Страшись Суда Сов

Сидеть дома остаток каникул я, конечно же, не собираюсь. Но и к друзьям идти совсем не хочется, потому что, как бы им не доверяла, а их родители всё же общаются с моими, поэтому запросто могут сболтнуть лишнего. Так хотя бы у меня будет шанс скрыть свои тайные прогулки от отца. Любование собственным отражением в зеркале успокаивает. Благо, что в той секретной лаборатории меня никак не изуродовали. Хотя кто знает, что будет дальше, — может, у меня отрастёт лишняя конечность? В конце концов, от меня всё держат в тайне. Я ведь даже не знаю, за что зацепиться, чтобы самой всё выяснить! В голове то и дело мелькает размытая надпись на одной из белых стен, которая, скорее всего, является названием организации, однако чем больше пытаюсь вспомнить, какие именно там буквы, тем быстрее ускользает картинка. Там точно два слова, одно подлиннее, другое покороче! Удручённо вздыхаю, понимая, что любые попытки достучаться до относительного прошлого вряд ли увенчаются успехом. А вот если бы я помнила, как оттуда сбежала, наверняка могла бы понять, где это находится! Но хватило ли бы мне смелости снова там оказаться? Да и зачем… По коже пробегает холодок, и я трясу головой, мгновенно вынырнув из размышлений и продолжив расчёсывать волосы. Собирать их в хвост не хочется, плести косу и подавно — незачем прятать такие красивые волосы! Схожу к Брюсу. Он ведь обещал рассказать, что в итоге сделает с убийцей его родителей. Заодно хотя бы ненадолго отдалюсь от своих проблем. Вообще-то можно было бы порепетировать какие-нибудь монологи из пьес, да что угодно, лишь бы отвлечься, но мне хочется сделать что-то наперекор отцу и при этом остаться непойманной — это желание перевешивает. Уже как-то всё равно, что будет дальше. Вот так разом и отбиваются все желания и мечты… Выжидаю целый час после того, как родители уезжают на работу, чтобы уж наверняка никто не заметил моего отсутствия (Алекс не в счёт), и тогда спускаюсь на первый этаж, обуваю кроссовки и выхожу из дома, мысленно приказывая себе вернуться через пару часов. На улице пасмурно и тепло — идеальная погода для пробежки, в моём случае прогулки, потому что до поместья Уэйнов от моего дома идти не так уж и долго. Да и хотя бы какой-то спорт! Пытаюсь найти плюсы хотя бы в чём-то, упорно игнорируя все минусы, — мне антиутопии Оруэлла и дома хватает. Через какое-то время дохожу до поместья Уэйнов и, как приличный человек, нажимаю на дверной звонок, ожидая, когда мне откроют, и параллельно с этим рассматриваю причудливые узоры по бокам от входа. — Мисс Паттерсон, — вызванное непонятно чем возмущение на лице Альфреда вмиг сменяется удивлением. — Вы так неожиданно… — Я бы позвонила, но у меня нет номера телефона, — виновато пожимаю плечами. — Просто хотела поговорить с Брюсом. Но если я пришла не вовремя, могу уйти… — Нет, что вы! Проходите, — он пропускает меня внутрь. — Мастер Брюс в главной гостиной. Киваю в знак благодарности и направляюсь по выученному маршруту. Останавливаюсь в дверном проёме гостиной, несколько секунд наблюдая за тем, как Брюс внимательно читает какие-то записи, а затем привлекаю к себе внимание, негромко кашлянув. Он резко поднимает голову и чуть удивлённо смотрит на меня, однако это удивление быстро сменяется на дружелюбную улыбку. — Иви! — восклицает он. — Рад тебя видеть. Всё хорошо? — тут же спрашивает он. — Да, конечно, — без всяких раздумий отвечаю, скрывая правду. Он, кажется, верит, потому что понимающе кивает. — А как у тебя дела… ну, с убийцей твоих родителей? — осторожно спрашиваю, садясь на диван. — Малоун, — тень затаённой печали касается его лица, и я понимаю, что что-то пошло не по плану. — Я его не убил, — он опускает голову, пряча взгляд. — Не смог. — Брюс, это… — Он сам застрелился, — прерывает он, и я в изумлении распахиваю глаза. — Малоун не выдал своих заказчиков, а потом взял пистолет и застрелился, когда я уже вышел из его квартиры. — Мне очень жаль, — расстроенно протягиваю я. — Получается, теперь это