Балерина

      — Тоннель уцелел и… — Он запнулся при виде её побледневшего лица. — Не вижу радости на твоём личике.       Лэйн тяжело сглотнула, кажется, уже в третий раз за последнюю минуту. Прижавшись к телевизионной старой тумбе, смотрела, как Ян в самом деле собирался спуститься туда. Не поверив её рассказам о властвующей в руинах смерти.       Пыль оседала на тряпичном походном рюкзаке, марая замшевые чёрные вставки. Ножи, верёвки, компактные фонарики и несколько банок консервированной кукурузы — складывалось всё то, что должно было помочь продержаться ему день, может два, пока не отыщется то, чего уже давно нет. Лэйн не понимала до конца, почему её воротит от аккуратных стопок подготовленных вещей. Почему от спокойствия Яна зудит под кожей.       — И как там? — Она обняла себя. Холод пальцев чувствовался даже сквозь плотную шерсть. Будто бы их уже окружали заледеневшие развалины вместо согретой комнаты. — Трупы да брошенные тачки?       — Трупы? Видимо, я свернул не туда, — посмеялся Ян, забросив в рюкзак несколько чистых тряпок. — КПП с заржавевшими воротами и колючей проволокой. Вот, что было. Особо ничего интересного, но мне до жути интересно. Колючая проволока для кого?       — Военные базы всегда ими огораживаются, нет? — Приподняв бровь, уточнила Лэйн. Избегая прямого ответа, который взрывался в памяти запахом спирта, ощущением мокрых бинтов на теле и кровью. — Я не была там. Честно.       — Когда ты пытаешься похвалиться своей честностью, меня начинает тошнить, — Ян присел прямиком на пол, расставив поудобнее ноги. — Давай договоримся, что с этой минуты ты перестаёшь так делать. Не хочешь говорить о себе — не говори. Придумывай сказки, молчи, смейся. Верить тебе или нет, я решу сам. Без напоминаний, что всё честно.       Он говорил уверенно, и твёрдость, пронизывающая его голос, влияла на неё почти так же, как заряженные ружья на стене. Куда бы Лэйн ни посмотрела, ей казалось, что ледяное и бездонное нечто смотрело на неё, не переставая. Играло с воспалившимся воображением, привыкшим к звуку выстрелов лишь в одном случае.       — Если я правильно поняла тебя, то речь о третьем уровне, — Лэйн сползла вниз по гладким дощечкам, оказавшись на одном уровне с Яном. — В нём находились экспериментальные лаборатории. Проволока была защитным механизмом от внутренней мерзости. Поймёшь сам, когда увидишь.       — Увижу что?       — Мёртвых. Подземный уровень должен быть завален ими. И не все из них мертвы до конца, Ян, — она посмотрела на него со всей серьёзностью, постаравшись звучать как можно убедительнее. — Люди пытались создать совершенный геном. Как думаешь, сколько неудачных ошибок выползло из ампул и морозильных отсеков?       Восторг в его взгляде был осязаем наравне с собственным сердцебиением. Ни число смертей, ни пугающая аура неизвестности и полные разрушения не пугали его. Словно шли дополнительной дозой адреналина. Отец не раз говорил, что подобные люди не редкость и именно их руками создавались важные миру идеи. Изобретения. Открытия. Ян облизнул уголок рта, додумывая в своих мыслях очередную фантастику. Их ступни почти соприкасались.       Ненароком Лэйн ощутила, как страх превратился в тягучую смесь тоски и горя. Как, ослабив хватку на шее, притворился таким же сладким, дурманящим чувством. Она поспешила притянуть ноги к себе, словно всё дело было в касании. Ян ведь не умел заражать. Лишь пугать.       — Специально отпугиваешь, чтобы я не пошёл? — Он коварно улыбнулся, взлохматив прядки.       — Я думала, ты боишься только людей. Те, что лежат в обломках, не совсем такие.       — Я ничего не боюсь, — тут же ответил Ян, уже не шутя. — Но мне пока тяжело обмозговать твои рассказы. Тебя послушать, так там зомби водятся.       Теперь засмеялась Лэйн. Хрипло и тихо. Чуть ли не плача от той иронии, что пряталась между ними в этом разговоре. Говорить с ним о произошедшем было совсем бессмысленно по многим причинам.       — Удачи тебе, Ян, — она утёрла губы от выступившей слюны. — И не забывай о моих предупреждениях.       Взрывая здание, её отец учёл абсолютно всё: от планировки и легко возгораемых материалов до графика дежурства рядового состава, охранявшего третий уровень. Масштаб и последствия выглядели, как хорошо спланированный акт терроризма: разрушенные этажи невозможно было воссоздать заново даже по чётким фотографиям, погибшие люди, хоть и были причастны к осуществимым ужасам, оставались такими же мирными гражданами на момент смерти.       Теми, кто писал письма домой и хранил во внутреннем кармане халата сложенную фотографию детей или супруги. И делал всё ради них. Ради мнимой безопасности посреди хаоса.       Лэйн не верила, что могло уцелеть хоть что-то. Огонь не выбирал, что уничтожить, а что оставить на сладкое. Возвратившись спустя полгода на место разрушения, Лэйн смогла разглядеть лишь мрачные обломки, покрытые свежим снегом. Ни на намёка на секретную военную базу, в стенах которой проводились опыты над бессмертными.       И пытки над смертными.       Её отвлёк приглушённый шум.       Ян, давно поднявшись, пытался починить заевшую молнию на рюкзаке. Пугающий полумрак рассасывался с его непринуждёнными движениями. Не пугал так, как в первый раз. Поскрипывали половицы, шуршали задвинутые шторы, охраняя внутренний покой. Завывал чайник, выплёскивая на столешницу кипяток. Жильё его пахло чем-то давно забытым. Блинами бабушки и вельветовым пиджаком отца. Бумажными фотоальбомами с выцвеченными снимками, молоком в тёплом стакане и клетчатым шерстяным пледом поверх старого дивана. Небольшое помещение вмещало столько ассоциаций, что в какой-то момент эмоции захлестнули Лэйн разом.       Она прикрыла веки, собирая внутри себя крупицы того мира, что когда-то был рядом.       — Если не вернусь, разрешаю тебе здесь жить, — внезапно заявил Ян, завязав покрепче шнурки на ботинках. — Не хотелось бы, чтоб на этом диване дрочил себе какой-нибудь дедок. Или священник.       — Говорили, что этот дом раньше принадлежал дровосеку, — Лэйн вяло проследила за его шагами, выискивая в памяти детали того разговора с Юлианой. — Я помню, он заходил в столовую за галетами. Я только очнулась тогда и привыкала к местности. Не поделишься, что с ним стало?       Единственное, что подходило Яну в этом узком пространстве — ружья и сиплый проигрыватель. Об исчезновении дровосека, кажется его звали Иван, мало говорили. Больше вспоминали морщинистый подбородок и неровную походку из-за травмы левого колена. С закрытыми глазами Лэйн ясно могла вообразить его посреди комнаты, чешущего свой лысый затылок. Небольшая высота потолка, низкие спинки стульев, отремонтированные кухонные тумбочки и прибитые к стенам рамки с настоящими фотографиями кошек — мужчина сделал всё исключительно под себя, отчего Ян смотрелся чужеродно.       Открыв глаза, Лэйн видела Яна. Никак не подходящего запаху молока и свежих блинов.       — От старости умер, — выдохнул он, закончив с замысловатыми узлами. — Его в лесу нашли без единой травмы.       — Так внезапно, — хмыкнула Лэйн, покосившись на торчащие из рюкзака рукояти ножей. — Нашли и не похоронили. Могил на кладбище не прибавилось.       — Часто там бываешь?       — Не реже тебя.       Они замерли, вглядываясь в друг друга. Словно видели насквозь, а потаённые секреты отсвечивали бликами. Лэйн хотела прокатать меж пальцев его прошлое, даже если бы оно порезало, оставив шрам. Подсознание лгало тем, что Ян безопасен. Влияло его поведение, сотканное из уверенности и азарта. Всё же она была падка на раскрывающиеся и незажившие рубцы.       — Могу поспорить, что моё кладбище не сравнится с твоим. — Ян сощурился, но по-доброму. — Отдыхай, пока можешь. Я припас листья мяты и чёрный чай, они лежат на верхней полке вон в том левом шкафчике. Поможет успокоится.       — Почему ты идёшь туда? — Лэйн встала, вытирая вспотевшие ладони об ноги. — Почему не пошлёшь меня или не бросишь тем, кому должен? И все те разы, когда ты привозил линзы и краску, но не требовал ничего взамен…       Ян остановился у прохода, сжав пальцами арку. Выглядел по-настоящему удивлённым, оглядывая Лэйн и остановившись на её животе, прикрытом тонкой тканью водолазки. Стало липко и неприятно. Только о вопросах Лэйн не жалела, осознавая, что без ответов не успокоится, пусть даже он и умрёт. Разделив могилу отца.       — Я не попросил с тебя ни единого талона, потому что хотел твоё тело. Одноцветные картонки мне ни к чему. А ты выглядишь симпатичнее всего села, — признался он, посмев слегка ухмыльнуться её сжатым от напряжения губам. — Потом понял, что ты слегка того, — Ян красноречиво повертел пальцем у виска. — А становиться твоим ещё одним кошмаром в таком виде не хочется. Карма за всё прошлое меня уже выебала знатно. Чувствую, за тебя она мне снесёт не только голову. И ждать смерть, сидя у порога, я не люблю. Ты ведь ясно слышала, мне дали месяц.       — Т-ты…       — Честен, — перебил её Ян, повесив на плечо рюкзак. — Ты к такому не привыкла, знаю. Только я по-другому не умею.       Он прождал ответ секунд пять перед тем, как уйти. Не сводил взгляда с покрасневших глаз, надеясь до последнего увидеть в них потрясение, отрицание — эмоцию глубокую, питающую таких, как он. Но там было блекло и мелко.

****

      — Соизволь тянуть носок лучше! — Поучительно прошипела Рея, ткнув указкой в правую стопу одной ученицы. — Это не Attitude! Это посмешище, которому место в цирке.       Её французский был резким и ломаным. Не похожим на акцент бабушки, танцевавшей на сцене Большого Театра всю свою юность до встречи с будущим мужем. Лэйн слышала мягкие, но требовательные повторы одних и тех же фраз несколько лет подряд, отчего долго привыкала к голосу и манере речи Реи. Слишком грубой и будто бы шипящей.       — И ради всего святого перестаньте так уродливо кривить пальцы! — Придирчиво добавила Рея, отступив от ряда замерших в одной позиции балерин. — Я не чувствую в вас лёгкости.       Девушки судорожно всхлипнули, удерживая равновесие на одной ноге. Не то чтобы поза отличалась изощренными элементами, но показать зрителю воздушную непринуждённость, стоя на одном носке и вытягивая другой в воздухе, было достаточно напряженно. К тому же пристальный взор наставницы следил за выражением девичьих лиц, отмечая положение подбородка, изгиб губ и бровей. Появись хоть один намёк на огорчение, усталость или скуку, Рея ударяла указкой щеке.       Дана, белокурая балерина, возглавляющая ровный строй, беззвучно задыхалась от пяти хлёстких ударов по шее. Рее показалось, что она горбится. И плачет от изнеможения. Задержав дыхание, Лэйн подняла полусогнутую ногу выше, концентрируя в другой опорной ноге всю силу.       — Нервная из-за Авраама, — тихо буркнула Веяна, стоявшая позади. Боковым зрением Лэйн заметила в отражении зеркала её выбившиеся из пучка тёмные пряди. — Говорят, он хочет отдать треть нашего рациона болеющим послушникам.       — Убьёт, если увидит твои волосы. Прилижи их, как закончим.       — Смена! Plié! — Громко топнула Рея, и Лэйн нарочно сдвинулась правее, закрывая вытянутыми в сторону руками и выпрямленным корпусом Веяну. — Простой прыжок!       По приземлении она всмотрелась в отражение, ловя благодарность девушки. Пусть это и были всего лишь тренировки, Рея не позволяла неопрятности и безалаберности марать учениц и главное достояние Роткова. Если вдруг кто-нибудь по ошибке или настырности ворвётся в зал, ему будет представлена безупречность и высшее мастерство.       Рея дорожила их видом. И отрезала изъяны сразу же, как только замечала.       — Что с Кирой? — Прошептала Веяна, склонив голову вбок. — Почему её до сих пор нет?       — Лёгкие воспалились, — почти неслышно ответила Лэйн, переступая с одного носка на другой. — Кашель страшный после охоты.       — Бедняжка, — порывисто выдохнула Веяна.       