Антитеза

      Расиэль бежал, как мог, но от возмездия не ушёл. В итоге он и сам, кажется, понял, что тактика «прятаться, пока преследователи не отстанут» не сработала, а потому остановился. Выбрал место боя и условия, в которых он должен был пройти.       Бельфегор и Фран нагнали его к обеду следующего дня. К тому моменту на пустошь покрывалом опустился первый снег: пока ещё лёгкая дымка, он сковал землю льдом и покрыл холмы белизной. Серые облака предвещали буран, а снежинки всё падали и падали, кружа на ставшем сильнее ветру.       Для такой погоды Расиэль выбрал идеальное место — небольшую лощину, окружённую каменистыми склонами, переходившими в первые выступы горного хребта. Сугробы уже покрыли её дно, но ветер выл выше. Не сбивал всполохи алого пламени, особенно заметные на фоне снега и ещё проступавших сквозь него земли и камней. Лишь увидев их на подходах к лощине, Бельфегор активировал собственное пламя, а Фран собрал туманные щиты. Это было лишь отвлечение. Настоящая ловушка начала разворачиваться на склонах, скрытая кружившим снегом.       — Что, братец, я задел твою гордость в том бою? Или ты решил всё же прийти на поклон? — усмехнулся Расиэль, встретив их на дне ущелья.       Кнуты закружили вокруг него, плавя снег и тут же испаряя его. Влажный туман смешался с тем, что создал Фран, чтобы скрыть декорации, что он готовил для этого боя. Расиэль сам делал хуже, но ни капли об этом не задумался. Похоже, не сомневался, кто уйдёт из лощины победителем.       Впрочем, как и Бельфегор.       — Если я за чем и пришёл, Расиэль, так за твоей вшивой шкурой, — усмехнулся он, позволив пламени на плечах вспыхнуть не слабее поднявшихся за спиной брата кнутов. — Ши-ши-ши, надеюсь, ты достаточно насладился этими месяцами? Они станут последними в твоей жалкой жизни.       — О, как ностальгично. Помнится, в прошлый раз ты сказал то же самое, — скривился Расиэль, подняв кнуты ещё выше. — Ще-ще-ще, но я всё ещё жив. А ты, придурок, здесь. Что, мамочка с папочкой не оценили верности долгу? Ах, ну конечно нет, ведь я всегда был приоритетным наследником!       Алыми вспышками кнуты взвились в воздух и накинулись на врагов. Потрошитель тут же ушёл в сторону и отпустил пламя, им приняв удар последовавшего за ним кнута. Фран же отпрыгнул от второго и вылил на него иллюзорной воды. Против пламени урагана это не помогло, но туман стал ещё гуще. Фран укрылся за ним, как за щитом. Расиэль этой потери, кажется, и не заметил, потому что ставший меньше кнут последовал за юношей куда медленнее, чем мог бы. Внимание культиста ушло Бельфегору.       Это тоже была часть плана. И всё же Скуало неплохо оценил врага по одному лишь сходству с Потрошителем.       — Ты? Приоритетный наследник? Ши-ши-ши! — рассмеялся Бельфегор, ещё прикрытый иллюзорным щитом, но и сам ловко уворачивавшийся от бесновавшегося кнута, пытавшегося снова поймать его за ноги. — Если ты кем и был, так тряпкой под ногами отца. Ничтожество, которому никогда не было места в клане!       — А ты так ничего и не понял, мамочкина псина? — цокнул языком Расиэль, не двинувшись с места. — Ну конечно, куда тебе понять. Всю жизнь только одно и видел — мою тень. Никак смириться не мог, что я старше.       Кнут, атаковавший Бельфегора, стал быстрее. Алые искры брызнули в разные стороны, словно фейерверки. Пламя Бельфегора приняло каждую хвостом и кинулось на кнут, заплясало вокруг него, собирая всполохи и становясь больше. Потрошитель же наконец кинул первые клинки в брата. Заставил его всё же сойти с места. От этого тот разозлился только больше. Голос Расиэля дрогнул, когда он крикнул:       — Чёртов упрямец! Слепой идиот, безголовый! Я всё за тебя сделал, а ты чем мне отплатил? Единственный шанс — и тот просрал! Доволен тем, что получил, братец? Доволен тем, чем отплатили родители за мою смерть? Стоило оно того?       