дело не раскрыть? — У меня есть план, что делать дальше, нужно просто подождать. Извини, не могу рассказать подробностей. Такие вещи лучше держать в тайне, — он виновато на меня смотрит, однако в его глазах отчётливо читается неуверенность. Если надавить, можно всё-таки выяснить, но это будет неправильно. — Ничего страшного, я понимаю. В гостиной на несколько секунд повисает тишина, и мне даже становится неуютно. Может, я вообще зря сюда пришла? Да, Брюс помог мне после побега, но ведь он сделал это не потому, что я такая особенная, а просто потому, что это в его стиле — ну, как мне думается. С таким же успехом он мог помочь и другим девушкам, которые врезались бы в его автомобиль. Чёрт, точно, мне же нужно ещё вернуть долг! Отец будет не в восторге… — Твои родители уже заявили в полицию? — интересуется Брюс. — В полицию? — Ну ведь те люди, которые держали тебя в секретной лаборатории, должны ответить перед законом, — абсолютно серьёзно говорит он, и я медленно киваю. — Да, точно… в полицию… — одна часть меня хочет рассказать Брюсу всю правду такой, какая она есть, а другая же говорит молчать обо всём, чтобы не вызывать ни у кого подозрений и не формировать у других людей плохое мнение о своих же родителях. — Нет, не заявили. — Почему? — Потому что они сами меня туда и отправили, — говорю прямо, сдаваясь. — То есть как «сами туда отправили»? Они знали и добровольно согласились на то, чтобы на тебе ставили опыты? — ошеломлённо спрашивает Брюс, в тихом шоке приподняв брови. — Получается, что так и есть, — соглашаюсь уже без особых эмоций, откинувшись на спинку дивана и рассматривая собственные пальцы. Видимо, осознание этой ситуации всё-таки пришло. — Я спрашивала у них, почему они это сделали, но они лишь ответили, что так нужно было и что своим побегом я только всё испортила. Даже наказали, запретив выходить из дома. — Это возмутительно! — По-другому и быть не могло, — горько усмехаюсь. — Даже мой брат спокойно отреагировал на всё происходящее. Я ещё никогда не чувствовала себя так одиноко. — Твои родители неправы. Они не должны были отправлять тебя в непонятную лабораторию, где ставят эксперименты на людях, а винить тебя в побеге… это кошмарно! И с этим точно надо что-то делать. — А что с этим сделаешь? Я не помню ни места, где меня держали, ни толком то, что там делали, а все мои вопросы о том, зачем меня туда отправили, остаются без ответа. Я в тупике, Брюс! — беспомощно восклицаю я. — Максимум, что я могу сделать в этой ситуации — смириться и делать вид, что забыла прошедшие два месяца. — И всё же: что именно ты помнишь? Может, если ты расскажешь мне об этом, мы найдём зацепку. Первая мысль кричит о том, что Брюс сошёл с ума, однако чуть позже понимаю, что, возможно, в этом есть какой-то смысл. Я упорно избегаю воспоминаний, связанных с белыми комнатами и твёрдыми койками с тугими ремнями, но что, если нужно заново с ними столкнуться? В этом есть своя логика. — В основном я помню свои ощущения, нежели какие-то действия… — хмурюсь, припоминая что-то конкретное. — Там было много комнат, одни поменьше, другие побольше, но все они были белыми, кроме пола: он был светло-серым. Меня почти всё время держали в одной комнате, по крайней мере, я так помню, — пытаюсь выцепить нужные картинки прошлого, однако, видимо, в этом деле больше пользы от непроизвольной памяти. Только проблема в том, что она непроизвольная. — В центре комнаты стояла больничная койка, которую можно было приподнять или опустить. Рядом находились какие-то аппараты. Моё тело фиксировали тугими кожаными ремнями к койке, когда их включали. И всегда было больно… — в груди щемит, и я зажмуриваюсь. — Что именно они с тобой делали? — осторожно спрашивает Брюс. — Я точно помню, как они цепляли на меня много электродов, и после этого… — испуганно сглатываю, — после этого пускали ток… Начинает немного трясти, и я дрожащими пальцами тереблю край футболки, стараясь сконцентрироваться на реальной вещи и не уходить глубоко в воспоминания. Брюс