Migrate to me (Мигрируй ко мне)

       Выйдя на заднюю террасу, Минхо слышит переливы гитарных струн и тихое мурлыканье Джисона. Эти звуки вызывают улыбку на его лице и умиротворение в уставшем теле. Поставив на стол тарелку с фруктами, которые он нарезал для них, он садится на свободный стул рядом с сиреной и позволяет усталости, накопившейся за неделю, покинуть его.        После родов Хёнджина и проведенной операции их график работы в клинике изменился. Сославшись на то, что Минхо простудился, они перенесли приемы, назначенные на начало недели, на четверг и пятницу, и таким образом проработали всю неделю. К счастью, местные жители не стали поднимать шум, но Минхо все же чувствует себя немного виноватым за эту ложь. Впрочем, это было необходимо, чтобы скрыть рождение сирены, но местные жители, которые были людьми, бросились готовить еду для доктора, думая, что он действительно болен. В конечном итоге все вышло как нельзя кстати. У Чана и Хёнджина теперь достаточно еды, чтобы хватило на пару недель, пока они осваиваются в роли родителей, и Минхо успел принять всех запланированных на эту неделю пациентов.        Что касается сирен, живущих на острове, то он должен отдать им должное. Прикрывая новоиспеченных родителей, они пустили по городку слух, что на материке скончался дальний кузен Чана и его назначили опекуном его новорожденного ребенка. Радуясь появлению на Ааре нового ребенка, никто из людей не подверг эту историю сомнению, и все с нетерпением ждут понедельника, когда прилетит Чарли, чтобы привезти малышку.        Правда, отвлечь внимание тех, кто присматривался к этой истории, помог еще один слух. Новость о том, что Минхо и Джисон встречаются, стала самой горячей сплетней на маленьком острове, и многие пациенты поздравили Джисона с тем, что он «подцепил» доктора. К большому удовольствию Минхо, они говорили об этом, когда он был в пределах слышимости, и видеть, как капризный медбрат краснеет и стесняется, было просто восхитительно.        Даже проработав все пять дней в клинике, он получил от этой недели на Ааре больше удовольствия, чем от любой другой. Доктор и медбрат находились в прекрасных отношениях, поэтому атмосфера во время приема пациентов стала как никогда приятной. И, конечно же, есть дополнительный приятный бонус: его ночи заканчиваются тем, что Джисон оказывается в его объятиях, а на языке ощущается его оргазм. С их первой ночи, проведенной вместе, Джисон постоянно оставался у него, и каждый вечер Минхо растворялся в райских объятиях.        Каждое утро дарит горькую сладость, когда ему приходится отрываться от прекрасной сирены, но и благословляет, поскольку сонное лицо Джисона быстро стало его любимым. Ежедневно будить медбрата с помощью оргазма — предмет его гордости. После этого, наблюдая за тем, как младший ковыляет в ванную на дрожащих ногах, неизбежно покрытых смазкой, он жалеет, что они не могут остаться в постели, прогуляв работу.        Его ненасытное влечение к сирене столь же пугающе, сколь и опьяняюще. Та же нужда, которая заставляет его прижимать мужчину к любой доступной поверхности, затуманивает его зрение. Будущее, которое он представлял себе в Сеуле, перестало быть ясным, и с каждым днем, проведенным в компании парня, оно становится все более мутным. Это поистине нелепость, рассматривать возможность бросить все, к чему он стремился, но в то же время он представляет, как возвращается в свою пустую квартиру в Сеуле, и его пальцы холодеют. Мысль о том, что он больше никогда не увидит потрясающую улыбку Джисона и не услышит его остроумных замечаний, вызывает у него тошноту.       Мысль о том, что у них больше никогда не будет такого дня, как сегодня... что каждое проходящее мгновение — последнее в своем роде... причиняет боль.        Наслаждаясь своим совместным субботним выходным, они провели спокойное утро, гуляя по роскошному тропическому лесу. С Джисоном в качестве гида они дошли до водопада, где искупались в лучах солнца. На обед они ели свежие фрукты, сорванные прямо с деревьев, названия которых он не знал. Звонкий смех сирены, когда Минхо сцеловывал сок с его губ — звук, который теперь выгравирован в его душе. Он не хочет, чтобы это заканчивалось, но в мгновение ока пролетела еще одна неделя. Его нерешительность не остановила вращение планеты.       Хочет ли Джисон, чтобы он остался? Хотя медбрат и признался, что Минхо ему нравится, это далеко не те чувства, которые могли бы побудить его остаться на Ааре. Он снова и снова прокручивает в голове все возможные варианты развития событий, но только два из них заканчиваются тем, что они вместе. Либо Минхо остается на острове, либо Джисон едет с ним. Время неумолимо утекает, и им нужно обсудить, кем они могут стать друг для друга, но в то же время Минхо боится нарушить хрупкое положение, в котором они находятся. Если он заговорит об этом сейчас, а Джисон отвергнет его, они потеряют то немногое время, что у них осталось.        Звуки гитары затихают, и, подняв голову, Минхо видит широко раскрытые темные глаза, устремленные на него. Освещенный полной луной, Джисон настолько красив, что заставляет его чувствовать себя слабым. Его привлекательность проявляется не только в чертах лица, но и в доброте и заботе, которые он проявляет по отношению к острову. Как может один человек быть таким... идеальным. Даже упрямый характер и дерзость младшего приводят его в дикий восторг.       Это несправедливо. Несправедливо, что Минхо так скоро начал испытывать такие чувства. Несправедливо, что он столкнулся с выбором, о котором не просил, и с путаницей, которая ему не нужна. Несправедливо, что однажды он планировал оставить свою карьеру и отправиться путешествовать по миру в поисках счастья, однако нашел его за годы до того, как был бы к этому готов, на крошечном острове в самой глуши.        — Ты хмуришься. О чем думаешь?        За простым вопросом кроется тяжелый ответ, и у Минхо сжимается горло. Заставив себя изогнуть губы в улыбке, он протягивает руку, и его пульс учащается, когда Джисон откладывает гитару, чтобы сплести их пальцы.        — Я думал о Чане, — это не совсем ложь, поскольку мысли о старом друге действительно не давали ему покоя.        Черты лица Джисона смягчаются после такого ответа. Его рука сжимается сильнее, и Минхо хочется плакать. Мягкая сторона сирены — это тот редкий дар, который ему особенно нравится.        — Ты готов простить его?        В голове проносятся воспоминания о том, как он держал в своих руках Чана... а душераздирающий крик старшего, когда сердце Хёнджина остановилось, эхом звучит в его ушах.        — Может быть. Не знаю. Трудно поддерживать свой гнев, когда я вижу, как сильно он любит Хёнджина. Рационально я понимаю, почему он поступил так, как поступил, но это не значит, что моя боль не обоснована.        — Ты так это видишь? — поджав губы, Джисон наклоняет голову в сторону. — Либо он поступил правильно, и тебе нельзя огорчаться, либо он оплошал, и ты можешь расстраиваться? Я не думаю, что все так однозначно. Иногда люди делают правильные вещи для себя, но в то же время это причиняет боль другим.        Выбрав ломтик папайи, Джисон наклоняется и предлагает ему. Открыв рот, Минхо откусывает кусочек и жует, размышляя.        — Я не вмешивался в это, так как считаю, что только ты сам можешь решить, что делать дальше, но, если уж на то пошло, я думаю, тебе стоит поговорить с ним, — Джисон предлагает еще один ломтик фрукта, но Минхо отказывается, качая головой. Он приготовил этот перекус, чтобы удовлетворить свой новый кинк — наблюдение за тем, как сирена ест. Положив кусочек между своими губами, Джисон улыбается, наслаждаясь вкусом, и сердце Минхо замирает.        — Хотя в чем-то я могу тебя понять. Когда Чан впервые приехал на Аар и познакомился с Хёнджином, я тоже злился на него. Но, увидев, как им хорошо вместе, в конце концов, я проникся к нему симпатией. Трудно злиться, когда видишь, как сильно они дорожат друг другом.        — Тебе не нравился Чан?        Сморщив нос, Джисон фыркает и смеется:        — Я вообще не люблю чужаков, а тут этот светловолосый австралиец появляется из ниоткуда и пытается закадрить моего лучшего друга. Что ты думаешь? Я вообще не хотел видеть тебя на острове, несмотря на то, что твой визит был связан со спасением жизни Хёнджина и родами.        Такой прямолинейный ответ вызывает у Минхо смех. Медбрата не обвинишь в том, что он щадит чувства человека.        — Почему ты так не любишь приезжих? Туристы помогают поддерживать экономику. Неужели только из-за тайны сирен?        Улыбка Джисона пропадает, и он тут же жалеет, что спросил про это. Желая извиниться, он выпрямляется, в то время как младший тяжело вздыхает:        — Нет... Я...        Извинения застывают на его губах, и Минхо затихает. Как бы много они ни узнали друг о друге за последнюю неделю, это то, что им еще предстояло обсудить. Он хочет узнать о Джисоне все, что только можно.        — ...