Балерина

      Уцелевший округ Вашингтон. Пять лет назад.       Настенные часы, окаймлённые тонкой синей рамкой, отставали. Их большая стрелка тормозила на пять секунд, заедая на двенадцати часах. Они мало помогали прояснить сложившуюся ситуацию, но Лэйн умудрилась найти своеобразное утешение, сверяя время по своим походным наручным часам.       В конце концов, не так много занятий возможно придумать в узкой приёмной без окон и хоть каких-нибудь предметов. Аскетичная обстановка, состоявшая из металлического стола, стула и подставки под карандаши, приелась в первые же мгновения. Воздух, на удивление, был свежим, прохладным. Совсем, как в лесу, только-только сбросившем всю листву.       Её старые потрёпанные кеды с запутанными шнурками смотрелись ужасно в сравнении с красными лакированными лодочками, стоявшими у двери. Лэйн рассматривала их внимательно, отмечая неудобный носок и будто бы кривые шпильки с позолоченными набойками. Она представляла в них очередную корпоратку с уложенными на бок волосами, серым брючным костюмом и тонкими губами, подкрашенными тёмно-бежевым блеском. Ту, что даже в ливень пройдётся на каблуках по слякоти, придерживая у живота объёмную брендовую сумку с короткими кожаными ручками.       — Нравится? — прозвучал над ухом женский голос, подходивший в совершенстве придуманному образу. Чуть хрипловатый и властный. В самый раз для красных лодочек и оглашению смертных приговоров.       Лэйн резко подняла голову, сталкиваясь с внимательным прищуром чёрных глаз. Бесшумно войдя, женщина остановилась возле края стола и не меньше двух раз оглядела её подростковые кеды, оставившие бурые следы на белом кафеле.       — Выглядят неудобно, — Лэйн пожала плечами, зашевелив металлическим замком рюкзака. — Но очень красивые. Ваши?       — Да, моя самая дорогая коллекция, — с восхищением признала женщина. — Жаль только, дефилировать в них возможно от кабинета до кабинета. На улице я предпочитаю удобную классику. Сама понимаешь… бегать приходится всё чаще и чаще.       Лэйн кивнула, не находя, что сказать в ответ. Обычно, при катастрофах люди в первую очередь спасали документы, домашних животных, значимую мелочь, как например, плетённые браслеты и фотографии. Мелкие драгоценности редко использовались для обмена на еду. Выживание любило практичность в её самом естественном виде, не принимая лоска и пустой дороговизны.       Хотя, кто она такая, чтобы судить о мерках удачного обмена.       — Все зовут меня профессор Донован, — представилась женщина, протянув тонкие холёные пальцы, отдающие душком парфюмированного крема. — Ты очень похожа на Айзека. Прямо его копия! Надеюсь, умом пошла тоже в него, — хохотнула она, тут же освободив ладонь от рукопожатия.       — Очень приятно, профессор, — натянутая улыбка дешевила кого угодно. И спасала одновременно. Но Лэйн казалось, не могло существовать более дешёвой вещи, чем её убитые кеды.       — Пройдём в переговорную, пока твой отец не растянул процесс на ещё один час. Мы же хотим решить всё быстро, верно? — риторически уточнила Донован, уже ведя их по длинному коридору спешным шагом.       Не сказать, что Лэйн остерегалась недосказанности и торопливости, всецело полагаясь на собственное чутье.       Отец убедил её в безопасности встречи, пока они ехали в военном грузовике, разделяя узкое пространство с несколькими офицерами в бронежилетах и прочных шлемах. Дуло нескольких автоматов смотрело весь путь в её колени, живот и рёбра, а на кочках и ямах приближалось на пару сантиметров. Будто бы у неё была малейшая возможность сбежать из запертого бронированного фургона, проезжающего по неизвестной местности.       — Присаживайся, — указала мягко Донован, когда они вошли в просторное светлое помещение, обставленное тёмной деревянной мебелью.       Лэйн растерянно положила рюкзак на пол возле стула, не зная, имеет ли право марать им чистый стол. Отец до сих пор не появлялся, оставив её в той приёмной и пообещав, что теперь у них точно всё будет хорошо.       Обязательно.       Он подчеркнул это слово почти что трижды, вцепившись в её плечи удушливыми объятиями. Его глаза впервые за несколько лет источали искреннюю радость, тронутую доброй ностальгической грустью. И это было куда более убедительнее, чем обещания о светлом будущем.       — Должно быть, обидно завершить столь трудные годы обучения ради этого, верно? — заговорила первой Донован, мельком глянув в одно из окон, завешанное простенькой занавеской. — В мире было столько астрологической чуши, а предсказать апокалипсис никто так и не смог.       — Видимо, звезды и планеты подписали контракт о неразглашении.       — Господи, ты мне уже нравишься, — громко захохотала Донован. — У Айзека нет такого чувства юмора. А жаль! Иногда так не хватает глупых шуток.       — Тяжёлые условия? — вопросительно выгнула бровь Лэйн, снова взглянув на ухоженную кожу её рук.       — Достаточно, — качнув головой, с неохотой согласилась профессор. Перед ней лежала стандартная чёрная папка, раскрытая на странице… двадцатой, быть может. Лэйн узнавала собственный почерк итоговой университетской диссертации. — Я изучила твои аттестационные задания. Впечатлило. Не многие способны расшифровать поздние издания Леона Баттиста. Всё-таки древняя эпоха, текстура символов, стершиеся чернила…       Лэйн неподдельно улыбнулась. Воспоминания о студенчестве занимали весомую ячейку в её памяти. Ближайшую к фрагментам об отце и бабушке. Солнечные лучи, вынырнувшие из кучевых облаков, мягко скользнули по глянцевым файлам, унося её в то беззаботное, полное приятных ожиданий, время.       Совсем ненадолго. Ровно до первой минуты звонкой тишины, кусающей за нервы.       — Когда важен результат не совсем задумываешься о средствах и удобствах, — поспешила ответить Лэйн, смело коснувшись знакомых строчек. — Но это не самая лучшая моя расшифровка. Тексты арабских философов поддавались только после нескольких бессонных ночей и стёртых в кровь пальцев.       — Почему пальцев?       — Их бумага была из трёх слоев. Чтобы прочесть необходимые строчки приходилось искать не только шифр, но и стирать один из слоёв пальцами. Иначе могла повредиться целостность, — монотонно произнесла Лэйн, узнавая в своём голосе поучительные нотации преподавателей. — Не таким уж и бедным оказался восток, раз для некоторых сочинений придумывались и заполнялись ложные страницы.       — Впечатляет. Именно благодаря своим познаниям ты сегодня и сидишь здесь, — торжественно хлопнула в ладоши Донован, терпеливо дождавшись последнего слова. — Твои труды и старания окупились, Лэйн.       — О чём вы?       Солнце больше не касалось их стола. Искусственное и тошнотворное взаимопонимание выдержало не дольше минут пяти между ними, сменившись бескомпромиссностью. Её Лэйн чувствовала очень хорошо, втягивая носом воздух.       Только вот вместе с нею в частицах кислорода отдавало чем-то душным. Гиблым. Режущим носоглотку скорым отказом.       — Я жду, что ты дашь мне ответ уже сегодня. Не выходя из этой комнаты, — пристально глядя на девушку, безапелляционно заявила Донован. — Видишь ли, мы срочно нуждаемся в ком-то вроде тебя. Ты кажешься мне надёжным человеком. По-крайне мере тем, кто не станет трепаться языком от скуки.       Сомнительная характеристика звучала честнее похвалы. В уголке губ промелькнула понимающая улыбка. Лэйн… подозревала, с чем связался отец. Когда работа резко становится табуированной темой за ужином, то не остаётся никаких иных вариантов для размышлений.       Крючок, на который неосторожно напоролся с подачи правительства. С ними ведь всегда ведутся короткие разговоры, оканчивающиеся положительным для них ответом. Даже в такую пору. Даже в грёбаную катастрофу, отбирающую у человека любое право выбора.       — Эта вещь была найдена в бывшем Иерусалиме, — Донован достала из ящика громоздкую книгу с потрёпанной обложкой и треснутым корешком.       Осторожным, почти что материнским прикосновением, она положила её перед Лэйн, смахнув пару незначительных пылинок с неразборчивого названия.       — Присмотрись внимательно, — посоветовала, наклонившись к её левому плечу. — Какие чувства вызывает у тебя книга? Можешь спокойно полистать, если хочешь.       Подобные чаще всего содержались в библиотеках за толстым слоем бронебойного закалённого стекла. И, как минимум, ещё одним уровнем защиты в виде сейфового замка. Лэйн поняла это сразу, едва взглянув на потёртый корешок с вырезанными на нём символами. Поведение профессора и таинственность, пронизывающая её речи, стали лишь подтверждением догадки.       — Мне нужно, чтобы ты перевела всё от корки до корки, — наконец призналась Донован, подойдя к хрустальному графину, заполненному прозрачной жидкостью. — Разумеется, у тебя будут… помощники.       — Что это за книга? — спросила Лэйн, не спеша открывая её и подсознательно чувствуя, что за разворотом кроется лишь подобие беды. Пока настоящая таилась в ожидании меж страниц.       — Апокалипсиса, — профессор жадно отпила, повернувшись к ней спиной. — Последний криптограф, который занимался переводом, умер от лихорадки. Он успел перевести только название… за три месяца работы.       Отчего-то ей захотелось мгновенно уйти, вымыв руки в спирте. Это не походило на иррациональную слабость или испуг, вызванный тревогой, но Лэйн просто… не желала додумывать, что повлекло за собой лихорадку. Ни разу за прошедшие минуты.       Не то чтобы Лэйн в совершенстве владела навыками криптографа, чтобы дать согласие.       Но едва ли женщина напротив имела привычку принимать отказы.       