куда-то отходит, а через несколько секунд уже протягивает мне стакан воды. Благодарно киваю и принимаю его, незамедлительно отпивая глоток. Становится чуточку легче. — Этого их… — запинаюсь, не зная, как обозвать эту очень неприятную штуку с током, — тока я помню больше остального, так что, наверное, это было самой частой… пыткой. Чего они этим добивались? — искренне не понимая, задаю риторический вопрос, замечая боковым зрением, как Брюс пожимает плечами. — Ещё постоянно что-то кололи, у меня всегда были синяки от игл. Их я помню точно! — Наверное, так они контролировали твои эмоции, — предполагает он, и я неопределённо качаю головой. — Иногда мне было спокойно, но не после уколов. Возможно, у них были другие методы заставить меня успокоиться, — тихо постукиваю подушечкой пальца по стеклянному стакану, внимательно следя за этим. — Ещё помню ножи разных размеров и форм, но на мне их точно не применяли. Вроде бы я сама их использовала. — Но зачем? Пожимаю плечами и отпиваю ещё глоток воды. Сожалений о том, что я начала рассказывать всё Брюсу, совершенно нет — мне хотя и неприятно всё это пытаться вспомнить, но это помогает посмотреть прошлому в лицо. Может быть, со временем мой страх и вовсе исчезнет. — Больше я не помню, чтобы со мной что-то делали. Прогулок никаких вроде не было, я даже в коридор редко выходила — наверное, из-за остальных… субъектов. Да, нас так и называли, — киваю, припоминая очередную деталь. — Я была субъектом 11C. — Ты разговаривала хотя бы с кем-то из них? — Не уверена. Кажется, что нет, но я видела вещи, от которых мне становилось плохо. Понимаешь, у каждой комнаты вроде той, где была я, есть маленькое окошко в двери. Не знаю, может, чтобы наблюдать за субъектом, а может и для красоты — кто же их разберёт… И иногда, проходя по широкому коридору, я видела кое-что в этих окошках, — на этот раз приходится копнуть глубже. — Однажды я увидела, как кто-то бьёт изуродованной рукой в окошко. Пальцев на ней было пять, но они все были неестественно острые и серовато-жёлтого оттенка… и кожа такая грубая была, словно это лапа животного. Но это точно был человек! Испуганно выдыхаю и залпом допиваю воду. Брюс тут же ставит целый графин на кофейный столик, и я дрожащими руками наливаю ещё стакан. — В каком-то из окошек я видела странный свет, как будто какие-то электрические вспышки. В последний раз, когда я ходила в том коридоре, видела изморозь, непонятно откуда взявшуюся. Может, они в той комнате держали какие-то образцы? — Или очередного субъекта, — Брюс пожимает плечами, до этого слушая меня очень внимательно. — Судя по твоим рассказам, они хотели сделать каких-то особенных людей, — задумчиво протягивает он. — Ты не помнишь лиц врачей, медсестёр… тех, кто тебя там держал? — К сожалению, нет, — виновато качаю головой. — Они все были в масках и специальных медицинских шапочках, а одеты были в белые халаты, поэтому отличить одного от другого было практически невозможно. Однажды я увидела, как по коридору шла темнокожая женщина в очках, но… это такое расплывчатое воспоминание, что даже не уверена, какого цвета была оправа. — Наверное, она там главная. — Может быть. Ещё! — резко восклицаю, вспомнив одну вещь. — На одной из стен я видела какое-то название, возможно, это было название этой лаборатории, но я не помню ни одной буквы, — расстроившись на последних словах, разочарованно вздыхаю. — Помню только, что там два слова и что второе раза в два короче первого. Или я уже выдумываю… — А ты вообще из своего побега ничего не помнишь? — уточняет Брюс, и по его лицу я вижу, что он что-то задумал. — Ну там… местность, по которой ты бежала или ехала? — Нет, ничего. Весь побег — сплошное белое пятно, я не помню даже аварии! — Это плохо, — расстраивается он. — Можно было бы найти в базе данных названия организаций, состоящие из двух слов, и потом подробнее узнать о тех, чья местность подходила бы под твои описания. — Ты думаешь, их так просто найти? — горько усмехаюсь я. — Они ставят