Страшись Суда Сов

Тянутся скучные серые будни. Лишь школьный театр да, пусть и недолгая, но прогулка от дома до школы и обратно привносят красок. Общение с друзьями не облегчает существования, потому что я не могу поделиться с ними своими настоящими проблемами. Вроде сама проблема — пребывание в секретной лаборатории — прямо сейчас таковой не является, но последствия в виде непонятной регенерации и увеличенной силы дают о себе знать. Очень хочется всем этим поделиться с кем-нибудь, кто поддержит и поймёт, но нельзя! Я и так уже несколько раз чуть было не сболтнула лишнего. К слову, ничего необычного в работе моих органов чувств я не обнаружила. Сначала пробовала всматриваться в вещи в темноте, полагая, что мне могли «подарить» ночное видение, потом прислушивалась к звукам в отдалении вроде проезжающих машин, однако ни зрение, ни слух не поменялись — спасибо на том, что не ухудшились! После этого сосредоточилась на запах и вкусах, а потом и на ощущениях. Снова ничего! Может, ускоренной регенерацией и увеличенной силой всё и закончилось? Словом, всё стабильно. Даже отец не вызывает в свой кабинет на короткие «разговоры» после того случая с братом. Алекса я так и не расспросила подробнее о его отношениях с отцом, потому что решила, что вряд ли между нами есть такое доверие, которое позволило бы обсуждать подобное. До той ситуации мне казалось, что отец просто обожает своего сына, ведь он разрешает ему устраивать вечеринки в их с мамой отсутствие, ничего не говорит, когда Алекс приходит домой пьяный, не обращает внимание на его порой неопрятный вид и даже разрешает общаться с ним как на равных! Я даже не подозревала, что отец его раньше бил. Как такое возможно? Отчего-то всё раздражает. Даже солнце, сильно припекающее. И ветер, то и дело выбивающий прядки волос. И родители, не рассказывающие правду. И брат, не делящийся со мной своими проблемами. И дом, не вселяющий чувство безопасности. Жизнь превратилась в сплошное раздражение! Возвращаюсь домой со школы, когда время на телефоне показывает четыре часа дня — пришлось задержаться на репетиции. Закрываю за собой входную дверь, стаскиваю с себя кроссовки, даже не утруждаясь их расшнуровать, и снимаю кофту, оставляя её вместе с рюкзаком на пуфике у входа. Прохожу на кухню, где натыкаюсь на друга Алекса, Хантера, однако делаю вид, что его здесь нет, продолжая следовать своему изначальному плану, заключающемуся в простом утолении жажды. Хантер мне никогда не нравился. Он не пропускает ни одной вечеринки или мини-тусовки в узком кругу, которые устраивает Алекс, и довольно часто приходит к нам домой, потому что он — лучший друг моего брата. И каждый раз — буквально каждый! — он не обделяет меня вниманием, причём не тем, каким бы хотелось. Он так странно на меня смотрит, словно хочет… убить. Или похитить. Короче, маньяк он, в этом я уверена! А своей смазливой внешностью просто прикрывается! — Жарко сегодня, правда? — спрашивает Хантер, пока я наливаю воду в стакан. — Ага, — коротко кидаю я, не желая поддерживать с ним разговор. Отпиваю воду, ни о чём не подозревая. В сторону Хантера даже не смотрю — незачем на дураков пялиться. Когда чувствую, что мне хватит, ставлю стакан на кухонную тумбу и чуть ли не подпрыгиваю от неожиданности — рядом со мной, буквально в паре дюймов, стоит Хантер. Вот же бесшумный гад! — Чего тебе? — раздражённо спрашиваю я, поднимая голову, чтобы видеть его лицо и, к моему неудовольствию, нахальную улыбку. — У тебя красивый топ. От его взгляда становится мерзко. Настолько мерзко, что появляется желание принять душ и смыть с себя невидимую грязь. Хантер поднимает руку и уже хочет дотронуться до меня, но я вовремя отхожу. Испепеляю его взглядом ещё пару секунд, а затем разворачиваюсь и чуть ли не убегаю в свою комнату, где запираюсь. Прижимаюсь спиной к двери, чувствуя, как к горлу подкатывает взявшаяся из ниоткуда паника. Становится душно, и я иду к окну, чтобы впустить немного воздуха, но где-то на середине комнаты ноги становятся ватными, и мне приходится присесть на кровать. Пульс учащается, а мироощущение искажается — стены комнаты будто смыкаются вокруг меня, стараясь зажать и раздавить. Резкая вспышка головной боли заставляет зажмуриться