О тортах и ножах

Посадочные огни Тулпара гаснут. Длинный вдох. Воздух на Земле совсем другой – сладкий и свежий, он будто жжет легкие. Их экипаж коротко прощается, каждый торопится поскорее оказаться дома. Дайске обнимает Аню, важно жмёт остальным руки, получает легкий подзатыльник от Свонси и уносится, закинув рюкзак с кучёй брелков и значков на плечи. Свонси ворчит что-то, кивает всем на прощание, тут же звоня семье по начавшему ловить сеть телефону. Аня смущённо улыбается, мнёт ремень сумки, но всё же обнимает Кёрли на прощание, коротко клюнув в щеку. Тот слабо смеётся, натягивает улыбку, приобнимая в ответ, и желает хорошей дороги. Делает вид, что не замечает тревоги в чужих глазах. Прощание всегда затягивается настолько, что Джимми становится тошно. В первые разы это было терпимо, ведь они и правда не будут видеться месяцы, прежде чем окажутся на одном корабле вновь. Он не пожимает руки, не обнимается, лишь кивает молчаливо на все прощания, чувствуя липкий, внимательный взгляд Ани. Та смотрит на Кёрли с тревогой, на Джимми – с подозрением и страхом, который даже не может скрыть. С Аней ему всегда было сложно найти общий язык. Да он и не пытался, ведь та была абсолютно беспомощной в его глазах. Как только на борт допустили. Они остаются вдвоём. Воздух жжёт легкие, и Кёрли хочется закашлятся. Он оглядывается на их старичка-Тулпара, и сейчас не испытывает к кораблю ни приязни, ни теплоты, которая бывает у всех капитанов. Стены корабля полнятся его собственными кошмарами, липким страхом и болью. Этим же пропитан и стоящий рядом со-капитан. Между ними несколько шагов, и Кёрли не смотрит на него. Внутри пустота, холодная и безразличная, кусок космоса, который капитан принес с собой из полёта. Хочется уйти. Как можно скорее, хочется бежать, пока не порвутся мышцы. Какой-то тусклый огонек внутри, тепло остывающего ядра звезды, твердит ему, что еще секунда здесь и он промёрзнет до основания. – Посадка прошла неплохо. Спасибо за работу. Мне необходимо зайти в офис "Пони", уходи без меня. Кёрли лжёт. И это получается настолько просто, словно он делал это всегда. Голос не вздрагивает, не меняется выражение лица. От этого должно быть страшно, но сейчас из чувств – только тревожное стремление к побегу. "Уходи без меня." "Уходи." Воздух кажется ненормально горячим и Джимми складывает руки на груди, смотрит вслед уходящим коллегам, пока те не скрываются в доках, откуда уже будет возможность выйти в город, вернуться к земной жизни. Вернуться к семье. У него же был только Кёрли. Джимбо кажется, что он слышит шёпот, тихий, еле различимый шёпот вины, который обжигает ещё сильнее. Словно там, в космосе, он каким-то образом обжёгся, а след продолжает ныть, возвращая его мыслями к тому, что было в капитанской каюте. Чужой голос кажется ему спокойным, родным. И можно было бы подумать, что всё в порядке, если бы на коже липкой грязью не ощущалась неправильность. – Не успел составить отчёт, пока мы были там? – спрашивает спокойно. Чужим словам он _верит_, и это, наверное, глупо. Раньше ведь верил Кёрли, – Главное не дай им на шею сесть, а то будешь как вьючная кляча. Джимми похлопывает друга по плечу. Тому самому, где под тканью комбинезона след от его же зубов. – До встречи, Кёрли. Внутри не ликование, но липкая грязь, стоит Кёрли осознать, что ему поверили. Он не такой, не должен таким быть. Но блеклое чувство вины перекрывает желание сбежать. Будто с его клетки, наконец сняли засов. Похлопывание по плечу прошибает электрическим током, и Кёрли крупно вздрагивает. Горячей болью вспыхивает неровный шов на плече. Мозг упрямо замазывает каждое воспоминание до неясной дымки, но от них всё равно веет удушающим и отчаянным страхом. Кёрли отходит на пару шагов, и только тогда оборачивается. Глаза, потухшие и серые, смотрят с болезненной усталостью. – Хорошего отдыха, со-капитан.