Рея подобралась к ним слишком близко, отчего девушка не успела договорить. Поджав губы, обе молча отвели правую стопу в сторону, не отрывая от пола носка. Разогревающие упражнения подходили к концу, и большая часть балерин нескрываемо дрожала. Прошло всего пятнадцать минут занятия.       — Хорошо, возьмём двухминутный перерыв, — посмотрев на наручные часы, воскликнула женщина. — Заставлю стоять в планке, если начнёте шуметь!       Две минуты. Этого было предостаточно для сдерживаемых мыслей, которых Лэйн боялась больше острой указки. Едва остановившись, она прижала указательный палец к виску, словно простое прикосновение смогло бы уберечь её от головной боли.       А начинали болеть не только связки нейронов.       Снегопад не прекращался с самого утра. Солнечные лучи размазывались по заметённым дорогам. Подсвечивали морозные узоры на окнах. Девушки водили по ним подушечками пальцев, тихо переговариваясь, пока Рея разминала шею у закрытого пианино.       — Как думаешь, сегодня ли она скажет о Щелкунчике? — Веяна осторожно села на расправленную кофту. — Скоро декабрь. Сколько талонов заработаем… Хочу у Романова купить одну жемчужную брошь.       — Не обязательно отдавать талоны. Просто попроси. В тот раз Ясеня забрала у него рубиновое кольцо, ничем не заплатив, — Лэйн украдкой взглянула на неё. — К нам он… лоялен.       — Это потому что мы напоминаем ему о Екатерине.       — Ты знаешь, что её убили свои же? — Осторожно спросила Лэйн, понадеявшись услышать утвердительный ответ. Не желая разочароваться в Лидии.       Веяна задумчиво притихла. Им оставалось не больше минуты, потому что Рея медленно направилась в центр зала. Лэйн успела перевести дух и мысленно порадоваться разговору, который отвлёк лучше выступивших на коже синяков.       Она смотрела на девушку прямо, всего на миг подумав о Кире. О том, что соврала про кашель и, на самом деле, понятия не имела, куда она делась. Они не разговаривали с того самого вечера, как Лэйн забрала вещи и съехала в другую комнату. Веяна об этом не знала, потому как давно вышла замуж за столяра и жила вместе с ним, редко встречаясь с танцовщицами вне хореографического зала.       — Мама ни разу о ней не заговорила за всё детство, — девушка приподняла подбородок, встречаясь глазами с Лэйн. — И на моё желание стать балериной махнула рукой. Говорят у неё были личные дневники. Вот бы прочесть их, чтоб узнать правду. Потому что я не представляю, как такая женщина могла довести до смерти целую группу людей. Кто угодно, но не она, — покачала головой Веяна.       — Лидия сказала, это произошло во время строительства театра.       — Нашла кому верить, — фыркнула девушка. — Лидия нас не любит. Уж не знаю, почему. Я бы не стала всерьёз думать над её словами.       — Возможно не любит, потому что на наши пьесы ходит больше людей, чем в церковь на службу, — Лэйн потянулась к лентам пуант, высчитывая в уме оставшиеся секунды. — Мне она нравится. Попробуй с ней пообщаться. Не кусается.       — Сразу проглатывает, — Веяна ухмыльнулась, погладив свои колени. — Боюсь, мы с ней подеремся, когда начнём говорить о Боге. Я-то в него не верю.       Лэйн хотела согласиться, но вовремя прикусила язык, заметив, как собрались в кучку балерины. Ей не хотелось вставать. Напряжённые мышцы просили незамысловатого массажа и тёплой воды. Им оставалось секунд десять отдыха, когда её сознание внезапно пробило голосом Киры. Пустующее место у станка выделялось ярче солнечных пятен на стенах. Вмиг стало не хватать приглушённого смеха, острых словечек, аккуратного касания к запястью.       Она бы не бросила балет лишь потому, что между ними возникли неурядицы. Кира никогда не сходила с пути к цели. Даже, если теряла в ней смысл. Её отсутствие въедалось в сердце. Мозолило догадками рассудок. Рея предусмотрительно молчала, делая вид, что ничего не произошло. Остальные не грузили себя лишними раздумьями.       — Время! — Раздалось совсем рядом.       Лэйн вскочила по команде, становясь на место Киры. Чтобы хоть как-то перекрыть сосущее чувство пустоты внутри.