и закрыть лицо руками. Больно! Непонятный шум в ушах, затем еле улавливаемый свист. Дышу поверхностно. Стараюсь прийти в себя. Уже словно не чувствую кровать под собой. Всё проходит так же резко, как и началось. Открываю глаза, в растерянности осматриваясь. Я сижу на кровати, окно и дверь закрыты. Никого больше нет. Осматриваю свою одежду: кислотно-жёлтый топ без бретелей и тёмно-зелёные штаны на резинке, на ногах светло-серые носки. Тонкие кольца на пальцах ощущаются так непривычно, что тут же их снимаю, как и маленькие серьги-кольца, и, встав с кровати, кладу их на стол. Хочется снять с себя эти яркие цвета, однако сдерживаю себя от этого порыва: она может заподозрить что-то, а это ни к чему. Нужно вообще стараться вести себя обычно, словно я — это она. Непослушные волосы лезут в лицо, так и просясь, чтобы их убрали. Нахожу среди украшений шёлковую резинку для волос и, взяв её, осторожно выхожу из комнаты. Останавливаюсь в коридоре на несколько секунд, прислушиваясь, а затем захожу в ванную комнату, где моё внимание тут же привлекает огромное зеркало. Всматриваюсь в каждый дюйм собственного лица. Нет. Её лица. У неё светло-зелёные глаза, которые в тёплом освещении и вовсе кажутся серыми, пушистые, но короткие ресницы, прямые, практически без излома, брови. Касаюсь подушечкой указательного пальца переносицы и веду им до самого чуть вздёрнутого кончика носа. Да, это вполне могла бы быть я, если скулы были бы поострее, да бледные веснушки на таком же бледном лице исчезли бы. И волосы… нет, они не должны быть каштановыми, не должны отливать рыжим, не должны лёгкими волнами доходить чуть ли не до поясницы. Их бы укоротить примерно до плеч и перекрасить в чёрный — это была бы я. Но сейчас здесь лишь она. Приглаживаю волосы, чтобы отдельные пряди не выбивались, и делаю хвост на три оборота. Поворачиваю голову влево, следя за отражением в зеркале, затем вправо, убеждаясь в аккуратности причёски. Живот тихо урчит, привлекая к себе внимание. Кажется, она сегодня успела только позавтракать. Выхожу в коридор и уже хочу спуститься на кухню, но вспоминаю Хантера. Мне он тоже не нравится, да и к ней проявляет странное внимание, наверное, стоит подождать, пока он уйдёт. Или нечаянно вывихнуть ему руку, если полезет. Нет, она бы так не поступила, так что придётся воздержаться. Опираюсь о перила лестницы: отсюда будет прекрасно слышно, когда друг Алекса соберётся уходить. Обычно надолго он не задерживается, да и наверняка она пришла домой намного позднее него. Хорошо, что завтра суббота, иначе пришлось бы делать за неё уроки… ненавижу это. Примерно через пятнадцать минут Алекс и правда выпроваживает Хантера за порог. Без лишних колебаний спускаюсь на первый этаж и прохожу на кухню, быстро вспоминая, что где лежит. Задумчиво простояв перед открытым холодильником несколько секунд, достаю еду, накладываю порцию и ставлю в микроволновку разогреваться. Ставлю чайник на плиту и без особого труда нахожу чёрный чай, кидая пакетик в кружку. Она бы выпила с сахаром, но раз уж здесь сейчас я, то будет всё по моим правилам. Достаю хлеб и беру в руки нож, собираясь отрезать два тонких ломтика, как заходит Алекс, тут же удивлённо спрашивая: — С каких пор ты режешь хлеб левой рукой? Перевожу на него взгляд, так и не успев отрезать ломтик, и на несколько секунд замираю. Она ведь правша, как я могла об этом забыть? Слишком долго я не появлялась здесь, совсем забыла, что тут есть люди… Ситуация выходит из-под контроля. — Просто решила попробовать, — спокойно отвечаю я и возвращаюсь к хлебу. Быстро и без всяких затруднений отрезаю два ломтика. — Для первого раза прямо идеально, — замечает Алекс, проходя к чайнику. — Я бы тоже от чая не отказался. — Воды хватит на двоих. Он переводит на меня полный подозрений взгляд, который я успешно игнорирую, кладя ломтики хлеба в тостер. Нужно продолжать вести себя спокойно, словно я — это она. Проблема лишь в том, что мне не совсем понятно, как бы она повела себя в этой ситуации. Порой она непредсказуема в своих эмоциях. — Помнишь, ты на днях интересовалась о моём друге? — спрашивает Алекс, и тон его голоса словно на что-то намекает. Хмурю брови, не понимая, о чём речь: она вроде ни о чём не