Балерина

      Лилит представляли духом. Демоном. Женщиной.       Средневековье любило жестокость так, как не могла любить ни одна мать своё новорожденное дитя. Мифические создания, если те волочили за собой след крови, волновали невежественные умы больше прочего. Они безропотно верили всему, что слышали в трактирах, церквях, на площадях. Размышления о достоверности и истинности считались дурным тоном для простых жителей; такое позволялось лишь Божьим Сынам. Они же нарекли Лилит злом. Связали его с образом женщины, крадущей младенцев, искушающих слабых мужчин и сеющих раздор в мире.       Рея хотела видеть Лилит громкой. Потому клавиши пианино прорезали пространство ежесекундно. Пальцы Мадам Морель с чувством плясали по октавам, оживляя пьесу. Делая трагичнее. Её сестра Валери пряталась в тени, подчиняя себе резкие ноты скрипки. Струны оживали в её руках. Пели о том, что скрывалось в безликих буквах на обороте билетов.       Им приходилось подстраиваться под скудные условия, создавая сказку лишь своими усилиями. Музыка в балете составляла неотъемлемую часть. Такую же как и наряды, декорации и освещение. Но едва ли в их театре оставалось что-то более здоровое и яркое, чем выцветающие предметы мебели и редкие виды инструментов. Ансамбль, обычно состоящий из духовых, клавишных и струнных, был не доступен в полном объеме. Не хватало ни рук, ни мастерства. Но они пересиливали это: выжимали всё, что было возможно, из октав и танца.       Блеклый свет лампы рассеивался по сцене, очерчивая искусственные кустарники. Лэйн не видела партер, погруженный в безмолвие. В его середине за танцем пронзительно наблюдала Рея, отмечая такт шага, певучесть тонких рук и гибкость корпуса. И хоть тело её двигалось в совершенстве, голубые глаза оставались безжизненными. Она видела это с расстояния, кусая в волнении нижнюю губу. Жалея, что не может стать дуновением ветра и пощекотать Лэйн, чтобы вытравить из льдистых радужек выражение обреченности.       Потому что не так полагалось смотреть Лилит. Рея не могла представить её напряженной.       Достойно отыграв увертюру, остальные балерины дожидались следующего выхода за кулисами. Ими было отыграно сотворение мира. Рея умудрилась растянуть первые и робкие попытки Бога создать вселенную более чем на сорок минут. Лэйн осталась единственной в необъятном пространстве сцены. Первая женщина. Ещё не запуганная жестокостью ближнего своего. Она претворяла любопытство и искренность в плавные, мягкие движения, перепрыгивая с одного носка на другой. Рассматривая обстановку так, будто бы её действительно окружал райский сад.       Плавный изгиб шеи. Элегантный поворот туловища. Шорох подола, бьющегося о ноги. Зрители заворожено наблюдали за образом, веря, кажется, всему, что показывала Лэйн. Не замечая, как тускнел её взгляд всякий раз, как только пианино переходило на низкие ноты.       Она оттолкнулась двумя ногами от пола, совершая короткий прыжок. Расправила плечи, превращая руки в подобие крыльев. Не тронутых ни цепью бензопилы, ни раскаленными щипцами. Лэйн могла бы услышать их шелест, не бейся в сознании мужской истошный крик, вырывающийся, когда очередное лезвие царапало хрящи и рвало перья. Её вытянутые пальцы проделывали это с ними не раз. В перчатках. Чтобы кожу не задевала кровь бессмертных.       Тонкое звучание скрипки прервалось всего на мгновение. Лэйн вытянула стопу, проделывая всё то же самое, что и сотни раз до этого: подняла кисти вверх, будто пытаясь коснуться тёмного потолка, проследила взглядом за призрачной пылинкой, скатывающейся по внутренней стороне локтя. Музыка неотступно следовала за её телом. Гремела, когда Лилит свергали с Небес. Утихала, когда ненависть скользила по лицу её. Оглушала, когда свет отключался на пару секунд, оставляя зал в томительном предвкушении.       Было что-то изощренное в том, как каждый раз Лэйн задерживала дыхание в полной темноте. Мрак не появлялся вместе со слаженным звучанием инструментов. Он бил по перепонкам эхом падающих шприцов и скальпелей. Просачивался в склеры, транслируя обрывки воспоминаний о бессмертных. Об их злости, запертой в клетках. Лэйн думала лишь о ней, крутясь вокруг собственной оси на одном носке; по позвоночнику бежала дрожь.       И во взгляде промелькнуло первое чувство. Имя ему было гнев.       Рея подчёркивала небрежную изящность Лилит, властность той, что пошла против воли самого Господа. Долгие недели Лэйн пыталась добиться той грациозной резкости, контрастом бьющей по утонченности. И, оказавшись отвергнутой, она отрекалась от мира сама: кусты превратились в голые ветки, сцена погрузилась в холодный полумрак. Прекратили звучать клавиши. Морель напоследок провела кончиками пальцев по высоким нотам.       Взмахнув сначала правой ногой, а затем левой, Лэйн развела руки в стороны. Отблеск единственной красной лампы падал на неё. Он шёл ей больше других цветов. Сочетался с развевающейся юбкой. Делал похожей на настоящее зло.       За лёгким наклоном вниз последовал пируэт. За ним ещё. И ещё. С каждым кругом струны скрипки издавали гнетущую мелодию, как если бы ею управляла не миловидная девушка, а сам дьявол. Лэйн высокомерно приподняла подбородок, оглядываясь в поиске жертвы. На глаза попался прогуливающийся юноша. Она вмиг закружила вокруг него, невзначай касаясь его щёк и увлекая за собой. Их синхронные движения совпадали, вытянутые ступни и угол подъёма ноги отвечали строгим требованиям.       Но главное — чувствовалось желание. Едва ли обоюдное, но не Лэйн была падка на чары.       Только-только оказавшись в объятиях, она уносилась прочь, растягивая губы в хитрой ухмылке. Непринуждённо манила пальцем, протягивала ладонь. В ожидании ступала неторопливо навстречу. А после чувственно проводила пальцами по чужим предплечьям, не доходя до шеи, но дыша возле неё.       За первой жертвой появилась вторая. С каждой новой Лэйн искусно, едва заметно, растирала гуашь по губам, заходя за контуры. Безумие слилось с ней воедино, играя свою роль в каждом стуке пуантов при приземлении, в каждом шорохе поправляемых одежд, в каждом зачарованном вздохе зрителей.       При появлении на сцене Киры красные следы пачкали не только подбородок, но и щёки Лэйн. Глаза её заволокло жаждой. А в движениях появилась та самая властность.       Контраст образов разогрел толпу. Лэйн не сомневалась, что роль Евы завлечет их ещё больше. Потому что Кира не врала в своём танце. Волнение иголками впивалось в её разогретые мышцы. Тонкие уста не прекращали улыбаться все то время, пока девушка скользила по сцене. Блеклый успокаивающий свет ламп бежал за ней, простираясь всё дальше и дальше.       До самих ног взбудораженной Лилит.       Пиши эту пьесу отец Авраам, Ева бы никогда не покинула площадку. Продолжала бы размахивать белым подолом, раня зрителей своими безмятежными гармоничными положениями. Взмах её руки освобождал от забвения. Отточенные движения податливого тела сочетались с приглушённой песней пианино. Это было совершенство. Могло бы быть им, не выступи Лилит из тени, рассмеявшись в лицо растерявшейся Еве. Злостно. Словно говоря, что лишь она — его первое дитя, достойное всего сущего. Испытывая ревность к идеальным линиям прямого стана и очеркам божьей любви в чужой сущности.       Чёрное и белое смешалось воедино. Музыка скрипки слилась со звучанием клавиш. Рея прижала кулак к губам, поддавшись вперёд. В тот самый момент, как Лилит притронулась к древу познания добра и зла.       А Ева вдруг резко ощутила голод.

