Migrate to me (Мигрируй ко мне)

       Взбивая диванные подушки, Джисон вымещает все свое раздражение на ни в чем не повинных предметах. Слезы боли застилают глаза, и ему хочется кричать. Перемещаясь по дому, он поцарапал свой ожог о край обеденного стола и чуть не потерял сознание от боли. Сейчас его левая нога покоится на подлокотнике дивана, и ему противно от того, насколько жалким он себя чувствует.        Минхо целый час спорил с ним, прежде чем согласился отпустить его из клиники. Доктор непреклонно твердил, что Джисон не должен оставаться один, а он отказывался следовать его указаниям. Меньше всего ему хотелось быть обузой для своих друзей, а пребывание у него дома и постоянное сопровождение было бы именно этим. Хёнджин может в любую секунду родить, и о том, чтобы обслуживать Джисона, не может быть и речи. У Чонина наконец-то начались летние каникулы, и они с Сынмином наслаждаются временем наедине.        Феликс и Чанбин — вполне приемлемые варианты, но в этом случае придется разлучить пару только для того, чтобы один из них мог спать на его диване, а он отказывается это делать. Ему пришлось несколько раз объяснить это веснушчатому австралийцу, когда те пришли проведать его. Феликс, увидев его перевязанную ногу и костыли, которые Минхо заставил его взять, сразу же предложил остаться, но он уперся ногами в землю (в метафорическом смысле).       Сейчас, лежа на диване и страдая от боли, пока в животе все урчит от голода, он жалеет о том, что так упорно отстаивал свою независимость. Друзья недаром называют его избалованным, чем он и гордится. Во всем виноват Минхо. Он винит его в своем внезапном желании казаться взрослым и ответственным. Половина его мозга хочет, чтобы он выглядел компетентным, а другая половина — чтобы его баловали и кормили всякими вкусностями.       Но у него нет ни партнера, который переживал бы о нем, ни еды. Приподнявшись, он смотрит на упаковку рамена, лежащую на столе, и желает, чтобы она приготовилась сама. Но волшебные феи не начинают внезапно готовить ему еду, поэтому он плюхается на спинку дивана и хнычет. Никогда в жизни он не думал, что будет скучать по своему бывшему парню, но вот он здесь. Хёнджэ был тем еще придурком, чьей жизненной целью было флиртовать с каждым туристом на острове, но, по крайней мере, он был в состоянии вскипятить воду... и доставить пару оргазмов. Он переехал в Мельбурн несколько лет назад, и это были его последние настоящие отношения. То, что сейчас он мечтает о нем, не может не удручать.       Он утопает в подушках, и тишина в доме становится невыносимой. Шум океана доносится до него через открытую дверь на террасу, но морская мелодия не приносит ему никакого утешения.       На него, раненого и предоставленного самому себе, обрушивается волна одиночества. Скорее всего, именно таким будет его будущее. Ему почти тридцать, а у него нет ни пары, ни ребенка, и на горизонте не видно никаких перспектив. Если бы он решился покинуть Аар, у него могли бы появиться шансы, но остров — его безопасное убежище. Последний раз, когда он уезжал отсюда, обернулся катастрофой, и он не хочет повторения.       Жалость к себе раньше была для него редкостью, но в последнее время это токсичное чувство поселилось в глубине его существа... вплотную за ним следует ревность. Слово «любовь» не может передать то, что он испытывает к своим друзьям. Они — его мир, его радость, но безусловная любовь, которую он испытывает к ним, не может сдержать его зависти. Их успех одновременно приносит ему счастье и тоску. Они рядом с ним физически, но в жизненной гонке ушли далеко вперед.       Поначалу у него была надежда. Хенджин встретил Чана, и Джисон был уверен, что и он найдет того, кто полюбит его. Через год после приезда Чана он уехал в Сидней, жаждущий знаний и уверенный, что найдет партнера в этом огромном мегаполисе. Он был наивен. В городе было много сирен, но мало у кого из них было желание отказаться от современных удобств и переехать на маленький остров. Как и у многих, их планы были связаны с зарабатыванием денег, а их сердца больше не принадлежали морю.       В Сиднее он был чудаком, изгоем. Чужак с маленького острова, которого не интересовала ни поп-культура, ни дизайнерская одежда. Для него изучение медицины было стремлением отдавать и помогать тем, кто в этом нуждается. Это понятие было чуждо его однокурсникам. Те немногие альфы, которых он встречал, были рады использовать его тело, но не хотели брать на себя обязательства. Семья и дети — последнее, о чем они думали. Им было все равно, что их род сокращается. Они хотели быть людьми.       Его окружали миллионы людей, но он никогда не чувствовал себя настолько одиноким. На Ааре его можно было легко не заметить, на материке о нем легко забывали.       Слезный канал жжет, когда жемчужинка выскальзывает наружу. След, оставшийся после нее, вызывает зуд на коже, когда высыхает. Умиротворение, которое дарит ему остров, начало исчезать много лет назад, а на смену ему пришла жажда большего. Он хочет получать взгляды, которые украдкой бросают друг на друга Хёнджин и Чан. Хочет нежных поцелуев, которыми обмениваются Чонин и Сынмин, когда потребность в физическом контакте пересиливает их застенчивость. Хочет такого огня в глазах, как у Чанбина, когда он утаскивает Феликса в укромный уголок, потому что не может оторваться от него ни на секунду.       Он говорит себе, что у него есть все, что ему нужно, но боль не проходит. Он должен быть удовлетворен, но это не так. Разве это неправильно — хотеть большего? Он не может отделаться от мысли, что его время прошло. Что где-то на его жизненном пути дверь в будущее, к которому он стремится, была закрыта, а судьба забыла открыть окно.       Сделав дрожащий вдох, он протирает глаза. Он редко бывает таким. Несчастный случай и смертельная опасность потрясли его, и стены, блокирующие темные эмоции, дали трещину. Не помогло и то, что он пропустил два дня приема лекарств. По возвращении домой он первым делом принял их. Ему следовало прислушаться к Минхо, следовало согласиться на предложение Феликса остаться.       