спрашивала; ладно, может, это я что-то не помню. Не совсем уверенно киваю головой. — Он ведь учится на психиатра, так вот недавно начал замечать за своей подругой странности. — Странности? — переспрашиваю, стараясь вникнуть в суть. — Ага, — Алекс скрещивает руки на груди, не сводя с меня взгляда. Внимательно смотрю на него в ответ. Он какой-то странный. — Иногда у неё был рассеянный взгляд, словно она не понимала, что происходит. И ещё занималась делами, которыми обычно не интересовалась. Даже на испанском как-то раз заговорила, хотя вторым языком брала немецкий, представляешь? — И правда странно, — соглашаюсь, переводя взгляд на микроволновку. Чувствую себя некомфортно. Он как будто бы знает. — Она ещё жаловалась на провалы в памяти, могла не помнить, что делала целые выходные, — он делает паузу, и в этот момент от микроволновки наконец исходит долгожданный писк. Достаю тарелку с едой и ставлю её на обеденный стол. Теперь нужно ждать чайник. — Мой друг спросил её напрямую, заподозрив неладное. — И что она ответила? — Что у неё диссоциативное расстройство идентичности. Раздвоение личности, если другими словами, — от его твёрдого взгляда становится не по себе, поэтому я молчу, не зная, что ответить. — Ты не Иви. Перестаю даже моргать, замирая. Как он… нет, это просто проверка. Он наверняка шутит. Не может же он и вправду знать, что я — не она. Это невозможно. Это просто неудачная шутка с его стороны. — Не примеряй чужие истории на собственную сестру, — качаю головой, выключая закипевший чайник. — Моя сестра, — выделяет он, — сейчас сказала бы что-то вроде: «Ты что, обкуренный? Иди проспись», да в своей излюбленной истеричной манере. И если бы передо мной действительно стояла Иви, она бы никак не отреагировала на моё желание выпить чай и уж тем более не стала бы его мне заваривать, — эти слова он произносит как раз после того, как я заполняю водой обе кружки. Стискиваю зубы, понимая, что ситуация уже давно вышла из-под контроля. — И левой рукой она может порезать разве что пальцы. А ещё, — он сокращает между нами расстояние до половины шага, — она не спрашивала ни о каком друге. Сглатываю, понимая, что он загнал меня в угол и что мне никак не выкрутиться из этой ситуации. Другой вопрос — стоит ли ему о себе рассказывать. — Ты слишком спокойная и внимательная, чтобы быть моей сестрой. Кроме того, я помню, как она несколько раз говорила о том, что не помнит какие-то действия. Так кто же ты? — Меня зовут Джейн, — сдаюсь, понимая, что пытаться уйти от ответа попросту бессмысленно. Я проиграла. — Джейн, — кивает он и отходит от меня, но взгляд по-прежнему не отводит. — Что ж, приятно познакомиться, я Алекс. — Знаю, — киваю в подтверждение своих слов и, забрав хлеб из тостера, откладываю его и отставляю чай к тарелке, но есть не начинаю. — Я почти всё знаю о жизни Иви. — А она о твоей? — нахмурившись, спрашивает он. Недоверчиво на него смотрю, не зная, стоит ли отвечать на все его вопросы. — Да брось, я уже знаю, что в голове моей сестрёнки есть ещё какая-то Джейн! — Ты не выглядишь удивлённым, — замечаю я, но проигнорировать его вопрос не получается, потому что в ответ он лишь кивает. — Насколько понимаю, всё, что делаю я, Иви абсолютно не помнит. — А ты, получается, помнишь за обеих? — уточняет он и в ответ получает согласный кивок головой. — И как так вышло, что ты помнишь, а она нет? — пожимаю плечами, и он вздыхает. — А помимо вас двоих есть ещё кто-то? — снова пожимаю плечами. — Ясно. А ты… — Давай ты не будешь меня расспрашивать? Я мало что знаю о нашем… расстройстве. — Ладно, — он отворачивается, кладёт сахар в чай и через несколько секунд идёт в мою сторону. Усаживается за обеденный стол и кивает на соседнее место. — Ешь, а то остынет, — сажусь рядом с ним, и отламываю кусочек хлеба, отправляя его в рот. — А сколько тебе лет? — интересуется он, и я прищуриваюсь, пытаясь понять, правда ли ему интересно или он просто издевается. Вроде интересно. — У меня нет возраста. — Нет возраста? — удивлённо спрашивает он, на миг переставая помешивать чай ложечкой. — Но ведь примерно ты знаешь, сколько тебе? — Около тридцати, — сдержанно отвечаю я, вилкой разделяя еду на маленькие кусочки. — Около тридцати, — задумчиво повторяет