Migrate to me (Мигрируй ко мне)

       Их взгляды встречаются, и Джисон закусывает губу, сдерживая болезненные рыдания.        — Чан! — крик Минхо заставляет всех замолчать. Пять пар глаз устремляются на доктора, когда человек, которого он позвал, подходит к нему.        — Помнишь тот случай, когда студент по обмену угостил нас грибами? Потому что… кажется, у меня флэшбеки. Тогда я-я словил галлюцинацию и увидел русалку в реке Хан, и это воспоминание…        — Мин, — Чан кладет ладони по обе стороны его лица, заставляя посмотреть себе в глаза. — Это не воспоминание и не галлюцинация. Это реально.        — Мы предпочитаем термин «сирена», а не «русалка». Это звучит не так по-диснеевски, — голос Чонина вынуждает Минхо обвести взглядом комнату. Нервные лица с опаской смотрят на него, пока не раздается хныканье, и его внимание переключается на Джисона. Рука медбрата вцепилась в руку Чанбина, и он стискивает зубы от боли.        Подгоняемый профессиональным опытом, Минхо подходит к краю металлической ванны, чтобы оценить повреждения. Два поверхностных пореза проходят через правую сторону грудины Джисона, но третий, идущий по ребрам, глубже и гораздо серьезнее. Глаза опускаются ниже, и вот уже на бедренных костях появляются чешуйки розового цвета, а дальше цвет меняется, подобно закату, становясь огненно-оранжевым и постепенно переходя в багрово-красный. На месте, где должно быть левое бедро мужчины, — сильный ожог третьей степени, от которого чешуйки почернели и скрутились. Под ними — тонкая розовая плоть, похожая на ту, что он видит при разделке рыбы на филе.        Голова кружится, и он встречает взгляд Джисона, как раз в тот момент, когда слезы наворачиваются на его глаза, а из уголка слезного канала выскальзывает крошечная жемчужина, с шумом падая в воду. Жемчуг… он плачет жемчугом… ох, блядь.        Губы Джисона приоткрываются:        — Хён… пожалуйста.        Выпрямившись, Минхо потирает виски и направляется к шкафу с медицинскими принадлежностями. Вытащив оттуда компресс, он прижимает его к самой большой кровоточащей ране. Джисон шипит и сжимает руки от боли.        — Чан, мне нужен комплект формы, и тебе тоже. Ты будешь мне ассистировать.        — Понял… — следуя его указаниям, Чан выбегает из комнаты.        Взяв правую руку Джисона, он прикладывает ее к компрессу. Его взгляд задерживается на пальцах младшего, которые изменились, превратившись в острые когти. А между собой они соединены красными полупрозрачными перепонками.        — Держи это в таком положении.        Подойдя к раковине, Минхо моет руки, затем надевает перчатки и достает из шкафчиков все необходимое.        — Джисон. Какая у тебя группа крови?        — Третья. В холодильнике для образцов есть упаковка. Она свежая, я сдавал ее три недели назад, — голос младшего хриплый от его предыдущих криков.        — Хорошо. Мне понадобится она и… — раскладывая подготовленные хирургические лотки, он снова смотрит на ожог на ноге мужчины… или хвосте… может быть, плавнике? — Мне нужны две рыбки. Ничего тропического… Подойдет серебристый морской лещ.        — Он не голоден! — на крик Чанбина Джисон качает головой.        — Нет, Бин… это для ожога, — глубокие карие глаза смотрят на него. — Ты уже делал пересадку рыбьей кожи?        — Нет… но я наблюдал, как это делал врач, разработавший эту методику. Учитывая, что твое тело сейчас в таком состоянии, я думаю, что это лучший метод для стимулирования васкуляризации и снижения риска бактериальной инфекции.        — Я принесу их… — снимая с себя футболку, Чонин выбегает из комнаты, и Минхо чувствует, как у него начинает кружиться голова.        — Он?        — Собирается принести их в наисвежайшем виде? Да, — отвечает Сынмин, и Минхо решает абстрагироваться от того факта, что школьный учитель-русал посреди ночи поплывет ловить для него двух рыбок.        Подтащив к себе хирургический столик, он раскладывает на нем необходимые принадлежности.        — Если вы все собираетесь смотреть за процессом, отлично, но мне нужно, чтобы вы встали у двери. Комната должна быть максимально стерильной, а мне нужно пространство.        — Все в порядке, Бин. Ты можешь идти, — тихий голос Джисона побуждает его перевести взгляд на Чанбина, лицо которого искажено горем.        — Мне жаль, Сони. Это должен был быть я.        — Заткнись. Твои толстые пальцы не пролезут в двигатель. Я буду… ммм… — вздох боли вырывается из легких мужчины. — В порядке. Я буду в порядке.        Подойдя к холодильнику, Минхо достает пакет с физраствором для внутривенного введения.        — У тебя есть аллергия на морфин?        — Нет, только на пенициллин.        Подготовив капельницу, он второй раз меняет перчатки и достает с полки пузырек с морфином.        — Ты хочешь быть в сознании или в полной отключке?        Чуть сдвинувшись в ванне, Джисон кривится:        — И проснуться с зашитым ртом? Черта с два. Хватит просто облегчить боль.        Хихикая, Минхо обрабатывает внутреннюю сторону руки Джисона йодом:        — Приятно знать, что боль никак не влияет на твой острый язык.        Устанавливая капельницу, он хмурится, замечая, как младший вздрагивает от этого, и торопливо вводит морфин в систему.        — Он должен начать действовать через…        — Тридцать минут, я знаю.        Губы дергаются, и он с трудом сдерживает резкий ответ. Конечно, Джисон будет упорно играть роль медбрата, даже если больно именно ему.        — Вот костюм, — взяв комплект у Чана, он выбрасывает перчатки в мусорное ведро и снимает шорты. Не успевает он натянуть штаны, как из ванны доносится сдавленный писк, и, оглянувшись, он видит, что взгляд Джисона прикован к его члену.        — Ух ты… — со стороны двери раздается свист, и Чанбин рукой прикрывает широко раскрытые глаза Феликса. — Черт возьми, хён, у тебя охуенный размерчик.        Его уши горят, но он игнорирует этот комментарий, завязывая шнурок на талии. Если бы он знал, что его разбудят в два часа ночи в экстренном порядке, он бы лег спать в трусах.        Натянув рубашку через голову, он обращается к покрасневшему блондину у двери:        — Феликс. Сбегай ко мне домой и возьми филейный нож. Продезинфицируй его спиртом и, когда Чонин вернется, мне нужно, чтобы ты срезал кожу с рыбы так тонко, как только сможешь. По возможности, толщиной с бумагу, мне нужно, чтобы сквозь нее был виден свет, но без дырок.        — Ясно! — он уходит, хлопая дверью операционной.        — Чан. В холодильнике для образцов в комнате отдыха должен быть пакет с кровью третьей группы. Принеси его.        — Я сделаю это! — Чанбин убегает, а Минхо молится, чтобы он взял правильный пакет.        Вновь переключив свое внимание на ванну, он закусывает губу, пытаясь решить, как он собирается это сделать.        — Тебе нужна вода?        — Нет… так мне комфортнее, но в краткосрочной перспективе в ней нет необходимости. Я могу открыть слив.        — Давай так и сделаем. Я бы предпочел наложить тебе швы на операционном столе. После этого кожный трансплантат можно будет погрузить в воду. Как ни странно, но то, что у тебя есть чешуя, очень кстати. Чан, помоги мне поднять его…        Переместившись справа от Джисона, он передает младшему пакет для капельницы, а затем обвивает руку медбрата вокруг своей шеи, а свою руку кладет под изгиб его задницы… или хвоста? Находясь в нескольких сантиметрах от торса сирены, Минхо замечает крошечные нежно-розовые чешуйки, которые беспорядочно рассыпаны по его плечам. Чан копирует его действия и, как только они оказываются на своих местах, он считает:        — Раз, два, три.        — Охффт… — руки напрягаются от тяжести русалочьего хвоста, который тянется за Джисоном, пока они несут его к хирургическому столу. Опустив его на стол, он замечает красный румянец, заливающий шею мужчины.        Оправдывая свой вес, медбрат бормочет:        — Он состоит практически из одних мышц, поэтому такой тяжелый…        — Угу. А я виню эклеры и панкейки.        Слабый шлепок приземляется на руку Минхо, и он улыбается.        В комнату вбегает запыхавшийся Чанбин.        — Вот кровь.        Взяв пакет, он проверяет, правильная ли это группа, и вешает его рядом с капельницей с физраствором.        — Сынмин, помой руки и приготовься. Мы с Чаном сейчас обработаем руки, а когда закончим, ты сможешь надеть на нас халаты и перчатки.        Дверь в комнату распахивается, и в нее входит Феликс с ножом в руке.        — Отлично. Вон там стоит лоток, а рядом с ним бутылка со спиртом. Залей его целиком и пусть стоит. У меня нет времени учить тебя, как пользоваться стерилизатором.        Подойдя к раковине, он включает горячую воду и выдавливает мыло на ладонь. Рядом с ним Чан делает то же самое, и он чувствует, как мужчина сверлит его взглядом.        — Мин…        — Сейчас не время. У меня есть вопросы, и ты ответишь на них позже.        Его друг тяжело вздыхает:        — Вполне разумно.        — Мне плевать, считаешь ты это разумным или нет.        Отойдя в сторону, он оставляет воду включенной и вытирается стерильным полотенцем. Сынмин помогает ему облачиться в халат, надевает на руки двойные перчатки и маску с шапочкой. Вернувшись к Джисону, он использует стерильный тампон, чтобы обработать йодом неглубокие порезы на его груди.        — Швы накладывать не нужно. Больше всего пострадали ребра, а также ожог. Сколько по шкале боли?        Задумавшись на секунду, Джисон смотрит на него.        — Семь. Морфин начинает действовать.        — Хорошо.        После введения иглы для переливания крови в другую руку Джисона, Минхо в качестве дополнительной меры вкалывает местный анестетик рядом с большой рваной раной. Указав на хирургический лоток, он просит Чана подать ему иглу с предварительно продетой нитью.        Проверив место раны, он погружает иглу в один край кожи и смотрит на Джисона:        — Ты это чувствуешь?        — Нет. Просто ах… сделай так, чтобы получился симпатичный шрам. Может быть, в виде молнии.        Покачав головой, он улыбается под своей маской:        — Хорошо, Гарри Поттер, — протягивая иглу сквозь оба края, он начинает сшивать кожу. — Ты собираешься рассказать мне, что произошло, или это какая-то русалочья тайна, о которой я не должен знать?        Короткий смешок Джисона приводит в движение мышцы его живота, и Минхо недовольно смотрит на него.        — Мы с Чанбином поплыли к нелегальной рыболовецкой лодке.        — Я думал, вы собирались вызвать береговую охрану.        — Чтобы добраться сюда на лодке, требуется полдня, и к тому времени они уже исчезнут. Мы уже делали это раньше. Я порчу двигатель, оставляя судно мертвым грузом на воде, а потом прибывает береговая охрана, думая, что это просто механическая поломка.        — Как по мне, так это неоправданно опасно.        — Это первый раз, когда что-то пошло не так. Из двигателя вытекало топливо. Проскочила искра, и бум.        — Ты тайком бродил по судну с этим громадным хвостом?        — Нет… — Джисон нахмуренно надул губы. — У меня тогда были ноги, но внезапная травма спровоцировала превращение, и теперь я застрял в таком виде как минимум на день.        Из коридора доносится шлепанье босых ног по кафельному полу, и в комнату врывается голый Чонин с двумя рыбами в руках.        — Н-ну вот…        — Хорошо, отдай их Феликсу и оставайся там. Эта комната была стерильной до того, как вы все сюда ворвались. Ликс! Обработай руки, прежде чем снимать с них кожу, и надень перчатки!        Вернув внимание к своему занятию, он проверяет, как дела.        — Шкала боли?        — Почти ноль. Я в порядке.        — Я скоро закончу здесь. Я так понимаю, Чонин тоже сирена…        — Мммм… Ага. Я, Хёнджин, Инни и Чанбин.        Услышав имя Хёнджина, Минхо бросает взгляд на Чана, который выглядит еще более нервным.        — Только вы четверо?        — На самом деле около сорока процентов местных жителей.        — Отлично… Было бы здорово узнать об этом до того, как я начал работать с ними как с пациентами, — в его мозгу что-то щелкает, и он понимает…запертый шкаф. — Шкаф, от которого у меня нет ключа. Там хранятся медицинские карты сирен?        Глаза Джисона сужаются, когда он устремляет взгляд на потолочные плитки.        — Да, а также личные дневники доктора Бэ и его заметки о нас.        — Он тоже был сиреной?        — Да.        Завязывая шов, Минхо протягивает руку ладонью вверх.        — Ножницы для швов.        Инструмент оказывается у него в руке, и он перерезает медицинскую нить.        — Феликс. Ты готов?        — Только что закончил! — звучит ответ за несколько секунд до того, как рядом с Чаном появляется металлический лоток. Рыбья кожица неповрежденная и очень тонкая.        — Идеально. Чан, скальпель.        Лезвие ложится ему в руку, и Минхо, наклонившись ближе, осторожно счищает обожженную и поврежденную чешую.        — Мне нужно что-нибудь знать о работе с этим?        Голос Джисона доносится с верхней части стола:        — Основные артерии и кровеносные сосуды располагаются в центре и глубоко под мышцами. Просто не перережь ничего, и все будет в порядке.        Очищая место ожога, он восхищается потрясающим цветом чешуек. Те, что возле бедер Джисона, — бледно-розовые, а те, что рядом с раной, — огненно-оранжевые…великолепные. Маленькие продолговатые кружочки ложатся друг на друга слой за слоем. Большинство из них настолько тонкие, что он почти видит сквозь них.        Довольный тем, насколько хорошо очищена рана, он поднимает первый тонкий лоскут кожи и, держа его на свету, одобряет умение Феликса работать ножом. Выравнивая его так, чтобы он соответствовал направлению естественной чешуи Джисона, он кладет его на рану, следя за тем, чтобы края трансплантата попадали на неповрежденный участок тела. Наложив еще один лоскут, он закрывает ими всю площадь ожога.        — Хирургический клей.        Чан медлит, поэтому он указывает на непрозрачную бутылочку на подносе. Взяв его, он снимает крышку и методично наносит по краю трансплантата, следя за тем, чтобы тот плотно приклеился к неповрежденным чешуйкам.        — Здесь все готово, — двигаясь вверх по торсу Джисона, он наносит тонкий слой клея на неглубокие порезы на груди.        — Голова не пострадала?        — Он был без сознания, когда я его нашел! — раздается возглас Чанбина, который обнимает Феликса, наблюдая за происходящим с другой стороны комнаты.        — Да, но я не знаю, как долго. Может быть, пару секунд.        Сняв перчатки, Минхо перемещается к верхней части стола и медленно проводит пальцами по волосам медбрата, ощупывая кожу головы.        — Вот здесь сзади небольшая шишка. Я бы хотел соблюсти протокол лечения при сотрясении мозга, поэтому буду постоянно проверять твое состояние в течение ночи.        — Ладно… не то чтобы у меня был какой-то выбор. В этих ваннах не очень удобно.        — Представляю, насколько они неудобны. Мы можем набрать столько воды, чтобы прикрыть твой… хвост, но я не хочу, чтобы намокли швы на ребрах, — надев еще одну пару перчаток, Минхо вынимает внутривенный катетер и обматывает руку Джисона хирургической лентой. — Чан, давай перенесем его до того, как я добавлю еще морфина.        Подготовленный к тяжести хвоста, процесс перемещения Джисона обратно в ванну проходит легче. После поворота крана, в ванну начинает поступать вода, и, оглядевшись по сторонам, он видит пятерых мужчин, с тревогой наблюдающих за ним.        — Итак… русалки или сирены, похоже, это правда. Есть еще какие-нибудь секреты, которыми вы хотели бы поделиться?        — Э-э… Мин, — снимая маску и халат, Чан бегает глазами по комнате и смотрит на все подряд, кроме него. — Есть еще о-одна ве…        Звук чьих-то бегущих по коридору шагов раздается как раз перед тем, как дверь распахивается, прерывая Чана. В панике Хёнджин вбегает в комнату и, увидев Джисона, начинает рыдать:        — О, Сони! Я пытался подождать, но я так сильно волновался!       Опустившись на колени рядом с ванной, блондин берет Джисона за руку и начинает целовать тыльную сторону ладони.        — Мой Сони! Сонхва сказал, что произошел взрыв и что я должен оставаться дома, но я больше не мог ждать. Ты в порядке?        — Джинни, я в порядке. Меня изрядно потрепало, но Минхо-хён позаботился обо всем.        Оба мужчины поворачиваются к Минхо, но он этого не замечает. Его взгляд сфокусирован на огромном животе блондина, торчащем из-под облегающего кроп-топа. Животе, который выглядит так же, как если бы он был.....        — Беременный… — произносит Чан, и глаза Минхо устремляются на его друга. На лице старшего отражается испуг, он беспокойно ерзает на месте. — Джинни беременный и, эм, должен родить со дня на день.        Быстро моргая, Минхо чувствует легкость в голове, и комната вокруг него начинает вращаться.        — Он падает!        Голос Чонина раздается в его голове как раз перед тем, как темнеет в глазах.