***

      — Сиди. Постарайся не шевелиться, — попросила Лэйн, осторожно потянув один из крепких узлов на её щиколотке.       Легче было бы срезать их ножницами, чем ломать ногти. Будь это собственные пуанты, Лэйн бы не пожалела ни один атласный лоскуток. Но в отличии от её пары, Кира свою получила совсем недавно, кажется, впервые заплакав при ней от благодарности. Потому Лэйн боялась даже затяжку оставить. И по неосторожности цапнуть.       — Где ты была? — спросила она, не отрывая сосредоточенного взгляда от бледно-красных пятен на белых трико подруги. Кира едва дошла до гримерной. Натёртые мозоли больше не выглядели безобидно. Кровь сочилась с них безостановочно с той самой минуты, как окончилась пьеса.       Упрямое молчание звенело крошкой битого стекла в тишине. Лэйн чувствовала её кожей, хоть и не видела, куда смотрит девушка. Стараясь не расстраиваться, она вытягивала ленты, думая о том, что теперь в её распоряжении чуть больше шести часов в день. Как только заканчивалась пьеса, группа брала перерыв — чаще на неделю, чем на две. И лучше бы Рея загрузила их пуще прежнего. Свободное времяпровождение в своё удовольствие так не вязлось с преследователями, расследованием и призрачным дулом, приставленным к щеке.       — Они донимают всех подряд, потому что пропал человек из их отряда, — произнесла ровно Кира, отложив из рук несъеденную ириску.       Лэйн опешила, вовремя взявшись за левую ногу и скрыв промелькнувшую дрожь в пальцах.       — Кто они? — это было чрезвычайно глупо, но она просто не хотела говорить не о том. Не о тех. Возможно, речь шла о церковных служителях, и ей не стоит волноваться, или…       Кира смерила подругу раздражённым взглядом, слегка пнув носком её колено.       — Ты придуриваешься? — грубо воскликнула девушка.       — Я вроде как не имею телепатии, — парировала жёстко Лэйн, не поднимая подбородка.       Самостоятельно и резко стянув пуанты, Кира встала, пройдясь к середине пустующей гримёрной. Здесь всё ещё витал запах пудры. Шелестели декоративные перья от едва уловимого сквозняка, что прятался в складках брошенных нарядов и хаотично расставленных декораций. Пол усыпала подпортившаяся старая краска. Но хуже смотрелись их лица, преисполненные разными эмоциями. Подтон зреющей вражды был одинаковым на обеих.       — Я поговорила с девушкой из этой кучки военных, — скрестив руки на груди, заявила Кира.       Обернувшись, Лэйн мысленное прокляла это узнаваемое положение рук.       Кира имела абсолютно право злиться на неё за ложь. Никто бы не посмел убедить в обратном.       Но отвращение Лэйн было почти рефлекторным. Раскаяние, копившееся всё то время, чиркнуло напоследок, оставив пару царапин на ребрах. Вместо него оглушительно било сопротивление. Всему образу. Ощущению тяжёлой ладони у шеи. Его рядом не было. Правда, ведь?       — Зачем ты… — Лэйн мигом приподнялась, повысив голос. — Зачем ты полезла?       Её кошмары не приветствовали прохожих, отпугивая последствиями. Тяжёлыми, смердящими чем-то похожим на вонь сгнившей человечности. Для Киры это могло кончиться не просто пулей в расколотом черепе. Не помогли бы даже молитвы и крещения. Перед таким ничто не убережет.       — Разве не у тебя проблемы? — вздёрнув бровь, деловито поинтересовалась Кира. — Ты, сука, хотела застрелиться из-за них! — прикрикнула она в ответ, выпучив глаза. — Как я должна была среагировать? Забыть?       — Не вмешиваться, — Лэйн устало провела ладонью по напряженным векам, отвлекаясь от беды простыми телодвижениями. — Ты не должна была лезть к ним. Вот и всё.       — Почему? — закономерно спросила Кира, уперев поясницу в деревянный туалетный столик, забитый скомканными листами. — Ты ведь мне правды не говоришь. Ходишь отстранённая, мало разговариваешь. Ты бы видела себя все эти дни! Не поверю я в то, что из-за какой-то мелкой царапины на шее ты чуть башку себе не прострелила.       Электричество в театре отключали по расписанию. Механизмы ламп мягко щёлкнули перед тем, как тёплый свет плавно исчез, оставив их в кромешной темноте. И, вероятно, дело состояло в самовнушении, но Лэйн вздрогнула, мгновенно замёрзнув и…       Мгновенно услышав нарастающий топот по железному искорёженному полу опустевшей лаборатории.       Сердце почти не замерло, гулко стукнувшись о рёбра. Лэйн осеклась, ощутив, как кожу пальцев проедает жаром и кислотой. Голос пропал. Растворился в панической дымке, отравляющей изнутри. Шум упавших ножниц резанул по перепонкам, как и внезапный гул тарахтящей бензопилы. Крылья, которых у неё не было, стянуло болезненным спазмом.       Она бы так и начала истошно царапать спину, пытаясь нащупать ревущую цепь, если бы Кира не чиркнула зажигалкой, рассеяв мрак.       Тонкое, дрожащее пламя боролось с её прошлым отважно. Не боялось масштаба, выпотрошенных кошмаров. Лэйн вцепилась взглядом в зажигалку, чувствуя испарину пота на лбу. И дрожа не то от холодных голых полов, не то от собственной раскромсанной психики.       — Ты призрак Романовой увидела? — Кира вытаращилась на её побледневшие, словно обескровленные губы.       — Уж лучше бы её, — рвано выдохнула Лэйн. — Подними повыше. Я найду, куда сесть.       Кира послушалась. Мелькающий огонёк осветил тахту, застеленную белой простынью. Лэйн тяжёло опустилась на неё, думая, что не успеет доползти. Глаза затмевало обморочной пеленой.       — Мне всегда было интересно, сказка это или нет, — задумчиво протянула Кира, оглядевшись в поиске свечей. — Рея говорила, что Екатерина провела последние дни в партере на одном из сидений. А умерла прямо на спектакле. И танцуем мы в первую очередь, чтобы ей не было тоскливо. В память о ней. Прикинь. Ты призрака когда-нибудь развлекала?       — Она, между прочим, позади тебя. Будь повежливее.       — Очень смешно. Ну просто обхохочешься, — фыркнула Кира. — Но в этом что-то есть. Я имею в виду, она же почти звездой была для всех. И театр этот построили в такой дыре только потому, что Екатерина скучала по сцене.       — Это больше склеп, — буркнула Лэйн, с опасением оглядывая свои пальцы на ожоги.       — Ага, — согласилась Кира, поставив зажженную свечу на кофейный столик. — Ни капли не удивлюсь, если её на самом деле тут, под театром, похоронили.       Она села рядом, заглядывая в напряжённое лицо Лэйн. Всё ещё бледное и перемкнувшее на одной эмоции ужаса. Темнота пугала похлеще отродий, но Лэйн никогда не боялась оставаться одна ночью. Кире казалось, что страха в ней на щепотку больше, чем осторожности.       — Ты так и не объяснилась, — припомнила Кира, закинув ноги на тахту и прижав их в груди. — Пока я тут, самое время.       Дыхание уже не норовило оборваться на полувздохе. Лэйн растёрла веки, пытаясь избавиться от волнений. Те выживали, спрятавшись в далёких закоулках памяти. Издевательски подёргивали нейроны, посылая воспоминания.       — Кира, я не могу просто взять и рассказать тебе всё, — Лэйн открыла глаза, тут же ловя внимательный прищур на себе. — Речь не о моих секретах, а о твоей безопасности, понимаешь?       — Нет, не понимаю, — хлёстко отсекла девушка, — Если ты забыла, я жива не потому, что так решил Бог. Навряд ли твои слова смогут вырвать мне рёбра.       — Последствия могут вырвать тебе рёбра, Кира, — устав от пререканий, цинично осадила её Лэйн. — Я должна убедиться, что ничего не будет грозить нам обеим. Есть вещи, которым нельзя не то что сбываться. Их нельзя рассказать как какой-то очередной секрет и надеяться, что после этого станет легче. Это так не работает.       Кира уставилась на брошенные пуанты, прикусив язык. Лэйн освободила волосы от тугой резинки, с облегчением пропустив причёсанные пряди через пятерню. Мерцающий свет пламени сливался с тенями, танцевал на стенах, завешанных старыми афишами и вырезками из газет. До комендантского часа оставалось с десяток минут, запертых наедине с недосказанностью в разгромленной, прохладной гримёрной.       — А с виду и не скажешь, что занималась какой-то расчленёнкой, — усмехнулась Кира, вновь взглянув на Лэйн, что устало сгорбилась и уперла ладони в колени. — Так и скажи, что людей пытала. Так хоть выглядеть будет убедительнее, чем все эти разговоры о безопасности.       — Тебе всё равно, да?       — Нет, — честно ответила Кира, обняв себя. — Мне не всё равно, что ты хотела себя застрелить после встречи с тем отрядом. Я же сказала, что у меня здесь больше никого нет. Знай я обо всём, хоть заступиться бы могла.       Не сказать, что Дмитрий тогда расковырял старые раны настолько, что пуля казалась милее потери крови. Лэйн брела обратно, будто в трансе, едва ногами шевеля в сугробах. Реальность царапала могилу отца. Скреблась чужими словами, действиями, силясь сорвать ржавые петли с гроба. Лэйн защищала его, как могла, не подпуская никого к их общей тайне, зарытой на глубине двух метров. Он ведь только этого и хотел — спокойно пролежать остаток века в земле и не видеть света фонарей. Бесы в Аду уже давно закончили с ним.       А она чуть не проиграла тогда. Была на грани признания, режущего горло вместе со всхлипами.       — Такого больше не повторится, — пообещала Лэйн, не веря этому сама. Её не покидало ощущение прижатого к коже клинка. — Я обязательно расскажу. Но и ты дай слово, что больше не подойдёшь ни к кому из чужаков.       Кира нахмурилась, подметив:       — Я не допрашивала их. Девушка сама ко мне подошла. Представилась Анной. Спросила, знаю ли некоего Ника. Он пропал из их отряда совсем недавно. Вот они и пытают всех, кого видят. Ты, случаем, ничего о нём не знаешь? — неторопливо задала она вопрос, склонив голову набок.              — Нет, — Лэйн встала, ища взглядом свою одежду. — Нам пора собираться. Иначе не пройдём мимо патруля и получим дисциплинарное.       Военные, прибывшие вместе с Дмитрием, расхаживали по улицам Роткова, охраняя территорию от отродий. Но Лэйн предполагала, что они скорее пытались поймать хоть одного нарушившего, чтобы допросить без лишних объяснений перед недоверчивыми жителями. На прошлой неделе умер пекарь, попавшись в ловушку на окраине городка. Патрулирующий ту местность отряд не торопился к нему. Хоть и слышал просьбы о помощи и пронзительные крики.              — Что они в итоге нашли у тебя? — спрыгнув с тахты, Кира тут же потянулась к свече, чтобы переставить её поближе к ширме. — Порванные обои того стоили?       — Я думала, ты была в спальне в этот момент, — Лэйн выглянула, держа у шеи воротник водолазки, — и всё видела.       — Нет, конечно, я же пришла только под вечер.       Мозг воспроизвёл отрывок того дня, будто видеозапись. Прерывающуюся и смазанную. Лэйн не могла с уверенностью сказать, что видела Киру за целый день больше одного раза. Они попрощались утром, занявшись своими делами: Лэйн посетила утреннюю службу, а Кира отправилась сразу в лес охотиться. Капли крови с тушек дичи всё ещё не отстирались с её джинс в ледяной воде.       — Мы с тобой смогли, — дрогнувшим голосом произнесла Кира, когда Лэйн обматывала смоченным в спирту бинтом пальцы ног.       Высокий градус разъедал тонкую плёнку на свежих мозолях. Лэйн шикнула, вжав лоб в согнутое колено. Терпела болезненную агонию, повторяющуюся обязательным ритуалом после каждой репетиции. И не сразу поняла, о чём говорила соседка. Мысли занимала предстоящая дорога до дома и схватившая правую ногу судорога.       — Что? — переспросила она, выбросив использованный бинт в урну.       — Выступить вместе. Помнишь?       Ценность этого события не измерялась крупицами соли и перца, талонами на еду и ещё одним пластырем. Лэйн подняла голову, узнавая в глазах Киры чувство гордости. Они по-разному смотрели на возможность станцевать на сцене: с благодарностью и рвением амбиций, или с необходимостью выжить. Но значение совместной работе придали обе.       Ещё одна сбывшаяся мечта. Лэйн начинала верить, что судьба перестала рассчитывать её последние ходы.       — Да, — кивнула она, улыбнувшись. — Ты отлично справилась.       Будто бы недопонимание не точило клинья между ними, призывая вражду несколько минут назад. Лэйн узнавала в Кире то прежнее, что успело погаснуть ещё в церкви, но зажглось вновь, стоило бледному свету сцены коснуться её кожи. Воцарившийся мир редко удостаивался и двух актов, не говоря уже о целой истории. Потому взаимные улыбки, полные веры в друг друга, пересеклись с подозрениями. И вторые отыгрывали очередную партию, забирая все фишки себе.       — Ну да, получше, чем ты, когда врёшь, — съязвила Кира.       — Хватит, — Лэйн закатила глаза, набивая рюкзак формой. — Ты не изменишь моё решение.       — Как и ты моё, — тотчас заявила Кира, уперев руку в бок. — Но это не я тебе попыталась лапшу на уши навешать и притвориться благими намерениями. Я не окажусь в опасности просто из-за того, что ты поделилась со мной грёбаной правдой, — она откинула мешающую прядку, указав на вход. — Хотя бестолку тебе объяснять это. Пошли. Я хочу есть.       Лэйн не успела застегнуть молнию, как Кира вышла из гримёрной, не став дожидаться её. Свеча медленно потухала, роняя растаявший воск на выцветшие флаеры. И потратив весь запас тепла на один разговор.                    

***

      Снег вперемешку с кусочками льда хрустел под подошвой. На улицах, погруженных во мрак, бесновался ветер, ударяя в створки и расколотую черепицу крыш. Монотонное гудение генераторов отражалось от заледеневших стен, доносилось из обжитых погребов, рассекая безмолвие. Несколько фонарей у мясной лавки мигали, не переставая.       Вооружённый патруль расположился у разбитого замёрзшего фонтана. Лэйн покосилась на проводимое им собрание, шагая по недавним следам Киры. Мозг не спешил вырабатывать привычку. Хоть что-то отдалённое, напоминающее смирение к виду заряжённого ружья за спинами. Рассудок не поддавался на уговоры, обводя военных красным маркером. Вражеским. Несмотря на то, что условно они состояли в одном формировании.       Лэйн ускорилась, не желая казаться ещё более подозрительной. Спрятав нос в шарф, она свернула в переулок. Подальше от кошмара, тянущегося от каждой оживлённой тени. Если Донован поручила поймать её, то всё окончится не раньше официального письма, подписанного ручкой с зелёными чернилами. Отряд мог быть кем угодно: разведчиками одной из уцелевших военизированных организаций; орденом, с которым Лэйн не хотела иметь ничего общего, кроме знаний о книге.       Она бежала не за тем, чтобы давиться чужими условиями и вновь работать на кого-то, чьи неисполнимые цели прогрызали жилку адекватности.       Выдохнув, Лэйн замерла. Кира даже не остановилась, чтобы подождать её.       Взаимопонимание меж ними стремительно ломалось, покрываясь всё новыми и новыми трещинами. И это не было тем, что легко переживалось при определенном градусе и могло забыться на следующий день. Кира не соврала: они были единственными друг у друга с самого начала, как только разлом вынудил девушку перевести прицел левее намеченной цели. Кира тогда осталась без ужина на несколько вечеров, выхаживая Лэйн. После пробуждения она помнила только её. И ни разу — ночной холод и звук взрыва.       Тёмные подворотни и патрули не сильно жаловали перекуров в одиночестве, как и заледеневшие пальцы тонких спичечных коробков. Но у Лэйн оставалось не так много вариантов против злости на собственное безвыходное положение. Оно топило всё хорошее. Выковыривало жизнеспособные винтики, которые поддерживали в Лэйн веру в лучшее.       В смятой и рваной пачке оставалось три штуки. Она надеялась, что обойдётся одной сигаретой. Не выстреливающей в мыслях образом взведённого курка. В конце концов, торговцы наведывались в их срань мира редко, когда не оставалось других прибыльных точек, и потому стоило относиться к вещам более бережливо.       Прислонившись к стене за углом, Лэйн подожгла кончик, кое-как управившись со спичкой. Дым скользнул по костяшкам. Горечь табака лизнула безутешное сердце, напомнив, что в мире были вещи и похуже. Побольнее. Как, например, прожжённая пеплом кутикула.       Она потрясла ладонью, сжав зубами сигарету. Чертыхнулась, уронив рюкзак и едва не поскользнувшись в попытке поймать его. Тишина резко окончилась на её вскрике и шагах, прозвучавших в паре метров. Попытка поймать утешение в глубоких затяжках загубилась одним голосом.       Низким таким. Знакомым до последней частицы грубоватого тембра.       