***

      Карма за всё прошлое выебала меня знатно.       Его последние слова отражались от запотевшей плитки. Впитывались во влажный воздух вместе с запахом хвои. Тишину прорезал звук капель, приземляющихся в глубокий железный таз. По потолку с пятнами от подтёков ползали пауки. От тёплой ванны исходил пар, но Лэйн греться не спешила.       Уперев забинтованные ладони в раковину, она глушила его смех в голове. Такой же навязчивый, как и страх, обосновавшийся где-то между ребёр. Было не плохо и не хорошо — её просто дробило от услышанной правды. И тошнило от собственного спокойствия на каждый произнесённый слог. Они даже не попрощались тогда: разминулись у указателя, не подняв голов.       Лишь придя домой, Лэйн впервые за всю дорогу услышала собственное дыхание. Потому что до этого, чуть ли не бежа, слышала только его утробную усмешку в ответ на её взгляд, полный невнятного смущения.       Целых три года прошло. Должно быть, ему обидно.       Двое суток, как Яна нет. И, чем быстрее текли секунды, тем сильнее Лэйн пробирал смех. От совпадения и чудовищной правды, добирающейся до упрямого сознания. Его больше нет. Призраки не отпускали живых. Особенно те, что заживо погребены в завалах.       Она медленно обернулась, разглядывая чистые швы между плит и цветочные обои, покрытые жёлтыми разводами и вздувшиеся в некоторых углах. На столешнице лежали его предметы: расчёска с несколькими чёрными волосками, полупустой флакон с синей жидкостью и зубная нить. За стеной приглушённо пел проигрыватель, похрипывая на припевах.       В ботинках было мокро от грязного снега. Лэйн бы не явилась сюда, не убедившись в домыслах. Ноги беспрепятственно принесли её к выступу, поросшему елями — с него открывался вид на замёрзшую реку, разрушенный рельеф и часть торчащих обломков. Спустя столько лет снег не до конца смог спрятать уродство. Или же не хотел, напоминая людям об их ошибке.       Раздевшись, Лэйн опустилась в воду. Игнорируя тянущее чувство ожогов от излишне высокой температуры. Ян бы не удивился этому. Он ждал, что именно так она и поступит. Явится в тёплую и одинокую обитель, чтобы присвоить её себе, как когда-то сделал он.       Воображение выводило его очертания, награждая всем, кроме дыхания. Он был и здесь, и за порогом, и за окном одновременно. Курил, прислонившись к бортику ванны, подтанцовывал мелодичному пению в другой комнате и выводил на стёклах плавные линии. Он жил в её голове, как та самая зараза, от которой возможно избавиться сразу выстрелом.       Лэйн не закрывала глаза лишь потому, что боялась услышать его вновь. По ночам её донимал шум взрыва и крик отца. После пробуждения — гулкая тишина, принимающая образы прошлого.       Обняв колени, следила за паром, исчезающим под потолком. Согретое тело расслабилось, утянув за собой запутанный комок мыслей. Позднее Лэйн возненавидет себя за подобное безрассудство — за минуту покоя в тёмной и убаюкивающей дрёме. За то, что позволила себе предаться искусственному спокойствию.       Потому что с этих мгновений началась точка невозврата. Но Ян бы сказал, что карма взялась и за неё.

***

      Нос обожгло болью. Более отрезвляющей, чем глоток ледяной воды. Более реальной, чем все мысленно произнесённые молитвы неизвестному Богу. Разбитые губы почти не шевелились за редким исключением, когда чей-то ботинок проезжался по её лицу, собирая кровь. Лэйн не успевала сглатывать её. Не удавалось даже подавиться.       — Слушай, остановись! — Будто сквозь толщу воды просил тонкий голосок на повышенных тонах.       — Её папаша грёбаный террорист, — цедил кто-то другой с низким и грубым басом. — Из-за него я потерял друга. Мне плевать, больно ей или нет!       Не приходя в себя, Лэйн приготовилась к обжигающей боли вновь. Инстинктивно. Мышцы ещё недавно согретые приятным теплом, сжимались от холода и сырости. И постоянных ударов. Матерь Рея била бы сильнее, узнай, что Лэйн даже не пыталась подняться.       — Нам нужны ответы. Только она может их дать. Не забывай о том, что у нас есть цель. Убьёшь её, и я лично донесу на тебя Донован.       Знакомое имя. Шестерёнки в черепе вяло шевелились, дёргая память. Но та спряталась, почуяв опасность.       — Боюсь-боюсь! Донован бы поступила так же. И даже не вздумай говорить обратное.       Голоса умолкли от грохота двери. Лэйн попробовала приоткрыть хоть один глаз. Попытка мгновенно угасла, стоило ей ощутить резь в опухших веках. И невообразимую тяжесть в зрачках, словно их присыпало свинцом.       — Она очнулась. Вы бы заметили, если бы не спорили. Чистка туалетов на вас до конца недели.       Прежде чем распознать строгий и сухой тон, Лэйн дёрнулась от жёсткого хвата на локтях. Её подняли одним рывком, не церемонясь с опущенной головой и одереневешими ногами. Такими же избитыми, как и лицо. Только болели они значительно меньше.       — В хранилище будет достаточно места. Ведите туда.       Размозжёнными мыслями поняла одно лишь позднее. Всё это время она была без одежды. Не сырость подвала, скудное питание и заледеневшие трубы стали причиной последовавшей лихорадки. А хрустящий снег, по которому её волокли в ту ночь, словно нашкодившую псину.

