Страшись Суда Сов

Вечером ко мне в комнату заходит мама. Не сразу слышу, как кто-то тихо стучит в дверь, потому что увлечена чтением, но когда звук повторяется, хмурюсь и прислушиваюсь. И только на третий раз приходит понимание, что кто-то хочет зайти ко мне в комнату. Вид у мамы не то чтобы расстроенный, скорее уставший: плечи опущены, цвет кожи даже при свете тёплой лампы тусклый и бледный, а собранные внизу волосы свидетельствуют о нежелании — или неимении сил — делать что-то более сложное. — Не спишь? — осторожно спрашивает она, тихо прикрывая за собой дверь. — Сейчас только восемь, — без особого энтузиазма отвечаю я, даже не убирая роман и не садясь в кровати: просто кладу открытую книгу рядом с собой и скрещиваю руки на груди, внимательно наблюдая, как мама аккуратно присаживается на краешек кровати. — Или мне уже в такое время спать полагается? — насмешливо спрашиваю я, и на это она лишь поджимает губы. — Зачем пришла? — Я хотела поговорить насчёт твоего отца, — спокойно отвечает она. — Точнее, о твоём поведении, — тяжело вздыхаю, и она тут же продолжает: — Солнышко, если ты и дальше продолжишь перечить ему, лучше не станет. Солнышко… Как же отвратительно слышать это прозвище! Она всегда так ласково меня называет, словно показывает свою несуществующую любовь! — Если бы он вёл себя, как человек, я бы даже не возмущалась, — резко отвечаю я. — Ты ведь знаешь, что он меня бьёт, так? И что он бил Алекса, тоже знаешь? — наблюдаю, как она виновато отводит взгляд, и горько усмехаюсь. — Для тебя это, видимо, нормально. — Не нормально, солнышко… — Прекрати меня так называть! — Иви, — с горечью произносит она моё имя. Так ещё хуже. — Иногда Кристофер бывает несколько эмоционален, и ты это знаешь. Нужно просто не выводить его на эмоции, и тогда всё будет хорошо. — Значит, так ты это называешь? — поражённо смотрю на неё. — Его эмоции никак не связаны с методом воспитания, — сажусь в кровати. — Ему просто нравится чувствовать власть. И страх. Ему нравится, когда я боюсь его. Думаешь, он сдал меня в секретную лабораторию на эмоциях? — вижу, что она быстро несколько раз моргает, чтобы не заплакать. — Единственный выход из этой ситуации — уйти, пока не поздно. — Мы не можем… — Конечно, не можем! — перебиваю её. — Алекс хорошо устроился, ведь отец его больше не трогает, ты делаешь вид, что ничего такого не происходит, а я… а что я? Я здесь настолько незначимая фигура, что меня и за человека можно не считать! — Не говори так, — твёрдо произносит она. — Если бы ты знала всю правду, то поняла бы меня. — Ну так расскажи! — возмущённо восклицаю я. — В чём проблема? — Всё не так просто, — с сожалением произносит она, и я сардонически усмехаюсь. — Мы с Кристофером связаны общей тайной, и если кто-то из нас о ней расскажет, то… окажется мёртв, — она делает паузу, начиная еле заметно теребить тонкий браслет на руке. — И тот, кому расскажут, тоже умрёт, — она опечаленно смотрит на меня, словно пытается запечатлеть в своей памяти каждый дюйм моего лица. — Я плохая мать, знаю. Но это не значит, что я тебя не люблю. — Не любишь, — шепчу я, подавляя слёзы. — Если бы ты меня и правда любила, то не допустила бы всего того, что со мной случилось этим летом. — Солнышко, — она хочет коснуться моей руки, но я тут же отдёргиваю её, как от огня. — Когда я узнала, что Кристофер собирался отправить тебя туда, — на последнем слове в её голосе появляется дрожь, — уже не смогла жить спокойно. Я умоляла его одуматься и не поступать так с тобой, говорила, пусть лучше отдадут меня, чем будут портить твою жизнь… ты же ещё ребёнок! — она быстро смахивает скатившуюся слезу. — Но он меня не слушал. Каждый день я спрашивала его, что с тобой будут делать и куда вообще они увезли тебя, и каждый раз получала один и тот же ответ. — Какой? — шёпотом спрашиваю я, не моргая. — «Так нужно». Она опускает голову, закрывая лицо руками, и начинает