Migrate to me (Мигрируй ко мне)

       Обхватив губами кусочек жареного яйца, Джисон счастливо мурлычет. В глазах Минхо, когда он кормит младшего, читается обещание, и ему не терпится, чтобы он выполнил его. Рядом с ними раздается рвотный звук, и, обернувшись, он видит, как Хёнджин хватается за горло.        — Вы двое отвратительны, мне хочется блевать.        — Отъебись, — направив ложку на лучшего друга, он машет ею между сиреной и Чаном рядом с ним. — Расплата — сука, и мне причитаются некоторые публичные проявления чувств, учитывая тот случай, когда я застал вас двоих трахающимися на кухонном столе. На том самом, за которым я ел.        Усмехнувшись, Хёнджин возвращается к завтраку, ворча, что инцидент, о котором он говорит, произошел много лет назад и пора забыть о нем. Прежде чем Джисон успевает ответить, Минхо прижимается к его боку, предлагая откусить кусочек питахайи, и он отказывается от разговора в пользу еды. Жуя, он прижимается к руке старшего и чувствует себя просто головокружительно. Последние несколько недель с Минхо были замечательными, а теперь, когда доктор и Чан помирились, они снова могут собираться вместе.        После того как двое друзей вернулись с вечерней прогулки, напряжение между ними исчезло, и Феликс громогласно заявил, что откроет кафе рано утром, чтобы все восемь человек могли позавтракать. Джисон, который никогда не отказывался от бесплатной еды, сразу же согласился, поэтому Минхо тоже согласился, и вот они здесь. Семь самых дорогих ему людей собрались за столом и радуются общению. Он молится, чтобы шипучая эйфория в его груди не прекращалась.        Пока Минхо и Чан решали свои проблемы накануне вечером, Джисон был занят размышлениями о том, что ему следует делать со своими отношениями с доктором. Они не вешали никаких ярлыков, но он чувствует, что у них отношения, и Минхо обращается с ним именно так. За две недели доктор обращался с ним лучше, чем все его бывшие вместе взятые. Дни пролетали с огромной скоростью, его баловали, обнимали и трахали так, как он и не мечтал.        Иногда он просыпался в объятиях Минхо и задавался вопросом, как они здесь оказались, как все дошло до такого. После того как он застал Сонхва в доме доктора, он и представить себе такого не мог. Боль и унижение, которые он испытал, заставили его понять, что он уже слишком глубоко увяз. Если бы он лучше контролировал свои чувства и оберегал себя, не было бы так чертовски больно. Дни, предшествовавшие летней вечеринке, были мрачными. Его внутренний монолог представлял собой ураган самоуничижения и гнева.        Извинения Минхо и последующее признание выбили Джисона из колеи. Его сердце заколотилось, словно вырвавшись из глубокой впадины океана на солнечный берег. В ту ночь он сбежал от страха. От страха перед тем, что произойдет, если он позволит себе почувствовать, опустить барьеры и быть достаточно уязвимым, чтобы признаться вслух, что он ему тоже нравится. Вернувшись домой, он ходил туда-сюда, борясь с собой, прежде чем наконец принял решение.       Он должен был узнать. Несмотря на то, что Минхо пробудет на острове еще несколько недель, Джисон должен был попытаться. Неуверенность и сомнения больше не могли быть цепями, сдерживающими его. То, что последовало за этим, было лихорадочным сном. Эмоционально, душевно и физически он упал в Минхо и приземлился в мягкие глаза, заботливые руки и отдающее сердце. Минхо принял всего Джисона и держал его так, будто он был драгоценностью.        В ту ночь Джисон сдался. В объятиях старшего он обнаружил, что они — зеркальные отражения друг друга, и встретившись, они идеально совпали.        На следующий день Минхо спас жизнь Хёнджину, и если раньше Джисон думал, что любит его, то теперь он точно это знал. Зарождающийся росток любви расцвел лепестками обожания и благоговения, когда Минхо боролся за жизнь его лучшего друга. Охваченный паникой, он наблюдал за тем, как доктор быстро начал действовать, и только благодаря многолетнему опыту Минхо и его природному таланту Хёнджин остался жив. Он сомневается, что доктор Бэ смог бы провести операцию и сохранить жизнь сирене.        Минхо не был похож ни на кого из тех, кого Джисон встречал раньше, и с каждым новым днем его чувства только усиливались. Его затаенные страхи были отброшены, а ночи посвящались наслаждению. Ни один сантиметр его кожи не был позабыт, его плоть и кости теперь помечены отпечатками рук Минхо. Старший был одержим желанием сорвать крик с припухших от поцелуев губ и увидеть слезы на глазах Джисона. На жемчужинах, которые он подарил мужчине, можно было бы заработать сотни тысяч. Их простыни и подушки были усыпаны следами страсти после секса.        Но как бы Джисон ни наслаждался телом Минхо, больше всего ему нравились их простые разговоры. Не раз ночное небо окрашивалось в рассветные тона, пока они лежали в постели и узнавали друг друга. Нежные пальцы Минхо касались его ягодиц и бедер, пока он рассказывал о своем детстве. О том, как повлиял на него развод родителей, о душевной боли, которую он испытывал, будучи невидимкой для своей матери. Он рассказывал о своем отце и врачебных историях, которые побудили его пойти по его стопам. Он поделился своей тайной любовью к танцам, а также тем, какую радость он испытывает, когда кормит кого-то едой, для приготовления которой он приложил немало усилий.        Эти ночные разговоры по душам позволили Джисону почувствовать себя уязвимым. Его одинокая душа ожила, когда он открылся и рассказал о прошлых страданиях и правде, которую он годами копил в себе и скрывал от любовников. О своей любви к местным жителям, но и об огромном грузе ответственности, который ложится на его плечи. Он рассказал о том, каково это — быть сиреной, и о том, что в море он находит всепоглощающий покой. О своих страхах за русалочий народ и будущее их вида. С Минхо он чувствовал себя в безопасности, его понимали настолько, что он и не думал, что такое возможно.        Но при всей радости, которую он испытывает, он задается вопросом, является ли это счастье временным или вечным? В ту ночь, когда он бросился в объятия Минхо, он решил принять этого человека в любом качестве, в котором сможет им обладать. Наивное и недальновидное решение проблемы, которая таится в каждом их мгновении. Джисон живет в долг, и в какой-то момент кредитор, давший ему взаймы, постучится в дверь. И платой за это, как он опасается, станет его разбитое сердце.        