он, отчего-то хмурясь. — Знаешь, ты мне нравишься, — неожиданно выдаёт он, и я перевожу на него удивлённый взгляд. — Ты хотя бы не психованная, в отличие от моей сестры. — А ты никогда не задумывался, почему она так себя ведёт? — спрашиваю, вводя его в ступор. — Вот поговори с ней и, быть может, поймёшь, — советую, возвращаясь к еде. — С ней невозможно разговаривать, она сразу начинает истерить! — возмущённо возражает он. — Ты можешь объяснить мне, что с ней? — Я в ваши отношения не лезу. Если она тебе достаточно доверяет, то сама и расскажет. — Ладно, — вздыхает он. — А о тебе она вообще не подозревает, да? — киваю, снова отламывая маленький кусочек хлеба. — И ты не хочешь, чтобы она узнала? — Я думаю, что это может травмировать её ещё больше, — чуть помедлив, отвечаю я. — Сам представь, какой может быть её реакция, когда она узнает, что провалы в памяти на самом деле никакие не провалы, а просто мой контроль. Она слишком эмоциональная, нельзя сразу вываливать эту информацию. К ней нужно готовить постепенно. — И ты этим займёшься? — уточняет он, и я киваю. — Чёрт, так странно, что я разговариваю со своей сестрой, которая на самом деле вообще другой человек! — он откидывается на спинку стула, поражённо-восхищённо смотря на меня. — Ты была с ней все эти годы? — С самого детства. — С детства? — в удивлении округлив глаза, переспрашивает он, и я осторожно киваю. — То есть когда я успокаивал Иви после выходок отца, то на самом деле… — Успокаивал меня, — тихо заканчиваю за него, и он никак это не комментирует, продолжая смотреть на меня удивлённым взглядом. — Можно кое о чём поинтересоваться? — осторожно спрашиваю я, и Алекс согласно кивает. — У тебя всё хорошо? — взгляд становится непонимающим, и я поясняю: — Просто мне кажется, что у тебя есть какие-то проблемы. В тот день, когда Иви вернулась после долгого отсутствия, ты упомянул, что она не замечает чужих проблем. При этом ты имел в виду себя, ведь так? — Я говорил в целом, — качает он головой, и я, выждав несколько секунд на всякий случай, вздыхаю, понимая, что раскрываться передо мной он не собирается. Однако ничто мне не мешает посмотреть на него с намёком. — Что? — Ты часто приходишь домой пьяный. Обычно люди пьют не от хорошей жизни. — Ты отца нашего видела? — усмехается он, отводя взгляд. — И ничего не часто! Несколько раз в месяц — по-твоему, часто? — Значит, дело в отце, — задумчиво бормочу я. — Хорошо, я не буду на тебя давить и задавать вопросы, которые могут вызвать у тебя негативные эмоции. Только, пожалуйста, всё-таки поговори с Иви, когда она вернётся, — склонив голову набок, прошу я. — О чём угодно. Ей этого не хватает, — замечаю, как Алекс с неудовольствием поджимает губы, и тогда, лишённым всяких эмоций голосом, не моргая, серьёзно добавляю: — Или мне придётся тебя убить. Ты и так приближаешься к краю моего терпения. — Поговорю, ладно, — неуверенно, с толикой страха, обещает Алекс. — А когда она вернётся? — Обычно я не появляюсь надолго, — пожимаю плечами, возвращаясь к еде и делая вид, что никому не угрожала секунду назад. — Может, через полчаса, максимум, к вечеру. Но может пропасть и надолго. — Как вообще так происходит, что вы… меняетесь? Из-за чего? — Ну… — делаю паузу, задумываясь над его вопросом. — Если Иви слишком сильно переживает, тревожится, паникует, злится, грустит, нервничает, боится, то появляюсь я. А она появляется каждый раз неожиданно, закономерностей за все эти годы так и не выявила. — И что произошло в этот раз? Отвечаю не сразу, вспоминая своё появление и параллельно продолжая есть. Последнее, что я помню в роли «наблюдающего», так это то, как ей становится неприятно от взгляда Хантера. Дальше идёт пустота, предвещающая моё появление — эту закономерность я выявила ещё когда ей было пять лет. Вряд ли за время моего полного отсутствия произошло что-то, что выбило её из равновесия, так что, наверное, причиной моего появления является друг Алекса. Это странно. Здесь должно быть что-то ещё. Может, просто накопилось, и эта ситуация стала последней каплей? — Не знаю, — в итоге отвечаю я и отодвигаю от себя пустую тарелку, вместо неё притягивая к себе чашку чая и делая маленький глоток. Горячий. Наше так называемое чаепитие