опыты над людьми, превращают их в нечто иное — такое обычно прячут! — Да, прячут, выдавая свою организацию за что-то хорошее. Они могут числиться в базе данных как, например, коммерческая организация, а на деле заниматься чем-то противозаконным. Неуверенно пожимаю плечами. Об этом я как-то не задумывалась, но сейчас кажется, что это имеет смысл. Вот только местности я не знаю — в этом очередная проблема! Эти чёртовы провалы в памяти усложняют всю ситуацию! Хотя, с другой стороны, они помогают справиться с грузом воспоминаний — значит, какой-никакой толк от моей частичной амнезии всё же есть. — Получается, мы в тупике, — заключаю я. — У нас нет единой картины всего происходившего, потому что какие-то воспоминания довольно расплывчаты, а другие и вовсе отсутствуют! — раздражённо восклицаю, отставляя стакан с водой на столик. — И при этом мои родители наверняка что-то знают, но не хотят рассказывать, выставляя меня виноватой во всей этой ситуации. Просто замечательно! — устало потираю переносицу, делая небольшую паузу. — Спасибо, что выслушал. Для меня это правда важно, — грустно смотрю на Брюса, склоняя голову чуть набок. — А вдруг… — начинает он и замолкает, но, увидев мой вопросительный взгляд, продолжает: — Вдруг это как-то связано с теми, кто нанял Малоуна? — А в чём связь между мной и твоими родителями? — непонимающе спрашиваю, нахмурившись. — Твои родители сами отдали тебя в ту секретную лабораторию, значит, они наверняка подписали какой-то договор, — я осторожно киваю, пока что соглашаясь. — При этом они не могут ничего рассказать об этом, а превращение людей в непонятных существ явно осуществляется незаконно и подпольно. Тебе не кажется, что этой секретной организацией управляет кто-то, кто хочет власти? — Думаешь, этими экспериментами на людях этот человек — или группа людей — пытается… повысить свой авторитет? Но как? — Вариантов много, — он пожимает плечами, отводя взгляд и задумываясь. — Может, они создают «армию» непонятных существ, чтобы запугать город. Или, наоборот, создать переполох в городе, а затем якобы спасти всех — предыдущий мэр, Тео Галаван, так и делал. А может они вообще хотят добиться определённого результата, чтобы самим стать лучше. — Ладно, допустим, — мотаю головой, — но как это связано с твоими родителями? — Малоун был не просто наёмником, а профессионалом своего дела. Заказать у него убийство мог позволить не каждый. Кроме того, мои родители были влиятельными людьми в Готэме, так что мотивом их убийства наверняка было как раз стремление к власти. — К власти стремятся многие, — не соглашаюсь я. — Шанс, что твои догадки верные, настолько мал, что практически не существует. Извини, но я не вижу здесь никакой связи. Он расстроено вздыхает, отводя взгляд, и мне становится неловко — похоже, я его разочаровала. Поджимаю губы, не решаясь что-либо сказать в ответ. — Может ты и права: я ищу связь там, где её нет, — с оттенком печали кивает он. — Просто обычно как раз такие, казалось бы, разные вещи и имеют связь. Поэтому я и подумал, что в этот раз так же. — Я не говорю, что это абсолютно бессмысленно. Просто маловероятно. — Если я наткнусь на какую-то информацию, которая может быть связана с той секретной лабораторией, дам тебе знать, — уверенно заявляет он, и я благодарно улыбаюсь, хотя и не надеюсь на то, что когда-нибудь разберусь во всей этой ситуации с опытами. — Кто-нибудь ещё знает о твоих… ну… — Необычных способностях вроде ускоренного заживления ран? — подсказываю я, и Брюс кивает. — По-моему, только вы с Альфредом и знаете, — пожимаю плечами, впервые задумываясь над этим. — Возможно, ещё родители, если им докладывали о моих «успехах». Брат вообще был не в курсе, где я провела эти два месяца. — Думаю, чем меньше людей знают эту информацию, тем лучше. — Да уж, наверное, ты прав… Представляю, что будет, если все узнают о моих странностях, — в голове сразу проносятся неприятные картинки, где все тыкают в меня пальцем и при этом сторонятся. — Родители точно не