Отпусти меня

            Роды начались на рассвете, когда Эсмеральда почувствовала мучительное напряжение и расслабление живота. Она с трудом спустилась на первый этаж и по её бледному виду Квазимодо всё понял. Первым делом он отвёл Эсмеральду обратно в спальню, затем взял деньги и быстрым шагом направился к дому повитухи. К счастью, та не был занята, к тому же предупреждённая архидьяконом почтенная женщина понимала Квазимодо без слов. Захватив корзинку с принадлежностями и юную помощницу, она бесстрашно отправилась вслед за горбуном.       Квазимодо, оставив повитуху с девочкой помогать Эсмеральде, сам поспешил к собору Нотр-Дам, чтобы предупредить Клода. Первым порывом архидьякона было броситься к Эсмеральде, но мысль, что придётся присутствовать при таинстве родов, в доме, пропитанном криками и излишней суетой, охладила первый порыв.       — Возвращайся к ним, — приказал Клод воспитаннику. — Я буду позже, есть неотложные дела.       Квазимодо прочёл всё по губам и покорно кивнул, но в глубине души он осудил священника. Разве может быть что-то важнее, чем происходящее сейчас в доме на улице Тиршап?! Горбун страдал, он боялся за Эсмеральду, за то таинственное, что с ней происходило. Месяцами Квазимодо наблюдал, как набухал и рос её живот, как загадочное существо, там поселившееся, готово было вот-вот прорвать кожу и вырваться на свободу. Он смутно представлял роды и воображал себе всевозможные ужасы, самым страшным из которых была смерть Эсмеральды. Если бы это произошло, Квазимодо уничтожил бы то существо, которое стало причиной бед несчастной плясуньи, а потом бы и сам лишил себя жизни. Эта и сотня других мыслей терзали горбуна, он боялся, но одновременно надеялся на счастливое разрешение всех проблем.       В доме Квазимодо натолкнулся на бегающую с большими глазами девочку-помощницу.       — Вода! — закричала она на него. — Нужна вода!       Квазимодо прищурился, ему плохо было понятно, что от него хотят. Большой рот девчонки растягивался в безобразном крике, из которого невозможно было ничего разобрать.       — Вода! — догадалась она сбегать на кухню за ведром.       Квазимодо понял, что от него требуется, и с чувством почти радостного облегчения с лёгкостью подхватил ведро. Он принёс много воды из общественного колодца, беззастенчиво отодвинув толпившихся там женщин с вёдрами и кувшинами. Устрашающая физиономия горбуна и его решительность заставила бойких горожанок посторониться.       — Чёрт проклятый! — неслось ему в спину, но Квазимодо, защищённый двойной бронёй глухоты и отчуждения, ничего не замечал.       Помощница развила бурную деятельность, она сама бегала с тазами горячей воды наверх, не допуская туда Квазимодо.       — Мужчинам нельзя! — орала она на горбуна, уже зная, что тот глух. — Нель-зя! — повторила она более отчётливо.       Квазимодо с неприкаянным видом сел на лавку у окна и принялся ждать. Крики плясуньи не доносились до него, а то бы его сердце не выдержало. Квазимодо смотрел на доски пола с ржавыми головками гвоздей. Узор старого дерева увлекал, заставляя на время забыть о мучительном ожидании. А вдруг ребёнок родится таким же уродом, как он? Да, у таких красивых людей, как Эсмеральда или капитан (Квазимодо догадался кто был отцом ребёнка), не могло родиться горбатое чудовище. Но жизнь непредсказуема, а судьба, о которой ему рассказывал Клод, как о нелепом суеверии, была порой жестока. Ведь позволила же судьба устрашающему звонарю собора Нотр-Дам влюбиться в прелестную цыганку, а потом волей приёмного отца даже стать её номинальным мужем. Что это, как не жестокая насмешка над ним, над ними всеми?       