плакать. Но мне не становится её жалко. Когда мне было плохо, она не приходила и не успокаивала меня. Когда я пыталась рассказать ей о «воспитании» отца, она лишь равнодушно кивала. Когда я вернулась из секретной лаборатории, она не поднялась ко мне в комнату и не спросила, каково мне, не спросила, что там со мной делали, не спросила, что может сделать для меня! Она не сделала ничего из того, что делают любящие матери! Но она сделала всё, чтобы её не любили. — Уходи, — тихо, но твёрдо, произношу я, заставляя её поднять на меня удивлённый взгляд. — Я не верю ни единому твоему слову, — говорю без эмоций. — Солнышко… — она протягивает ко мне руки, но я отползаю назад. — Не надо, — качаю головой. — Уже поздно проявлять свои чувства. Она ещё несколько секунд сидит на кровати, и в её взгляде виднеется неприкрытая надежда на то, что я передумаю и что мы поговорим по душам, возможно, обнимаясь и плача. Но я твёрдо стою на своём, по-прежнему не двигаясь и выжидающе смотря на неё. Она поджимает губы и чему-то коротко кивает, а затем встаёт, вытирает слёзы и сдавленно произносит: — Прости меня. И уходит, тихо закрывая за собой дверь. Медленно выдыхаю. Сейчас не испытываю ничего, кроме отвращения: ни злости, ни печали, ни даже непонимания. Мне просто отвратительно. Отвратительно от того, как она пытается выставить себя жертвой во всей этой ситуации. Отвратительно от того, что она никак не пытается меня защитить. Отвратительно от того, что она прикрывается обстоятельствами! Ненавижу её! Всё-таки пара слезинок скатывается по лицу, но я быстро вытираю их рукавом пижамы. Не хватает мне ещё рыдать из-за неё! Всё, не хочу и секунды думать о том, что она мне сказала, и прокручивать наш диалог в голове снова и снова! Подхожу к окну и открываю его, чтобы впустить прохладный вечерний ветерок, смешанный с мелкими каплями дождя. Задерживаюсь у подоконника, всматриваясь в тени на улице, словно ожидая, что они вот-вот оживут. Они — прекрасное олицетворение того, что творится в моей семье: всё покрыто мраком. Тайна на тайне. Но зато на людях мы самая счастливая семья, где все друг друга любят и поддерживают! Ага, как же! Если бы остальные знали, что отношения в нашей семье построены, в основном, на страхе, то им та антиутопия показалась бы ничем! Делаю глубокий вдох и отхожу от окна. Открываю нижний ящик прикроватной тумбочки и достаю оттуда личный дневник и ручку, собираясь написать там о сегодняшнем дне и свои мыслях. Пожалуй, это единственная стабильность в жизни, ведь пишу здесь каждый день, независимо от того, был ли день хорошим или я чуть не умерла.

***

На следующий день родители говорят поистине хорошую новость: они уезжают куда-то на выходные; куда именно — не сказали, потому что мы с Алексом наверняка не достойны этой информации, однако их отсутствие явно пойдёт мне на пользу, потому что можно будет хотя бы спокойно вздохнуть, не боясь, что отец снова к чему-то придерётся. — Иви, — зовёт меня брат, пока я читаю очередную книгу, сидя на садовых качелях. Без особого энтузиазма поднимаю голову, смотря, как Алекс подбегает ко мне. — Раз уж родители уехали, я сегодня устрою вечеринку. — И? — Что? Просто предупредил тебя! — О, раз так, то спасибо, — театрально нахмурив брови, киваю я. — Вот теперь даже не знаю, что делать с этой драгоценной информацией, — взгляд брата так и говорит: «ха-ха, очень смешно», и я не сдерживаю смешка. — Мне всё равно, делай, что хочешь. — Я предупреждаю тебя затем, чтобы ты потом не выносила мне мозг по поводу «непонятных людей в нашем доме», — в возмущении приподнимаю брови, и он махает на меня рукой. — Ладно, всё равно ты и так это сделаешь! Он скрывается в доме, не давая возможности что-либо ответить. Коротко вздыхаю и задумываюсь, чем бы тогда заняться. Дома находиться я не захочу, потому что на вечеринку точно придёт Хантер, а его странного взгляда можно избежать только сидя в своей