Балерина

      У настенных часов прерывался темп. Изогнутая секундная стрелка отставала, превращая время в непосильную вечность. В более живучую заразу, чем грудную боль. Сначала казалось, что вся проблема в переполненных слезами склерах — картинка двоилась, усиливая приток безысходности. Лопнувшие капилляры в правом глазу прибавляли красок. Словно в зрачок вставили цветной фильтр.       Но затем Лэйн перестала плакать, а часы не перестали отставать. Из скудного разнообразия мебели они были самым выделяющимся предметом. Она думала, что вера в лучшее вышла вместе с желудочным соком. Покинула навсегда, освободив от гнёта наивной глупости. Но один вид идущих стрелок возвращал её к оплёванному чувству надежды. И это было больнее, чем держать глаза открытыми.       С момента, как её оставили в простерилизованной душевой, прошло трое суток. Лэйн считала, не смыкая век. Иллюзия малейшего контроля — знать, сколько в заточении пролежало тело на белом кафеле. Вычищенном, как и всё в комнате. Белый потолок, белоснежные стены, белая кофта на ней и пол под ней — тоже белый. Без единого пятна и царапины. Когда это начало раздражать, Лэйн расковыряла свежий порез на пальце и с наслаждением втёрла кровь в два ровных квадрата.       Просто чтобы не сойти с ума окончательно.       Кормили бедно. Больше поили безвкусной водой, которую Лэйн пила с жадным желанием после помутнения и головной боли. Сходив пару раз в туалет, она едва не расцарапала губы от дискомфорта. Потому что невыносимо жгло. И деться от этого ощущения было некуда. Повсюду пульсировала стерильная пустота, разбавленная вонью отчаяния.       Едва показывались люди, Лэйн вжималась в угол.       Незнакомые парни и девушки оставляли подносы, не произнося ни звука. Но смотря до невыносимого внимательно, отмечали её состояние вплоть до количества волос на макушке.       Одетые в простую одежду, шаркали тяжёлой подошвой, нарушали дистанцию и, иногда, невзначай опрокидывали тарелку с едой. Делали всё то, что полагалось делать жертвам, внезапно поймавшим своего похитителя. Она на них не сердилась. Было нечто детское в напрасном уничтожении еды и бесполезных издевательствах. Особенно, в период бесконечного голода, когда на вес золота шёл даже кусок засохшего хлеба. Они выглядели взрослыми, но вели себя наравне с пубертатными подростками. Лэйн не знала, была ли рада тому, что не видела лица двух человек.       Одни приходили. Их сменяли другие. Ни в одном из она не узнавала резкие черты, цепь с погнутым жетоном и естественную лёгкость движений.       Это ведь была его прихоть. Только генерал отдавал подобные приказы. Едва ли язвительным товарищам хватило бы смелости пойти на допрос с использованием психотропного вещества. Они там не присутствовали. Лэйн услышала эту деталь из разговоров, притворяясь не то чтобы спящей.       А почти что убитой. С пугающе-медленным дыханием и равнодушием на неосторожные тычки пальцем.       Когда минутная стрелка завершила полный круг, лязгнула дверь. Керосиновая лампа догорала в углу. Привычный полумрак разрезало ярким и синеватым лучом фонаря. Хотелось бы видеть тех же самых — с трясущимся пластмассовым подносом. Лэйн лишь шевельнула носом, прижавшись к стенке неработающей душевой.       С ржавеющих вентилей стекала мутная вода. Капля за каплей в гулкой тишине. Лэйн испуганно прикрыла глаза рукой, как только пронзительный луч света устремился в неё, сметая сонливость. Белое полотно вокруг усиливало назойливый свет. Темнота была милостива к ней, скрывая набегающую реальность. Согревала наравне с тяжёлым одеялом.       Шум прервался мгновенно. Керосиновая лампа вновь осталась единственным источником скромного освещения. Подвижные тени не сходили с низкого потолка, рисуя безликие кошмары. Одна из теней показалась больше остальных, чужероднее. И опаснее, потому что напоминала о всём пережитом одними неровными очертаниями.       Рядом упала её записная книжка. Тонкую перламутровую кожу Лэйн узнала бы на ощупь. От сильного удара погнулся и слегка порвался корешок. Прокатился с глухим стуком брелок, купленный отцом на летней ярмарке.       Эта незначительная деталь разозлила её сильнее порезов и подошв, опробовавших мягкость её лица. Лэйн подорвалась за игрушечной ковбойской шляпой и почти успела схватить веревку, когда чья-то нога просто… придавила её ладонь вместе брелком. Пластмассовые щепки впились в кожу. Вспороли нечто ценное. Далеко зарытое в душе.       — Это была не обычная безделушка, — Лэйн сморщилась, притягивая к себе раненую руку. — Если хотел меня проучить, выбрал бы другой способ.       — У тебя ещё хватает наглости указывать, что мне делать, — Дмитрий нахмурился, прозвучав по-настоящему сердито. — Лэйн, последний раз дам тебе совет. Прекрати вести себя так, словно ты здесь не к месту. В твоих же интересах работать со мной.       