мы проводим в тишине, потому что ни Алекс, ни я больше не решаемся завести разговор. Вымыв посуду и поднявшись в комнату Иви, останавливаюсь посередине спальни, скрещивая руки на груди и озадаченно рассматривая мебель. Когда она вернётся — неизвестно. Если на этот раз она задержится на день или два, придётся делать за неё уроки, а это будет похуже всех вместе взятых кошмаров, от которых я её защищала. А если придётся ещё и в школу идти, где есть люди… нет уж, надо как-нибудь её вызвать. Достаю из прикроватной тумбы её личный дневник и перечитываю последние записи, в которых описаны её воспоминания о секретной лаборатории. Иви тоже не помнит названия организации. И я не разглядела. Похоже, придётся оставить затею выяснить хотя бы что-нибудь о том кошмаре. Хотя бы на время; вдруг её новый богатый друг всё же что-то узнает. Кладу дневник на место и устало провожу рукой по лицу, садясь на край кровати. То, что происходило в той лаборатории — слишком. Даже для меня. От одних воспоминаний становится до того неприятно, что хочется отключиться от реального мира и не возвращаться в него никогда. Исходя из дневниковых записей, Иви практически ничего не помнит — только электрошоковую терапию и обрывки тренировок с лезвиями. Ни об одном убийстве не написано. О солнечном свете и его жжении — тоже ни слова. Тайные разговоры с другими «субъектами», похоже, сохранены только в моей памяти. Хотя всё же есть несколько моментов, которые не помню даже я, что очень странно. В основном это моменты, когда меня закрывали в комнате с другими субъектами, которые были весьма агрессивно ко мне настроены; чётко помню, как разрывались мои собственные сухожилия, но даже не представляю, как мне удавалось их одолеть. И это настораживает. Иви помнит от силы треть происходившего. И теперь не понимает, какие именно изменения в ней произошли. Если опираться на собственные знания, воспоминания и на то, что я могла «наблюдать», пока Иви удерживала контроль, то от обычного человека я мало чем отличаюсь — ко всему, что у него есть, нужно просто подставить слово «повышение уровня» и всё. Может, они как раз и пытались замаскировать нас под обычного человека? Что-то я не припомню других субъектов категории «C». Возможно, к моменту моего прибытия они были уже мертвы. Странно, что за нами не устроили охоту. Никаких слежек я не заприметила, родители Иви не пытаются вернуть её обратно. Здесь точно что-то не так. Не могли они упустить такой экземпляр. А экземпляром мы были очень удачным, если сравнивать с остальными. Значит ли это, что у них есть запасной план? Остаётся слабая надежда на мальчишку Уэйна. Уверена, у него есть свои секреты, но помочь он действительно может. Стоит только выяснить и попросить помощи. Он не откажет. — Где же ты? — задаю вопрос в пустоту, зная, что она меня не услышит. А я бы услышала, потому что слышу всё, что она говорит, вижу всё, что видит она. Но не чувствую. И не имею своего тела. — Ты же в безопасности… что не так? Мне нравится контролировать и жутко не нравится терять этот контроль, но я понимаю, что сейчас — не самое лучшее время для моего существования. Сейчас нужна Иви, которая по какой-то причине спряталась, и теперь боится показываться. Начинаю за неё беспокоиться: а всё ли с ней в порядке? Остаток вечера провожу за бесцельным рассматриванием мебели, одежды и вообще всего, что попадётся на глаза. И лишь когда я, переодевшись в пижаму, ложусь в кровать и закрываю глаза, чувствую что-то странное в районе груди. Резко кидает в холод. А воздуха становится мало. Дышу поверхностно. Левую сторону головы пронзает боль, и я зажмуриваюсь, не желая открывать глаза. Постепенно ощущение мягкости кровати уходит и становится всё дальше, дальше… как облачко… Распахиваю глаза, резко садясь в кровати. Что за чертовщина? Я в кровати… За окном уже темно! Неужели снова провал в памяти? Я ведь совсем не помню, что случилось! Пришла в комнату, и мне стало плохо… может, я просто всё это время проплакала? Ещё несколько минут растерянно осматриваю комнату, после чего снова принимаю положение лёжа и накрываюсь одеялом, всё ещё думая, был ли это провал в памяти или я просто не замечала за собой своих же действий. Становится не по себе.

