Антитеза

      Несмотря на все старания Мукуро, Лампо потерял сознание. Не прогорел, но остался к этому близок: когда Хранители уводили его, вены у мужчины лишь слегка посветлели, а кожа так и осталась мягкой, словно разогретый воск. Фран смотрел им вслед даже после того, как дверь в зал закрылась, не в силах опустить взгляд на сжатые в кулаки ладони, дрожавшие не слабее выгоравшего человека. Гнев комом осел в горле, не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть, но юноша постарался ничем не выдать себя.       Никто не должен был узнать, кто этот «носитель», которого пламя искало. Не сейчас, не здесь. Желательно — никогда. Благо, у людей вокруг имелись дела поважнее, чем присматривать за варийским офицером.       — Я сделал, что мог, — сказал Мукуро Саваде, оставшемуся в зале даже после того, как его подручные увели Лампо и сильно сдавшего от новостей Тимотео. — Понадобится ещё несколько сеансов, чтобы закрепить эффект. Но пока ему придётся остаться в таком состоянии.       — Спасибо и на этом, Мукуро, — выдохнул Савада, судя по голосу, едва сдержав всхлип. — Твоя помощь была неоценима. Я не знаю даже, как за неё отплатить…       — Сойдёмся на том, что ты уже всё оплатил, — усмехнулся Мукуро. — Дом, который ты нам выделил, очень понравился моим товарищам. В особенности Хром. А раз так, я просто обязан был сделать что-то в ответ.       Хорошо, что сама Хром вышла вместе с Хранителями по поручению Мукуро. Тот послал её за водой и чем-нибудь съестным, потому что после помощи Лампо и сам, кажется, едва держался на ногах. По крайней мере, пошатывался очень заметно.       — Нет, этого мало, — выдохнул Савада перед тем, как уйти. — Я найду способ, как отплатить, правда. Ещё раз спасибо тебе.       Его настойчивость не оценили. Едва Савада закрыл за собой дверь, как Мукуро качнул головой. Будь у него под рукой трезубец, наверняка взмахнул бы им.       Фран надеялся, что он тоже уйдет. Или что сядет подальше, позволив ученику побыть в тишине, чтобы сбежать от неудобного разговора самому. Но Рокудо не был бы Рокудо, не сведи он воедино весь мистический бред, которому в жизни обычных жителей пустоши не имелось места.       Фран услышал перестук его шагов и скрип отодвигаемого стула. Краем глаза увидел, как учитель сел напротив, уперев ладони в колени, словно собирался сказать что-то язвительное, как это между ними давно стало привычно. Но вместо этого Рокудо Мукуро окинул юношу взглядом, особенно подчёркнутым хмуростью его лица, и произнёс:       — Ты ведь понял, о каком носителе сказал Лампо?       — Хотел бы прикинуться дурачком и сказать нет, — протянул Фран. Лицо его осталось прежним, однако голос предательски дрогнул. — Но это меня не спасёт.       Он не собирался позволять себе слабости. Даже перед лицом такой правды хотел сохранить спокойствие и отрешённость. Показать, что в порядке, что правда и вовсе не напугала его, не причинила боль. Что обида и злость на судьбу не разрывали изнутри. Но чёртово кольцо держала печать. А собственная выдержка всё же подвела.       Уж слишком горьким — до тошноты, до желания биться о стены и кричать — оказалось осознание того, что упрямый бой с судьбой стоил не больше пыли. Что пустошь всё равно предрекла ему смерть, как бы он ни боролся за жизнь. От этого больно сжалось что-то — возможно, остатки истерзанного центровского юноши — внутри и запекло глаза. Но что хуже, от этого знания каждый выдох сипел, как Фран ни пытался сдержаться.       Идеальному телу пламени было не жить. Едва это станет известно, как его устранят. И Фран даже не станет сопротивляться. Умереть от реального оружия казалось лучшей долей, чем позволить пламени поглотить разум. Лучше вечная тьма, чем мрак его мира.       — Что же вы молчите, учитель? — протянул Фран, остановив взгляд на Мукуро, так и не двинувшемся с места. — Я бы предпочёл умереть под хорошую музыку и с остротами на губах. С вами не так весело, но тоже сойдёт.       — Какое поразительное смирение от тебя, упрямый мальчишка, — задумчиво качнул головой Мукуро, постучав пальцами по коленке. — Неужели это всё, чего твоё упрямство стоило?       — Моего упрямства хватит на троих. Но от него тут пользы не очень много, — нахмурился Фран, не в силах, да и не особо пожелав бороться с чувствами. — Я — идеальный носитель пламени. И сомневаюсь, что оно отступит перед моим желанием жить подольше. У него этого желания не меньше.       — Это слова Лампо. А он сейчас в не самом стабильном состоянии, — усмехнулся Мукуро, словно и в самом деле попытался успокоить ученика. Как будто мог это сделать. — Я бы сказал, разум изменяет ему чаще, чем он дышит.       — Спасибо, что пытаетесь меня подбодрить, но не стоит. Я спокоен и мыслю ясно, — легко соврал Фран, уняв дрожь в голосе. — Лампо не врёт и не бредит. Пламя давно давало мне понять, чего хочет. Просто я не понимал, зачем ему это.       На это Мукуро ответить было нечего. Уголки его губ снова опустились, а сам он наконец выпрямился, сложив руки на груди. Взгляд его скользнул к окну, напротив которого они сидели. Там, за тонкой дымкой иллюзии, сквозь тучи наконец проступило Солнце. Тусклое, как и обычно. Как надежды Франа на то, что он проживёт столько, сколько сам захочет. Юноша не позволил себе взглянуть на мир за пределами комнаты. Не хотел видеть ни света, ни окон соседних домов, где как ни в чём ни бывало жили люди — по своему счастливые, по своему несчастные, но не обречённые.       — Не понимаю, почему вы медлите, учитель, — выдохнул Фран, не двинувшись с места даже в ожидании удара. — Я идеальное тело. То, чего пламя так желает. Думаете, оно не сможет пробиться через печать?       Ему хотелось бы услышать «да». Поверить хоть на миг, что всё это неправда, что у него был шанс. Но Фран не позволил себе даже такой слабости.       — Сможет, — усмехнулся Мукуро, подняв руку с собственными кольцами, наконец не скрытыми иллюзией. — Чуть ближе к нему станешь — и оно тут как тут, снова стучится в голову и зовёт за собой.       — Так почему не убьёте? Вот он, я, перед вами, — протянул Фран, ни капли не удивленный этим ответом. — Даже сопротивляться не стану. Уж лучше вы, чем коалиция Вонголы.       Юноша не сомневался в своей судьбе. Не сдастся — его поглотит пламя. Рано или поздно, не сегодня, так завтра, как и обещало во снах. Решится рассказать — и его принесут в жертву во благо мёртвому миру. Без раздумий, без сожалений, всей собравшейся в Вонголе толпой. В лучшем случае просто повесят, а в худшем прогонят через базу, заодно выместив на нём гнев на Мельфиоре.       Это было честно. Что значит жизнь одного против жизней тысяч, так же, как и он, желавших жить и боровшихся за это каждый день?       Это было несправедливо. Он хотел жить. Он заслужил жить! С того самого дня, как Центр остался позади, Фран боролся. Ненавидел этот мир, злился на себя и на всех вокруг, встречал обиды и боль встречными ударами. Не могла вся эта борьба не иметь смысла. Почему она должна была прийти к этому?       Мукуро наконец отвёл взгляд от окна. Повернулся к ученику и одарил его привычной улыбкой — уверенной, лёгкой. Давшей понять, что у него, как и всегда до этого, был план.       — Потому что я не собираюсь тебя убивать, — ответил он, чуть склонив голову к плечу. — И другим не позволю. Помнишь, что я говорил после твоего выгорания?       — Вы тогда много болтали. Впрочем, как и всегда, — позволил себе тревожную подколку Фран. — Но я постарался запомнить хотя бы часть. Про обратную сторону колец Ада даже смог.       — Ку-фу-фу, какой ты молодец. Похвали себя ещё парой месяцев жизни, — не упустил возможности ответить Мукуро. — Кольца Ада особенные, да. Я убеждён, что связь с ними и с пламенем, особенно такая, как у тебя — не только шанс погубить мир, но и возможность его спасти.       — Не то чтобы меня интересует мир. Я лишь хочу выжить. Может ли кольцо спасти меня? Не сомневаюсь, у вас и на это есть проповедь.       Фран просто язвил, как это обычно бывало. Вымещал страхи, волнения и гнев в колких фразочках, от чего так и не смог отучиться. Но от этой с виду непримечательной остроты Мукуро сморщился и на мгновение прикрыл глаза. Хмурость не покинула его даже когда он кашлянул и попытался вернуть себе привычный вид.       — Не называй мои слова проповедями, глупый мальчишка. Я их наслушался порядком, знаю, что говорю и как, — с намёком на насмешку произнёс Рокудо. — Да, Фран Тесси, кольца Ада могут спасти и тебя. В день твоего пробуждения я рассказал не всё, чтобы ты не лез дальше положенного. Ещё надеялся на лучшее. Но раз его не случилось, позволю себе раскрыть историю до конца.       Иллюзорный ветер захлопнул ставни на окнах, погрузив залу во мрак. Синий огонёк, вспыхнувший на ладони Мукуро, лишь едва разогнал его, и то скорее для того, чтобы привлечь к себе внимание. В любом случае, сработало. Иллюзорное пламя приняло форму кольца Франа. Не смогло повторить детали, но с очертаниями справилось.       — Откуда я знаю так много про кольца, задался ты тогда вопросом, — начал Мукуро, подбросив огонёк и ловко поймав его, словно настоящее кольцо. — Всё просто — Деймон Спейд занимался их изучением.       — И щедро делился с вами информацией, — подметил Фран, понимая, что лезет дальше положенного, но желая надавить на учителя ещё разок и вывести его на эмоции.       Ожидал, что получит за это удар, на который напрашивался с самого начала разговора. Такой, что смог бы заставить его собраться, перевести мысли на что-то ещё. Но вместо этого Мукуро сжал огонёк, растянул губы в совсем уж неестественной усмешке и как-то слишком тихо произнёс:       — А разве с сыном не поделишься грандиозными планами на будущее? Особенно если хочешь пожертвовать его им.       Фран кашлянул, выдержав контакт взглядов, но всё же отступил. Да, чего-то такого он и ожидал ещё с тех пор, как учитель сказал про отца, отдавшего его в культ. Спейда он тогда назвал разве что пастором, но уж слишком подчеркнул его имя голосом.       — Идею-фикс вы с отцом разделили, — не стал извиняться Фран. — Усовершенствовали даже. Похвально.       — Изначально идеи Спейда не были такими… Апокалиптичными, — спустил ему и этот своеобразный комплимент Рокудо. — Раньше он стоял на стороне людей. Мечтал сделать пустошь лучше. Для этого и взялся за изучение уникальных колец — чтобы понять, как их можно использовать вне битв. Он верил, что Три-ни-сетте и кольца Ада могут больше. И эта вера свела его с пламенем.       — А где пламя, там и безумие, — выдохнул Фран, невольно дёрнув пальцем с кольцом Ада.       — Правильно, это ты хорошо усвоил, — усмехнулся Мукуро, кажется, довольный тем, что сумел приструнить ученика. — Да, его настигло безумие. Контакт с пламенем и жизненные неудачи свели Спейда с ума, обратили к идее того, что человечеству лучше не существовать в том виде, в каком оно существует сейчас. Пламя стало его единственным Богом. И он отдал ему всё, что узнал.       