Убедившись, что дверь до конца закрыта, он присел напротив, сложив длинные пальцы в замок. Грязный свет очерчивал кривые шрамы, придавая им зрелищности. Чего-то такого, что Лэйн не упускала из-за страха.       — В моих интересах сделать то, что хотел мой отец, — пренебрежительно отсекла Лэйн, поборов надрывный и болезненный хрип. — Ты затоптал его подарок. Это всё равно не отстроит «Сибирь» и не воскресит мёртвых.       — Не страшно. Я могу подарить тебе трёхстраничный список обвинений в его сторону. Хочешь? Или такого рода напоминания не слишком тебя обрадуют? — Он склонил вбок голову, ища её взгляд.       — Обрадует, если ты выполнишь то, что обещал, — сдавленно произнесла Лэйн, исподлобья поглядывая на его кобуру. — С твоей руки я выбираю висок. Постарайтесь не промазать, генерал.       Она не дрогнула, когда прогремел щелчок снятого предохранителя, и лба коснулось железо. Отчего-то тёплое, не столь тяжёлое и грубое, как в предыдущие разы. В её глазах не состоялось фальши: светлый оттенок иссякнул в темных радужках, показавших то настоящее. Прятавшееся за слоями поддельной решимости. Дмитрию хватило даже редких крупиц света, чтобы запомнить это чувство удовлетворения от разбитой, покрытой паутиной боли, естественности.       Припомнив снимок в пропуске, он неосознанно пропускал через сознание отличия. Свои тёмные пряди проступали у корней, смотрясь симпатичнее высветленных кончиков. Гармоничнее. Ему впервые выдалась минута разглядеть её, не слыша внутренних пререканий совести. И этот цвет глаз… кедр и гранат. Всё из-за правильных ударов и лопнувших капилляров.       У неё действительно получилось спрятаться от него. И даже сжечь окислителями свои волосы ради нескольких мгновений свободы.       — Кто сказал, что я с тобой закончил? — С прищуром поинтересовался он, постаравшись не нажать на спусковой крючок.       Потому что очень хотелось.       Несмотря на её жалкий вид, рациональные доводы рассудка и человечность, всё ещё плескавшуюся в сердце. Их с Анной совместная боль от утраты отца множилась все те годы, обрастая вокруг черепа опухолью. Месть бы не принесла им покоя, но ослабила бы горе. В какой-то миг они были рады и такому раскладу — секундному облегчению после долгих лет отчаяния.       Дмитрий выдохнул, потерявшись в горечи утраты. Вовремя вспомнив про ту самую отцовскую пачку сигарет, которую Лэйн отдала без раздумий. Вероятно, совесть осталась и у неё. Но Дмитрий верил в эту случайность с трудом.       — Я больше ничего не скажу, — она шмыгнула, упустив из виду желание закончить начатое им. Понадобилось бы всего одно напористое касание. — Не из вредности и обиды на то, как вы воспользовались мной. Я узнала о взрывчатках в самый последний момент.       Гнев рассеялся в ней одной ночью. Самой болезненной из всех.       Поглаживая гематомы и обводя очертания порезов, Лэйн утопала в обыденном сожалении, упрекая судьбу в неправильном выборе. Череда обстоятельств сделала погибших людей пешками Донован. А гноящаяся безысходность завлекла отца в капкан из собственных страхов. Он никогда не казался слабым. Даже в ту минуту, стоя в окружении бочек и держа в руке ровную связку динамита.       Лэйн лишь сожалела, что вместо главной цели отец выбрал совершенно не тех. Обычных. Рубить следовало голову — Донован, наплевавшую на заветы Книги Апокалипсиса. Но, говоря честно, мало кому хватило бы сил расправиться с ней. Лэйн понимала проявленную к ней жестокость. Потому что окажись перед ней Донован, она бы поступила хуже.       — Те страницы книги, что я нашел, были о бессмертии? Ты сказала, что людям не постичь его, — Дмитрий пододвинул записную книжку ближе. — Я пытался разобрать твой почерк, но ты пишешь даже хуже меня.       — Я не возьмусь за перевод, — отрезала Лэйн, скрещивая подрагивающие руки на груди. На самом деле защищаясь от его прямого и требовательного взгляда. Её не развеселили его последние слова. Не осталось больше того, что принадлежало бы только ей одной. — Посмотри, сколько людей погибло из-за этого. — Она отшвырнула от себя книжку, злясь на Дмитрия за упрямое нежелание принимать болезненную истину. — Взрыв был призывом остановиться. Вы даже этого не поняли.       За дверью пронеслись твёрдые шаги. Лэйн подозревала по механизмам железной двери и температуре комнаты, что её оставили в одном из подвальных этажей неизвестного здания. Пол был настолько холодным, что мышцы буквально сводило в судороге.       Свет всё больше сползал во мрак, забирая с собой спокойствие. Она привстала, потирая ноги. Плотная джинса совсем не грела, хоть и была лучше, чем снег, липший к обнажённой коже.       — Все они поставили на кон свою жизнь, семьи и здоровье, — ткнув в неё пальцем, процедил Дмитрий. — Если ты до сих пор не понимаешь, что весь наш мир в полном дерьме, то спешу тебя уверить, твоё бездействие дорого обойдётся всем.       — Вам понравилось? — Лэйн не стала отвечать, всё согревая себя простыми телодвижениями. Едва ли не всхлипывая от унижения. — Понравилось смотреть на замерзающее голое тело?       Дмитрий осёкся, повернувшись к ней. Так и оставаясь в том же положении — укрытый тающим полумраком и неподдельным удивлением. Оно быстро исчезло, как только оказалось замеченным. Сменилось понимающим выражением. Он потянулся за ней, захватив и истрёпанную записную книжку. Остатки света упирались в крепкую спину. Так что Лэйн не могла видеть его лица, как бы ни приглядывалась, пряча замёрзшие пальцы в рукава кофты.       — Не самое худшее, что могло быть, — непринуждённо заключил Дмитрий, протянув ей книжку. — Меня там не было, поэтому честно не отвечу, понравилось или нет. Возьми её. Это твой единственный шанс получить нечто тяжелее пули.       — Ты видел, — её разочарование тронуло голосовые связки. Дрогнувшим тоном Лэйн произнесла два слова, будто факт. Ведь находясь в полуобморочном состоянии, различила его голос среди остальных в большом зале, окутанном теплом камина, — видел, как меня втащили и бросили на ковёр. И не остановил их.       — А должен был? — Спросил самое естественное он, становясь самим собой. — То, что я спокойно говорю с тобой, не означает мою доброту. Видишь этот пистолет? — Дмитрий поднёс его к её подбородку, вдавив до красного следа. — Каждую секунду я держусь, чтоб не выбить тебе череп. За моего отца, за Анну, за всех тех людей, которых ты с Айзеком убила. Твоё разочарование меня совсем не колышет. Пока я не получу всё, что требуется, продержу живой. А потом…       Лэйн не требовалось продолжения. В скопившейся слюне растворилось всякое возражение.       Он был прав. Дмитрий был прав во всём. Но, ровно как и его сдержанность не означала доброты, её смирение не означало согласия. Лэйн бесстрашно скользнула ладонью по его запястью, нащупав шрамы. Каждый отзывался трагедией.       Ей не составило труда представить, какой была боль здесь, в мелком рубце, напоминающим рану от острия ножа. Обычно, она ослепляла, доводя до страшной ярости внутри. И высвобождала адреналин.       — В висок, — напомнила Лэйн, сжав пальцы вокруг.       — В шею.       — Любитель послушать, как захлёбываются кровью, — Она отстранилась, неуверенно взяв записную книжку.       — Это применимо только к тебе.       Она не сомневалась, кивнув головой, словно только этих слов ждала. И широко раскрыла глаза перед тем, как лампа окончательно погасла. В ледяном мраке его голос чувствовался раскаленным лезвием. Потому порезы внезапно закровоточили.       Конечно же, не от её нервных движений.

***

      Безликая девушка торопилась, накрывая изысканный дубовой стол алой скатертью. Шёлковая ткань струилась по ровной поверхности, спадая кровавой волной с острых краёв. В прохладном воздухе пахло солью и мускатными орехами, унимая тревогу.       Робкий шаг. За ним следующий. От стен, украшенных продолговатыми светильниками, исходило мягкое свечение, подсказывающее дорогу. Узкий коридор устилало тонкое кружево. Рассматривая его, Лэйн поражённо заметила на себе красные лодочки, перевязанные атласными лентами. Над коленом заканчивался медицинский халат.       К запотевшим ладоням лип тонкий слой хирургических перчаток. Безупречно-чистых. Попытавшись снять их, она отвлеклась на непринуждённое замечание. Оно прозвучало вдалеке — в той части, где кончался коридор и рассыпался свет жёлтых лампочек.       — Останешься без кожи, если потянешь сильнее.       Кончик ногтя зацепил латекс. Лэйн оттянула фалангу, не веря услышанному и продолжая идти вперёд. Просто потому что другого пути не было. Позади клубился едкий дым, подталкивая вперёд и сжигая протоптанные нити.       Стоило перчатке порваться, как и лишённая царапин кожа рвалась следом. Лэйн приглядывалась к проступающим тёмным прожилкам, не помня, как давно её руки стали настолько бледными. Почти что прозрачными.       — Я же предупреждал, — раздалась ленивая усмешка.       И не соврал. Жилы лопались, пачкая густой кровью выглаженную ткань халата. Сходившая кожа таяла, приземляясь мокрыми крошечными кусками. Процесс безболезненно продолжался, пока плоть не исчезла полностью. Остался лишь голый скелет руки. Лэйн проморгалась, ощущая себя… безмятежно.       — Стол накрыт, — её поторопили невесомым толчком в спину.       Насыщенно-синий оттенок фарфора окаймляло золото. Мерцали хрустальные бокалы, дополнявшие картину богатства. Роскошь, витавшая в пространстве, забивалась манящими ароматами в лёгкие. Среди прочего пестрел контрастом запах спирта, смутивший Лэйн мгновенно. Пройдя внутрь, она замерла, не веря своим глазам.       — Я голоден, — Ян цокнул, облокотившись на стол. — Не заставляй меня так долго ждать тебя.       Она ощутила его практически сразу же. Чувство мрачного безумия от одного вида его здорового тела, самодовольной ухмылки и озорства в чёрных радужках. Выдохнуть так и не получилось. В глотке образовался тошнотворный ком.       — На сегодня мы закончили с Десятым. Представляешь, анализ его крови не дал отличительных результатов, — откупорив бутылку, озадаченно пробормотал Ян. — Он же не человек. Удивительно, как совпали ваши показатели. Я имею в виду, у вас с ним один и тот же иммунитет, характер переносимости и другие ключевые факторы. Покажи свою ладонь. Не болела после процедуры?       Он прервался, разливая янтарную жидкость по бокалам и оттопырив мизинцы. Лэйн стремительно вцепилась в спинку стула, удерживая себя на ослабевших ногах. Даже его речь была такой же. Словно в один лишь образ вшили личность другого человека. Её отца. С забавной, но примечательной привычкой оттопыривать фаланги.       — Признаться честно, я показал Донован другие результаты. — Ян тяжело выдохнул, словно сожалел. — Она бы… живого места от тебя не оставила, если бы увидела показатели. Всё думаю, может зря я тебя взял с собой. Но где ещё сейчас найти безопасное место?       — Она всё равно обнаружит мои результаты, — Лэйн сокрушённо покачала головой, проигнорировав поблёскивающее разочарование в его взгляде. — И прикажет убить.       Ян, ничего не говоря, поставил бутылку на место. Чёрные пряди его прилично отрасли, завиваясь на кончиках. Из шрама выходила выпитая жидкость, стекая по высокому накрахмаленному воротнику. На короткий миг Лэйн поглотило омерзение, быстро сменившееся странной усталостью. Дымка над их головами словно имела седативный эффект.       — Ты по мне не плачешь, — это не должно было звучать так печально, но последнее слово сыграло громкую трагедию. — По нам не плачешь.       Она обернулась на резкий вскрик ребёнка. И увидела загромождённый проход: из коридора медленными шагами выбирались люди. С серых измождённых лиц сходили мышцы, обнажая полуразрушенный скелет.       На обуглившихся кусках белого халата покачивались уцелевшие карточки — магнитный пропуск и удостоверение личности. Пестрела синяя звезда, выбранная знаком «Адама».       — Не плачешь, — повторил хор разочарованных голосов.       Выпучив глаза, Лэйн порывисто шагнула назад. Приближающиеся мертвецы образовывали кольцо, плотно сжимавшееся с каждой секундой вокруг их стола.       — Если бы я разрешил проводить на тебе опыты, постигли ли мы совершенство? — Звякнули столовые приборы. Ян с шорохом отодвинул бокал, позволяя подошедшей девушке разложить перед ним еду. — Стали бы мы превосходящим видом? Этот вопрос до сих пор не даёт мне покоя.       Слух прорезал звук отрываемой плоти. Лезвие скользило по запеченной корке, часто звеня об тарелку. Уродливые, тронутые чудовищным взрывом призраки остановились, голодно протягивая к столу несуществующие пальцы. Лэйн часто задышала, хаотично выискивая выход. Это была не реальность.       — И стоили ли того невинные жертвы? Знаешь, чего бы я хотел?       Стены сужались, покрываясь мраком. Бесконечной темнотой, исторгающей бесчеловечные крики. Сознание, словно только сейчас пробудившееся от кошмара, обессиленно заталкивало выползшие страхи обратно — в сгнившие, покинутые чувствами, подкорки памяти.       — Чтобы ты отведала хоть один кусок моей любви, — тоскливо протянул Ян.       Лэйн хотела закричать, но в горле будто бы сквозила дыра. Она обернулась, истошно царапая ногтями зудящие предплечья. Халат въедался в её кожу, словно та обретала новый покров.       Это мгновение было похоже на извращенную пытку памяти.       Лэйн не успела понять, в какую именно секунду рухнула на пол, принявшись надрывно молить Яна о прощении. Освобождении. На внутренней стороне век отпечаталась уродство: оторванная голова её отца покоилась на тарелке, щедро политая не то кровью, не то соусом. Тошнота подкатила стремительно. Во рту стоял едкий и кислый привкус желудочного сока.       — Один, Лэйн, — Ян ласково коснулся её макушки, протягивая вилку с насаженным на неё мясом. Всё ещё кровоточащим. — И я отпущу тебя. Обещаю.       — Я-я не могу, — провыла сквозь слёзы Лэйн, пряча лицо в его колене. — Это же…       — Всего лишь расходный материал. Мы с тобой такие же. Просто за нас ещё не взялись.       Она яростно вжалась в его ногу, когда по залу пронесся шум от возобновившихся шагов. Глухие, полные мучений, стоны отражались от пола. Молитвы забылись разом, словно их никогда и не заучивали. Шепча невнятное, Лэйн с трудом представила улыбающегося отца Авраама и его проповеди.       Едва успокоившись, вскрикнула, уставившись пойманной ланью на чудовище, нависшее над ней. Отродье. С шрамом на одной щеке.       — Мы все тут, — сошло с клыкастой пасти, — из-за тебя.       Отрезанная плоть легко скользнула по кончику языка. Вернув прежний вид, Ян отпустил подбородок Лэйн и нежно погладил её губы, впитавшие цвет запечённой крови.       — Спаси меня, Лэйн, — прошептал он ей в скулу, потершись кончиком носа об холодную кожу. — И я спасу тебя.

