу, — Здрасте, можно у вас какое-то время пожить? — непринуждённо произносит пришедший, — Меня просто из-за эвакуации в университете из шараги выперли, а никто к себе не пускает, представляете? — он нервно смеётся, будто рассказывает анекдот на семейном застолье, хоть и слышатся ноты грусти. Гость одет в застиранную футболку с какой-то рок-группой, полу порванные кроссовки и городскую пыль, свивавшаяся с тощих рук и кончика носа с горбинкой. Волосы были длинными, значительно длиннее, чем у его нового жильца: некоторые пряди перерастали плечи, не было видно, где именно они заканчиваются. Смотря на молодого человека всплывает образ типичного бунтаря со своими правилами, которого очень хорошо бы охарактеризовала фраза: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Гониль уже задней мыслью думает, что пустив это чудо в квартиру будет не лучшей идеей, но молча открывает дверь пришедшему, в голове аргументируя это тем, что новым соседям он не против и, может, так даже безопаснее. Он и сам когда-то был таким в свои студенческие годы. Мог позволить себе больше, чем дозволено, всерьёз интересовался музыкой, в особенности ударными, частенько выгуливал свой неугомонный бунтарский дух, гулял с одногруппниками — делал всё то, что свойственно молодёжи. Сейчас он, конечно, ещё входит в их ряды — сам себе стакан воды подать может, но тридцатник уже не за горами. — Давай, заходи, — кратко говорит Ку. Лохматый встречает его с лёгкой улыбкой, и только собирается поблагодарить за крышу над головой, как пулей залетает в помещение из-за громкого скрипящего звука сзади — это эхо распахнутого окна, где гулял тёплый сквозной ветер. Другой тихо смеётся, — Ну дурень, — Гониль закрывает входную дверь и проходит в квартиру, на кухню. Он заваривает пакетированный чай на две кружки когда слышит гостя, — А вы типо бандит какой-нибудь местной мафии, что ли? Или байкер? — на него поднимаются вопросительное выражения лица, — Или, подождите... Вы пират? Проходит лишь мгновение и кухня заполняется еле сдержанным смехом, что живот болит. Гониль закрывает рот ладонью, чтобы не разбудить спящего Хёнджуна. — Ну ты учудил: пират!  Бандит! Всё такое! — живот покалывает от глушимого хохота, пока второй недоумевает. — Да что не так? Реально же на бандюгану похожи с вашей этой повязкой... Ку вытекает поступившие в приступе слёзы, пропуская ещё парочку смешков. Такая атмосфера по-своему знакомая и тёплая. Ещё когда тот учился, он часто засиживался с друзьями в комнате общежития и точно так же смеялся с абсолютно неважных вещей, таких малых, но за эти мелочи можно было ухватиться и держаться на плаву между плотным графиком и учёбой, чтобы окончательно не провалится с головой в обучение. Именно это гарантировано спасает Ку от любого ужаса в жизни. Всё-таки хорошо, что он пустил студента. Они проболтали сидя за чашкой уже остывавшего чая где-то час или чуть больше, перебегали с темы на тему, спорили в каких-то вопросах, много обсуждали о схожем. Вакуум постепенно рассасывался, пуская по стенам кусочек маленькой жизни и люминесцентные звёзды. Гониль всегда хотел себе приклеить парочку над кроватью, над головой, а лучше, чтобы ими был усеян весь потолок, едва залезая на обои тонких стен. Мужчина хрустит костяшками и на улыбке произносит, — Ладно, ладно. И как же зовут нашего фантазёра? — Ли Джуён. Можно просто Джуён или Джу — мне не особо важно. — Ку Гониль. Или, может, тебя устроит погонялово? — Да всё, понял я! — теперь очередь смеяться студента. Он совсем не скрывает его, пропуская через клыкастую улыбку, пробивающая в районе груди бездонную дыру. Ку почти тут же замолкает. Эта лохматая непослушная шевелюра, кривые острые зубы, частичная детскость и доля мечтательности — всё это слишком угнетает вниз и так падающее сердце. Путник глядит на него растерянными щенячьими глазами, такими слегка потерянными. Перед ним всплывает совсем не тот образ, не тот человек. Морозящий холод пробирается из переносицы в сердце и колит шприцами с превышающей норму дозой воспоминаний. Зубы нечеловечески сжались. Откуда-то появляется ком в горле и сухость. Внезапный раздирающий кашель царапает горло и глотку, будто сейчас вся дыхательная система выпрыгнет изо рта. Становится сложно дышать, утопленник срывается с места за стаканом воды, пытаясь избавится от боли и пустыни. Выхлебав очередную партию, тот пальцами давит на выпирающий кадык. Отвратительно. Хочется на минуту исчезнуть, но Ку не нашёл причину. Все звёзды и жизнь уползают под обои, прячутся от холода. Мозг постепенно пустеет вновь. Я просто утомился, думает Гониль и покидает кухню. Сегодня был слишком сложный день, чтобы что-то снова решать.