Он знает, что должен что-то сказать. Они с Минхо проделали отличную работу, игнорируя пресловутого слона в комнате, но осталась всего неделя, и они больше не могут позволить себе жить на розовом облаке влюбленности.        В одном он уверен точно: хотя Аар и нуждается в докторе, Джисон нуждается в нем больше. Всеми фибрами своего существа он хочет, чтобы Минхо остался, чтобы вместе с ним жить на Ааре и посмотреть, что может принести их будущее. Но может ли он просить его об этом? Способен ли он потребовать от другого человека отказаться от всего, что он имеет ради него? Всего лишь за одно обещание обожать его, любить изо всех сил, что у него есть? Кажется, этого недостаточно.        Не тогда, когда Минхо ожидает столько всего в Сеуле. Карьера, ради которой он работал годами, деньги и престиж. Что значат красивые слова в сравнении с большими деньгами и репутацией? Он также должен учитывать, что, хотя Минхо и выбрал его на Ааре, но вариантов и разнообразия у него было совсем немного. Наверняка в Корее у доктора найдется множество кандидатур. Зачем Минхо довольствоваться Джисоном, если дома он может заполучить любого, кого захочет?        Желудок скручивает от одной этой мысли, и он желает, чтобы голоса в голове, изводящие его постоянными сомнениями, смилостивились над ним. Негативные мысли о себе только усиливают его боязнь поднимать эту тему. Вдохнув поглубже, он принимает осознанное решение отбросить внутренние споры еще на один день. Минхо уезжает только в следующий понедельник. У них в запасе девять дней.        Подцепив вилкой кусочек блинчика, он подносит его к Минхо, но замирает, когда раздается телефонный звонок, заглушающий громкую болтовню за столом.        Минхо в замешательстве сует руку в карман и достает устройство, которое он использовал для документирования своего пребывания на острове.        — Должно быть, он подключился к вайфаю в кафе, — глядя на номер, мелькающий на экране, старший морщит лоб. — Это сеульский номер, — нажав кнопку ответа, он подносит трубку к уху. — Алло?        Опустив голову, Джисон пытается создать видимость уединения, при этом напрягая свой слух.        ... Это доктор Ли...        ... О, да, я вас помню. Вы координатор операций у доктора Кима в Сеульском центре...        Нахмурившись, Джисон съедает кусочек, который он подготовил для Минхо, и его грудь сжимается от напоминания о шикарной работе этого человека. Почему они звонят, когда он в отпуске?        ... Хм? Подождите? Вернуться?! Я должен приступить к работе только через неделю...        Еда, которую он жевал, растекается во рту, не желая проглатываться. ... Вип-пациент? Но...        От той половины разговора, которую он слышит, у него на ладонях выступают капельки холодного пота, а внутри все клокочет от ужаса. Они хотят, чтобы Минхо вернулся...        ... Я не понимаю. Если пациент относится к группе высокого риска, почему доктор Ким согласился на операцию? А если я нужен там на всякий случай, то...        Тишина в кафе давит на него со всех сторон. Каждый сидящий за столиком слушает, как Минхо спорит по телефону с координатором о своей работе. Под столом рука Хёнджина ложится на его колено. Обеспокоенная хватка, заставляющая завтрак в желудке Джисона угрожающе зашевелиться.        ... Премия щедрая, но мой рейс только в следующий понедельник. Я не представляю...        ... Вы уже нашли для меня рейс?...        ... Да. Технически я могу быть там, но... Нет, я не отказываюсь, я просто...        Доктор покорно вздыхает, и у Джисон по спине пробегает холодок.        ... Конечно, да, да. Я разберусь с этим. Спасибо, я приеду...        Вилка, которую Джисон держал в руках, с грохотом падает на стол, когда Минхо сбрасывает звонок. По краям его зрения ползет темнота, а кончики пальцев покалывает. Признаки панической атаки. Прикусив внутреннюю сторону щеки, он пытается побороть приступ, но в груди уже нарастает невыносимое давление.        Оглянувшись, он обнаруживает, что Минхо пристально смотрит на него. В напряженном взгляде появилась грусть, которой не было несколько минут назад. Не отводя взгляда, мужчина говорит:        — Чан. Мне нужно, чтобы ты связался с Чарли и сообщил ему, что я вылетаю в Сидней в среду утром. Мне нужно вернуться в Сеул.        Эта просьба стала для него ударом под дых. Доктору даже в голову не пришло сначала поговорить об этом с Джисоном. Сжав руки в кулаки, он застывает на месте, когда Минхо поднимает руку и проводит костяшками пальцев по его челюсти. От этого едва ощутимого прикосновения по коже пробегают мурашки, а счастье, которое он испытывал несколько секунд назад, угасает.        — Сон-а, я...        Боль и паника взрываются в его грудной клетке, и теперь он не может дышать. Легкие сжимаются, а горло сдавливает тяжесть невысказанного вопроса, который теперь уже поздно задавать. Девять дней сократились до трех. Он резко встает, и ножки его стула со скрежетом скользят по полу кафе. Рука Минхо остается в воздухе, когда Джисон делает шаг назад. Выражение боли на лице мужчины подстегивает вспыльчивость сирены. Из-за чего старший испытывает боль? Он уезжает, как и обещал в свою первую неделю пребывания на острове.       «Когда закончится мой отпуск, я уеду». Именно эти слова он произнес, казалось бы, целую вечность назад.        Не в силах справиться с разбитым выражением лица мужчины и сочувственными взглядами его друзей, Джисон резко разворачивается на пятках и выбегает за дверь кафе. Его место назначения — единственное место, которое, как он надеется, принесет ему облегчение. Океан.        — Джисон! — голос Минхо раздается у него за спиной.        Блядь! Он не думал, что за ним кто-нибудь последует.        — Джисон! Пожалуйста, подожди, нам нужно поговорить.        Притворяясь, что не слышит его, он ускоряет шаг. Его ноги уже идут по кратчайшему пути к пляжу на стороне местных жителей.        — Стой!        Рука хватает его за запястье, заставляя остановиться, и он разворачивается, отталкивая Минхо. Старший ошарашен таким поступком.        — Зачем ты преследуешь меня?! — кричит он. — Нам нечего обсуж...        Минхо с дикими глазами бросается вперед, снова хватая его за запястье:        — Поехали со мной!        Работа мозга останавливается, чувство такое, будто Божья рука обрушилась и ударила Джисона.        — Что?! — спрашивает он не потому, что ослышался, а потому, что вопрос просто нелепый. Его мозг не может осознать, чего именно хочет от него этот человек. Минхо... не хочет оставаться на Ааре, а реально хочет, чтобы Джисон поехал с ним? В голове проносятся лица местных жителей, людей, которых он любит, но никогда больше не увидит. Людей, которым он ежедневно помогает. Далее в его голове проносятся воспоминания о том времени, когда он был в Сиднее. Воспоминания о панике, о постоянном когтистом страхе, из-за которого он стал немощным и даже не мог выйти на улицу. Вместо воздуха его легкие наполняются ледяной водой.        Нервно облизнув губы, Минхо подходит к нему настолько близко, что между ними могут поместиться только разбитые надежды и мечты Джисона.        — Поедем со мной, Сон-а. Живи со мной в Сеуле. Я смогу поддержать тебя там. Ты мог бы работать со мной в клинике, или я мог бы оплатить твое возвращение в университет и получение докторской степени. Инчхон всего в нескольких часах езды. Мы могли бы каждую неделю ездить на пляж и...        — Пошел ты, Минхо! — прервав его, Джисон вырывает свою руку из отчаянной хватки. — Насколько эгоистичным ты можешь быть!?        — Эгоистичным? — в глазах Минхо появляется обида, и он повторяет его слова, как попугай. — Что?        Гнев Джисона усиливается, и он не обращает внимания на давление, растущее в его глазах. Руки немеют, пальцы начинают скрючиваться. Мышцы сводит от приступа паники, который он не может сдержать.        — Аар едва выживал с единственным медбратом на острове, а ты хочешь, чтобы я их бросил?! Ради тебя? Ха! — жестокий маниакальный смех вырывается из его сжатого горла. — Я рассказал тебе, что случилось в прошлый раз, когда я покинул свой дом, и ты хочешь, чтобы я сделал это снова. Зачем? Чтобы поиграть в семью в каком-то городе, в котором я буду чувствовать себя пришельцем?        На подгибающихся ногах он отступает назад, образуя между ними пространство. Пространство для дыхания и для скорби. Держа скрученные руки по бокам, он качает головой:        — Когда я пришел к тебе, то не питал никаких иллюзий относительно того, что между нами может быть, Минхо. Ты с самого начала дал понять, что твое пребывание здесь временно, и я принял это. Как ты смеешь просить меня отказаться от всего, что я знаю! Я нужен здесь, а тебе нужно вернуться в Корею.        Его сердце, окончательно сломанный орган, который всего несколько минут назад купался в тепле и сиянии ярких солнечных лучей, теперь выбросило на острые скалы. Его тело замерзает и гибнет в море, пока волны уносят прочь его робкие надежды на их будущее. Все это было ошибкой. Его оптимизм в их отношениях оказался раковой опухолью, поглотившей здравый смысл и самосохранение. Он должен был знать, что все закончится именно так. Что он никогда не станет одним из тех, кому повезло. Одним из немногих, кто нашел кого-то, кто ценит его превыше всего.        Он позволил себе быть ослепленным временным счастьем, но не более. Он рад, что так и не набрался смелости, чтобы попросить Минхо остаться. Без особых уговоров старший согласился уехать и, не подумав ни о Джисоне, ни об Ааре, попросил сирену поехать с ним. Он думал, что Минхо понимает его, видит его таким, какой он есть. Теперь же он понимает, что старший его совсем не знает.        — Это было весело, — срывающимся голосом говорит Джисон, готовясь к концу. Они достигли его. Прекрасная тропа, которая свела их вместе, расходится, и он должен защитить себя. Как и следовало с самого начала. Все мысли о том, чтобы попросить Минхо остаться на Ааре, развеялись. Попросить доктора остаться — значит проявить тот же эгоизм, в котором он его обвинил. — Давай прекратим все здесь.        У Минхо приоткрывается рот и округляются глаза.        — Что...        Ему физически больно говорить. Его голосовые связки превращаются в камни, пока он эмоционально отстраняется:        — Между нами нет ничего особенного, Мин. Правда, и ты это знаешь. Мы хорошо провели время, секс был прекрасным, но давай не будем притворяться, что было что-то большее. Тебя ждет своя жизнь, а меня — своя. Единственная причина, по которой ты здесь, —это то, что Чан солгал тебе, и теперь, когда Джинни стало лучше, ты можешь уезжать. Тебе нужно подготовиться к обратной дороге, а мне нужно пойти в клинику и изменить расписание. Есть пациенты, ожидающие приема в среду, и их нужно перенести на начало недели.        Лицо Минхо становится серьезным, челюсть напрягается.        — Клиника? Это то, о чем ты беспокоишься?        — Да, хён, это то, о чем я беспокоюсь, потому что через три дня ты уедешь, а все остальные все еще будут здесь, — он хочет сказать: «Я все еще буду здесь, всегда буду здесь...», но, прикусив губу, сдерживается, у него есть всего несколько секунд, прежде чем он потеряет контроль над собой. — У меня много работы, а ты должен провести оставшееся время с Чаном. Увидимся в клинике.        Повернувшись, Джисон срывается с места и исчезает в густых тропических зарослях. Задержав дыхание, он испытывает облегчение, когда не слышит звуков, свидетельствующих о том, что за ним кто-то следует. Разбитое выражение лица Минхо ему не совсем понятно. Их конец неизбежно должен был наступить. Поскольку никто из них не желал уходить или оставаться, все в конце концов развалилось бы. Сегодняшний день стал для них необходимой дозой реальности. Сказка, в которой они жили последние две недели, пришла к своему неизбежному завершению. Закончив ее сейчас, они избавят себя от лишних привязанностей.        На Ааре все было в порядке до приезда Минхо, и все будет нормально, когда он уедет. Боль пульсирует в области сердца, и, замедлив шаг, он хватается за грудь. Местные жители прекрасно обойдутся без Минхо... но что будет с Джисоном?        