Фран не знал этой части истории. Не имело значение, знал он это или нет, потому что Бельфегор, очевидно, ничего не забыл. Юноша почти физически почувствовал, насколько его задела эта фраза. Но, удивительно, Бельфегор сдержался: вместо того, чтобы отбросить план и кинуться на брата со всей яростью, он засмеялся.       Пламя, набравшееся сил, придавило первый кнут к земле и повернулось к противнику. Хвост его взметнулся так высоко к небу, словно хотел дотянуться до облаков. Взмах — и всполохи полетели в Расиэля. Второй кнут принял их на себя. Рывком он скользнул у тела хозяина, собрав искры и кинулся на врага, словно специально замершего перед ним, открытого для удара и даже на него напрашивавшегося.       Пламя кинулось ему наперерез. Треск и грохот разнеслись на всю лощину. На этот раз сбить пламя культисту не удалось — оно осталось на месте, такое же большое и уверенное, как прежде. А затем ещё и отразило хвостом удар первого кнута, попытавшегося настичь Бельфегора, пока его прикрытие отвлеклось. Потрошитель остался нетронут и всё так же надменен.       — Ши-ши-ши, пока ты считался мёртвым, меня все устраивало, — усмехнулся он, развернув веер охваченных пламенем стилетов. — И я буду так же доволен после того, как ты всё же уйдешь в Ад. Передай родителям привет, покажи им, как они ошиблись, выбрав тебя любимчиком!       — Меня? Любимчиком? — насмешливо, но не сдержав рыка выдохнул Расиэль. — Ты ещё больший идиот, чем я думал, если так ничего и не понял за эти десять лет!       Ярость придала ему сил. Кнуты замелькали в воздухе ещё быстрее и яростнее. Искры посыпались на снег, создав ещё больше тумана. Каждый удар порождал треск испарявшейся влаги и взрывал землю, разбрасывая в стороны камешки. На этот раз Бельфегор всё же сошел с места, принявшись уворачиваться от ударов такой мощи, что могли выжечь его одним махом, но делал это ещё более насмешливо, чем стоял. Он не сражался, а словно бы танцевал — легко взмывал в воздух и приземлялся, уворачивался всем телом, пригибался, кружил на одной ноге… А главное — не переставал хохотать. Наслаждался этим боем, как мог. Да ещё и закидывал соперника клинками, от которых тому приходилось уворачиваться, потому что оба кнута были заняты попытками нагнать слишком быструю жертву или хотя бы пробиться через защищавшее её пламя.       Расиэль от этого свирепел всё больше. Фран видел, какими резкими становились его движения, как подрагивали кнуты перед каждым рывком, как всё сильнее полыхал ошейник, стискивавший шею пародии на Потрошителя. Он действовал, как и в прошлый раз — решительно, без тени сомнений, однако ярость не только давала ему сил, но и путала движения. Франу это было на руку. Его прекрасная иллюзия почти сложилась. Оставалось немного, лишь довести соперника до точки кипения, заставить его разозлиться так, чтобы он совсем потерял голову… И при этом не потерять Бельфегора.       Впрочем, тот и вовсе не был намерен сдаваться. В этот раз он держал себя в руках, как и пообещал Франу, но оттого нисколько не растерял силы. Перед очередным ударом второго кнута он замер, позволив набравшему скорости пламени направиться к нему. Юноша стиснул зубы до боли в челюсти, едва не потеряв контроль над парочкой иллюзий Бельфегора, которыми планировал дополнить сцену… Его волнения оказались напрасны. Пламя подняло хвост и выставило его на защиту хозяина.       Два всполоха столкнулись, да с такой силой, что в лощину, погруженную в серый мрак пурги, словно упало Солнце. Удар заставил Бельфегора чуть отклониться, как будто перед прыжком, однако и он, и пламя выдержали напор. Треск загудел меж камней, заставив тело Франа затрепетать. Кнуту пришлось одёрнуться, чтобы зайти на новый рывок. А пламя Бельфегора только насмешливо полыхнуло, ещё и успев принять на себя удар первого кнута.       — Ши-ши-ши, в этот раз у тебя хреново получается, Расиэль! — рассмеялся Потрошитель, вновь закружившись с кнутами в танце. — Не стоило показывать мне свои уловки, я быстро приспосабливаюсь!       — Приспосабливаешься? Ще-ще-ще, нет, братец, ты, ублюдок, юлишь, не в силах показать настоящего мастерства! — рявкнул Расиэль, дёрнувшись всем телом от очередного вороха клинков. — Только поэтому ты ещё жив. Ну ничего, я преподам тебе урок.       В последний раз ударив по земле, оба кнута потянулись обратно. Алыми змеями они обвили руки Расиэля, да так, что оставили на белых одеждах чёрные следы. Ошейник полыхнул и, кажется, подпалил часть волос культиста. Тот этого даже не заметил.       Расиэль сорвался с места так же легко и стремительно, как Бельфегор до этого. Пламя охватило его руки перчатками, разбрасывая искры не хуже кнутов. От прямого удара Потрошителя спасла только его вечная готовность ко всему: едва увидев, как Расиэль напрягся перед рывком, он сам кинулся навстречу брату, но немного влево. Закружил его, не дав провести прямую атаку. Впрочем, это не спасло от удара пламенем. На этот раз Расиэль пустил в ход не кнуты.       Несколько алых сгустков с точностью стилетов Бельфегора устремились к противнику. Потрошитель чертыхнулся, завертелся ещё быстрее, прыгая по тонкому слою снега. Расиэль последовал за ним, попытавшись не то догнать брата, не то просто испепелить. Его ярость не нашла цели — Бельфегор быстро приспособился и начал отвечать с не меньшим упорством. Клинки и алые всполохи замелькали в воздухе между двумя близнецами, кружившими друг напротив друга, словно звери.       — Ши-ши-ши, думаешь, это сработает? — захохотал Бельфегор, ускользнув от очередного всполоха так легко, словно предсказал его траекторию заранее. — Не тебе тягаться со мной, ничтожество! Рикарда и отец не выдержали, ты уж и подавно не справишься! Давай, сдайся, и, может, в этот раз я убью тебя быстрее.       — Не зарывайся, Бел! Ще-ще-ще, я намерен выжить, и на этот раз тебе, шавка, меня не остановить! — оскалился Расиэль, так же легко увернувшись от ответных клинков.       Фран едва успевал подмечать их движения, настолько быстро близнецы Белатри двигались. Каждый их шаг, каждый рывок был идеален — стремителен, точен, выверен. Они стоили друг друга — два бойца, обративших ярость в искусство. Пламя, полыхавшее на фоне серо-белой земли, лишь подчеркивало изящество движений и ту силу, с которой близнецы атаковали друг друга — клинками ли или искрами. Устав просто уворачиваться, Бельфегор попробовал ускориться и отпустил пламя, чтобы оно отвлекло Расиэля, пока он зайдёт ему за спину…       Но он всё ещё был ранен. И, сколько бы ни скрывал этого, Расиэль, увидел, как Бельфегор припадал то на одну ногу, то на другую, в зависимости от того, какую напрягал больше. Он не преминул этим воспользоваться. Пламя на руках культиста сложилось в кнут и закружило, попытавшись сбить Потрошителя, подобравшегося слишком близко.       Фран едва успел выставить на его пути иллюзию, настолько этот рывок был быстрым. Туман тут же разлился в воздухе, скрыв очертания Бельфегора, окончательно погрузив лощину в марево. Расиэль взревел, попытавшись пламенем отмахнуться от него, а Фран тем временем направил к напарнику ещё одну иллюзию — посланника, что мог провести его по иллюзорному лабиринту к цели. Ожидал, что Бельфегор разозлится, откажется прерывать бой, в котором ещё не испытал трудностей… Но он поверил лягушке. Последовал за иллюзией, позволив Франу творить.       Юноша только усмехнулся, окончательно скрыв напарника невидимостью. Настала его очередь.       