Это началось, когда мои родители переехали. Что еще хуже, их убедили уехать другие сирены. Друзья из Малайзии, которые утверждали, что жизнь на Ааре слишком ограничена. Они планировали взять меня с собой, но я отказался. Это был мой выбор — остаться, но мне все равно было больно, когда они уехали. Так все и началось, наверное. После этого стало приезжать все больше туристов. Сирены и люди, которые прилетали на Аар, соблазняли покинуть его местных жителей. Я боялся, что Чан сделает то же самое.        — Сонхва упоминал, что ты какое-то время жил с семьей Хёнджина. Их отъезд, должно быть, дался тебе нелегко... — услышав причину нелюбви этого человека к чужакам, он почувствовал себя виноватым. Изначально он надеялся завлечь Чана обратно в Корею.        Озорно улыбнувшись, Джисон подмигивает ему:        — Ты спрашивал обо мне?        Усилив хватку на руке младшего, Минхо тянет за нее так, что Джисон, следуя молчаливой просьбе, встает со своего места и садится к старшему на колени. Обхватив руками талию мужчины, он в сотый раз восхищается его изящными изгибами. Подобные пропорции тела должны быть запрещены законом.        — Возможно, я поспрашивал.        Губы прижимаются к его губам в уверенном поцелуе, от которого вибрируют все клетки его тела. Это то, от чего он никогда не устанет. Они украдкой целовались в перерывах между приемом пациентов и теряли себя друг в друге каждую ночь в течение этой недели, но каждый раз это было словно подарок. Нежные прикосновения рта Джисона к его рту вызывают привыкание. Судьба и люди, которым предначертано быть друг с другом, всегда казались ему чем-то слишком величественным. Такой уровень эмоций и чувств был для него чем-то чужеродным, и он никогда не мог заставить себя поверить в это.        Но в такие моменты, как этот. В несуществующем пространстве между их губами он не может не задаваться вопросом, почему им так хорошо вместе. Почему их рты совпадают настолько, будто были специально вылеплены друг для друга, или как ноги Джисона кажутся предназначенными для того, чтобы обхватывать его бедра. И почему, когда Минхо обнимает его сзади, плечи Джисона идеально прилегают к его груди. В отличие от прошлых любовников, которые с трудом справлялись с его членом, Джисон со своей стройной фигурой не только принимал его, но и умолял о большем. Возможно, некоторые вещи просто созданы друг для друга...        Подобные мысли не выходили у него из головы всю неделю, и он чувствует себя растерянным до глубины души. Ему кажется, что сирена тянет Минхо все глубже и глубже в море. Только он не боится утонуть. С головой погрузившись в другого, он чувствует себя безумно счастливым.        Ногти царапают его кожу головы, и он углубляет поцелуй. Глотая тихие вздохи Джисона, он мечтает, чтобы время для них остановилось. Чтобы в тот момент, когда они встретились, все часы остановились, и они смогли бы обрести свой дом в вечности.        — Что ты хочешь знать обо мне? — спрашивает Джисон голосом, дрожащим от вожделения, и наклоняется, покусывая острый край челюсти Минхо.        Зубы впиваются в нежную кожу, и его мозг отключается.        — Почему ты сменил докторскую программу на курсы медсестер?        Губы, целующие его, исчезают, и ошеломленный Джисон отстраняется назад, глядя на него расширенными глазами.        — Кто тебе об этом рассказал? Зачем им...        Осознав свою ошибку слишком поздно, Минхо спешит пояснить:        — Это не было сказано со злым умыслом. Сонхва рассказывал мне, как сильно ты любишь остров и что много лет помогал доктору Бэ. Он сказал, что именно из-за любви к местным жителям ты уехал в Сидней учиться. Я расспрашивал его о подробностях, потому что мне было любопытно. Вот и все.        Мягкие черты лица сирены искажают сожаление и печаль. Закусив нижнюю губу, Джисон съеживается в комок, и сердце Минхо разрывается.        Обхватив ладонями щеки юноши, он притягивает его к себе и осыпает лицо нежными поцелуями.        — Прости меня. Я не хотел тебя расстраивать. Я не осуждаю тебя или что-то в этом роде.        — Нет... — Джисон качает головой, отстраняясь. — Я не думаю, что ты осуждаешь меня. Просто... я не часто говорю об этом. Это был тяжелый период для меня и я.... — вздохнув, Джисон продолжает, избегая смотреть в глаза. — ...Я так и не простил себя за то, что бросил медицинский колледж. У меня были большие мечты заменить доктора Бэ и помогать людям здесь, но в итоге я не смог этого сделать.        Поглаживая мужчину по пояснице, Минхо целует его в плечо.        — Тебе правда не обязательно рассказывать мне. Я не должен был спрашивать.        — Все в порядке. Ты все равно уже знаешь причину. Я бросил учебу из-за своей тревоги и панических атак. В детстве я всегда был нервным и дерганым, но это не было проблемой, пока я не переехал на материк. Я, наверное, никогда не узнаю первопричину, кроме простой химии мозга, но когда я покинул Аар, ситуация ухудшилась. Я был вдали от друзей, мои родители жили за тысячи километров от меня, и, несмотря на то, что Австралия — это не что иное, как большой остров, люди там были другими. Я пытался освоиться, но, несмотря ни на что, чувствовал себя одиноким и изолированным. Я завел пару друзей, но эти отношения казались мне фальшивыми. Они не знали меня настоящего, а когда я пытался познакомиться с другими сиренами, и они узнавали, что я с Аара и все еще обращаюсь в свою естественную форму, они считали меня сумасшедшим. Они отказались от образа жизни сирен, чтобы полноценно жить на земле как люди. Большинство альф воспринимали мужчин-омег как игрушку для развлечения, но не как надежного партнера. Их не волновало, что наша численность сокращается и что мы можем оказаться под угрозой исчезновения, — заплаканные глаза наконец-то встречаются с его взглядом. — Они просто хотели получить образование и зарабатывать деньги.       По позвоночнику Минхо пробегает холодок. Джисон не раз называл его жаждущим денег человеком.        — В итоге у меня случился психический срыв, и Чану с Хёнджином пришлось приехать за мной. После возвращения на какое-то время стало еще хуже, потому что здесь мне пришлось столкнуться со старением доктора Бэ и моей неспособностью заменить его, — слезы градом льются по мягким щекам, и Минхо, протянув руку, смахивает их. Маленькая жемчужинка приземляется ему на колени. — Самое большее, на что я был способен, — это получить диплом медбрата, и даже тогда Хёнджин или Чан должны были оставаться со мной в Сиднее, когда мне приходилось ездить туда на стажировку. Я чувствую, что подвел доктора Бэ и местных жителей, которым нужна настоящая медицинская помощь.        Минхо жалеет, что задал этот вопрос. Видеть, как обычно уверенный в себе мужчина сломлен из-за своих мнимых неудач, — это как нож в сердце. Джисон даже не представляет, как его обожают местные жители и как он им нужен. Несмотря на свое психическое здоровье, он все равно получил высшее образование, не ставя своей целью ничего, кроме заботы о других. Желание помогать людям — это как раз то, ради чего стоит заниматься медициной... Именно поэтому Минхо и поступил на медицинский факультет. Чтобы спасать жизни и приносить пользу.        — Иди сюда... — притянув младшего к себе, он целует его макушку пушистых светлых волос. — Спасибо за то, что смог открыться и рассказать мне об этом. Если бы я знал, что это приведет к тому, что ты назовешь себя неудачником, я бы никогда не спросил, потому что ты не такой, Сон-а.        Парень тихонько всхлипывает, и он крепче прижимает его к себе.        — Я серьезно. Когда я спросил у Сонхва о тебе, он с уверенностью рассказал мне, как много ты делаешь для острова и как сильно тебя здесь любят. Он сказал, что ты — тайное сокровище Аара, и я ему верю. Я вижу это каждый день. Ты помогаешь всем, кто в этом нуждается, будь то дополнительная помощь по хозяйству или заклеивание пореза пластырем. Может, ты и не достиг цели, которую поставил перед собой, но, уверяю, ни один человек здесь не чувствует, что ты его подвел.        Вытирая глаза, Джисон садится ровно, и от его очаровательно надутых губ сердце Минхо взлетает до небес. Противоречивый характер сирены обводит его вокруг пальца.        — Медсестры — основа медицины. Если завтра все они исчезнут, будет неважно, насколько великий врач я или кто-то другой. Мы бы бегали, как слепые котята, не в силах помочь ни одному пациенту. И добавлю, что за эти годы я работал с сотней разных медсестер, и ты превзошел их всех. Ты превосходный медбрат, и если бы ты решил устроиться в мою больницу, я бы закатил скандал, если бы они отказались тебя нанять.        Улыбка растягивает уголок рта Джисона:        — Черт, конечно, ты бы точно не знал, что делать без нас. Ты пытался убить Чанбина пенициллином, помнишь?        — Эй! — Минхо с тихим смехом прижимается лицом к ложбинке на шее Джисона. — Ты не можешь обвинять меня в этом!        — Могу и буду, — игриво толкнув его в плечо, Джисон бросает на него ласковый взгляд. — И спасибо тебе... за то, что ты сказал. Нет ничего такого, о чем бы Хёнджин не говорил мне раньше, но услышать это от кого-то еще очень важно. Может быть, однажды я наконец-то поверю.        — Ты должен мне поверить! — осыпая поцелуями загорелую шею медбрата, Минхо пускает малиновый румянец по мягкой коже. — У меня две докторские степени. Я знаю все.        — Ха!        Заливистый смех разносится вокруг, и он радуется, что Джисон вновь расслабился.        — Неважно! Всего несколько минут назад ты пытался залезть ко мне в штаны. Если уж на то пошло, я должен сомневаться во всем, что ты говоришь.        — Эти штаны? — засунув руки в задние карманы шорт Джисона, Минхо толкается бедрами вверх, одновременно притягивая парня вниз.        — Ох... — трепещущие глаза Джисона закрываются, и его голос звучит с придыханием. — Ах-ага... ммм... эти.        Он гордится тем, что может доставить сирене удовольствие. Он хочет поскорее прогнать застывшие слезы грусти и заменить их криками экстаза. Ему нужно, чтобы парень забыл о своей боли и сосредоточился на нем... на них.        Уткнувшись лицом в грудь Джисона, Минхо ласкает сирену сквозь рубашку, прижимаясь губами к соску.        Джисон резко выдыхает, выгибаясь навстречу ему.        — Блядь, хён.        Сжимая ладонями задницу, Минхо заставляет его двигаться вместе с ним. Его член становится все тверже от предвкушения того, что будет дальше. Пальцы путаются в его волосах, и он откидывает голову назад как раз в тот момент, когда губы врезаются в его губы. Скулеж, вырывающийся из уст парня, проникает в него, когда он скользит выпуклостью, увеличившейся в его шортах, между ягодицами Джисона.       Переместив руку вперед, он обхватывает член сирены через льняные шорты и замирает от стона, который тот издает. Вылизывая рот парня, он чувствует, как пьянеет. Его способность соображать похищена человеком, сидящим у него на коленях. Так происходит каждый раз, когда он обнимает Джисона. Этот человек, похоже, поглощает все рациональные мысли Минхо, пока не остается только желание отдавать и отдавать, пока сирена не превратится в дрожащее месиво из слез и размазанной спермы. Блядь, как же он любит это. Может, он любит его... он может...        Отрывая их рты друг от друга, Джисон стягивает с себя рубашку, а затем хватается за воротник Минхо.        — Снимай! Снимай! М-мне нужно...        Повинуясь приказу, Минхо снимает с себя футболку и устраивает медбрата у себя на коленях. Здесь неудобно и тесно, но ему удается расположить колени мужчины по обе стороны от своих бедер. Притянув его к себе за талию, Минхо подается вверх, упираясь твердым членом в его задницу и бормоча проклятия в загорелую грудь. Зажав твердый сосок между зубами, он посасывает и теребит чувствительную кожу.        — Ннннг... с-сильнее...        Стремясь доставить удовольствие, он прикусывает горошину, извлекая резкий вскрик.        — Хён!        Возбуждающий жар между ними разгорается до бушующего адского пламени. Просунув руку под пояс шорт Джисона, он стонет, чувствуя, как с подрагивающего колечка мышц капает смазка. Проникая двумя пальцами внутрь, он слышит сдавленный вздох и чувствует, как задница мужчины сжимается вокруг него. Блядь, Джисон невероятен. Натуральная смазка сирены лучше любого искусственного лубриканта, который ему доводилось пробовать в прошлом. Он уже сбился со счета, сколько раз они занимались сексом за последнюю неделю, но каждый раз, как на его пальцах оставался мускусный запах смазки, он умирал и попадал в рай. Этот тонкий аромат, присущий только Джисону, не может не вызывать желания разлить его по бутылкам и носить с собой всю жизнь. Если бы это было возможно, он бы пропитал свои простыни этим ароматом и предался воспоминаниям о совершенной теплой дырочке этого мужчины.        Запястье сводит судорогой из-за неудобного угла, но он не обращает внимания на боль и проникает глубже в поисках...        — АААХ!        Все тело Джисона содрогается, и он понимает, что нашел то, что хотел. Помассировав комочек нервов посильнее, он вытягивает пальцы настолько, чтобы проникнуть внутрь третьим. Горячее прерывистое дыхание касается его уха, когда другой прикусывает его мочку.        — Хён, остановись. Остановись, я хочу кое-что сделать...        — Что... — с затуманенным от возбуждения сознанием Минхо практически хнычет, когда Джисон толкает его в грудь. Пальцы выскальзывают наружу, и сирена встает. У него голова идет кругом при виде тонких ниточек смазки, соединяющих его пальцы. Блядь, как же это горячо.        — Пойдем... — схватив его за запястье, Джисон поднимает его со стула и тянет к лестнице, ведущей на пляж.        — Сон-а? Куда мы идем? Что... — ноги касаются песка, и парень устремляется к волнам, набегающим на берег. — Черт возьми, нет!        Джисон не обращает на это никакого внимания и, озорно улыбнувшись, тянет его дальше.        — Тебе когда-нибудь делал минет тот, кому не нужно останавливаться, чтобы подышать?        Мозг глючит от понимания того, на что намекает парень, и у Минхо невольно открывается рот.        — Давай, Мин. Это будет весело! — дойдя до моря, Джисон отпускает запястье старшего, чтобы стянуть с себя шорты. Полная луна играет бликами на смазке, которая покрывает заднюю часть его бедер, и колени Минхо подкашиваются. Полностью обнаженный, тот переключает свое внимание на Минхо, расстегивая пуговицу на шортах доктора. — Твоя очередь, хён...        — А если нас кто-нибудь увидит? — вопрос звучит невнятно, поскольку Джисон уже стянул его шорты и поглаживает пульсирующую эрекцию.        — Уже поздно. Здесь никого нет, малыш.        — Мммм... — закусив губу, Минхо ощущает, как дрожат его колени, когда ладонь накрывает головку его члена. Здравый рассудок покидает его, и он позволяет сирене утянуть себя в волны. Вода, нагретая жарким солнцем, доходит до колен, и он продолжает двигаться вперед. Крепкой хватки вокруг его члена достаточно, чтобы заглушить страх, который он испытывает, находясь в океане. Он знает, что с Джисоном он в безопасности.        — Садись, садись... — надавливая ему на плечи, сирена заставляет его двигаться, и он поддается. В этот момент он готов на все, лишь бы угодить красивому парню, обещающему ему рай.        Голая задница Минхо касается морского дна, и он вздрагивает, когда ленивые волны накатывают на его грудь.        — Джисон, я не уверен насчет... о боже, — не успевает он договорить, как на его глазах, в свете луны, ноги превращаются в длинный плавник. Крошечные чешуйки рассыпаются по плечам, и он чувствует головокружение. — Блядь, ты прекрасен.        От произнесенной шепотом похвалы улыбка сирены сияет в полную силу, и он двигается, чтобы лечь на живот между ног Минхо. Проведя острыми ногтями по внутренней стороне бедра, Джисон резко поднимает длинный хвост из моря, орошая грудь Минхо капельками воды.        — До того, как ты узнал, я боялся, что ты подумаешь, что мы уродцы.        Нахмурившись, он обхватывает лицо Джисона, наклоняясь вперед, пока их губы не соприкасаются.        — Я бы никогда так не подумал. Ты потрясающий, малыш.        Едва слышный скулеж вырывается из парня, когда их рты сливаются в медленном чувственном поцелуе. Их прежняя страсть сменилась медленно разгорающимся голодом, и он тает, когда их языки сталкиваются. Тот, кто научил Джисона целоваться, заслуживает медали, прежде чем Минхо поколотит его из ревности. Притяжение между ними опьяняющее, откровенное.        Оттолкнув Минхо назад перепончатыми пальцами, Джисон отстраняется, чтобы переместиться вниз. Поцелуи спускаются ниже, зубы задевают грудь Минхо, и старший издает горловой стон. Затаив дыхание, он наблюдает, как на лице сирены мелькает лукавая ухмылка за несколько секунд до того, как тот опускает голову под воду. На краткий миг ему кажется, что он остался один. Только темная ночь и яркие звезды рядом с ним. Тепло обволакивает головку его члена, и Минхо вздрагивает. Плотное тепло рта, поглощающее его, в сочетании с морем вокруг него — ошеломляющее ощущение.        — Блядь! — он громко матерится, но никто, кроме него, не слышит. Из его легких вырываются хриплые вздохи, пока Джисон безостановочно двигает головой под водой, посасывая и поглаживая его. — Ч-черт... — откинувшись на локти, он чувствует потоки воды на коже головы, когда откидывает ее назад. Плеск океанских волн усиливает опьяняющий вихрь в его голове. Зажмурив глаза от восторга, он зарывается одной рукой в океанское дно, а другую запускает в волосы Джисона. Пряди, плавающие в воде, легки как воздух.        Бедра дрожат, он скулит, когда Джисон заглатывает его до самого основания.        — Господи! Мммм...        Блядь. Секс с сиреной и так был самым лучшим в его жизни, но теперь и этот минет достиг вершины рейтинга, среди тех, что ему делали. Не нуждаясь в том, чтобы использовать рот или горло для дыхания, Джисон постоянно оказывает давление на его член с максимальной силой. Его мягкий язык и губы обхватывают член Минхо, доводя его до блаженства.        Открыв глаза, он видит небо над ними и кожей чувствует тишину ночного воздуха. Сердце разрывается от эмоций, которым он боится дать название, и он обращается к самой яркой звезде, мерцающей над ним. Безмолвная молитва о том, чтобы нашелся правильный ответ. Решение для обоих, которое закончится тем, что Джисон останется в его объятиях.        От прикосновения носа к его лобку и особенно сильного посасывания у него выгибается спина.        — Блядь!        