Когда он в таком состоянии, от сожалений трудно удержаться. Его беспокойный разум зацикливается на прошлом и на том, что он мог бы сделать по-другому. В прошлом году на остров приезжал альфа-сирена... Он был очаровательным. Если бы Джисон был приятнее, он бы остался? Или Хёнджэ... Поначалу все было хорошо. Его взгляд переметнулся на других только после того, как он понял, что Джисона не приручить.       Надо бы пригласить Сонхва, чтобы он покопался ему в мозгах. Сирена приглянулся Хонджуну еще до того, как он уехал в Корею. Альфа умолял Сонхва поехать с ним, но родители сирены не в состоянии справиться с фермой в одиночку, и он остался. А потом, конечно же, он привлек Минхо. Типаж доктора такие, как Сонхва? Симпатичные и скромные. Если это так, то у Джисона никаких шансов. Спальня — единственное место, где он подчиняется, и то скорее из-за сексуальных предпочтений, чем из-за истинной покорности.        — Угх! Глупый, глупый, глупый! — ругая себя, он накрывает голову подушкой. Что, черт возьми, с ним такое! Доктор — это пятно в его сознании, которое никак не хочет смываться.        — Удушение — паршивый вариант, если ты планируешь покончить с собой.        — Аааа, — с воплем Джисон подскакивает, отбрасывая подушку. От боли, раздирающей швы, он хватается за бок.        — Ох, черт! — вбежав через открытую заднюю дверь, Минхо роняет сумки из рук и опускается на колени рядом с ним. — Я не хотел тебя напугать.        — Какого хрена?! — схватившись за грудь, Джисон откидывается назад. — Что ты здесь делаешь? Кроме того, что пытаешься довести меня до сердечного приступа!       Руки доктора зависают над ним, как будто он хочет дотронуться, но не уверен, стоит ли.        — Я здесь, чтобы проведать тебя. Прошло уже несколько часов, и я хотел убедиться, что у тебя ничего не болит. Я стучал, но ты был слишком занят, целуясь с подушкой, чтобы услышать меня.       Умирая от смущения, Джисон отталкивает его руки:        — Я не целовался с подушкой! Извращенец! А если бы и целовался, то я нахожусь у себя дома!        — Хммм... Я могу зайти попозже, если хочешь уединиться с мистером Подушкой и своей рукой.       Уставившись на парня как на идиота, Джисон изо всех сил напрягает мозг, пытаясь придумать ответ. Он чт... он! УГХ! Схватив близлежащий предмет, он с размаху бьет диванной подушкой по голове собеседника.        — Уходи сейчас же!        — Вау. Эй, сейчас... — выхватив у него оружие, Минхо отбрасывает его в сторону с гримасой отвращения. — Мерзость. Теперь, когда я знаю, что ты неравнодушен к неодушевленным предметам, я бы предпочел, чтобы ты не атаковал меня с их помощью. Я не знаю, где эта штука была до этого.        — ПОШЕЛ ВОН!       Проигнорировав приказ, Минхо пододвигает к себе одну из брошенных сумок и натягивает латексные перчатки.        — Можешь прекратить истерику. Я не уйду. А теперь лежи спокойно и дай мне осмотреть твою ногу.       Бросив на доктора убийственный взгляд, он перестает двигаться. Чем скорее Минхо осмотрит его раны, тем скорее он уйдет.        — Ты дал мне инструкции по уходу, которые, кстати, я и так знал. Ты здесь не нужен.        — Угу.       Пренебрежительный ответ еще больше распаляет его эмоции. Если бы не тупая пульсация в ноге и боку, он не удержался бы от соблазна вышвырнуть этого человека. Умелые пальцы снимают повязку с ожога, и он судорожно вдыхает, когда на него попадает воздух.        — Это больно! Перестань, блядь, издеваться!        — А как насчет того, чтобы ты перестал ругаться на меня? Прямо сейчас я должен лежать в своей постели, но вместо этого я по доброте душевной пришел сюда.       Нахмурившись, Джисон избегает встречаться взглядом с мужчиной и вместо этого смотрит на многочисленные сумки, которые он принес с собой. Самая большая из них — дорожная сумка.        — Что это?        — Это сумка.        — Если не хочешь, чтобы я ругался на тебя, тогда отвечай прямо.       Губы Минхо сжимаются в плотную линию:        — Это сумка для ночевки. Моя совесть не позволяет мне оставить тебя одного.       Ошеломленный неожиданным ответом, мозг Джисона отключается. Сумка для ночевки? Минхо хочет остаться... с ним?! Он что, спятил?        — Ни в коем случае!       На вид не слишком впечатленный этим высказыванием доктор вновь накладывает повязку на ожог и переходит к осмотру шва. Когда его футболку задирают наверх, в его груди разливается тепло, а сердце начинает бешено колотиться. Минхо не делает ничего выходящего за рамки медицины, но, будучи у себя дома, а не в клинике, все ощущается иначе. Интимнее...        — Ты ведь еще не принимал ванну?       Вопрос вызывает у него панику. От него воняет? В его списке дел есть этот пункт, и, честно говоря, он должен был сделать это еще во время визита Феликса и Чанбина. Набрать ванну и залезть в нее крайне сложно, когда не можешь опираться на ногу. Ему бы не помешала их помощь.        — Н-нет. Я как раз собирался это сделать.        — Тебе нужно следить, чтобы ожог был чистым. Пойдем. Я помогу тебе забраться внутрь.        — Ты что, оглох? Я сказал тебе уйти, — отпихивая мужчину, он вздрагивает, когда от этого действия натягивается кожа на ребрах. —Я могу сам о себе позаботиться! — по воле судьбы его желудок выбирает именно этот момент, чтобы сердито заурчать. Орган требует еды и злится, что он решил устроить вечеринку жалостивместо того, чтобы накормить его.       Темные глаза широко раскрываются от удивления, и Минхо переводит взгляд с лица Джисона на его живот.        — Ты еще и не ел? Слушай, я знаю, что из медбратьев получаются хреновые пациенты, но ты должен делать хотя бы базовые вещи.        Джисон приподнимается и начинает защищаться:        — Ты не имеешь права приходить в мой дом и читать мне нотации. Я поем и приму душ, когда буду готов! У меня есть еда!        У Минхо сжимается челюсть, когда он видит чашку рамена, стоящую на столешнице.        — В одной порции этого дерьма содержится суточная норма натрия и нет никакой питательной ценности. Перестань спорить со мной и дай мне позаботиться о тебе, черт возьми!        Ошеломленный Джисон молча наблюдает за тем, как доктор встает и собирает брошенные им сумки, продолжая свою тираду.        — Ебаный в рот! Я работаю в медицине почти десять лет и никогда не встречал настолько упрямого медбрата, как ты. Да и вообще кого бы то ни было! — он несет холщовую сумку на кухню, и Джисон вынужден повернуться, чтобы видеть мужчину поверх спинки дивана. — Знаешь, обычный человек говорит «спасибо», когда кто-то предлагает о нем позаботиться. А ты? О Боже, нет! Как будто я пришел и стал угрожать тебе! За горячую еду и заботу нужно быть благодарным, а не устраивать скандалы.        