Migrate to me (Мигрируй ко мне)

*** Спустя месяц после возвращения в Корею***

       Распаковывая последнюю сумку с продуктами, Минхо замирает, увидев одинокий мятый пакет, купленный в универмаге перед тем, как закупиться едой на неделю. Книжка-раскраска и коробка цветных карандашей были импульсивной покупкой, и он хотел бы, чтобы у него хватило сил удержаться от этого. В детском отделе Лотте ему еще не доводилось бывать, но, проходя мимо него, он подумал о Хэ-Гоыль. Доставка посылок на Аар — сложный процесс, который, как он узнал, можно упростить, отправив вещи семье Чана в Сидней, откуда их доставят на судно с грузом, приплывающее на остров дважды в месяц.        Он намеревался купить небольшую игрушку или плюшевую игрушку для малышки-сирены, но все пошло прахом, когда он наткнулся на витрину, которую устанавливали продавцы. Большая фигура женщины-русалки в натуральную величину застала его врасплох. В основном потому, что дизайн был неправильным: хвост девушки был слишком маленьким, а на плечах отсутствовала чешуя и не было хвостового плавника. Осознав, о чем он только что подумал, Минхо смутился.        Кто бы ни нарисовал эту фигуру, он, скорее всего, гордился ею, а вот он разбирал ее по кусочкам, потому что он один из немногих, кому довелось увидеть русалку вблизи. Собираясь уходить, он остановился, увидев книжку-раскраску с мужчиной-русалкой на обложке. Ему следовало бы оставить ее там, но он этого не сделал. Чертов мультяшный рисунок даже отдаленно не напоминал его сирену, но он схватил ее и взял на кассе пачку карандашей. Кассир похвалил покупку, сказав, что тому, для кого он ее покупает, она понравится. С красными щеками Минхо быстро взял сдачу и выскочил за дверь, чтобы продавец не догадался, что детская книжка на самом деле для него.        Поддавшись искушению (и своей нездоровой страсти к русалкам), он вытаскивает из сумки книгу и принадлежности. Сидя за обеденным столом, он перелистывает страницы, пока одна из картинок не привлекает его внимание. На этой картинке мужчина-сирена лежит на дне океана, срывая что-то похожее на выдуманный морской цветок. Смирившись с судьбой, он выбирает успокаивающий Lofi микс на Spotify и берет красный цветной карандаш, чтобы начать раскрашивать черно-белую страницу.        Поначалу это кажется нелепым, но к тому времени, как он берет в руки оранжевый карандаш, его чувство неловкости проходит. Он где-то читал, что такая деятельность хорошо расслабляет ум. А в этом он отчаянно нуждается.        С тех пор как он вернулся в Сеул, его мысли перестали принадлежать ему. Его мозг стал заложником воспоминаний о времени, проведенном на Ааре, и о человеке, которого он там оставил. Думает ли Джисон о нем в ответ, он не знает, но мысли Минхо, кажется, зациклились на нем. Бесконечно повторяющийся фильм о двух месяцах, проведенных вместе. Первый раз, когда он увидел Джисона — обнаженную фигуру сирены, когда он вышел из океана, словно бог, рожденный из морской пены и волн.        Как-то раз он принес обед для медбрата, и в середине трапезы его так возбудили звуки, которые издавал младший, наслаждаясь едой, что он толкнул его на стол в комнате отдыха в клинике. Чонин вошел туда всего через несколько минут, и увиденное им зрелище, как Минхо давится членом сирены, оставило у него неизгладимый отпечаток. За время их совместной работы они нарушили не один врачебный кодекс.        Одно из его любимых воспоминаний — тот случай, когда Джисон умолял старшего разрешить медбрату высушить и уложить его волосы перед сном. Он нерешительно согласился, и тот быстро нарушил свое обещание «сделать так, чтобы все выглядело хорошо», завязав крошечный хвостик на самой макушке и нацепив заколки и бигуди. Смеясь так сильно, что даже заплакал, Джисон стал звать на помощь, когда Минхо набросился на него и отплатил ему тем же, завязав кривые хвостики по обе стороны на его голове. Наряду с горячими моментами, воспоминания об их легкомысленных глупостях вызывают на его лице улыбку.        Конечно, есть и те, которые вызывают боль в его груди. То, с каким гневом Джисон назвал его эгоистом и отверг приглашение в Сеул. Оглядываясь назад, он понимает его реакцию. В тот день Минхо повел себя как эгоист. Его страх оставить свою идеально спланированную жизнь в Корее в пользу неизвестности послужил мотивом для того, чтобы попросить сирену покинуть Аар. Но, несмотря на то что он понимал это, его сердце все равно было разбито, когда медбрат сказал, что между ними не было ничего, кроме хорошего секса. Что он все это время знал, что Минхо уедет, и принял это.        Осознание того, что он был единственным, кто боролся с проблемой расставания, было разрушительным.        Он поступил эгоистично, но так же поступил и Джисон, придя к Минхо в ночь перед тем, как тот должен был улететь. Все еще переживая из-за их разрыва, он лежал в постели и пытался уснуть, но звук открывающейся стеклянной двери заставил его сесть. Еще до того, как он включил лампу, он знал, кто это. В свете спальни он понял, чего именно хотел от него сирена... зачем он вообще пришел. Он сдался... у него не было выбора.        Его сердце хотело большего, но он довольствовался тем, что мог получить. Несколько минут, проведенных в теле человека, по которому он будет скучать всю оставшуюся жизнь. Боль, которую он почувствовал той ночью, была ощутима на языке, когда он занимался любовью с мужчиной, по которому скучал, хотя тот все еще находился в его объятиях. Это воспоминание, как никакое иное, стало для него самым горько-сладким, когда он возвращается к нему. От восхищения при виде потрясающих голубых глаз Джисона до горечи, когда на следующее утро он проснулся без него.        Та ночь была месяц назад, но жар, исходящий от кожи мужчины, до сих пор обжигает кончики пальцев. В ушах по-прежнему раздаются его вздохи наслаждения. Блаженство от вида мужчины наполовину в форме сирены отпечаталось на стенках его черепа. Предложив это обращение, Чан пообещал, что он не будет разочарован... его друг оказался прав. Минхо бесконечно благодарен за то, что послушал его.        Карандаш, зажатый между пальцами, разламывается пополам, и он роняет его. Отодвигаясь от стола, он оставляет страницу незаконченной в поисках чего-нибудь другого, что могло бы его отвлечь. Что угодно, лишь бы отвлечься от образа широко раскрытых глаз и счастливых улыбок в форме сердца. Он так сильно скучает по Джисону, что не может дышать.

*** Спустя два месяца после возвращения в Корею***

       Двумя пальцами Минхо увеличивает фотографию на своем телефоне. Его взгляд прикован к профилю Джисона на заднем плане фотографии. Несмотря на размытость изображения, он видит, что тот улыбается, потому что уголок его глаза прищурен. Когда он впервые открыл файл, приложенный к письму Чана, ему потребовалась минута, чтобы узнать сирену. Волосы у Джисона, как он полагает, натурального черного цвета и немного длиннее. Почему он поменял их?        Выглядит отлично, но Чан ни в одном из своих писем не упоминал о перемене. Впрочем, его друг перестал рассказывать ему о Джисоне несколько недель назад. Поначалу, когда Чан присылал по электронке новости о Хэ-Гоыль, он обязательно добавлял пару фраз о медбрате. К сожалению, в последнее время он перестал получать эти крохи информации, и Минхо не набрался смелости спросить, почему. Неужели Джисон узнал и попросил Чана прекратить? Он знает, что Хёнджин читает письма, которые они отправляют друг другу, потому что иногда он получает ответ с комментариями от сирены. Может, Хёнджин рассказал Джисону, и это стало причиной...        Он считает, что ему повезло, что он вообще получил эту фотографию. В центре внимания — Чан, держащий на руках свою дочь, но Минхо сразу же заметил фигуру на заднем плане снимка, и его сердце забилось быстрее. Из того немногого, что он смог разглядеть, Джисон выглядит хорошо... счастливым... может быть, немного уставшим. Скачав фотографию, он сохраняет ее на свой телефон, добавляя в папку, которую он создал для хранения тех немногих фотографий, которые у него есть.        За последние два месяца он просмотрел каждую из них тысячу раз и рад, что у него появилась новая. Даже если снимок был сделан со спины, а Джисон всего лишь попал в кадр. Прокручивая слайд-шоу, он улыбается, глядя на фотографию медбрата с набитыми попкорном щеками. Пойманный при съемке такого неприличного снимка Минхо получил в лицо полную порцию попкорна за свои труды.        Следующая — одна из его любимых. На ней Джисон с закрытыми глазами сидит на пляже и играет на гитаре. Мягкий свет заходящего солнца окрасил загорелую кожу мужчины в золотистый цвет. Фотография, сделанная втайне, показывает мягкую сторону сирены. Минхо хотел бы знать название песни, которую он пел в тот день. Если бы он знал, то добавил бы ее в избранное и включал бы по вечерам, когда сидит на балконе и смотрит, как солнце скрывается за горизонтом Сеула. Это его привычное занятие по вечерам, когда он так сильно скучает по Джисону, что не может сконцентрироваться ни на чем, кроме боли в груди.        Заблокировав телефон, он бросает его рядом с собой на кровать и переводит взгляд на правую руку. На запястье застегнут браслет, сделанный на заказ, чтобы в нем хранилась розовая жемчужина, оброненная Джисоном в последнюю их совместную ночь. С тех пор, как он его надел, он снимал его только во время операций. Он чувствует себя сумасшедшим. Его одержимость сиреной захватила всю его жизнь.        Когда он отправился выбирать браслет, мимо него прошла женщина, пахнущая лимонами и шипучим шампанским, и он развернулся, побежав за ней, чтобы узнать название духов. К своему стыду, он купил их и распылил на подушку. Этот солнечный аромат — самый близкий к естественному мускусу Джисона.        Поездка на Аар помогла ему избавиться от обиды на Чана, но теперь в этом месте поселилось нечто гораздо худшее. Пустота за ребрами и тень чувства, которому он не может дать названия, постоянно таятся в глубине его сознания.        Перевернувшись на бок, Минхо выключает свет и делает глубокий вдох, вдыхая воспоминания о солнечном свете и улыбке в глазах.