***

К концу сентября отец решает, что пора снять запрет на мой выход из дома, поэтому теперь я могу ходить куда-то помимо школы. Наконец-то! Наказание длилось больше месяца, и ладно бы я действительно в чём-то провинилась, но всему виной побег из места, где мне делали больно! Как вообще моя жизнь дошла до такого? Первым делом после субботнего завтрака направляюсь к Брюсу. На днях мы общались по телефону, и он сказал, что вернулся из своего путешествия по трущобам Готэма, и тогда в моей голове сразу же поселилась мысль, что нужно с ним встретиться. Просто так. Мы же… хорошие знакомые. Хотя мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями. В этот раз решаю, что главный вход создан не для меня, да и Брюса хочется удивить, поэтому захожу со стороны гостиной — как ранее выяснилось, окна в этой комнате также исполняют роль дверей. Уже хочу воскликнуть что-нибудь приветственное, но никого не обнаруживаю. Нахмурившись, обвожу взглядом гостиную и замечаю, что камин… отодвинут! Отодвинут? В смысле отодвинут? Прохожу к дивану, рассматривая, как в глубине ненастоящего камина есть проход, ведущий… наверняка куда-то ведущий. Это нормально вообще? Вот так просто, посреди гостиной, открыт секретный проход! Да что здесь вообще происходит? Высшие силы слышат мои мысли, потому что в гостиную входит Альфред, который, ничего и никого не ожидая, уверенно направляется к камину, однако, увидев меня, останавливается, тут же натягивая на лицо вежливую улыбочку. — Мисс Паттерсон! Я думал, вы зайдёте с главного входа, — с явным намёком и даже укором произносит он. — Там секретная комната? — указываю пальцем на камин. Он порывается ответить, но тут же передумывает. В эту минуту в гостиную заходит Брюс и удивлённо смотрит на меня, словно видит восьмое чудо света. Ну, по крайней мере, удалось появиться неожиданно… — Альфред, скрывать это бессмысленно, — вздыхает Брюс. — Полагаю, ты хочешь узнать, что там находится? — обращается он ко мне, указывая на камин. Я энергично киваю, резко оживившись. — Пойдём. Брюс заходит в проход первый, я следую за ним. Внутри достаточно прохладно; наверное, это из-за каменных стен. Коридор — или, скорее, тоннель — плавно ведёт вниз, но при этом он не такой уж и длинный: несколько секунд, и мы останавливаемся перед стеной, в которой явно не должно было быть прохода, судя по краям которого… — Здесь был взрыв? — заканчиваю мысль вслух, изумлённо поднимая брови. — Мы не нашли пароль от двери, — спокойно отвечает Брюс, словно ничего необычного не происходит. Да, всего лишь секретная комната внутри камина! Хотя он-то, наверное, привык. — Пришлось взорвать. Действительно! Всегда же, когда не можешь открыть дверь, тащишь взрывчатку! Встряхнув головой, чтобы выйти из ступора, иду вслед за Брюсом и оказываюсь в… комнате, которая очень сильно похожа на пещеру: с потолка тут и там свисают каменные мини-глыбы, да и каменные стены не шлифованы, оставляя за собой впечатление, что тот, кто обустраивал это не место, не заботился о комфорте. В центре комнаты-пещеры стоит стол с компьютером, да притом не один… — Я думал, это место тайное, — справа доносится чужой для моего слуха голос, и я поворачиваю в его сторону голову, видя на небольшом диванчике темнокожего мужчину лет тридцати. — Люциус Фокс, — опомнившись, он тут же встаёт и протягивает руку для рукопожатия. — Иви Паттерсон, — киваю, дружелюбно улыбаясь, и жму его руку. — Что это за место? — снова