комнате, так что этот вариант сразу отпадает. Что ж, тогда пойду к Брюсу, а там посмотрим! Только сейчас понимаю, что после той секретной лаборатории я стала меньше проводить времени с друзьями. Мы по-прежнему общаемся в школе и на репетициях, да и иногда ходим вместе домой, но теперь даже не гуляем. И дело не в том, что меня не зовут к себе в гости или просто прогуляться — я постоянно отвечаю, что мне некогда, хотя на самом деле время есть. Хмурюсь, окончательно откладывая книгу. Почему я так поступаю? Ведь с друзьями наоборот отвлекаюсь от всех проблем и мыслей, расслабляюсь… Что, если в этом и загвоздка? Пока я нахожусь с ними, то совершенно отстраняюсь от своей собственной жизни, предпочитая глубже зарыть тревогу, панику, непонимание, злость и прочие чувства, что меня одолевают, когда прихожу домой. Но подавлять свои эмоции плохо: быть может, неосознанно я это понимаю, поэтому и не гуляю с друзьями? А ведь и правда! То же время, когда могу побыть с друзьями, я предпочитаю проводить с Алексом, даже если мы не разговариваем, а просто находимся в одном доме. Особенно после того раза, когда он меня обнял — клянусь, давно я от него не чувствовала такую поддержку! Или чего-то, очень на неё похожее. Значит, мне и правда нужно столкнуться с собственными проблемами и попытаться их решить, а не бежать от них, загораживаясь друзьями? Звучит логично, а вот как это есть на самом деле — никому не известно. Или взять того же Брюса: с ним я могу поделиться своими переживаниями, и он меня всегда поддержит и успокоит. И к нему тоже хочется ходить чаще, чем к друзьям. Может, это и вовсе какой-то новый этап взросления? Я отдаляюсь от общества, начинаю общаться только с теми, кто может меня выслушать и поддержать… Но своим друзьям я тоже доверяю, потому что было множество ситуаций, когда они меня выручали! Что-то я совсем запуталась… Нормально ли моё так называемое отдаление от людей, которых раньше считала близкими? Хотя, учитывая, что теперь я человек с нечеловеческими… способностями, то понятие нормы в моей жизни явно искажено. Решив больше не думать о всех этих сложностях, возвращаю книгу в дом и заодно переодеваюсь, чтобы пойти к Брюсу. Сегодня мой выбор падает на светлые широкие джинсы и чёрную наитончайшую водолазку, а волосы я собираю в высокий хвост. Оглядываю себя в зеркало и надеваю маленькие серёжки, больше не добавляя никаких украшений: да уж, изменяю собственному стилю, получается. Сверху накидываю светлую ветровку. Как раз когда выхожу из дома, чувствую вибрацию телефона в кармане и, достав его, смотрю на экран: звонит Брюс. Вспомни лучик, вот и солнце! — Да-да, Иви на связи! — Ты можешь прийти ко мне? Желательно прямо сейчас, — слышится серьёзный голос. — Да, конечно, — выхожу на тротуар и ускоряю шаг. — Я вообще-то прямо сейчас к тебе и собиралась… — Тогда жду. — Стой! Что случилось? — Селина не выходит на связь, — мрачно отвечает он. — Кажется, в Аркхэме что-то случилось, и она попала в беду. Мы собираемся туда, и ты нам нужна. — Мы? — переспрашиваю. — Я-то там зачем? И… Брюс? Эй! — возмущённо смотрю на экран телефона. Бросил трубку! Вот же… Бормоча себе под нос различные проклятья, направляюсь в поместье Уэйнов, надеясь, что на самом деле с Селиной ничего плохого не случилось. Может, она до сих пор там просто осматривается… конечно, целые сутки! Что за бред! Её правда кто-то там задержал… или что-то. Не заморачиваясь, снова прохожу в дом через окна-двери, сразу оказываясь в гостиной. На меня тут же устремляются четыре взгляда: мрачный принадлежит Брюсу, серьёзный и даже суровый — детективу Гордону, вежливо-приветливый — Альфреду, а внимательный — Люциусу. А, ну теперь понятно, кто — «мы». — Всем привет, — неуверенно протягиваю я, не зная, что сказать. — Я сюда чуть ли не бегом бежала, так что извините, если вдруг опоздала… Вы серьёзно собрались в Аркхэм? — не выдерживая собственной болтовни