Мукуро разжал ладонь, вновь открыв огонёк. На этот раз он разбился на несколько колец. Фран легко узнал те, что носили Хранители Вонголы.       — Как у Хранителя тумана, у него была возможность изучить часть Три-ни-сетте, — объяснил Мукуро эту иллюзию, позволив юноше рассмотреть её подробнее. — Как я и говорил, Три-ни-сетте — сдерживающая сила. Это знали и до Спейда. А вот уже он раскрыл то, что уничтожение колец высвободит запертое в них пламя, поглощение которого даст первородному огню достичь изначальной силы.       — И «познать» всё, как оно того и желает, — тихо добавил Фран, снова сжав кулак.       — Уничтожить всё, чего опасаемся мы, — кивнул Мукуро. — Но кроме этого Деймон Спейд открыл и другую силу. Ту, что мы с тобой сейчас разделяем. Он нашёл кольца Ада. И даже успел изучить их до того, как пламя поглотило его разум.       Огонёк на ладони Мукуро вновь собрался в один и вспыхнул ярче. Стал просто фонарем, осветившим лицо Рокудо синим, подчеркнувшим пролёгшие в уголках его губ морщинки и прищур словно бы пылавших пламенем тумана глаз.       — Я не хотел вдаваться в подробности, но раз уж ситуация сложилась так, тебе тоже стоит узнать больше о причинах моей уверенности, — гулко, почти напевно протянул он, словно глубоко задумавшись. — Пламя не просто так боится колец Ада. В последних записях Спейд указывал, что они созданы из пламени тумана, но… Необычного. Вроде того, каким является первородное, пусть и разделённым на шесть. И это пламя стремится поглотить что-то настолько же сильное.       — Действует, как и оно, — подметил Фран. — Но это всё ещё не означает, что вы или я знаем, как использовать это стремление.       А без знания разговор не имел смысла. Фран не стал говорить этого, но показал выражением лица и тоном голоса. Он хотел бы найти надежду, но никакая из тех, что давал Мукуро, не помогала против объективного факта — он был жертвой, которую стоило устранить, если они хотели спасти пустошь, а не уничтожить ее. Учитель и сам это понимал, юноша видел. Но вера в эти бредни, ещё более странные, чем все прочие, не давала ему согласиться с правдой.       — Это так. Но это не значит, что мы не сможем узнать, — уверенно произнёс он, только что не хлопнув кулаком по ладони. — Пламя само ведёт нас к этому. Хочет жить, расти, развиваться, но идёт к погибели.       — Вы настолько хотите меня спасти? Что же, я стал так же важен, как Хром? — съязвил Фран, лишь больше запутавшись в мотивах учителя. — Это согрело бы мне душу, будь она у меня. Но всё же, спасибо, что готовы принести весь мир в жертву мне одному.       На этот раз учитель не выдержал. Юноша по его улыбке понял, чего ожидать, и создал за спиной туманную дымку. Она его не спасла. Заметив дымку, Мукуро создал иллюзию у ног Франа так же быстро, как и обычно, не дав ему даже попытаться увернуться. Разряд тока кольнул по лодыжкам, заставив мурашки щекотнуть кожу юноши, а его самого — дёрнуться.       — Я не бросаю хороших учеников, глупый мальчишка, но это не значит, что я настолько тебя ценю, — усмехнулся он, наконец избавившись от мрачности. — Нет, как раз мир я и хочу спасти. Я в нём родился и живу. Хочу жить и дальше. И не сомневаюсь, что ты и кольца Ада — ключ к этому желанию.       — Могли бы притвориться, что любите меня. Хром вот старается, — буркнул Фран, потерев ногу в месте удара иллюзорным током.       — О, она не старается, а правда ценит тебя, — рассмеялся Мукуро, поднявшись со стула. — Считает тебя другом и очень дорожит. Цени это. Хром светлый человек, и её привязанность многого стоит.       