расскажут, те люди из лаборатории тем более… — Мы с Альфредом будем молчать, даю тебе слово, — твёрдо обещает он. — Получается, на этом всё, — задумчиво протягиваю я, быстро перебирая в голове всю эту информацию ещё раз. — Я даже сама не до конца понимаю, что именно изменилось, представляешь? — усмехаюсь, снова беря в руки стакан воды и отпивая глоток. — Вроде как силы прибавилось, судя по сломанному окну в больницы, да ускоренное заживление ран появилось. Но вдруг они ещё что-то со мной сделали? — А ты ничего странного не ощущаешь? — Вроде нет… — неуверенно протягиваю я, вспоминая прошедшие сутки. — Руки и ноги целы, никаких странных отметин на теле нет, организм работает стабильно. Возможно, я просто ещё не была в ситуации, где обнаружила бы другие способности. А может их больше нет… — Я бы начал пробовать разные вещи, чтобы это выяснить, — говорит Брюс, вызывая у меня заинтересованность. — Что, если у тебя обострились органы чувств? — предполагает он. — Попробуй как-нибудь сконцентрироваться на них по отдельности. — Да, нужно будет попробовать… — бормочу себе под нос, мысленно перебирая в голове ситуации, в которых можно было бы проверить остроту всех органов чувств. — Наверное, мне лучше уйти домой. Если родители узнают, что я куда-то уходила, будет очень… плохо. — Просто веди себя как обычно, — советует он. Киваю, поднимаясь с дивана и отставляя воду на кофейный столик. — Я сейчас запишу свой номер телефона. Он отходит к письменному столу и достаёт небольшую бумажку, на которой быстро пишет номер. Возвращается ко мне и протягивает её. Благодарно киваю, забирая листочек, и снова поднимаю взгляд на Брюса. Хочется обнять его на прощание, но отчего-то вдруг становится неловко. К счастью, у Брюса те же намерения, потому что в следующую секунду он подходит ко мне и по-дружески обнимает. На душе становится тепло — мне очень не хватало приятных, дружеских прикосновений, способных успокоить за считанные секунды. — Спасибо, что составил мне компанию, — улыбаюсь, отстраняясь от него. — Ты не против, если я зайду завтра? — Вообще-то… меня не будет дома, — виновато произносит он. — Не только завтра, но и последующую неделю. Или две. Или больше. Я пока не решил. — Ты куда-то уезжаешь? — непонимающе трясу головой. — Нет, я буду в Готэме, — возражает он. — После самоубийства Малоуна я понял, что нельзя убить убийцу. У меня было твёрдое намерение отнять его жизнь, потому что он это сделал с моими родителями, — хотя его лицо и отражает отголосок печали, сам Брюс держится спокойно, уверенно приподняв голову. — Нельзя мстить злу, с ним нужно бороться, не совершая ответного зла. Причём бороться не только с большим злом, но и с тем, что есть на улицах Готэма, в трущобах, в бедных районах. Именно туда я и отправляюсь. — На улицу? — шокировано спрашиваю я, до конца не веря в его слова. — Да, — уверенно кивает он. — Я буду с Селиной, со своей подругой, — на всякий случай добавляет он. — Чтобы помочь городу, нужно его понять. — В этом… есть своя логика, — так и не отойдя от удивления, заключаю я. — Будь осторожней, Брюс. На улицах Готэма очень неспокойно и опасно, особенно ночью. Тебя могут ранить или… — Всё будет хорошо, — перебивает он. — Но спасибо за беспокойство, — уголки его губ приподнимаются в полуулыбке, и я смущаюсь. Ему наверняка льстит моё волнение! — Ты тоже будь аккуратнее со своими… приобретёнными способностями. — Постараюсь, — уверяю, для убедительности несколько раз кивая головой. — Может быть, школа и друзья помогут мне вернуться в строй, как-нибудь забыть эти два месяца… — Главное, помни, что ты — это ты. Даже если в твоём теле происходят метаморфозы, ты остаёшься собой. Несколько секунд смотрю на него, не моргая: кажется, что именно эти слова окончательно вселяют спокойствие и задают направление. Совсем недавно я задавалась вопросом, что теперь из себя представляю, но… я — это я. Несмотря на странное заживление ран, всё равно остаюсь Иви Паттерсон. — Спасибо, Брюс, — в который раз благодарю его.