Швыряя продукты на столешницу, Минхо окидывает его сердитым взглядом.        — Я помогу тебе принять ванну, потому что да, ты воняешь, и после этого ты почувствуешь себя лучше. Я приготовлю тебе ужин, потому что тебе нужна здоровая пища, а потом твоя задница заберется в кровать, и ты будешь спать! Ночью я проконтролирую, чтобы твоя нога была приподнята, а утром осмотрю ожог, наложу еще мази, и твоему рту лучше оставаться закрытым!        Грудная клетка тяжело вздымается от гневной речи, когда старший возвращается в гостиную и встает над ним.        — Разговаривать с Чаном мне хочется меньше всего, но если ты отказываешься сотрудничать, я позову Хёнджина, и пускай беременный мужчина возится с тобой.        Какая-то часть его хочет отметить, что последнее утверждение звучит как угроза (чего, по словам Минхо, он не делает), но Джисона отвлекает одна очень важная деталь.        — Ты собираешься приготовить для меня что-нибудь?        Воинственность в позе мужчины улетучивается, и он с недоверием смотрит на него:        — Я должен был догадаться, что именно это привлечет твое внимание. Да, но только если ты будешь хорошо себя вести.       Скрестив руки на груди, Джисон задумчиво выпячивает нижнюю губу. На самом деле внутри него бушует третья мировая война. Никто не повышал на него голос вот так... но, с другой стороны, никто и не готовил для него. Он голоден и как раз недавно сокрушался о том, что никто не заботится о нем. (Минхо не заботится о нем, но хочет позаботиться о нем).       Он задается вопросом, почему доктор так настойчив, но разве это важно? Он голоден, и принять ванну без посторонней помощи будет затруднительно, но он также твердо решил, что будет держаться на расстоянии. Он хочет Минхо. Стоя на четвереньках, откинув голову назад и крича, пока его трахают. Чем больше времени он проведет с доктором, тем больше вероятность того, что он не сможет противиться этому желанию. Это может быть опасно для него... для его сердца. Но опять же... еда.        — Хорошо. Ты можешь остаться и приготовить еду.       Уголок рта Минхо приподнимается в ухмылке:        — Как мило, что ты думаешь, будто у тебя был выбор.       Он открывает рот, чтобы изменить свое решение, но мужчина уже наклоняется, чтобы помочь ему встать.        — Где у тебя ванная?        Против своей воли он показывает ему дорогу в ванную комнату, примыкающую к его спальне. С помощью Минхо идти легче, чем на костылях, и мужчина усаживает его на унитаз, а сам начинает наполнять фарфоровую ванну.        — Ты предпочитаешь горячую воду или теплую?        — Горячую, пожалуйста.        — Пожалуйста? Я и не знал, что у тебя имеются хорошие манеры, — обернувшись через плечо, Минхо смотрит на Джисона, удивленно вскинув бровь.        Его щеки пылают, и он быстро отводит взгляд от задницы старшего. Гнев и стыд смешиваются внутри него.        — Продолжай язвить, и ты их больше никогда не увидишь.        Тихонько хихикая, его сиделка поднимает глаза к потолку, словно ища поддержки у небес.        — Вполне справедливо. Если ты не планируешь устроить стирку во время купания, то тебе следует раздеться.        — Раздеться... когда ты здесь? — в его голосе сквозит искреннее возмущение.        — Джисон... Ради всего святого, я врач и мужчина! Не говоря уже о том, что я уже видел тебя голым. Почему с тобой так сложно? Да, раздевайся, и я помогу тебе залезть в ванну. Я же не предлагаю помыть тебя. Уверен, ты и сам способен это сделать.       Логика в словах мужчины раздражает, как и образы, вызванные этим заявлением. Руки Минхо намыливают его грудь, пальцы задевают соски, а затем спускаются ниже, к...блядь! Стягивая с себя футболку, он ощущает жгучую боль в области швов. Это помогает ему отвлечься от похотливых мыслей. У него давненько не было члена... он слишком слаб перед таким!        — Ладно, я разденусь, но не говори ни слова! — используя раковину для опоры, он поднимается, чтобы снять спортивные шорты.        — Я медицинский работник. Это пустяк, я видел тысячи обнаженных тел. Подобные вещи не вызывают у меня потрясения, а комментировать физическое состояние пациента — это...       Отвернувшись от него, Джисон тянет за резинку, и его шорты падают на пол. Минхо замолкает и, резко обернувшись, младший видит, что доктор покраснел, а его взгляд устремлен на его задницу.        — Ни слова, — его голос звучит убийственно, но внутри у Джисона роятся вопросы. Этот взгляд означает, что ему нравится то, что он видит? Старший тот тип парней, которые предпочитают задницы? Лично Джисону нравятся ноги и большой размер.       Прочистив горло, Минхо отворачивается, чтобы закрыть воду. Красные кончики его ушей вызывают у младшего прилив гордости. Для человека, видевшего «тысячу обнаженных тел», он ведет себя довольно застенчиво рядом с Джисоном.       Когда он снова поворачивается к нему лицом, взгляд доктора не опускается ниже его плеч. Взяв протянутую ему руку, он переносит часть своего веса на старшего и, слегка покачиваясь, забирается в ванну. Он очень признателен за помощь, когда медленно опускается на здоровой ноге, чтобы сесть в воду. Его левая нога лежит на бортике, чтобы не намочить ожог.        — Знаешь... — голос старшего звучит нерешительно.       Переведя взгляд на него, Джисон моргает, заметив, как близко они находятся. Темные глаза Минхо всего в нескольких сантиметрах от его глаз.        — Если бы я мог произнести хоть слово... всего одно. Я... это было бы «идеально».       Простая похвала лишает его способности дышать. Минхо считает, что его задница... или любая другая часть его тела идеальна? Пульс подскакивает, глаза перебегают на губы мужчины, а затем возвращаются к его испепеляющему взгляду. Поддаваться ему рискованно... опасно. С такого близкого расстояния он видит, как розовеют щеки мужчины, и ему хочется... Рука, держащая его, сжимается сильнее, и он уже собирается наклониться вперед, когда Минхо делает шаг назад, отпуская их сплетенные руки.       Здравый смысл возвращается, когда между ними образуется свободное пространство, и он смотрит на воду, стараясь выровнять дыхание. Когда он начал тяжело дышать? Минхо... они ведь почти...       