Продираясь сквозь ветви деревьев, он видит море, и последние сдерживающие эмоции силы покидают его. У него вырываются захлебывающиеся рыдания, и он бросается за ряд валунов, чтобы раздеться. Быстро осмотревшись, он убеждается, что туристов поблизости нет. Чужаки, скорее всего, еще спят, не подозревая, что где-то на острове разбивается чье-то сердце. Этот разбивающийся звук тихий, хотя казалось, оно должно кричать.        Нырнув, он отплывает достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченным, и меняется. Мгновенное облегчение, которое он обычно испытывает, возвращаясь домой, отсутствует. Вода ощущается не такой освобождающей, а больше напоминает ил, по мере того как он с трудом плывет все дальше и глубже. Опустившись на дно, он ложится на песок, глядя на сверкающие отблески солнечного света, падающего на поверхность, и чувствует боль.        Чувства, адаптированные к океану, ощущают знакомые вибрации воды, и он поворачивает голову, замечая, что Хёнджин плывет к нему. Хотя он молчит, выражение глаз его друга говорит за него. Мне жаль. Ладонь обхватывает его лицо, и мужчина убирает со щеки жемчужинку, соскользнувшую из глаз Джисона. Хёнджин ложится рядом с ним, взяв его за руку, и в этом знакомом чувстве есть что-то успокаивающее. Так они делали в юности, когда один или другой оказывался потерянным и его нужно было вернуть.        В океане, в их настоящем доме, все ощущается не так напряженно. Необъятные морские просторы смягчают их боль до тех пор, пока она не становится вполне преодолимой. Но в этот раз это не работает. Спокойствие, которое он обретает здесь, уступает место полному хаосу внутри него. Он был обречен с самого начала. Он бросился в объятия Минхо, зная, что старший слишком великий для жизни на Ааре, но, несмотря на это, ему хотелось стать для него достаточным. Достаточным, чтобы сделать невозможное реальным, но это было бесполезно. Рыба может полюбить птицу, но у нее никогда не вырастут крылья, чтобы летать. ***        С тревогой сжимая кулаки, Джисон шагает по опасной тропинке к месту, куда ему совершенно не следует идти. С тех пор как он порвал все отношения с Минхо, доктор практически не разговаривал с ним. Последние два дня в клинике прошли в напряжении: они работали вместе до позднего вечера, чтобы успеть принять каждого местного жителя до завтрашнего отъезда доктора. Резкий контраст между их отношениями на предыдущей неделе и тем состоянием, в котором они находятся сейчас, причиняет боль.        Всего несколько дней назад доктор затаскивал его в пустые смотровые кабинеты, чтобы провести время вместе. Их голодные губы и руки не могли продержаться и часа без подпитки. Но теперь это в прошлом. Томительные прикосновения и взгляды, когда они проходили мимо друг друга в коридоре, исчезли. Минхо больше не проводил обеденный перерыв в комнате отдыха, предпочитая возвращаться к себе домой. После работы они больше не обсуждали, как проведут совместный вечер. Никаких больше ночей, проведенных за совместным просмотром аниме или чтением манги. Как только они заканчивали работу, старший переодевался и уходил, не сказав ни слова. Джисону хочется злиться, но он это заслужил. Это было его решение — закончить все, хотя еще оставалось время.        Слухи об отъезде доктора распространились по острову, и теперь Джисону приходилось бороться не только со своим огорчением, но и с разочарованием местных жителей. Жалостливые взгляды пациентов так же неприятны, как и молчаливое поведение Минхо. Они никогда не признают этого, но он уверен, что они надеялись, что Джисон станет для мужчины якорем, который удержит его на Ааре. Он снова их подвел. Слова благодарности и прощания с доктором, произнесенные шепотом, были как нож в сердце. С каждым печальным взглядом и сочувственным похлопыванием по спине Джисона его отчаяние росло.        Возвращение в свой дом и ночной сон в одиночестве превратились для него в пытку. Его разум не мог успокоиться, повторяя по кругу то самые счастливые их моменты, то самые худшие. Как-то раз Минхо рассказал о своей тайной страсти к танцам, а Джисон назвал его лжецом. Пытаясь доказать свою правоту, старший включил трогательную песню и закружил Джисона в медленном танце прямо посреди гостиной, а через несколько минут трахнул его там же, на полу.        Был вечер, когда они совершили ошибку, решив сыграть в карты, и выяснили, что оба слишком склонны к соперничеству, чтобы играть друг против друга. Простая игра в уно превратилась в перебранку, и им пришлось разойтись в разные дома, чтобы успокоиться. На следующий день они смеялись над этим, когда Джисон признался, что на самом деле спрятал в кармане запасные четыре карты.        Однако чаще всего он вспоминает ту ночь, когда они с Минхо занимались сексом на пляже. Та ночь была незабываемой. Джисон открылся, поделился своими самыми глубокими страхами и получил в ответ утешение и любовь. Он никогда не забудет взгляд мужчины, когда тот целовал его заплаканное лицо и называл скрытым сокровищем Аара. Как и ощущение рук доктора, доставлявших ему удовольствие, доступное только сиренам-омегам. Минхо даже представить себе не мог, что значила для него та ночь. К нему прикасались в его естественной форме и занимались любовью в океанских волнах.        В мгновение ока Минхо освободил для себя место в жизни и сердце Джисона. Это несправедливо. Все, что дорого сирене, было помечено мужчиной. Его дом, его друзья, его тело. Он хотел бы, чтобы Минхо никогда не приезжал на Аар. Было бы лучше никогда не знать, что такой человек, как доктор, существует для него. Человек не может скучать по тому, чего у него никогда не было. А Джисон будет скучать по нему... уже скучает.        Хотя мужчина все еще на Ааре и совсем недалеко от него, он тоскует по нему. Эта тоска и привела его сюда...        Поднимаясь по ступенькам, ведущим с пляжа на заднюю террасу Минхо, он чувствует, что нервы, из-за которых он так далеко зашел, начинают сдавать. Это ошибка. Они порвали все отношения, и вот он снова собирается разбередить эту рану, но он не может не увидеть его еще раз. А утром Минхо улетит на самолете и навсегда исчезнет из жизни Джисона. Неважно, какой урон это нанесет его все еще кровоточащему сердцу, ему нужно это...в последний раз.        