***

       На телефоне пиликает таймер, и Минхо, потирая глаза, мечтает о том, чтобы можно было начать этот день сначала. Двенадцать часов назад он пребывал в блаженном неведении о сиренах и мужской беременности. А теперь его мир и все, что, как он думал, он знал о медицине, перевернулось с ног на голову.        Отложив в сторону записи доктора Бэ, он встает, простонав, когда его позвоночник хрустнул. Способность его тела сидеть по нескольку часов подряд и не испытывать при этом боли ушла, когда ему исполнилось тридцать. Зевая, он смотрит на Джисона. Во сне голова сирены склонилась под странным углом. После того как Минхо потерял сознание и был приведен в чувство с помощью нашатыря, он выгнал всех из клиники. Недостаток сна в сочетании с информационной перегрузкой поджарили его мозг, и он не мог больше выдержать ни секунды того, как Чан пытается объяснить, что у сирен-мужчин беременность сопряжена с высоким риском бла-бла-бла… Он понимал, к чему все идет, и, чтобы немного пощадить свое сердце, попросил дать Джисону (то есть ему) шанс прийти в себя, а утром вернуться.        Опустившись на колени рядом с ванной, он выполняет задуманную процедуру и некоторое время наблюдает за младшим. Джисон поистине один из самых красивых мужчин, которых он когда-либо встречал. Во сне его лицо становится невероятно мягким. Он солжет, если скажет, что не испытывает соблазна наклониться вперед и самому узнать, каковы на вкус эти пухлые губы. Сладкие ли они, как предполагает его лицо, или же кислые, как едкая кислота, сочащаяся в его словах? По крайней мере, знание их тайны позволяет понять, почему тот так недоверчив к посторонним. Это не оправдывает его поведение, но теперь Минхо понимает, что оно вызвано страхом и желанием защитить себя.        Протянув руку вперед, он запускает пальцы в челку мужчины и улыбается, когда тот утыкается лицом в его ладонь. Глаза приоткрываются, и младшему требуется некоторое время, чтобы проснуться и сориентироваться. Взгляд проясняется, и Джисон хнычет, потягиваясь.        — Неужели прошло уже два часа? Хёёёёён, я устал! Я не собираюсь впадать в кому. Просто дай мне поспать.        Сонный Джисон — его любимый Джисон.        — Сейчас восемь утра. У тебя было около четырех часов на сон, и скоро придут остальные. Можешь сказать мне свое имя?        Младший закатывает глаза в ответ на вопросы из протокола лечения сотрясения мозга.        — Хан Джисон, — говорит он, капризно выпячивая розовую нижнюю губу.        — Сколько тебе лет?        — Двадцать девять.        — И какой сейчас месяц?        — Декабрь.        — Ну вот. Не так уж плохо, да?        — Не так уж плохо? Я поспал всего четыре часа, я застрял в металлическом аквариуме, и мой бок просто убивает меня.        — Говоришь как настоящий медбрат. Из медицинских работников получаются самые худшие пациенты. Я не в силах помочь ни со сном, ни с аквариумом, но я могу кое-что сделать с болью. Тебе дать еще морфина или хватит таблетки?        — Таблетку, пожалуйста. От морфина у меня голова плывет, и мне это не нравится.        — Разумно, — схватив пузырек с таблетками, который он отставил подальше во время уборки комнаты, Минхо протягивает мужчине капсулу и стакан воды. — У тебя нет аллергии на безрецептурные обезболивающие?        — Нет, и спасибо, что не предлагаешь ничего покрепче. У меня от таких препаратов тревога.        Опустившись в кресло, в которое его задница прочно пустила корни, Минхо возвращается к медицинским записям прежнего врача.        — Ты не спал?        Подняв взгляд, он моргает, чтобы убедиться, что ему не привиделось беспокойство в глазах Джисона.        — Я подремал около часа и решил оставаться в сознании, чтобы следить за тобой и прочесть эти записи. Я прохожу ускоренный курс по биологии другого вида.        — Узнал какие-нибудь особенности?        — Ты имеешь в виду, что-то кроме того факта, что мужчины-сирены могут иметь детей, нет. В целом, на пятьдесят процентов ты такой же, как и я. А вот вторая половина — это очень захватывающе.        — Не все из нас…        — Хм? — отложив дневник, он сосредотачивается на их разговоре. Это первый на его памяти разговор, в ходе которого медбрат не разбрасывается обидными оскорблениями.        — Не все мужчины-сирены способны выносить ребенка. У нас существует четыре гендера, в то время как у людей — два. Мужчин, которые могут забеременеть, называют омегами, а тех, кто не может — альфами. То же самое касается и женщин. Есть женщины-омеги и женщины-альфы.        Минхо проводит рукой по лицу, стараясь переварить информацию.        — Итак, Хёнджин… мужчина-омега, а Чанбин…        — Он альфа, как и Инни. И… — покраснев, Джисон опускает глаза в ванну с водой. —… Я омега.        — О, — каким-то образом, учитывая то немногое, что он знает о других, это выглядит вполне логично.        — Сонхва тоже.        Эта информация заставляет его откинуться на спинку стула и почувствовать… он не знает что. Он занимался сексом с мужчиной совершенно другого вида и не знал об этом. С тем, кого он мог бы оплодотворить, если бы они не использовали презерва…        — Вот почему ты спросил, предохранялись ли мы.        Джисон пожимает плечами:        — Я решил, что ты не хотел бы оставлять маленького Минхо на острове. У нас низкий уровень рождаемости, и бурная фертильность Хёнджина — это из ряда вон выходящее явление, но все может случиться.        — Эм… тогда спасибо тебе за это. Ты прав. Уехать в Сеул, не представляя, что я оставил после себя, было бы не очень хорошо. А сколько всего сирен?        — Мы не проводим перепись населения, поэтому наша истинная численность неизвестна. Может, максимум несколько тысяч. Мы разбросаны по всему земному шару, и за последние два десятилетия многие решили полностью покинуть воду и слиться с людьми.        — А люди на Ааре знают?        — Некоторые знают, но не многие. Если мы не трансформируемся, то выглядим точно так же, как вы. Единственные люди на острове, которые знают, — это близкие друзья или члены семьи, вроде Чана, Феликса и Сынмина, — Джисон поднимает взгляд и смотрит на Минхо. — Очень важно, чтобы никто не узнал о нашем существовании. На Ааре самая большая сосредоточенность сирен в одном месте, и это стало возможным только потому, что остров является морским заповедником. Это место — безопасный райский уголок, где мы можем жить на суше, но при этом не отказываться от своих природных инстинктов, связанных с водой.        Он пристально смотрит на Джисона, ожидая, не добавит ли тот что-нибудь еще:        — И это все? Никаких угроз или обещаний утопить меня в океане, если я не буду держать язык за зубами?        Скрестив руки на груди, блондин раздраженно сверкает глазами:        — Мне нужно угрожать тебе? И если мы используем термин «сирена», это не значит, что мой народ затаскивает мужчин в море и топит их. Рассказы моряков основаны на некоторых фактах, которые они слышали о нас. Вероятнее всего, какой-нибудь пират воспылал похотью и попытался присоединиться к нам, как последний кретин.        Крошечный намек на язвительность приносит облегчение. Джисон, должно быть, чувствует себя лучше.        — Тебе не нужно угрожать мне. Я ожидал, что ты или кто-нибудь другой в конце концов проведет со мной беседу. Не волнуйся, я не планирую звонить в вечерние новости после возвращения в Сеул. Да и никто не поверит мне без доказательств.        Напряженные плечи мужчины заметно расслабляются.        — И ты примешь роды у Хёнджина? Сжав губы в тонкую линию, Минхо отводит взгляд, чувствуя, как внутри него разгорается гнев и обида. Он должен был догадаться, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой…        — Почему ты делаешь такое лицо? Неужели это тот случай, когда ты втайне влюблен в своего лучшего друга и приехал сюда, чтобы вернуть его?        — Что?!        Джисон повторяет с удвоенной энергией:        — Ты слышал меня. Ты только что узнал, что мужчины могут рожать детей, но ты не столько шокирован, сколько расстроен. То, что ты влюблен в Чана, — единственная причина, которая может объяснить, почему ты не счастлив за него. Он твой лучший друг, и у него скоро будет ребенок. Ты должен радоваться. Они с Джинни пытались много лет.        — Лучший друг? Ты так думаешь?        Сирена выглядит раздраженным его ответом:        — Ты его так называешь, и он тоже!        Вскочив с кресла, Минхо взволнованно проводит пальцами по волосам:        — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.        — Я зн…        — Тук-тук. — голос Феликса звучит как божья благодать. — Я принес кофе и завтрак.        — Ооо, дай мне, дай мне! — Джисон протягивает руки и делает хватательные движения, как ребенок. — Я умираю с голоду!        За Феликсом в комнату с напитками и едой входят пятеро очень усталых и понурых людей. У Чана темные круги под глазами, и он переводит взгляд с Джисона на Минхо. Рядом с ним стоит Хёнджин, чей обычно сияющий цвет лица выглядит тусклым и измученным. Похоже, они с Джисоном не единственные, кто плохо спал.        Указав на стул, Минхо предлагает его будущей маме… или папе?        — Не хочешь присесть?        — Нет-нет… Я в порядке. Теперь, когда ты знаешь, я могу больше двигаться, и я предпочитаю так и делать. Ребенок давит на мой мочевой пузырь, когда я сажусь.        