Сухой кашель прерывает его суматошные мысли. Доктор отвернулся от него, а его внимание направлено на что угодно, только не на Джисона.        — Я собираюсь заняться ужином. Если что-то понадобится, позови меня и следи за тем, чтобы швы оставались сухими. Немного воды не страшно, но погружать их в воду не стоит.        — Я знаю, как ухаживать за ранами.       Спина Минхо напрягается от такого нахального тона, и старший бросает на него взгляд. Его глаза сужаются в раздражении.        — Ты забыл, что должен хорошо себя вести?       Устав от того, что с ним разговаривают как с ребенком, он отвечает на раздраженный взгляд дерзкой ухмылкой:        — Да, папочка.       Темные глаза расширяются, после чего закрываются, и он осознает свою ошибку. Повернувшись лицом к Джисону, Минхо склоняет голову набок, изучая его. Находясь в ванне, он чувствует себя невероятно маленьким, пока стоящий мужчина возвышается над ним. Чем дольше они смотрят друг на друга, тем сильнее нарастает напряжение в комнате, и, к своему стыду, он чувствует первый импульс возбуждения.       Минхо тяжело вздыхает, его розовые губы плотно сомкнуты, а рука сжата в кулак.        — Позови меня, если что-то понадобится.       И в тот же момент дверь захлопывается, и он остается один. Опустившись обратно в ванну, он прикладывает руку к сердцу и считает удары, которые гулко отдаются во всем теле. Что это, блядь, было? На мгновение в темных глазах Минхо он увидел отражение своего собственного желания.       Возможно ли, что его влечение взаимно? Что даже после Сонхва он может захотеть... Джисона? Возможно ли это? Они не ладят друг с другом и ссорятся большую часть своего общения, но он должен признать, что ему это доставляет некоторое удовольствие. Словесные перепалки, которые заставляют его теряться в догадках. Он назвал его папочкой, пытаясь быть остроумным, но даже слепому понятно, что Минхо это... понравилось.        О Боже. Возбуждение внутри него нарастает, и, опустив взгляд вниз, он дует губы, видя, как его твердый член умоляет о внимании. К счастью, его нога и бортик ванны закрыли его от посторонних глаз. Прикусив губу, он бросает взгляд на дверь. Она не заперта, но звук льющейся на кухне воды и стук кастрюль подсказывают ему, что Минхо занят. От того, что он поддастся искушению хотя бы раз, ничего страшного не случится... все мастурбируют, особенно если они были одиноки так же долго, как он. В этом нет ничего плохого...       Потянувшись вперед, он закрывает глаза и дает волю своему воображению.       Зубы покусывают чувствительную кожу, а кончики пальцев сминают пышные ягодицы. Горячее дыхание, за которым следует язык, заставляет его вход сжиматься, когда Минхо шепчет слова:        — Ты прекрасный, идеальный...        Пальцы обхватывают основание его члена, и он втягивает воздух, двигая рукой вверх. Облизывая губы, он извивается, наблюдая за разыгрывающимся в его голове сценарием.       Задница нависает над лицом Минхо, и он скулит, когда тот начинает его дразнить. Острый кончик носа проводит линию между его ягодицами. Потянув Джисона за талию вниз, он проводит языком по его входу, и тот вздрагивает. Тугие мышцы подергиваются от влажного давления. Отвернувшись от лежащего под ним мужчины, он наклоняется вперед, прижимаясь лицом к члену старшего.       У Минхо вырывается стон, и он крепче сжимает ягодицы младшего, раздвигая их.        —Черт, малыш. Отсоси мне Сони, пожалуйста....       Сжимая кулак, Джисон крутит его, добираясь до головки. Ноги дрожат, и он тихонько скулит от образа Минхо под ним. Язык и зубы мужчины дразнят его ободок. Просунув два пальца между губами, он захлебывается слюной от тяжести во рту и сосет так усердно, словно это толстый член старшего душит его.       Давление проникает внутрь, когда острый язык Минхо погружается в него. Качнувшись назад, он еще глубже насаживается на мускул, закатывая глаза. Преодолевая рвотный рефлекс, он лишает себя кислорода, и слезы собираются на его ресницах. Жемчужинка срывается с его глаза, и он хнычет вокруг члена, который касается задней стенки его горла. Минхо толкается бедрами вверх, вгоняя его еще глубже, и он впивается ногтями в бедро мужчины. Боль пробегает по его позвоночнику, когда рука старшего шлепает его по заднице, и он дрожит. Зубы задевают его нежную кожицу, и он кричит еще сильнее.       Мягкие вздохи отражаются от кафельных стен душевой, когда Джисон начинает быстрее ласкать себя рукой. Добавив третий палец в свой рот, он зажмуривается, представляя, что это Минхо. Что это рука старшего подталкивает его к завершению. Его член не позволяет услышать стоны. Дырочка сжимается вокруг пустоты, и он хотел бы оказаться в доме один и на своей кровати. В уединении своей комнаты он бы растянул себя. Засунул бы в себя толстую игрушку и скакал бы на ней, мечтая, чтобы на ее месте был другой человек.       Руки, раздвигающие его задницу, резко тянут его назад, заставляя Джисона сильнее насаживаться на язык мужчины. Кончик его твердого члена задевает грудь Минхо, и от этого прикосновения перед глазами вспыхивают звезды. Твердый, обделенный вниманием ствол капает предэякулятом на мускулистую грудь мужчины. Пальцы, сжимающие ягодицы, исчезают, и он задыхается, когда ладонь обхватывает его пульсирующую длину. Поглаживая его быстро и сильно, Минхо продолжает вылизывать его. Горячий язык мужчины в сочетании с его рукой возносят его к небесам.        Прикусив пальцы, Джисон заглушает тихий стон, выплескиваясь в руку. Голова откинута назад, грудь вздымается, бедра трясутся, когда он представляет, как Минхо кончает вместе с ним. Жар его оргазма проникает в горло Джисона. Звук его удовольствия, глубокий стон, доносится откуда-то из пространства между его ног. Он почти слышит слова похвалы, которые тот шепчет, тяжело дыша.        — Ты такой хороший для меня, Сони. Идеальный для хёна... идеальный... идеальный...        Отдернув руку, он устало плюхается в воду, тяжело дыша. Звуки готовящейся пищи и Минхо, напевающего какую-то мелодию, рассеивают остатки беспокойства о том, что его подслушивают. Сполоснув руку, он берет мыло. Он мог бы тешить себя иллюзией, что Минхо хочет его, но решает быть реалистом. Его желания никогда не распространятся дальше ванной комнаты.