Дрожащей рукой он тянется к дверной ручке, молясь, чтобы доктор вдруг не начал запирать дверь, которую раньше никогда не запирал. Уплотнитель трещит, и он вздыхает с облегчением. Распахнув стеклянную дверь, он оказывается в спальне, где его ждет темнота. Зайдя внутрь, он с тихим щелчком закрывает дверь и через несколько секунд слышит шорох простыней. Включается теплый желтый свет, и он замирает, прислонившись спиной к стеклу, когда на него устремляется темный взгляд.        Покусывая нижнюю губу, он ждет, пока Минхо молча разглядывает его. Нет нужды в словах, тот знает, почему он здесь, одетый только в халат, который был на нем в тот первый раз, когда он бросился в объятия Минхо.        Он развязывает поясок на талии, и единственный предмет одежды, защищающий его, падает на пол, он чувствует, как возбуждение зарождается внутри него, а слезы текут по ресницам. Пока старший принимает решение, сердце Джисона начинает бешено колотиться. Откажет ли ему Минхо? Вечность пролетает в мгновение ока, и его колени подгибаются, когда старший поднимает руку, раскрывая ладонь в знак разрешения.        Преодолев небольшое расстояние между дверью и кроватью, Джисон за секунду оказывается на матрасе, а затем забирается на колени к Минхо, и в его губы впиваются обжигающим поцелуем, от которого перехватывает дыхание. На языке ощущается привкус соли, но это его не останавливает. Он готов выпить океан собственных слез, лишь бы в последний раз насладиться этим. Прикосновение больших пальцев к его щекам размазывает дорожки слез прямо по сердцу, и он тает.        — Сон-а...        По комнате проносится его имя, сказанное шепотом, и он вздрагивает, когда ладонь ложится ему на грудь прямо над сердцем.        — Сон-а... — отстранившись, Минхо пригвождает его к месту темными глазами. — Твое сердце колотится как сумасшедшее.        Покачав головой, он наклоняется для еще одного поцелуя.        — Не разговаривай... — ему нужно, чтобы мужчина послушал его и молчал. Если Минхо заговорит, то Джисон точно расколется надвое. Он сломается и будет умолять его остаться. Он скажет старшему, что любит его и нуждается, чтобы он остался на Ааре не ради кого-то другого, а ради него самого. Если он услышит его голос, то будет вынужден признать, что его сердце бьется, потому что так и должно быть. Если оно не будет колотиться в присутствии Минхо, то остановится совсем, и на этом все закончится.        Прижавшись к его губам, Джисон зарывается пальцами в длинные пряди волос. Зажмурившись, он подается бедрами вниз, прижимаясь задницей к Минхо и поглощая мужские стоны. Этого должно быть достаточно. Поскольку слова между ними так и не были произнесены, это лучшее, что он может сделать. Он молится, чтобы другой вкусил то, что он не может заставить себя произнести вслух. Чтобы по соприкосновению их ртов и прикосновению кожи доктор понял, что чувствует Джисон. Что он будет скучать по нему, постоянно думать о нем и вечно желать, чтобы у него выросли крылья.        Ногти проходятся по задней поверхности бедер Джисона, и он хнычет. Жжение довольно близко к боли, поэтому его глаза закатываются, а член дергается. Никто не должен знать его тело лучше, чем он сам, но Минхо знает. С самого начала он разгадал его секреты и нашел те места, которые заставляют его извиваться. Кончики пальцев пробегают по его ягодицам, и он вздыхает, когда они прижимаются к его входу.        Дразня сирену, Минхо проникает внутрь лишь кончиком одного пальца, а затем вынимает его. Все его тело дрожит, а рот приоткрывается, когда мужчина поднимает руку между ними и слизывает прозрачную смазку, оставшуюся там.        — Блядь, Сони...        Возбуждение и отчаянное желание взрываются внутри него, и он чувствует себя обезумевшим. Он сходит с ума от того, как сильно его заводит другой и как сильно он нуждается в этом. Это так охуенно больно. Подавляя рыдания, он прижимается к Минхо, срывая простыни, разделяющие их. Жемчужинки падают на хлопок, когда он убирает одеяла и снимает с мужчины спальные шорты. Обнажив твердый член, он обхватывает его рукой, наслаждаясь сдавленным хрипом, который издает Минхо. Вздох старшего звучит музыкой для его ушей, когда его ладонь вспоминает каково это, держать его в кулаке.        — П-помедленнее, Джисон.        Отдавшись жгучему, ноющему желанию в груди, он не слушает. Не сейчас, когда они снова вместе, а время стремительно ускользает. Быстрее надрачивая старшему, он вскрикивает, когда тот шлепает его по бедру. Ногу покалывает от удара, и, подняв голову, он видит, что глаза Минхо прищурены, а губы плотно сжаты от раздражения.        — Нет, — схватив Джисона за запястья, Минхо заводит руки младшего ему за спину, удерживая на месте. — Ты не будешь торопить события. А теперь, замри.        Властный тон мужчины не оставляет места для возражений, и мозг Джисона затуманивается. Член твердый и пульсирующий, и он скулит, когда единственная стимуляция, которую он получает, — это дорожка медленных поцелуев на груди. Он хочет возразить и вырваться. Минхо не торопится, хотя времени у них катастрофически мало.        — Мин-ахх... — зубы прикусывают бутон соска, и по позвоночнику Джисона прокатывается вспышка боли. — Черт, мммфм...        Держа запястья младшего одной рукой, Минхо использует другую, чтобы вновь погладить его по дырочке. Давления на тугое колечко достаточно, чтобы оно дернулось в предвкушении, и из него вытекла смазка.        — Ты думал, что придешь сюда и что? Прямо скажешь, как все будет? — голос Минхо хриплый. Сиплый от желания и с нотками гнева. Оставляя красные засосы на ребрах Джисона, он наклоняется вперед, опускаясь еще ниже. — Ты пробрался в мой дом, уже мокрый для меня, и пытаешься вести себя так, будто ты тут главный? Приказываешь, блядь, мне молчать?        Потянув за запястья сирены, Минхо заставляет Джисона выгнуть спину. Мышцы на ногах дрожат, бедра напрягаются от того, что он стоит на коленях и прогибается назад. Рука доктора, обхватывающая его, и крепкая хватка на запястьях — основная сила, не дающая ему упасть.        — Аахххх!        Резкая боль вспыхивает в бедре, и, дернувшись, он видит, как зубы Минхо вонзаются еще глубже. Старший впивается в его плоть, а затем проводит языком по красным ранкам. Сосредоточившись на его рте, он не замечает, как пальцы нажимают сильнее на его дырочку, до тех пор пока ободок не растягивается, принимая в себя сразу два пальца.        — Минхо!        