***Спустя три месяца после возвращения в Корею***

       Закрыв дверь в свой кабинет, Минхо скидывает белый медицинский халат на стоящий у стола стул и вздыхает. Он закончил последнюю консультацию на сегодня и может идти домой. На выходные у него не запланировано никаких операций, и он наконец-то сможет заглянуть в кафе «Русалка», о котором случайно услышал, когда его обсуждала одна из медсестер. До того как он подслушал разговор, ему уже стало лучше... вроде как. Он все еще постоянно думает о Джисоне, но, по крайней мере, перестал заходить в чаты, где неизвестные люди обсуждают существование сверхъестественных существ, таких как вампиры, оборотни и русалки.        В свое оправдание он никогда не писал ни в одном из них, но он посвятил несколько часов своей жизни чтению чужих теорий о русалках. Некоторые из них были настолько необоснованными, что он смеялся вслух, в то время как другие были не только верны в своем описании, но и достаточно подробны, чтобы он заподозрил, что на Reddit сидят сирены.        В отчаянной попытке отвлечься он завел двух котов, и их компания помогла ему. Дуни и Дори — его малыши и просто прелесть. Ему жаль, что по ночам они становятся слушателями его случайных размышлений о Джисоне. По крайней мере, их беседы не совсем односторонние... оба кота очень голосистые.        Раздается стук в дверь, и, взглянув на часы, он неохотно отвечает.        — Войдите.        — Доктор Ли? — заглянув внутрь, администратор клиники Йеджи улыбается ему. — Кое-кто в приемной просит о встрече с вами.        — Ой... — Минхо хмурится, поглядывая на часы в поисках достойного оправдания. — Пожалуйста, скажи им о моем ближайшем свободном времени приема. Я уже закончил работу на сегодня и...        — Простите, сэр! — поклонившись, Йеджи перебивает. — Я должна была пояснить. Он сказал, что пришел по личным причинам. Я не узнала его имени, но он сказал, что вы познакомились на отдыхе. А еще он слишком симпатичный, чтобы прийти на консультацию. У него черные волосы...       Джисон! Сердце подскакивает к горлу, Минхо выбегает из-за стола и оказывается за дверью прежде, чем Йеджи успевает закончить фразу. Пульс стучит в ушах, и он поправляет воротничок, решительно шагая по коридору. Почему он в Сеуле? Чтобы увидеть Минхо? Все ли с ним в порядке? Может, на Ааре что-то случилось? Эти и другие вопросы переполняют его разум, но на самом деле они не имеют значения. Джисон пришел к нему, и это все, что его волнует.        Подойдя к двери в приемную, он делает вдох, чтобы успокоить нервы. Взволнован — это мягко сказано. Взявшись за ручку двери, он улыбается, преисполненный радости от перспективы увидеть человека, которого любит. Человека, который вот уже несколько месяцев занимает его мысли и днем и ночью. Слова обожания вертятся на кончике языка, и он входит в отполированную до блеска комнату ожидания, ища глазами мягкое лицо и проникновенный взгляд.        Взгляд падает на единственного человека в комнате, и его сердце разрывается, когда мужчина поворачивается, чтобы посмотреть на него.        — Сонхва? — его удивление при виде сирены отражается в голосе, а сам он застигнут врасплох нежданным гостем, и ему требуется секунда, чтобы справиться с шоком и вернуть лицу нейтральное выражение. Первоначальная ухмылка мужчины постепенно исчезает при виде разочарования, исказившего резкие черты лица Минхо.        Плечи Сонхва опускаются, и выражение лица становится извиняющимся.        — Не тот, на кого ты надеялся?        — Нет, я... — не зная, что ответить, Минхо спотыкается на полуслове. —... Я рад тебя видеть. Я просто удивлен.        Проходя вперед, мужчина берет его за руку.        — Прости. Я должен был назвать свое имя администратору, конечно, ты подумал о нем в первую очередь.        Подавив охватившее его огорчение, Минхо притягивает сирену к себе и обнимает:        — Все в порядке, — ему хочется плакать, и если бы он был здесь один, то, наверное, так бы и сделал. Падение с того пика кайфа, который он испытал при мысли о том, что снова увидит Джисона, отрезвляет. Чувства к медбрату влияют на все сферы его жизни и становятся проблемой. — С моей стороны было глупо думать, что он будет здесь.        Отступив назад, Сонхва открывает рот, но тут же захлопывает его. Все, что он хотел сказать, так и остается невысказанным. Нуждаясь в новой теме, Минхо спрашивает первое, что приходит ему в голову:        — Почему ты в Сеуле? На Ааре все в порядке?        Слабо улыбнувшись доктору, Сонхва кивает:        — Все хорошо. Мы с Хонджуном пытаемся наладить отношения, вот я и приехал. Я уезжаю через пару дней и хотел увидеть тебя перед отъездом. А еще Джинни передал для тебя посылку. Если ты свободен сегодня вечером, давай поужинаем, и я смогу тебе ее отдать.        Отложив планы заглянуть в кафе «Русалка» на другой день, Минхо с радостью принимает приглашение на ужин. Между ним и Джисоном слабая связь, но в данный момент он согласен на все...

***

       Положив последний кусок жареной говядины на тарелку Сонхва, Минхо откладывает щипцы для барбекю и жалеет, что согласился на приглашение поужинать. Мужчина не упомянул, что там будет Хонджун, и, хотя у него нет никаких разногласий с сиреной-альфой, похоже, тот не в восторге от Минхо. Если бы внешность могла убивать, он был бы мертв уже через несколько секунд после того, как сел за стол. Убийственные взгляды, направленные в его сторону, дают понять, что он в курсе короткой интрижки Минхо и Сонхва.        Запихнув в рот лист салата, он быстро жует, надеясь поскорее закончить встречу. Дома его ждут коты, и он уже в курсе, как обстоят дела у местных жителей и Хэ-Гоыль. Они обходили тему Джисона стороной, никто не хотел говорить о нем прямо, но насколько он понял, у медбрата все хорошо, и он занимается пациентами, которых лечил Минхо. Большую часть разговора Хонджун молчал, лишь изредка высказывал свое мнение об острове и местных жителях.        Опустив взгляд на пол, он видит посылку, которую принес Сонхва. Обернутый коричневой бумагой прямоугольник довольно большой, и Минхо догадывается, что это. Он уже упоминал Хёнджину о своем желании приобрести картину с подводным миром, которую он видел в Time Out, и он мысленно отмечает, что должен перевести художнику цену, которая была указана на ней. Чан и сирена хоть и финансово обеспечены, но талантливая работа заслуживает того, чтобы за нее заплатили.        — Это место замечательное, Мин. Я рад, что ты его порекомендовал. Я хотел съесть как можно больше красного мяса, пока нахожусь здесь, и здесь оно самое лучшее.        От комплимента Сонхва на лбу его парня появляются морщинки, и Минхо хочется закатить глаза. Ранее он подумал, что у парня взорвется голова, когда Сонхва попросил у него номер телефона, чтобы они могли оставаться на связи. По его мнению, альфа должен был понять, что между ними чисто платонические отношения.        — Я рад, что тебе понравилось. До переезда в Тэгу я многие годы был здесь постоянным клиентом, а когда мы с Чаном учились на последнем курсе, то приходили сюда, чтобы отпраздновать окончание экзаменов. Я даже хвастался этим перед Джисо...        Прикусив язык, Минхо обрывает себя на полуслове. Он заключил молчаливое соглашение со своим сердцем не обсуждать медбрата, но все равно его мозг продолжает это делать. Выпив рюмку соджу, он прочищает горло и делает вид, что не проговорился. Глаза Хонджуна сужаются и падают на браслет на запястье Минхо. Обе сирены заметили его, но, к счастью, не спросили о розовой жемчужине.        Вздохнув, Сонхва вытирает руки салфеткой, после чего берет завернутый подарок от Хёнджина. Отлично. После этого он сможет откланяться и пойти спать домой. Общение было приятным, но теперь он еще больше скучает по Джисону.        — Джинни попросил передать это тебе...        — Он слишком мил, — взяв посылку, Минхо тянет за бечевку, обвязанную вокруг нее. — Я говорил ему, что мне понравилась подводная картина, которую он выставлял в кафе Феликса, но не думал, что он пришлет ее. Надо будет позвонить и поблагодарить его.        Разрывая защитную упаковку, он хмурится, когда открывается верхняя часть картины, и оказывается, что это акварель, а не та масляная краска, которую он помнит.        — Эм... вообще-то Хёнджин сказал, что эта работа сделана специально для тебя.        Подняв взгляд, он видит, что внимание Сонхва и Хонджуна сосредоточено на картине, и снимает последнюю половину упаковки. При взгляде на картину у него пересыхает во рту, а сердце замирает, поскольку он забывает, что такое воздух.        С холста на него смотрит Джисон. Сирена лежит на дне океана и тянется вверх за чем-то невидимым. Глаза Джисона — бесконечно-голубого цвета, а вокруг него рассыпаны жемчужины светло-розового оттенка. Картина прорисована настолько идеально, что Минхо хочется протянуть руку и посмотреть, сможет ли он дотронуться до родинки на щеке мужчины или почувствовать текстуру его чешуи цвета заката.        Дрожащими руками Минхо откладывает картину в сторону и закрывает лицо. Глаза горят от нахлынувших слез, легкие хрипят, когда он делает вдох. Потеря Джисона стала для него потерей части себя. Страдание, которое изображено в глазах сирены, похоже на боль, которую он чувствует в своей груди.        — Ох, Мин... — Сонхва с сожалением в голосе поднимается со своего места и садится рядом с ним. — Блядь, прости. Я не знал, что он пришлет что-то подобное.        Напротив них свирепое выражение лица Хонджуна меняется на сочувственное. Его глаза перебегают с Минхо на картину и обратно.        Минуты проходят в тишине, пока его захлестывают эмоции. В тот день, когда он покинул Аар, черные грозовые тучи заменили ему сердце, и теперь они сверкают огненными вспышками боли. Одна его часть ликует, глядя на картину, другая утопает в страданиях, видя, как глаза-океаны смотрят на него с портрета. Сглотнув слезы, он садится прямо, как только приходит в себя от разрыва души.        — Хочешь, я заберу ее обратно?        — Нет... — отказываясь от предложения Сонхва, Минхо берет брошенную им бумажную упаковку и накрывает картину. — Это прекрасная работа, я оставлю ее себе. Прошу прощения, что испортил ужин, но, думаю, мне пора, — все, чего он сейчас хочет, — это побыть одному. В одиночестве он сможет посмотреть на картину и разобраться в своих чувствах без посторонних глаз, наблюдающих за тем, как он распадается на части.        Выдавив из себя улыбку, Сонхва потирает руки:        — Хорошо. Я пойду найду нашего официанта и сообщу ей, что мы готовы уйти.        Кивнув в знак благодарности, Минхо достает бумажник. По прибытии он обещал угостить пару, и как бы он ни был расстроен, обещание он выполнит. Он кладет кошелек на стол, и тут же рука крепко сжимает его запястье. Хонджун резко тянет руку Минхо вверх, не сводя глаз с жемчужины, украшающей запястье.        Сжав руку в кулак, он пытается освободить ее, но прежде чем он успевает это сделать, мужчина отпускает его. Минхо испытывает желание ударить сирену, но вместо этого бросает на него сердитый взгляд. Меньше всего ему хочется устраивать сцену, избивая парня Сонхва.        — Это никогда не пройдет...        — Что? — огрызается он.        — То, что ты сейчас чувствуешь, никуда не денется. Я знаю, потому что живу с этим уже много лет, — отведя взгляд, мужчина ищет в переполненном ресторане Сонхва и улыбается, когда видит его в другом конце зала. — Вот почему я возвращаюсь на Аар. Он еще не знает, но я скажу ему, прежде чем он уедет. Если ты так сильно скучаешь по Джисону, то тебе стоит вернуться к нему.        — Все не так просто. Я принял свое решение, а Джисон — свое, — в груди Минхо растет раздражение. Почему он оправдывается перед человеком, с которым только что познакомился?        Хонджун, пожав плечами, встает и натягивает пальто, пока Сонхва идет к столу.        — Решение легко поменять. Особенно когда понимаешь, что принял неправильное.