***

Стоит выйти из шумных и пыльных доков, кое-как прорываясь через бесконечные коридоры служебных помещений "Пони", как в голове только одна-единственная мысль – он дома. И она пьянит, на время вытесняет всё остальное. Кёрли проходится пешком до своей квартиры, и от огромного открытого пространства, от бесконечно высокого неба кружится голова. Мужчина заходит в какую-то булочную, её здесь не было, когда он улетал, покупает наконец-то свежую еду. Потом придётся рассчитать бюджет до следующего рейса, но сейчас можно и отметить своё прибытие. На переферии мелькает – раньше он отмечал не_один. Мысль зудит, навязчивым тонким писком насекомого напоминает о себе снова и снова. Но Кёрли хорошо умеет игнорировать собственные мысли. По лестнице он почти взлетает, перепрыгивая через ступеньки, на одном дыхании, до горящих с непривычки мышц. Его небольшая квартира встречает его духотой и тонким слоем пыли. И засохшим кактусом. Кёрли каждый прилёт покупал новый, заботился о нём, пока был на Земле, но тот неизменно отходил в мир иной за время его отлучки, какие бы хорошие условия ему ни создавали. Окна – настежь, потому что от нехватки воздуха начинает потряхивать. Кёрли заходит в ванную, проверить, нет ли проблем с водой. Поднимает взгляд к зеркалу, по привычке. Яркой вспышкой поверх собственного отражения – ладонь на животе, вдавливающая пальцы в кровавое месиво, и поглощающий свет взгляд, темный и пустой. Кёрли отшатывается, сносит корзину для белья, с силой впечатывается в кафельную стену спиной. Перед глазами – алое марево. На долгое мгновение он видит свое тело будто со стороны, покрытое ранами и спекшейся кровью, и над ним нависает тень. Над ним нависает Джимми. Воспоминания, успешно подавленные до этого, кажутся ночным кошмаром. Кёрли жмурится, пережидая приступ тошноты. Это просто отходяняки после полёта, иногда случается, нужно просто... Мужчина взглядом впивается в свое отражение. Руки крупно трясет, но он всё же подцепляет край футболки, кое-как стягивая её через голову. Полумесяц. Разрез над сердцем. Укус. Завитушки инициалов. Бугры шрамов под пальцами более чем реальны. Не сон, не ночной кошмар. Кёрли выворачивает на кафельный пол.

***

Капитан Тулпара собирает себя по осколкам. Долго, болезненно. Помимо привычных последствий полета – сбитый режим, страх открытых пространств – Кёрли мучают его личные, подаренные на память его со-капитаном. Спит мужчина урывками, постоянно просыпаясь от ночных кошмаров, уже не понимая, сколько в них вымысла, надрывая горло криками снова и снова. Снотворное заменяют тренировки до изнемождения, но и они помогают далеко не всегда. Кошмары просачиваются и в часы бодрствования, искажая привычный ход вещей – переферийным зрением он постоянно ловит алые пятна. На столе и на диване, на полу, на стенах. На кафеле в ванной. Стоит посмотреть на них прямо – и те пропадают, будто и не было. От этого тревожно, страшно, будто Кёрли сходит с ума. С приятелями и друзьями он почти не контактирует – просто не может вести себя так, будто ничего не происходит. Кёрли едва ли похож сейчас на того улыбчивого капитана, каким его помнят остальные. Он покупает какую-то дорогую мазь для выведения шрамов. Несколько раз порывается набрать знакомый номер, но так и не решается. Не знает, что сказать. Не знает, хочет ли говорить вообще. Он всё ещё его друг. Он был явно не в себе. Эти два факта не помогают стереть шрамы, как не помогает дорогущая мазь. Как не лечат "родные стены", где всё так или иначе напоминает о нём. О Джимми. В собственной квартире тревожно. Давит собственный подсознательный страх. Ощущение расставленного капкана, который вот-вот захлопнется. Джимми найдет его здесь, если захочет. Он знает адрес. У него есть ключи. Кёрли скидывает необходимый минимум вещей в сумку. Соседний город, или ещё дальше – неважно. До нового рейса всего пару месяцев, ему нужно себя собрать. Он не знает, как справляться по-другому. Прощаться ему не с кем. Новый кактус он так и не купил – заботиться он, видимо, умеет так себе. На зелёную кнопку вызова он так и не нажимает. Зачем прощаться с тем, от кого бежишь?

