Отпусти меня

            У Эсмеральды не было молока, она с глубокой неприязнью после долгих уговоров дала маленькой воровке сосок. Девочка жадно зачмокала и цыганка ощутила покалывание в груди, но одновременно с этим небывалая враждебность поднялась в её душе. Эта девчонка обманула ожидания! Да и что значила девочка в этом мире, полном таких мужчин, как Клод или Феб! Мальчик был бы сильным и красивым, как его отец, он бы смог позаботиться о матери и ради него Эсмеральда пошла бы на какое угодно унижение, стала бы жить с Клодом, угождая ему, лишь бы вырастить любимое дитя! О, из него вышел бы настоящий воин, прекрасный, как солнце, и отважный, как лев. От девчонки жди только проблем! И слёзы вновь покатились из глаз.       Клоду не понравилось то, как Эсмеральда смотрела на дочь, тогда он забрал голодную и от того сердитую девочку.       — Унеси её! — потребовала Эсмеральда. — Я не в силах слышать, как она пищит!       — Это твоя дочь, — Клод укачивал ребёнка.       — Пусть! Унеси её, отдай в приют, оставь в подворотне! Делай, что хочешь! — закричала Эсмеральда, схватившись за растрёпанные волосы.       Повитуха и большеротая Катрин уже ушли, унося щедрую плату и поклявшись, что не станут болтать лишнего. Квазимодо постелил на кровати чистую перину и простыни, на которых Эсмеральда лежала, сжавшись наподобие тугой пружины: напряжённая, несущая в себе затаённую силу.       — Не хочу её видеть! — повторила она, отворачиваясь от Клода.       — Ты её мать! — он повысил голос. — Ты ей нужна! И ты должна накормить её!       — Я пыталась! — Эсмеральда присела, поморщившись. — Эта окаянная только грудь мне искусала! Не буду её кормить!       — Она твоя дочь! — священник подошёл и чуть ли не насильно вручил девочку Эсмеральде. — Прижми её к себе, поцелуй!       — Ненавижу, — Эсмеральда всё же взяла дочь. — Обоих вас ненавижу — и тебя, поп, и её за то, что родилась не мальчиком! Как вырастет, так и начнёт таскаться со всеми подряд! А чего ты такой добрый к ней, к дочери Феба? Воображаешь, что вырастишь её и станешь с ней жить, как с любовницей?! — слова сочились ядом, а в глазах стояли слёзы.       Клод поднял руку для пощёчины, но сдержался и просто забрал орущего младенца у Эсмеральды.       — Ты с ума сошла! — воскликнул он, отступая от кровати. — Ты должна отдохнуть.       С этими словами Клод унёс ребёнка за дверь, Эсмеральда лежала, обхватив себя руками за плечи. Это всё талисман! Он мстил ей за нарушение их договора. Нельзя было отдаваться Фебу и потом рожать эту дрянную девчонку. Сын! Как же! Насмешила богов! И растаял образ красивого военного с чёрными глазами и светлыми волосами, как у отца. Образ, с любовью взращённый за то время, что ждала его. Ждала рыцаря, а явилась очередная никчёмная девка! Эсмеральда плакала долго и надрывно, она ненавидела себя и того младенца, которого забрал священник.       