Узкий луч карманного фонарика устремился к её глазам. Лэйн инстинктивно зажмурилась. Меж нахмуренных бровей пролегла складка.       — Не знал, что в перерывах между службами монашки курят, — Дмитрий щёлкнул кнопкой, выключая прибор.       — Я не монашка, — буркнула Лэйн, вынимая сигарету за тем, чтобы наконец выдохнуть. — Прихожанка. Богу в вечной верности пока не клялась.       — А, ну тогда это всё меняет, — ответил он с нескрываемой иронией. — Служба началась минут двадцать назад. Какая-то из тебя ветреная прихожанка. Хочу — хожу, не хочу — курю за его здравие.       — За здравие пьют, генерал, — затянувшись, поправила Лэйн. — А это так, — она стряхнула пепел, выдыхая вниз. Отчего-то не решилась запачкать дымом его меховой воротник, — успокоительное до первого отражения в зеркале.       Справа находилось несколько складов с крупами. Лэйн прикидывала, откуда он появился, пока дым таял в морозном воздухе. Не мог поджидать — она бы сразу почувствовала, если бы не отвлекалась на силуэты оставшихся позади военных. Полумесяц, взобравшийся на самую высокую точку неба, отбрасывал сияние на Ротков. Не был очередным бесполезным знаком.       Лэйн ощутимо напряглась, когда Дмитрий прислонился к стене, вынув из внутреннего кармана плаща нетронутую сигаретную пачку, завёрнутую в полупрозрачную плёнку.       — Мне стоит ждать удара в висок? — слегка раздражённо спросила она, сдвинувшись от него.       Не то чтобы Лэйн огорчилась его присутствием настолько, чтобы бросить недокуренный остаток и побежать сразу в буфет. Компания Киры в оживлённом месте не была более достойной заменой, как и спальня, сохранившая его следы. Казалось, Дмитрий был везде. И это не удивительно — Ротков не славился широкими просторами.       Лэйн отвернула подбородок, чувствуя, что оболочка бесстрастности рассыпается от звука поднятой металлической крышки у зажигалки. Он закурил. И дым его сигареты смёл горьковатый запах её табака.       — Если посчитаю, что ты собралась устроить здесь саботаж, то да, — он повертел сигарету между пальцев. — Как удачно выбрала место. Здесь и пристрелить можно, не привлекая внимания. Сразу скрыться. Обзор на фонтан хороший, — Дмитрий указал на площадь, по которой расходились патрулирующие.       — Ещё патроны тратить на вас, — едко бросила Лэйн.       — А они у тебя не должны остаться. Я и это забрал, — его довольство перебивалось глубокими выдохами. Оно не имело звука. Но било по касательной. Так, что Лэйн ощущала это железо под подушечками пальцев. — Оставил тебе холостые. Чтобы не думала дурить.       Она резко перевела взгляд на него. Темнота обманывала, заставляя представлять его изогнутые в улыбке губы. Не умели они улыбаться. Только травить угрожающими речами.       — Так вот почему застрелиться не получилось.       — В моём отряде есть бессмертные, — Дмитрий хмыкнул, шаркнув подошвой по асфальту. — От меня смерть тебя не спрячет.       Лэйн едва не засмеялась во всё горло, утерев покрасневший кончик носа тыльной стороной ладони. Замёрзшей. Сжимающей давно потухший окурок.              — Вы всего лишь человек, — прыснула уничижительно Лэйн, оттолкнувшись от каменной кладки. Хруст снега прервал нарастающий импульс тревоги. — Даже не один из тех, кто руководил вместе с Донован. Ваш отец внушал больше страха. Кстати, его любимые. — Лэйн выбросила окурок.       Это не была провокация. Хотя могло звучать совершенно иначе, отчего Лэйн мгновенно сделала шаг назад. Взгляд её угадывал у него коричневую обёртку дорогих сигарет, стоящих не меньше рабочего ружья. Дмитрий не выглядел как тот, кто согласился бы на такой обмен чисто из принципа.       Скорее, они тоже были отобраны. Силой, разговором, угрозой — не так важно, когда жизнь начинала зависеть от количества патронов в магазине.       — Ты перед ним так же выделывалась? — Дмитрий остался стоять на месте, расслабленно поведя плечом.       Лэйн вмиг растерялась от намёка, омрачившего его слова. Повисло секундное замешательство, от которого он просто усмехнулся. Восприняв её молчание, как изумление, Дмитрий продолжил:       — Я не какой-то щенок, с которым ты можешь говорить и поступать, как тебе вздумается, — он выкурил последние затяжки.       И затем подошёл, сделав, кажется, всего полшага. Лэйн видела, как радужки его потемнели. Пропитались серой дымкой и намерениями смешать её неловкость с опавшим наземь пеплом.       Плотный дым прильнул к её пунцовым щекам. Скорее замёрзшим. Лэйн хотела верить, что низкая температура была единственной причиной её зардевшей кожи. Он выдохнул оставшиеся затяжки ей в лицо. Почти что самодовольно. Гордо. Не переступив границы очерченной носком её ботинка на снегу.       Лэйн закашлялась, начав размахивать ладонью у носа. Не успела сделать и одного движения, как пальцы с хрустом оказались сжатыми его тёплой ладонью.       — Если нужно будет, собственными руками убью, — процедил он, выбросив свободной рукой тлеющий окурок. — Не испытывай моё терпение, договорились? Мы же не хотим оказаться по разные стороны.       — С каких пор мы на одной стороне? — она дёрнулась, не выдерживая касания его тёплых фалангов.       И это прозвучало честнее всего. Лэйн не собиралась враждовать. Не таким образом. Но ей думалось, что Дмитрий по-другому не умел, раз предпочитал взаимоуважению моральное давление, приправленное прикосновениями оружия. Нож, пистолет. Не хватало выжженных кончиком сигареты костяшек.       