***

      Глаза получилось открыть не сразу. И то была не вредность.       Лэйн не могла понять, сколько дней провела в темноте, пробуждаясь лишь для того, чтобы отпить и проглотить размоченные куски безвкусных галетов. По мере каждого приёма пищи пульсирующие веки раскрывались на пару миллиметров. Дрожащий свет шёл от свечей, едва попадая в её поле зрения. Она научилась их различать под самый конец. Но так и не попробовала разглядеть приходящих, что хлопали дверью и громко ставили на пол поднос с единственной тарелкой и чашкой.       Теперь же её усадили в кресло, перевязав конечности тугими ремнями. И били молчанием. Подозрительными взглядами. Неизвестными словами, сказанными с одной интонацией. Хорошо знакомой от отца.       — Так… я начинаю.       Зашипела плёнка и механизмы записи. Притихли посторонние голоса за спиной. Сердце забилось громче, ненавидя такую тишину. Пытаясь хоть как-то перебить её собственным стуком.       — Лэйн, посмотри на меня. Пожалуйста.       Левое предплечье ощущалось теплее всего тела. В нём виднелась игла с протянутой тонкой трубкой. В нос забивался запах йода и спирта. Ожидая увидеть Донован и отца в приёмной, Лэйн медленно подняла подбородок. Снова оказываясь в той узкой комнате с одним креслом и столом, заваленным белыми перьями, отчётами и вскрытыми ампулами.       Снова видя красные лодочки поверх своих окровавленных пальцев ног.       — Кивни, если тебе холодно. Пожалуйста.       Она нахмурилась, как только память случайно подкинула бессмысленную просьбу Донован. Что-то о незакрытом на ключ сейфе и пропущенной подписи в журналах посещений. Они никогда не просили друг друга о чём-то с формальной вежливостью, обращаясь с дежурным официозом и только.       Без этих тёплых, наполненных жалостью, ноток в участливом голосе.       — Кивни, если ты можешь дышать. Пожалуйста.       По венам текло нечто иное. Не кровь. Лэйн приглядывалась к рукам, угадывая, что из переплетений жилы, а что — цветные трубки. И там, и там словно перемещалась жидкая смоль, подгоняемая искусственным давлением.       — Кивни, если слышишь меня. Пожалуйста.       Воспалённые глаза впервые за последние дни различали цвета и линии. Лэйн кивнула, облизнув уголок губ из-за жажды. Нечто высасывало из неё саму жизнь, перемещаясь в рёбрах неугомонной точкой. Желудок сводило от притупленной боли.       Красных лодочек нигде поблизости не было. И пальцы ног не кровоточили. Лэйн не видела их за грубым слоем чужой обуви. Живот скрывала белая ткань, похожая на одну из её кофт. Были ли синяки и гематомы очередным блефом её фантазии?..       Собрав внимание, она всмотрелась в лицо перед собой. Нежные черты, тонкая оправа очков, обрамляющие аккуратный лоб тёмные пряди. Полураскрытые губы что-то успокаивающе шептали. О доме, объятиях матери и похвале отца. Голубые радужки почти походили на её линзы, но были глубже в оттенке.       — Я… тебя знаю, — едва шевеля языком, пролепетала Лэйн.       Простое имя всё скрывалось в задворках памяти. Словно предостерегало от беды. С каждой новой попыткой вспомнить выжатый мозг почти что разваливался. Рвался, как мокрая бумага, которую передавали по рукам.       — В театре тогда было холодно, не так ли?       Лэйн вздрогнула, наконец посмотрев на девушку осознанно. Припомнив дрожащее пламя свечи в тёмном коридоре и свою прерванную тренировку в пустом зале. Они говорили о генерале Ллойде, об её отце, прерывая болезненные фрагменты личного рассуждениями о сдетонировавших бомбах. А сейчас смотрели друг на друга спустя десятки ударов и одиночества в сырой комнате без окон. Анна выглядела бодрее, чем когда-либо.       