***

      Клод нашёл девочке кормилицу, молодую ещё девушку, которая родила мёртвого ребенка и теперь остро нуждалась в крове и пропитании. Она должна была кормить девочку и исполнять несложную женскую работу, а особенности же следить за Эсмеральдой и помогать ей.       — Жена моего воспитанника немного не в себе, — говорил кормилице Клод. — Ты должна приносить ей еду и ребёнка, может быть, материнское сердце дрогнет и она примет девочку. Ты поняла?       — Да, господин, — Марион с готовностью кивнула и с любовью посмотрела на спящую малышку, уютно устроившуюся на её белых руках. — Она такая славная, конечно, госпожа её полюбит.       Клод ничего не ответил, он благословил девочку и покинул родительский дом. Последние дни слишком вымотали его. Плач Эсмеральды и её дочери звенел в ушах, голова шла кругом. Он мог бы понять ненависть к ребёнку, если бы он родился в результате насилия, как было с Марион. Но кормилица, судя по её рассказу, искренне скорбела по гибели своей дочери и с радостью приняла девочку цыганки. Эсмеральда родила не от безвестного насильника, который с толпой напал на бедную служанку, нет, она родила от того, кого по её же собственным словам безумно любила. И она ждала этого ребёнка, шила ему приданое и постоянно с любовью поглаживала свой живот. Её лицо светилось от счастья в те мгновения, когда дитя брыкалось и вертелось внутри неё. Что же случилось? Почему, едва увидев дочь, Эсмеральда воспылала к ней лютой ненавистью? Это не укладывалось в голове, как и то, что он сам испытывал к этому ребёнку.       Дело в том, что как только повитуха передала ему на руки это крошечное беззащитное создание, в его огрубевшем сердце, опалённом страстью к Эсмеральде и многочисленными разочарованиями, произошли стремительные изменения. Клод ощутил небывалую нежность, возможно, это чувство двигало женщинами, которые беззаветно предавались материнской любви. Она показалась ему совершенной, несмотря на то, что больше напоминала ящерку, чем человека. Крошечный ангел с маленькими цепкими пальчиками, удивительной синевы глазами и светлым пушком на голове. Прелестное дитя, ребёнок любимой женщины, пусть и рождённый от другого. Но что мешает ему, Клоду, полюбить малышку, как свою собственную? Да она и не узнает про Феба! Уж он об этом позаботится и с Эсмеральдой поговорит, чтобы та не вздумала отравлять жизнь дочери ненужными откровениями. Пусть лучше считает себя обожаемым бастардом священника, архидьякона, а впоследствии, возможно, и епископа, чем отринутым ублюдком мелкого рыцаря. Клод ощущал прилив сил, он устроит этой девочке замечательную судьбу, она получит лучшее образование и манеры, а также приличное приданое и хорошего мужа. О, Клод подберёт ей самую лучшую из возможных партий! И так, перескакивая мыслями с цыганки на будущее её дочери, он шёл в собор.       Теперь каждый вечер Клод спешил на улицу Тиршап, где он, Марион и Квазимодо зачарованно следили, как дремлет в колыбели маленькое чудо. Дитя спало, туго спелёнатое свивальником, такое мирное и славное, что все три её поклонника не находили слов, чтобы выразить своё восхищение. Марион гордилась тем, как быстро набирает вес от её молока маленькая госпожа. Квазимодо радовался, что девочка не родилась горбатой и, как ему казалось, была очень похожа на свою мать. Клод шептал над ней молитвы и давал рекомендации Марион, как той следовало питаться и следить за собой, чтобы гарантировать малышке здоровье. Затем архидьякон в одиночестве поднимался наверх, где в родительской спальне он заставал одинокую Эсмеральду.       Попытки пробудить материнскую любовь не увенчались успехом, цыганка продолжала питать глухую враждебность к дочери и отказывалась к ней прикасаться. Эсмеральда довольно быстро поправилась, она уже не проводила всё время в постели, но ещё не покидала дома. Обычно она рассеянно ела принесённую Марион еду, стараясь не замечать плачущую дочь. Эсмеральда не расчёсывала волос, не принимала ванну и выглядела настолько потерянной, что всякий раз, как Клод собирался приструнить её отповедью, у него просто не хватало на это духа. Священник не пытался вернуться к ней в постель, хотя бы потому, что в его душе возник страх перед этой новой Эсмеральдой. Её всклокоченный вид и пустой взгляд заставляли его внутренне содрогаться. Он приходил к ней ночью и пытался говорить, Эсмеральда отвечала односложно или просто молчала, устремив взгляд куда-то вдаль. Чаще всего она сидела в постели, скрестив руки на груди, и, казалось, не слышала его.       «Хотел бы я знать, о чём ты думаешь», — с горечью говорил самому себе Клод, вслух ничего не озвучивая. Плотное облако непонимания, которое всегда существовало между ними, становилось всё более жёстким и грозило превратиться в нерушимую стену. Он ещё не оставил надежды, что Эсмеральда очнётся от своего странного оцепенения, но чем больше проходило времени, тем слабее становилась надежда. Клод покидал Эсмеральду с болью в сердце, его любовь и желание не стали меньше, но они перестали быть главными, теперь его гораздо сильнее волновало то бесчувствие, которое исходило от цыганки. Он начал бояться, что Эсмеральда утратила разум.       