Слезы, которые поначалу текли от грусти, сменяются слезами восхитительного удовольствия и боли. Губы смыкаются вокруг его члена в тот же момент, как пальцы толкаются в простату, и Джисон вскрикивает. Его тело напрягается, когда старший спускается до основания, облизывая и посасывая. Голова запрокидывается назад, и он застывает в этой позе, отчего слезы скатываются по вискам. Его пальцы немеют, ноги теряют силу, и все, о чем он может думать, —еще, еще, еще.        Минхо жестче двигает рукой, и дыхание сирены превращается в высокие жалобные крики.        — Мин, Минхо, пожалуйста!        Тепло захлестывает его, и перед глазами все мутнеет. Удовольствие разливается по венам, когда мужчина проникает языком в щель на головке.        — Отпусти меня! Пожалуйста, пожалуйста, хён. Я н-не могу больше стоять! — ноги практически не держат его, и он умоляет об освобождении, и каким-то чудом это срабатывает. Крепкая хватка вокруг его запястий исчезает, и его подтаскивают вперед, чтобы он мог прислониться к плечу Минхо.        Уже обессиленный, он тяжело дышит, пока мужчина продолжает трахать его пальцами. Вход Джисона жадно сжимается вокруг них каждый раз, когда старший вынимает и погружает их обратно. Кончик его члена трется о грудь Минхо, оставляя на его коже мазки предэякулята.        — Ты слышишь это, малыш?        Джисон сдерживает громкое дыхание, и его лицо вспыхивает от звуков хлюпанья смазки и движения пальцев в нем.        — Так красиво, ты так хорошо звучишь для меня.        Грязная похвала распаляет его желание, и, ради всего святого, все, чего хочет Джисон, — это сесть на толстый член этого мужчины. Он жаждет почувствовать себя наполненным. Чтобы Минхо растянул его и погрузился глубоко внутрь. Погруженный в наслаждение, он сможет отвлечься от обратного отсчета времени. Освободиться от границ, установленных географией и противоположными желаниями.        — Хён, т-трахни меня сейчас. Пожалуйста!        — Ты так сильно этого хочешь, да? — шлепок приземляется на его задницу. — В тебе всего два пальца, а ты хочешь меня сейчас? Будет больно...        — Да, да, т-так охренительно сильно! Хочу, чтобы было больно... — царапая плечи Минхо, он раздвигает ноги, давая понять, что хочет этого. Он достаточно подготовлен, чтобы принять его.        Освободив руку, Минхо проводит пальцами, покрытыми смазкой, по ребрам Джисона. Доктор проводит языком по влажным следам, и его голос теряет свою твердость:        — Ох, малыш... уже больно...        Смена тона выбивает Джисона из колеи, и он замирает. Что именно больно? Что он имеет в ви...        —Акк!— Джисон удивленно вскрикивает, и его спина упирается в матрас прежде, чем он успевает озвучить свое замешательство. Правая нога оказывается на плече Минхо, левая ступня упирается в противоположную сторону, а перед глазами вспыхивают звезды. Прежде чем Джисон успевает осознать произошедшее, рот старшего оказывается прижат к его дырочке.        — Блядь, блядь!        Ногти впиваются в мягкую плоть раздвинутых ягодиц, когда Минхо приподнимает его за талию, удерживая над кроватью. С трудом дыша, Джисон хватается за простыни, пытаясь удержаться, пока его практически пожирают. Зрение расплывается от слез, и он как в тумане наблюдает за тем, как Минхо погружает в него горячий язык, а затем вытаскивает его, чтобы облизать сочащуюся из него смазку. Влажная мышца напрягается для большего давления, чтобы потом снова погрузиться в него. Зубы царапают его вход, когда мужчина опускает его, и он упирается поясницей в матрас, пока руки старшего доводят его до исступления.        Его крики звенят у него в ушах, когда пальцы сжимают сосок, а ногти царапают бедро.        — Минхо! — неконтролируемо извиваясь, он всхлипывает, пока Минхо разбивает его на части. Его тело превратилось в длинную слабую ленту, которую разматывают и вновь сворачивают рот и руки мужчины. Минхо и раньше вылизывал его, но этой ночью что-то кажется другим. Присутствует голод, которого раньше не было. Неистовое желание обладать им, от которого сердце заходится в бешеном ритме.        Качнув бедрами, он чувствует, как кончик носа Минхо упирается ему в яички, а мужчина наклоняет голову для удобства. Глаза Минхо распахиваются, и его темный взгляд кажется убийственным и напряженным, когда встречается с его глазами. Под таким пристальным взглядом Джисон чувствует себя беззащитным. Несколько дней назад он покончил со всем этим, только для того, чтобы вновь оказаться в объятиях доктора. Очередной провал... Распластанный, нуждающийся и обнаженный, он сомневается, удалось ли ему вообще обмануть его.        Оставив поцелуй на разработанной и трепещущей дырочке Джисона, Минхо проводит языком полоску от его входа до яичек. Мужчина уделяет особое внимание мягким шарикам, втягивая в рот сначала один, а затем другой, одновременно проводя ладонью по головке члена Джисона, размазывая предэякулят, который беспрерывно вытекал из него.        Усевшись обратно на колени, Минхо отрывает лицо, покрытое смазкой, и не делает ни единого движения, чтобы стереть ее. Олицетворение греха и похоти смотрит сверху вниз на Джисона, и он чувствует себя слабым, безвольным и готовым на все, что другой готов дать.        Схватив Джисона за ногу, Минхо притягивает его к себе, и от легкости, с которой он это делает, по венам сирены пробегает электрический ток. Этот мужчина не имеет ни малейшего права быть таким горячим... таким идеальным... таким прекрасным...        — Теперь я дам тебе то, что ты хочешь.        Дырочка сжимается в предвкушении, Джисон пытается контролировать дыхание, пока Минхо, удерживая его за лодыжки, разводит ноги в стороны, предоставляя себе полный доступ. Головка толстого члена упирается в его влажный вход, и он хнычет от ощутимого давления. Задействовав только язык и два пальца для подготовки, Джисон знает, что то, что последует дальше, будет больнее обычного... и он хочет этого. Ему нужно, чтобы боль от того, что Минхо доведет его до предела, впечаталась в его мозг.        Успокаивающе проведя ладонью по внешней стороне ноги, Минхо вновь ловит взгляд Джисона. Томный взгляд, которого он так жаждал, затягивает его в плен, а рот старшего открывается:        — Помни, ты сам попросил об этом. Мой прелестный омега.        