Антитеза

      Эти сны не отпускали Франа всё то время, что он лежал без сознания после взрыва в лаборатории. Пустошь и Центр в них мешались, наслаивались друг на друга, пока не становились единым целым. Фран блуждал по ним, не в силах выбраться, и наблюдал осколки жизней, которых никогда не знал.       В одно время он был тощим долговязым ребенком, одетым в лохмотья и игравшим с камешками в серой пустошной земле. Ветер гудел в трещинах в стенах глинобитных домиков вокруг, стучал ставнями, трепал светлые до белизны волосы, мягкие и потому щекотавшие лоб и плечи. За окном дома, у которого он сидел, — Фран откуда-то точно знал, что это его дом — бродила, гремя посудой, женщина. Иногда она выглядывала на улицу, и тогда мальчик поднимал голову, чтобы подарить ей улыбку и показать чумазое лицо и пальцы, под которыми складывались и рассыпались башенки и фигурки, строились жизни и решались судьбы. Женщина улыбалась ему в ответ, отчего её карие глаза словно начинали сиять, говорила, что скоро время обеда и отец вернётся с поля поесть с ними, и исчезала в доме, чтобы вновь начать греметь посудой.       В другие дни он был собой — бойцом Варии, жилистым и вечно напряжённым. Пальцы тяготили кольца, — одно на правой руке, а второе на левой, холодившее до самого локтя — а зелёные волосы топорщились в разные стороны, как он ни пытался их приглаживать. Вокруг к куполу, повторявшему ночное небо за его пределами, тянулись центровские небоскрёбы — серые, увешанные неоновыми вывесками, смотревшие за ним множеством стёкол. Юноша шёл по знакомой улице, пиная попавшую под ногу бумажку, и лениво осматривался. Вокруг не было никого, и только за спиной Фран слышал тихие шаги. Знакомые. Хотелось повернуться, убедиться, увидеть и его посреди родных улиц, поверить в сказку наяву… Но другой Фран этого не хотел. Он шёл, не оборачиваясь, и лишь иногда то ускорялся, то замедлялся, не позволяя следовавшему за ним человеку преодолеть разделявшее их расстояние. Играл, как Потрошитель играл с ним.       Оба сна заканчивались одинаковой картиной разрушения. Мир враз мерк, менял очертания и из сказки превращался в кошмар.       Мир мальчика разрушался стремительно. Он оказывался один, а дом его становился обителью смерти — из-за разбитых ставен начинало тянуть гнилью, глиняные стены покрывали кровь и следы когтей. Небеса темнели, и ливень смывал остатки прекрасных дней — узкую дорожку, у которой ребенок играл, следы на ней, фигурки из грязи, украшенные пёстрыми тряпками, рисунки на стенах опустевшего дома, когда-то бывшего его. Мальчик, шатаясь и запинаясь, уходил прочь. Дождь поливал его, садня рассечённое плечо. Волосы липли ко лбу, щекам, шее, но больше не щекотали кожу. Мокрая насквозь одежда холодила и без того покрытую мурашками кожу. Мальчик не плакал, но Фран чувствовал абсолютное опустошение в том, как он едва-едва шевелил губами, словно мантру повторяя «один, один, один», и как потирал дрожавшие ладони друг о друга. И когда казалось, что хуже стать не могло, в голове раздавался знакомый голос… «Идём со мной», — манил он из-за грани реального, уводя от опустевших домов. — «Я подарю тебе мир, о которым ты мечтаешь, а ты станешь моим воплощением». И мальчик верил. Шёл за голосом в темневшую за стенами домов пустошь, чтобы исчезнуть в ней.       