Она всмотрелась в помятый корешок, пытаясь понять, во что влип отец. Обыкновенная кожаная обложка не выглядела так, словно прятала секреты, влекущие смерть. Но ведь это и грозило стать большой ошибкой — поверить внешнему, не думая, на каком обороте страницы попадётся торчащая из бумаги ядовитая игла.       Шифры редко шли сообща с рациональностью, не говоря уже о… стремительности мгновения. Они не терпели ни того, ни другого. Лэйн не удивилась, услышав весть о другом криптографе и результатах его работы. Размытые реагентами буквы почти не составляли вразумительного слова. Ей приходилось работать и с более испорченными материалами, но над ней не тяготело невообразимое требование быть быстрее.       Потому небрежный тон Донован был одним из тех первых сигналов, что вжимают тормозную клавишу в рассудке. Лэйн не прикоснулась к шершавым страницам, оставив книгу нетронутой. Представив, в каких муках переводились даже эти несколько символов.       Терпение обходилось Донован в дорогую валюту. Не стоящую в этом мире ни единого талона на еду.       Лэйн приосанилась, прочистила горло перед тем, как заговорить. Профессор, услышав её копошения, вернулась к переговорному столу, нервно уперев ладони в дорогую и лакированную поверхность.       И чувствуя, что дочь глуповатого и безумного учёного возместила всю недоверчивость родительского рода в себе.       — Хочешь воды? — неожиданно предложила Донован, уже наливая щедрую порцию в натёртый граненный стакан.       — Да, пожалуйста.       Красные лодочки, красное дерево мебели. Радужки только чёрные. Впитывающие цвет откуда-то из недр души, если той нашлось место в ровных швах классического брючного костюма.       — Что в ней такого? — Лэйн кивнула на книгу, приподняв брови.       — Именно поэтому ты и сидишь здесь, — сквозь стиснутые челюсти раздраженно ответила Донован. —Лэйн, отставить глупые вопросы. Я… не могу разгласить всю информацию. Пока не могу. Как только ты станешь частью «Посмертия», получишь ответы.       — Почему вы так уверены, что расшифровка предыдущего криптографа верная? — не унимаясь, продолжила Лэйн. Шла на ощупь. До той самой грани в виде побелевших костяшек Донован. — Я должна понимать, с чем мне предстоит работать. Разве нет?       — У нас есть надежные источники. Не криптографы, конечно, но тоже отличный ресурс. Правда, не слишком разговорчивый.       — А… если я откажусь? — прозвучало мгновенно. В той самой быстрой безотчетной манере.       Лэйн даже взгляд не отвела, чтобы разглядеть то, как дружелюбие Донован стирается в мелкую крошку, плавающую на дне стакана. Вода как раз отдавала сладким яблочным привкусом.       Но приятное послевкусие не шло ни в какое сравнение с дрогнувшим от перенапряжения уголком губ Донован.       И подсознание её ждало как минимум выстрела в затылок. Как максимум — натянутую ухмылку, предвещающую промывку мозгов чем-то покрепче обязанностей, прописанных в старой Конституции.       Каждый гражданин обязан содействовать обеспечению защиты государства… и всё прочее. Безоговорочно сотрудничать с представителями власти во имя общей благотворной цели… и прочее.       Существовал ли хоть мизерный шанс отделаться парой-тройкой шрамов или, быть может, заключением под стражу после такого? Что угодно, кроме убийства отца, её смерти. И военного фургона у дверей.       Но это было бы слишком… легко. Не подстать лакированным туфлям, впитавшим вероятно кровь недругов.       — Придётся убрать тебя, — необычайно легко заявила Донован, не поведя ни единым мускулом своего лица. Маски. Слепленной из остатков уцелевшей человечности. — И твоего отца. Хотя я бы предпочла другой порядок.       Выстрелило. Чуть правее сердца. Так ожидаемо, что Лэйн лишь горько усмехнулась, оценив неподдельное торжество в голосе профессора

***

      Ротков. Настоящее.       Тонкий слой пудры покрывал незначительные неровности, придавая лицу более здоровый оттенок. Лэйн отбивала кожу у губ миниатюрной подушечкой, кажется, минуты две, добиваясь совершенного тона, но так и не видя значительных изменений.       Тёплый свет вкрученных в зеркало лампочек освещал лишь половину общей спальни. В закрытое окно рвался ветер, истошно дёргая скрипучие ставни. Мрачная обстановка оголённых стен, разворошённых ящиков и разбросанной одежды не прибавляла не то чтобы вдохновение.              Она отнимала терпение. В преддверии знаменательного выступления на главной площади.       Недосказанность душила. Прижигала голосовые связки, отчего на обратном пути домой Лэйн почти не разговаривала с генералом, молча дав понять, что ответа стоит подождать. И плевать, если ему не нравилось подобное положение. Ускорив шаг, она практически бежала по заметённым снегом дорожкам, глуповато надеясь остаться одной хотя бы в эти часы подготовки. Не за тем, чтобы выплеснуть уже гноившееся в ней напряжение, разбив какую-нибудь статуэтку из старого мира.       