Одним толчком Минхо погружается в него до основания, и Джисон кричит. Волна эмоций когтями впивается в его грудь, и он чувствует, как из него вытекает больше смазки, чем когда-либо прежде. Жар разливается по сердцу, и одна за другой жемчужинки падают из его слезных протоков, а жжение от них вызывает реку слез. Тяжело дыша, он тянется вперед, обхватывая рукой бицепс мужчины. И у него перехватывает дыхание при виде острых ногтей, похожих на когти сирены, впивающихся в руку мужчины. Что, блядь, происходит?        Сверху доносится сдавленный звук, и, взглянув на Минхо, он видит, как тот потрясенно открывает рот.        — Джисон... — дрожащая ладонь ложится на его щеку. — ...У тебя голубые глаза.        — Мои? Что... нххх...        Джисон, дрожа всем телом, забывает, как складывать слова, когда Минхо толкается в него. Толстый член мужчины растягивает и стимулирует его чувствительные нервы.        — Такое уже случалось? — голос старшего напряжен. О удовольствии, которое тот испытывает, находясь в Джисоне, свидетельствуют пот, выступивший на лбу, и ошеломленное выражение лица. Пальцы дрожат, когда он проводит рукой по плечу сирены, и, моргнув,младший замечает скопление розовых чешуек, выступивших на его коже.        — Н-нет... — сотня эмоций, большинство из которых он никогда раньше не испытывал, бурлит внутри него, превращаясь в затягивающий водоворот. — Меня еще никто так не называл.        На губах доктора появляется ошеломляющая улыбка, и Джисон поражается привлекательности этого мужчины. Богоподобная красота, которой он недостоин.        Опираясь на локти, Минхо наклоняется, чтобы коснуться губами его шеи. И от этого действия эмоции внутри него накаляются до такой степени, что Джисон боится, как бы они не вырвались наружу и не оставили их обоих разрушенными.        — Ты прекрасен, Джисон.        Одного этого комментария достаточно, чтобы поразить его, но в сочетании с тем, как Минхо отводит бедра назад, заставляет Джисона зажмуриться. Его спина выгибается, голова запрокидывается в сторону, а по позвоночнику пробегают молнии удовольствия.        — Такой чертовски красивый. Мой драгоценный омега...        Услышав это снова, дырочка сирены рефлекторно сжимается, его тело цепляется за мужчину внутри него и не желает отпускать. Джисон уже не знает, отчего у него текут слезы. Возможно, они вызваны экстазом, нарастающим внутри него, ведь Минхо отводит бедра назад, а затем толкается вперед, стимулируя его простату. Или же они — результат их занятия любовью и того, что Минхо только что заявил на него свои права. Человек не мог иметь ни малейшего представления о том, что он только что сказал.        Обращаться к сирене по вторичному гендеру обычно принято только в браке. Такое ласковое обращение считается проявлением своих прав партнером, которого сирена выбрала на всю жизнь. Конечно, Джисона никогда раньше так не называли. Он никогда не любил так, как сейчас, и все, что он хочет, — это иметь возможность сказать это в ответ. Назвать Минхо своим и знать, что то, что между ними, — настоящее, прочное.        Жестоко, что именно сейчас он слышит это в первый и, возможно, в последний раз. Ни с кем другим так не было. Так легко и непринужденно. Его разум плывет, как сахарная вата, а тело течет, как прорванная плотина. Минхо поджег его, клетки его тела пылали для одного человека. Его план — в последний раз оказаться в руках мужчины — провалился, и он оказался в огненной ловушке.        Вместо того, чтобы забыться в их страсти и убежать от своих чувств, теперь он чувствует больше, чем когда-либо. Пульсацию и движение члена Минхо, шлепки их кожи друг о друга, хватку пальцев на его лодыжках и тяжелое дыхание мужчины. Он чувствует, когда прикосновения его любовника сменяются с грубых на нежные. Руки, ласкающие его, больше не оставляют синяков, а лишь трепетно поглаживают. Темп толчков Минхо меняется с быстрого и жесткого на медленный и глубокий.        Они много раз занимались сексом, когда между ними было все хорошо, но никогда так, как сейчас. Взгляд Минхо никогда не был таким нежным, а его слова — такими ласковыми. Обычно балансируя на грани между удовольствием и болью, старший постепенно накалял напряжение, пока Джисон окончательно не выбивался из сил и не начинал умолять. Рыдая и моля его сделать хоть что-нибудь, но сегодня ночью нет никаких издевательств и контроля.        Сегодня все просто, открыто. Интимная близость в самом прямом смысле этих слов. Просто два человека, обнаженные и открытые друг другу, отдающие все, что у них есть. Берущие и получающие все лучшее от своего партнера.        Двигаясь в Джисоне, старший не сводит с него глаз. Они оба не в силах отвести взгляд, пока лежат вместе прямо перед самым концом того, чем бы они ни были. Это больно в прекрасном горько-сладком смысле. На короткое время Джисон воспарил на десятки километров ввысь и обрел рай на земле.        Осторожно запустив свои пальцы с острыми ногтями в волосы парня, он притягивает Минхо к себе. Его прежнее желание трахнуть себя членом мужчины сменяется острой потребностью быть ближе. Быть грудью к груди, дышать одним воздухом и прижиматься настолько плотно друг к другу, чтобы перестать существовать как отдельные организмы.        Он соединяет их рты и мечтает, чтобы это был не конец, а новое начало. Если бы он только знал, как использовать любовь, которой они занимаются, чтобы создать такое начало. Рука Минхо скользит под шею сирены, и теперь они еще ближе. Каждый сантиметр его загорелой кожи сливается с кожей доктора. Член зажат между их животами, и он чувствует, как накатывает первая волна кульминации, и ему хочется, чтобы этого не произошло. Когда все закончится, наступит и их конец.        Медленный толчок, проехавший по простате, заставляет его закрыть глаза, и он шумно выдыхает в рот мужчины. Его душа разрывается на части, когда он кончает себе на живот и грудь. Минхо стонет от того, как крепко сжимается вокруг него Джисон, и перехватывает инициативу в поцелуе. Вылизывая рот младшего, их языки встречаются и переплетаются друг с другом до такой степени, что он не знает, где кончается один и начинается другой. Двое становятся одним целым, существуя в одном пространстве и едином дыхании.        