Отпусти меня

      Архидьякон, дрожа от холода, пробирался в родной собор. Лунная ночь не была его союзником, напротив-её свет мог слишком отчётливо обрисовать тёмную скрюченную фигуру, продвигавшуюся к громаде Нотр-Дам. Клод Фролло весь словно онемел от холода и ужаса перед совершённым злодеянием. Он священник! Его долг был спасать души, а не губить свою! Тщетно он надеялся, что ледяные волны Сены смоют с него преступление. Нет, кровь этого негодяя, казалось, глубоко въелась в кожу архидьякона, проникая в застывшее сердце. Но он был прав! Этот скот, это ничтожество осквернило лучшую из женщин, завладев не только прекрасным телом, но самой её душой! Священник стремительно схоронился в тени подъезда, когда мимо него проехал отряд ночного дозора. Наверное, они спешили туда, в грязную конуру на мосту Сен-Мишель, туда, куда ранее ворвались их собратья по оружию, туда, где осталась лежать на полу юная цыганка, покрытая кровью своего любовника! Острая боль кольнула в груди: как забыть те сладострастные и мучительные картины чужой страсти, свидетелем которых он был? Клод зажмурился и посиневшими губами зашептал молитву, сейчас он искал спасения у того, кто всегда готов был простить и принять отверженного!       На неверных ногах архидьякон поднимался в алхимическую келью. В голове теснились разнообразные образы: двое пьяниц, один из которых его родной брат Жеан, самодовольно ухмыляющийся капитан, розовая от смущения красавица с обнажённой грудью, сидевшая верхом на молодом и сильном мужчине! Клод Фролло прикусил кулак и сдавленно простонал, на глазах проступили слёзы. Он остановился и прижался к холодной стене. Жизнь утратила краски, оставив после себя лишь странное послевкусие свершившейся беды. Клод продолжил подъём, лестница казалась бесконечной и с каждой ступенькойон словно поднимался навстречу с Вечным судией, который за всё с него спросит полной мерой.       Закрывшись в тёмной и холодной келье, архидьякон встал на колени под слуховым оконцем, где сегодня днём заметил роковое предопределение. Паук пожрал мушку, оставил её трупик висеть в саване из паутины. Несчастная мушка! Её, должно быть, схватили и доставили в тюрьму Шатле, одному Богу известно, что моглисделать с прелестной полуобнажённой девушкой эти грубые солдафоны! Даже сейчас ревность терзала его разум, зарождая в воспалённом сознании гнусные картины разнузданного насилия. Бедная слабая мушка! Это он оставил её на поругание, отдал в руки тюремщиков!       Но тут же холодный и властный внутренний голос возразил ему. При железной дисциплине, в которой держали их дозорные, не стали быониопускаться до насилия, темболее дело касалось такого серьёзного преступления, как убийство капитана. Они доставят плясунью в общую камеруи займутся Фебом. Архидьякон и верил, и не верил себе, в итоге он выбрал наиболее простой путь самоуспокоения. Ничего с ней не будет, она окажется в тюрьме и тем сговорчивее её сделает заключение. Да, следовало просто подождать. Суд должен пройти быстро, слишком неопровержимые улики имелись… Да, просто подождать, дать холодным стенам темницы сломить её дух, а потом она станет его!       Эта мысль, столь давно вынашиваемая, всё равно поразила его! Клод поразился! На какие злодейства способна человеческая душа, какие мрачные тайны скрываются даже в чистом сердце! То, что он совершил сегодня, было чудовищно, немыслимо и в то же самое время архидьякон твёрдо знал, что доведись ему повторить этот вечер, он, не колеблясь, вновь вонзитлезвие в шею капитана. Она должна достаться ему, Клоду! Он выстрадал эту страсть! Эсмеральда была единственным, чего он алкал со всем жаром отчаянной души. Все прочие соблазны были бледны, другие женщины не могли сравниться с этой! Он полюбил царицу, богиню, мечту, и он никому её не отдаст! Архидьякон сжал вспыхнувшую огнём голову. Как бы ему нихотелось, Клод не мог лгать себе. Он был готов видеть её мёртвой, но не с другим. Она должна быть его! Она будет принадлежать ему! Клод о стоном упал на холодный пол. Горячие слёзы вскипели на глазах, он рыдал так, как никогда не плакал даже в детстве, рухнули стены, за которымион прятал свою уязвимость. Он оплакивал своё падение и падение юной цыганки, её будущие страдания и свои невыразимые муки. Сегодня Клод подписал приговор им обоим.