***

      Её стошнило прямиком в собственные руки.       Не открывая глаз, Лэйн сжалась, выблевывая, кажется, органы вместе с его голосом. Бодрость вместе с сытостью плавали вместе с пережёванными крекерами. Всё пахло желчью. И слабостью.       — Вытаскивай плёнку. Отнеси Анне, пусть начинает расшифровку.       От полотенца, прижатого к губам, несло варёным мясом. Не до конца оклемавшись, Лэйн затошнило снова. Она привстала на коленях, успев проползти, наверное, метр, пока её не остановили. Чья-то ладонь легла на позвоночник.       — Выпей. Или подними голову, если сама не можешь.       Запах толчёных ягод и трав. Но вода всё равно не имела привкуса, как бы Лэйн ни прокатывала её во рту. Она облизнула уголки рта, собирая влагу. Робко выпрямилась, убирая растрёпанные волосы за спину. На неё смотрел Дмитрий, отмечая болезненную бледность и затравленную эмоцию во взгляде.       — Опять? — Уста скривились в злобном оскале. Незнакомые лица вытаскивали из комнаты капельницу. И громоздкий диктофон, шипение которого слышалось до сих пор. — Чего не хватило на этот раз?       — Если бы ты хотела рассказать всё сама, я бы не трогал тебя. — Дмитрий передал опустошённый стакан, кивком веля оставшимся выйти. — Я не успокоюсь, пока не получу развёрнутые ответы. Дозировка рассчитана филигранно, ты не умрёшь, но со временем сойдёшь с ума. Я даже состариться не успею.       — Не зарекайтесь, генерал, — Лэйн прислонилась к ближайшей стене, приходя в себя. — Смерть не любит слишком самоуверенных.       — Я успел послужить в Афганистане. Знаешь, сколько там навидался, — он вытянул из-под футболки армейский жетон, грустно улыбнувшись. — Выжил там, выжил тут. Бурная молодость тоже вполне вписывается в эту полосу. Стало быть, смерть всё-таки воздыхает по мне. А у неё было столько поводов…       Это звучало прямиком, как признание Костлявой. Почти что приторно-сладко, не знай она человека напротив. Не то чтобы Лэйн успела его изучить, но пытки обнажали характер, вынимая из него даже то, о чём не подозревал сам человек. Лэйн провела слишком много дней и по ту сторону. Вытирала кровь после того, как вспарывала зажившие раны.       — Быть может, я и есть следующий повод. — она утерла нос сразу рукавом.       Лэйн с облегчением оглядела пустую, не отремонтированную комнату — полную противоположность изыскам в кошмаре. Её записная книжка лежала на углу складного столика. Прибавился и матрас в довольно пригодном состоянии: без выскакивающих пружин, дыр и желтых пятен.       Даже со своего места Лэйн видела починенный корешок книжки. И смытую тряпкой грязь с обложки.       — Достаточно сопливый. Что тебе снилось? — Ей могла послышаться жалость в его тоне. Лэйн отмела эту мысль, вспомнив по какой причине находилась здесь.       Введённое вещество всё ещё развлекалось с её сознанием — эху шагов подставляло грохот упавших столовых приборов, человеку напротив пририсовывало чужую ухмылку. Глубокое дыхание прочно связывало её с настоящим. Лэйн вдыхала через нос, всматриваясь в Дмитрия. Напоминая себе, что он не Ян. И что в полупрозрачной рвоте не было ничего мясного.       — Какое сегодня число? — Спросила она, притрагиваясь к пульсирующему виску.       — Двадцать пятое ноября.       Во имя всего. Прошло… двенадцать дней её заточения. Сцену уже обставляли завершающими декорациями к Щелкунчику. Веяна, наверняка, пребывала в ужасе от внезапной пропажи сразу двух балерин. Они должны были сыграть в одном акте. Жители Роткова особенно любили этот спектакль, потому как к ним, словно по волшебству, возвращалось новогоднее настроение. Пусть и без украшенной гирляндами ёлки и традиционного ужина при свечах.       Рея бы простила ей помятую юбку, исцарапанные пальцы и неправильное па. Но не резкое исчезновение в канун главного для Театра события.       — Меня… не искали? — Лэйн прикусила щёку изнутри. Спросила, вновь мараясь надеждой. И сгорая от беспомощности, почему-то именно сейчас ощущавшейся острее всего.       Дмитрий хмыкнул, словно предугадав. Он знал, что Лэйн должна сыграть Мари, драгоценную дочь Штальбаумов — буквально одну из главных ролей. Нарисованные от руки афиши висели у дверей каждого здания: от столовой до скромной административной части. Промозглый ветер трепал их, будто намереваясь сорвать окончательно.       — Вчера мне и нескольким людям из моего отряда выдали приглашения. Сам не знаю, чем заслужили такую щедрость, — он спрятал жетон обратно. И небрежно вытащил из кармана скомканные билеты. Лэйн почти сразу узнала почерк Жизели — художницы в их составе. — Здесь указано твоё имя.       — Хочешь позлорадствовать?       — Нет, — честно ответил Дмитрий, расправляя листы. — Просто интересно, что ещё ты умеешь.       Оставшиеся навыки нарабатывались не по собственной воле. Оттого и были плохи. Лэйн восприняла его вопрос за очередной вызов. Попытку выбить из неё чуть больше личного для сухого протокола. Не могли его всерьёз интересовать такие вещи. Особенно после того, как она допустила смерть Ллойда-старшего.       — И много для тебя это значит? — Дмитрий поднял расправленный билет, сдувая с него крупицы… табака.       Лэйн запнулась, поджав к груди скрещенные колени.       Затянувшееся молчание говорило образами: шелестящими при пируэтах юбками, холодными стенами хореографического зала и затаившимися в предвкушении зрителями.       Но красноречивее были её невольно вытянутые ступни с упирающимися в пол пальцами.       — Я могу отпустить тебя. Станцуешь, не подведя команду — неожиданно предложил Дмитрий, не отрывая глаз от серых, нарисованных карандашом, слов. — Но взамен переведёшь страницы и покажешь на карте местоположение всех аварийных тоннелей.       Он пытался по-хорошему, предлагая вроде как выбор, но едва ли на чаше весов находились равноценные варианты. Лэйн тихо фыркнула, презирая саму попытку надавить на неё. Спустя три года она не могла представить себя без пуант. Они будто бы стали частью её сущности, хоть и появились совсем раньше.       Но в детстве это была мера необходимости. Нежеланное занятие, навязанное родителями. Каждое лето приезжая к бабушке, Лэйн готовилась не отдыхать, подобно другим школьникам. Многие из её класса уезжали в жаркие курорты, привозя привлекательный загар и кучу приятных воспоминаний о закатах, безлимитном фисташковом мороженом и надоедливом песке в обуви.       Лэйн же привозила с собой устрашающие мозоли, незаживающие раны на крошечных пальцах и пару засохших в дороге пряников. Не сказать, что она была несчастливой. Бабушка умела лелеять и ласково плести косы, собирая их затем в тугой пучок. Лэйн сомневалась, что хоть кто-то из её знакомых видел свою бабушку вживую и знал её происхождение.       — Хорошо. — Согласилась Лэйн, нацепив на лицо одну из тех убедительных полуулыбок, которым верили охотнее обещаний. — Пусть будет так.       Дмитрий недоверчиво прищурился, будто бы уже понимал, что она соврёт. Потому что по-другому не хотела, упираясь в собственную правду. Мир не нуждался в глупых попытках спасения, разбираясь с остатками человечества так, как оно заслуживало.       Лэйн не собиралась противостоять ему. Не собиралась помогать тем, кто не понял с первого раза, что всё кончено и предопределено.       И Дмитрий видел в упрямстве потаённую боль. Ту, что жила и в нём. И не будь у него Анны, он бы смело скинул этот козырь колоды, покрыв им многочисленные капканы. Просто чтобы доказать, что не одна она лишилась всего. Они все, собравшиеся в «Адаме», потеряли часть себя. И тем не менее боролись.       А Лэйн…       Трусливо обменяла нечто ценное на беспомощность. Страх. На кошмары при закрытых глазах.       И Дмитрий не знал, почему растрачивался на разговоры по душам и на прикосновения с ней. Лишняя сигарета лежала в его кармане — он взял две, хоть никогда за день не курил больше одной. Зато курила она. Зависимости редко оставляли даже при забитой болью голове.       И это пахло обманом. Уловкой сознания, жаждущего получить ответ на главный вопрос. Он не церемонился с мародёрами, наглецами и предателями, вырывая информацию вместе с позвонками. Привык отвечать насилием на ненависть. И никому не подавать стакан воды, чтобы полегчало.       Она перечила ему. Насмехалась. Молчала, тая важное. Сбегала, отвергала и предпочитала протянутой руке одиночество. И всё перечисленное совершали и другие. Но для них это оканчивалось сломанным хребтом, раздробленной челюстью –действительной пыткой.       Лэйн посмотрела на него открыто. Его связало чувством отвращения. Дмитрий встал, скомкав билет и бросив его в пустой стакан.       — Будь готова к походу, — строго высек он. Не оборачиваясь на растерянный взгляд и немой вопрос. — Я не доверюсь твоим крестикам на бумаге.