Ей хотелось собраться с мыслями, что беспорядочно метались по черепу, отнимая покой. Отнимая собранность. Пуская тремор в одеревеневшие пальцы, отчего Лэйн приходилось вбивать пудру в кожу так, словно без неё Матерь Рея бы не допустила её до выступления.       — Вы хотели задать вопрос, — припомнила она генералу, бесцеремонно разглядывавшему книги на полке Киры.       Раздражение, вызванное его осторожностью, донимало. Оно так не вязалось с тем ранним утром, в которое Лэйн переступила порог спальни, больше не принадлежавшей ей. Всё в ней было чужим. Облапанным. Погружённым в хаос.       — Да, меня интересует, куда пропал отчётный список участников «Посмертия», — озадачился Дмитрий, даже не обернувшись на звук её нервного смешка. — Каждый подписанный тобой документ отправлялся копией в «Адам». Двадцать… — он прижал к губам указательный палец, вспоминая, — шестого сентября, кажется. Два экземпляра.       Посмертие.       Лэйн громко сглотнула, безвольно опустив ладонь с подушечкой. От упоминания названия нейроны словно перемкнуло. Выжгло в воспоминаниях, эхом прокатившихся по сознанию.       И он это разглядел.       То призрачное, что стянуло её эмоции в один узел отчаяния. Тихого, совсем непримечательного, если не вглядеться. Не помог даже моргающий свет нескольких лампочек.       Её словно оголило. Настолько прямо смотрел Дмитрий, что кожу пронзило ощущением неловкости. Лэйн оставалось только подыграть, сделав вид, что ни один из её козырей не упал рубашкой вниз.       — Почему ты жива? — спросил он, так забывчиво и глухо, в ответе её не нуждаясь. — От базы не осталось ни куска. Взрывная волна должна была похоронить тебя под снегом.       И похоронила. Наверное, это следовало считать великим счастьем — разрывающее от боли тело в красном примятом снегу. Живое тело. Покромсанное громким взрывом. У остальных ведь не было даже и этого, верно?       Часть её психики точно осталась под толщей льда. Как размен. Хочешь жить — плати достойно.       — Удача промахнулась, — Лэйн вернула внимание к отражению, замечая проступившие алые пятна на щеках. — Такое бывает, когда засматриваешься.       — А было на что?       Лэйн не могла с уверенностью заявить, что удача ежедневно видела громадные разломы, дышащие огнём и гибелью, чтобы не удивиться. После него взрыв двухэтажного здания, подскочившего буквально в воздух, ощущался как нечто… блеклое. Незначительное.       — Спроси вы меня на несколько лет раньше, я бы ответила, — Лэйн несколько напряжённо дёрнула колпачок туши, глядя на стёртые буквы названия. — Знаете, это странное чувство… выживать, когда другие разделили одну общую могилу. Все три года я жила под грузом вины, генерал, — она смочила слюной полузасохшую щёточку. Косметика в Роткове доставалась ценой дрожи в коленях. — Я не хочу больше задаваться лишними вопросами. Мне хватило… той контузии и переломов, чтобы зарубить на носу, что некоторые темы не стоит поднимать.       Особенно, если они давно покрывали дно реки и заваленные обломками тоннели. Хотя один из них, проходивший под Ротковым, был в относительной сохранности. Лэйн проверяла пару месяцев назад. Довольно быстро передумала идти дальше.       От темноты, покрывающей кривые земляные стены, тянуло смрадом. И прошлым. Холодным, почти как снег на треснувшем льду.       — Это ты так решила, — Дмитрий сел на её кровать, смяв под собой старое одеяло. Поднявшийся шорох, больше похожий на звук скомканной в ладони бумаги, заставил обоих замереть.       И если бы не девичий хохот, разразившийся в коридоре вместе со словами «К чёрту эти сочинения», он бы так и порвал, кажется, голыми руками одеяло. По каждой нитке. Пока не нашёл бы очередной спусковой крючок из её прошлого. Заляпанный кровью. Едва не сломанный.       — «Адам» счёл, что прошло достаточно времени и пора начинать расследование, — продолжил Дмитрий, мазнув неопределенным взглядом по шраму на её кисти. — Тебе не повезло, что по твою душу отправили меня. Твои секреты слишком громко дышат.       — Они есть у всех, — фыркнула Лэйн, поджав одну ногу к груди. — Ваши не слишком-то боятся быть обнаруженными. Все мы знаем, к чему это приводит.       Кира ещё не вернулась, хотя до представления оставалось меньше четырёх часов. Её сторона пустовала. Прибранная: с заправленной постелью, начищенными до блеска полками и сложенными в стопку тетрадями на крохотном столе. В преддверии выступлений она не жалела энергии, разбрасывая вещи в поиске более идеального наряда для похода в театр. Привычка из старого мира. Выделявшая Киру из всего Роткова.       Матерь Рея не исключила её из состава. Кира должна была сыграть Еву. Её первая серьёзная роль. А в спальне так и царствовал порядок. Безмятежный, убивающий в Лэйн всякую надежду.       — К победе. — полувопросительно уточнил Дмитрий, поймав её взор в отражении. — Охота учит правильно расставлять ловушки. Знаешь, мои силки никогда не пустовали.       — Мелкая дичь на то и мелкая, что неопытна и легко ловится, — закрыв ящик столика, усмехнулась Лэйн. — Отец учил меня охотиться, генерал. Зимы в Роткове никогда не бывали сытными. Так что кое-что я всё же понимаю в охоте.       Задвинув стул, она прошлась к невысокому шкафу и выудила из него стандартный набор одежды: выцветшие джинсы и водолазку, выкупленные у торговцев за пару билетов на пьесу. Биение настенных часов неизменно возвращало её к обезличенной прихожей и голосу Донован, гниющему в жилке на запястье.       Даже дышать стало труднее. Но дело было совсем не в часах и призрачном давлении профессора.       — Далеко не всё, раз продолжаешь прятать тайны в бытовые вещи, — Дмитрий встал следом, перегородив свет лампочек. — И это после того, как твою комнату обчистили с десяток людей.       — То, что вы нашли, ни о чём не говорит, — смело осадила его Лэйн, резко повернувшись. Темнота в этот раз прильнула к ней, сделав пылающее от жара лицо восковым. Невинным. Совсем как у жертв, оказавшихся палачами. — Записи были обнаружены после крушения. Кто их туда спрятал, я не имею ни малейшего понятия. Переройте библиотеку, раз хотите найти ответы.       — И тебя не смущало, что количество страниц в книге отличается от содержания? Ты хоть раз листала её полностью? — едко поинтересовался Дмитрий, расстегнув ремешок воротника. Тепло чугунных батарей уже не согревало. Опаляло. Сжигало воздух между ними. — Как так вышло, что ты не уберегла единственное связующее нас и бессмертных доказательство, криптограф?       Тон его сквозил подозрением. Лэйн с удивлением заметила, что привыкла к нему. Всего-то за пару встреч. Будто бы слышала его не первый год жизни.       — Я ничем вам не обязана, — процедила она, сжав кулаки за спиной. — Вы не мой генерал, чтобы я перед вами отчитывалась за каждую допущенную ошибку. Ответы, которые вы требуете, стоят чуть больше, чем угрозы и моя выпотрошенная спальня. Их не получить просто разгромив мой дом и приставив нож к моему горлу! — гневно бросила Лэйн, махнув рукой на голый кусок стены.       Дмитрий приблизился, схватив её за челюсть. Лэйн вдоха сделать не успела. Корчилась, пытаясь выбраться из хватки, от которой с треском рвалось самообладание. Дистанция с ним всегда превращалась в синяки на её теле и очередную лекарственную мазь на порезе.       — Если ты забыла, я тебе напомню, — ощетинился он, едва не встряхнув её от раздражения. — Ты осталась единственной, кто может объяснить, что произошло в «Сибири» и куда делась книга.       — Не припомню, чтобы Донован умерла, — прохрипела Лэйн. — Если вы из «Адама», то почему не узнали у неё? Или может дело в том, что боитесь пулю в башку получить? — криво ухмыльнувшись, предположила она. — Ведь с такими, как Донован, не поговоришь на языке насилия, правда?       Ей определенно удалось задеть его. Потому что болезненное касание перестало быть терпимым, а челюсть вмиг стянуло спазмом. Лэйн замычала, бессмысленно царапая его запястье. Её ирония оседала на его языке горечью, если не сразу кислотой. Но зато оберегала на каких-то пару секунд, делая из неё не просто слабое посмешище. Физическую слабость компенсировали умом.       Или несколькими саркастичными смешками и ложью, вплетённой в основание глотки.       — Всего лишь пытаюсь понять, почему мой отец умер, а ты осталась жива, — честно признался Дмитрий утихшим голосом, не смещая пальцев у уголков её губ.       И это прозвучало так, словно в ней не было ничего… ценного. Абсолютно. Лишь кости, обтянутые кожей, да пустота в голубых радужках. Таким образом отзывались о расходных материалах, в последствии оказывающихся между мусорными завалами. Но только не о живых людях.       И физическая боль мгновенно улеглась. Лэйн её почувствовала всего на секунд десять. После была злость. Незаметная. Уничтожившая её, кажется, с первого мгновения.       Ещё хуже было проникнуться его причиной. Та взяла своё, успев вмазаться на скорости в её душу. Спрятаться там, где-то между прутьями ребёр. Лэйн знала, что в последствии будет болеть. Вспыхнет в самый неожиданный момент.       — Говорю же, удача промахнулась, — выплюнула она, наконец освободившись от его хватки. И сгорев в чувстве, похожем на ненависть. Но той ещё не доставало нескольких его уничижительных взглядов и слов. — Воюйте с ней, генерал, если хотите от меня избавиться.       Тишину разрезал щелчок затвора. Холодное дуло упёрлось в её щеку, смазав пудру.       — Вот, что поможет мне от тебя избавиться, — отсёк Дмитрий, задев пальцем масляный крючок. — Все мы мешок с костями и мясом. Смерти плевать, кого забирать на этот раз.       Она выдохнула, отвернув голову. В скатившейся слезе было ярости больше, чем в молчании.