Феликс подходит к нему, протягивая американо со льдом, и Минхо чуть не плачет от благодарности. Жаль, что все это — лишь грандиозная форма манипуляции. Однако потребность в кофеине сейчас сильнее, чем обида, поэтому он соглашается и подносит трубочку ко рту.        — Мин, — голос Чана заставляет его глаза сузиться, а последние струны его терпения натянуться. — Вчера вечером ты спросил, есть ли еще какие-нибудь секреты, и Джинни — последний из них.        — Чудесно, приятно слышать.        — Уверен, для тебя все это слишком, и тебе понадобится время, чтобы со всем этим разобраться, но если у тебя возникнут вопросы. Мы рядом и готовы на них ответить.        — Значит, теперь у тебя есть ответы для меня? — злость бурлит под кожей, а годы вопросов, оставшихся без ответа, и боли смешиваются с кофе, превращая его пустой желудок в кислый ком.        — Да! — на лице Чана читается искренность. — Мы с Хёнджином обсудили это со всеми до твоего приезда и готовы рассказать тебе все, что ты захочешь узнать. Е-если ты согласен помочь с рождением нашего ребенка, то это вполне справедливо.       Справедливо… Рот собеседника произносит все слоги, и слово проносится через всю комнату, ударяя его по лицу, и он срывается, стакан в его руке летит на пол, когда он в гневе швыряет его.        — Справедливо?! Иди на хуй!        Из-за его крика люди, стоящие вокруг ванны с Джисоном, замирают. Отпустив руку медбрата, Чанбин медленно встает, его лицо мрачнеет.        — Пошел на хуй, Чан! Справедливо было бы знать, для чего я вообще сюда приехал, — подозрения, подтверждающие предательство, разъедают его изнутри. — Какая у меня виза?        — Что… Мин. Я не… — замешательство пересиливает шок Чана от его ярости.        — Не лги мне, блядь! Ты сказал, что ответишь на мои вопросы, и это первый из них, который у меня имеется!        — Я… я сделал тебе срочную рабочую визу, для клиники. Но Мин, это был единственный способ, чтобы ты приехал сюда на два месяца! — придвинувшись ближе, Чан протягивает руки в успокаивающем жесте, который только сильнее злит его.        — И зачем ты пригласил меня на два месяца, хм? Меня бы устроили и две недели! Это была твоя идея — провести здесь больше времени!        Мужчина бросает взгляд на Хёнджина, и Минхо хочется закричать.        — Какой же я ебаный идиот!        Чанбин прячет Феликса за своей спиной, и он замечает, что Джисон приподнялся в сидячее положение в ванной и внимательно вслушивается в каждое слово.        — Я не понимаю, ты не идиот. Почему ты так говоришь?        Слезы наворачиваются на его усталые глаза, и кажется, что они горят.        — Потому что я идиот. Я гребаный дурак, если думал, что спустя девять лет ты реально желаешь меня увидеть.        Лицо старшего вытягивается.        — Девять лет, Чан! Девять ебаных лет, и я понятия не имел, в порядке ли ты и-или счастлив, хоть что-нибудь! Ты исчез с лица земли, не оставив ничего, кроме долбаного текстового сообщения с обещанием быть на связи. Обещанием, которое ты так и не сдержал! Я примерно представлял, где ты, но не более того! Единственным утешением для меня было предположение, что если с тобой случится что-то плохое, твои родители свяжутся со мной.        — Мин-а…        — Иди на хуй! Не называй меня так! — разъяренный и обессиленный, он хотел бы сделать это с глазу на глаз, но он так долго сдерживал в себе это дерьмо. Слишком долго. Он должен был сказать что-то в ту ночь, когда сошел с самолета.        — Ты приволок меня сюда исключительно для того, чтобы я принял роды! Хотя я не сомневаюсь, что ты был уверен, что я позабочусь о местных жителях, ведь ты знаешь, что я не могу отказать пациентам, нуждающимся в помощи. Потому что ты так хорошо меня знаешь… а я? Я не знаю тебя. Я больше не знаю, кто ты.        — Знаешь! Я все тот же! — кожа вокруг глаз Чана краснеет.        — Человек, которого я называл своим лучшим другом и любил как брата, никогда не был таким эгоистичным, как ты, Чан! Нет, ты думаешь только о себе и своих потребностях, не считаясь со всеми остальными! А ты не подумал, что почувствую я, узнав, что ты обратился ко мне только потому, что тебе что-то понадобилось? Ты, блядь, использовал меня! — голос Минхо ломается, и слезы, с которыми он боролся, вырываются на свободу.        — Ты позволил мне поверить, что скучаешь по мне. Что хочешь воссоединиться, но это была ложь, и я, блядь, купился на нее! Как дурак, я получил твой мейл и подумал: о, мой брат хочет увидеть меня. Может, ему потребовалось девять лет, чтобы разобраться со своим дерьмом, и он наконец готов впустить меня в свою жизнь. Ты женат??! Отлично, замечательно! Было бы неплохо узнать, потому что ты, возможно, забыл, но я-то нет, что ты просил меня быть твоим шафером!        На шатающихся ногах Хёнджин подходит к креслу и садится.        — Мы сказали, что если когда-нибудь найдем партнера, то обязательно будем шаферами друг у друга. Может быть, для тебя это были глупые обещания, данные в колледже, но я верил им! Я любил тебя как брата! Черт возьми, даже больше! Я боготворил тебя, и ты был моим убежищем. А теперь ты просто разбиваешь мне сердце!        Чан хочет положить руку ему на плечо, но он отталкивает ее и отходит назад.        — Если бы ты позвонил мне и сказал, что у тебя экстренный медицинский случай на Ааре, я бы бросил все, чтобы приехать сюда. Но нет, вместо этого ты заманил меня сюда фальшивыми словами о дружбе и совместном времяпрепровождении. Моя нога только ступила на остров, и следующее, что я помню, — это то, что я уже работаю. Я не отдыхал от работы почти десять лет, и в первый раз, когда я взял отпуск, я обнаруживаю себя в роли доктора для целого поселения!        — В свободное от работы время ты пытаешься свести меня с кем-нибудь из местных, чтобы удержать меня здесь. Не потому, что тебе на меня не плевать, а потому, что тебе важнее, что я могу предложить. Спасибо, что предупредил, что мне предстоит потрахаться с представителем совершенно другого вида, когда сватал меня с Сонхва! Приятно было узнать!        Чем больше он говорит, тем бледнее становится лицо Чана. Чувство вины в его глазах — очередное доказательство.        — Ты притащил меня сюда исключительно ради своей выгоды. Я тебе не друг, а средство для достижения цели. Я на Ааре, чтобы позаботиться о твоем рыбоподобном муже, а потом, когда все закончится, я могу убираться на хрен. Я здесь, когда нужен тебе, но где, черт возьми, ты был, когда был нужен мне! — всхлипывая, Минхо вытирает горящие глаза.        — Я думал, с тобой все будет в порядке. Минхо, из нас двоих ты всегда был более здравомыслящим. Ты знал, чего хочешь и не нуждался во мне. У тебя была учеба и твой отец.        — Он, блядь, мертв, Чан!        Рот открывается, а лицо старшего искажается от горя.        — Мертв?        — Да! Мертв! Он умер в том же году, когда я окончил медицинский университет, и где, блядь, был ты? Ты был нужен мне тогда. Я потерял свою опору, и когда мне понадобился друг, тебя нигде не было. У тебя всегда был способ связаться со мной, но у меня не было никакой возможности обратиться к тебе.        — Все это, — Минхо обводит рукой группу друзей и само здание. — Все до единой мелочи — ложь. На самом деле нет… Я беру свои слова обратно. Был один человек, который не улыбался мне, пытаясь заполучить желаемое. Джисон ненавидит меня, но он хотя бы был честен в этом плане! Он не пытался подружиться со мной в надежде, что я послужу какой-то великой цели.        Усмехнувшись, он замечает пристыженные взгляды на лицах мужчин.        — Хотите поговорить о справедливости? Справедливо было бы, если бы я сегодня же сел в самолет и никогда не возвращался! Это было бы справедливо.        Слеза скатывается по щеке Чана, но он понимает, что это не из-за него.        — Не волнуйся, хён, — это слово звучит с издевкой и демонстрирует его презрение. — Я останусь. Ты получишь то, чего хотел все это время. Я не отказываюсь от своих обещаний, и здесь есть люди, которым нужен врач. Я помогу родиться твоему гребаному ребенку и позабочусь о том, чтобы твой муж пережил это. Но как только я уеду, я больше не хочу о тебе ничего слышать. Я поступлю с тобой точно так же, как ты поступил со мной, и пропаду с концами. Уверен, с тобой все будет хорошо, ведь ты с такой легкостью забыл обо мне в первый раз.        Чан молчит, и Минхо благодарен ему за это. У того нет никаких аргументов в свою защиту, да он и не поверит им. Подавляя эмоции, он обходит собеседника и направляется к Хёнджину:        — Я прочитал некоторые из твоих медицинских карт, и ты уже давно должен был пройти обследование. Пожалуйста, будь здесь в понедельник в семь утра. Я осмотрю тебя до открытия клиники, и поздравляю.        Отойдя назад, он поднимает стакан, который швырнул.        — Феликс, спасибо за кофе. Пожалуйста, я бы хотел, чтобы все ушли. Я позабочусь о Джисоне, и когда он выпишется, вы сможете с ним поговорить. Думаю, я более чем заслужил немного времени наедине с собой.        — Минхо… — голос Чана звучит надломлено, но ему все равно.        — Чан. Пока я здесь, ты нежеланный гость в клинике. Ты сможешь прийти сюда только тогда, когда у Хёнджина начнутся роды. Найди кого-нибудь другого, кто будет работать на ресепшене, или не надо. Я могу управлять этим местом самостоятельно, и до конца своего пребывания здесь я не хочу тебя видеть.        — Ребята… просто идите. Со мной все будет в порядке, — шепчет Джисон, подталкивая всех к действию, и группа друзей, следуя просьбе медбрата, бесшумно выходит из комнаты. Последними уходят Чан и Хёнджин. Лицо блондина опухло, крошечные жемчужины падают на пол и катятся по кафелю.        — Мин… Прости меня, — голос Чана едва ли громче шепота, но от него напряжение в позвоночнике Минхо усиливается. Джисон наблюдает за ним, пока он поворачивается лицом к человеку, которого когда-то называл другом.        — Я уже не настолько наивен, чтобы верить твоему вранью. Извиняться — значит испытывать сожаление, а ты не можешь сожалеть о том, что причинил боль человеку, на которого тебе изначально было наплевать. Просто уходи, ты получил то, что хотел.        Старший открывает рот, чтобы ответить, но Хёнджин тянет его за руку.        — Пойдем. Он просил оставить его одного.        Дверь за ними захлопывается, и Минхо, прислонившись к стене, сползает на пол, закрывая лицо руками. Заглушая рыдания, он плачет, уткнувшись в ладони и согнувшись пополам. Его сердце болит, правда причиняет боль. Для Чана он — расходный материал, и годы, которые он потратил на то, чтобы убедить себя в обратном, прошли впустую. Он постоянно надеялся, что Чан вновь выйдет с ним на связь. Что его лучший друг все еще беспокоится о нем и держится за свое прошлое так же крепко, как Минхо.       Он зол, но в большей степени он чувствует себя разбитым.        Его внимание привлекает звук журчащей воды, и он, протирая глаза, поднимает голову и видит, что Джисон ворочается в ванне:        — Прекрати. А то швы разойдутся, — вытирая дорожки слез на щеках, он шмыгает носом, втягивая обратно образовавшиеся сопли.        — Тогда ты иди сюда… — голос младшего хриплый и глубокий.        — Тебе больно? — встав, он подходит к раковине и брызгает водой на лицо. Вытираясь стерильным полотенцем, он опускается на колени рядом с ванной. — Я могу дать тебе еще одну таблетку.        — Нет, глупый… просто иди сюда.        Рука дергает его за рубашку, притягивая ближе, и руки обвивают его вокруг туловища. Застыв на месте, он внутренне паникует, когда Джисон прижимает их друг к другу и кладет свою голову на ключицу Минхо.        — Почему ты такой скованный? Разве в Корее не обнимаются?        — К-конечно…        — Заткнись, это был риторический вопрос.        Руки, обнимающие его, сжимаются сильнее, и Минхо хочется одновременно и смеяться, и плакать. Джисон ведет себя дерзко, даже когда пытается утешить. Принимая оливковую ветвь, Минхо отвечает на объятия и прижимается щекой к его макушке.        Минуты идут за минутами, его колени начинают болеть от кафельного пола, но он все равно продолжает крепко прижимать младшего к себе. Он только что потерял своего лучшего друга… или, может быть, потерял его много лет назад, но, несмотря на это, ему приятно, когда его обнимают.        — Я не испытываю к тебе ненависти.        Поморщившись, Минхо отстраняется:        — Тебе отлично удавалось не лгать мне до сих пор. Давай ты не будешь начинать сейчас.        — Нет… — слезящиеся глаза смотрят на его лицо. Кожа вокруг бездонных глаз вздувается, и жемчужина плюхается в ванну. Это больно? Плакать крошечными бусинками, определенно, выглядит болезненно. — Я не ненавижу тебя, Минхо. У меня есть личные проблемы, из-за которых мне трудно ладить с другими, но ненависть? Ты ничего не сделал, чтобы заслужить ее.        — Тогда я рад это слышать, — удивительно, но он действительно так думает. Одобрение Джисона не должно иметь значения… но оно имеет.        Он замечает, как младший вздрагивает, когда откидывается назад и касается спиной металлического бортика ванны.        — Дай мне посмотреть.        Джисон наклоняется вперед, и Минхо хмурится, разглядывая синяки на спине мужчины. Скорее всего, они появились в результате взрыва, но усугубились из-за многочасового лежания на жесткой поверхности.        — Посиди так минутку…        Схватив стопку полотенец и флакон с мазью от синяков, Минхо застилает внутреннюю поверхность ванны мягкой тканью.        — Ничего особенного, но так должно быть немного удобнее. Как твоя боль? Можешь наклониться вперед еще немного?        — Ммм… — подчиняясь, Джисон подставляет спину.        С этой стороны он не видел сирену прошлой ночью и впервые замечает плавники, которые собираются, как рюши, на пояснице Джисона, там, где начинают образовываться чешуйки его хвоста. Они из такой же красной хрящевой ткани, что и перепонки на его пальцах, полупрозрачная кожа похожа на прелестный красный бант, длинные концы которого спускаются в воду. Это прекрасно.        — Поначалу будет холодно, — выдавив на пальцы порцию мази, он начинает с самого серьезного синяка, который тянется горизонтально вдоль плеч мужчины. — Это поможет уменьшить отек, — он осторожно наносит крем, стараясь не задеть потрясающую россыпь розовых чешуек, которые, словно звезды, разбросаны по плечам мужчины.        — Я знаю, как действует крем от синяков… но спасибо. Я всегда забываю, что у нас в запасе есть такие средства.        Младший тихонько вздыхает, пока Минхо втирает крем. Кожа Джисона невероятно мягкая, а мышцы упругие. Кончиками пальцев он нащупывает напряженный узел и, массируя его круговыми движениями, надавливает на него, пока тот не ослабнет.        — Врач в отделении экстренной медицины, пластический хирург, а теперь еще и массажист? Есть ли что-нибудь, чего ты не умеешь?        Дразнящий комментарий звучит мило.        — У меня был ситуэйшеншипс парнем, который был профессиональным массажистом. Он практиковался на мне, когда мы виделись. Я кое-чему научился.        — Ситуэйшеншип?        Проводя пальцем по контуру синяка, Минхо садится на задницу и наклоняется вбок, чтобы можно было обработать левое плечо мужчины.        — Это самое большее, на что я нашел время. Я сумасшедший, помнишь? Слишком много медицинских дипломов.        Джисон хихикает:        — Ты всегда отличался чрезмерной работоспособностью? Если ты хотел стать пластическим хирургом. Зачем было получать диплом по экстренной медицине? Ты мог бы начать зарабатывать миллионы раньше.        Выдавливая из тюбика еще крем, Минхо использует эти несколько секунд, чтобы решить, хочет ли он обсуждать эту тему. Он надеялся поговорить об этом с Чаном, однако теперь этого не случится. Он не уверен, что Джисон — лучший собеседник для этого. Парень, может, и не испытывает к нему ненависти, но они далеко не друзья. Впрочем, медбрат — единственный человек на острове, с которым он общается.        — Косметическая медицина не была моей целью до тех пор, пока я практически не получил первую степень. Мой отец был врачом в отделении экстренной медицины и хотел, чтобы я пошел по его стопам. Когда я был ребенком, он рассказывал мне о своих делах и жизнях, которые он спас. Я тоже этого хотел. Ведь не каждый может сказать, что он вытащил человека с того света. В какой-то момент я перегорел. Это не вина Чана, но его уход внес свой вклад. Мы выбрали один и тот же медицинский колледж и вместе поступили в него. Он говорил, что я буду заведовать отделением экстренной медицины, а он — педиатрическим отделением в больнице. Мы были близки, и со временем моя мечта стать врачом неотложки сменилась мечтой о том, чтобы он был рядом со мной. Когда он ушел, цель, которую я ставил перед собой… перед нами, изменилась, — когда Минхо произносит вслух свою историю, его нижняя губа начинает дрожать. — Когда мой отец ушел из жизни, вместе с ним ушла и последняя часть моих представлений о будущем. Я уже стоял на грани, и это был последний толчок, который мне был нужен. Его не было рядом, чтобы разочароваться во мне.        Жемчужинка падает в воду.        — Прости, что обвинил тебя в том, что ты в него влюблен, — от виноватого взгляда, брошенного в его сторону, у него что-то пульсирует в груди. Такую сторону Джисона он еще не видел.        — Все так, как есть. Я изо всех сил пытался разобраться в своих чувствах к нему. Было бы неправильно сказать, что это не любовь… или была не любовь, полагаю. Впрочем, романтики в этом никогда не было. Он больше… был больше, чем друг или брат.        — Как Джинни для меня.        Поднявшись на ноги, коленки Минхо хрустят, когда он передвигается на другую сторону, чтобы заняться правым плечом.        — В любом случае, я выбрал косметическую медицину из-за денег.        Джисон бросает на него взгляд, означающий «я же говорил».        — Оставь свои осуждающие взгляды при себе. Я решил, что заработаю достаточно, чтобы выйти в отставку к сорока годам, а потом смогу провести остаток жизни, пытаясь понять, что делает меня счастливым. Буду путешествовать, вкусно питаться и все такое.        — Ты должен знать… он скучал по тебе.        Руки Минхо замирают:        — Я бы предпочел больше не говорить об этом. Я сказал достаточно, и что сделано, то сделано.        Напряженная тишина воцаряется между ними, пока он продвигается вниз по руке Джисона. Несколько минут спустя младший расслабляется на сложенных для удобства полотенцах и удовлетворенно хмыкает:        — Так гораздо лучше. Я могу привыкнуть к массажу.        — Не забегайте вперед, принцесса. Это для твоего лечения, — он говорит это, но на самом деле мог бы просто намазать крем и уйти. Втирание мази в кожу парня — это, скорее, удовлетворение его необъяснимого желания узнать этого человека получше. Приближаясь к запястью медбрата, он пробегает пальцами по небольшому скоплению розовых чешуек, которые образуют дорожку от локтя до внутренней стороны запястья.        