***

      Анна не спешила сворачивать карту, нависая над ней почти десять минут. Могло показаться, что из упрямства и неверия, но на самом деле, потрёпанный вид и стёртые отметки усложняли практически всё: от нанесения меток до планирования пути. Цвета, обозначавшие лес, не то чтобы исчезли. Их словно разъело чем-то вроде ацетона.       Надоедливый щелчок секундной стрелки был единственным звуком в усиливающемся напряжении. Анна даже не смотрела в сторону Лэйн и ни разу не заговорила. Сильный хлопок двери чувствовался, как предупреждение. Во всяком случае, утомлённая Лэйн не хотела бежать именно сейчас. И не смогла бы, поскольку до сих пор пребывала в немощном состоянии — зрение сбоило вместе с координацией движений. Это, вероятно, был амитал. Им пичкали провинившихся сотрудников, припрятавших у себя наработки «Сибири» без соглашения.       — Всё равно это бред, — шикнула Анна себе, сжав до побелевших костяшек ручку. А после развернулась к Лэйн, тыча в неё кончиком пасты. — Завтра тебя щедро накормят. Только попробуй не выдержать. У меня на тебя особые планы.       — У генерала тоже. Будете играть в камень-ножницы-бумага?       Дурость. Самая настоящая. Говорить так с ними, не переживая о своей безопасности. Лэйн ведь хотела станцевать ещё с десяток раз. Но каждое слово отдаляло её от завидного конца. Она чертыхнулась.       — Извини, — пробормотала искренне. — Я не в себе.       Изоляция ведь кого угодно делала невменяемым?.. Особенно та, что наступала неожиданно. Одна часть рассудка билась в отрицании произошедшего. Она-то и молила о прощении. На всякий случай. Вдруг, у тех, кто напичкал её психотропами, имелась и жалость.       — Может и сыграем. — Сурово отчеканила Анна, проигнорировав извинение. — Только для тебя никакой разницы не будет.       — Потому что вы всё равно меня убьёте, — монотонно закончила за неё Лэйн, отлипнув от матраса. — И, конечно, вопрос в том, как вы это сделаете.       — Я тебя убивать не собираюсь. — Анна пожала плечами, окинув мимолетным взглядом раскрытую записную книжку. — Живое тело ценнее мёртвого. Птичка напела мне, что ты иммуна к отродьям.       Лэйн замерла. Жуткие вещи, произнесённые Яном во сне, терзали её тем самым непрошеным воспоминанием. Устами отца он шептал правду. Об экспериментах над ней, об исключительности показателей и одинаковые результаты анализов. Прежде отец никогда не разговаривал с ней в кошмарах. Оставлял в неведении всякий раз, как начинал исчезать — по крупицам в замедленной съемке. Это была её единственная возможность увидеть его смерть.       На тонком стекле очков виднелись крапинки воды. Анна подошла к ней катастрофически близко, присев так, что не осталось свободного пространства. Личное она втоптала в высохшую лужу рвоты. И не поморщилась.       — Твой папаша не хотел, чтобы тебя использовали, верно? — Она спрашивала, но ответ даже не прятался между ними. Будто бы притворяясь неуверенной, Анна помолчала ещё несколько секунд. — И почти удачно всё уничтожил: свидетелей, отчёты, записи. И как оказалось… бессмысленно.       Кровь не приливала к лицу и не шумела в ушах. Тайное, ставшее явным, в какой-то мере освободило Лэйн.       — Мы с ним сошлись во мнении, что нахер это всё, — Она отодвинулась, посматривая то влево, то вправо за скачущими очертаниями девушки. — Если бы не остановились, полегло бы больше людей. Мы же…не умеем видеть меры.       — Я не хочу понимать, почему вы убили сто восемьдесят человек. Раз Айзек мёртв, отвечать за него будешь ты, — грубо сжав её подбородок, выплюнула Анна. — И за смерть моего отца, и за преступление против человечества. Скажи спасибо папаше за такой внезапный подарок.       Ногти впивались больно. Но хуже становилось от игры слов, произнесённых с ядовитой правдой. Это действительно смахивало на подарок — только вот за красивой обёрткой таился ужас, поглотивший Лэйн без остатка.       Отец спас её. Ведь спас же?       — Я бы смогла относиться к тебе иначе, если бы ты приняла моё предложение, — резко убрав руку, добавила Анна. — Знаешь, сколько мы прождали тебя на собрании? Целых пятнадцать минут.       — Мне их отработать? — Лэйн облокотилась на низкий столик. — Не пойми меня неправильно. Не знаю, с чего ты решила, что я в вас нуждалась, — откровенно заговорила она, намотав прядку на палец. — Три года вы не появлялись. Считали меня погибшей. Считайте и дальше.       Анна разочарованно выдохнула и усмехнулась. Когда её пробивала злость, Лэйн неосознанно замечала сходства. Дмитрий хмурился так же. И губы его — тонкая линия, на которой отпечатались немые проклятья, повторяла изгиб губ Анны. Её злость импульсивна — берёт разом, а не несколькими заходами.       У Дмитрия она страшнее. Хотя Лэйн казалось, ей пока не удалось познакомиться с его злостью по-настоящему.Подсознание подсказывало, что он из той категории, чей гнев обычно оставляет много кровавых и несмываемых следов.       — По-крайней мере тебе не было скучно все эти три года, — Анна без интереса взглянула на мокрую скомканную бумажку в стакане. — Не знаю, это ли меня расстраивает больше.       Механизмы защёлкнулись с неприятным звуком. На часах было без пяти десять. Вечер или утро — Лэйн оставалось только гадать.