Фран ценил. В последние дни — особенно. Как ценил и возможности, что дала ему Вария. Как ценил Саваду и его Хранителей, старавшихся быть к нему добрыми даже после всех грубостей. Но больше всех он ценил Бельфегора — человека, не перестававшего ненавидеть его, но вновь и вновь дарившего такие чувства, какие не дарил никто и никогда.       Жизни всех этих людей стояли на другой чаше весов. Он или они — вот что предлагала Франу судьба. Он мог отказаться от Вонголы. Может, и от Варии. От её части, по крайней мере. Но привязанность к старшему офицерскому составу, Хром и в особенности Бельфегору была сильнее. Фран хотел жить. Но не ценой жизни этих людей.       Мукуро попытался уйти. Однако юноша ещё не закончил.       — Ваша вера удивительна. Не думал, что вы такой оптимист, — бросил он Рокудо в спину. — Но я реалист, учитель. И у меня нет ложных надежд на кольца, которые приносили мне разве что боль. Поэтому давайте условимся — когда печать спадёт и пламя заберёт меня, вы придёте разобраться с ним.       — Ты не реалист, ученик, ты пессимист, — усмехнулся Мукуро, махнув ему рукой. — Но я услышал тебя. Если пламя достигнет цели, я убью тебя не задумываясь. А пока — живи и радуйся каждому дню. У тебя ещё есть шансы на это, так пользуйся ими.       — Я воспользуюсь, не сомневайтесь, — решил не лгать Фран. — О, и ещё уточнение, если уж вы так ко мне благосклонны: когда убьёте, вы ничего никому не скажете о причинах. Пусть я буду сумасшедшим, примкнувшим к Мельфиоре, но не телом их божества. Не хочу, чтобы кто-то знал об этом позоре.       — Точнее, кто-то конкретный, кто притащил тебя в Шимон, рискнув жизнью? — легко раскрыл его Мукуро. — Ты слишком привязался к Белатри. Я поражен, насколько же много в тебе всепрощения, раз уж ты всё ещё не послал его к чертям.       — Сам поражаюсь каждый раз, когда задумываюсь. Поэтому стараюсь не думать, — протянул Фран, прикрыв глаза. — Но вы правы, я привязался к нему. Можно даже сказать, влюбился. Знаю, это глупо. Но я не жалею. Раз уж жить, так на полную, да? Даже если это значит влюбиться в безумца, которому вся моя жизнь что бельмо на глазу.       — Белатри не заслуживает такой искренности, — выдохнул Мукуро, открыв дверь. — Но это твоё и его дело, не моё. Тем более… В чём-то вы друг другу очень даже подходите.       В чём он, конечно же, не сказал — ушёл на своих основаниях, как всегда. Наконец оставил Франа в прекрасном одиночестве, наедине с мыслями… И волной чувств, забурлившей в душе только больше от этого разговора, в котором было так много надежды, но вместе с тем — обречённости.       Юноша постарался сдержать её. Подавить, как и прежде, растереть в пыль, словно её и не было. Его горе и страх не имели значения. Они мешали, как делали всегда. Он ещё жил. Мукуро дал ему отсрочку. Ещё день, неделю, месяц… Достаточно времени, чтобы увидеть множество закатов и рассветов, поучаствовал в десятке новых боёв, от которых сердце забьётся быстрее и дыхание перехватит от восторга. Ещё немного шансов увидеть людей, к которым привязался.       Он не спас его. Лишь отсрочил неизбежное. Оставил наедине с обречённостью, с осознанием того, что его жизнь закончится и очень скоро. Что он не отпразднует девятнадцатый день рождения в июне, не станет полноценным старшим офицером Варии, не достигнет тех высот в мастерстве иллюзий, о каких мечтал, глядя на Мукуро.       Что он никогда не сможет сказать Бельфегору о чувствах, не наткнувшись на стену ненависти. Просто потому, что не успеет её пробить.       