И руки его ничем не отличались. Оставляли следы, марающие похуже крови. От них не спасал даже спирт.       — С тех самых, как ты начала работать на «Сибирь», — ответил Дмитрий, размыкая пальцы. Её ладонь горела. Причиной были не резкие перепады температур.       — Вы не слишком похожи на Донован.       — Поблагодари Бога за это на очередной службе, — посоветовал он с явным пренебрежением. — Имей в виду, до комендантского часа осталось немного. Если не хочешь навести на себя ещё больше подозрений, поторопись домой.       Напряжение рассеялось вместе с прозвучавшим незнакомым женским смехом. В их сторону направлялись патрулирующие. Дмитрий не посмотрел на неё, когда Лэйн, расстегнув рюкзак, достала смятую пачку. Она не врала о любимых сигаретах Ллойда. Узнавала их по запаху в самых холодных и стерильных помещениях Сибири.       Это не был жест доброй воли и желания сотрудничать. Минутой ранее Лэйн неожиданно почувствовала, что крадёт чужое. Драгоценные воспоминания, незначительные вещи, что припоминали об образе жизни. Ей погибший генерал даже другом не приходился. Но его сигареты и револьвер остались у неё, тогда как Дмитрий обходился полустёртыми обрывками памяти, думая об отце каждую секунду, наверное.       — Возьмите, — она протянула пачку, избегая прямого касания.       Дмитрий с сомнением покосился на рваную упаковку.       — Я себе новые найду, — отмахнулась Лэйн, не дожидаясь ответа.       Совесть радовалась, донимая щемящим чувством в груди. Но сердце знало, что дело состояло в отвратности. Его последние затяжки закупорились в Лэйн на межклеточном уровне. И отбили всё желание закурить вновь, стерев тягу в кучке остывшего пепла под его подошвой.

***

      Она прошмыгнула в открытый проход, едва не столкнувшись плечом с зазевавшейся Лидией. Девушка проводила её возмущённым взором, запричитав Иосифу о безобразных манерах балерин. Пустой желудок лип к позвонкам, отчего Лэйн не обратила внимание на ворчливый голос послушницы. Её влекло к накрытым и сервированным столам, источавшим запах готовой еды.       Столовая была единственным местом, в котором жители избегали притворства. Если церковь жаловала их лишь в закрытом одеянии и при чистых помыслах, а театр беспрекословно требовал тишины и увлечённости, то низкие стены, пропахшие варенной картошкой и консервами, были рады любому.       Лэйн мгновенно увидела макушку Киры, поедавшей порцию питательного пайка. Компания, собравшаяся за её столом, могла бы поджечь заведение одним конфликтом: военный ветеран, питавшийся рюмками водки, пацифист-художник, тоскливо доедающий овощной фарш, послушник церкви, обходившийся гречневой кашей, и выпускница военной академии, не следившая за своим языком.       Не то чтобы Лэйн была привередлива к собеседникам, но за прошедший день её достаточно размотало для проявления терпения. Она обошла несколько столов, укрытых простой васильковой скатертью, и остановилась у стойки, за которой Юлиана, владелица столовой, записывала каждую проданную порцию в клетчатую тетрадь.       — Сегодня не обойдётся без помощи Виктора? — с улыбкой предположила Лэйн, исподлобья глянув на шумную толпу. Вонь крепкой водки щекотала носоглотку. Её не мог перебить даже аромат жаренного мяса.       — Эти бездари открывают уже вторую бутылку, — вздохнула Юлиана, закрывая тетрадь. — У Арсения дочь родилась. Кутёж продлится ещё дня два. А поставку ждать только через неделю. Как станцевала-то? — она перевела тему, подняв измождённые глаза. Будто бы тоже заволокшие пьяным блеском. — Ноги небось болят.       — А ты почему не пошла? Я бы тебе билет достала, отдохнула бы.       — Брось, я мало что понимаю в культуре, — небрежно махнула Юлиана. — Сильно проголодалась? Осталась пресная перловка и кроличьи лапы. Кира попросила их приберечь для тебя. Знала бы ты, сколько на них захотело покуситься. Пришла бы пораньше, может и чайную ложку томатной пасты бы получила.       Женщина утихла, принявшись щёлкать кнопками на калькуляторе. Её внезапная отстранённость заставила Лэйн обернуться, прижав покрепче рюкзак к урчащему животу. К ним приближался отец Авраам, смахивая с плеч снег. Как всегда приветливый, он шмыгал носом, здороваясь с подскочившими с мест послушниками. И поздравляя новоявленных родителей, чьё равновесие в теле шатко граничило с очередной стопкой.       Лэйн подвинулась, тихо сглотнув. Воздух прорезал аромат ладана и жжённых трав. Она не имела привычки вести себя смело и бесцеремонно при святом отце. Словно за проявленное безрассудство кара настигла бы её быстрее, чем за совершенную жестокость.       — Вечер добрый, Юлиана, — мягко поприветствовал Авраам затихшую женщину, что так и не взглянула на него. — И вам, Лэйн. Вы сегодня блистали на сцене.       — Благодарю, — коротко отозвалась она, провожая глазами ушедшую на кухню хозяйку.       Та вернулась всего через минуту, утирая мокрые пальцы о синий фартук в белый горошек. Пар, вырвавшийся с узкого помещения, пронёсся у самого потолка, принеся с собой шум гремящих кастрюль.       — Прости, Лэйн, лапки закончились, — Юлиана пожала плечами, вычёркивая в тетради целую строку. — Только перловка. Подойди обязательно завтра. На обед должны появиться тушки крупных воронов.       