***

      Эсмеральда дрожала на подстилке из гнилой соломы. В одной с ней камере оказалась знакомая цыганка, которая с жалобным причитанием укутала девушку в одно из многочисленных покрывал, которыми была обмотана.       — Ягнёночек наш, — ласково говорила она по-цыгански, обнимая Эсмеральду за хрупкие плечи.       Вопросов эта женщина не задавала, но другихобитательниц камеры приструнила. Когда на следующий день Эсмеральду перевели в одиночную камеру, цыганка только вздохнула. Увы, добрая женщина была приговорена к повешению и не успела никому сообщить о том, куда пропала всеобщая любимица, остальные сиделицы быстро забыли о несчастной Эсмеральде, свои заботы всегда перевешивают чужие.       Эсмеральда, оказавшись в одиночной камере, как могла, привела в порядок платье, в чём ей очень помогло покрывало доброй цыганки. У девушки не осталось сил даже на слёзы, кожа её ещё хранила следы крови милого Феба, а сердце превратилось в зияющую рану. Как мог такой восхитительный, волшебный вечер закончится кровавой драмой?«Это всё он!» — пронеслось в голове у нечастной, конечно он, тот самый злой монах, что преследовал всю осень и зиму. Это егогорящие внутренним огнём глазаобжигали её, а злые речи больно ранили душу. Последнее, что помнила Эсмеральда, прежде чем погрузилась в кромешную тьму — это горячий, как калёное железо, поцелуй. Так мог целовать лишь демон! В инстинктивном отвращении девушка вытерла губы тыльной стороной ладони. Душа её была переполнена впечатлениями, а сердце изнывало от горя, но разум понял, что мог означать тот окаянный поцелуй. Грязный монах! Под личиной святости скрывал те же желания, что без стыда изъявляли обитатели Двора чудес. Всё та же любовная лихорадка, толькоона теперь она объяла священника, а не простого бродягу!       Эсмеральда обхватила себя за плечи и вскоре её хрупкое тело начало сотрясаться от плача. Вновь вспомнился милый Феб. Такой прекрасный и такой любимый! Она ведь шла на свидание с ним, ни на что не рассчитывая! Это он сам признался ей в любви и был настолько прекрасен, что Эсмеральда в какой-то миг подумала, что видит живого бога. Феб рисовал чудесные картины, как они станут жить в славной квартирке, как его солдаты проедут под окнами ичто Эсмеральда увидит королевских львов. Даже если это была неправда — не настолько она дурочка, чтобы верить, будто такой блестящий кавалер надолго задержит на ней внимание, так вот, пусть это была ложь, цыганская плясунья всё равно была за неё благодарна. Феб — лучшее, что случалось в её жизни, он был солнцем, которое осветило мрак, царящий вокруг. Тот монах или, например, вретишница из башни были созданиями ночи, зловещими нетопырями, готовыми высосать из неё всю кровь. Но Феб… прекрасный Феб! Он был солнечным светом, который Эсмеральда жаждала пить большими глотками!       Сердце защемило от боли, она вновь зарыдала. Как смел этот мерзкий человек лишить прекрасного Феба жизни?! Как поднялась эта холодная рука, чтобы нанести роковые раны? Эсмеральда вытерла глаза и вспыхнула, вспомнились поцелуи и ласки милого капитана, то, как он сжимал её грудь и как мягкие усы щекотали шею. Даже сейчас, ввергнутая в земной ад, плясунья не могла не думать о том, какое блаженство порождали его прикосновения.       В какой-то момент её голова закружилась и она дала усадить себя верхом на колени капитана. Тогда ни одна мрачная мысль не возникала в переполненной восторгом голове. Эсмеральда широко раскинула ноги, сжимая ими его бёдра. Не возражала она, когда Фебзавозился с завязками. Полуоголённая, распалённая желанием и осознанием своей смелости, Эсмеральда жаждала его, она хотела, чтобы они превратились в ангела и воспарили над землёй. Дальше он сначала крепко поцеловал её, затем, приподняв за ягодицы, начал насаживать на нечто толстое и горячее. Боль, пронзившая низ живота, тоже была отрадной, Эсмеральда закусила губу и, повинуясь заданному им ритму, превозмогая себя, начала приподниматься и опускаться на мужской орган, столь плотно обхваченный её женскими частями. Фебу нравилось, он прижалеё к себе и впился поцелуем в смуглое плечо. Эсмеральда же была рада услужить, отзывчивое от природы тело, натренированное танцами, юное и гибкое, помогало ей заглушить боль. Если ему хорошо, значит, она всё делает правильно. Плясунья закрыла глаза, а когда вновь их распахнула, то увидела за плечом возлюбленного Феба зловещее зеленоватое лицо священника и занесённый кинжал.       Бедняжка Феб, он как раз начал изливаться в неё, Эсмеральда ощущала сокращение жилы внутри себя, когда монах погрузил лезвие в шею капитана. Её солнце прохрипел: «Проклятие!», а его горячая кровь залила грудь Эсмеральды. Ей сделалось дурно и она рухнула вместе с Фебом на пол. Теряя сознание, девушка ощутила горячий поцелуй на своих губах. Как бы она хотела изрезать ножом этого негодяя, отомстить ему за гибель Феба, но её тело, потрясённое пережитым, слишком ослабело. Зловещее лицо филина, его горячие губы и проклятый запах ладана!       К счастью, Эсмеральда не помнила, как оказалась в тюрьме, какими грубыми насмешками осыпали её солдаты, усмирённые только окриком начальника. Она не пришла в себя даже когда её швырнули на зловонноесклизкое сено. Только ласка доброй цыганки пробудила девушку. А сейчас она оказалась лишена и общества единственного друга! И вновь вернулись мысли о Фебе, его ласки перемешались в голове с картинами кровавой расправы. Как же она ненавидела этого священника! И как же любила Феба! Перебив саму себя, Эсмеральда запретила себе думать о своём солнце, как о мертвеце. Плясунья со страстью сложила руки в молитвенном жесте: если есть на небесах Господь и ангелы, они помогут её возлюбленному выжить! Пожалуйста, пожалуйста!