***

Домой прихожу раньше родителей. Брата не обнаруживаю ни в гостиной, ни на кухне, ни в его комнате — значит, куда-то ушёл. Вряд ли он станет выдавать меня отцу, но для успокоения души хотелось бы в этом убедиться. Ну и ладно! На этом дураке свет клином не сошёлся! Остаток летних каникул, которые вот-вот закончатся, мне придётся скоротать в стенах дома, что вгоняет в какую-то тоску. Это лучше белых стен и сомнительных аппаратов, которые ко мне подсоединяли, однако желание как-нибудь развлечься за пределами нашего участка имеет огромную силу. Увы, отец другого мнения на этот счёт. Значит, скоротаю время, занимаясь спортом, читая книги и разыгрывая с самой собой разные сцены, а в качестве развлечения буду доставать Алекса, если он не сбежит от меня раньше времени. Следующие два дня проходят по одному и тому же сценарию. С утра просыпаюсь, умываюсь, спускаюсь в подвал, оборудованный под спортзал, и занимаюсь на беговой дорожке, после этого принимаю душ, завтракаю и, если позволяет погода, выхожу во двор, где сажусь на садовые качели и читаю «99 франков» Бегбедера, книгу, которую стащила у брата из комнаты (кажется, она вышла совсем недавно). После обеда на пару часов «сбегаю» из дома, чтобы погулять где-нибудь в отдалении, а после ужина с семьёй снова погружаюсь в чтение, предпочитая не выныривать в реальность. Всё бы ничего, если бы не наступил выходной, лишив возможности покинуть дом. Позавтракав, уже хочу подняться к себе в комнату и взять книгу, но отец останавливает меня в гостиной и говорит, чтобы через пять минут я зашла к нему в кабинет. Сердце неприятно сжимается, но в ответ лишь коротко киваю, тут же начиная подозревать неладное. В кабинет. Один на один с отцом. Добром это явно не кончится. Через долгие пять минут тихо стучу в дверь и, услышав спокойное «входи», захожу в кабинет, видя отца, что-то увлечённо пишущего за своим столом. Останавливаюсь напротив него, не решаясь даже присесть. — Напомни, в чём заключается твоё наказание? — не отрываясь от бумаг, уточняет он. Сцепляю перед собой руки в замок, то и дело сжимая собственные пальцы, нервничая. Не нравится мне такое начало разговора. — Мне запрещается покидать пределы нашего участка, — тихо отвечаю я, сама едва ли слыша себя. — Запрещается, верно? — переспрашивает он, сохраняя спокойствие и в голосе, и в письме. — Верно, запрещается, — повторяю за ним, как глупый попугайчик. — А почему тогда ты игнорируешь этот запрет? — отец перестаёт писать и поднимает голову, устремляя на меня проницательный взгляд. Всё-таки узнал! Ну конечно! Как он мог не узнать? — Я… — запинаюсь, опуская взгляд на пол. — Мне хотелось погулять. — Погулять, — задумчиво повторяет он, и я всё-таки решаюсь снова на него посмотреть. — Наверное, я ошибся с наказанием, — он хмурит брови и, приложив пальцы друг к другу, задумчиво кивает. — Погода в последние дни особенно хорошая, конечно, тебе хочется гулять. Только надо было спросить моего разрешения. На последней фразе его взгляд тяжелеет, вызывая мурашки по всему телу. Стою, не произнося ни слова и едва ли моргая. Вдоль позвоночника пробегает холодок, словно предчувствующий что-то плохое. — Извини, я… поступила неправильно, — сбивчиво бормочу я, сильно сжимая пальцы. — Такого больше не повторится. Отец несколько секунд смотрит на меня, прищурившись, а затем несколько раз кивает и возвращается к бумагам, снова беря ручку в руки. — Свободна. Боясь, что он может передумать, мгновенно оттаиваю и выхожу из кабинета, уже в коридоре облегчённо выдыхая. Ничего плохого не случилось. Он даже на меня не накричал! Есть ли здесь какой-то подвох? Я нарушила запрет, а он даже не отчитал меня за