***

       — Да, папочка...       Ворча себе под нос, Минхо подтыкает простыню, которую ему дали, под край дивана и поправляет позаимствованную подушку. Чем больше времени он проводит рядом с Джисоном, тем больше убеждается, что сирены и в правду являются смертельными соблазнителями, завлекающими ничего не подозревающих мужчин на верную смерть. Младший, безусловно, искушает Минхо станцевать танго с судьбой. Остроумное высказывание, прозвучавшее ранее, уже в который раз повторяется в его голове.       То утро, когда Джисон вальсировал по пляжу, выставив на всеобщее обозрение свою загорелую кожу, не может сравниться с тем, когда эта крошечная талия и сочная попка оказались на расстоянии вытянутой руки. После двух дней пребывания в клинике, в течение которых ему успешно удавалось не смотреть на смуглые соски блондина, он ошибочно предположил, что готов увидеть этого мужчину обнаженным вблизи. Это была оплошность с его стороны, потому что ничто не могло подготовить его к той необузданной потребности, которая душила его, пока они делили пространство ванной комнаты.       Если бы его попросили описать идеальные пропорции мужчины, Минхо было бы достаточно представить широкие плечи, узкую талию и аппетитную попку младшего. Его заманчивые глаза и улыбка в форме сердца — это глазурь на и без того греховном десерте. Десерте, который он хочет нагнуть и полакомиться им!       О том, чтобы овладеть им, Минхо думал в последнюю очередь, когда днем преодолевал короткий путь от своего дома до дома младшего. С ночной сумкой в руках и пакетом с продуктами его единственной заботой было благополучие медбрата. Как он и предполагал, эта упрямая задница отказался просить помощи у своих друзей. Не имея других вариантов, Феликс и Чанбин явились к нему чуть ли не в слезах. Видя, их явное переживание по поводу того, что Джисон остался один, он отбросил свою неприязнь к паре и согласился уладить ситуацию. Хотя они и сыграли определенную роль в фарсе Чана, главная вина все же лежит на его бывшем лучшем друге.       Он должен был предвидеть сопротивление Джисона. Непонятно, почему этот человек не способен принять помощь от Минхо, в то время как он более чем охотно пользуется тем, что его друзья нянчатся с ним. Несмотря на свой вспыльчивый характер и несносный рот, блондин буквально излучает энергию бэбигерл... к которой Минхо питает слабость всю свою жизнь. Очаровательные избалованные твинки — его ахиллесова пята, особенно, когда он сам их балует. Единственное, что доставляет ему еще больше удовольствия, — это быть причиной их слез, которые появляются исключительно в результате наказания и наслаждения.       Наблюдая за вспышкой истерики, разразившейся из-под защиты диванной подушки, он хотел подхватить мужчину на руки и избавить его от причины стресса. Вместо этого злобная белка довела его медленно закипающий гнев до предела, и он сорвался. Хуже всего то, что его гнев в равной степени сопровождается похотью. Этот мужчина бросает ему вызов так, как никто другой... он одновременно ненавидит и любит это.       Чем грубее Джисон, тем сильнее он хочет прижать их губы друг к другу и заставить его замолчать. Ему следовало начать с предложения приготовить ужин. Ведь ему хорошо известно о безграничном аппетите Джисона. Как дикий зверь, этот неистовый огонь успокаивается с помощью еды, и это не может не радовать. При одном только упоминании о приготовлении для него еды отношение мужчины стало более доброжелательным. Черт, он даже сказал «пожалуйста»!       Как и слова «Да, папочка». Его разум также был измучен тем моментом, который они разделили, когда он помогал младшему забраться в ванну. Как и в ту ночь, когда он застал Джисона во время пения, огромные глаза взывали к нему с робкой беззащитностью и желанием. Он был на волосок оттого, чтобы залезть в ванну и присоединиться к нему. Если бы он не отстранился... узнал бы он, каков на вкус юноша? Каков на ощупь?       Может быть... вероятно. Он знает, как выглядит желание, и Джисон был прямо там, рядом с ним. Если бы не его травмы, Минхо бы поддался, но нынешнее состояние младшего не позволяет ему дразнить их обоих. То, что он хочет дать Джисону, займет несколько часов... или даже больше. Он лишь надеется, что такая возможность еще представится. Но если это был его единственный шанс, а он его упустил... черт.       Чанбин говорил, что только мазохисту может понравиться болтливый блондин. И похоже, Минхо узнает о себе то, чего не знал. Его легкая садистская натура проявляется в спальне... но мазохист? Это что-то новое и настораживающее.        С тех пор как он оказался в доме мужчины, его влечение к нему только усилилось. Джисон, набивая рот вареным осьминогом и приготовленными к нему гарнирами, выглядел как образец блаженства. При первом же укусе медбрат застонал, счастливо ерзая на стуле, а у Минхо подскочило давление. Само блюдо было простым, но можно было подумать, что он приготовил четыре курса из меню. Он сожалеет, что не делился с ним своими обедами в клинике, тогда бы он смог увидеть счастливый танец этого человека гораздо раньше.        После этого он впервые ощутил на себе всю силу умоляющих глаз Джисона, направленных в его сторону, и, несмотря на усталость, он прогулялся до города и купил им мороженое. Владелец магазина, мистер Чон, уже собирался закрываться, но сжалился над ним и оформил покупку. Увидев пинту мороженого со вкусом клубничного чизкейка, мужчина странно улыбнулся и протянул ему небольшой пакет с печеньем.        Объяснение этому нашлось, когда он вернулся, и Джисон просто завизжал от восторга. Очевидно, вкус, который просил Джисон, был привезен в магазин специально для него, и в дополнение к нему — печенье. Увидев мороженое, мистер Чон безошибочно догадался, для кого оно предназначено, и передал дополнительное угощение, зная, что Джисон захочет его отведать.        