Подняв руку Джисона, он внимательно осматривает кисть. Глаза юноши настороженно следят за Минхо, пока тот восхищается открывшимся перед ним видом. Тыльная сторона ладони сирены, как и его плечи, усеяна чешуйками.        — Перепонки между твоими пальцами из той же ткани, что и твои… спинные плавники? Наверное? Я не уверен, как их называть.        — Хвостовой плавник, и да. Они сделаны из коллагена.        — Он симпатичный. Похож на бант.        Щеки Джисона вспыхивают розовым румянцем, и он отворачивается, разглядывая воду в ванне. Сердце Минхо замирает. Столь застенчивая реакция противоречит тому, что он привык наблюдать у этого человека.        Вытирая полотенцем остатки крема от синяков, он опускается на колени. Шок от того, что он узнал о существовании русалок, ослаб, и теперь его любопытство разгорается с новой силой. Дневники доктора Бэ весьма содержательны, но зачем читать, если перед глазами есть живой образец. К тому же это помогает отвлечься от чувства предательства, которое все еще давит на него.        — Можно я… эм… потрогаю твой хвост?        Огромные глаза встречаются с его, и розовый язычок смачивает губы младшего.        — К-конечно.        Наклонившись вперед, он опускает руку под воду. Кончики пальцев нерешительно касаются прохладной поверхности чешуи. Дыхание Джисона сбивается, и Минхо поднимает взгляд.        — Ты чувствуешь это?        — Вроде того, — глаза мужчины следят за движением его руки, опускающейся ниже. — Здесь нет нервных окончаний, так что я скорее чувствую давление, чем какие-то конкретные ощущения.        — Завораживающе… — его пальцы скользят по области, где, по его предположению, находится правое бедро мужчины, после чего перемещаются к месту, где хвост начинает сужаться. — Цветовые переходы прекрасны. Как закат, — хвост Джисона дергается, брызгая водой на его руку. Удивленный неожиданным движением Минхо отпрыгивает назад, громко смеясь. — Не брызгайся!        — Тебе нравится цвет моего хвоста?        Вопрос задан шепотом, и уязвимость, сквозящая в нем, заставляет его поднять взгляд. Младший не сводит глаз с его лица, и по какой-то причине кажется, что его ответ очень важен.        — Он восхитительный. Тебе идет розовый, а красный… Я никогда не видел такого насыщенного оттенка.        Тень улыбки мелькает на губах парня, прежде чем смениться недовольством:        — У Хёнджина красивее. … И у Сонхва тоже.        Внутри у Минхо все переворачивается от сомнений, прозвучавших в его голосе…        — А у них другой цвет?        — Ммм… — Джисон кивает, устраиваясь поудобнее. —У Джинни полностью белый. Я никогда в жизни не видел снег в реальности, но на фотографиях он выглядит именно так. На солнце он сверкает, как бриллианты. А у Сонхва… — Джисон тяжело вздыхает и теребит пальцы. — У него такой же цветовой градиент, как у меня, только зеленый с переходом в черный. Он лучше подходит для маскировки. Днем мой красный цвет бросается в глаза.        — Звучит здорово, но… — уши Минхо горят, пока он изучает кричащий красный цвет на конце плавника Джисона. — …Красный тоже красивый.       Переведя взгляд на лицо младшего, он замечает, что оно пылает тем же пунцовым оттенком, что и его хвост. Это важно для сирен? Цвет хвоста?        — А как насчет Чанбина и Чонина?        — У Бина темно-фиолетовый оттенок на бедрах переходит в черный. У Инни —бирюзовый с металлическим отливом.        — А это? — потянувшись в ванну, Минхо берет кончик похожего на бант хвостового плавника Джисона. В его руке он кажется изящным и невесомым.       Младший издает пронзительный писк и выдергивает плавник:        — Н-не трогай, — тяжело дыша, Джисон прижимает его к груди, защищая. — В отличие от моего хвоста, он очень чувствительный.        — Ох… э, прости…       Похлопывая по раскрасневшимся щекам водой из ванны, младший отказывается поднимать свой взгляд.        — Т-тебе стоит почитать дневники доктора Бэ. У альф нет хвостовых плавников, только у омег. Они помогают привлекать партнеров. Чем они симпатичнее, тем больше альф мы привлекаем…       Минхо, быстро моргая, рассматривает оборки хвостового плавника мужчины и признает, что этот уникальный бант выглядит весьма симпатично.        — У Джинни он струится за ним, как шлейф, а у Сонхва состоит из множества слоев.       Почему Джисон постоянно сравнивает себя с другими?        — Они чувствительны, чтобы… — Джисон хнычет, сворачиваясь в клубочек. — … Помогать в сексуальной стимуляции…        У Минхо голова идет кругом, а рот приоткрывается. Он только что коснулся какой-то части мужской интимной анатомии.        — О Боже! Мне так жаль! Я… я не… я не должен был.        Опустив плавник обратно в воду, Джисон прячет его за спину.        — Все в порядке. Ты не знал. Просто, ах… может, прочтешь записи, пожалуйста.        — Ага… — в мозгу Минхо, сидящего на корточках, вспыхивает сотня вопросов. — Я… эм… — вопрос, который он хочет задать, заставляет его желудок нервно сжиматься. Он должен спросить об этом у Чана, но теперь это не вариант.        — Чан и Хёнджин… они… когда они… эм… занимаются сексом. Это… это происходит как… у людей?        Глаза Джисона комично расширяются:        — Разве у вас с Сонхва не было секса?       Вот черт… точно.        — Проехали… — поднявшись, Минхо спешит через всю комнату к отложенным в сторону журналам. Его вопрос более деликатный и относится исключительно к упомянутой паре.        Позади него раздается короткий задыхающийся возглас, и, обернувшись, он видит, что парень закрывает лицо руками.        — Ты хочешь знать, занимались ли они сексом, когда Джинни обращался, как я сейчас, — Джисон тихонько скулит и качает головой. — Господи…        Смутившись, Минхо пытается оправдаться, чтобы медбрат не подумал, что он какой-нибудь извращенец:        — Слушай. Да, это странно, но вы совершенно другой вид. Я понятия не имею, как это работает.        — Я тебя не осуждаю, — поднимает голову Джисон. — Я просто… не планировал читать тебе лекцию о сексуальных взаимоотношениях с сиренами.        — Ты прав. Мне очень жаль, — Минхо садится в кресло и берет в руки дневник, который до этого читал. — Просто забудь, что я сказал. Я спрошу Сонхва позже.        — Ответ — да.        Блокнот в его руках падает на пол, а кровь отхлынула от лица.        — Они пробовали, но… — Джисон сосредоточенно изучает свои ногти, не желая смотреть в сторону Минхо. —… Джинни сказал, что ощущения не очень приятные, но Чану, похоже, понравилось. Большинство из нас предпочитают заниматься сексом в человеческом облике, потому что в форме сирены не так много ощущений. Для сирен секс — это не столько для удовольствия, сколько для продолжения рода.        — А…       Были ли среди прошлых любовников Джисона люди или все они были сиренами? Он НЕ будет задавать этот вопрос вслух. Но если учесть, насколько враждебно тот относится к чужакам, он сомневается, что они были людьми.        — Сонхва… Не знаю, захочет ли он…        — Прекрати немедленно, — прерывает его Минхо. — Я не хочу это пробовать. Мне просто любопытно, необходимо ли это для беременности омеги.        — Н-нет. Не нужно. В человеческом облике мы беременеем с той же вероятностью.        — Спасибо за разъяснения. Пожалуй, я последую твоему совету и дочитаю записи доктора Бэ. Дай мне знать, если боль усилится. Когда будешь пробовать меняться?        Джисон закусывает губу и наклоняется вперед:        — Завтра утром. Адреналин уже схлынул, и я, наверное, мог бы превратиться и сейчас, но в таком облике все заживает быстрее.        Взглянув на часы, Минхо со вздохом поднимает брошенный блокнот. Он сможет продержаться еще один день…

***

       Поднимая голову, Джисон сдерживает стон, вызванный мучительной болью в шее. Они с доктором Бэ обсуждали возможность добавить мягкие накладки на края ванн, но он скончался до того, как они осуществили задуманное. Сейчас он как никогда жалеет, что не реализовали этот план. Он — первый пациент, который провел в них длительное время, и они ужасно неудобные.        Восходящее солнце освещает комнату, и, взглянув на часы, он размышляет, стоит ли будить Минхо. Доктор, который в данный момент спит на операционном столе, весь день и до поздней ночи читал записи прежнего врача и медицинские карты сирен. К счастью, достав из шкафа карту Джисона, тот замешкался и положил ее на место. Он предпочел бы, чтобы Минхо не знал о диагностированных у него общем тревожном расстройстве и паническом расстройстве. Он не то чтобы стыдился этого, но мысль о том, что врач потом будет смотреть на него по-другому, вызывает у него желание спрятать папку.       Джисон приложил немало усилий, чтобы превозмочь свои проблемы с психическим здоровьем и получить диплом медбрата. Сомнения в его компетентности или, что еще хуже, опасения, что в случае приступа он станет потенциальным источником риска, заставляют его испытывать страх и нервозность. Стал бы Минхо относиться к нему по-другому, если бы знал? Его друзья, безусловно, относились иначе… по крайней мере, какое-то время. Вернувшись на Аар после неудачной попытки обучения в медицинском колледже, он заметил, что все вокруг него ходят на цыпочках. Это бесило его до невозможности. Чан и Хёнджин были единственными, кто видел, насколько все было плохо, и тем не менее весь остров несколько месяцев возился с ним, как с маленьким ребенком.       