***

Земля встречает его одинокой, пустой квартирой на окраине города. Зарплаты грузового капитана хватало на жизнь между рейсами и не более — "Пони" экономили на всем и даже выплаты были такого размера, чтобы рабочие не особо задерживались на Земле, а вновь и вновь спешили выйти на работу. До Джимми даже доходили слухи о том, что постепенно на грузовых кораблях становилось всё меньше людей и всё больше — роботов. Внутри бетонных стен жарко, почти невозможно дышать. Джимми кажется, что он задыхается, и вдохнуть не представляется возможным. Он ставит сумку на пол, пинает её ногой к шкафу, такому же обшарпанному, как и всё в этом месте. Кажется, квартиры многое могут сказать о своём владельце, и та, в которой не жил, а лишь ночевал, прожигая дни между рейсами, Джимми, была больше похожа на конуру озлобившейся собаки. Не хватало только остатков той цепи, с которой он сорвался. Собственные пальцы кажутся ненормально горячими, словно у него лихорадка. Джимми падает на кровать, холодную и пустую. Раньше она пахла Кёрли, даже несмотря на то, что они давно уже остановились на границе друзей. Между рейсами они часто оставались друг у друга переночевать. Вместе веселее, вместе спокойнее. Раньше они были вместе. Сейчас же одиночество давит на него железной плитой, отдаёт в виски, вновь и вновь вынуждая прокручивать в голове то, что произошло на корабле. Вынуждая вспоминать то, какой Кёрли на вкус. По гортани скатывается не слюна — чужое мясо, которое он сам в тот момент так и не проглотил. Из зеркала на Джимми смотрит тварь, из пасти которой капает грязь. Ему кажется, что она стекает по подбородку, капает на пол, заливая его так, что даже свои ноги разглядеть не получается. Этой грязью пропитан он сам, а теперь — ещё и Кёрли, с которым они не виделись с той самой минуты, как попрощались у Тулпара. Из глубины зеркала на него смотрят две дыры — не глаза — а провалы, затягивающие своей чернотой. И Джимми становится противно от самого себя, от той грязи, что он видит перед собой. Кулак с громким звоном врезается в зеркальную гладь, кожа лопается под действием осколков, те мелкой, почти что звёздной, пылью впиваются в пальцы. Кровь капает вязкой патокой на пол, и ему кажется, что эта кровь не его — Кёрли. Она оседает на языке горьким привкусом понимания. Он всё испортил. Здравый смысл пробивается сквозь мутное стекло иллюзии, его собственной, отличной от мягкой иллюзии Кёрли. Иллюзия Джимми выглядит столь извращенной, столь ненормальной, что она затягивает в себя всё сильнее, покрывает всё тело кровью. Вновь и вновь возвращаясь в квартиру, где он чувствовал себя дома лишь в те моменты, когда в ней был Кёрли, Джимми всё сильнее погружается в ту сингулярность, что сам и создал. Его тошнит от собственного отражения, от того, кто смотрит на него оттуда. Дни сливаются в единый поток, в котором, кажется, он тонет. Захлебывается кровью, смешанной с горечью, от которой становится дурно. Снаружи квартиры всё кажется невероятно блеклым. Словно кто-то навесил на его глаза шторы, не позволяя посмотреть на мир иначе. Или без Кёрли тот более не казался столь раздражающе ярким. Узкие улочки кажутся ему коридорами корабля, словно он всё ещё там, в далёком одиноком космосе, который давит на него своей тьмой. Эта тьма следует за ним по пятам, словно вторая кожа, словно весь он — выточенная из холодного космоса сингулярность. Только вот Джимми сгорает в своих мыслях, в одиночестве дней, тянущихся так медленно теперь. Бар встречает его яркими огнями подсветки. И, в отличие от мягкого света Кёрли, они раздражают куда сильнее. — Эй, Джимбо, давненько тебя тут не видели, — бармен улыбается приветливо, машет ладонью, — Очередной рейс, да? А где твой кудрявый? Ты смотри, мы за него тебя тащить до дома не будем. Джимми только отвечает что-то раздраженно, злобно. Скалит зубы, как бешеная псина. Такую бы пристрелить побыстрее, чтобы она не навредила остальным, да труп выбросить куда подальше. Джимбо, кажется, уже давно труп. Только не осознает этого в должной мере. По горлу стекает не алкоголь — горькая патока безумия, оседающая на кончиках пальцев. Джимми хочется разбить бокал о стенку, чтобы почувствовать себя живым. Чтобы осколки снова впились в мясо, проникли под кожу, избавляя от этого чувства самоненависти. То, что он сделал с Кёрли было не нормально.

***

На незнакомых улицах пустота в груди затягивается лучше. Другие места, другие люди, и виски в барах по вечерам помогает уснуть куда лучше силовых тренировок. Кёрли уже почти не вздрагивает, когда видит в толпе кого-то, отдаленно напоминающего его. Шрамы болят, может, из-за того, что небрежно зашиты, тянут противно при слишком резких движениях. Кёрли открывает уведомительное письмо от "Пони Экспресс", сидя на скамейке в парке. Стандартная форма, "полёт через три дня, прибудьте в офис...". Взгляд соскальзывает на состав экипажа. Мужчина опускает ладонь на живот, коротко обводит те же буквы, что указаны в графе "со-пилот". Он не может позволить ему лететь с другим пилотом, зная, на что он способен, и зная, к чему всё это может привести. Он потеряет друга, которого заживо сожрёт сидящий под его кожей зверь. Джимми всё ещё его ответственность. Слегка подрагивающей рукой вновь назначенный капитан Тулпара отправляет отметку об ознакомлении и согласии с условиями нового рейса.