Ему следовало бы обеспокоиться тем, что в округе поползут слухи о том, что он купил Джисону ночной перекус, но выражение безграничного счастья на лице блондина избавило его от всех беспокойств. Новости о том, что он проводит время с Сонхва, уже успели разлететься по всей округе. Ведь на всех фотографиях, которые ему давали на этой неделе, были только парни. Он предполагает, что вскоре местные жители разнесут весть о том, что он общается и с Джисоном.        Он задается вопросом, стоит ли поговорить об этом с Сонхва, хотя сомневается, что тому будет до этого дело. Они виделись всего пару раз, и то исключительно ради физической близости. Тот признался, что влюблен в своего бывшего, но Минхо не хочет, чтобы он или кто-либо еще подумал, что его план заключается в том, чтобы медленно перетрахать всех одиноких мужчин города.        Оглядывая гостиную Джисона, он обращает внимание на внушительную коллекцию DVD-дисков. Как никогда раньше он жалеет, что они не смогли поладить с самого начала. Он не может отделаться от мысли, что они подходят друг другу лучше, чем он и Сонхва. О сексуальной совместимости он может только догадываться, но в том, что касается интересов, у них много общего. Их беседа за десертом переросла в оживленную дискуссию о том, чем классические слэшеры лучше новых кровавых ужастиков.       Они оба любят страшные фильмы, аниме, мангу и по натуре являются интровертами. Когда их дискуссия стала весьма бурной, они оба решили прекратить ее и вместо этого сидели в тишине и читали. Манга, которую он позаимствовал, была из серии, которую он давно собирался начать, но все никак не решался. Это было приятно. Он уже и не помнит, когда в последний раз просто сидел с другим человеком и читал. Компания Джисона довольно приятна, когда он не сверлит его взглядом и не осыпает тонко завуалированными оскорблениями.        Если еда — способ добиться его расположения, Минхо охотно будет носить с собой закуски и, когда тот начнет огрызаться, запихнет ему в рот одну из них. Он уже представляет себе шокированное лицо блондина, когда ему скормят шоколадный батончик в тот момент, когда он этого меньше всего ожидает.        Взглянув на часы, он думает, что дал парню достаточно времени, чтобы переодеться ко сну. Уже поздно, а он так и не поспал толком с той ночи, когда Чан ворвался в его дом, паникуя из-за сирены. Он скучает по кровати у себя дома, но диван Джисона — гораздо лучше, чем операционный стол. Наполнив стакан водой, он берет свои туалетные принадлежности и стучит в дверь.        — Да?        Заглянув в комнату, он одобряет то, что придумал Джисон. На краю кровати лежит куча подушек, которые поддерживают его ногу.        — Мне нужно в душ.        Широко раскрытые глаза смотрят на ванную и вновь на него:        — Правда? Неужели ты не мог сделать это до того, как прийти сюда и домогаться меня?       Закатив глаза, он входит в комнату, мысленно ругая себя за то, что не захватил с собой батончик мюсли. Он мог бы проверить свою новую теорию.        — То, что ты называешь домогательствами, я называю медицинской помощью. И нет, Феликс и Чанбин пришли ко мне за помощью до того, как я успел принять душ.        — Я знал, что кто-то настучал на меня. Для меня они официально мертвы, — скрестив руки на груди, Джисон надувает губы, а Минхо едва сдерживается, чтобы не начать умиляться. Он начинает думать, что у этого человека действительно раздвоение личности. И они все ему нравятся.        — Вот стакан воды на случай, если ночью захочешь пить. Если проснешься и тебе что-то понадобится, просто позови меня.       Приняв стакан, Джисон с подозрением смотрит на него, ставя на тумбочку.        — Теперь можешь идти домой. Я могу сам дойти до туалета, и я не падал с кровати с тех пор, как мне исполнилось пять.        — Ох, значит, с прошлой недели. Этим стоит гордиться, — последовавший в ответ оскорбленный возглас вызывает у него улыбку, и он подозревает, что остров дурманит его голову. Боевой характер Джисона раздражает его все меньше и меньше. — Ладно, остынь. Я просто дразнюсь.        В него летит мягкая игрушка, и, шагнув в сторону, он легко уклоняется от нее. Подняв ее с пола, он кладет ее рядом с кучей подушек, поддерживающих ногу Джисона.        — Это уже вторая вещь, которую ты бросаешь в меня, и оба раза ты промахнулся. Лучше играй на гитаре, принцесса, спорт — явно не твой конек.        — Почему ты...        — Судя по тому, как быстро ты восстанавливаешься, я рассчитываю вернуться домой в воскресенье. Думаю, мы сможем продержаться еще два дня, не поубивав друг друга.        Джисон, бормоча себе под нос, натягивает одеяло до подбородка:        — Спи с открытыми глазами, приятель. Я могу доковылять до комнаты и задушить тебя.        — Если я умру, кто будет покупать тебе мороженое?        Задрав нос, младший бросает на него взгляд исподлобья:        — Я найду нового раба, который будет выполнять мои приказы.        — Доктор, раб, папочка? Выбери для меня какое-нибудь одно обращение и придерживайся его. Я бы предпочел, чтобы ты называл меня Господин.        Повернувшись на пятках, Минхо скрывается в ванной, как только он захлопывает дверь, комнату оглашает пронзительный вопль.        — Я НИКОГДА не назову тебя Господином!        Засмеявшись, он включает воду и достает из-под раковины чистое полотенце. Вместо того чтобы злиться, ему следовало с самого начала дразнить Джисона в ответ. Из-за вспыльчивости сирены его невероятно легко (и весело) вывести из себя. Друзья позволили его избалованному характеру процветать, в то время как на самом деле Джисону нужен кто-то, кто сможет ему противостоять.        Зайдя в душ, он прислоняется к стене, расслабляясь под горячими струями. Он должен быть уставшим, и физически так и есть, но их постоянные перепалки не дают его сознанию покоя. Джисон... раздражающий, уморительный, надоедливый, очаровательный, властный, милый... и еще тысяча других противоречивых прилагательных.        Джисон привлек его внимание с той самой секунды, как он впервые увидел его, и если бы не их провальное знакомство, он бы уже давно нашел подход к младшему, чтобы узнать его получше. То первое утро на пляже до сих пор преследует его. Как и та ночь. Охваченный злостью и засыпанный песком, он хотел наброситься на этого человека. Наказать его, а после заставить кричать.       