***

      Уцелевший округ Вашингтон. Пять лет назад.       — Тебе сделают пропуск уровня B. Получишь уже завтра.        Глухому биению сердца аккомпанировал стук острых шпилек, разносящийся по длинному лестничному пролёту. От него невозможно было укрыться. Непрекращающийся грохот мыслей затих, стоило Донован, переодетую в лодочки, позвать Лэйн за собой.       — Ты сможешь спускаться до минус второго этажа, — профессор не сбавляла шаг, чуть ли не перепрыгивая через две ступени вниз. — Сейчас хочу познакомиться тебя кое с кем… Это не займет много времени. Генерал Ллойд обязательно проведёт тебе экскурсию по базе.       Лестница всё не кончалась, хотя они прошли как минимум три этажа вниз. Лэйн потрясывало, вероятно от холода, нежели от страха. Лёгкая толстовка на плечах не грела. Воздух в помещении словно охлаждался холодильными генераторами или чем-то похожим.       Хотя вполне возможно, что они были уже как пару метров под землей.       — Ты притихла, — подметила Донован. Лэйн в очередной раз содрогнулась, когда набойка каблука резанула по ступени, создав мерзкий звук. — Передумала?       Почему-то это не звучало утешительно. Будто повели сладостью над распахнутым капканом.       — Нет, — соврала Лэйн, придав голосу бодрости. — Как выглядит Сибирь? — спросила она, лишь бы перебить чем угодно стук шпилек в замкнутом пространстве. Даже самодовольным тоном Донован.       Та оживилась, что-то бормотнув под нос. Сколько ещё им оставалось пролётов?        — О, базу отстроили недавно, — мечтательно вздохнула профессор. — Всё началось с того, что трое наших разведчиков направлялись на встречу с Орденом, но заблудились. Леса Сибири… редкостная вещь, — зловеще протянула Донован. — Такую не забудешь. Особенно, зимой.       — Орден? — Лэйн постаралась не греметь радостью, когда бесконечная лестница прервалась на ковровом покрытии.       Книга лежала в рюкзаке, который Лэйн осторожно несла в руке, не осмелившись надеть его на спину. Донован так просто вручила ей древний артефакт, хохотнув что-то про взрывоопасность.       — Всё время забываю, что ты ещё многое не знаешь, — щёлкнув пальцами, возмутилась себе же Донован. — Мы почти пришли. Возможно, после этого ты о многом догадаешься.       Лэйн подумала, что это, кем или чем оно бы ни было, несло опасность, раз находилось под самой землёй. В тотальном уединении. Почти как те самые преступники-рецидивисты, насиловавшие всё, на чём стоял прежний мир.       Они прошли несколько тяжёлых бронированных дверей с двухступенчатой защитой в виде шифровых замков. Тонкие пальцы Донован беспрепятственно скользили по электронной поверхности на каждом препятствии. Она была тут не раз. Возможно, приходила каждый день просто чтобы насладиться эхом собственных туфель.       Лэйн хотелось обратно в ту комнату, освещённую солнечными лучами. От неестественно-яркого света потолочных ламп рябило в глазах. Казалось, что если Донован сейчас повернётся, то увидит все её сомнения, въевшиеся в каждую мышцу лица. Оно не выглядело беззаботным. А лишние вопросы могли спровоцировать приступ удушливой паники.       Она согласилась. Но не из искренних побуждений.       И последствия грянули быстрее. В виде участившегося дыхания и панического страха за ничего не подозревающего отца. — Айзек здорово рискнул, поставив на тебя. — Дойдя до двери, запертой очередным электронным замком, заявила Донован. Словно желала донести до неё всю обречённость, семенившую кое-как следом. — Обычно я к нему не прислушиваюсь. Но здесь он так… воодушевлённо рекомендовал свою дочь, что я призадумалась.       — И как? Не разочаровались?       Донован впервые развернулась, посмотрев на неё почти что с жалостью.       — Нисколько.       Сердце на мгновение замерло от вида продолговатых трещин в серых настенных панелях. Они петляли, разрываясь вмятинами, оторванными кусками железа и обугленными следами по всему коридору. С потолка свисали пучки проводов, наспех заклеенных синей лентой. Стерильность и порядок пройденных коридоров резко исчезли. Осталось нечто нечеловеческое и безумное. Хаос. Животное бы такого не сотворило.       — Наш первый лот! — с придыханием произнесла Донован, бесстрашно переступив покорёженный металлический порог.       Низкие расцарапанные потолки бросились в глаза мгновенно, как только скрипнули механизмы и плита отъехала в сторону.       Явив ей один из тех кошмаров, что позже вгрызался в её сны, преследуя до самого рассвета. На протяжении всех трёх лет. Каждый. Проклятый. День.       Здесь было жарко. Контраст температур ударил по сознанию, и без того пораженному от разрушившихся принципов. Лэйн не торопилась заходить, оставаясь за чертой. Символически. Почти не веря горячим частицам воздуха, пропитанным вонью химических веществ.       — Мы до сих пор не определились, как его назвать, — чуть ли не в припадке экстаза говорила Донован, всё кружа вокруг… клетки. Прозрачной. С толстыми непробиваемыми стенками. — Ну, проходи, что стоишь там?       Мириады трубок с переливающимися в них жидкостями впивались в худое полуобнажённое тело. Они проходили сквозь узкие отверстия внутрь. А начинались у самых стен, заставленных лабораторными столами с кипящими на них котелками.       От испарений резко запершило в горле. Лэйн прижала рукав кофты к носу и рту рефлекторно. Глаза начало щипать, отчего мир вокруг размывался. Превращался в раскалённый прямоугольник.       — Один из твоих помощников в переводе книги! — вытянув руку, представила Донован крылатое существо. Её будто бы не брали никакие испарения и аномальный жар, испепеляющий лёгкие на выдохе. — Сам… ангел. Во плоти.       Лэйн бы засмеялась, не замыкай её горло странное удушье. Фанатичный возглас Донован истлел у самого потолка, насыщенного паром. Так и не долетев до девушки у самого выхода.       Слезливый взгляд искал подвоха, театральных плакатов или листовок с репликами, но находил только пентаграмму, нарисованную смолью, ампулы с зелёным веществом и разбросанные по столам хирургические предметы. Использованные перчатки лежали у заполненного мусорного ведра.       И это была лишь часть комнаты.       А Донован смотрела на… существо, как на самое настоящее божество, не скрывая благоговейного восторга. Пряча в тесной, закупоренной клетке без вентиляции. Под метрами промозглой земли в оглушительном одиночестве. Пичкая неизвестными препаратами, проходившими в его тело через открытые раны.       Профессор бы не стала восхищаться смертными. Только не теми, что ныне ходили по уцелевшим материкам.       Лэйн едва на пол не рухнула, вцепившись пальцами в один из шкафов?.. Она не знала, что окружало её по обе стороны, глядя лишь вперёд. Парализовано. Без осознания, во что вляпалась, стремясь защитить безрассудного отца.       — Боже… — прошептала она, задержав выдох на самом кончике языка. На секунду поверив, что безвольные крылья в самом деле не были декорацией из игры и её рассудок не затуманился галлюциногенными веществами, попавшими через носоглотку.       Это мгновение растянулось на долгие годы, запомнившись как точка невозврата. Вклинилось в подкорки мозга вместе с видом бензопилы с застрявшими в ней кусками белых перьев.       — Это самый настоящий бессмертный, — восхищённо выпалила Донован, расхаживая по небольшому и свободному отрезку комнаты. — Сама не поверила, когда увидела в первый раз.       — К-как?.. — поражённо спросила Лэйн. Всё-таки присев на корточки. Не выдержав веса навалившейся реальности.       Донован осторожно извлекла из открытого сейфа ампулу, взбив в ней прозрачную вязкую жидкость, что вмиг обрела кислотно-зеленоватый оттенок.       — Мы начали разрабатывать оружие против них ещё в тот день, когда эти твари объявились и погрузили целый город в кровавый хаос, — объяснила профессор, наступив на ещё одно белое перо, кажется, выдернутое из крыльев. — Ты могла не знать об этом. На тот момент радио и телевидение не работало. Пробовали все виды ядовитых компонентов, транквилизаторы… ты даже представить не сможешь, сколько церквей лишилось книг в тот период.       Юноша не шевелился. Лэйн всмотрелась в обрубки его крыльев, заляпанных той же смолью, что и на полу. До сих пор не веря, что не съехала с катушек, надышавшись химозной смесью.       — Пока мы научились лишать их сознания всего на четыре минуты, — договорила Донован, протянув Лэйн ампулу. — Это он нам сказал название книги.       Четыре минуты.       Лэйн дёрнулась, когда его правое крыло резко ударилось в стенку. Из чего бы его не слепили, оно даже не треснуло. Не поцарапалось от вываливающихся хрящей.       — В Сибири мы хотим понять, что они такое и как ними управлять, — профессор вернула ампулу на место, не сводя глаз с подрагивающих мышц мужской спины. — Книга Апокалипсиса один из способов узнать чуточку больше. Понимаешь, Лэйн?       Она присела напротив неё, загородив клетку. Взглянула так по-матерински, проведя ласково пальцами по побледневшей, покрытой испариной пота, коже. Лэйн это прикосновение почти не ощутила. Её сдавило ужасом. Голосовые связки словно оборвало от шёпота.       — Поэтому я надеюсь на тебя, — склонив голову на бок, тихо произнесла Донован. Сокровенно. Словно это была их первая тайна. — Весь мир надеется на тебя, Лэйн.       Она повторяла её имя так часто, будто стремясь сделать из него молитву. Но для Лэйн оно быстро превратилось в проклятье.