осматриваюсь, до сих пор не веря в то, что нахожусь почти что в пещере. Пещера под камином! Как это вообще возможно? — Это кабинет моего отца. Был, — отвечает Брюс, проходя за компьютер. — Не беспокойся, Люциус, Иви можно доверять. — Я никому не расскажу, — заверяю, для убедительности несколько раз кивая головой. — Это место такое… — замолкаю, пытаясь подобрать правильное слово. Таинственное, мрачное, жуткое, интересное — как это выразить одним прилагательным? — Брюс, ты зря тратишь время, — вздыхает Люциус, подходя к нему. Да, видимо, мои восхищения этим местом никому не интересны. — Файлы Томаса будут дешифроваться ещё минимум неделю. — Да, но календарь открыть можно и без пароля, — довольно улыбается Брюс. — Отец всегда записывал свои встречи в календарь. Сейчас посмотрим, какие у него были планы на неделе, когда его убили… Он внимательно смотрит в экран, и Люциус делает то же самое. В этот момент входит Альфред и вопросительно на меня смотрит, безмолвно спрашивая, что эти двое там делают. Я лишь пожимаю плечами, сама мало что понимая. Какие-то файлы, календари, встречи… Что-то непонятное, но очень интересное! — Нашёл! — восклицает Брюс, и мы втроём заинтересованно ждём его пояснений. — У него была назначена встреча с Карен Дженнингс по вопросу «Сосновые фермы». Что за фермы? У моего отца не было никаких ферм, — непонимающе спрашивает он. — Все тайные операции «Уэйн Интерпрайзерс» имели кодовые имена. Наивные названия для грязных дел… — с некоторым сожалением произносит он, осторожно косясь на Брюса, который, услышав последнюю фразу, недовольно хмурится. — Я пробью её имя, оно точно должно быть в базе данных. — А мы пока с Альфредом её навестим, — отвечает Брюс. — Здесь есть её адрес. Он встаёт и подходит к дворецкому, что-то ему говорит, в то время как я пытаюсь осмыслить услышанную информацию. «Сосновые фермы», Карен, адрес… что им это даст? Стоп! Название вроде какое-то знакомое… да и имечко мелькает среди воспоминаний за последние три месяца. — Возьмите меня с собой! — восклицаю я, вызывая у всех изумлённые взгляды. — «Сосновые фермы». Очень похоже на название той секретной лаборатории, в которой меня держали. — Тебя держали в секретной лаборатории? — Люциус удивляется ещё больше. — Думаешь, это не совпадение? — уточняет Брюс. — Имя Карен Дженнингс кажется мне знакомым. Что, если я её знаю? Быть может, она была там же или её имя просто было на каких-то бумагах… — хмурюсь, пытаясь вспомнить больше. — По-моему, однажды я пробралась в какой-то архив… — Мисс Паттерсон, это может быть опасно, — предупреждает Альфред. — Кто знает, что представляет из себя эта Карен. — У меня ускоренная регенерация, — напоминаю я. — Ускоренная регенерация? — чуть ли не крича, спрашивает Люциус, оказываясь рядом. — Вы серьёзно? — Да, серьёзно. Они могут подтвердить. — Альфред, секретная лаборатория и Карен действительно могут быть связаны между собой, — убеждает Брюс дворецкого. — С Иви наши шансы что-нибудь узнать повышаются. Проходит секунда, две, и Альфред сдаётся, соглашаясь взять меня с собой. От радости и предвкушения важной информации хлопаю в ладоши, как маленький ребёнок при виде подарков, но быстро успокаиваюсь, видя озадаченные взгляды всех присутствующих. Навестить Карен мы собираемся прямо сейчас, чтобы не терять ни минуты. Люциус остаётся в кабинете-пещере, ища информацию об этой таинственной девушке и продолжая дешифровать файлы Томаса Уэйна.