Если бы доктор начал вести себя так же, это бы вывело его из себя. Он говорит себе, что это имеет значение лишь потому, что они работают вместе… Минхо должен видеть в нем профессионала. Вот и все. Это не имеет ничего общего с желанием, чтобы другой видел в нем привлекательного парня или подходящего партнера. Нет, нет, нет. Но все же…       Раздосадованный направлением своих мыслей, Джисон глубже опускается в ванну и смотрит на медленно дышащую во сне фигуру. Было бы неплохо, если бы он немного похрапывал. Да хоть что-нибудь. Все что угодно, лишь бы подпортить его святой образ. Парень раздражающе идеален, и это сводит его с ума. Конечно, Минхо периодически разговаривает во сне, но его бормотание неразборчиво, а голос до отвращения милый.        Он должен испытывать облегчение от того, что доктор согласился сохранить их тайну (и он его испытывает), но какая-то часть его желает, чтобы парень повел себя как последний кретин. Ведь теперь, кажется, что возражения Джисона и его мгновенная неприязнь были совершенно необоснованными. Проклятье.       После того как накануне у мужчины случился срыв, его охватило чувство вины. Он был слишком поглощен подозрениями и недоверием, чтобы задуматься о возможных последствиях, которые может повлечь за собой ложь, с помощью которой этот человек оказался на острове. Ну, или частичная ложь. Чан на самом деле скучал по Минхо. Его хён много лет рассказывал о лучшем друге, которого он оставил в Корее, и о том, как сильно он хотел, чтобы тот смог приехать на остров. Однако на первом месте стояла необходимость защитить существование сирен.       Положение Хёнджина и высокий риск его смерти стали для Чана идеальным оправданием для того, чтобы пригласить доктора. Они все хотят, чтобы Минхо спас Хёнджина и позаботился о местных жителях, но это еще не все… по крайней мере, для Чана. Зная теперь о том, как сильно Минхо дорожит Чаном, он может только представить, как ему больно. Окажись Джисон на месте доктора, его сердце тоже было бы разбито.       Но, несмотря ни на что, Минхо согласился остаться. Даже если в сложившихся обстоятельствах было бы разумно уехать. Почему? Потому что местным жителям нужен врач, а Хёнджин в опасности? От этого Джисон чувствует себя еще хуже из-за того, как он обращался с ним с момента приезда. Блядь… он ненавидит ошибаться.        Его внимание привлекает скрип операционного стола, когда Минхо переворачивается во сне. Пользуясь минутой спокойствия, он изучает его. В таком виде он не столько эгоистичный, жаждущий денег врач, сколько усталый зритель, который случайно наткнулся на Джисона, поющего звездам. Той ночью он чуть не сломался. Почти поддался голосу в глубине своего сознания, который нашептывал слова желания и искушения.        Он хочет Минхо. Пусть это и причиняет боль, но он может признаться в этом самому себе.       Но теперь уже слишком поздно. Ущерб уже нанесен, и Джисон упустил свой шанс… если он вообще у него был. Их вчерашнее общение зажгло в нем огонек надежды. Надежды, которую ему приходится постоянно подавлять. Минхо никак не может быть заинтересован в том, чтобы снова быть с сиреной. «Спасибо, что предупредил, что мне предстоит потрахаться с представителем совершенно другого вида…»То, как он назвал Хёнджина «рыбоподобным» и накричал на Чана за то, что тот свел его с Сонхва, больно ранило его.        Но опять-таки… он задавал вопросы о механике секса с измененной сиреной. Было ли это с медицинской целью или из интереса? Малоприятный опыт секса с человеком, полученный Хёнджином, когда он был в обличии сирены, не оставил у Джисона никакого желания пробовать, но мысль о том, что Минхо будет делать это с кем-то еще, заставляет его стиснуть зубы. Джинни и Чонин утверждают, что секс с человеком ничем не отличается… Минхо был бы его первым человеком.       Даже если бы мужчина был заинтересован. Смог бы он согласиться на то, чтобы стать краткосрочным фетиш-экспериментом? Ощущения от руки Минхо на хвостовом плавнике говорят ему «да»… но то, как сжалось его сердце, когда мужчина сделал комплимент цвету хвоста, говорит «нет». Поскольку он предпочитает заниматься сексом в человеческой форме, прошло уже много лет с тех пор, как кто-то другой прикасался к чувствительному плавнику. Дрожь и прилив вожделения, которые это вызвало, заставили его пульс резко участиться. Минхо не мог знать, какие чувства это вызовет у него, но, блядь, это разожгло огонь в его животе. Даже раненый и страдающий от боли, он был близок к тому, чтобы умолять его прикоснуться еще раз.       Эти размышления привели к воспоминаниям о его члене, который прочно отпечатался в его памяти. Закрыв глаза, он вернулся к нему. Мимолетный взгляд, брошенный украдкой, когда Минхо переодевался и слишком торопился, чтобы обращать внимание на стоящих рядом зрителей. Его длина и толщина, даже будучи мягким, уже впечатляют. Он может только представить, насколько он совершенен, когда тверд и сочится предэякулятом. Прижав ладони к глазам, он пытается отогнать от себя эту картину. Желание, которое он испытывает. Потребность ощутить его тяжесть во рту или то, как он будет растягивать его задницу…блядь. Он уже давно завидует внешности и характеру Сонхва. Теперь же он завидует и тому, что тот, должно быть, испытывает огромное удовольствие.       Минхо похвалил окрас и внешний вид хвостового плавника Джисона. То, что должно привлекать подходящего партнера… Может, есть шанс…НЕТ! Нет, нет, нет! Встряхнув головой, он отгоняет от себя эти иллюзорные мысли. Минхо просто обратил внимание на его расцветку. Он никак не мог знать, что похвала в адрес хвоста и плавников Джисона имеет глубокий смысл. Его одинокое сердце давно жаждало найти вторую половинку, которая увидела бы его рубиновую чешую и сочла бы ее красивее всех остальных.       Джисон — первая сирена, которую увидел мужчина, поэтому вполне естественно, что он был в восторге. А вот «мерзкий рот» и ужасное поведение младшего, несомненно, разрушили все шансы на то, что доктор заинтересуется им. Тем более что рядом уже есть сирена посимпатичнее и с хорошим характером, которая привлекла его внимание. К тому же Минхо ясно дал понять, что не собирается оставаться на Ааре. Джисон может желать этого человека, но чувство самосохранения подсказывает ему, что он рискует остаться с разбитым сердцем, что обязательно случится, когда старший вернется в Корею.       Блокируя в себе противоречивые эмоции, он твердо намерен держаться на расстоянии. Минхо не для него.       Он приподнимается, морщась от того, как швы на его боку натягивают заживающую кожу. Заживление идет быстрее, когда он превращается, но в человеческом облике этот процесс все равно несколько ускорен. Пора меняться обратно. Чем быстрее у него появятся ноги, тем быстрее он сможет уйти от доктора и вернуться к своему одиночеству. Пребывание рядом с ним творит забавные вещи с его мозгом, и ему это не нравится.       Оглядываясь по сторонам в поисках способа разбудить мужчину, он замечает пустой стаканчик, который Феликс принес на обед накануне. Несмотря на то что австралийца выгнали из больницы, он дважды возвращался днем, чтобы принести им обед и ужин. Еду он приносил с извиняющимися глазами и дрожащими губами. Веснушчатый парень невероятно эмпатичен и, скорее всего, корит себя за то, что поспособствовал тому, чтобы причинить Минхо боль.       Подняв мягкий пластиковый стаканчик, он прицеливается и отправляет его в полет. На удивление, он попадает точно в цель, и он сдерживает смех, когда стаканчик отскакивает от лба доктора. Глаза Минхо распахиваются, и он, наклонившись, заглядывает в ванну. Темные глаза сужаются, и ему хочется, чтобы гнев во взгляде не возбуждал его. Возможно, психиатр не заметил какой-то диагноз, когда Джисон посещал его в последний раз.        — Что? — хрипловатый заспанный голос Минхо до невозможности сексуален.        Надув губы, Джисон садится прямо:        — Я готов измениться и мне нужна помощь.        Это побуждает старшего к действиям, и ему приходится отвести взгляд, когда мужчина садится и потягивается. От этого движения становится виден участок голого живота, когда он зевает и выгибает спину.        — Что требуется от меня? — он слезает с хирургического стола, и Джисон чувствует укол сочувствия, когда тот ворчит, потирая поясницу. Минхо остался, чтобы позаботиться о нем. Он ухаживал за ним весь день и спал на жестком столе на случай, если Джисону что-то понадобится.        — Больничный халат, пожалуйста.        — Конечно, — Минхо, шаркая ногами, достает халат из шкафа, и Джисон старается не обращать внимания на ощущение сдавленности в груди, вызванное сонным выражением лица доктора. — Что-нибудь еще?        Открыв слив, он спускает воду из ванны.        — Просто… ах… может, побудь рядом. Я никогда раньше не изменялся, когда что-то было приклеено к моей чешуе, — взяв больничный халат, он предусмотрительно натягивает его на себя, прикрываясь.        — Это больно? — присев рядом с ванной, Минхо переводит взгляд с хвоста на лицо Джисона.        — Изменение? Не совсем, нет. Это немного похоже на то, как разминаешь ноги после долгого пребывания в одном положении. Ладно… — закрыв глаза, Джисон расслабляет свое тело настолько, что оно начинает меняться. По позвоночнику пробегает дрожь, а рядом с ним раздается тихий вздох. Он чувствует, как трепещет его хвост, раздваиваясь, а чешуя превращается в кожу. Он чувствует прикосновение холодной металлической ванны к ногам, и тут же в левом бедре, где был ожог, вспыхивает боль. Вскрикнув, он сжимает кулаки и скулит. — Блядь!        — Дай я посмотрю! — вслед за словами Минхо раздается звук натягиваемых перчаток. Открыв глаза, он смаргивает слезы боли, когда мягкая ткань его больничного халата отодвигается в сторону, обнажая ожог.        — Мне нужно удалить кожный трансплантат, чтобы как следует осмотреть рану.        Превозмогая боль, он старается оставаться совершенно неподвижным, пока Минхо медленно снимает тонкую рыбью кожу. Тот факт, что он смог правильно наложить трансплантат, увидев эту процедуру лишь однажды, поражает воображение. С его мастерством и природным талантом он должен спасать жизни, а не вставлять силиконовые импланты в чью-то грудь. Закусив губу, он сдерживает это замечание. Он может не одобрять выбранную Минхо специализацию, но, выслушав его доводы, он не вправе судить его.        Лоскут отделяется от раны, и, взглянув на нее, Джисон вздыхает. Дополнительное время, проведенное в форме сирены, пошло на пользу. Изначально ожог был третьей степени, но уже достаточно зажил, чтобы его можно было отнести ко второй. К сожалению, поскольку восстановились и нервные окончания, он теперь способен чувствовать боль.        — Блядь, как же больно!        Шокированные глаза с тревогой перебегают с большого участка новой припухшей кожи на него.        — Джисон… это… ты… это невозможно.        — Ты только что стал свидетелем того, как мой гигантский хвост сирены трансформировался в ноги, но при этом быстрое заживление кажется тебе невозможным? — он стискивает зубы и тянется к пузырьку с обезболивающим, стоящему рядом с ванной. Вытряхнув из него нужную дозу, он запихивает таблетки в рот, заглатывая их без воды.        — Я не думал, что ты имеешь в виду так быстро! Такой прогресс, которого ты достиг за полтора дня, должен был занять не меньше недели.        — Теперь, когда я снова в такой форме, процесс немного замедлится, — ухватившись за бортик ванны, он поднимается, опираясь на здоровую ногу. Теплые руки ложатся ему на талию для поддержки, и он чуть не падает, пытаясь зафиксировать больничный халат на месте. — Пусти. Я в порядке.        — Чушь. Меня не волнует, как быстро у тебя все заживет. Ты мой пациент, и я не допущу, чтобы ты снова себя травмировал. Не двигайся и дай мне тебя осмотреть.        Давление в мочевом пузыре нарастает, сжимая его и без того мизерное терпение.        — Минхо! Если ты не хочешь, чтобы я помочился на тебя, дай мне вылезти из этой ебаной ванны!        В ответ на его возмущение раздается громкий вздох.        — Я помогу тебе дойти до уборной, если тебе нужно. Может, у тебя и образовалась новая кожа, но площадь раны достаточно велика, и тебе не следует напрягать ногу, перенося на нее вес тела.        — Ладно, как скажешь. Нам нужно двигаться быстро! — перекинув руку через плечо мужчины, он переступает через бортик ванны и хнычет от жжения, когда натягивается его новая кожа. Нервные окончания вопят так, будто по ним проводят наждачной бумагой.        — Глубоко дыши. Все будет нормально.        — Дышать? Замечательный совет. Хах, сам бы я до такого не додумался, — он чувствует, как Минхо напрягается, и у Джисона возникает желание ударить себя. Его поведение и темперамент — качества, которые он давно принял как неизменную грань своей личности. Он либо сразу нравится людям, либо они ненавидят его с первого взгляда. Никаких промежуточных вариантов. Он знает, по какую сторону баррикад находится Минхо, и это раздражает его, так как он хотел бы, чтобы все было иначе.        Ковыляя через всю комнату, его тело протестует против каждого движения. Серьезные раны уже заживают, но от общего количества ушибов и травм он чувствует себя так, словно его прокрутили в блендере.        — Еще не поздно зашить тебе рот.        Сжав губы, Джисон борется с желанием огрызнуться в ответ. Он не должен… он сам начал, когда Минхо просто пытался помочь.        Перенеся большую часть своего веса на доктора, он позволяет мужчине помочь ему. Между ними повисло молчание, и когда они доходят до уборной, он заговаривает раньше, чем старший.        — Я справлюсь сам, — широко распахнув дверь, он, прихрамывая, заходит внутрь, сдерживая шипение от боли, когда увеличивает нагрузку на левую ногу.

***

      Мочевой пузырь больше не находится в нескольких секундах от взрыва. Джисон моет руки и застывает на месте, когда поднимает взгляд и видит свое отражение. Будет справедливо сказать, что выглядит он дерьмово. Кожа под глазами потемнела от недосыпа. Волосы сухие и пушистые от соленой воды, которую он не мог смыть. Сажа и пепел от взрыва оставили темные пятна на его коже. На левой стороне челюсти, как и на остальных частях тела, виднелись синяки, которые он получил от взрывной волны.       Ему повезло, что он остался жив. Если бы Чанбин не нашел его в моторном отсеке, он бы сгорел заживо. Вряд ли он истек бы кровью из-за раны на ребрах, но учитывая глубокий порез и ожог, риск инфекции был бы очень высок, если бы Минхо не оказал ему помощь. А поблагодарил ли он доктора?        Проводя мокрыми пальцами по волосам, он стискивает зубы от болевых ощущений в области шва. Следующие несколько дней будут мучительными. К понедельнику он уже достаточно восстановится, чтобы вернуться в клинику, но до этого момента ему придется несладко. Приглаживая непослушную копну спутанных волос, он останавливается, осознав, чем занимался. Блядь. Последнее, о чем он должен думать, — это о том, как он выглядит.        То, что Минхо подумает о его внешности, не имеет никакого значения. У него есть Сонхва, а у Джисона… ну, у него никого нет. На глаза давит напряжение, когда он выключает воду. Что, черт возьми, с ним происходит? Вот что случается, когда он не принимает препараты от тревоги. Он мог бы попросить Минхо выдать ему лекарство из аптеки, но тогда ему пришлось бы признать, что он в нем нуждается. Прочистив горло, он подавляет в себе клокочущие эмоции. Он должен убираться отсюда, все, что ему нужно, находится дома.        Когда он открывает дверь уборной, боль пронзает его бедро, и он, пошатываясь, выходит из комнаты. Там его поджидает хён с кислым выражением лица, его глаза холодно скользят по нему, проверяя, нет ли у него еще каких-нибудь травм. Губы Джисона шевелятся прежде, чем он успевает их остановить.        — Прости.        Минхо моргает. Его каменное выражение лица немного смягчается.        — Спасибо. За то, что позаботился обо мне вчера и позавчера, — его лицо пылает, и он наклоняет голову. Благодарить кого-то не должно быть так сложно, но, опять же, у них не самые лучшие отношения. Непростые отношения, которые в немалой степени сложились благодаря ему.        — Не за что, — Минхо обхватывает его за талию, поддерживая, пока они возвращаются в операционную. — Хочешь вернуться в ванну?        — Нет! Боже, нет! — покачав головой, Джисон указывает на стул. — Я присяду.        — Может, на хирургический стол? Мне нужно обработать ожог и проверить швы. Как ты себя чувствуешь?        — Говно… — задыхаясь от боли, Джисон проходит в центр комнаты.        — Тебе нужно посрать? Ты только что…        — Придурок. Я чувствую себя как говно! — опираясь на доктора, он пытается запрыгнуть на стол, используя свою здоровую ногу.        — Тск… обопритесь на мои плечи, — рука ложится ему на талию, а другая — на заднюю поверхность правого бедра, и старший приподнимает его с пола и усаживает на стол.        — Что? — схватив Минхо за плечи, его сердце пропускает удар от демонстрации силы. — Следи за своими руками!        — Пфф! Да ладно. Как будто я стал бы приставать к пациенту.        Джисон взвизгивает от шока, когда холодная сталь стола касается его голой задницы. Он отводит взгляд, пытаясь не заострять внимание на том, что Минхо сказал «к пациенту», а не «к тебе».        — Можно сделать это побыстрее, пожалуйста? Я бы хотел пойти домой.        — И я тоже, — отойдя от него, Минхо носится по комнате, доставая из разных шкафов расходные материалы. В операционной полный разгром, и Джисон с ужасом представляет себе, как придет в понедельник пораньше, чтобы все убрать. Ему и так нужно приходить в семь, ведь старший согласился осмотреть Хёнджина до открытия клиники.        Подкатив к себе столик, Минхо ставит на него заранее подготовленные инструменты и надевает пару перчаток.        — Я собираюсь обработать мазью с антибиотиком, а затем наложить повязку. Новая кожа должна оставаться увлажненной в течение следующих нескольких дней. Пока все не заживет, ты должен промывать ее прохладной водой с мылом утром и вечером.        Прикусив губу, он воздерживается от комментариев о том, что знает, как ухаживать за ожогами.        — Как только придешь домой, тебе нужно лечь и в течение еще как минимум суток держать ногу в приподнятом положении, чтобы предотвратить отек. При этом обязательно нужно двигать ею, как обычно. Если не хочешь, чтобы кожа срасталась слишком туго. Я все это запишу, чтобы ты мог отдать инструкции тому, кто будет за тобой ухаживать.        — Ухаживать за мной? Не трать свое время на писанину. Я буду сам за собой ухаживать.        Руки Минхо замирают, пока он накладывает повязку, его темные глаза пристально смотрят на Джисона, губы которого сжимаются в упрямом неповиновении.