Туман вокруг Расиэля на мгновение сгустился, но только для того, чтобы опасть на землю слоем рыхлого снега. Не иллюзорного, а настоящего. Якорь направил руку юноши, подарил ему усмешку, согрел замёрзшую ладонь. Фран помогал ему. Фран вёл его к триумфу. И от этой мысли сердце юноши билось быстрее, а восторг захлёстывал с головой.       Ещё сильнее эти чувства стали, когда он увидел жертву, растерянно заозиравшуюся в плену иллюзии. Улицы Центра поймали её, сомкнулись прутьями клетки, затмив даже небо и тусклое Солнце. Серые стены сплелись в лабиринты, пустые окна уставились множеством глаз. Всё, что осталось жертве — беспомощно взреветь. Фран знал — отсюда она уже не выберется. Кажется, понимал это и сам Расиэль.       — Ще-ще-ще, а про тебя-то я и забыл, ублюдок мелкий, — выдохнул он, осмотревшись ещё раз в попытке найти хоть какую-то лазейку. — Моя оплошность, признаю.       — Действительно, оплошность. Досадная, — протянул Фран, отпустив копии наставника в переплетения улиц. — Но ещё больше вы оплошали, выдав мне тот тест на лояльность. Я не люблю отдавать долги.       — Надо было отправить тебя на казнь, — сплюнул Расиэль. — Пользы было бы больше!       Пламя на его руке вновь собралось в кнут и накинулось на первую попавшуюся стену. В месте удара здание разошлось туманом, но тут же собралось вновь. От этого напряжение в голове Франа стало настолько сильным, словно череп мог треснуть изнутри, но юноша только выдохнул, вложив в голос так много яда, что сам едва не поперхнулся:       — В этот раз не выйдет. Эти иллюзии — моё лучшее творение, и даже вашему пламени урагана их не взять. Это было бы нечестно, позволь я так легко разрушить сцену.       Сейчас Франа ничего не сдерживало. Печать разрушилась, страх смерти потерял смысл, а значит, всего себя он мог вложить в последнюю иллюзию. Юноша знал, что за неё непременно расплатится. В лучшем случае — выгоранием, в худшем — мгновенным захватом пламенем. Но юноша готов был пойти на это, лишь бы сцена, в которую он вложил всего себя, засияла подобно лучшим трюкам Мукуро. Если и уходить, так громко. Фран собирался сделать свою смерть самой яркой в пустоши. Подсветить её иллюзиями, словно фейерверками, и помпезно выйти в их свете лично. Превратить остаток этого боя в шоу на радость единственному зрителю.       Расиэль не собирался ему этого позволять. Оскалившись, он всем телом кинулся на первый попавшийся дом. Туман послушно разошёлся, но тут же собрался в мелкие камешки, застучавшие по спине культиста. Внутри полого здания же сформировался ряд клинков, готовых сомкнуться вокруг жертвы.       Расиэль не позволил этому случиться. Рванув назад, он увернулся от первого удара, а чтобы Фран не зарывался — выжег здание изнутри. Стены устояли, но клубы тумана хлынули из него под ноги культиста, собравшись вокруг них липкими щупальцами. Расиэль оскалился, дёрнулся всем телом, чтобы уйти, замахал руками, попытавшись отогнать иллюзию… Сыграл по плану Франа.       Туман заставил Расиэля уйти в проулок между зданиями, на ещё одну улицу, словно бы подсвеченную неоновой вывеской. И в конце её мелькнула тень. Расиэль купился, хотя в этот раз юноша ещё просто проверял пределы его понимания иллюзий: оскалившись, он кинулся по следу псевдо-Бельфегора, словно и не почувствовав подвоха.       Вместо брата в конце улицы культиста поджидал поворот и иллюзорное стекло, мелким крошевом вылетевшее из окон домов. Оно посыпалось на Расиэля, словно снег, и даже закружившее пламя не смогло разрушить всё. Кровь закапала на иллюзорный бетон. Культист согнулся и смахнул её с лица. Сама поза его сделалась совершенно дикой, когда он поднял голову и ещё раз осмотрелся.       — Пламя приказывало не трогать тебя… Но я предпочту нарушить его желание, ще-ще-ще, — выдохнул он, двинувшись дальше по лабиринту, следом за очередной тенью и отзвуком смеха. — Тебя, его, вас обоих я уничтожу! Мокрого места не оставлю! Каждый, кто помогает моему брату, покойник, так и знай!       — Мне кажется, покойник здесь только один, — протянул Фран.       Крыши домов сомкнулись над головой Расиэля, словно крышка гроба, окончательно погрузив переулок во мрак. Единственным ориентиром культиста стало его пламя, яростно застучавшее о вновь и вновь собиравшиеся стены, и светлые волосы иллюзии Бельфегора, за которой он погнался. Фран вышел ему навстречу, но позволил себе вновь заглянуть в мир пламени. Там, в черноте, горело два алых огня. Расиэль беспомощно метался между домами, ударяясь о стены и швыряясь пламенем в попытках настичь не-брата, а вот Бельфегор… Удивительно, но он следовал плану — шёл по параллельной улице и разве что нетерпеливо дёргался, когда Расиэль кричал особенно яростно.       Им обоим не терпелось вновь сойтись в битве. Но если кто сегодня и должен был составить танцевальную пару Расиэлю, — последнюю в его жизни — так это Фран.       Он вывел его к иллюзорному холму. Повёл вверх по становившемуся всё причудливее городу и заставил забраться на первый ряд паривших в воздухе платформ. Хотел, чтобы его пламя сияло ярче звёзд, чтобы каждый видел, какой позорной будет его смерть. Выпендривался, подражая наставнику, но нисколько этого не стеснялся. Сердце его билось в ритм единственной мысли — это будет его бой, его шоу, его последняя радость. И от неё Фран невольно улыбался и насвистывал едва понятную мелодию — ту самую, что явилась к нему после боя в госпитале да так и засела в голове.       — Хватит! Не смей петь это! — закричал Расиэль, совсем озверев от плутания в иллюзии. — Заткнись! Заткнись! Мертва, она мертва, она предала нас! Не смей петь это!       Кажется, разум наконец оставил его. Фран надеялся на это, но не думал даже, что его желание шоу найдёт такой успех. В любом случае, он стал насвистывать только громче. Насладился яростным криком, в котором наконец зазвенели нотки страха, как долгожданной сладостью.       Шаг юноши стал таким же пружинистым, как у обоих Белатри. В теле появилась необычайная лёгкость. Все мирские проблемы, вся тщетность восемнадцати лет жизни и их скорая конечность отступили перед чувством, от которого жар и холод под кожей словно столкнулись. Фран не мог объяснить его при всём желании, но не боялся. Нет, наоборот, он им упивался. Позволял вести себя вверх по холму меж изорванных зданий Центра, складывавшихся в причудливую мозаику — такую же ненормальную, как и его разум после пустоши. А может, даже и до.       Он первым пришёл на место боя. Замер в тени иллюзии, позволив последним фигурам Бельфегора вести Расиэля к нему, а сам подготовил под тонким слоем туманного бетона ловушки одна лучше другой — цепи и лианы, трепетавшие в ожидании боя, стрелы и копья, способные прогнать жертву по платформе, парившей так далеко от земли, что ничто там, ниже снежной пороши, не могло её достичь… Туманное пламя, всполохи которого должны были поглотить Расиэля Белатри.       Культист вышел на подготовленное для него поле, словно всё ещё не понял, что попался. Шаг его сбился, он запинался и пошатывался, но голову держал высоко и улыбался надменно. Фран сомневался, что соперник ещё верил в победу. Но всё равно протянул:       — Неужели моя игра вас не впечатлила? Я оскорблён. А оскорблений прощать не люблю так же, как отдавать долги.       — Чертова туманная дрянь, ще-ще-ще, — истерично хохотнул Расиэль, оглядев платформу, с которой уже не мог спрыгнуть. — Сам себя в ловушку загнал. Я превращу тебя в пепел. Последний шанс — скажи, почему ты помогаешь Белу? Пламя может тебе столько дать, а ты всё шастаешь за этим недоразумением, которое не умеет ценить ничего, что для него делается.       — Может, и не умеет. Но предложения вашего покровителя мне нравятся ещё меньше, — выдохнул Фран, выступив из туманной дымки с ножом наперевес. — Бельфегор честен в своём отношении ко мне. Если ненавидит, так и говорит, если доволен — хвалит, пусть и сквозь зубы. И мне это нравится.       — Вот же псина шелудивая, — оскалился Расиэль, позволив вновь появившимся кнутам из пламени урагана закружить вокруг него. — Какое жалкое тело, какая жалкая душонка.       — Это жалкое тело только что хорошо вас погоняло, — протянул Фран, невероятно довольный попыткой жертвы сохранить спокойствие. — И решит вашу судьбу. Не стоит огрызаться на такого соперника, не думаете?       — Что, Бел не придёт? — проигнорировал указание Расиэль, медленно направившись к Франу. — А называл трусливым меня, ще-ще-ще.       — Вам хватит и его ручной лягушки, — шагнул к нему в ответ юноша, окружив себя ореолом из костяных клинков. — Последнее слово, пародия на семпая?       Расиэль только рассмеялся. Один из кнутов ударил у его ног, повредив туманную ловушку, и заскользил по платформе к Франу даже быстрее, чем прежде. Юноша только качнулся в сторону. Иллюзорная яма под его ногами не прогнулась, но кнут заставил ещё дальше уйти от края платформы, потянувшись за ним. Хотел загнать к Расиэлю. Что ж, Фран этого и ждал. Только бы довести пародию на семпая до правого края арены… Заставить его отвернуться, отвлечься, сковать по рукам и ногам, даровать Бельфегору в лучшей форме — утомлённым, испуганным, но ещё сражавшимся. Одна мысль об этом заставила юношу ускориться.       Может, в прямом бою ему не хватало мастерства, но чему он точно научился, так это уворотам от Бельфегора. А атаки Расиэля так или иначе походили на атаки Потрошителя: они оба действовали точно, резко, грубо, беря не только скоростью и мастерством, но и напором. Играли с жертвой даже не осознавая этого. Кнуты культиста со свистом рассекали воздух, сверкали вспышками алых молний, следовали за Франом, а тот снова и снова уворачивался от них. Тоже играл с добычей.       Расиэля это злило. Даже больше, чем бой с Бельфегором. Фран видел, как кривились его губы, слышал шипение, подмечал, как срывались некоторые удары, теряя точность и скорость. О, жертва всё понимала. Видела в глазах юноши, в его действиях, в туманной дымке, окутавшей платформу… Чувствовала смерть в дыхании ледяного ветра. Смиряться с ней, правда, не хотела.       Фран не спрашивал, как пустошь не спрашивала его. Поняв, что враг на грани, юноша швырнул первые костяные клинки в его сторону. Поманил вправо, куда и хотел. Расиэлю просто пришлось увернуться и наступить на первую ловушку. Второй кнут, оказавшийся ближе, едва успел принять часть стрел на себя. Несколько всё равно исполосовали ноги Расиэля, заставив того зашипеть и уйти дальше вправо. Фран сделал ещё шаг к нему. Качнул ножом, словно стряхнув с него кровь.       Он не мог сказать, что танцевал. Не мог назвать свои движения изящными или хотя бы точными. Но Фран старался. Вкладывал в бой всё, что имел, всё, что узнал… Всё, что у него ещё осталось. И Расиэль под этим напором незримо сдавал. Уворачивался, атаковал, но лишь снова и снова попадался в ловушки и приближался к краю платформы. Он был хорошим бойцом. Иногда его кнуты просвистывали в опасной близости от Франа и обжигали его лицо, шею и руки искрами. Ещё бы он это чувствовал.       Даже когда один из кнутов всё же ударил его в спину, опалив поясницу нестерпимым жаром, юноша лишь хлестнул по нему собственным пламенем — вечно мерцавшим, едва сложившимся туманом — и вновь кинулся в бой.       — Вот же… — цокнул языком Расиэль, уже загнанный в угол, но всё ещё противившийся судьбе. — Да ты же сгоришь, мальчишка!       — Без остатка, — признал это Фран, улыбнувшись так широко, что уголки губ заболели. — Признаться, я уже сгорел. И совсем об этом не жалею.       