Минхо сдержался. Несмотря на очевидное напряжение между ними, он вернулся к себе домой и сбросил возбуждение под холодным душем. Он верил, что Джисон ненавидит его... но теперь... Теперь он думает, что это нечто большее. Глаза сирены говорили о желании, их лица были так близко, что он почувствовал, как дыхание мужчины участилось.       В его мыслях он не отступил, когда лицо Джисона наклонилось вперед. Он не отстранился, а наоборот, погрузился в поцелуй. Пухлые губы сирены впились в его губы, и он, подхватив мужчину из ванны, отнес его в постель.       Ох, блядь...       Восхитительная пульсация твердеющего члена побуждает его выглянуть из-за занавески душа. Он запер дверь... он мог бы. Нет, нет, нет... Он гость в этом доме. Он не должен...       Ангел нашептывает, что за стенкой лежит Джисон, который доверил ему заботу о своем здоровье. Использовать его в качестве объекта для дрочки было бы неправильно. Дьявол искушает его воспоминаниями о тихих стонах, которые он издавал за ужином. О том, как закатывались его глаза при первом же укусе. Или во время десерта, когда прелестные розовые губы обхватили ложку, а затем высунулся язычок, чтобы слизать растаявшее мороженое.       С придыханием он вспоминает, как мягкая кожа Джисона ощущается под его пальцами. Синяки, за которыми он ухаживал раньше, мало чем отличались от тех, что могут остаться после использования тугих ремней. Вспоминает удивленный вскрик, который тот издал, когда Минхо коснулся красивого плавника сирены в форме банта. Как Джисон прижимал длинный конец плавника к груди, смотря на него огромными глазами. Как раскраснелись его щеки от стимуляции, причиной которой стал Минхо.       Искушение берет верх над моралью, и, обхватив свой член, Минхо дрожит. Блядь...       Пальцы покалывает, когда он проводит руками вниз по позвоночнику Джисона.На лопатках расцветают красные пятна, оставленные губами и зубами старшего. Золотистая кожа раскраснелась от возбуждения, и он наслаждается хныканьем, которое вырывается у мужчины из-за него.        — Минхо...       Хриплый стон, срывающийся с припухших губ, —драгоценный звук. Почти такой же прекрасный, как и нуждающийся скулеж, вырывающийся из его легких. Пронзительные глаза зажмурены, голова Джисона запрокинута назад, когда кожа шлепается о кожу. Раздвинув руками ягодицы, Минхо наблюдает, как жаждущая дырка мужчины идеально принимает его. Тугой жар охватывает его член каждый раз, когда Джисон подается назад.       Его бедра бьются о сочные ягодицы, и мягкая плоть подрагивает. Наклонившись вперед, он толкает младшего вниз, и Джисон прижимается грудью к матрасу. Схватив его за запястья, Минхо тянет назад, удерживая за них. С каждым толчком вперед, он рывком притягивает Джисона к себе. Звуки его имени сменяются жалобными всхлипами. От силы его толчков на глаза младшего наворачиваются слезы. Видя, как крошечная жемчужинка выскальзывает из бездонных глаз, он приоткрывает рот.        — Ты такой хороший для хёна, Сон-а. Ты так хорошо себя ведешь, когда заполнен до отказа.        — Ммф... М-минхо!       Вращая бедрами, он вдавливает кончик члена в простату мужчины и наслаждается тем, как Джисон выгибается, как дрожат его колени, упираясь в матрас. Жар вокруг него сжимается все сильнее по мере того, как другой приближается к своему пику. Замедлившись, он начинает проникать глубже, и звуки рыданий Джисона эхом отдаются в его ушах. Влажное колечко мышц сжимается вокруг него, пока младший бурно кончает на его члене.       В погоне за своим удовольствием он вбивается в него еще сильнее. Задница Джисона, натянутая на его член, его крики от сверхстимуляции и запах секса в воздухе толкают его к оргазму. Член дергается, струйки спермы окрашивают припухший вход младшего, смазка стекает по его бедрам...        — Проклятье...       За секунду до того, как он кончает, образ в сознании Минхо меняется. Вместо упругой задницы он кончает на лицо Джисона. Заплаканные глаза широко распахиваются, когда он проводит кончиком члена по распухшим губам. Его сперма стекает по нижней губе, которую младший жадно облизывает.        По позвоночнику пробегают мурашки, и Минхо кончает себе в руку, прикусывая губу, чтобы не издать ни звука. Его тяжелое дыхание заглушает шум воды, льющейся сверху. Оргазм выжимает из его мышц последние капли энергии, а недостаток сна давит на него. Ополоснувшись, он быстро намыливается и наносит на волосы шампунь. Чувство усталости почти отвлекает его от осознания того, что теперь он пахнет как Джисон. Аромат лимонных трав такой естественный и приятный.        Вытираясь насухо, он оборачивает полотенце вокруг талии и молится, чтобы медбрат не устроил ему разнос за то, что он забыл одежду на диване. Стыд за то, что он только что натворил, скребется на краю его сознания. Он взрослый мужик. Вполне естественно, что он дрочит, но что-то в том, что он сделал это в том же душе, который раньше использовал Джисон, кажется... запретным.       Приготовившись к словесной баталии, он выходит из ванной и замирает, когда его взгляд падает на кровать. Дремлющий Джисон с расслабленным лицом уютно устроился под одеялом, а его приподнятая нога норовила вот-вот упасть с кучи подушек. Он такой милый, что просто нереально. Волк в овечьей шкуре. Разочарование щекочет заднюю часть его сознания. Его недавно обнаруженная мазохистская сторона с нетерпением ждала возможности поспорить из-за того, что на нем нет ничего, кроме полотенца.       Тихонько подойдя к кровати, он поправляет лодыжку мужчины, возвращая ее в центр подушек. Через несколько часов ему нужно будет проверить еще раз. Не желая быть извращенцем, в чем его неоднократно обвинял Джисон. Минхо выходит из комнаты, не задерживаясь на нем долгим оценивающим взглядом, как хотелось бы.       Одевшись, он ложится на диван и слушает шум океанских волн. Успокаивающий звук убаюкивает его, и он засыпает, размышляя о том, как пройдет оставшаяся часть его «отпуска».