***

       Позже, этой же ночью, непрошенный совет Хонджуна снова и снова проигрывается в его голове.«Это никогда не пройдет...»        Перевернувшись на бок, Минхо смотрит на портрет Джисона. Картина висит прямо напротив его кровати. Хонджун не стал уточнять, что именно никогда не пройдет... но это и не нужно. Минхо прекрасно понял, что именно он имел в виду. Изучая картину, он нашел название для тени, притаившейся в его сознании.        Грусть будет длиться вечно...        Поднявшись с кровати, он гладит Дуни и Дори по головам, получая в ответ серию пронзительных мяуканий. Схватив телефон и бумажник, он отправляется в гостиную в поисках ноутбука, размышляя о том, как давно он обманывал себя. Он не из тех, кто жертвует собой, его болевой порог слишком низкий...

***Три месяца спустя***

       — Ты охрененно отвратителен.        Не обращая внимания на осуждающие взгляды лучшего друга, Джисон снова опускает ложку в банку с мармайтом, зачерпывает большую порцию и намазывает ее на вареное яйцо. Откусив кусочек, он удовлетворенно хмыкает, наслаждаясь соленым вкусом.        — Послушай, сучка. Когда ты был беременным, я ни черта не говорил. Даже когда ты набрасывался на свежие водоросли и сахар. Оставь меня и мою медузу в покое.        Взяв в руки банку с мармайтом, Хёнджин принюхивается к ней и морщит нос:        — Неважно. Водоросли с сахаром — это вкусно, к тому же они полезны, в отличие от этой дряни. В ней столько соли, что твой ребенок появится на свет похожим на изюм.        — Неа, у моего просто хороший вкус, в отличие от Хэ-Гоыль.        Ожидая ответа Хёнджина, Джисон поднимает взгляд и видит, что на губах мужчины появляется улыбка. Их взгляды встречаются, и не проходит и двух секунд, как они разражаются хохотом. Так приятно искренне смеяться... В последнее время ему нечасто приходилось это делать. После временного закрытия клиники тревога Джисона стала особенно сильной. Теперь у него нет ничего, что могло бы отвлечь его от тоски по Минхо и безумных мыслей, проносящихся в голове. Главный источник его психической нестабильности можно найти, опустив глаза вниз.        Отложив ложку, он поглаживает свой постоянно растущий живот, он на шестом месяце беременности, а его маленькая медуза уже огромная. Их последняя ночь с Минхо превратилась в жизнь. Драгоценную жизнь, которую он уже обожает, но подозревает, что у нее четыре руки, учитывая, как часто это маленькое существо бьет его по почкам. Наряду с издевательствами над органами Джисона его медуза вынуждает его бегать в туалет каждые тридцать минут и испытывать тягу к сочетанию продуктов, над которым так любит издеваться Хёнджин. Джисон смеется вместе с ним, потому что если он этого не сделает, то расплачется.        В некоторые дни ему казалось, что плакать — это все, что он умеет делать. Он выплакал море жемчуга по человеку, которого больше никогда не увидит, и все же знает, что прольет еще больше. Вслед за вылетом Минхо в Корею он провел неделю в океане, не имея сил вернуться на остров и узнать, насколько опустел Аар в отсутствие доктора. Он не знал, что перед отъездом Минхо привязал свою курицу к заднему крыльцу Джисона. К счастью, Чан обнаружил Суни и позаботился о курице, пока Джисон отсутствовал.        Очень удачно, что Минхо подарил ему курицу. Месяц спустя его беременные пристрастия дали о себе знать, и Джисон узнал о своем состоянии. Яйца никогда не были основным продуктом его рациона, но внезапно он не мог насытиться ими, и по какой-то невероятной случайности Суни чрезвычайно быстро их откладывала. Причудливые пищевые пристрастия в сочетании с перепадами настроения и сильной утренней тошнотой, которую он сначала принял за пищевое отравление, стали последними признаками.        Считая Хёнджина сумасшедшим, он еще неделю отказывался делать УЗИ, но в конце концов сдался под давлением. Когда на черно-белом экране появились размытые очертания плодного яйца и небольшой серый сгусток клеток, Джисона стошнило его обедом прямо на край стола. Несмотря на то что он понимал, что было глупо заниматься незащищенным сексом с мужчиной той ночью, он думал, что ужасная фертильность не позволит ничему случиться. Он и раньше занимался незащищенным сексом с сиренами-альфами, и ничего не было.        Когда он узнал, что беременный ребенком Минхо, у него было два варианта. Он мог связаться с доктором и сообщить ему об этом, а мог сохранить все в тайне. Принять решение было легко... Он не станет этого делать. Он не может. Каждый раз, когда он задумывался о том, чтобы написать или позвонить, тревога парализовывала его. Зная Минхо, он уверен, что старший сделает шаг навстречу и возьмет на себя роль отца, но какой ценой? Джисон не смог бы смириться с тем, что тот бросит свою жизнь и карьеру, переехав на Аар только потому, что оказался в ловушке с ребенком. Все было бы иначе, если бы Минхо действительно любил его и хотел быть здесь, но это не так. В его голове разыгрывался и другой сценарий. Тот, в котором Минхо приезжает на Аар, забирает у него ребенка и возвращается в Сеул. От одной только мысли об этом у него начинался приступ паники, настолько сильный, что ему приходилось пользоваться кислородной маской.        Решение, которое он принял, разделило группу друзей, что привело к ссоре между ним и Чаном, после которой он рыдал на полу в объятиях Хёнджина. Он никогда не видел Чана таким злым, да и Хёнджин тоже. Разъяренный старший извергал яд, разрывая Джисона на части, называя его эгоистом и трусом. Он требовал, чтобы Минхо все рассказали, ведь это его право, как отца, чтобы он мог решить, хочет ли он быть в жизни ребенка.        Джисон, упрямо стоявший на своем, отказался, пригрозив, что навсегда покинет Аар, если Чан за его спиной расскажет обо всем доктору. Ультиматум об отъезде заставил Хёнджина встать между ними и принять сторону Джисона. Его друг не разделял решения держать все в секрете, но он знал, что угроза уехать была серьезной. Чан, оказавшись в меньшинстве, сдался, но прошло целых два месяца, прежде чем он вновь заговорил с Джисоном. Он предполагает, что Хёнджин вновь вмешался в ситуацию, потому что буквально из ниоткуда Чан перестал притворяться, что сирены не существует, и помог ему переехать из маленького дома в более просторный, который когда-то принадлежал доктору Бэ.        Это было три месяца назад, и постепенно их дружба начала восстанавливаться. Он благодарен Чану за то, что тот помогал ему, ведь подготовка к незапланированной беременности вымотала его до предела. Не помогало и то, что по сравнению с беременностью Хёнджина, его беременность была особенно тяжелой. С появлением симптомов утренняя тошнота Джисона стала просто невыносимой. В течение почти четырех месяцев он не мог проглотить ни кусочка еды или почувствовать хоть какой-то острый запах без рвоты. Он похудел и не мог ничего есть. Однажды Хёнджин и Феликс пришли к нему ночью, умоляя позвонить Минхо, чтобы доктор вернулся на Аар и оказал ему помощь. Он снова отказался, но чудесным образом в ту неделю течение беременности изменилось, и он стал в состоянии усваивать пищу.        Затем появились лишний вес, отекшие конечности и боли в спине. Его маленькая медуза выросла практически за ночь, и теперь, спустя шесть месяцев, его животик стал настолько большим, что он больше не мог работать в клинике и держать свое состояние в секрете. Закрытие клиники стало неминуемым потрясением для его сердца. Его цель пребывания на Ааре исчезла. Он чувствует себя потерянным, бесполезным из-за того, что не может принимать пациентов или помогать местным жителям справляться с их проблемами.        Он не справляется. В большинство дней ему трудно вставать с постели и выполнять даже простые дела. Если бы не ребенок, он потерял бы всякую мотивацию заботиться о себе... но опять же, если бы он не был беременным, он бы изначально не был таким. По крайней мере, так он говорит себе. На самом деле, даже до того, как он узнал о своей беременности, он испытывал трудности. Он должен был попросить Минхо остаться. Доктор был достаточно эгоистичен, чтобы предложить Джисону уехать. Почему же он не мог поступить так же и попросить его остаться на Ааре?        По крайней мере, если бы он так поступил, у него были бы ответы и меньше сомнений. Он не думает, что тот согласился бы, но он никогда не узнает... поэтому и размышляет. Он задается вопросом, что было бы, если бы в то последнее утро он пришел в лагуну, а не наблюдал из безопасного моря, как Минхо улетает. Он держался в стороне, потому что знал, что в тот день сломается. Он бы прижался к мужчине и умолял его не уезжать. Он бы попросил его дать им шанс. Дать Джисону шанс любить его...        Иногда... в ранние часы, когда он не может заснуть, потому что ребенок Минхо хочет побороться с его печенью, он лежит в постели и фантазирует о том, что у него хватило бы сил сделать это. Если бы он попросил, и Минхо остался, все было бы иначе. Узнав о беременности, он не испытывал бы чувства вины и горя. У него была бы опора по утрам, когда лодыжки отекают и он не может ходить от боли. У него был бы кто-то, кто обнимал бы его и шептал, что он по-прежнему ценен, даже если сейчас он не может никому помочь. А когда гормоны сходили бы с ума и он начинал бы сомневаться, должен ли он вообще быть родителем, Минхо смотрел бы на него с мягкой улыбкой и уверял, что все будет хорошо.        Если бы Минхо был здесь, ему не было бы так страшно. Ведь он именно такой — напуганный. Он боится всего на свете, и в некоторые дни этот страх объединяется с одиночеством и неуверенностью в себе, делая его искалеченным и неспособным функционировать. Такое чувство, будто он попал в темный туннель, где он идет и идет, но свет в конце так и не появляется... тот просто тянется все дальше. Бесконечное пространство, из которого он не может вернуться, но и слишком напуган, чтобы двигаться вперед.        Окруженный тьмой, даже светлых воспоминаний об этом человеке недостаточно, чтобы освободить его. На самом деле от мыслей об их совместной жизни становится еще хуже. На сердце становится только тяжелее от воспоминаний о том, что он имел, а потом отпустил. Но он должен был это сделать...