это… Нет, здесь явно что-то не так! Проходит выходной, второй, потом наступает понедельник, в который я не рискую выходить даже во двор, и затем, наконец, приходит вторник — начало учебного года, впервые такого долгожданного и спасительного. Конечно, день не обходится без расспросов друзей о том, где я пропадала эти два месяца и почему не отвечала на сообщения и звонки, и мне приходится всем врать, что отсутствовала в Готэме. В какой-то степени это даже правда, возможно, даже полностью правда — мне же неизвестно, где находится эта секретная лаборатория! Тяжело играть роль человека, у которого в жизни всё стабильно, но я ведь хочу играть в театрах, поэтому стойко выношу это испытание. И только вернувшись домой, наконец стаскиваю эту счастливую маску. На следующее утро, перед тем как отправиться в школу, приходится задержаться в гостиной на разговор с отцом. — Как школа? — даже не пытаясь изобразить на своём лице хотя бы тень интереса, спрашивает он. — Хорошо, — сдержанно отвечаю, кивая. — Наверное, желание гулять поубавилось? — он холодно на меня смотрит, отягощая атмосферу. — Просто хотел сказать, что ты всё ещё под домашним арестом. За исключением школы, разумеется. Он растягивает губы в ядовитой улыбке, которая пронзает самое сердце. Вот он, подвох! Он специально ждал начала учебного года, чтобы так грубо зарубить мою надежду на то, что теперь я буду свободна! — Сколько это будет продолжаться? — возмущённо спрашиваю я, повышая голос. Страх холодком разливается по всему телу, но злость бурлит сильнее. — Это ты во всём виноват! Если бы ты не отправил меня в ту чёртову лабораторию, я бы ниоткуда не сбегала! — Иви… — предупреждающе говорит он, но я его не слушаю — И вдобавок ко всему ты меня наказываешь! — Не смей так со мной разговаривать! — грозно восклицает он. Злость искажает его лицо, и я испуганно замолкаю. — Ты виновата в том, что нарушила мои планы, — он холодно разделяет слова, с каждой секундой усиливая мой страх, клубком сворачивающийся в районе груди. — От тебя всегда какие-то проблемы… Он делает шаг ко мне, и в эту секунду я понимаю — сейчас он меня ударит. Это тот короткий миг перед болью. Взгляд, полный злобы, рука сжата в кулак… — О, Иви, вот ты где! — слышится голос с лестницы, и мы с отцом замираем, одновременно поворачивая головы в сторону говорящего. Им оказывается Алекс, непривычно бодрый и полный сил. — Давай, шевелись уже, я не хочу из-за тебя опаздывать. Непонимающе смотрю на него, продолжая стоять на месте. — Мы вообще-то разговариваем, — недовольно говорит отец. — Извини, пап, но я обещал отвезти её в школу, — он пожимает плечами как ни в чём не бывало. — И я могу опоздать, если мы задержимся. — Ладно, иди, — говорит он мне, недовольно отворачиваясь от нас в сторону окна. Долго меня уговаривать не приходится, и я иду с Алексом, до конца не понимая, что происходит. Уже сев в машину, хочу задать ему вопрос, но он меня опережает. — Он ударил тебя? — спрашивает, выезжая из гаража. В голосе улавливается… тревога? — Нет… — тихо отвечаю, поражённо смотря на него. Мелкими шажками прихожу к осознанию происходящего. Алекс наверняка увидел с лестницы, к чему шёл наш с отцом разговор, поэтому и пришёл на помощь! Стоп, помощь? От брата? Отчего-то раньше мне казалось, что он ко мне абсолютно равнодушен. — Отец тебя когда-нибудь бил? — осторожно спрашиваю я, возможно догадываясь о мотивах моего спасения. Алекс молчит, внимательно следя за дорогой, однако его пальцы, плотно сжимающие руль, и стиснутые зубы дают положительный ответ на мой вопрос. Молча отворачиваюсь к окну, сглатывая. Значит, отец и его воспитывал посредством рукоприкладства, о чём я даже не подозревала.