***

      Но боялся Клод напрасно, напротив — никогда голова Эсмеральды не работала лучше. Холодная ярость и ненависть росли в её душе, остужая остальные чувства. Протест, рождённый несправедливостью, заставил её сильно измениться. Эсмеральда уже не любила Феба, она по сути перестала любить кого бы то ни было, даже Джали не вспоминалась ей. Всё, что поняла она за страшные дни после крушения последней надежды и рождения нелюбимого ребёнка, так это то, что её обманули. Сначала Феб, который клялся в любви, обещая всякие чудеса в виде хорошенькой квартиры и парада его солдат под окнами. Потом, священник, что без зазрения совести оставил её в лапах солдат за своё преступление! А потом были ужасные дни в тюрьме и суд, и пытка, и ожидание смерти! И снова священник, пришедший в тюрьму торговаться с ней, желая приобрести себе любовь за обещание спасти. Эсмеральда прогнала бы его, но маленькая жизнь требовала поступиться гордостью. Она пошла на страшное унижение ради ребёнка, ради сына, которого так и не дождалась — ещё одно разочарование!       Священник с его притязаниями и настойчивой, как расплавленная смола, любовью, был глубоко отвратителен Эсмеральде. Она бы с удовольствием посмотрела на то, как его повесят, колесуют или обезглавят, вспоров предварительно брюхо! Вся её ярость была направлена против него! Ведь это он преследовал её, пугал, душил своей любовью, пытаясь сломать и подстроить под себя. Теперь же он воспылал любовью к новорожденной, к ребёнку Феба! Он приходил, чтобы завести разговор о материнском долге, а перед этим Эсмеральда слышала доносящиеся снизу восторженные воркования, которые исходили от Марион и Клода. Эти двое! Эсмеральда впивалась ногтями в ладони, как только думала о них. Они восторгались чужой им девочкой, любили её! Эсмеральда это чувствовала и не могла не злиться. И так постепенно, капля за каплей напитываясь тяжёлой ненавистью, она придумала, как разом можно отомстить и Клоду, и Марион, и себе. Действительно, всё оказалось на удивление просто, и Эсмеральда, когда пришла к спасительной мысли, чуть не рассмеялась от удовольствия. Но всему своё время, сейчас главным было усыпить бдительность этих людей.       

***

      В конце декабря, с началом праздников и окончанием поста, Клод с радостью заметил изменения в поведении Эсмеральды. Теперь она охотно нянчилась с дочерью, целовала её, купала и даже укладывала спать рядом с собой. Марион с ревнивой недоверчивостью наблюдала за поведением хозяйки, но Клод видел во всём этом победившее материнское чувство и только благодарил небеса, внушившие Эсмеральде правильные мысли. Цыганка выглядела прекрасно, она расчесала свои густые чёрные волосы, следила за чистотой своего тела и даже стала наряжаться.       28 декабря девочку окрестили. Она уже ничем не напоминала ящерку. На щедром молоке Марион дочь Эсмеральды приятно округлилась, у неё были прелестные румяные щёчки с ямочками, ясные голубые глаза и вьющиеся золотистые волосы. Это был вылитый херувимчик, прелестный и бесконечно милый. Девочку окрестили по настоянию Эсмеральды Фебой, Клод настолько радовался возвращению цыганки к жизни, что проглотил свою гордость и дал приёмной дочери имя её настоящего отца. Эсмеральда держала Фебу на руках с такой очаровательной, такой кроткой улыбкой, что слёзы умиления готовы были пролиться из глаз сурового архидьякона. Он стал крёстным отцом, а Марион крёстной матерью. Квазимодо, одетый в свой лучший камзол, сиял от гордости, глядя на «свою» дочь. Воистину, тот день был чудесным, а той ночью Эсмеральда оставила Фебу Марион и, взяв Клода за руку, повела его за собой. Квазимодо проводил их грустным взглядом, пока Марион ласкала и целовала девочку.       То, о чём он так долго мечтал, оказалось даже лучше, чем он мог себе это вообразить. Эсмеральда помогла ему раздеться в темноте, а потом они повалились на холодную постель. Они слились в поцелуе и под своим телом Клод ощущал горячее и гибкое тело Эсмеральды. Он не мог насытиться нежной кожей, сладкими губами и изумительными полными грудями. Эсмеральда гладила его спину и голову, пока он целовал её плечи и шею. Она мурлыкала что-то ласковое, но Клод, оглушённый шумом собственной крови, не мог разобрать слов. Первое проникновение обдало его волной немыслимого наслаждения. И он начал двигаться в ней, ощущая мускулистое скольжение и бесконечное счастье. Ему неведомо было, почему этот акт считался проявлением грешной сущности человека, ибо сердце его, напротив, наполнялось радостью и светлым окрыляющим чувством. Эсмеральда стонала под ним, шире раздвигая ноги и двигаясь ему навстречу, и это единение, редкое согласие двух столь несхожих тел, говорило о редкой гармонии, предусмотренной Творцом для мужчины и женщины. Происходила магия, процесс древний и плодотворный, а когда он кончил, содрогаясь от блаженства, Клоду показалось, что тайны природы приоткрылись ему. Благодарный, он целовал лицо и шею своей Венеры, щёки которой были мокрыми от слёз.