Посмотрев вниз, он не видит ничего, кроме воды и смутных очертаний Джисона под ней. Краем глаза он замечает движение, и его пульс подскакивает. На поверхности, покачиваясь на волнах, плавает длинный конец хвостового плавника сирены. В памяти вспыхивает воспоминание о том дне, когда они плавали в лагуне, а вместе с ним возвращается желание потрогать его и узнать, что именно имел в виду Джисон, когда говорил, что он чувствительный и используется для сексуальной стимуляции.        Выпустив волосы из своей хватки, он поднимает руку вверх, осторожно беря плавник между пальцами. В ответ на это жар вокруг его члена мгновенно исчезает, и весь Джисон вздрагивает под водой. С бурными всплесками сирена всплывает на поверхность, и даже при свете луны Минхо видит пылающий румянец на нежных щеках.        — Мин! Сто-аааах!        Пропуская скользкую плоть между пальцами, он проводит рукой по всей длине волнистого конца. С губ юноши срывается жалобный мяукающий стон, и он вцепляется в плечи Минхо, впиваясь острыми ногтями в кожу и мышцы.        — П-пожалуйста, хён, я не могу... это ощущается...        Воодушевленный столь бурной реакцией, Минхо отпускает конец плавника, чтобы переместить руку к пояснице Джисона, где находится его основная часть. Не совсем представляя, что нужно делать, он аккуратно проводит пальцами по красной плоти, и Джисон дрожит, открывая рот и зажмуривая глаза. Он усиливает прикосновение, и младший громко хнычет, протискиваясь в пространство между ног Минхо. Прохлада, когда чешуйки трутся о внутреннюю поверхность его бедер, — совершенно новое ощущение, которое ему определенно нравится.        Приблизив рот к уху парня, он погружает язык внутрь, одновременно с этим сжимая в кулаке плавник, массируя нежную плоть ладонью.        — Блядь!        Всхлипывая, Джисон прижимается к нему. Его миниатюрное тело дрожит, пока Минхо продолжает ласково поглаживать и тянуть бант.        — Тебе нравится, Сони?        — Нгх... — Джисон с рычанием запрокидывает голову, бросая на него сердитый взгляд. — Я, блядь, ненавижу тебя за это! Аааххх!        Минхо, оскалившись, соединяет их губы в яростном поцелуе:        — А мне кажется, что совсем наоборот, малыш...        Хныкая, Джисон целует его в ответ, покусывая и посасывая нижнюю губу Минхо.        — Никто не трогал меня там уже очень давно. Хён, я сейчас кончу.        Удивленно приподняв брови, он наблюдает за тем, как Джисон морщит лоб и прикусывает нижнюю губу. Это настолько приятно?        — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...        Изгибаясь в его руках, Джисон задыхается. Сморщив нос, он жалобно стонет в открытый рот Минхо. Его спина напрягается, он впивается ногтями в плечи старшего, и жемчужинка выскальзывает из зажмуренных глаз, теряясь в море. Тяжело дыша, Джисон валится всем весом на грудь Минхо. В мгновение ока длинный русалочий хвост делится на две части, и задница сирены прижимается к его пульсирующему члену. Его эрекция, о которой он забыл, чтобы доставить удовольствие другому, ноет.        — Мне нужно, чтобы ты трахнул меня прямо сейчас!        Его голос звучит дико и неистово, пока Джисон не теряет времени напрасно. Отпустив плечи Минхо, он разворачивается спиной к нему и, встав на колени, подается назад. Задница нависает над его членом, младший смотрит через плечо слезящимися глазами.        — Пожалуйста, хён. Мне нужно почувствовать тебя.        — Черт возьми! — придерживая свой член за основание, Минхо двигает Джисона назад, пока дырочка сирены не касается его головки. — Блядь, подожди. Нам нужен презерватив.        — Не-ет... — покачав головой, Джисон умоляюще произносит. — Просто вытащи! Все будет хорошо. У нас низкий уровень фертильности... аххх!        Получив разрешение, Минхо тянет другого вниз, одновременно толкаясь вверх, и они оба стонут в унисон, когда головка проникает внутрь.        — Блядь, Сони. Какой же ты, черт возьми, хороший для меня, — тугой ободок сжимается вокруг него, словно тиски, а естественная смазка сирены борется с океаном, чтобы обеспечить плавное скольжение. — Черт, подожди...        Схватив младшего за талию, он двигает их обоих, наклоняя Джисона вперед и вниз. Встав на колени, он вытаскивает их из воды настолько, чтобы смазка не смывалась океаном.        — Вот так... охх...блядь...        Подавшись бедрами назад, Джисон вгоняет член Минхо глубже, и старший с трудом справляется с дыханием.        — С-сон-а.        Отвечая на желание мужчины тем же, он выходит из него, толкаясь вновь. Крики разрывают воздух, когда он устанавливает темп, который вынуждает их обоих задыхаться. Ягодицы бьются о его бедра, когда Минхо вбивается в сирену. Влажное тепло вокруг его члена сводит его с ума, пока он ищет то место, которое заставит Джисона дрожать всем телом. Когда он наконец проезжает по нему головкой, младший запрокидывает голову назад, и, блядь, это зрелище способно сломать его. Вжимаясь в комочек нервов, он чувствует, как удовольствие пронзает позвоночник, а глаза закатываются.        Ничто не может сравниться с тем, чтобы быть внутри Джисона, слышать его мольбы о большем и видеть его слезы. Схватив его за плечо, Минхо притягивает мужчину к себе, одновременно подаваясь вперед, и звуки, вырывающиеся из младшего, подобны настоящему греху. Сдавленные ругательства вперемешку с его именем поднимают волну жара внутри гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.        Навалившись на небольшую фигуру, он медленно двигается в нем, кусая Джисона за шею.        — Ебаный пиздец, Сон-а. В тебе так невероятно. Ты такой узкий и... ммм горячий для меня.        — Минхо! Пожалуйста... Мне н-нужно больше, — ногти впиваются в его запястье, когда Джисон тянется за спину, чтобы взять руку Минхо.        — Блядь! Подожди...        Обхватив руками грудную клетку мужчины, Минхо распрямляет его спину, позволяя своему весу увлечь их назад. Вскрик Джисона теряется в морском бризе, когда они падают на мелководье у берега. Плечи Минхо врезаются в песок, и мягкие волны омывают его торс. Он прижимает Джисона к своей груди и расставляет ноги сирены так, чтобы они оказались по обе стороны от него.        — Вот так, малыш.        Одна рука ложится на живот мужчины, а другая тянется вверх, чтобы ухватиться за плечо, Минхо ставит свои ступни на морское дно и толкается вверх. Вывернув шею, Джисон поворачивается, чтобы поймать рот Минхо. Его учащенное дыхание подпитывает Минхо и подстегивает трахать его жестче.        — Д-да. Вот так!        Джисон тянется рукой к нему, запутывая пальцы в волосах Минхо, и прижимает их губы друг к другу.        — Мин. Ты так охуенно наполняешь меня. ААА! Я...        Сосредоточенный на том, чтобы попадать в нужную точку, Минхо чувствует себя ошеломленным из-за нарастающего давления в его яичках. Черт! Только Джисон способен заставить его кончить так скоро. Отпустив его плечо, Минхо берет в руку член младшего, поглаживая его в такт толчкам. Практически вопя, Джисон дрожит, его спина выгибается, когда член проезжается по его простате, а его член обхватывает крепкий захват Минхо.        — Е-еще раз. Я собираюсь кончить снова.        Минхо с рыком ускоряет свои толчки.        — Давай, малыш. Кончи для меня. Дай мне услышать тебя...        — Ах! Мм-м-м-м-м Минхо!        Джисон конвульсивно извивается в оргазме. Член младшего пульсирует, выплескивая сперму на его грудь, которую через несколько секунд смывает море.        — Блядь, как же ты прекрасен, когда кончаешь, малыш... — вжимаясь в его тугой жар, Минхо толкается все сильнее и глубже, приближаясь к своему пику. Сохраняя здравый смысл, он резко кусает Джисона за плечо, в последнюю секунду приподнимая бедра сирены и позволяя своему члену выскользнуть наружу. Обхватив его за основание, он успевает сделать всего несколько движений, прежде чем его захлестывает оргазм, воспламеняющий его до самых кончиков пальцев. Волна эйфории и удовольствия продолжает бушевать в нем, когда Джисон ерзает на нем, переворачиваясь, чтобы соединить их рты.        Языки соприкасаются, и он чувствует, будто сирена заново собирает его по кусочкам. Его тело и разум невесомы, и Джисон вдыхает в него новую жизнь жаркими поцелуями и мягкими прикосновениями пальцев к коже.        — Минхо... Мин....        Розовые пухлые губы шепчут его имя, как молитву, и ему хочется, чтобы они всегда были прижаты к его коже. Когда ноги Джисона переплетаются с его ногами, а тело младшего прижимается к нему, кажется, что он находится там, где и должен быть. Как будто миллионы оборотов солнца должны были привести его сюда. На этот остров, на этот пляж, в этот момент, когда их дыхание сливается воедино, а тела соединяются в гармонии.        Прилив накатывает теплыми волнами на их обнаженные тела, и он улыбается счастливому хихиканью, доносящемуся сверху:        — Мин, блядь, это было безумие! — смеющийся Джисон опирается подбородком на сложенные руки, лежащие на груди Минхо, и он практически сияет в бледном лунном свете. Увидев серьезное выражение лица старшего, парень приходит в себя, и его глаза из счастливых превращаются в широко раскрытые от беспокойства. — Что не так? О чем ты думаешь?        Протянув руку вперед, Минхо запускает ее в мокрые светлые локоны и вздыхает:        — О тебе, малыш. Я всегда думаю о тебе.