Обхватив талию мужчины своими ногами и прижавшись к его груди, он чувствует, как темп Минхо ускоряется ровно настолько, чтобы довести и старшего до края. Губы распухли от сильного поцелуя, и он чувствует вкус крови на языке, когда Минхо кончает глубоко внутри, наполняя его своим теплом. Тяжело дыша, они лежат в тишине, Минхо прижимается лицом к его шее, а Джисон обнимает его за плечи.        Приоткрытый рот осыпает его кожу ласковыми поцелуями, и он знает, что завтра на ней останутся следы. Красные пятна, рассыпанные по его торсу и внутренней стороне бедер. Призраки того времени, что они провели вместе. В ближайшие недели они поблекнут, и он знает, что каждый раз, когда они будут исчезать, часть его сердца будет разрушаться. Визуальное доказательство присутствия Минхо в его жизни исчезнет, а шрамы внутри останутся навечно.       Минхо целует розовые чешуйки, все еще мерцающие на плече сирены, и начинает говорить первым:        — Останешься со мной на ночь?        Зарывшись лицом в волосы Минхо, Джисон прижимается к нему еще крепче, чувствуя, как слезный проток горит от веса жемчужинки.        — Хорошо...        Устроившись в постели, Джисон вдыхает аромат своего возлюбленного, пока сон подкрадывается к его сознанию. Прижавшись щекой к груди Минхо, он впитывает тепло доктора и мечтает о том, чтобы эта ночь оказалась первой такого рода. Ночь, которая никогда не закончится. Рука, на которой покоится его голова, сдвигается, и он чувствует, как Минхо наклоняется к нему, после чего осторожно целует в лоб, вздыхая, и шепчет:        — Почему ты должен был быть таким идеальным?        Его кратковременный покой был разрушен вопросом, который он никогда не должен был услышать. ***        — Мин-а. Прости, но Чарли сказал, что не может больше ждать.        Голос Чана раздается рядом с ним, и, оторвав взгляд от грунтовой дороги, ведущей к лагуне, Минхо покорно кивает. Джисон не придет его провожать.        Проснувшись сегодня утром в постели в одиночестве, он должен был этого ожидать. Единственным доказательством того, что их совместная ночь не была сном, были несколько десятков жемчужинок, рассыпанных по простыне. Самую крупную из них он сохранил и сейчас надежно прячет в кармане. Она лежала на соседней подушке. На той, где остался отпечаток головы Джисона, крупная блестящая жемчужина с легким отливом розового. Точно такого же цвета, как чешуйки на плечах сирены.        Наклоняясь, он принимает объятия своего лучшего друга и улыбается сквозь боль.        — Даже несмотря на все, что случилось, хён, я рад, что ты пригласил меня сюда. Спасибо.        Зажатый в медвежьих объятиях Чана, силы покидают его.        — Я тоже рад, что ты приехал, Мин. Спасибо тебе за все. Тебе всегда рады здесь, и на этот раз я сдержу свое обещание и буду оставаться на связи.        — Лучше бы так и было. Мне нужны фотографии Хэ-Гоыль и информация о ее развитии, — хотя большая часть времени, проведенного на Ааре, была потеряна из-за его злости на Чана, Минхо чувствует радость, что уезжает, когда их дружба возобновилась. Отбросив обиду, он может оглянуться на их прошлое и на эту поездку, не омрачая своих воспоминаний. Погладив его по спине, Минхо отходит в сторону и смотрит на Хёнджина. На лице сирены блестят следы слез.        — Спасибо тебе за все, хён. За то, что помог родиться Хэ-Гоыль и спас меня. Нам повезло, что в нашей жизни есть такой человек, как ты.        Поцеловав блондина в щеку, Минхо нежно обнимает его:        — Береги себя и спасибо, что заботился о Чане все эти годы. Просто чтобы ты знал, ты далеко за пределами его лиги.        — ЭЙ! — оскорбленный возглас Чана заглушается смехом его мужа.        — Я обязательно напомню ему об этом в следующий раз, когда он пожалуется на мою стряпню, — Хёнджин бросает взгляд на дорогу, ведущую к лагуне, и хмурится. — Мне жаль, что он не пришел.        Покачав головой, Минхо решает не отвечать. Он не хочет говорить о Джисоне. Сирена дал понять о своих чувствах в день разрыва отношений... но Минхо все же надеялся, что он появится.        После быстрых объятий с заплаканными Феликсом, Чанбином и Чонином, он избегает встречаться взглядом с Сынмином, пожимая ему руку. Их разговор на пляже он неоднократно вспоминал. Уверенность мужчины, когда он рассказывал о своей жизни на Ааре, давит на Минхо. «Когда я думаю о том, что я приобрел, полюбив его, мои жертвы становятся незначительными».        — Береги себя.        Помахав в последний раз на прощание, он подхватывает с причала свою дорожную сумку и бросает последний взгляд на дорогу. Там его никто не ждет. Забираясь в плавучий самолет, он слабо улыбается Чарли и пристегивается. Это кажется нереальным. Последние два месяца были чем-то сюрреалистичным, на грани фантазии, в которой он жил жизнью другого человека.        Двигатели запускаются, и корпус самолета трясется. Вцепившись в подлокотники, он жалеет, что не взял с собой успокоительное. Разумнее было бы закрыть глаза, пока они не поднимутся над облаками, но он не может. Несмотря на то что он знает, как лучше поступить, его глаза устремляются в окно, выискивая там человека, который, как он знает, не появится. Живот сводит, когда маленький самолет вылетает из лагуны и двигатель с ревом поднимает его над поверхностью воды.        — Под сиденьем есть коробка с бумажными салфетками, — комментарий едва слышен за шумом самолета, и он переводит взгляд на Чарли.        — Простите?        Оглянувшись через плечо, пилот кивает в его сторону:        — Салфетки! Они под сиденьем. Для твоего лица!       Что? Его лица? Подняв руку, он удивленно моргает, обнаружив, что его щеки влажные. Когда он начал плакать? Тыльной стороной ладони он вытирает слезы и замирает, когда его глаза улавливают вспышку огненно-красного цвета, промелькнувшую среди голубого океана внизу. Неужели? Прижавшись к иллюминатору самолета, он вглядывается в волны в надежде увидеть это снова, но ничего нет. Мелькание рубиновых чешуек было таким быстрым, что он не уверен, было ли это вообще.        — Я держу салфетки под сиденьем, потому что многие туристы плачут, когда улетают! — кричит Чарли. — Все влюбляются в остров!        Грустный смех булькает в горле Минхо, потому что пилот абсолютно прав. Он и в самом деле влюбился...