***

      Как только мысль проткнуть себе глаз ручкой перестала казаться чем-то скверным, объявилась Анна. Кончик пасты почти задел склеру левого глаза. Им Лэйн видела хуже, потому и выбрала его.       Тёплое пальто, поверх которого виднелся серый шарф, не оставило сомнений — они отправятся к тоннелям ещё раньше, чем Лэйн успеет увидеть Яна вновь. Во сне.       На этот раз её сморило темнотой. Барахтаться в ней было приятнее, чем разглядывать узоры на хрупком фарфоре и путаться в кружевах. Пробудившись, Лэйн отчего-то схватилась за сердце, проверяя бьётся ли оно ещё. Учащенные удары говорили об одном. Кошмар был. Но память избавилась от него моментально.       — Мы пойдём вдвоем, — Анна небрежно бросила на матрас набор вещей, закрыв проход, из которого тянуло запахом жареных консерв. — Начнём с восточной подземки.       Она прервалась, услышав громкое урчание пустого желудка. Лэйн не подала виду, что голодна и что помнила об обещании сытной пищи.       — Как жаль, что всё уже съели и тебе ничего не осталось, — девушка неловко улыбнулась. — Возможно, к ужину что-то появится.       Взгляд нашёл часы тут же. Показывало восемь часов. Засыпая, Лэйн не запомнила положение стрелок. Но по тому, как тошнило, могла предположить, что прошло достаточно. И ни единого подноса, пинка в голень или громкого вскрика — это был первый раз без еды. Совсем. Даже засохший кусок крекера не положили у двери.       — Одевайся живее, — скомандовала Анна. — У нас длинный путь.       — Очень. — Согласилась Лэйн, помня, на каком расстоянии находились друг от друга тоннели. — Этих консерв и на половину не хватит. К полудню проголодаешься.       Это не была классическая издевка. И сонный голос не сочился ядом от обиды. Слова соскользнули лёгким укором, отразившись от пропахших кислой вонью стен. Никому из них не верилось, что спёртое пространство скоро сменится бескрайним снежным простором.       Лэйн взглянула на безразмерное тряпье, наспех зашитое в некоторых местах. В отличии от неё, Анна была одета с практичностью и неким вкусом — более прилегающий крой, более свежий вид, удобная длина рукавов и самого пальто. Её дыхание замыкало в себе раздражение. Прямой взгляд находил в Лэйн новые изъяны. Словно ненависти было мало имеющихся усмешек и острых воспоминаний.       — О боги… — Лэйн закатила глаза, когда жёсткий металл наручников сомкнулся на её запястье.       — Тебе здесь не профилактическая прогулка.       Обе горестно вздохнули. Цепь не позволяла отойти друг от друга дальше, чем на два шага. Искренняя растерянность скользнула в глазах Анны, словно она ожидала другого комплекта наручников, при котором бы не пришлось дышать в чужой лоб.       — Мы от тебя вроде как ничего не скрываем, поэтому смотри в своё удовольствие, — девушка потянула Лэйн вперёд по короткому коридору, обставленному полками с неработающей техникой. — Будет хоть каким-то развлечением.       Она пыталась не отставать, шагая в больших по размеру штанах. Рабочие генераторы щедро распыляли тепло по обжитым комнатам и лестницам, заставляя обливаться потом. Выбравшись на первый этаж, девушки шагнули мимо главного зала. И Лэйн прикрыла веки.       Просто за тем, чтобы не видеть уцелевшей хрустальной люстры, мраморного пола и бархатных портьеров. Потому что столь дорогая обстановка напоминала о той комнате с синими фарфоровыми тарелками. Легче стало лишь от ветра, подбросившего в нос хлопья снега.       Солнце робко всходило над замерзшей землей. Им открылся вид на дремлющий тёмный лес. Город с его запахами и нарастающим шумом был за спиной. Переполненный волнениями взор устремился к заснеженным верхушкам сосен. Лэйн выдохнула. С чувством. Не заметив, как расползлась улыбка, кольнув щеки. Зима никогда не нравилась ей столь сильно, как в эту секунду.       И холод. Нестерпимый, омрачающий любой путь — отчего-то она была готова остаться с ним навечно.       — Здесь красиво.       Осознав, что проговорила не в мыслях, запнулась. Чуть было не прикрыла рот рукой, словно ребёнок. Но Анна не казалась ни сердитой, ни разочарованной. Только смотрела она не в ту же сторону, а на прямую дорогу, что вела к базе.       — Жутко холодно, — отозвалась, спрятав подбородок и покрасневший кончик носа в шарф.       — Больше двигайся, — Лэйн первой шагнула на покрытую льдом ступень лестницы. Из-под подошвы раздался треск.       — Как будто бы дело только в этом, — Анна хмыкнула, направившись следом. — Могу побежать. Прямиком через сугробы.       — И потом вытаскивать снег из обуви. Чудесно.       Из прикрытых тканью уст слетели слабые усмешки. Но обе слышали один лишь хруст снега, да далёкие завывания голодных хищников.