ни о чём, прямо спрашиваю я. — Это же безумие! — Безумием было отправлять туда Селину Кайл, — с упрёком отвечает Гордон, кидая взгляд на Брюса. — Но теперь нам нужно её оттуда вытащить и заодно разобраться со Стрейнджем, — он упирается руками в бока, над чем-то задумываясь. — У вас план хотя бы есть? — Конечно, — улыбается Люциус. — Я пришёл к выводу, что секретная лаборатория Стрейнджа должна быть неподалёку от Аркхэма, значит, нам именно туда и нужно. А с помощью этого прибора, — он показывает небольшое устройство с маленьким экранчиком, — мы и обнаружим место, где осуществляются опыты. Для экспериментов над людьми они используют изотопы плутония, чтобы добиться клеточной мутации, значит, можно засечь радиацию. — Допустим, — озадаченно протягиваю я. — И что, вы просто так туда придёте и начнёте искать радиацию? — Нет, искать радиацию будем только мы с тобой, — показываю на себя пальцем, удивляясь. — Ты можешь вспомнить место, где тебя держали, следовательно, с тобой поиски могут ускориться. Ну и плюс у тебя повышенный уровень силы, так что будешь выступать в качестве… защиты. — А я в это время поговорю со Стрейнджем в его кабинете, — продолжает Брюс. — Мы туда придём под предлогом проверки — всё-таки моя компания вкладывает немалые деньги в Аркхэм. — А вы? — перевожу взгляд на Гордона. — Вырублю охранника, стащу форму и пропуск. Попробую пробраться в архивы, — вздыхает он. — Придётся ехать в багажнике, чтобы никто не заметил меня. — Ну а я буду здесь, ждать новостей и надеяться, что вас всех там не убьют, — встревает Альфред, бодро улыбаясь. Вопросительно смотрю на него, совсем не ожидав, что он останется. — У меня проблемы с ногой, мисс Паттерсон, — любезно напоминает он, и я мысленно хлопаю себя по лбу, вспоминая, что его ранил Тео-Азраил. — Постарайтесь много не болтать на месте. — Я вообще-то не болтливая! — фыркаю я и тут же ловлю на себе взгляд Люциуса, который так и говорит: «да-да, конечно». — Ну ладно, может, временами я и правда много болтаю, но… — Давайте вы обсудите это потом, у нас сейчас задача поважнее, — останавливает меня Гордон. — Нам нужно как можно быстрее собраться, потому что Стрейндж уже и так подозревает, что мы под него копаем, — мы все удивлённо на него смотрим, и он вздыхает. — Я приезжал в Аркхэм и говорил с ним, спрашивая о некоторых вещах. — Некоторых? — уточняет Альфред. — Я не спрашивал напрямую. Просто задал наводящие вопросы, например, нет ли у Стрейнджа особых интересов насчёт его пациентов, не поступали ли к нему странные запросы на странные вещи, — уклончиво поясняет он. — Вы вообще отправили туда Селину! — он переводит взгляд с Брюса на меня и обратно. — Да, но мы же просто глупые дети, — спокойно произносит Брюс, и я горжусь его ответом: мы считаем, что можем лезть в такие странные и запутанные дела, но на всякий случай у нас есть прекрасная отмазка, что мы всего лишь дети и что нас обвинять нельзя. Гениально! — Над которыми ставили опыты, — добавляю я как бы между прочим. — Чьих родителей убили, — кивает он. — И сделал это один и тот же человек, — заканчиваю я. — Вы репетировали что ли? — непонимающе хмурится Гордон. — Ладно, у нас нет на это времени. Давайте уже собираться! — Подождите-подождите! — выставляю руки вперёд, не давая им начать собираться. — Меня, конечно, очень привлекает эта затея с тем, чтобы пробраться в Аркхэм, но… мои родители точно об этом узнают! И мне не поздоровится, так что я, наверное, воздержусь… — Обещаю, что твои родители ничего не узнают, — серьёзно говорит детектив Гордон, и я с подозрением на него смотрю. — Без тебя будет сложнее, поэтому ты нам нужна. Никому не выгодно, чтобы твои родители знали обо всей этой ситуации. — Ну не знаю… — неуверенно протягиваю я. — Меня туда даже не пустят. — Теперь ты мой стажёр, — Люциус показывает мне какой-то пропуск… с моим лицом! Когда он успел? — Если что, тебе восемнадцать, и ты учишься