***

      Клод Фролло завершал написание отчёта по делам вверенных ему приходов, требовалось соблюсти величайшую осторожность и внимание к деталям. Канцелярия епископа Парижского не отличалась великодушием и требовала учесть даже малейший медяк, перекочевавший из грязного кулака крестьянина в пахнущие елеем пальцы священника. Всё следовало зафиксировать, обо всём отчитаться, каждой вещи своё место, а каждой мысли своё время. Но у Клода плохо получалось сосредоточиться на цифрах и латыни, слова становились бессмысленными в этот тревожный час, когда на другом берегу Сены в маленьком доме его родителей мучилась она.       Клод закрыл покрасневшие глаза и приложил холодные пальцы к горячему лбу. Она не простила его, это было ясно по продолжительному молчанию и по её безучастности ночью. Эсмеральда позволяла обнимать себя, сама при этом лежала неестественно смирно, как мышь в кольцах змеи. Он знал, что её сердце разбито, что глаза, выплакавшие столько слёз, перестают лучиться жизнью. Эсмеральда ждала того часа, когда родится её сын, ждал этого мгновения и Клод. Но вот он настал, а на душе так и не установился мир.       Клод отложил перо и поднялся из-за стола, он прошёл по заставленному пространству кельи, пытаясь вообразить, какие муки претерпевает сейчас его возлюбленная. Голова ребёнка разорвёт её лоно, молоко оттянет упругие груди, живот и бёдра сделаются рыхлыми. Клоду приходилось в пору, когда он был школяром, помогать мэтру Дестану — именитому врачу. Архидьякон помнил, что тела рожавших женщин разительно отличались от тел молодых девушек. И хотя женщин среди пациентов прославленного медика было неизменно меньше, всё же их хватило, чтобы молодой школяр Клод Фролло сделал определённые выводы. Они подтверждались наблюдениями за животными: кошки, ежегодно приносившие котят, чем старше становились, тем меньшей ловкостью отличались. Лошади, принесшие жеребёнка, теряли в скорости и силе. Посему Клод пришёл к выводу, что деторождение для женского тела было подобно страшной болезни, единицы выходили без последствий.       Эсмеральда потеряет девичью лёгкость, её тело, которое он осязал и воображал, утратит гибкость, а кожа упругость. Но ведь её красота останется при ней! И, может быть, даже расцветёт более пышным цветом налитой зрелости. Бёдра округлятся, грудь станет больше. Клод прислонился пылающим лбом к холодной стене, у которой он оказался. Что за мысли! Совсем не то его заботит в это мгновение! Что, если она не переживёт роды, что, если ублюдок капитана убьёт свою мать! А кровотечение, а родильная горячка, а окаменевшая воспалившаяся грудь из-за застоя крови и молока?! Множество опасностей, готовых отнять у него Эсмеральду! Клод в ярости сжал кулаки. Это было бы несправедливо! Ничто на этом свете не должно встать у него на пути. Она его! Эсмеральда — маленькая мушка, оказавшаяся в плену его паутины, он же — влюблённый паук, готовый на всё ради неё! И тогда он решился.       Наскоро закончив отчёт и запечатав его личной печатью архидьякона, Клод передал бумагу своему помощнику, который должен был доставить отчёт в епископский дворец. Сам же он, накинув плащ, поспешил покинуть собор. Проходя через площадь, Клод Фролло обратил свой взор на балкон дома де Гонделорье, по случаю осени тот пустовал, но нетрудно было вообразить счастливую и беззаботную молодую женщину, которая одаривала супружеской любовью и заботой капитана Феба. Архидьякон заскрежетал зубами. Наглый юнец! Неспособный оценить своё счастье! Быть любимым Эсмеральдой и отвергнуть этот драгоценный дар любви! Клод в очередной раз пожалел, что не смог в тот вечер довести дело до конца и наглый капитан выжил. Судьба слепа, а человек слаб.       Дома было шумно, слышались крики Эсмеральды и подбадривающие возгласы повитухи. Соседки не решались войти в дом, опасаясь угрюмого Квазимодо, который с самым несчастным видом сидел у окна. Клод вывел воспитанника из задумчивости, хлопнув его по плечу и указав на входную дверь. Лицо Квазимодо озарилось радостью, он поцеловал руку священника и поспешил надёжно запереть дверь. Клод двинулся к лестнице. Когда большеротая девочка-помощница попыталась остановить его на пороге, он так сурово посмотрел на неё, что та воскликнула: «Ой!» и отступила в сторону.       Эсмеральда, обессиленная, сидела в одной сорочке на родильном стуле. Волосы прилипли к её вискам, а из больших глаз катились слёзы, но стоило ей увидеть Клода, как она нашла в себе силы крикнуть:       — Уйди!       