***

      Клод на дрожащих ногах поднялся с колен, одеждаего почти высохла, как и воспалённые красные глаза. Сегодня случилось непоправимое, но как знать, быть может, благодаря этому он сможет заполучить девушку! Да, Клод видел, что капитан лишил её невинности, но это его мало волновало. Феб мёртв, лезвие погрузилось достаточно глубоко, чтобы исключить возможность исцеления. Он мёртв, а она в темнице. Сломленная, не привыкшая страдать девушка не сможет… отказать! Клод вцепился пальцами в редкие волосы на висках. Мука, помутнение! Его истерзанная душа погрузилась в пучину греха и нет обратного пути!       Внезапно он отнял руки от головы и выпрямился, в темноте (луна не могла проникнуть в эту келью) его взгляд сверкал. Пусть! Он был готов призвать всех демонов ада, отдать им на растерзание и плоть свою, и бессмертную душу, лишь бы обладать Эсмеральдой! Эта последняя роковая страсть застала Клода не наивным школяром и не молодым целомудренным священником, она поразила сердце опытное, способное до конца оставаться с собой честным. Он был и пауком, и мушкой, и палачом, и жертвой. Но поскольку ничего нельзя было изменить или вернуть, Клод решил идти до конца. Пусть её судят, пусть её даже казнят, но она больше не будет никому принадлежать! Или он, или смерть! Бедная маленькая плясунья, архидьякон оплакивал её в своей душе, но тёмные страсти успели завладеть его сердцем.       В тишине тёмной кельи раздался леденящий смех, то был смех безумца, осознавшего, что пути назад нет.