Живот содрогнулся от услышанного. Лэйн растерянно кивнула, проникаясь шипящей злостью к звону сталкивающихся в тосте рюмок. Она не ела с самого утра, придерживаясь указаний Реи. Держалась на воде и сосательных леденцах, перебивая голод фруктовым привкусом. Хватало всего на час. Но и конфет в мешке было достаточно до самого представления.       А запах еды всё не исчезал, сколько бы не отворялась входная дверь. Сквозняк давно подметал крошки на затоптанном полу.       — Я угощу госпожу Лэйн, — протянув Юлиане пять талонов, предложил Авраам. Лэйн была уверена, что в запасе у него оставалось ещё с десяток крошечных картонок, которые бы составили её месячный рацион на мясе. — Подготовьте стол в кабинке. Вижу, места в общем зале совсем не осталось.       Юлиана дотошно осмотрела талоны, прежде чем согласно кивнуть. Жалость, отдающая могильной темнотой, тронула её светлые радужки. Она ничего не ответила, показав рукой на задёрнутую шторку за собой.       Лэйн оглянулась на Киру с вопросом, но та увлечённо разливала водку по стопкам, переговариваясь с седым ветераном. Уловив смятение в её взгляде, Авраам незамедлительно улыбнулся.              — Я вас не обижу. Вы вносите неоценимый вклад в историю Роткова. Кто я такой, чтобы остаться в стороне?       — Хорошо, — Лэйн подхватила свой единственный талон на крупу. — Нам сразу пройти внутрь?       — Обычно я читаю молитву в ожидании. Если хотите, можем остаться здесь.       Лэйн хотела еды и отдыха. Не скрытых намёков и не взглядов жителей, пронизанных подозрениями. Но ещё одну ночь, проведённую в голодном обмороке, она не переживёт, даже если закинется оставшимися конфетками и сделает вид, что чувство голода — одна из галлюцинаций. Хруст ломающихся ломтиков хлеба, чавканье, капающий на салфетки сок с зажаристых ножек дурили рассудок. Лэйн захлёбывалась слюнями, не в силах оторвать взгляда от насытившихся и жадных ртов.       Она поспешила в кабинку скорее за тем, чтобы не наброситься на открытую Юлианой банку клубничного варенья. Едва шторка дёрнулась, уединение вгрызлось в неё. Отвлекло от повторяющихся мыслей о рисовой каше, пропитанной вкусом сливочного масла.       Запоздало в глаза бросилась обстановка крошечной комнаты, словно созданной для того, чтобы ноги двух собеседников упирались друг в друга при трапезе.       Это не было роскошным интерьером. Дубовый стол и несколько картин на панелях тяжело вязались с богатством. Лэйн присела на край углового дивана, обшитого обработанной шерстью неизвестного животного. Под пальцами было мягко. И стук упавших стеклянных бутылок не проникал внутрь, будто разбиваясь о бархатную красную шторку толщиной не больше ногтя.       Авраам вошёл за ней, заняв противоположную сторону. Стянув верхнюю одежду и чётки, остался в рясе, расстёгнутой у самой шеи на одну пуговицу.       — Спасибо, — тихо поблагодарила она, не зная, чем прервать накаляющуюся тишину. С прибытием Авраама место в кабинке сузилось до нескольких телодвижений. Её ступни почти касались его высоких сапог.       — Обычно я ем здесь один, но раз уж вышла такая ситуация, то постараюсь вас не смущать, — он оглядел её покрасневшие пальцы, произнеся: — Поберегите свою кожу, Лэйн. Зима в Роткове ещё даже не началась.       — Не люблю перчатки, — она опустила ладони под стол. — Как прошла служба? Знаю, меня не было, и я очень сож…       Отец поднял руку, прерывая её жалостливые оправдания.       — Бог не обязывает вас приходить в церковь. Помните, о чём я говорил? — он расстелил им по салфетке, прошитой красными нитками по краям. — Отче наш услышит ваши молитвы, где бы вы ни находились. Надеюсь, вы были по-настоящему близки к нему.       — Конечно, — глухо ответила Лэйн, поправляя салфетку на сжатых ногах. — Я просто столкнулась с патрулём. У них пропал человек.       В общем зале раздался громкий смех, прервавший её. Лэйн утихла, когда следом Юлиана внесла на серебряном подносе блюда и торопливо расставила их между ними. В центре у пустой салфетницы оказалось то самое клубничное варенье. Его сладкий аромат смешался с ароматом жареного оленьего мяса и картофеля, посыпанного укропом. На краю тарелки лежала рассыпчатая горчица. От поджаристого куска хлеба поднималась полупрозрачная струйка пара.       — Вы всегда так едите?.. — Лэйн вытаращилась на смазанную маслом кожицу, легко рвущуюся при контакте со столовым ножом.       Она чуть не задохнулась от обилия приятных запахов и вида сытного ужина. Они с Кирой перебивались засохшими корками хлеба, перловкой и одной третью банки консерв, думая о том, что могло бы быть и хуже. В их ситуации не приходилось выбирать. Миру больше нечего было им предложить, кроме остатков пресной и жёсткой пищи, годившейся утолять голод, а не потребность в изысках.       Вилка оставалась нетронутой долгих минуты две. Лэйн давилась шоком, не припоминая, чтобы ела так сытно в мирное время. До катастрофы. Имея нехилую зарплату в замшевом кошельке. Нервы словно перемкнуло ударом тока, поубавив чувство голода. Израсходовав его на единственную реакцию.       — Не всегда, конечно, — прожевав отрезанный кусок, ответил Авраам. — Обязательно попробуйте варенье, оно из запасов семьи Романовых. Можете забрать баночку себе, если хотите. Я не сильно жалую сладость.       Он с педантичностью разделил мягкую картошку, макнув её в горчицу. Пока Лэйн тёрла ногтём обожженную кутикулу, вынуждая себя отвлечься. И стереть это безнадежное выражение в оторопелом взгляде.        — Лэйн, в самом деле, ну что вы, — покачал головой отец, взявшись за графин, наполненный… настоящим чаем. Ароматные травы покрывали хрустальное дно. — Будет просто непростительно не отведать оленёнка. Не делайте его жертву напрасной.       