***

       — Только Джинни знает, что мы придем.        Кивнув, Минхо поднимает руку, переплетенную с его, и целует костяшки пальцев Джисона.        — Наверное, так правильно. Я бы не хотел, чтобы Чан весь день переживал из-за того, что мы к ним заскочим.        — Ты уверен, что не против поговорить с ним?        Сомнение в голосе Джисона вполне объяснимо. После того как на прошлой неделе Минхо затронул тему выяснения отношений с Чаном, он больше не говорил об этом. В эту пятницу, лежа в постели и наслаждаясь неспешным утром, он заявил о своем желании поговорить с Чаном один на один, и сирена от удивления подскочила с кровати.        — Думаю, мне это нужно, — замолчав, Минхо пинает комок песка на пляже, пока они идут к дому Хёнджина и Чана. Прошла еще одна неделя. Дни пролетают в мгновение ока, и все, что ему хочется сделать, — это схватить Отца Времени за яйца и заставить его стоять на месте.        После этих выходных у Минхо остается всего одна неделя на Ааре, а они с Джисоном до сих пор не обсудили статус своих отношений и планы на будущее. Он хочет. Он знает, что они должны это сделать, но в то же время продолжает молчать. Обсуждение предстоящего отъезда с острова делает его реальным, в то время как все, что он хочет сделать, это притвориться, что для них нет никакого конца. Со своей стороны, Джисон тоже не поднимает эту тему. Как и Минхо, сирена, похоже, предпочитает делать вид, что этого не произойдёт. Он понимает, что избегание ситуации не идет на пользу никому из них.        Именно поэтому он хочет прояснить ситуацию с Чаном, чтобы набраться смелости и обсудить их временные рамки. Помимо того, что Минхо не хочет покидать остров с какими-либо сожалениями, он надеется, что, покончив с одним сложным разговором, он подготовится к самому трудному из всех.        Его безмолвная просьба о подсказке на предыдущей неделе осталась без ответа. Он до сих пор не знает, как правильно поступить. Его жизнь в Сеуле — это жизнь, к которой он упорно стремился. Ради нее он отдал свою юность. Его лучшие годы были принесены в жертву обучению и институту. Отказаться от всего этого, значит, потратить впустую затраченное время. Но в то же время он считает, что может быть счастлив на Ааре. Да и вообще где угодно, лишь бы Джисон был рядом с ним.        Желание сирены — ключ ко всему. Если Джисон хочет, чтобы он остался, то... он может это сделать. Он не уверен, как именно, учитывая, что подписал контракт на работу в Сеуле, но это возможно. Вариант, при котором Джисон поедет с ним в Корею, был бы наименее разрушительным для жизни Минхо, но он кажется маловероятным.        Чувствуя головокружение от мыслей, бегающих по кругу, Минхо трясет головой. Бессмысленно постоянно думать об этом, ведь в конце концов кому-то из них придется затронуть эту тему. На самом деле он бы уже сделал это, если бы не боялся, что Джисон сломит его отказом. Медбрату он нравится, это точно. Но нравится ли ему Минхо настолько, что он попросит его остаться или предложит поехать с ним?        Уверенность Минхо в своих чувствах к младшему пропорциональна неуверенности в симпатии Джисона к нему. Получить отказ означало бы подтверждение того, что их связь была совершенно односторонней. Что он слишком увлекся своими эмоциями и в итоге оказался одурачен смазливым личиком и мягким телом.        Приближаясь к их пункту назначения на этот вечер, Минхо отгоняет от себя бесконечный шквал путаных мыслей и готовится к разговору, который должен был состояться еще в тот момент, когда он приземлился на Аар.        Поднявшись по лестнице на заднее крыльцо дома, Джисон ободряюще сжимает его руку, после чего отпускает ее. От волнения он вытирает ладони о шорты, пока младший энергично стучит в раздвижную стеклянную дверь. Появившийся с другой стороны Хёнджин робко улыбается Минхо. Старший сирена, несомненно, рад, что Минхо готов поговорить с Чаном, но в то же время беспокоится о том, как все пройдет.        — Эй! Спасибо, что решил заглянуть к Чану!        Хёнджин отходит в сторону, давая им возможность войти. Прохладный воздух дома приятно обдувает его загорелую кожу. Его бледный цвет лица, сохранявшийся в Корее из-за недостаточного пребывания на свежем воздухе, наконец-то сменился легким загаром. Отчасти благодаря тому, что последние две недели Джисон таскал его по всему острову на небольшие экскурсии. Он не жаловался. Было приятно проводить время с медбратом. Неважно, помогали ли они чинить забор местным жителям или отправлялись в поход по тропическому лесу, чтобы увидеть какой-нибудь случайный цветок, который распускается только раз в году.        — Детка. Мне показалось, что кто-то стучал.        Появившийся из ванной Чан замирает, увидев в доме Минхо.        — Мин? Эм, привет. Ты, должно быть, пришел проведать Хэ-Гоыль. Я только что уложил ее спать, но могу посмотреть, вдруг она еще не уснула.        — Вообще-то нет. Я пришел повидаться с тобой, — прочистив горло, Минхо жестом указывает на заднюю дверь. — Прогуляешься со мной?        Чан удивленно вскидывает брови, моргая десятки раз:        — А-ага. Конечно, только дай мне минутку. У меня ужин готовится на плите...        — Я займусь им, — подпрыгнув, Хёнджин подходит к Чану и подталкивает его к выходу. — Это просто рыба и рис, верно? Я справлюсь, а когда вы двое вернетесь, мы вместе поужинаем.        — Я помогу! — чмокнув Минхо в щеку, Джисон направляется на кухню, а в его животе зарождается беспокойство. Джисон не раз откровенно признавался, что плохо готовит. Если они останутся одни, то будет ли вообще ужин, который можно съесть?        — Ты уверен, милый? — страх в глазах Чана подтверждает подозрения Минхо, что муж старшего, должно быть, тоже не шеф-повар.        — Кыш! Хватит доставать меня, иди гуляй с Минхо-хёном.        Выталкивая обоих на улицу, Хёнджин машет рукой, захлопывая стеклянную дверь и щелкая замком.        — Пожалуйста, скажи мне, что у вас есть огнетушитель.        Потирая шею, Чан опускает голову:        — Вообще-то два.        — Хорошо. Ладно... ну... — они наедине всего несколько секунд, а в воздухе между ними уже витает неловкость и напряжение. — Может, нам стоит...        — Точно! Да, конечно. Давай, эм... пройдемся.        Следуя за старшим, Минхо молится, чтобы Чан заговорил первым. Он не планирует извиняться за свой взрыв в клинике, поэтому все, что он скажет, фактически будет ответом на слова другого.        Проходит несколько минут, в течение которых не слышно ничего, кроме шума волн и шлепанья ног по мягкому песку, как вдруг Чан резко останавливается.        — Минхо. Прости меня.        Минхо тоже останавливается, поворачиваясь, и видит, что на лице его старого друга появились тревожные морщинки. Он молчит и ждет, что будет дальше.        Зарываясь пальцами ног в песчаный пляж, Чан смотрит на набегающие волны, а затем садится.        — Мы можем присесть? Я хочу иметь возможность сфокусироваться на тебе, когда буду говорить это.        Молча соглашаясь, Минхо садится рядом.        Сцепив руки в замок, Чан поворачивается к нему лицом:        — Мне очень жаль, Минхо. То, что я сделал, и то, как я себя вел, было несправедливо по отношению к тебе, — отчаянно вздохнув, мужчина хмурится. — Мне нужно быть с тобой предельно честным, поэтому я обязан признаться, что, как бы мне ни было жаль, я ни о чем не сожалею.        Минхо кивает, сжав губы в тонкую линию. Он этого и ожидал.        — Если бы я не солгал, чтобы заманить тебя сюда, Хёнджина, возможно, сейчас не было бы в живых, так что я не могу сожалеть о своих действиях. Но я могу сказать, что причинять тебе боль — это не то, чего я хотел.        Один из многих вопросов так и вертится на языке у Минхо:        — Почему ты просто не сказал мне, что у тебя чрезвычайная ситуация. Я бы приехал.        — Я не был уверен, что ты согласишься без объяснения причин, к тому же не было точно известно, когда у Хёнджина начнутся роды. Если бы ты приехал на неделю, а ребенок так и не появился, твое время было бы потрачено впустую.        — Поэтому ты убедил меня взять двухмесячный отпуск ради «отдыха»? — пылающий гневом Минхо делает воздушные кавычки при слове «отдых».        — Я надеялся, что мы сможем провести время вместе!        — Правда? — в тоне Минхо звучат язвительные нотки, и он закатывает глаза. — То есть ты собираешься сказать мне, что моя работа в клинике была просто удачным стечением обстоятельств?        — Нет, не собираюсь, — склонив голову, Чан потирает виски. — Я надеялся, что помимо Хёнджина ты согласишься осмотреть местных жителей. Аар отчаянно нуждается в докторе, и ты идеально подходишь для этой работы. Благодаря твоему опыту в экстренной медицине ты готов ко всему, что может случиться. Так что да, я надеялся, что, увидев, как отчаянно остров нуждается в медицине, ты предложишь свою помощь. Однако то, что Чанбин порезал себе руку, было стопроцентной случайностью, как и то, что миссис Пак разболтала все местным жителям.        — Так что? Ты получил то, что хотел, Чан, и, как ты сказал, не сожалеешь об этом. Я спас жизнь твоему мужу, помог родиться твоему ребенку и помог местным жителям. Для тебя все сложилось просто идеально! — разгневанный Минхо смотрит на океан. Судя по тому, как обостряется разговор, ему пора уходить.        — Не все... — шепчет Чан.        Резко повернув голову в сторону, Минхо пристально смотрит на собеседника:        — Что, прости?        Кожа вокруг глаз старшего медленно розовеет.        — Не все сложилось идеально. Я хотел провести время с тобой, Мин. Чтобы наверстать упущенное, узнать тебя заново.        — Тогда какого хуя ты оставил меня!? — голос срывается, и Минхо закрывает лицо руками. Боль, которую он почувствовал в тот день, когда узнал об обмане, и годы, которые он провел с неотвеченными вопросами, возвращаются к нему. — Почему, хён? Я... бы поддержал тебя и Хёнджина. Я бы приезжал. Тебе не нужно было бы узнавать меня заново, если бы ты изначально меня не забывал.        — Мин...        Руки опускаются на его плечи, притягивая Минхо в объятия, бороться с которыми у него уже нет сил.        — Мне очень жаль. Правда. Я никогда не забывал тебя, Мин. Ни на минуту.        Потирая слезящиеся глаза, Минхо грустно смеется:        — Правда? Потому что то, что ты полностью прекратил поддерживать связь со мной после многих лет дружбы, говорит об обратном.        — Я знаю... — приблизив их лица друг к другу, Чан упирается лбом в висок Минхо. — Я совершил ошибку, Мин-а. Тогда я искренне верил, что с тобой все будет хорошо. В нашей дружбе я всегда чувствовал, что нуждаюсь в тебе больше, чем ты во мне. Не потому, что я думал, будто тебе все равно, а потому, что ты всегда был сильнее из нас двоих. У тебя были мечты и четкое направление в жизни. Ты знал, чего хочешь. Пожалуйста, прошу тебя, не интерпретируй молчание с моей стороны как безразличие к тебе. После того как я согласился остаться на Ааре, мы с Джинни только и делали, что спорили, говорить тебе или нет. Я хотел рассказать тебе, но также я знал, что если сделаю это, ты приедешь в гости, и тогда их секрет окажется под угрозой.        — Я бы сохранил их тайну! — возражает он. — Теперь я знаю о них и унесу эти знания с собой в могилу.        — Теперь я знаю это и понимаю, как был неправ, сомневаясь в тебе. Я совершил ошибку, Минхо. Я облажался, думая, что полный разрыв отношений будет лучше для нас обоих. Но, думаю, ты понимаешь, в каком положении я находился. Если бы ты приехал, а потом рассказал обо всех подробностях людям, все, что я люблю, исчезло бы в один миг. Это был риск, на который я не мог пойти. Прости меня.        Стиснув зубы, Минхо ненавидит тот факт, что он на самом деле понимает позицию Чана. Учитывая, что под угрозой вся популяция сирен, он не может с уверенностью сказать, что рассказал бы Чану, окажись он на его месте. Безопасность Джисона стоила бы того. Блядь...        В голове всплывает мысль, которую он не смог озвучить в тот день, когда сорвался в клинике:        — А что насчет Феликса?        — Феликс? — Чан откидывается назад с потерянным видом.        — Ради безопасности сирен мне нельзя было знать или навещать тебя, но что насчет него? Ты позволил ему посетить тебя.        — Нет! Ликс был для меня полной неожиданностью. Я оборвал с ним связь, точно так же, как и с тобой, но он взял и встал в очередь на получение туристической визы. Прошло шесть лет, прежде чем я увидел его снова, и я понятия не имел, что он приедет. Мы с Бинни были в кафе, когда он вошел, и мне показалось, что я увидел привидение. Это не имело ко мне никакого отношения.        Мыльный пузырь из негодования, вызванного присутствием Феликса на Ааре, лопается, и Минхо сдувается, замыкаясь в себе.        — Он влюбился в Чанбина без нашей с Джинни помощи и решил купить ресторан и переехать сюда. Не пойми меня неправильно. Я рад, что он приехал, но я тут ни при чем, — разъединив сцепленные руки Минхо, Чан поглаживает тыльную сторону ладони большими пальцами. — Мин. Прости меня. Мне не хочется повторять это снова и снова, но более подходящих слов не найти. Я сожалею, что тебе было больно, когда я не вернулся домой. Я ненавижу, что твой отец умер, а меня не было рядом с тобой. Меня убивает мысль о том, что ты думал, будто это из-за того, что мне было все равно. Мне было не все равно... Мне и сейчас не все равно, хотя ты думаешь иначе. Когда я предложил пригласить тебя сюда, чтобы помочь Хёнджину, конечно, главным для меня было его здоровье, но сразу после этого шло желание снова увидеть тебя. Я никогда не переставал думать о тебе как о своем брате, и наконец у меня появилась веская причина привезти тебя на остров. Риск разоблачения тайны все еще оставался, но я смог убедить всех, что жизнь Хёнджина превыше всего. И учитывая появление ребенка, все, кто все еще сомневался, оказались в меньшинстве.        В горле клокочет, и Минхо смеется:        — Дай угадаю. Джисон?        Сдерживая улыбку, Чан прикусывает губу и наклоняет голову.        — Разумеется.        — Конечно, — злость улетучивается, Минхо вытягивает ноги, откидываясь назад на локти. Эта поза навевает воспоминания о прерывистом дыхании и рте Джисон вокруг его члена. Черт...        — Если ты покинешь Аар и больше никогда не захочешь со мной разговаривать, я пойму, но спасибо, что дал мне шанс все объяснить и извиниться.        Поискав в сердце ту боль, которая была его постоянным спутником на протяжении многих лет, Минхо вздыхает с облегчением, обнаружив, что она исчезла. Разговор начался довольно враждебно, но ему стало легче от того, что его наконец-то услышали. К его огорчению, Джисон оказался прав. Чан поступил максимально правильно для себя и Хёнджина. К сожалению, в результате Минхо пострадал, но знание того, что старший видит, сколько страданий он принес, и сожалеет о том, что причинил ему боль, помогло.        — Я бы хотел поддерживать связь, когда вернусь в Сеул. Не думаю, что мы сможем вернуться к тому, что было в колледже. Я изменился, и ты тоже, но я не могу притворяться, что ты не был огромной частью моей жизни, хён, — что-то, сказанное Чаном ранее, защекотало в глубине его сознания, заставляя спросить, — Ты сказал, что Феликс влюбился в Чанбина без твоей помощи и решил остаться. Таков был твой план относительно меня и Сонхва?        — Ммм... — Чан задумчиво поджимает губы и хмыкает. — И да, и нет. Изначально это Джинни и Феликс решили свести тебя с кем-нибудь из местных. Сонхва был вторым вариантом.        Минхо удивленно приподнимает бровь        — Второй вариант?        — Да. Первым вариантом был Джисон.        Открыв рот, Минхо пытается придумать более умный ответ, чем:        — Что?!        Подняв руки вверх в знак защиты, Чан бросает на него невинный взгляд:        — Не обвиняй меня в этом. Я рассказал о тебе Джинни, и именно он уверял, что ты во вкусе Джисона.        — Я?! В его вкусе? — Минхо заливается смехом, держась за живот. — Вот это да! Должно быть, они были так разочарованы, когда мы с ним встретились в тот первый день.        Взгляд Чана становится лукавым, он сталкивает их плечи друг с другом, и это вызывает приятное чувство ностальгии.        — Я не могу с ними не согласиться. Хотя он никогда раньше не был с человеком, ты идеально подходишь ему по физическим параметрам. И если я правильно помню, он также соответствует твоим предпочтениям. Моя задница до сих пор болит от того, как ты отшлепал меня во время секса.        Щеки розовеют от воспоминаний об их с Чаном короткой попытке завязать сексуальные отношения, и Минхо отводит взгляд.        — Кстати, мы все были в шоке, когда он швырнул в тебя чашку. Джинни плакал в тот вечер, думая, что его грандиозный план сорвался из-за вспыльчивости Сони. Тогда Феликс и предложил Сонхва.        — Сонхва хороший, но мы с ним не очень-то совместимы.        — Но вы с Джисоном совместимы?       Не уверенный, что он готов к тому, в каком направлении пойдет их разговор, Минхо медлит с ответом, но Чан этого не замечает.        — Чанбин сказал, что они с Феликсом прервали вас в то утро, когда у Хёнджина отошли воды, и сейчас он поцеловал тебя в нашем доме. Вы, по крайней мере, физически подходите друг другу.        — Хён... — рисуя пальцем круги на песке, Минхо не совсем уверен, к чему клонит Чан. — Ты спрашиваешь, потому что хочешь, чтобы я остался на Ааре? — подняв глаза, он замечает, что мужчина изучает его лицо.        — Нет, Мин. Не поэтому, — взгляд Чана устремляется к морю, а легкая грусть растягивает уголки губ. — Я бы радовался, если бы ты остался на Ааре. Местным жителям нужен врач, и, честно говоря, я бы хотел, чтобы ко мне вернулся мой лучший друг. Я благодарен тебе за то, что ты приехал, и я в вечном долгу перед тобой за спасение Хёнджина, но я не буду просить тебя остаться. Я уже и так достаточно сильно влез в твою жизнь.        Тяжело сглотнув, Минхо может только кивнуть. Он благодарен Чану за честность.        — Даже учитывая, что Хёнджин предсказывал это, я все равно немного удивлен. Не думал, что Джисон на это способен.        — Джисон?        — Я никогда не волновался за тебя, Мин, — покачав головой, Чан проводит рукой по своим темным кудрям. — Может, и стоило, но Сони... я беспокоюсь о нем. Он строит из себя крутого, но ему приходится нелегко.        — Ты говоришь о его пребывании в Сиднее?        Ошеломленный вопросом, Чан растерянно моргает:        — Он рассказал тебе об этом?        — Рассказал. Я также знаю о его диагнозе, хотя узнал об этом случайно, — любопытство берет верх, и Минхо говорит то, о чем не решился спросить Джисона. — Насколько все было плохо? Он сказал, что вы с Хёнджином привезли его обратно на Аар после его срыва.        Чан опускает плечи, и в его глазах отражается озабоченность:        — Все было плохо. Некоторое время после переезда он звонил каждый день, чтобы поговорить с Хёнджином. В кафе самый лучший сигнал на острове, поэтому Джинни ждал его там как по расписанию. В один день Джисон не позвонил, а на следующий извинился и сказал, что был занят. После этого звонки сократились с каждодневных до пары раз в неделю, а потом и вовсе почти прекратились. Хёнджин беспокоился, но Джисон продолжал говорить, что с ним все в порядке. В какой-то момент он вообще перестал звонить, и тогда Хёнджин понял, что что-то не так. Мы прилетели в Сидней и вломились в квартиру, которую он снимал. Джисон солгал. Он не был в порядке. В действительности его тревожность была настолько сильной, что он не мог выйти из своей квартиры. Он не ел и не соблюдал личную гигиену. Мы пытались вывести его на улицу, но у него случился приступ паники, настолько сильный, что он потерял сознание. Мысль о том, чтобы выйти на улицу, приводила его в ужас. Он не мог находиться рядом с незнакомыми людьми.        Слезы наворачиваются на глаза Минхо, когда он слушает рассказ. Его сердце болит из-за сирены и того, через что ему пришлось пройти. Он рад, что Джисон опустил подробности в тот вечер, когда все рассказывал. Если бы младший заговорил об этом, Минхо прижал бы его к себе и никогда не отпускал.        — Нам пришлось дозвониться до доктора Бэ, чтобы Джисон согласился выйти из своей комнаты. Хёнджин потащил его на пляж, и они вместе поплыли обратно на Аар. Прошло больше года, прежде чем Джисон решился вернуться к учебе, чтобы получить диплом медбрата. Доктор Бэ снова стал тем, кто убедил его сделать это. Его вера в Джисона никогда не ослабевала.        — Джисон был бы прекрасным врачом, — комментирует Минхо. Он сказал то же самое Сонхва несколько недель назад, и до сих пор так считает.        — Я тоже так думаю, и доктор Бэ считал так же. Знаешь, дом, в котором ты живешь, на самом деле принадлежит Джисону. Доктор Бэ завещал его ему, после своей смерти. Права на клинику, дом... все. Он не хочет там жить, несмотря на то, что дом просторнее, чем его нынешнее жилье. Думаю, он считает, что ему не стоит этого делать, ведь он не врач.        — Так вот куда уходит моя арендная плата. Надо бы попросить вернуть деньги, учитывая, сколько я потратил на еду за последние пару недель.        Смех Чана уничтожает всю обиду, оставшуюся в душе. Минхо действительно думал, что больше никогда не услышит этот заливистый смех.        — Слава Богу, кто-то, кроме нас, кормит его! Мы не испытываем недостатка в деньгах, но, черт возьми, он умеет их тратить, — улыбка исчезает, и лицо Чана становится серьезным. — Что ты собираешься делать, Мин? Джисон открылся тебе. Я слышал, он даже живет у тебя...        — Не спрашивай меня об этом, — твердым, защищающимся тоном перебивает его Минхо. — Я не планировал этого, —не планировал чувствовать так чертовски много...Надеясь сменить тему, он задает другой вопрос, который не давал ему покоя. –Как ты познакомился с Хёнджином? — возможно, услышав эту историю, он сможет принять решение. Когда-то Чан был в его положении. Разрываясь между жизненными обстоятельствами и сиреной на Ааре.        Несомненно, Чан некоторое время раздумывал, оставить ли тему или подтолкнуть Минхо к ответу, а потом:        — Моя семья три года стояла в очереди на получение визы, когда их наконец утвердили. Я приехал с мамой и братом и увидел его в первый же день. В Сеуле было лето, здесь — зима. В межсезонье было не так много туристов, и Джинни проводил небольшой урок живописи на пляже.        Чан мягко улыбается, устремив взгляд на волны. Его мысли унеслись в воспоминания...        — Он был таким красивым. Я видел, что черты лица у него корейские, но не мог отделаться от мысли, что в Сеуле таких не делают. В классе нас было всего шесть человек, поэтому он заметил, что я на него смотрю. Позже, когда я спрашивал его об этом, он признался, что посчитал меня жутким, но симпатичным.        Минхо не смог сдержать смех, услышав, что Хёнджин назвал своего будущего мужа жутким.        — Я знал, что он местный и что живет на другом конце острова. На следующий день я уговорил брата отправиться в поход, и, поблуждав несколько часов, мы вышли на пляж на стороне местных. Мы плавали, чтобы освежиться, как вдруг у Люка начались судороги. В панике он начал кричать, и тогда Джинни прибежал, чтобы помочь мне вытащить его на берег.        Покраснев, Чан прикрывает улыбку рукой.        — Мы тащили Люка по пляжу, когда я пригласил его на свидание, и Хёнджин был так потрясен, что уронил его.        — Очевидно, он согласился, — Минхо смеется над картиной, которую нарисовала эта история.        — Вообще-то нет! Он сказал, что не встречается с туристами, но потом пошел с нами в клинику, чтобы Люка осмотрели. После нескольких часов флирта он наконец передумал. Там я и встретил Джисона. Он помогал на стойке регистрации и возненавидел меня с первого взгляда.        — О, я могу себе представить. Он уже рассказывал, что ему потребовалось время, чтобы к тебе проникнуться.        — Месяцы! — восклицает Чан. — Сон-а был настроен подозрительно даже после того, как я сделал Хенджину предложение и согласился остаться на Ааре.        — Когда ты понял, что хочешь остаться? — вопрос вырывается из уст Минхо раньше, чем он успевает о нем подумать.        — Я понял это после первой недели.        Широко раскрыв глаза, Минхо не может скрыть удивления.        — Хён, этого недостаточно, чтобы узнать человека, — этот аргумент он приводил себе не раз, когда думал о Джисоне.        — Это произошло быстро, но у нас все было именно так. У меня было всего две недели на острове, поэтому не было времени сомневаться в себе. Я должен был поверить в то, что мои чувства реальны, и я предпочел поверить Хёнджину, когда он сказал, что любит меня. Вопреки рекомендациям Джисона, Джинни показал мне свою форму сирены и спросил, готов ли я остаться на Ааре, чтобы быть с ним. Я ответил «да». Ты прав. Этого времени недостаточно, чтобы узнать о человеке все, но достаточно, чтобы узнать его сердце. И я узнал сердце Хёнджина. Небольшие детали — это не то, что помогает нам с ним быть вместе. Намного позже я узнал, что он ненавидит баклажаны и что его любимый цвет — белый, — прикусив губу, Чан делает паузу. — Думаю, это еще одна причина, почему я не позвонил и не сказал тебе. Я знал, что ты попытаешься отговорить меня от этого.        