***

      Ротков. Настоящее.       Сквозь плотные красные кулисы внутрь гримёрной попадал нарастающий шум зрительного зала. Восторженные и полные томительного предвкушения речи, звон бокалов, шуршание платьев и смех.       — Не забывайте про плечи! — наставляла Матерь Рея, быстро перемещаясь между девушками и проверяя прочность пучков на макушке. — Увижу, что хоть одна из вас забывает тянуть носок, вылуплю розгами!       Каждая помогала другой завязывать корсет. Платья отличались лишь цветом длинной полупрозрачной юбки. Лэйн сомневалась, что кто-то из зрителей всерьёз заметит отличие в белёсых лицах, покрытых щедрым слоем пудры. Только если с первого ряда, подняв голову в неудобном положении…       Её пальцы всё не могли нащупать проём для ленты. Зеркало, обведённое подсветкой, глумилось над ней, не помогая разобраться со шнуровкой. Ногти беспомощно скребли по ажурной белоснежной ткани. Обычно, они с Кирой помогали друг другу. Её пускали в гримёрную лишь для этого, после чего Рея выпускала её в зал занять два почётных кресла в центральном ряду.       В этот день Кира не должна была прятаться среди зрителей. Но она не появилась ни в спальне, ни по пути в театр, позволяя тошнотворному и непривычному одиночеству вгрызаться в Лэйн. Ни единого целого куска не оставляя.       Казалось, скажи ей кто слово, и дрожь в руках перерастёт во что-то более судорожное и безумное. И, скорее, отчаянное.       — Лэйн, что ты там всё возишься… — запричитала Рея, громко топая по направлению к ней.       Она надеялась, что её голубые радужки не выглядят слишком неестественно на фоне покрасневших от слёз белков. После ухода Дмитрия, Лэйн растирала лицо мылом до тех пор, пока то не попало в глаза и не выжгло, кажется, наполовину склеры.        Последовавшие слёзы были нормальной реакцией организма. Ожидаемой. Тело всего лишь хотело избавиться от недуга, выжравшего весь остаток дофамина. Лэйн не терпела таких внезапных выходок, начав сопротивляться всему, что рвалось наружу вместе с участившимися всхлипами.       Ей легче было броситься к очередной пушке и испытать судьбу снова. Сделать всё, лишь бы не оставаться один на один с гремящим внутри ребёр бессилием. Вязким таким. Почти смертельным.       — Для первой женщины Господа ты выглядишь слишком опечаленной, — Рея мягко поправила её корсет, принявшись зашнуровывать ленты. — Что-то случилось?       Заученные движения разбегались в памяти. Лэйн взяла сценарий, написанный от руки, чтобы вчитаться в сюжетные строки. Ей полагалось падать. Стать злом, стёртым церковью во имя мира.       — Не говорите такого при отце Аврааме, он вас съест живьём, — усмехнулась она, облизнув нижнюю губу.       — Тот факт, что ему не нравится Лилит, не значит, что её не существовало при Адаме, — своенравно заявила Рея, слегка опустившись. — Я в первую очередь драматург. Была им.              Тонкие, подкрашенные простым карандашом брови взметнулись вверх. Лэйн изумилась, позабыв о прочитанном. Обернулась, не ожидав откровенностей от Матери. Женщина хитро улыбнулась, махнув рукой, мол, нечего таращиться.       — Я не просто так не рассказываю, какой была моя жизнь до Роткова, — силком развернув Лэйн обратно, она продолжила завязывать узлы. — Сцене нужны чувства, овации, недосказанности. И только в последнюю очередь — историческая достоверность.       Дверь гримёрной отворилась, впустив порыв холодного ветра. Девушки съежились, но не прекратили смеяться и обсуждать некоторых чудаковатых прихожан. Лэйн поправила складки чёрной юбки. Единственной во всей группе. Лилит бы устыдилась носить светлые тона.       — Поэтому меня мало волнует, что там подумает Авраам, — заявила Рея, закончив затягивать узлы. — Ну-ка, покружись. Превосходно. Немедленно найдите мне красную гуашь! — прикрикнула она на всех, мгновенно перебив шум разговоров.       Лэйн судорожно выдохнула, подтянув потуже тонкую лямку на левом плече. Она выступала не раз, кажется, изучив сцену по миллиметру ещё в детстве. Настолько предалась искусству, чуждому рассудку, что стала тут своей. Но когда тело перестаёт выполнять одни и те же связки движений на протяжении многих лет, не остаётся никаких других вариантов, кроме смятения. В каждом шаге. В каждом выдохе.       — Подкрась губы, — приказала Рея, всучив ей кисточку и красную баночку. — Не сильно. Ты должна быть противоположностью Евы. Девочки, три минуты до выхода!       Едва ли Кире шла эта роль. Изображать покорность, лёгкость и святость. Ей бы подошла свирепость, смазанные акварелью веки и тёмный корсет, расшитый искусственными драгоценными камнями. Но не белый подол, навевающий холода не меньше, чем выпавший снег.       Вероятно, именно поэтому Кира смотрела на Лэйн так, словно она насильно содрала её призвание. Вместе с кожей и кровоточащими жилами. Оставив лишь пару-тройку дешёвых штрихов из образа, будто бы объедки.