Мир Франа осыпался разбитым стеклом. Ночь сменялась днём, полыхавшим так, что кожу жгло, словно её вновь коснулось пламя. Дома вокруг складывались, превращаясь в пыль и пепел, стоило ему только сделать шаг. Разбитый купол нависал над головой, и небо за его пределами светилось цветами пламени. Он шёл по улицам, заваленным трупами в центровских одеждах. Глаза пекло, из носа на ворот рубашки капала кровь, а ноги едва слушались. Тело казалось слишком лёгким, незнакомым, чужим даже, словно и не его. Зелёные волосы липли к мокрым от слёз щекам. Крик звенел в горле, но вместо него с губ срывалась мольба охваченным огнём небесам: «верни, верни его, отпусти меня, верни, верни». Пальцы левой руки тяготили кольца Ада — холодные, словно снег, отгонявшие даже жар крови на ладонях. Фран шёл, и эхо его голоса гудело среди опустевших домов и улиц. Его голос из-за грани не спасал. Юноша так и уходил в пламя, уничтожавшее Центр, словно растворяясь в нём. Или, скорее, становясь им… Обращаясь ещё одним всполохом, вечно менявшим цвет и поглощавшим мир вокруг.       Чем дольше Фран видел эти сны, тем больше желал сбежать от них. Жизнь там казалась мечтой, пока не разбивалась вдребезги. Они дарили надежду и оставляли горечь разочарования. Они успокаивали и погружали в чистый ужас, от которого не получалось даже отвернуться. Смех пламени звучал на грани сознания — иллюзия, отголосок прошлого, который он сам себе надумал, но до того реальный, что хотелось кричать. Снова и снова, день за днём, словно в этом было больше смысла, чем в просто горячечном бреде.       Наверное, поэтому Фран едва не выдохнул облегчённое «слава пустошам», когда открыл глаза и увидел перед собой не улицы Центра или домик в забытом всем светом городке, а потолок какой-то комнаты. И на этот раз его даже не терзала боль. Юноша настолько этому обрадовался, что даже не стал осматриваться и первым делом попытался приподняться… Чтобы наткнуться на тяжёлый взгляд Мукуро, замершего в изножье его кровати, и грозное:       — Лягушка, лежать, — от Бельфегора, сидевшего на стуле рядом.       — Я не собака, Бел-семпай, таких команд не понимаю, — прохрипел Фран, впрочем, на самом деле упав обратно на подушку.       Выбора у него все равно не было. Боль отступила, но вместо неё появилась другая трудность — провода, подключенные к аппарату рядом с кроватью и опутавшие его с ног до головы. Кажется, он оказался в госпитале. Судя по виду, Вонголы. Стоило расслабиться и выдохнуть. Ещё бы после даже такого скромного шума дверь в палату не открылась и в неё не заглянул мужчина в костюме Вонголы, за спиной которого стеной выросли фигуры десятка очень вооружённых бойцов.       — У вас всё в порядке? — спросил мужчина, остановив взгляд на Фране. — Пациент очнулся?       Остальные бойцы зашушукались. Оружие зазвенело, когда они один за другим подняли его, явно приготовившись отразить атаку. Франу показалось даже, что он увидел всполохи пламени на кольцах…       — Ши-ши-ши, как будто это ваше дело, — огрызнулся Потрошитель, выпрямившись и вытащив из кармана плаща ворох клинков. — А ну вон отсюда. Второй раз предупреждать не стану, сразу всех перережу.       Вонгольцы послушались, но до того неохотно, что Фран сразу понял — не видать ему больше спокойной жизни в пустошах. А стоило ли? Вряд ли. Мало того, что Мукуро рассказал, кто оказался идеальным телом для пламени и что с ним делать, чтобы точно себя обезопасить, так Фран ещё и устроил настоящее шоу в Кратере. Тут стоило ожидать, что его к кровати наручниками прикуют, а по пробуждению затолкают в самый тёмный подвал, чтобы выбить все знания, какие есть.       Кажется, Фран знал, кто спас его от этой участи. Один из них заворчал вслед ушедшим бойцам Вонголы, прервавшись только на зевок, а второй подошёл слева и склонился так, что хвост тёмно-синих волос защекотал пальцы левой ладони. Что удивительно, только с одним кольцом Ада.       — Как себя чувствуешь, ученик? — не очень-то участливо спросил Мукуро, прищурившись.       — Так, словно меня хорошенько накачали препаратами, — протянул Фран, для убедительности дёрнув обожжённым плечом. — Иначе не представляю даже, как вам удалось так быстро меня подлатать. Просыпаться без боли, оказывается, прекрасно.       — Пламя солнца умеет творить чудеса, — чуть спокойнее отозвался Рокудо, выпрямившись. — Особенно если лечения им в очень агрессивной манере добивается ночной кошмар половины пустошей.       — А тебе бы только вякнуть что-то, Рокудо, — отозвался Бельфегор, впрочем, даже взгляда на него не подняв. — Лягушка, полностью ты не оправился. Так что не дёргайся и лежи, неугомонный гадёныш, если не хочешь, чтобы швы на боку разошлись.       — Как очаровательно ты выражаешь заботу, ку-фу-фу, — насмешливо отозвался Рокудо.       Наверное, за это получил бы тот ворох клинков, что не получили вонгольцы, но Фран как был упрямцем, так им и остался. Шумно выдохнув, он ещё раз приподнял голову от подушки и всё же осмотрелся. Запоздалое осознание настигло юношу, когда он понял, что мир взглядом левого глаза казался чуть мутным, словно он смотрел на него через грязное стекло.       — Давайте вы потом поколотите друг друга, — протянул Фран, переведя взгляд с учителя на наставника. — А пока объясните лучше, что с моим глазом. Напомню, что им я определённо видел то, что не должен был.       — Белатри рассказал, можешь не вдаваться в объяснения, — перебил его Мукуро, махнув рукой приподнявшемуся Бельфегору. — Точно хочешь услышать всё сейчас? Ты только очнулся, ученик. Не думаешь, что сейчас не стоит напрягаться?       — Если то, что я видел, не галлюцинация, то нет, не думаю, — выдохнул Фран, подняв здоровую руку и потерев глаз в попытке разогнать муть перед ним.       — Не три, печать размажешь, — одёрнул его Бельфегор, тут же сам рывком отведя руку юноши от лица. — Ши-ши-ши, уже размазал. Неприятность ходячая.       И вправду, на руке Франа остались чёрные разводы, как будто от чернил. Он знал такие. Один раз, когда ходил к мастеру-новичку в тату-салоне, видел. Тогда парень чуть старше него не очень удачно двинул машинкой, оставив не только отвратительный рисунок, но и капли брызнувших во все стороны чернил, которые он размазал лишь больше, сразу проведя по свежему тату полотенцем. Чертовски хорошее воспоминание после видений во снах.       — Вы решили ещё больше моё лицо украсить? — протянул юноша, не зная даже, разозлиться ему или усмехнуться. — Ладно вы, учитель, в ваш вкус я никогда особо не верил, но вы, Бел-семпай? Сами говорили, что я теперь лягушка. Решили ещё больше это закрепить?       — Жаба, ты хоть послушай, что тебе говорят перед тем, как острить не по делу, — пихнул его в локоть Бельфегор, да так, что юношу даже чуть подвинуло. — А лягушкой ты был, есть и останешься, что с тобой не делай.       — Я бы назвал его скорее пиявкой. Кровь и нервы сосёт так же хорошо, — к удивлению Франа поддержал эту остроту Мукуро. — Не размазывая мои труды, ученик, они совсем свежие. Я потратил на них больше двух часов и не хочу переделывать раньше, чем положено.       — А зеркало предложат? Или мне придётся гадать, как я выгляжу? — поддел его Фран, впрочем, приняв ответ и не став тянуть руки к лицу.       К его удивлению, помощь пришла с другой стороны. Бельфегор подхватил с тумбочки у кровати небольшое зеркало — мутное, с разбитым стеклом, но достаточно целое, чтобы юноша сумел рассмотреть себя. Признаться, он ожидал худшего, особенно после того, как пламя потянулось к его глазу и совершенно точно оставило ожоги на щеках. Но особых увечий юноше удалось избежать. Да, его волосы изменили цвет, — и после времени, проведённого без сознания, стали напоминать сплетение зелёных ниток — но ему так шло даже больше. Да, его лицо осунулось, а левый глаз словно помутнел, но и это казалось не таким заметным. Самое важное изменение заключалось в татуировках — небольших треугольниках в уголках глаз.       — Стрелки у вас рисовать получается отлично, — протянул Фран, разглядев художество Мукуро. — Стесняюсь спросить, зачем это нужно? Опять что-то мистическое?       — Угадал, лягушка, — усмехнулся Бельфегор. — С Рокудо иначе не бывает.       — Вам обоим стоит к этому привыкнуть. Мистическое тянется к иллюзионистам, особенно таким неудачливым, как ты, гадкий мальчишка, — усмехнулся Мукуро, кажется, и сам посмеявшись с того, насколько всё же много этого самого «мистического» оказалось в жизни Франа. — Это не главная твоя проблема. Татуировки скорее немного её решают. Считай их частью очень изощрённой печати и очередным своим спасением. Ты, Фран Тесси, очень близко познакомился с пламенем. Не могу сказать, насколько точно, отследить это никому из нас не удалось, но достаточно, чтобы получить связь с ним. Или с производными от него.       При этом Рокудо поднял руку, коснулся щеки под левым глазом и произнёс:       — Мой когда-то был таким же. Видел больше, чем хотелось бы. Контакт с пламенем оставляет последствия. Свой я запечатал так же. Для меня получилось полностью. Для тебя… Что ж, татуировки завязаны на печати, а их ты, гадкий ребёнок, ломаешь до смешного ловко. Так что, скорее всего, и они лишь временное решение.       — Не то чтобы я к этому не привык, но с чего такие обещания? — съязвил Фран, впрочем, скорее от пробившегося сквозь влияние кольца волнения.       Как он ни старался, пламя изгнать полностью не удалось. Оно осталось, пусть и не в том же виде, что прежде. Вспомнилось его «я снова стану тобой»… И от этого слова Мукуро показались только хуже. Контакт с пламенем оставлял последствия, эта печать временная… Так насколько всё же Фран слился с пламенем? Судя по ощущениям в момент взрыва, куда больше, чем ему хотелось.       — Ши-ши-ши, лягух, а ты прислушайся к себе, — усмехнулся Бельфегор, встревожив его только больше. — Никаких изменений не ощущаешь?       — Не то чтобы… — протянул Фран, ещё раз подняв зеркало и взглянув на своё лицо.       — Не на лицо смотри, а на кольцо, — удивительно благодушно подсказал ему Потрошитель.       Фран сначала подумал, что дело опять в кольце Ада. Туда и повернулся. Однако Бельфегор цокнул языком и хлопнул его по правой руке, да так, что ладонь юноши закололо. Это было неприятно, но показательно. В том числе и потому, что Бельфегор ладонь сразу одёрнул и скривился, словно обжёгся.       Хотя почему «словно»? Наверное, он и в самом деле обжёгся, потому что кольцо Франа горело синим пламенем, да настолько ярким, что даже пробивавшийся в палату солнечный свет на его фоне казался тусклым, едва заметным.       — Я не активировал кольцо, — глухо выдохнул юноша скорее для себя, чем для окружавших его людей.       — А тебе больше и не надо, — усмехнулся Бельфегор. — Теперь твоё пламя всегда активно. Это Рокудо его ещё придавил, до этого тебя можно было натурой для религиозных плакатов выпускать.       — Такое пламенного гало я видел лишь раз, скажу честно, — не стал молчать Мукуро, впрочем, помрачнев так, что и без того гадкое чувство в груди Франа стало совсем невыносимым. — Когда Бьякурана посвящали в адепты.       — Мне точно не понравится ответ, но… И что пламя тогда с ним делало? — решил уточнить Фран.       Он думал, что подготовился ко всему ещё давно. Что пустошь приучила его к худшему, дала увериться, что лучшего ждать не стоило, даже если очень хотелось… Но юноша всё равно почувствовал, как сжались в кулаки ладони.       Он знал ответ. И тот был до того мерзким, что левый глаз захотелось вырвать. Пусть останется чернота, пусть придётся носить повязку, лишь бы только избавиться от правды, которую пламя обещало с самого начала их знакомства.       Судя по тому, как поджал губы и вытянулся Бельфегор, Рокудо и ему уже говорил о догадках. А может, и всем остальным. Варии там… Вонголе. Ничего хорошего это не сулило, как и вся эта чёртова история, частью которой Фран стал без своего желания.       — Оно передало ему часть себя, — подтвердил его худшие опасения Мукуро. — Но это не значит, что с тобой оно сделало то же самое. Мы ведь запечатывали его. Возможно, это побочный эффект слияния с кольцами.       — Можете затолкать оптимизм куда поглубже, — выдохнул Фран, с трудом разжав ладони. — Перед запечатыванием у нас с пламенем был очень увлекательный диалог. И оно пообещало, что не уйдёт. Видно, решило и в самом деле остаться. Как часть меня. А что хуже, у него точно есть копия. И я сомневаюсь, что её желания менее разрушительны.       — На добивку, лягушка — копия эта точно не в пустоши, — решил не жалеть его Бельфегор. — Оборудования такого уровня здесь не достать и в помине, если не продаться Центру. А он, как известно, не очень сговорчив.       Франу захотелось опалить Потрошителя пламенем с кольца ещё разок. Не сильно, но так, чтобы он перестал делать и без того отвратительную ситуацию хуже и выглядеть при этом так, словно ничего особенного не произошло. Кажется, тот почувствовал этот гнев во взгляде Франа, потому что шикнул Рокудо:       — Эй, змея подколодная, отвернись.       — Не думаю, что вам это поможет, слух у меня отличный, — закатил глаза Мукуро, впрочем, и в самом деле отвернувшись.       Фран не стал бы сопротивляться даже смотри он во все глаза. А так и вовсе потянулся к Бельфегору, когда тот склонился к нему и в привычной грубой манере поцеловал. Вот такой способ поддержки после болезненного ранения юноше нравился. И ещё больше понравился, когда ладонь Потрошителя легла рядом с его собственной и чуть коснулась пальцев.       — Ты сам сказал, что ничего не закончилось, лягушка, — шепнул он Франу в губы, лишь едва отстранившись. — Расслабляться рано. Хэппи энд — это про центровских сказки, а пустошь даёт только новые испытания.       — Я готов потерпеть, если вы пообещает, что пройдёте их вместе со мной, — в тон ему выдохнул юноша, с трудом удержавшись от желания ещё раз коснуться чужих губ своими.       — Ши-ши-ши, а у меня есть выбор? — усмехнулся Бельфегор, смахнув с щеки Франа зелёную прядку. — Так уж вышло, что я тебя спас, лягушка. И так уж вышло, что перестал об этом жалеть. А раз так, придётся мне и дальше вытаскивать твою задницу из проблем и терпеть твой острый язык.       — Это кто ещё кого вытаскивать из проблем будет, — съязвил Фран, всё же потянувшись к наставнику для нового поцелуя.       И тот снова не отказал. Впрочем, напомнил о своём характере укусом. Не стоило ожидать от Потрошителя нежности. То, что он выдавал сейчас, и так было настоящим чудом. Чудом специально для Франа.       Жаль только, что пустошь не могла быть так же милосердна, как Принц Белатри. Жаль, что ей, похоже, нравилось видеть его страдания больше, чем кому либо ещё.       — Как насчёт закончить и обсудить что-то важное? — напомнил о себе Мукуро, стукнув Бельфегора по плечу иллюзорной веткой, а Франу на голову обрушив такое же полотенце. — Бесконечно рад, что два безумия сошлись, хотя бы на обычных людей не перекинетесь, но давайте подумаем о том, что нам делать дальше.       — Рокудо… — процедил Бельфегор, отстранившись от Франа и снова потянувшись к карману куртки.       — Он прав, Бел-семпай, — неохотно признал Фран, торопливо слизнув каплю крови с нижней губы. — Но думать особо не о чём. Даже будь в пустоши оборудование для создания пламени, им наверняка воспользовались бы культисты. Значит, оно не здесь. А если так, путь у нас один — за стены.       В Центр. Туда, где всё началось. Туда, где другой Фран, очень похожий на того, которого юноша увидел в зеркале, блуждал по разрушавшимся улицам, прося вернуть ему кого-то, и утопал в пламени, как и мир вокруг.       Домой, хотелось сказать юноше. В ад, отозвалось что-то, пока ещё спавшее в нём. И Фран не мог сказать, какое слово показалось ему правильнее.