Жизнь на Ааре не для всех, и для Минхо, по его мнению, она стала бы настоящей тюрьмой. Он погостил здесь один сезон, а потом вернулся туда, где его место.        Он надеется, что Минхо счастлив. Что он строит то будущее, о котором мечтал, и зарабатывает деньги, которые может дать столь престижная область медицины... и однажды... просто возможно, Минхо уйдет в отставку и вернется на Аар. Джисон состарится, их ребенок вырастет, но, возможно, тогда настанет их время. Или, что более правдоподобно, Минхо возненавидит его. Он узнает, что оставил часть себя на острове и лишился возможности наблюдать, как она растет.        Джисон ненавидит себя и ненавидит, что их ребенок должен быть тайной... Доктор заслуживает того, чтобы знать о прекрасной жизни, растущей внутри него, но он не может рисковать. Он не может быть причиной, ограничивающей возможности доктора, и не может рисковать тем, что Минхо заберет их ребенка-сирену из моря.        — Эй...        Кончики пальцев касаются его щеки, и, вглядевшись, он видит, что рот Хёнджина кривится в обеспокоенной гримасе. Зуд от слез, которые вытирает его друг, вынуждает его моргнуть. Когда он начал плакать?        Шмыгая носом, он отстраняется от друга и проводит рукавом рубашки по лицу.        — Я в порядке.        — Нет, не в порядке, Сони, — в голосе Хёнджина звучит злость.        — Я буду в порядке... это просто гормоны или что-то подобное, — он обмахивает лицо, заставляя свои губы растянуться в улыбке. Если его собственных бушующих эмоций недостаточно, то есть еще и груз обеспокоенности друга, давящий на него. Следовательно, еще большее чувство вины. У Хёнджина есть Хэ-Гоыль, о которой он должен заботиться, а теперь на него свалилось бремя в виде депрессивной беременной сирены, которую нужно поддерживать. Он ни разу не высказал недовольства, но Джисон знает, что это его тяготит. Именно поэтому сегодня днем он оторвал свой зад от кровати и заставил себя прогуляться до дома мужчины, чтобы навестить его. Упражнения пойдут ему на пользу, к тому же он и так слишком часто заставлял друга приходить к нему.       Так не должно быть! Его друзья из кожи вон лезут, чтобы сделать его счастливым, потому что он был настолько глуп, что влюбился. Он не должен быть таким! Он не должен быть настолько разбитым из-за человека, который ворвался в его жизнь, осыпал его нежными и обожающими поцелуями, а затем растворился в небе.        — Я серьезно, Джинни, перестань беспокоиться обо мне. Со мной все будет хорошо! Я здесь, не так ли? Я встал с постели, поел и прогулялся, — приподняв ступню, он указывает на отекшую конечность, стараясь говорить жизнерадостно. — Сегодня они чувствуют себя лучше.        — Ммм... — не поверив, Хёнджин закручивает крышку на банке с мармайтом. — Соль приводит к отекам, верно? Я виню во всем эту штуку.        — Ага... ага... — надувшись, Джисон сползает вниз. Если бы Минхо был здесь, он бы тоже забеспокоился о диете сирены. — А где Чан? Я надеялся обсудить с ним расширение. Сынмин вчера закончил с электрикой, теперь, наверное, нужно определиться с полом,— из-за приближающегося прилета аиста Джисон был вынужден признать, что его крошечный дом недостаточно просторен для ребенка. Переезд в старый дом доктора Бэ и строительство дополнительной комнаты для его медузы были нелегким решением. Не говоря уже о воспоминаниях, которые они с Минхо оставили в этом доме, и которые преследовали его, как привидения.        На секунду глаза Хёнджина расширяются, и он отводит взгляд, прикусив губу. Простой вопрос о том, где его муж, не должен вызывать паники, и у Джисона сразу же возникают подозрения. Последний раз Хёнджин вел себя так виновато, когда Джисон узнал, что его лучший друг скрывает новость о том, что Сонхва уехал в Сеул. Что еще хуже, спустя несколько месяцев после этого, когда Хонджун вернулся, он узнал, что они ОБА встречались с Минхо.        — Ему... эээ... нужно было выполнить одно поручение. Чарли доставил инвентарь, и Чан отправился в лагуну, чтобы забрать е...это. Он ушел еще до твоего прихода, но скоро должен вернуться.        Чувствуя ложь, Джисон решает поспорить с ним.        — Правда? Странно, ведь Чарли не привозит инвентарь, и уж точно не в воскресенье.        Хёнджин, пыхтя, ерзает на своем месте, не желая встречаться взглядом с младшим:        — Это особый заказ. Кое-что для Феликса. Новый прибор для взбивания пены для кафе или что-то в этом роде...        — Херня, Джинни. Что ты скрываешь? Новый аппарат доставили две недели назад, и на корабле снабжения. Я беременный и у меня тревожное расстройство... но я не тупой. В чем дело?        Хёнджин, став еще более скрытным, берет свой стакан со столика, стоящего во внутреннем дворике.        — Это ниче...        — Все в порядке? — голос Чана перебивает сирену, когда старший выходит из-за угла дома.        — Видишь! — указывая на мужа, Хёнджин ухмыляется, словно это подтверждает его невиновность.        — Я вижу Чана, да, но я не вижу никакого инвентаря. Джинни сказал, что ты встречал Чарли в лагуне для Феликса. За чем ты ходил? — честно говоря, Джисону плевать на груз и на то, что делал Чан. Причина его недовольства — подозрительное поведение друзей, и он уже сыт этим по горло. Последние пару недель и Хёнджин, и Чан ведут себя крайне странно. Однажды, во время редкого выхода из дома, он прогуливался по пляжу и обнаружил, что все его друзья, а также Сонхва и Хонджун ужинают в доме Сынмина и Чонина.        Стоя у заднего крыльца, он слушал, как они обсуждали вопросы логистики принадлежностей для домашних животных на остров и стоимость поставок кошачьего корма и наполнителя на корабле снабжения. Непонятный разговор, ведь ни у кого на Ааре нет ни кошек, ни собак. Собравшись в тесном кругу, они не замечали Джисона, пока он не оказался прямо над ними. Наконец, увидев его, Хёнджин вскрикнул так громко, что Чанбин упал со стула, а Феликс пролил свой напиток. Обидевшись на то, что его не пригласили на вечеринку, Джисон бросился прочь, а Хёнджин побежал за ним. Его друг объяснил это тем, что они не хотели лишний раз нервировать Джисона пышным ужином, но оправдание вышло крайне плохим. Еще ни разу в жизни он не отказывался от бесплатной еды.        Побледнев, Чан бросает взгляд на Хёнджина, усиливая тревожное чувство, нарастающее в груди Джисона. Они точно что-то скрывают.        — Я встретил Чарли, но на обратном пути забросил вещи в кафе. Феликс хотел получить их сразу же, чтобы...        — Хён! — открыв заднюю дверь дома, Феликс и Чанбин выходят на террасу. — Входная дверь была не заперта. Надеюсь, ничего страшного, что мы сами вошли.        На лице Чана появляется угрюмое выражение, а Джисон начинает выходить из себя.        — Удивительно видеть тебя здесь, Ликс. Чан как раз объяснял, как сильно ты нуждался в тех вещах, которые только что доставил Чарли.        Запаниковав, Феликс начинает заикаться:        — Э-э... я... ну... Мы у-у-у-....        Дверь снова открывается, и на этот раз это запыхавшиеся Сынмин и Чонин, за которыми следуют Сонхва и Хонджун.        — Простите, мы опоздали! Джисон все еще здесь? О... — остановившись, Сынмин сразу же улавливает напряженную атмосферу.        — Что, черт возьми, происходит!? — похоже, компания снова решила собраться без него.        Подвинувшись к Джисону, Хёнджин пытается взять его за руку:        — Сони, успокойся. Стресс вреден и для тебя, и для ребенка.        Он вырывает руку, на глаза наворачиваются слезы, и он чувствует, что сходит с ума. Стресс для него стал неотъемлемой частью жизни, и то, что его друзья держат его в неведении, встречаясь за его спиной, нисколько не помогает.        — Не говори мне успокоиться! Если меня здесь не хотят видеть, так и скажи! Я уйду!        Схватив сумку, в которой он носил свои закуски, Джисон собирается уходить, но его путь перекрывает Чан.        — Сони, остановись. Это не то, что ты думаешь. Я правда встречал Чарли и кое-что прихватил у него. Я оставил это у тебя дома, но скоро оно будет здесь.        — Мой дом? О чем ты говоришь?        — Я... — оборвав себя, Чан выпрямляет спину и смотрит на что-то поверх плеча Джисона.        Он поворачивается, чтобы посмотреть, что привлекло внимание мужчины, и сумка, которую он держал в руке, падает на землю. Сердце замирает, а желудок сводит при виде фигуры, идущей по пляжу навстречу им. Длинные волосы развеваются на ветру, глаза Минхо встречаются с его глазами, и на лице доктора появляется ослепительная улыбка.        Страх захлестывает его, и Джисон, обхватив свой живот, начинает задыхаться.        — Ты обещал, что не скажешь ему.        — Сони, я не говорил, — Чан тянется к нему, но тот отталкивает его руку.        — Пошел ты! — проталкиваясь мимо друзей, Джисон как можно быстрее спускается по лестнице на пляж. Рассчитывая расстояние между ним и Минхо, он молится, чтобы успеть добежать до океана до того, как старший доберется до дома. Если он успеет зайти в воду, то будет в безопасности. Ноги касаются песка, и он, шатаясь, бежит вперед. Блядь! Лодыжки отказываются двигаться, ведь он не бегал уже несколько месяцев, не говоря уже о том, что в нем еще и ребенок.        — Джисон!        Голос Минхо, окликнувшего его по имени, заставляет его бежать быстрее, и, обхватив живот руками, он бежит дальше. Его сердце плачет, а мысли кружатся в голове. Что этот человек здесь делает? Почему Чан рассказал ему? Злится ли он? Он обязан быть зол. Узнав, что сирены-омеги могут рожать детей, Минхо благодарил Джисона за то, что тот предупредил его о необходимости использовать презерватив с Сонхва.        Соленая вода окатывает его ноги, когда он добирается до океана, и, зайдя в воду, он дергает шорты. Блядь, он не может обратиться в одежде...        — Джисон! — в голосе Минхо слышится паника.        Волна, доходящая ему до пояса, заливает его рубашку, и Джисон всхлипывает. Обезумев от страха, но все еще желая увидеть мужчину в последний раз, он останавливается, чтобы взглянуть на него напоследок. Он так сильно скучал по нему.        