в университете, параллельно проходя стажировку в «Уэйн Интерпрайзерс». — Спасибо, что оповестили меня об этом заранее! — с сарказмом восклицаю я. — Надеюсь, всё пройдёт хорошо… Люциус уверенно кивает, словно обещая, что ничего плохого не случится, и скрывается в кабинете-пещере, видимо, собирая какое-то оборудование, Гордон проверяет количество патронов в пистолете, Альфред удаляется на улицу, чтобы подготовить машину. В это время подхожу к Брюсу и тихо говорю ему, что местность лечебницы мне будто бы знакома. — Ты уверена, что уже проходила через ворота? — настороженно уточняет он. — Нет, но эти странные ощущения, так сильно похожие на воспоминания, не дают мне покоя. Я подумала, ты должен об этом знать. — Ну, по крайней мере сейчас это никак не помогает, — расстроенно говорит он. — Но это ещё одна причина, по которой мы просто обязаны пробраться в Аркхэм. Киваю, соглашаясь. Даже не знаю, почему вдруг посчитала нужным рассказать ему об этом странном ощущении, однако мне было совсем неспокойно оттого, что что-то скрываю от того, кто может мне хоть как-то помочь. А теперь рассказала, и на душе стало сразу легче! Правда, тот факт, что мы сейчас поедем прямиком в Аркхэм, снова тянет ко дну. Через десять минут мы садимся в машину: Люциус за рулём, Брюс сидит рядом, на пассажирском, а я — на заднем сиденье. Ну и Гордон в багажнике, как бы странно это ни звучало. Альфред провожает нас взглядом и махает рукой, когда мы выезжаем за ворота поместья Уэйнов. Всю дорогу мыслями то и дело возвращаюсь к тому странному ощущению, которое испытала, пока отвлекала охранника. Если секретная лаборатория и впрямь находится поблизости Аркхэма, значит, мне удалось сбежать ещё и из лечебницы. Но как? Я совершенно не помню своего побега! Прогоняю мысли прочь, безучастно рассматривая мелькающие за окном пейзажи. По мере приближения к лечебнице чувствую нарастающую тревогу. Точно ли у нас всё получится? Может, стоило придумать другой план? Нет, ну нас же спасут, если что-нибудь пойдёт не так… правда ведь? Даже если это не так, нужно на это надеяться — мне будет спокойнее. Наконец через какое-то время мы подъезжаем к воротам, на верхушке которых красуются два слова — Лечебница Аркхэм. Даже буквы в этом месте вызывают неприятные ощущения; мрачные, угловатые, словно готовые забрать к себе и не отпускать. В Готэме много зданий, которые внешне выглядят уж слишком неприветливыми, но с Аркхэмом ничто не сравнится. Это главный символ мрачного недружелюбного города. Охрана открывает ворота, и Люциус въезжает во двор. Сердце трепыхается в груди: пути назад нет, и от этого становится некомфортно, ведь малейшая ошибка может привести к не самым приятным последствиям. Мелькает мысль, что меня могут вернуть в секретную лабораторию. Делаю глубокий вдох, стараясь не думать об этом. Всё пройдёт хорошо! На улице прохладно. К нам подходит один из охранников, и, пока Брюс объясняет им цель своего визита, я осматриваю здание Аркхэма. Оно лишено симметрии, хотя сначала может казаться по-другому: всё же и справа, и слева от входа количество этажей одинаково повторяется, где-то их пять, а где-то целых семь. Однако на деле правое крыло как будто бы длиннее, а за левым скрывается ещё одна огромная часть лечебницы. Каменные стены тёмно-коричневого цвета, местами переходящего в грязно-серый, заставляют почувствовать себя некомфортно; возможно, так сделано специально, чтобы люди боялись этого места. Грозные невысокие шпили, покрывающие самые верхушки здания, навевают страх, а окна с решётками сливаются со стенами, создавая впечатление, что, зайдя внутрь, уже никогда не выйдешь. В экране телевизора Аркхэм казался поприятнее. Понимание, что совсем скоро я окажусь внутри лечебницы (благо, не в качестве пациента) заставляет испуганно сглотнуть и съёжиться. Меньше всего мне хочется туда заходить, но ради правды я готова на всё. Нас пропускают. Мы входим