Уголки глаза закололо. Лэйн дёрнулась сильнее, натирая ремнями кожу.       — Ч-что вы… — Она огляделась, замечая такую же темноту у безликих стен.       — Она готова, — сидя на корточках, Анна ласково потёрла костяшки её рук. Некто во мраке отпил воды. Звук резкого глотка запомнился Лэйн сильнее, чем прикосновение холодных, сухих пальцев.       Не успев появиться, осознание тут же крошилось, будто бы её рассудок стремился защитить Лэйн таким образом. Будто бы научился вырабатывать вещество, расщепляющее любую догадку. Потому что вид ремешков и собственная обездвиженность не пугала её совсем.       Внутри было тихо. Спокойно. Как при рассвете в туманном поле, усеянном ростками пшеницы. Инстинкт самосохранения разбивался в сигналах о стенки черепа. В звуке пульсирующей в ушах крови. В ощущении пота под сведёнными коленками. В частом и коротком дыхании, как при беге.       Лэйн потрясла головой. Скорее из желания освободиться от назойливого стука в висках, чем от наваждения. В непосильных стараниях не заметила, как скрипнул напротив стул. И как вдавили дуло пистолета в её живот. Сознанию было всё равно на взведённый курок и невесомое нажатие на спусковой крючок. Оно барахталось в усиливающемся чувстве безмятежности.       — Лучше убрать пистолет, — строго произнесла Анна.       — Я не настолько доверяю ей и этим древним ремням.       — А если случайно выстрелишь?       Молчание. В нём ни крупицы смятения. Пузырь, обволакивающий мысли, лопнул одной невежественной усмешкой. Не столько грубой, сколько обесценивающей — её жизнь, её будущее и прошлое, спрятанное в вакууме.       Лэйн перевела отстранённый взгляд на серебряную цепь, висящую на жилистой шее. Цифры на металлическом жетоне складывались в присвоенные Клеткам номера. Ангелы таились за двузначной комбинацией. Демоны — за трёхзначной.       А такие, как она…       Щелчок возле носа. Расширившиеся зрачки ловили каждый дюйм животной, неряшливой наружности. Прямой нос с едва заметной горбинкой. Жёсткая щетина, покрывающая грубую челюсть. Шрам, задевающий губы. Губы, которые произносили угрозы под божьим взором. Губы, которые смаковали густой дым особенных сигарет. Кончик языка свело горечью табака. Тоже особенного.       Лэйн сморгнула туманное наваждение. И увидела его. Такого же недоверчивого, как в первый раз. Вжимающего в неё оружие, будто бы предотвращая разом тысячи плохих исходов. Мимолётный страх, пущенный подсознанием, потонул в перемещающейся по жилам смоли. Лэйн не боялась. Приблизив лицо, обводила взглядом его черты. Не смущаясь ремней и натянувшихся трубок.       — Ты… — прошептала она, сжимая пальцы в кулак. — ведь выстрелишь?       — Для начала ты расскажешь мне всё, что учудил твой отец, — Дмитрий кивнул. Ей показалось, что в этом жесте приветливости было больше, чем во всех его словах. — Челюсть, шея, печень. Или, может, по классике попасть сердце?       — Лоб, — пролепетала Лэйн. — Раскрытая глотка. Висок. Я всегда выбирала что-то из этого. Меньше шансов выжить, — затейливо улыбнулась она, но улыбка получилось кривой, словно одну часть рта порвали ножом. — Зачем тебе мой отец? Он не сделал ничего плохого.       — Конечно, — согласился Дмитрий. — Поэтому я хочу защитить его честь. С твоей помощью. Люди думают, Айзек специально взорвал «Сибирь». Но мы ведь знаем, что это не так?       Он наклонился ближе, сводя дуло пистолета к рёбрам. Темнота клубилась вокруг него, шепча отцовские мольбы. Множа в себе красные радужки и вонь палёных перьев. Умиротворение Лэйн заражалось чужой паникой, криками и безумством посреди брошенных хирургических столов. Лопнули ампулы. Мягкую резиновую обшивку разъедала кислота.       