Повернувшись, он видит, как от дома вниз бегут его друзья. Во главе бежит Чан, за ним — Хёнджин с Хэ-Гоыль на руках. А потом — Минхо, доктор бежит к нему на полной скорости, бросая что-то похожее на мобильный телефон и солнцезащитные очки на песок, после чего ныряет в воду. Что?!        Застыв от страха, он считает секунды до того, как голова мужчины покажется над поверхностью воды. Пульс учащается, и он в шоке наблюдает, как Минхо плывет к нему, доктор преодолевает расстояние идеальным вольным стилем. Когда он научился так плавать?!        Придя в себя, Джисон собирается нырнуть под воду, но рука обхватывает его запястье, не давая убежать. Вынырнув из воды, он успевает лишь мельком взглянуть в темные глаза, которых ему так не хватало, прежде чем Минхо сжимает его в объятиях, и их губы прижимаются друг к другу.        Потеряв равновесие, он хватается за плечи мужчины, чтобы не упасть, и его мир переворачивается от поцелуя, которого он не ожидал, и неистовых рук, запутывающихся в его волосах. Все еще напуганный и испытывающий легкую тошноту от бега, он сопротивляется, толкая мужчину в грудь. Их рты разъединяются, и Минхо, тяжело дыша, прижимается лбом к его лбу.        — Сон-а, остановись, пожалу...        Пауза случается как раз в тот момент, когда волны прилива сталкивают их друг с другом, и беременный животик Джисона прижимается к животу мужчины. Быстро моргая, Минхо опускает взгляд вниз и видит округлившийся животик, выставленный напоказ. Мешковатая рубашка Джисона оказалась бесполезной, поскольку из-за воды она прилипла к его телу.       О Боже...        Старший открывает рот и из его горла вырывается сдавленный звук.        Сжавшись, Джисон отступает назад, прикрывая руками животик, пока выражение лица Минхо искажается от различных эмоций. Его рот приоткрыт, пока мозг осмысливает увиденное. Губы дрожат, и Минхо закрывает глаза, нахмурив брови, а затем снова открывает их. Боль и предательство плещутся в их глубине.        — Я опоздал, — доктор с опустошенным видом проводит трясущейся рукой по мокрым волосам.       А? Он ожидал гнева, даже ярости, но это...        — Сон-а... — пытаясь дышать, Минхо переводит взгляд с него на компанию людей, собравшихся на берегу и наблюдающих за ними. — Ты... почему? Я не понимаю.        — Минхо, я могу объяснить. Я...        Прижав руку к груди, Минхо прерывает его.        — Я сказал Чану, что возвращаюсь. Мы планировали это несколько месяцев, но он ничего не говорил мне. Он должен был что-то сказать.        — Мне жаль, хён. Пожалуйста...        — Если бы я знал, что ты нашел кого-то, я бы не приезжал, — Минхо замолкает, вытирая глаза, и в том месте, где должно биться сердце Джисона, вспыхивает фейерверк. На запястье доктора в золотой оправе блестит розовая жемчужина. Его жемчужинка.        Слова доктора доходят до его мозга, и колени Джисона угрожающе подкашиваются. Он не знал... Чан сдержал свое обещание, и Минхо все равно вернулся.....        Робкая надежда разливается по его венам, и на глаза наворачиваются слезы.        — Минхо. Почему ты здесь?        Сжав губы в тонкую линию, доктор изучает его, пока волны плещутся вокруг них, натягивая одежду.        — Потому что оставить тебя было самой большой ошибкой в моей жизни.        Легкие сжимаются от искренности слов, руки Джисона неосознанно тянутся к животу, и глаза Минхо следят за этим движением.        — Потому что я скучал по тебе, Сон-а, и я хочу быть с тобой. Я... я люблю тебя, и мне жаль, что я уехал. Я не сказал тебе о своих чувствах перед отъездом, а теперь... — голос слабеет, Минхо поднимает руку из морской воды и указывает на его живот. — ...Уже слишком поздно.        По лицу мужчины текут слезы, и сердце Джисона разрывается. Он должен сказать ему... теперь это безопасно.        Бросившись вперед, он притягивает Минхо к себе, и доктор обхватывает его руками, бормоча сквозь слезы невнятные слова:        — Мне так жаль, Сон-а. Я должен был сказать тебе, что приеду, но я хотел, чтобы это был сюрприз, а с переездом было столько волокиты. У меня не было точной даты вплоть до прошлой недели. Чан помог с визой, но на получение австралийской медицинской лицензии ушли месяцы, а потом мне пришлось нанять адвоката, чтобы уладить дела с контрактом в Сеуле. Мне очень жаль. Я...        Сдерживая слезы, Джисон обхватывает ладонью лицо Минхо, приподнимая его, чтобы их глаза встретились.        — Я тоже тебя люблю.        Он чувствует, как тот резко втягивает воздух, и, хотя его пугает то, что последует дальше, Джисон заставляет себя сказать правду:        — У меня нет никого, кроме тебя. Чан не сказал тебе, потому что я попросил его не делать этого. Минхо... р-ребенок твой. В ту последнюю ночь мы...        Глаза Минхо закатываются, и это единственное предупреждение, которое он получает перед тем, как всем весом мужчина наваливается на него, утягивая с собой в волны. Испуганно вскрикнув, он пытается удержать мужчину и самому не оказаться под водой. Из последних сил он барахтается, почти роняя его, когда раздается всплеск, сигнализирующий о том, что помощь уже на подходе. Подплыв к ним, Чан хватает Минхо подмышки и, взяв на себя его вес, тащит на берег.        Из-за мокрой одежды Джисон медленно добирается до суши, как раз когда Чан отвешивает доктору смачную пощечину. Это срабатывает, и через мгновение Минхо уже сидит, его глаза, широко раскрытые от шока, смотрят на живот сирены. Протянув вперед дрожащие руки, мужчина колеблется, и, приняв решение за него, Джисон опускается на колени, позволяя ладони Минхо коснуться животика с их будущим ребенком.        — Ты... я... мы... — Минхо заходится в рыданиях, нежно прижимаясь щекой к животу Джисона.        — Ох, блядь! Теперь и я плачу, — ругаясь, Сынмин обнимает мужа и кладет голову на плечо Чонина.        Улыбаясь сквозь слезы радости, Джисон прижимает к себе голову Минхо. Он отпустил любимого человека... но тот вернулся.        Отклонившись, Минхо тянет его за руку, заставляя Джисона присоединиться к нему на песке.        — Сон-а, почему ты не сказал мне. Я бы приехал раньше.        Вытирая большими пальцами покрасневшие щеки доктора, он виновато опускает голову:        — Прости меня. Я не хотел, чтобы ты знал. Я боялся, что ты вернешься и возненавидишь меня или, что еще хуже, заберешь ребенка с собой.        — Нет! Сон-а я бы никогда этого не сделал! — прижимаясь к его губам, Минхо глубоко целует его, и Джисон теряет сознание от его вкуса. — Я никогда не смог бы возненавидеть тебя и... подожди, — сузив глаза, Минхо отстраняется. — Ты вообще не собирался мне рассказывать?        — Ну... эээ... — Джисон начинает нервничать и ерзать на месте. Он чувствует, как осуждающий взгляд Чана сверлит его затылок. — Технически, да...        — Технически? — вскинув брови, Минхо выглядит не слишком довольным ответом.        — Я имею в виду. Я думал, что когда-нибудь мы приедем в гости. Например, когда он станет взрослым и...        Слезы высыхают, и Минхо хмурится:        — Значит, если бы я не вернулся, чтобы предложить тебе выйти за меня замуж, то через несколько лет ты просто явился бы в Сеул, вывалив на меня уже взрослого ребенка?!        Его мозг с визгом останавливается, отдаваясь звоном в черепной коробке, и у Джисона кружится голова. Выйти замуж? Забравшись на колени Минхо, Джисон усаживается на него и обхватывает его лицо ладонями.        — Ты только что сказал, что хочешь вступить в брак?        Минхо с открытым ртом оглядывается по сторонам, словно потерянный.        — Я сказал тебе, что люблю тебя, и переехал сюда почти за десять тысяч километров, чтобы быть с тобой. Откуда вообще этот вопрос? Очевидно, что я хочу на тебе жениться.        — ДА! — Джисон впивается в губы мужчины, и его сердце взлетает ввысь.        Лишь на мгновение ответив на поцелуй, Минхо пытается отстраниться.        — Эй! Я еще не закончил гово-мммфмм...        — Мой ответ — да! — не желая больше слушать, Джисон проникает языком в его рот и наслаждается тем, как крепко его обхватывают руки. Звуки их сбивчивого дыхания громче, чем шум волн, разбивающихся о берег, когда они падают вместе на пляж. Пальцы путаются в его волосах, а он еще крепче прижимает мужчину к себе. Единственное пространство между ними — это расстояние, которое образует его беременный животик. Зубы впиваются в его нижнюю губу, и он скулит от дразнящего жжения. Его страхи и тревоги улетучиваются, когда он вновь чувствует Минхо рядом с собой, в своих объятиях.        Рядом с ними раздается громкий кашель, и оторвавшись друг от друга, Джисон смотрит на Хёнджина, который прикрывает маленькие глазки Хэ-Гоыль:        — Здесь же дети, ты, похотливая сучка, давай вы ограничитесь рейтингом PG и, возможно, не будете трахаться на пляже.        Защищаясь, Джисон бросает свирепый взгляд на своего друга.        — Ей всего шесть месяцев!        Губы касаются нижней части его челюсти, и вспышка гнева рассеивается, поглощенная успокаивающим прикосновением Минхо.        — Сон-а, все в порядке. Нам нужно поговорить, и Чан сказал, что Феликс приготовил ужин в честь моего возвращения.        Бормоча себе под нос всякие угрозы, он неохотно позволяет доктору поднять себя на ноги. Еда всегда будет его слабостью, а сегодня он только слегка перекусил.        — Отлично... — указывая на столпившихся вокруг друзей, Джисон грозит им пальцем. — Не думайте, что я забуду об этом! Вы все держали его возвращение в секрете, а я...        — Джисон, — схватив его за палец, Минхо выразительно смотрит на беременный живот сирены.        — О... ладно...        — Угу, — высунув язык, Хёнджин берет Чана за руку и тянет мужа в сторону их дома, громко шепча. — Я же говорил, что он сбежит.        — Добро пожаловать на Аар! — похлопав Минхо по спине, Чанбин подмигивает. — Я знал, что однажды объявится тот, кто будет соответствовать безумию Джисона. Удачи тебе... ОЙ!        Вскрикнув от боли, Чанбин шарахается в сторону, пока Феликс дергает его за ухо.        — Пожалуйста, извините моего мужа-идиота. Минхо-хён, с возвращением, и Джисон, я приготовил кимчи, так что поторопись, пока Чан все не съел, — таща за собой своего спутника, Феликс с улыбкой покидает их.        Следуя их примеру, Чонин проходит мимо, сияя от радости, а Сынмин протягивает Минхо руку для рукопожатия.        — Что-то ты долго...        — Пошел т... — ладонь прикрывает рот Джисона, вынуждая его замолчать, и Минхо вздыхает.        — Ага. Спасибо...        Пара уходит, и Минхо убирает руку, наклоняясь для поцелуя.        — Я люблю тебя, Джисон, но, черт побери, у тебя все еще грязный рот.        — Ты любишь этот рот! Ты только что это сказал!        Смеясь, Минхо закатывает глаза:        — Всем своим безумным сердцем люблю. Пожалуйста, никогда не меняйся.        — Мин... — раздается мягкий голос Сонхва, и Джисон, тихо пыхтя, смотрит, как к ним присоединяется сирена с Хонджуном. Он до сих пор не простил ему встречу с Минхо в Сеуле.        — Поздравляю и с возвращением. Я рад, что вы смогли разобраться со всем этим.        От резкого щипка, который он получил, Джисон вздрагивает.        — Приятно вернуться. Кстати, спасибо тебе.        Подняв глаза, он видит, что Минхо сосредоточенно смотрит на Хонджуна, и задается вопросом, что же, черт возьми, произошло в Корее.        Слегка поклонившись, Хонджун берет Сонхва за руку, уводя его в сторону шумной компании, собравшейся в доме.        — Не за что, — альфа машет свободной рукой, и Джисон удивленно моргает, увидев на пальце мужчины кольцо. Маленькая серая жемчужина, вставленная в серебряную оправу.        — Джисон...        Оторвав взгляд от пары, он видит, что темные глаза изучают его.        — Прости меня. Я не должен был просить тебя поехать со мной. Я хотел остаться, но не был уверен в твоих чувствах. Я должен был сказать тебе правду той ночью.        Теплая рука гладит его по животу, и Джисон понимает, что прощать уже нечего. Теперь все это не имеет значения: боль и отчаяние, которые он испытывал последние месяцы, теряют всякую силу в лучах любви Минхо.        — Не нужно извиняться, хён. Мне тоже следовало быть честным, но как бы сильно я этого ни хотел, я не мог попросить тебя остаться. Отказаться от своей жизни, от своих планов ради меня... — голос Джисона дрожит, и он усилием воли сдерживает слезы на глазах. — ... Я не мог просить тебя об этом.        Запутываясь пальцами в его волосах, Минхо притягивает его к себе и нежно целует, едва касаясь губ.        — Тебе и не нужно было. Я сам вернулся... — старший улыбается и кивает головой в ту сторону, куда ушли Хонджун и Сонхва. — С небольшой поддержкой со стороны тех, кто тоже тебя любит.        Чувствуя себя легче воздуха, Джисон нежится в тепле Минхо, который обнимает его, а между ними — их ребенок. Пока... Бросив взгляд на волны, он отстраняется назад.        — Когда ты научился так плавать?        Покраснев, Минхо берет его за руку и целует тыльную сторону ладони:        — Я брал уроки в спортзале. Когда ты расстраиваешься, ты убегаешь в море, и я понял, что могу либо ждать тебя на берегу до конца наших дней, либо могу присоединиться к тебе.

***

       Нервы пульсируют под кожей, когда Джисон сидит в постели и слушает, как шумит вода в душе. Вторая половина дня и неожиданная вечеринка по случаю возвращения прошли в тумане слез и поцелуев. Часто он ловил себя на том, что ищет глазами Минхо с единственной целью, чтобы убедиться, что это не сон. Впрочем, долго искать не приходилось. В течение нескольких часов Минхо не отходил от него ни на шаг, разве что для того, чтобы принести Джисону напиток или еще какую-нибудь еду. Правая рука доктора крепко срослась с его собственной, а левая нашла свое пристанище на его животике.        С тех пор как они вернулись в дом Джисона, который теперь стал их домом, они разделялись всего несколько раз, и его тело болезненно реагировало на расстояние между ними. Чан пришел вместе с ними, чтобы показать Минхо новую пристройку и обсудить детали окончательного плана комнаты для их медузы. Он был рад, что мужчину отвлекли, так как это дало ему время принять душ в уединении и выплеснуть накопившуюся в груди лавину эмоций. Пока мужчины находились всего в нескольких комнатах от него, он сидел в душе и беззвучно плакал от радости и благодарности. Минхо вернулся к нему, он любит его. Они станут семьей...        Борясь с желанием снова заплакать, он сжимает переносицу и чувствует на себе две пары осуждающих глаз. Взглянув на башню из сложенных в углу чемоданов Минхо, Джисон замечает за ней виляющие хвосты и усы. Он никогда не думал, что станет кошачьим папой раньше, чем настоящим отцом. Домашних кошек нет на Ааре, и Минхо — первый, кто завел их на острове. По словам Минхо, процесс транспортировки питомцев сюда был сопряжен с бюрократическими проволочками, но, к счастью, с помощью Чана им удалось доказать, что потребность острова во враче перевешивает риск ввоза нового вида. Ему также пришлось подписать бумаги, в которых говорилось, что кошки будут жить только в доме и не будут представлять угрозу для местных птиц.        Оранжевый кот, кажется, Дуни, высовывает голову, чтобы обнюхать воздух, и, увидев, что Джисон наблюдает за ним, громко мяукает, а затем снова прячется. Минхо не раз говорил, как сильно он обожает кошек, и теперь Джисон больше всего на свете хочет, чтобы они его приняли.        Вода в ванной выключается, и его нервы начинают сдавать. Минхо скоро выйдет, а это значит...Сглотнув, Джисон быстро накрывается одеялом и ложится. Хёнджин не преувеличивал, когда утверждал, что из-за гормонов беременности они с Чаном трахались так часто, что сирена не мог нормально сидеть.        До беременности у Джисона было прекрасное либидо, но в последние три-четыре месяца он часто просыпался от беспокойного сна, и его ноги и простыни были мокрыми от возбуждения. Без партнера на помощь ему приходили руки или игрушки, но они не удовлетворяли его в полной мере. Когда он дрочил, его фантазии всегда были связаны с Минхо, поэтому он неизменно плакал после этого. Теперь же перед ним реальный мужчина, и все же... поглаживая рукой круглый животик, он не может избавиться от терзающих его самоуничижительных мыслей.        Плоский, подтянутый пресс, который был у него раньше, теперь исчез. Его некогда упругая задница стала больше, а бедра мягче. Он совсем не похож на того мужчину, в которого Минхо влюбился. Будет ли старший чувствовать то же самое, когда увидит, во что превратилось тело Джисона? За ужином руки мужчины постоянно гладили его тело. Нежные ласки, намекающие на изголодавшиеся желания, которые Джисон хочет удовлетворить, но...        Услышав движение по ту сторону двери ванной, он задерживает дыхание, видя, как Минхо открывает ее и выходит. Волосы влажные и взъерошенные от полотенца, доктор без рубашки, на нем только свободные шорты, и Джисон чувствует себя еще хуже. Мужчина также красив, как и раньше, а возможно, и еще сильнее, поскольку регулярные занятия плаванием подтянули его тело и руки.       Блядь... Они впервые остались наедине, и его тело реагирует на одно лишь присутствие мужчины. Член пульсирует от потребности, а дырочка становится совсем мокрой, и он еще глубже зарывается в простыни, сжимая ноги вместе.        Минхо пристально изучает его фигуру под одеялом и вопросительно приподнимает одну бровь.        — Уже забрался в постель, малыш?        Кивнув, Джисон подтягивает верхнюю часть одеяла к подбородку.        — Угу...        Губы дергаются в лукавой ухмылке, Минхо тихонько смеется и подходит к кровати, забираясь на матрас.        — Ты похож на испуганного хомячка, прячущегося в норе.        Крадущиеся движения Минхо, когда он ползет по кровати и нависает над ним, доказывают точность описания. Джисон — испуганная мышь, а Минхо — кот, охотящийся за ним. Притворно зевнув, он переворачивается на бок.        — Ну, этому хомячку нужно поспать, так что спокойной ночи!        Ответом ему служит тишина, и через несколько секунд он оглядывается через плечо, видя, как старший, склонив голову набок, растерянно смотрит на него. При виде этого выражения в нем вспыхивает чувство вины. Как и следовало ожидать, Минхо хочет секса, и, черт возьми, Джисон тоже, но не тогда, когда он выглядит вот так. Если он выносит ребенка до конца срока, то им придется подождать еще три месяца, и он не уверен, что сможет продержаться так долго, не сгорев дотла. Может быть, они могут вырезать дырку в простыне и трахаться так. Он мог бы сказать, что у него появился кинк на призраков, странно, но это могло бы сработать.        Минхо тянется вперед, поглаживая рукой его бок и говорит невероятно мягким голосом:        — Сон-а... Все в порядке?        От нежного тона его слабое сердце начинает биться чаще:        — Д-да...        — Мммм... — он чувствует, как матрас прогибается, прежде чем с него стягивают одеяло и теплые пальцы касаются его голого бедра. — Почему-то я тебе не верю. Скажи мне, что не так, Сон-а, — теплое дыхание касается его уха, и Джисон закрывает глаза. — После всего, что мы пережили, любовь моя, давай больше не будем иметь никаких секретов...        Закусив губу, Джисон сдерживает скулеж, когда Минхо начинает осыпать поцелуями его шею. Правая рука мужчины скользит по внутренней стороне его бедра, и он паникует. Сев, Джисон обхватывает себя руками, упираясь подбородком в колени и пряча живот. Улыбка Минхо меняется с игривой на обеспокоенную.        — Эй... — наклонившись к нему, старший прижимается носом к его щеке. — ... Сони, что такое? Джинни говорил, что у тебя болит спина и суставы. В этом дело? — взяв в руки лодыжку младшего, Минхо разминает ее, массируя связки умелыми пальцами. — Если ты не настроен на это, мы не обязаны заниматься сексом. Я был бы рад доставить тебе удовольствие, но....        Эмоции переполняют его от проявленной к нему нежности и заботы, и жемчужинка со слезой выскальзывает на свободу. Минхо с беспокойством следит за тем, как бусинка падает на простыни.        — Прости меня, — проклиная свои гормоны и жалкое состояние, он вытирает слезящиеся глаза. — Я... я хочу. Просто... — тревога овладевает им, и он колеблется, не в силах закончить фразу.        