Это были первые слова, обращённые к нему за долгое время, и Клод Фролло остановился. В комнате были плотно закрыты ставни и горели свечи. Здесь пахло кровью, потом и чем-то нечистым. Это не место для священника или просто для мужчины, здесь была женская вотчина, о чём поспешила напомнить повитуха.       — Ваше преподобие, — воскликнула она, оттирая мокрые руки о фартук, на котором оставались розовые разводы, — негоже вам тут находиться.       — Я изучал медицину! — веско прервал её священник. — Этой мой дом и я могу находиться в любой его части.       — Уйди! — повторила Эсмеральда, бессильно опустив голову.       Клод подошёл к ней и взял ослабевшую руку. Нащупанный пульс трепетал, как птица, попавшая в силки, священник сжал руку цыганки.       — Дитя не хочет выходить, — извиняющимся тоном заговорила повитуха. — Но есть одно верное средство, правда, мы с Катрин не справимся, но если позвать вашего горбуна и вы сами подсобите, то получится.       Клод посмотрел на женщину и та, казалось, смутилась.       — О чём ты толкуешь? — сурово спросил он и повитуха как будто сильнее забеспокоилась.       — Ребёночек не выходит, надо его напугать! Мы положим госпожу на покрывало, а сами возьмёмся за его края и начнём подбрасывать её в воздух, это поможет разродиться! — скороговоркой зачастила повитуха, её помощница Катрин встала рядом и испуганно моргала.       Эсмеральда застонала, у неё не осталось сил для настоящего крика. Клод поднял её за подбородок, чтобы посмотреть в мутные от боли глаза, девушка дёрнула головой и не дала ему сделать этого. Тогда он вновь посмотрел на повитуху.       — Нет, мы не станем подбрасывать её на покрывале, — произнёс священник, после чего, продолжая сжимать руку Эсмеральды, продолжил. — Сейчас мы перенесём её на кровать и там же она разрешится от бремени. У неё не осталось сил, поэтому пусть девочка сбегает в таверну за гипокрасом.       Катрин получила монетку и быстрее ветра помчалась вниз по лестнице. Архидьякон и повитуха помогли глухо стонущей Эсмеральде переместиться на кровать, где она смогла лечь и, поджав ноги, приняться за новый виток своего женского труда. Архидьякон стоял рядом с постелью и держал потную ладонь девушки. Эсмеральда дошла до такого отчаяния, что в эту минуту была рада даже присутствию своего злейшего врага. Когда же вернулась девочка с ещё тёплым вином и Эсмеральда сделала пару глотков, то тепло, приятно разлившееся по телу, немного приободрило её. Она закричала и до боли стиснула руку священника, Клод молился, положив ей ладонь на лоб, а повитуха издала радостный возглас:       — Хорошо, хорошо, милочка! Вот уже показался!       Остальное произошло быстрее, несколько сильных потуг, крики цыганки и наконец звонкий писк, ознаменовавший появление на свет новой души. Эсмеральда плакала, Клод целовал её в лоб и вытирал слёзы, он и сам поверить не мог, что всё завершилось.       — Где он? — Эсмеральда пришла в себя и оттолкнула архидьякона, теперь её большие чёрные глаза с беспокойством смотрели на повитуху и её помощницу.       Почтенная матрона омыла ребенка в тазу и сноровисто запеленала его в свивальник.       — Вот она, наша крошка, — ласково проворковала повитуха, приближаясь с орущим свёртком к ложу роженицы.       — Она? — Эсмеральда приподнялась и с тревогой смотрела на повитуху. — Это же мальчик? Мой сын?       — Девочка! — торжественно произнесла женщина и широко улыбнулась.       — Нет, нет! — Эсмеральда упала на подушки, комкая в руках простынь. — Уберите её! Нет!       Озадаченная повитуха вручила ребёнка Клоду, а сама подошла к Эсмеральде.       — Тише, милая, надо ещё послед выкинуть, — с этими словами она мягко надавила на живот цыганки.       Пока возобновилась возня вокруг Эсмеральды, ошеломлённый Клод отступил с ребёнком в сторону. Младенец был некрасивым, красным и похожим на пригревшуюся на солнце ящерку, но он замолчал, почувствовав человеческое тепло. Внезапно Клоду вспомнился малютка Жеан, полуживой и мокрый, но при этом отчаянно цеплявшийся за жизнь. Ещё один обездоленный младенец, который волей судьбы оказался на его руках. Клод машинально покачал девочку, та, кажется, уснула. Странная нежная улыбка показалась на тонких губах священника, дитя невинно, оно не успело нагрешить. Маленькая девочка, зародыш фемины, дитя любимой женщины. Клод подумал, что никогда не испытывал чувства чище и возвышенней, чем в это мгновение. А со стороны кровати доносились рыдания Эсмеральды, горькие и безнадёжные.