Минхо молчит. Чан абсолютно прав. Если бы он узнал, что его лучший друг собирается бросить всю свою жизнь и жениться на художнике, с которым познакомился на отдыхе, Минхо выжег бы всю землю, чтобы добраться до Аара и переубедить его.        — Мин. Я не могу объяснить тебе этого. В то время я тоже не понимал этого. Нет рационального объяснения или логического обоснования тому, что я чувствую к нему, и почему я решил остаться, — заходящее солнце опускается за горизонт, заливая их теплым сиянием. Взгляд Чана отражает свет, и его глаза сверкают. — Я могу попытаться обосновать это, объясняя, какой он драгоценный, какой красивый, или что я люблю его так сильно, что когда его сердце остановилось, я молил Бога, чтобы он поменял нас местами. Но в конечном итоге я просто чувствовал, что так правильно, — Чан бросает в его сторону открытый честный взгляд, — Мои друзья, моя семья, мое образование. Я знал, что буду скучать по тебе и по ним, но в глубине души я также знал, что, если я покину Аар, не будет ни одного дня, когда я не буду думать о нем. Скучать по нему, хотеть его. Я люблю Хёнджина, и это должно было быть превыше всего.        Сглотнув комок, образовавшийся в горле, Минхо вынужден отвести взгляд. От того, что он видит в выражении лица друга и слышит в его словах, ему становится не по себе. Столкнувшись с опытом старшего и его преданностью Хёнджину, Минхо не может не использовать это как призму для анализа собственной ситуации.        С тех пор как он впервые признал свои растущие чувства к Джисону, он все время пытался осмыслить то, чему нет определения. Его рациональный мозг пытался сформировать нечто твердое из неосязаемого. Он задавался вопросом, может ли такая любовь, как у Чана, существовать для него, но, возможно, дело не в том, чтобы найти ее, а в том, чтобы распознать то, что уже существует.        Это выглядит совсем не так, как любовь Чана. В то время как старшему было легко принять решение остаться, Минхо испытывает трудности. Слепой вере трудно следовать, когда он построил свою жизнь на науке и фактах. Но то, что он чувствует... то, что он хочет...        Он хочет стать мелодией, которую напевает Джисон, играя на гитаре. Песней, которую поет медбрат, когда счастлив, чтобы Минхо мог парить у него на языке и быть источником его улыбки. Он хочет быть кофтой, которую Джисон надевает на ночь. Хлопок истончился от времени, но все еще обеспечивает тепло и безопасность. Он всегда под рукой, когда это необходимо, но когда работа закончена, его вешают, чтобы полюбоваться, как сирена раздевается в мягком свете. Он мог бы быть всем этим и многим другим, но хочет ли этого Джисон? Хёнджин попросил Чана остаться... Поступит ли Джисон так же? Он боится, каким будет его ответ, если его спросят... началом чего это станет.        Потирая лицо руками, Минхо чувствует себя обессиленным. Он весь опустошен.        — Итак... — рядом с ним Чан произносит милым певучим голоском — Омеги...        Предложение остается незаконченным, поэтому Минхо оглядывается и замечает, что брови мужчины многозначительно шевелятся. Напряжение в его плечах спадает, когда он смеется над нелепым выражением лица своего друга и тем, что оно подразумевает.        — Правда?! Ты хочешь поговорить об этом сейчас?        — Что? — пожав плечами, старший широко улыбается. — Кажется, ты много о чем думаешь, и я хотел разрядить обстановку. Ты единственный, с кем я могу поговорить об этом. Чанбин и Чонин — сирены-альфы, поэтому Феликс и Сынмин никогда не сталкивались с таким... — размахивая руками, мужчина показывает что-то похожее на шлепок по заднице.        — Ты имеешь в виду, что они вырабатывают смазку?        От такого прямого вопроса щеки Чана вспыхивают алым.        — Ага. Это...        Смеясь, Минхо расслабляется от изменения атмосферы между ними. Дружба немного наладилась, и он радуется тому, что на острове наконец-то появился кто-то, кто может понять его.        — У меня чуть член не отвалился, когда я узнал, что они могут намокать. Я почувствовал себя почти натуралом!        Задыхаясь от смеха, Чан падает спиной на пляж.        — Я знаю, что ты имеешь в виду! В первый раз, когда мы с Джинни занимались этим, я чуть не потерял сознание от нехватки воздуха, потому что очень долго вылизывал его задницу, — подмигивая, Чан подталкивает ногой колено Минхо. — Я дам тебе совет. Когда будете делать это, называй его «омега» вместо «малыш» или чего-нибудь подобного. Они реагируют на это на инстинктивном уровне, и ты не будешь разочарован.        — И что будет? — заинтригованный, он настаивает на продолжении, но тот отрицательно качает головой.        — Просто доверься мне...

**Два часа спустя**

       Возвращаясь в дом Чана и Хёнджина, Минхо ощущает легкость в груди, которой не чувствовал уже много лет. Простить и понять Чана оказалось легче, чем он думал, и он знает, что Джисон сыграл в этом большую роль. Трудно сохранять обиду, когда он сам находится в таком же положении и стоит перед таким же выбором. Щеки болят от сильной улыбки, и он опирается на бок Чана, обхватывая его за талию. После перемирия они провели остаток вечера, рассказывая друг другу о годах, проведенных в разлуке.        Короткий отрезок времени прошел так, как он хотел бы, чтобы прошла большая часть его поездки. Они заливались смехом, когда он рассказывал «боевые» истории о своем пребывании в отделении неотложки. Чан был потрясен, узнав, как часто люди вставляют в свои задницы сомнительные предметы, а потом вынуждены обращаться в больницу, чтобы их вытащили. А когда Чан рассказывал о выкидышах у Хенджина и о том, как они переживали каждый раз, на глаза наворачивались слезы. А потом еще больше смеха, когда старший рассказал о своем недолгом совместном проживании с Джисоном и Хёнджином, поскольку две сирены жили в одном доме, когда он только переехал на остров.        У Чана накопился огромный компромат на Джисона, и Минхо плакал от смеха, когда он рассказал о том, как медбрат и Чанбин напились и сняли видео для прослушивания в к-поп компанию. Их танцевальные движения каким-то образом превратились в стриптиз, во время которого склонный к несчастным случаям Джисон споткнулся о собственные ноги, врезался в Чанбина и отправил мускулистого мужчину на плиту, которая затем загорелась. На следующее утро после похмелья все запаниковали, поняв, что видео действительно было отправлено (Чан подозревает Сынмина). Он почувствовал вспышку ревности, когда узнал, что у Чанбина и Джисона были короткие отношения в подростковом возрасте. Это чувство было мимолетным, поскольку он напомнил себе, что две ночи назад Джисон выкрикивал его имя в постели, потому что Минхо стал первым партнером, заставившим его кончить четыре раза за одну ночь.        Подойдя к задней террасе, он замечает бурную деятельность, и в свете прожектора видно, что вся группа друзей уже собралась вокруг Джисона.        — Сон-а? — обеспокоенный, он отходит от Чана, перепрыгивая через две ступеньки за раз.        — Хён! — широко раскрытые глаза смотрят на него, и медбрат дуется. — Я обжег руку.        — Дай я посмотрю, — убрав влажное полотенце, обернутое вокруг руки младшего, Минхо осматривает красные рубцы на коже. — Рана совсем пустяковая, но приложи к ней лед.        На этот совет тот язвительно закатывает глаза:        — Спасибо, доктор. Сам бы я до этого не додумался.        — Ага, ага... — Минхо нравится такое поведение, и он чмокает сирену в щеку. — У меня есть крем от ожогов, мы можем нанести его позже. Что случилось?        — Сони сломал мою сковороду, вот что случилось! — отвечает Хёнджин.        Возмущенный Джисон защищается:        — Неправда! Эта сковорода сломалась сама по себе! Рыба начала дымиться, и я бросил ее в раковину, но ручка отлетела, и масло брызнуло на меня. Я невиновен!        — Сковорода была в полном порядке до того, как ты к ней прикоснулся!        — Она была дешевой!        —Ладно, ладно! — встав между ссорящимися друзьями, вмешивается Чан. — Все в порядке, детка. У нас много сковородок, а в холодильнике есть еще рыба.        Высунув язык, Джисон бросает злобный взгляд на старшую сирену, а затем прячется за Минхо.        — Я так понимаю, теперь у вас все хорошо? — направляя разговор в другое русло, Чонин переводит взгляд с Минхо на Чана.        Поймав взгляд Чана, Минхо улыбается и притягивает Джисона к себе:        — Да... все хорошо.