***

      Раздается хлопок дверцы шкафчика, затем приглушенное ругательство, и Минхо открывает глаза. Тусклый утренний свет проникает сквозь стеклянную дверь, ведущую на улицу, и, потянувшись, он приподнимается, чтобы взглянуть за спинку дивана. Протирая глаза, он не сразу соображает, что видит.       Дрожащими руками Джисон подносит к губам стакан с водой, запивая им таблетку. Облегченный вздох мужчины заставил Минхо прищуриться и посмотреть на пузырьки с таблетками, стоящие на стойке. Непрозрачные оранжевые баночки — те же самые, что используются в клинике. Теплота с его взгляда улетучивается, а в животе поселяется ужас. Он ничего не прописывал Джисону.        — Что ты только что принял?! — с недоверием произносит он на весь дом.        — А! — испуганно вскрикивает Джисон, от неожиданности роняя стакан, который держал в руке. Он разбивается вдребезги, и мужчина оборачивается, шокировано глядя на него. Чувство вины и страха мелькают в его глазах, и Минхо вскакивает с дивана.        — Джисон. Что ты только что принял?        — Н-ничего!        Блондин прослеживает его взгляд до пузырьков на столешнице, и они оба тянутся за ними. Они одновременно хватают баночки, отчего те летят на пол. Огибая барную стойку, отделяющую кухню от гостиной, он резко останавливается, обнаружив Джисона застрявшим по ту сторону осколков стекла. Флакончики с таблетками катятся в сторону Минхо.        — Минхо! Это ерунда! — глаза медбрата слезятся, когда он в панике переводит взгляд с таблеток на него.        Он качает головой, и от разочарования его сердце замирает. Злоупотребление рецептурными обезболивающими препаратами становится все более серьезной проблемой в медицинской отрасли. Он лично знал двух медсестер в Тэгу, которых уволили и отправили на принудительное лечение именно из-за этой проблемы. А узнать о том, что еще один из них вовлечен в эту проблему, заставляет его испытывать гнев и печаль. Джисон — единственный медбрат на острове, и Минхо обязан сообщить об этом. Неизвестно, как долго он сам выписывал себе рецепты. У него был доступ в аптеку клиники без какого-либо надзора.        — Ерунда? Джисон... это серьезно. За незаконную выдачу рецептов ты можешь лишиться лицензии медбрата. Неудивительно, что вчера ты отказался от сильнодействующих лекарств. Они у тебя уже были.        — Что?! Ты думаешь... — в глазах мужчины разгорается ярость, щеки краснеют. — Пошел на хуй! У меня нет зависимости от таблеток! Мне их прописали!        — Отрицание ничем не поможет. Тебе могут помочь, но сначала ты должен захотеть помочь себе сам, — нагнувшись, он поднимает флаконы. Читая этикетки, он в замешательстве хмурит брови. Это...               Флувоксамин 30 мг       Пациент —Хан Джисон       Врач, назначивший препарат — Ронда Дебни       368 Сассекс-стрит Сидней НОВЫЙ ЮЖНЫЙ УЭЛЬС 2000              Принимать один раз в день для лечения общего тревожного расстройства.              Диазепам 20 мг       Пациент —Хан Джисон       Назначающий врач —Ронда Дебни       368 Сассекс-стрит Сидней НОВЫЙ ЮЖНЫЙ УЭЛЬС 2000              Принимать по мере необходимости при панических атаках.              «...Я не знаю всех подробностей. У него были какие-то проблемы с психическим здоровьем, и Чан с Хёнджином вынуждены были привезти его обратно. Ему потребовались месяцы, чтобы прийти в норму...» В памяти всплывают слова Сонхва. Так вот оно что...       Громкий кашель заставляет его поднять голову. Джисон протягивает руку ладонью вверх, ожидая, когда он отдаст лекарства. Младший сосредоточенно смотрит в пол, а кожа вокруг его глаз краснеет.        — Ты не мой врач, и я не обязан оправдываться перед тобой и объяснять свой диагноз.       Чувство вины за обвинения в адрес младшего вызывает бурление в желудке. Перешагивая через разбитое стекло на полу, он отдает пузырьки обратно.        — Джисон...       В ответ раздается хлюпанье носом, когда тот возвращает лекарства в кухонный шкафчик.        — Джисон, мне очень жаль.       Дверца шкафа захлопывается, после чего парень поворачивается к нему, и Минхо вздрагивает. Вместо гнева на лице Джисона он видит боль.        — Убирайся из моего дома. Ты пришел сюда без приглашения, поставил под сомнение мою способность позаботиться о себе, а теперь имеешь наглость жалеть меня?!        — Нет! — схватив мужчину за запястье, он крепко держит его, пока Джисон пытается вырваться. — Мне жаль, что я обвинил тебя в незаконном получении лекарств, а не потому, что у тебя тревога. Я не испытываю к тебе жалости из-за этого. Черт, после смерти отца я полгода принимал флувоксамин от тяжелой депрессии.        Большие глаза внимательно смотрят на него, и запястье в его руке прекращает вырываться.        — Ты не... Я... Для тебя это не имеет особого значения?        — Наличие тревожности? Нет, черт возьми, большинство людей в Корее сидят на тех или иных лекарствах из-за этого.        Вызов в глазах младшего исчезает, а его напряженная фигура расслабляется.        — И ты прав. Я не твой лечащий врач, и ты не обязан мне ничего объяснять. Извини, что сделал поспешные выводы и поставил под сомнение твою врачебную этику.        Отпустив запястье Джисона, он подходит ближе. Либо сейчас все закончится хорошо, либо он получит по носу. Он протягивает руку вперед, касаясь щеки мужчины. Во взгляде младшего вспыхивают опасение и любопытство.        — Я видел, как ты принял обе таблетки. Сегодня так плохо?        Опустив глаза в пол, Джисон заламывает руки.        — Я не имею возможности выйти из дома и уже два дня не заходил в океан. Из-за невозможности поплавать я нахожусь на грани.        — Как твоя нога? Если ты позволишь мне остаться, мы можем прогуляться по пляжу. Тебе поможет, если ты немного помочишь ноги?        Кончики ушей мужчины окрашиваются в розовый, когда он кивает:        — Боль немного утихла. Было бы здорово прогуляться, — бездонные карие глаза снова смотрят на него. — Что на завтрак?