Взяв его руку, Минхо быстро целует каждый палец.        — Что просто, малыш? Ты можешь рассказать мне все, что угодно...        Сдерживая слезы, Джисон чувствует, как его лицо опухает, и ему хочется убежать к морю и спрятаться там. Минхо вернулся меньше суток назад, а он даже на несколько часов не смог скрыть свое плачевное психическое состояние. Наверняка зрелище, как он плачет, убило в мужчине всякое желание.        — Мин... все это, — вытащив руку, он показывает на себя. — Это слишком. На самом деле, большинство дней я — полная развалина. Джинни — крыса, что рассказал обо мне, но он прав. Ноги и спина болят девяносто процентов времени, а остальные десять процентов я слишком обессилен, чтобы встать с кровати, даже когда чувствую себя вполне сносно, чтобы пройтись. Я чаще плачу, чем нет, и хожу в туалет каждые полчаса даже ночью. Первые четыре месяца беременности я был не в состоянии усваивать пищу, а за восемь недель после этого я раздулся до размеров кита.        Минхо молча наклоняет голову, побуждая Джисона продолжить излагать свои мрачные мысли.        — Когда тебя не было, я скучал по тебе и мечтал, чтобы ты был здесь. Но теперь, когда ты снова передо мной, я боюсь, что это будет слишком для тебя. Моя тревожность возросла в четыре раза из-за гормонов и моих безумных мыслей, и я боюсь, что ты поймешь, что это не то, на что ты соглашался, и снова уедешь. Хочу ли я секса? Да! Все чертово время, но ты человек и видел только одну беременную сирену. С нашим ребенком внутри меня я уже не выгляжу так, как раньше, и буду становиться только больше. И клянусь Богом, если ты увидишь меня голым, и твой толстый член упадет, я никогда не смогу оправиться от этого! — закончив изливать свои мысли, Джисон понимает, что под конец он просто кричал.        — Ты закончил? — вопрос звучит тихим шепотом, и Минхо берет его за подбородок и приподнимает лицо Джисона, заставляя их взгляды встретиться.        Смущенный своей пламенной тирадой, он может лишь тихонько проскулить в ответ.        — Во-первых. О каком именно ките идет речь? Потому что мне нравятся киты...        — О Боже, заткнись! — толкнув Минхо в грудь, Джисон не может не улыбнуться нелепому вопросу.        — Я серьезно! Я большой поклонник кашалотов!        — Я тебя ненавижу! — надув губы, Джисон перекатывается на бок, отворачиваясь от насмехающегося над ним мужчины. — Я не шутил!        — Я знаю... — Минхо прижимается к нему сзади, обхватывая за талию и поглаживая рукой животик Джисона. — Я знаю, что ты был серьезен, и я тоже. Джисон... — Тяжелый вздох ерошит волосы на его затылке. — Я понимаю твои чувства и виню себя в большинстве из них.        Пытаясь развернуться, Джисон сталкивается с грудью старшего.        — Что?! Нет...        Палец ложится ему на губы, не давая возможности возразить.        — Теперь моя очередь, — пронзительный взгляд Минхо становится мягче, чем когда-либо, и он поглаживает рукой щеку сирены. — Я не могу отделаться от мысли, что ты не чувствовал бы себя так, если бы я остался и был здесь, чтобы поддержать тебя с самого начала. Я не могу забрать твои боли или заставить отеки исчезнуть, но если бы я был здесь, я мог бы обнимать тебя в плохие дни или готовить еду, которую ты мог бы есть.        — Я ненавижу, что ты так долго справлялся со всем этим в одиночку, но теперь, когда я здесь, я никуда не уйду. Мне нравится твой беспокойный мозг и твой дерзкий рот, — склонившись, Минхо целует его в висок. — Я обещаю быть рядом, когда ты будешь злиться, и оставаться рядом, даже когда ты будешь швыряться вещами. Я все еще буду рядом в дни, когда ты будешь безумствовать или когда все, чего ты будешь хотеть, — это спать. Я буду носить тебя в туалет в два часа ночи, когда ты захочешь пописать, и укутаю тебя в плед, вытирая твои слезы, когда ты будешь плакать. Я здесь, Джисон, потому что нигде больше не хочу быть, кроме как в постели с мужчиной, которого я люблю.        Джисон снова плачет, вытирая глаза воротником футболки.        — А теперь... — поцеловав его в щеку, Минхо переворачивает сирену на спину. — Что касается всего этого... Хёнджин сказал, что беременность сделала тебя особенно тупым, и я начинаю думать, что он прав.        — Что, прости? — оскорбленный Джисон пытается сесть, но старший прижимает его к кровати, держа руку на груди.        Ухмыляясь, Минхо скользит свободной рукой по изгибу живота сирены, касаясь мягкого члена младшего через трусы.        — Нгх... мммф... х-хён...        Вцепившись в руку, удерживающую его, Джисон закрывает глаза от дразнящих прикосновений.        — Надо быть тупым, чтобы думать, что я не считаю тебя чертовски сексуальным, Сон-а. Мне захотелось наброситься на тебя, как только я увидел тебя сегодня на террасе, и еще больше, когда ты насквозь промок, и я узнал, что это из-за моего ребенка ты выглядишь так.        Рука пробирается под пояс трусов, и он стонет, когда вокруг него сжимается кулак, доводя его до твердого состояния.        — Вот так, малыш... Дай мне услышать тебя. Тебе нравится, когда я трогаю твой член? Хочешь, я поиграю еще и с твоей маленькой дырочкой?        Тяжесть вокруг члена исчезает, перемещаясь к его колечку мышц, и Джисон вскрикивает. Его ногти впиваются в руку Минхо, когда палец толкается внутрь. Прижимаясь к его боку, мужчина медленными круговыми движениями потирается своим возбужденным членом о бедро Джисона.        — У тебя остроумный рот, малыш, но тупой мозг, если ты думаешь, что у меня может упасть, когда ты подо мной. Мой прекрасный омега.        Волна радости и тепла обрушивается на него, и глаза Джисона расширяются, когда он видит, как его тело меняется без его воли.        — Ах, вот так... такой чертовски прелестный Сон-а. Я так сильно по тебе скучал. Скучал вот по этому... — согнув пальцы, мужчина упирается в простату Джисона, его бедра трясутся, и он всхлипывает.        — Мин... Минхо... Я...        Наклонившись, мужчина завладевает его ртом, добавляя второй палец. Ноги Джисона подрагивают, и он парит в безмятежном пространстве, ощущая вкус Минхо на своих губах. Языки сплетаются, Минхо облизывает его рот, доводя до исступления, и Джисон думает, что, возможно, он тупой. Как он мог подумать, что сможет устоять перед таким...        Переходя поцелуями к его челюсти, Минхо убирает руку, удерживающую его на месте, и медленно поднимает подол футболки.        — Ты уже такой мокрый для меня, такой узкий вокруг моих пальцев. Мой ненасытный омега любит, когда я прикасаюсь к нему вот так.        — Нххх! — Джисон хнычет от удовольствия и желания. Давление, которое мужчина оказывает на его простату, неумолимо и так охуенно приятно. — Ааа! — футболка задрана выше его живота, Минхо зажимает зубами твердый сосок, и спина Джисона выгибается от боли. Горячий язык ласкает и теребит чувствительную горошинку, в то время как пальцы терзают другой, и Джисон уже на грани.        Он цепляется за волосы мужчины, чтобы заземлиться, и дрожь охватывает его. Все его тело пронзает электрический ток, пока Минхо занимается его сосками, превращая его во всхлипывающее месиво из захлебывающихся стонов и коротких вздохов.        — Блядь, Сон-а. Ты такой чувствительный, особенно здесь, — большим пальцем Минхо поглаживает область между яичками и дырочкой Джисона, массируя при этом простату, и сирена видит звезды перед глазами. Ноги бьют по матрасу, но бедра скованы трусами, которые мужчина стянул, и Джисону кажется, что он сейчас взорвется. Из него начинают вырываться невнятные мольбы о большем, когда третий палец погружается в него, приближая его все ближе и ближе к райскому наслаждению.        — Н-нужно! Еще! Мин-Минхо! Хён! Ах!        — Ты так сильно сжимаешь меня, твоя маленькая прелестная дырочка. Давай, малыш... блядь, позволь мне услышать, как ты кончаешь. Произнеси мое имя, блядь...        Мышцы судорожно сокращаются, и Джисон зажмуривает глаза. Одна-единственная жемчужинка выскальзывает из глаз в тот момент, когда ниточки, связывающие его с землей, лопаются, и он кончает.        —Минхо!— имя возлюбленного звучит на всю комнату, пока из его нетронутого члена на живот выплескиваются струйки спермы.        Рядом с ним глухо стонет Минхо, толкаясь своим стояком в бедро Джисона.        — Блядь, Джисон, ты такой чертовски сексуальный, когда кончаешь.        Пальцы рук и ног сжимаются от удовольствия, и он вздыхает в сладостном экстазе, когда старший покрывает ласковыми поцелуями его грудь и шею. Убрав искусные пальцы, от которых он кончил нетронутым, Минхо поднимает руку и слизывает с пальцев всю смазку.        — Мне так сильно не хватало этого, Сон-а. Я думал о тебе каждый день, о том, как буду делать это с тобой и какой ты на вкус. Я трахал тебя в своих мечтах, но это не сравнится с тем, как ты снова выкрикиваешь мое имя.        Тяжесть шести месяцев тоски давит ему на грудь, и легкие Джисона сжимаются, когда он протягивает руку, чтобы прикоснуться к лицу Минхо.        — Я тоже скучал по тебе. Скучал по нам.        Поцеловав ладонь сирены, Минхо улыбается, и Джисон видит, как в глазах мужчины собираются слезы.        — Увидев тебя снова, я не знаю, как я вообще сумел покинуть этот остров. Как я мог оставить тебя... — облизнув губы, Минхо наклоняется, и глаза Джисона комично расширяются. Кончик острого носа касается кожи на его животе, а розовый язык пробегает по нему, слизывая брызги спермы.        — Ох, блядь...        Минхо стонет, и Джисон уверен, что ничто и никогда не возбуждало его так сильно, как это. Приподнявшись, старший полностью стягивает с младшего футболку и, отклонившись в сторону, окидывает темным взглядом обнаженную сирену.        От пристального взгляда его лицо заливает жаркий румянец, и он лежит неподвижно, даже если бы хотел спрятаться, то не смог бы. Его живот слишком большой, чтобы скрыть его от посторонних глаз.        — Господи... — Минхо сжимает ладонью свою эрекцию, приоткрыв рот. — Сон-а. Прости, но пока ты беременный, тебе запрещается носить одежду. Блядь, ты сводишь меня с ума...        