Фран держался до базы Варии. Шёл, пиная попавшийся под ногу камешек, и поглядывал на окна домов и витрины магазинов. Наблюдал за жизнью других людей — более удачливых, веривших в непоколебимость завтрашнего дня и не сомневавшихся, что они останутся в этом мире и дальше. Смотрел на их улыбки, ловил обрывки их разговоров. Глотал яд, от которого в горле першило, а на языке оставался кисло-горький привкус.       Он спокойно прошёл в отель. Отчитался младшему офицеру, встретившему его в приёмной, что всё в порядке, Лампо выжил, но остался в тяжёлом состоянии. Голос юноши ни разу не дрогнул, как и маска безразличия. Младший офицер покивал и отпустил его.       И только в комнате Фран наконец сорвался. Шторм, бушевавший в груди, поднял волну — и она накрыла его с головой, поглотила, закружила в водовороте. Иллюзия заглушки сложилась сама за мгновение перед тем, как юноша вжался спиной в дверь.       Он попытался зажать рот ладонями. Задавить эту волну до того, как она вырвется в мир. Зажмурился, чтобы не видеть мира вокруг, такого светлого, но уже от него отказавшегося. Задержал дыхание, лишь бы не дать себе сорваться.       Надломленный крик всё равно сорвался с дрогнувших губ. Жар в уголках глаз обратился слезами — горячими, опалившими веки и щёки. Плечи позорно затряслись, как и всё тело. Гнев стиснул что-то в груди так, что между рёбер стало больно, как если бы его вновь ударили клинком.       Беспомощный что-то изменить, Фран сделал то, что мог — показал этому миру ненависть, что неотступно следовала за ним с первого дня в пустоши. Он бился о стены. Кидался на них, словно на врага, виноватого во всех его бедах. Стучал кулаками, сдирая кожу с костяшек, но совсем этого не ощущал. И кричал. Кричал так, что в горле саднило и в ушах звенело, до тех пор, пока не заканчивался воздух, а затем снова набирал его и кричал дальше.       Снова и снова с его губ срывалось только одно:       — За что?! За что?! За что?!       Он так хотел жить! Боролся с этим чёртовы миром, даже когда тот сбивал его с ног, даже когда заставлял падать в грязь без сил подняться. Неужели он не заслуживал признания? Неужели пережил всё, что пережил, только чтобы стать сосудом для какой-то древней твари из Кратера?! Фран не хотел этого. Его никто не спрашивал, как и прежде.       И всё, что ему осталось перед лицом этого факта — злиться. Биться о стены, словно пойманный в ловушку зверь, и кричать, обращаясь к миру, которому никогда до его желаний не было дела. Беспомощным что-то изменить.       Осознав это, Фран опустился на колени в центре комнаты, там, где силы совсем его оставили. Уткнувшись лбом в пол, он вновь зажал рот ладонями. Судорожное дыхание засаднило содранную кожу. Слезы закапали на бетон.       — Прошу… Боже, прошу, дай мне лишь шанс, — шепотом обратился он к тому, в кого никогда не верил. — Ещё миг. Ещё год. Ещё немного. Хоть какую-то надежду.       Но, конечно же, небеса ему не ответили. И Фран так и остался на полу — маленькая фигурка, сжавшаяся в комок и трясщаяся от слёз, которым, казалось, не было конца. Жертва древнего желания, перед которым его собственные цели тускнели и растворялись во мраке… В котором скоро мог раствориться и он сам.       И, лёжа вот так на полу и зажимая рот руками, лишь бы больше не кричать, Фран мечтал об одном — чтобы в комнату зашёл Бельфегор, отвесил ему крепкую пощечину и уверенно, как то ему и было свойственно, заявил, что всё это бред. Что с лягушкой всё будет хорошо. Что он сможет остаться рядом и вновь услышать его смех, почувствовать холодные пальцы совсем рядом, услышать тихое дыхание, поговорить с ним, как в клинике Шимон…       Но даже этого судьба юноше не дала.