Она и не делала. Замешательство не позволяло даже и мизинцем двинуть, не говоря уже о том, чтобы испробовать тушку. Призрачный вкус её задевал основание языка. От него Лэйн сглатывала в два раза чаще, мешая в слюне гиблую горечь изумления. Отец Авраам, разлив чай по расписным чашкам, немедля отрезал крохотный кусок мяса.       И протянул его ей. Наколотый на два зубца вилки.       — Попробуйте, — ласково потребовал он, задев её сомкнутые побледневшие губы едой. — Обещаю, вам понравится.              Взгляд его не желал компромисса. Настырность легко угадывалась в крапинках, окропивших тёмно-зелёную радужку. Лэйн нехотя разлепила уста, поддавшись давлению в его тоне. Приказному. Ничуть не уступающему стали в голосе генерала, когда тот требовал ответов.       Мужские пальцы настойчиво надавили на вилку. Мясо плавно скользнуло в рот. Его жилки таяли на языке, приправленные специями. Она неторопливо и послушно разжевала, прикрыв на мгновение веки. Осязая, что отец Авраам ни на секунду не отвёл от неё глаз.       — Вам нравится, — с незатейливой ухмылкой заключил он, вернувшись к своей порции. И мгновенно направив вилку к своему рту за тем, чтобы слизнуть остатки сока.       Вкус был действительно достойным. Но Лэйн боролась с желанием провести наждачной бумагой по губам или чем угодно, лишь бы перебить фантомное прикосновение его пальцев к кончику языка. Она хотела выплюнуть проглоченное, пока то не начало распадаться на вещества и в последствии пронесло в кровь плотское удовлетворение Авраама. Хуже было только от пустого щелчка прокрутившегося барабана в револьвере.       Она робко отпила чай, заглушая в себе мерзкое послевкусие. Лэйн не покидало чувство, что её купили за несколько талонов. Взгляд Юлианы тогда не был импульсом разыгравшегося воображения. И от этого в горле встал рвотный ком.       — Генерал вам не докучает? — заинтересовался Авраам. Его тарелка давно опустела, когда её стыла от брезгливости.       Лэйн выдохнула, обратившись мыслями к нему. К Дмитрию. Потому что думать о символике убитого оленя на её тарелке было невыносимо.       — Он просто делает свою работу, — безразлично ответила она, уперев взгляд в узор лилии на белоснежном фарфоре. — Вы что-то слышали о пропаже человека из его отряда?         В глубине души Лэйн так вовсе не считала. Потому как работа Дмитрия заключалась в поиске незваной и позабытой правды, которую Лэйн тщательно оберегала. Средства для достижения его мало волновали. Порез заколол, когда отец подчерпнул ножом масло.        Что-то в тоне Авраама настолько ей не понравилось, что Лэйн не смогла бы ответить по-другому. Ни тот, ни другой доверия не вызывали.        Но один из них не прижимал к её колену собственную ногу, пытаясь накормить с ложечки, как послушную куклу.        — Дайте мне знать, когда он перейдет грань, — не ответив на главный вопрос, приказал Авраам. — В такое непростое время мы должны держаться вместе. Чужакам здесь не место. Ротков не просто так был возведен в уединенном регионе.        Лэйн старалась нащупать ту самую грань, но каждый раз напарывалась на болезненную дикость. Потому что Дмитрий переставал её пугать, обретая с каждым взглядом и словом личность. Запах. Свойственный только ему тембр голоса. Она бы могла его узнать даже в какофонии разных звуков, если бы он только назвал её по имени.        — Так вам ничего не известно о пропавшем? — надавила Лэйн, вернув интересующую тему в разговор.        Авраам замолчал, медленно пережёвывая хлеб с маслом и вареньем. Не торопился с ответом, находя пищу более увлекательной при такой смене градуса. Лэйн барабанила пальцами по блюдцу. Аккуратно пододвигала ногу к себе, разрывая контакт с его громоздким и широким телом.        — Нет, не известно, — он стер с нижней губы остатки варенья, посмотрев на неё неприветливым взглядом. — Я не лезу в дела чужаков.        Она быстро кивнула, как бы соглашаясь. Молча расщепляла его вранье на атомы, из которых лепилась истина. Перемену в интонации не заметил бы только глухой.        — У меня для вас небольшая просьба, — отец отряхнул рясу, прежде чем обратиться к ней.        Дурное предчувствие скользнуло по позвоночнику, устремившись к желудку. Лэйн оцепенела, услышав в шуме назревающей драки тихий шорох его рясы и натянувшихся брюк под ней.        — Помогите собрать икону, — Авраам сцепил ладони воедино, посмотрев на неё с мольбой. — Мы нашли в подвалах церкви уцелевшие фрагменты мозаики. Нам нужен ещё один человек, чтобы закончить в короткие сроки.        Её облегчение было слишком явным и заметным. Лэйн прикрыла пальцами дрогнувший в нервной улыбке рот. Бёдра едва не прострелило пульсирующей тяжестью.       Авраам напрягся, уточняя:        — С вами всё хорошо?        — Да, — осушив разом чашку, ответила она. — Лучше и быть не может, Святой Отец.        — Тогда жду вас завтра, — он одобрительна улыбнулся, поспешив одеться. — И кстати, образ Лилит вам очень подошёл, — обернувшись, похвалил Авраам, — но не заигрывайтесь с еврейскими учениями. Они полны мифических вымыслов.        Лэйн кивнула, сдерживаясь до самого его ухода. И как только раздался хлопок входной металлической двери и кабинка перестала казаться тесной, пальцы её вцепились в остывшую тушу оленя, разъединяя кости и мясо.        Голод делал всех одинаковыми.