Задыхаясь, Джисон отводит взгляд, испытывая смущение от голода, пылающего в глазах мужчины.        — Т-ты просто так говоришь...        Стянув с себя шорты, Минхо высвобождает свой твердый член и указывает на него.        — Похоже, что я лгу?        — Мммм... Мин... бля...        Взяв руку Джисона, Минхо направляет его пальцы так, чтобы они обхватили его. Тяжело дыша, он проводит рукой по стволу мужчины, представляя его внутри себя, и его дырочка сжимается. Надавливая подушечкой большого пальца на головку, он размазывает стекающий предэякулят и наслаждается вздохом, который издает Минхо.        Подавшись бедрами вперед, Минхо издает самый жалобный скулеж, который он слышал от человека, обычно контролирующего себя.        — С-сони, — он откидывает голову назад, толкаясь в кулак сирены, и его челюсть напрягается, когда он приподнимается вверх, будто погружаясь в Джисона. Джисон из них двоих, более покорный в постели, и он чувствует жар, придающий уверенность в себе, когда мужчина так отчаянно жаждет его прикосновений. Так вот что чувствует Минхо, когда Джисон умоляет его?        Руки сжимают простыни, а глаза Минхо смотрят на него.        — Малыш, пожалуйста... Я так сильно хочу быть в тебе. Я... если ты правда не хочешь, я пойму, но... ах! Б-блядь!        Покручивая ладонью вокруг головки его члена, Джисон сдерживает рвущийся наружу стон, когда глаза Минхо закатываются и он умоляет сильнее.        — Сон-а, п-пожалуйста, дай мне почувствовать тебя. Ты мне нужен. Мой омега. Х-хочу показать тебе, как сильно я тебя люблю...        Поддавшись на его мольбы гораздо быстрее, нежели тот поддавался ему, Джисон раздвигает ноги.        — Иди сюда, хён.        — Нет, не так...        Схватив подушку, Минхо кладет ее слева от Джисона, а сам ложится справа от него.        — Перевернись на бок и положи живот на нее. Так будет гораздо удобнее.        От такого внимания в нем вспыхивают огоньки любви и тепла, и Джисон, следуя указаниям, перекатывается на бок, опуская животик на подушку. Минхо прижимается к нему сзади, упираясь членом в его вход, и он скулит. Блядь, он нуждается в этом так же сильно, как и другой. Рука опускается на его бедро, приподнимая его, и он цепляется за простыни, чувствуя, как толстый кончик настойчиво толкается в его дырочку. Давление нарастает, и он вскрикивает от ощущения растяжения внутри. Успокаивающие поцелуи ложатся на его правое плечо, и он откидывается на грудь Минхо.        — Я держу тебя...        — Нгххх... — шесть месяцев без полноценного проникновения, и задница Джисона горит от удовольствия и боли, когда Минхо погружается внутрь.        — Такой хороший для меня малыш... блядь, ты такой узкий и мокрый.        Рука обхватывает его грудь, и Джисон цепляется за нее для поддержки. Его позвоночник выгибается, и он подается назад, принимая мужчину еще глубже.        — Такой прекрасный...        Ошеломленный давлением внутри него и похвалой, звенящей в ушах, Джисон прерывисто всхлипывает. Он чувствует себя наполненным... целиком. Его дырочка, его сердце... его душа.        — Как ты мог подумать, что я не захочу тебя?        Минхо начинает двигаться назад, и от этого ощущения сирена захлебывается слезами.        — Я всегда буду хотеть тебя, Сон-а...        Глубокий толчок вперед пробирает Джисона до костей, и он сдавленно хнычет. Он хочет ответить, но не может, его мозг перегружен. Его сознание сосредоточено только на ощущениях, как старший проникает в него, как царапает ногтями его грудь, как губы касаются его плеча и как Минхо тяжело дышит ему в шею.        Рука Минхо ложится на его округлившийся животик.        — Знание того, что у тебя будет мой ребенок. Блядь...        Зубы впиваются в изгиб его шеи, и Минхо с силой насаживает на себя Джисона. Головка его члена упирается в простату при каждом движении, и сдавленные всхлипы переходят в рыдания.        — Мне не нужно быть сиреной, чтобы любоваться тем, как ты выглядишь, когда в тебе мой ребенок. Сексуально, красиво и просто безупречно для меня...        Быстрый темп сменяется медленным и чувственным, Минхо стискивает бедро сирены, погружаясь в него плавными движениями, от которых он цепляется ногтями за простыни. Раздавленный словами, сказанными шепотом ему на ухо, Джисон плачет еще сильнее.        — Мин, я л-люблю тебя...        Он выгибает шею, их губы встречаются, и он проглатывает ответ:       — Я тоже тебя люблю.        Рука обхватывает его член, поглаживая в такт неторопливым движениям партнера, и по позвоночнику пробегают искры удовольствия. Двигаясь вместе, он дрожит. Его тело разрывается на части и собирается воедино под напором сильных бедер и искусных движений рук. Как и в их последний совместный раз, воздух вокруг них тяжелеет. Отягощенный силой их взаимной любви, и он тонет в сладостном осознании того, что теперь нет никаких временных рамок. Нет конца для их начала.        Однажды, дрейфуя в бескрайнем одиноком море, он сомневался, достоин ли он любви. Найдет ли он кого-то, кто будет обожать его, когда даже он сам не видит достоинств за своими недостатками. Теперь он знает, что ему никогда не нужно было меняться. Ему просто нужно было причалить к безопасному берегу заботы Минхо, на котором его ждала бесконечная любовь.        Нуждаясь в большем, он двигается, отталкивая руку, обхватившую его. Оторвавшись от губ, он говорит, не обращая внимания на ураган эмоций, бушующий в его сердце:        — Мин, пожалуйста... Я х-хочу видеть тебя... Мне нужно...        — Я держу тебя...        Отстранившись, Минхо осторожно перелезает через него и слезает с кровати. Обхватив сирену за талию, он устраивает Джисона так, чтобы его задница оказалась на краю.        — Подожди... нам нужны подушки, — он укладывает две из них под плечи Джисона, приподнимая его над матрасом. — Вот так. Так вам с малышом будет удобнее.        Потрясенная сирена расслабляется на подушках:        — Откуда ты все это знаешь?        Его уши горят красным, и Минхо обвивает ноги сирены вокруг своей талии.        — Я спросил Чана, прежде чем он ушел. Я не хотел навредить тебе, и он дал мне несколько советов.        — О-м-мф аххх... — ответ теряется под напором члена Минхо, вновь погружающегося внутрь, и Джисон хватается за подушки, лежащие позади него. Блядь, как такой человек, как Минхо, вообще существует?        Из-за смены позы мужчина стал проникать глубже, с каждым толчком проезжаясь по его простате, и Джисон не может дышать, не может думать, только стонать от удовольствия. Его высокий скулеж смешивается с рычанием Минхо и ругательствами, вылетающими сквозь стиснутые зубы. Темный взгляд Минхо сталкивается с его глазами, и мужчина над ним улыбается. Дерзкая ухмылка, дающая понять, что Минхо прекрасно понимает, насколько разбитым чувствует себя сейчас Джисон.        Именно этого он и хотел. Видеть лицо любимого мужчины, когда они вместе кончат. Оргазм накатывает на него, он тянется вниз, чтобы подрочить себе, пока Минхо сильнее вбивается в него.        — Х-хён, я уже близко...        Отпустив ноги Джисона, Минхо наклоняется вперед, упираясь ладонями по обе стороны от головы сирены. Он вжимается в него, и член задевает нервные окончания Джисона, заставляя его дрожать. Его тело взрывается, когда он кончает во второй раз с именем Минхо на губах. Вытащив член и вогнав его еще раз, Минхо прижимается лицом к его плечу, его спина напрягается, и он кончает глубоко внутри Джисона.        Мягкие поцелуи и довольное урчание обрушиваются на его ключицы, и Джисон чувствует эйфорию. Заключив Минхо в потные объятия, он крепко прижимает его к себе и радуется, что ему больше никогда не придется отпускать его.        — Хён, я лю... АА! ОЙ! БЛЯДЬ!        Запаниковав, Минхо вздрагивает, отстраняясь от сирены, а Джисон прижимает ладонь к ребрам, шипя от боли. От второго толчка у него на глазах появляются слезы, и он хнычет.        — Джисон! Что болит?! — Минхо вскакивает, и его член выскальзывает из парня, после чего доктор хватает с пола свои шорты. — Где ключи от клиники? Блядь! Я не хочу оставлять тебя одного! Нам нужна вторая медсестра и скорая...        Смеясь сквозь боль в боку, Джисон садится, закидывая ноги на кровать, пока Минхо носится по комнате, пытаясь найти рубашку. Напуганные внезапным движением и громкими криками коты выбегают из-за чемоданов, врезаются в дверь и уносятся по коридору, отчего Джисон смеется еще сильнее.        Джисон, прикрывая улыбку рукой, потягивается, прислоняясь к изголовью кровати, в то время как Минхо останавливается посреди комнаты с обеспокоенным видом.        — Почему ты просто лежишь!? О, черт! Ты что, ног не чувствуешь?        Схватив подушку, Джисон швыряет ее, попадая мужчине в грудь:        — Успокойся, блядь, и иди сюда! Черт возьми! Твой ребенок решил поиграть в Майка Тайсона с моими ребрами.        — Что...        Похлопав по свободному месту на кровати, Джисон сползает вниз, и к нему присоединяется Минхо с ошеломленным видом.        — И ты еще называл меня тупым. Разве не у тебя есть целые две докторские степени?        Широко распахнув глаза, Минхо укладывается на кровать и пристально смотрит на его животик.        — Он шевелится?        Хихикая, Джисон поглаживает свой круглый живот:        — Постоянно, сейчас мои внутренности, наверное, похожи на раздавленный банан. Дай мне свою руку.        Дрожащие пальцы тянутся к его руке, и Джисон кладет ладонь старшего выше и немного левее своего пупка. Проходит несколько секунд в тишине, прежде чем он чувствует толчок, и Минхо слегка подпрыгивает.        — Вот черт...        Наклонившись, Минхо целует то самое место, куда только что толкнулся их ребенок, а затем переводит слезящийся взгляд на Джисона.        — Кажется, я все понял.        Пробежав рукой по волосам старшего, Джисон хмыкает в ответ:        — Хм? Что понял?        Положив щеку на животик младшего, Минхо вытирает глаза.        — Сирены, теперь я понял. Вы не заманиваете мужчин в море и не топите их. Вы просто крадете их сердца.        Губы Джисона растягиваются в широкой ухмылке.        — Ах, теперь ты догадался...