Посреди этого хаоса были они. Неприкасаемые. Лэйн чувствовала чужие ладони на своей спине. Но, казалось, отвлекись она, и Дмитрий пропадёт. А вместе с ним и шанс на спасение в железной обёртке.       — Ты большая молодец, что спаслась, — Дмитрий коснулся её прохладной щеки. Так подбадривающе. Создавая контраст со взведённым курком. — Айзек ничего не просил передать мне? Мы с ним не успели попрощаться.       — Папа не хотел быть проклятым, — вязкая слюна заглушала голос. — Книга… дала ему понять, что мы ошиблись.       — Разве? — Удивился Дмитрий. — Мне он говорил другое. Что мы на пороге бессмертия.       — Мы бы не стали ими, — судорожно протянула Лэйн, — Книга… говорила, что бессмертие уничтожит нас. Мы не должны были пытаться.       Возле Дмитрия появилась Анна. Она нежно поправила иглу в предплечье, вытерев ватой выступившую каплю крови.       — Именно поэтому он решил закончить всё? — Аккуратно спросила она, сжав её плечо. — Взорвать? Чтобы спасти нас?       Мимо, словно в замедленном темпе, пролетел кусок зелёной канистры. Вспышка ослепила, отчего Лэйн резко зажмурилась. И задержала дыхание, оказавшись в ледяной воде. Та обволокла материнскими объятиями. Смыла кровь, пепел и боль. Снег мягко падал на покрасневшие пальцы, течение плавно выталкивало наружу — к свету звёзд в северном небе. К бликам огня и фейерверкам. К одиночеству, наступившему так внезапно.       — Мы ошиблись в расчёте, — вновь заговорил Дмитрий, перенимая внимание на себя. На тлеющий кончик сигареты в морозном вечере. На глубину его голубых радужек. Таких же ледяных, как и вода в реке. — Айзек думал, нам хватит трёх взрывчаток.       — Их было больше, — выпалила Лэйн, щурясь от света подожжённых фитилей. — Папа договорился. Он не мог не сказать тебе об этом.       Дмитрий затих, глядя на неё. Оглушительный ужас исказил черты Анны. Заставил дёрнуться несколько лицевых мышц. Спазм был ощутим. Выразителен. Особенно, в её побледневших устах. Дмитрий потёр переносицу, выглядя разбитым всего на пару секунд.       — Получается, у нас были сообщники, — констатировал он, едва заметив трясущуюся ладонь Анны. — Я забегался. Айзек всё звал меня, а я не пришёл из-за усталости. Вот и пропустил важную новость.       — Тебя он тоже вытолкнул в лифт? — Лэйн склонила голову, наблюдая за меняющимися цифрами на белом табло. — Книгу… ты не забрал у него?       Механизмы ударялись об камни, высекая искры. Подъём был медленным. Решётчатый пол дрожал под её ногами, вынуждая крепко держаться за обшарпанные балки. Ресницы слипались от слёз. В забитый соплями нос лез запах дыма, смешанный с ароматом свежей хвои. Отбивающий счёт секундомер в кармане слышался отчётливее дыхания. Чувствовался той самой пачкой тротила, унёсшей жизней больше, чем планировалось изначально.       — Я не успел взять её, — хрипло проговорил Дмитрий. Уже не смотря на неё. Не поглаживая щёку. — Всё рвануло.       — Папа бы всё равно не отдал её. Говорил, от неё слишком много проблем. Как и от бессмертных. Он не хотел видеть их среди нас. Не хотел больше пачкать руки об них. Ты же знаешь, как они воняют изнутри. — Лэйн горько усмехнулась, отворачиваясь от лежащих на коленях страниц. — Забери их у меня! Не хочу ничего переводить.       — Достаточно! — Анна схватилась за трубки и исписанные листы принялись растворяться. Забирая вместе с собой темноту, из которой тянуло смрадом. — Пульс уже превышает сто десять. Дмитрий, отойди! Обсудим позднее.       Лэйн не хотела его отпускать.       Потому что по жилам внезапно пронёсся нестерпимый холод. Её начало тошнить и трясти. Будто бы в трубках всё это время текла отрава.