через огромные — тоже знакомые мне — двери и оказываемся в просторном коридоре, где охрана проводит небольшой досмотр: в лечебницу нельзя заходить с оружием и средствами связи. Внимательно наблюдаю за хмурыми лицами охранников и невольно вспоминаю о Гордоне — слишком уж у них суровые взгляды. Интересно, детектив зайдёт с главного входа? Один из охранников уводит Брюса в кабинет Хьюго Стрейнджа, а другой по пятам следует за мной и Люциусом. Когда мы проходим мимо очередного коридора, слышатся чьи-то крики, и я невольно останавливаюсь. — Иногда пациенты ведут себя плохо, — только и говорит идущий позади охранник, и я перевожу на него настороженный взгляд. — Беспокоиться не о чем, — злобно улыбается он, смотря в сторону коридора, из которого секунду назад доносились крики. Мы с Люциусом переглядываемся, и по его взгляду понимаю, что ему тоже это всё очень не нравится. Я наслышана об ужасах, что здесь делают с пациентами, но сталкиваться с этим вживую ещё страшнее, чем просто слушать истории. Аркхэм — ад на земле. И отчего-то кажется, что я уже бывала в этом аду. Пока Люциус с помощью своего прибора, замеряющего уровень радиации (правда, охране он сказал, что проверяет качество воздуха), ищет секретную лабораторию, я осматриваю каждый дюйм, пытаясь понять, не играет ли со мной память, подсовывая надуманные воспоминания. Тёмно-зелёные стены очень знакомые. И форма охранников тоже. Однако я совершенно не помню ситуации, в которой всё это видела. Может, мне просто это… приснилось? Или это действительно было, но мозг немного изменил картинку? Мы доходим до тупика. Просто три стены, и один-единственный проход, ведущий туда, откуда мы только что пришли. Люциус чуть хмурится, смотря на маленький экранчик, а затем переводит на меня взгляд, по которому я понимаю, что он нашёл то, что искал. Ну вот, теперь нужно всего лишь избавиться от охранника и понять, что не так со стеной! — Ну что, пойдём обратно? Здесь, как видите, тупик, — скучающим тоном произносит мужчина. — Да, конечно, только… — смотрю ему за спину, проверяя, нет ли поблизости свидетелей. Их не оказывается, и тогда включаю всё своё актёрское мастерство. — Подождите, а это кто? — испуганно распахиваю глаза, показывая пальцем в коридор. — Это же… В ужасе закрываю рот ладонями, сдерживая крик, и охранник, округлив от удивления глаза, разворачивается. Быстро подхожу к нему сзади и со всей силы ударяю кулаком по голове, отчего тот падает, теряя сознание. Пару секунд смотрю на его неподвижное тело, а затем присаживаюсь на корточки, всматриваясь: вроде дышит. Похоже, надо тренироваться, иначе я такими темпами нечаянно убью человека, просто-напросто не рассчитав силу. — А ты… хороша, — протягивает Люциус, и я поднимаюсь, разворачиваясь к нему. — Спасибо, — смущённо улыбаюсь. — Секретная лаборатория здесь? — Показатели высокие, когда я подношу устройство к этой стене, — он наглядно это демонстрирует, — и полу. Вероятнее всего, здесь находится потайной вход, потому что на картах никакого тупика в этом месте нет. — Может, что-то есть в стене? — предполагаю, вспоминая, как наткнулась на тайник в собственном доме. — Например, какой-то кусок может отъезжать, — с усилиями вдавливаю в разные места стены, — и прятать что-то… — одно из «прощупываний» открывает небольшое прямоугольное отверстие. — Вот видишь! Ой! Тут нужен ключ… — нахмурившись, осматриваю небольшое отверстие. — У меня есть отмычка, — спокойно отвечает Люциус, и я поворачиваюсь к нему, удивлённо наблюдая, как он разбирает своё устройство. — Отойди-ка, — он сам отодвигает меня в сторону и начинает возиться с замком. — Нам очень повезло, что ты так быстро нашла это. Нас уже точно заметили по камерам. — Замечательно! — нервно восклицаю, то и дело посматривая в коридор и проверяя, не идёт ли к нам кто-нибудь. — То есть мы уже попались! — Всё будет нормально, — успокаивающим тоном уверяет он. — Получилось! Стена