Лишь восторг властвовал им, когда юноша в последний раз кинулся на Расиэля. Нож просвистел в опасной близости от лица культиста, едва не задел щеку, заставил направить оба кнута на встречу главной угрозе. Один из них ударил в плечо, — туда, где уже красовался старый шрам от первого клинка Бельфегора, который Фран получил в награду за упрямство — а второй хлестнул по боку, чтобы отшвырнуть его в сторону. Но юноша уже увидел светлые волосы и полосатую кофту за спиной Расиэля. Его погибель, которую иллюзорные ступени подняли к платформе для последнего удара.       Туман схлопнулся под ногами Франа. Увёл его прочь из этой сцены. На прощание он бросил Расиэлю шёпот, полный восторга:       — Ведь мой Принц воссияет в свете этого пламени.       Культист выругался, попытался обернуться… Перед падением Фран увидел, как Бельфегор накинулся на него. В воздух взлетел крик, когда один из клинков вонзился в плоть — и в тот же миг юноша с головой окунулся в сугробы, оставшиеся на месте иллюзорного Центра.       — Нет! Всё должно было быть не так! — закричал Расиэль, вторив безумному смеху Бельфегора. — Я… Не так хотел! Не хотел уходить, не хотел, чтобы родители… Чтобы всё вышло так я не хотел!       — Не важно, что ты там хотел, Сиэль, — сорвался на рык Потрошитель, кажется, занеся руку для последнего удара. — Бай-би, ничтожество.       — Ты… Я лишь хотел, чтобы ты был наследником! — в последний раз выкрикнул Расиэль.       Крик его оборвался булькнувшим хрипом. Фран только выдохнул. Наконец он заткнулся. Наконец умер. Наконец… Всё закончилось.       Боль навалилась на юношу. Он шумно выдохнул, с трудом перевернувшись на спину. Холодный снег прижался к горевшей огнём пояснице, припорошил ожог, черневший на боку… Всё же культисты были выносливыми тварями, раз даже после парочки таких помалкивали. Попытавшись сдержать шипение, Фран прикусил губу и обратил взгляд в небо.       Облака наконец расступились. Сквозь клочковатую серую муть проступила умопомрачительная синева. Никогда ещё Фран не видел небо пустоши таким… Чистым. Звёзды и Луна — круглая, белая, словно снег, — залили округу серебряным блеском. А снег всё сыпался с неба, кружил в воздухе, касался его лица холодными потрошительскими пальцами… Дарить последнюю ласку.       И до того этот вид был прекрасен, что Фран окончательно оставил попытки подняться и раскинул руки. Всё отступило — боль, пронзавшая спину и плечо, тяжесть в голове, от которой путались мысли, даже жжение в носу и дрожь в пальцах. Остался только он и это небо, затягивавшее бесконечной синевой, закутывавшее его в объятия серебряного света, ласково манившее за собой, утонуть в лунном диске и окружавшем его гало…       — Лягушка, ты б хоть голос подал. Тебя так в снега укутало, что хрен найдёшь, — сквозь звон в ушах услышал он чертыхания Бельфегора.       С трудом повернув голову, Фран остановил взгляд на нём. О, Потрошитель был так же прекрасен, как небо над их головами. Светлые волосы, капли крови на его лице, ткань плаща — всё посеребрил лунный свет. Бельфегор словно сам превратился в звезду — самую яркую, такую близкую, широкими шагами приближавшуюся к Франу. Юноша мог разве что хлопать глазами, смотря на него.       В этом мире остался только один Принц — его. Самый прекрасный, самый достойный… Безумный, но так до боли в груди необходимый.       — Лягух? — спросил он, склонившись над Франом. — Ши-ши-ши, по голове тебя вроде не били, а выглядишь, как форменный идиот. Вставай давай.       Он протянул ему руку. Легко, даже не задумавшись. Не стал дёргать, как обычно, не пнул… Он улыбнулся ему. Подарил ещё тень заботы. Фран не взялся за его руку. Вместо этого он снова поднял взгляд к небу и шумно выдохнул через рот. Облачко пара сорвалось с его губ, лишь больше подчеркнув блеск звёзд в тёмной бесконечности неба.       — Ляг рядом со мной, — попросил Фран.       — Совсем с ума сошёл? — усмехнулся Бельфегор, впрочем, без особой злобы.       — Да. Полностью, — признался юноша, как заворожённый глядя на кружившийся в воздухе снег. — Настолько, что вижу этот мир прекрасным, как никогда. И хочу поделиться этим с тобой.       Тобой… Он снова позволил себе обратиться к Бельфегору так. И вновь это сработало лучше всяких острот и сокрытых в них просьб. Усмехнувшись, Потрошитель шлёпнулся в сугроб, словно ребёнок, — с размаху, подняв облачко снега, от которого в носу у Франа защекотало — тоже перевернулся на спину и, кажется, обратил взгляд в небо.       Тишина протянулась между ними. Только ветер выл в камнях и шелест дыхания вторил ему, синхронно срываясь с приоткрытых губ. Но Фран всё равно чувствовал Бельфегора рядом, вроде бы снова на расстоянии протянутой ладони, но словно тело в тело, душа к душе. Они оба смотрели на звёзды, наслаждаясь тишиной и тем, какие образы могла принимать пустошь — безумная, дикая, опасная, и всё же невыносимо, до щемившей боли в груди прекрасная.       — Красиво, правда? — выдохнул Фран, не сдержав трепета в голосе.       — Да… Очень, — выдохнул Бельфегор как будто не своим голосом.       Юноша медленно повернул голову и столкнулся с ним взглядами. Чёлка Бельфегора чуть соскользнула, открыв его глаза… Серые, но не как пустошные тучи, а как далёкая Луна и окружавшие её звёзды. Блестевшие, широко распахнутые…       Смотревшие на него.       Миг — и они преодолели разделявшие их сантиметры. Столкнулись телами, вжались друг в друга так сильно, как никогда прежде, переплели пальцы потянувшихся друг к другу рук, не в силах самим себе объяснить этот порыв. Бельфегор вжал Франа в снег, навалился на него. Глаза его лихорадочно блестели серебром, как и волосы.       — Фран, — выдохнул он, словно в имени юноши таился куда больший смысл.       Фран потянулся ему навстречу, когда он опустил голову и поцеловал его. Губы у Бельфегора оказались горячими и сухими, а поцелуй — таким же напористым и жадным, как он сам. Но юноша всё равно приоткрыл губы и с жаром ответил. Пальцы его ещё крепче сжали ладонь Бельфегора.       И весь мир растаял в переплетении их тел — в тепле, которое они разделили на двоих, в дыхании, связавшем их, в касаниях губ и хаотичных движениях рук. Кажется, Фран ухватил Бельфегора за плечо свободной рукой. Кажется, тот забрался ему под свитер. Кажется, они лежали вот так, словно слившись друг с другом, целую вечность, целуясь, кусаясь, зализывая ранки, не в силах расстаться ни на миг. Фран смотрел, не закрывая глаз. Бельфегор смотрел в ответ — так же безумно, так же жадно.       Сколько они целовались известно было лишь небу. Наконец прекратить это сладкое безумие, от которого кружило голову и разрывало грудь, они смогли только когда холод наконец сделал своё дело и забрался под одежду так, что Фран поёжился.       — Я сплю? Или всё же сошёл с ума? — выдохнул он, едва в силах шевелить губами, и перевернулся на бок, лицом к вновь лёгшему рядом напарнику.       — Не знаю, — выдохнул Бельфегор, вопреки своим словам обняв его даже сильнее, чем на последней стоянке. — Но не уверен, что хочу останавливаться.       И вновь они столкнулись, вжались друг в друга, целуясь до умопомрачения, утопая друг в друге, сходя с ума этой удивительной ночью, когда все мечты исполнились, а небо подарило им великолепный блеск звёзд.       Последней ночью, когда всё могло быть так прекрасно. Фран целовал Бельфегора и не хотел его отпускать. Вновь и вновь притягивал к себе, тихо стонал, поддаваясь грубоватым касаниям его рук, и отдавал всю любовь, что ещё жила, как и он сам.       Может, это было эгоистично, но Франу хотелось сказать «прощай» именно так — показав, как он любил этого человека и жизнь, что он ему подарил. Не важно, что будет завтра, но в тот момент юноша был абсолютно счастлив.       Он больше не боялся. Он был готов.