отъезжает в сторону, открывая… лифт! Люциус отодвигает его решётку и, заметив, что я не могу и с места сдвинуться, тянет меня за руку, заставляя зайти в него. Пока задумываюсь о том, станет ли стена сама «съезжать» обратно, он закрывает решётку и переводит взгляд на рычаг. — Полагаю, что нужно сделать так, — он переключает его таким образом, что рукоятка становится опущенной. Полсекунды, и лифт спускается. — Кажется, мы отправляемся в… — Ад. — …подвал, — заканчивает он и вопросительно смотрит на меня. Я смотрю на него в ответ, не понимая, что он от меня хочет. — Наверное, в данном случае это синонимы, — соглашается он, кивая. Лифт не успевает спуститься до конца, но я сквозь решётку уже замечаю до боли знакомый светлый пол, по которому сложно бежать, ведь он очень скользкий. Внутри шевелится тревога, разминая щупальца и готовясь вцепиться в каждую клеточку тела, поработив мой разум. От вида белых стен, открывающихся взгляду по мере спуска, становится плохо, и я невольно вцепляюсь в рукав Люциуса, пытаясь остаться в реальности. Лифт останавливается. Медленно скольжу взглядом по давящим на разум белым стенам и натыкаюсь на два слова, которые так отчаянно пыталась вспомнить. — Индиан Хилл… — из-за пересохшего горла слова звучат неразборчиво. — Но это же просто свалка отходов, — с непониманием говорит Люциус и отодвигает решётку. — Давай поторопимся. Нас и так заметят, но будет лучше, если это сделают позже. Киваю, мгновенно выходя из оцепенения, и выскальзываю из лифта вслед за Люциусом. От вида знакомых дверей с маленькими окошками становится плохо, даже начинает мутить. Этот коридор я никогда не забуду: своими светлыми оттенками он въелся чёрным пятном в мои воспоминания, отказываясь так просто их покидать. — Субъекты готовы к транспортировке! — слышится в конце коридора. Люциус хватает меня за запястье и втягивает в первую попавшуюся комнату, и делает это очень вовремя, поскольку в следующую секунду раздаются шаги. Мы прячемся за каким-то металлическим шкафом, садясь на пол. — Нам нужно взять документы, которые могут указывать на причастность Стрейнджа к Индиан Хилл и всем экспериментам, которые он проводит, — шепчет Люциус. — Их собираются куда-то перевозить… — испуганно отвечаю я, тоже переходя на шёпот. — Они уже узнали, что мы в курсе происходящего… — Сейчас самое главное — найти документы, и тогда мы сможем положить этому конец раз и навсегда. Действуем осторожно и стараемся не попасться на глаза кому-то из персонала. Камер видеонаблюдения здесь я пока не заприметил, — решительно шепчет он, и я киваю несколько раз, соглашаясь. — Держимся вместе. Он поднимается и проходит к выходу из комнаты, я не отхожу от него ни на шаг. Осторожно выглядываем в коридор, проверяя обстановку. От вида ярко-белых стен снова становится плохо, как будто один из опытов заключался как раз в том, чтобы меня мутило от определённого цвета. А может это место так влияет, теперь уже непонятно… Мы идём мимо всех дверей с маленькими окошками. Они оказываются открытыми, а комнатушки для содержания «субъектов» абсолютно пусты. Значит, собирались наспех? Неужели только из-за того, что у нас была зацепка? Или был какой-то приказ? Мы заходим в тёмную комнату, заставленную множеством полок с папками. Это же архив! Я здесь точно когда-то была, потому что место очень знакомое! Припоминаю отдельные куски, например, как увидела фотографию Карен в одном из файлов. Хочу уже сказать Люциусу, что здесь досье на каждого из «субъектов», как меня тут же хватают сзади. Не успеваю вырваться, и этим пользуются, потому что в следующую секунду чувствую иглу в районе шеи. Люциуса тоже хватают какие-то люди, но что с ним делают, уже не понимаю, потому что картинка перед глазами становится нечёткой, и я оседаю на пол. Сил с каждой секундой становится всё меньше. Сознание постепенно мутнеет, а потом весь мир и вовсе погружается во мрак.