О тортах и ножах

В комнате номер тринадцать непривычно тихо – старенький телевизор выключен, а шторы задёрнуты, создавая лёгкую полутьму. В ней лишь маленькой звездой горит настольная лампа. Джимми лежит спиной на кровати, подтянув подушку под голову и бездумно пялится в потолок. Первый экзамен прошёл, ко второму они уже подготовились так, что перед глазами лишь цифры да приборная панель управления, а в голове – сплошная каша. От конспектов тошнит до такой степени, что даже кофе не спасает. Парень жмурится чуть, поворачивает голову набок, цепляясь взглядом за Кёрли, что всё также пытается зубрить. И садится на кровати, чтобы в следующее мгновение потянуться к тумбочке, вытаскивая из неё колоду карт. Всяко лучше, чем сидеть до поздней ночи, когда голова уже не может ничего запомнить. Обычно из них двоих именно Джимми настаивал на зубрёжке, но иногда и у него уже сдавали нервы. В такие моменты было проще отвлечься окончательно, чем пытаться запихнуть в себя лишний термин. – Эй, бросай давай это дело, – он хлопает по кровати рядом с собой, а после – показывает колоду карт, зажатую в руке, – Давай лучше сыграем, а то так скоро вместо мозгов будет сплошная аварийная пена или чем там корабли пичкают. У них ещё будет время подготовиться, выходные только начинались. Джимми чуть теснится, подкладывает ноги под себя, чтобы было удобнее. Кёрли уже минут тридцать пялится в конспект. Буквы он видит, схемы тоже, но вот сложить их вместе, поймать смысл написанного не получается. Голова гудит, и кажется, вот-вот лопнет, как переспевший арбуз. Арбузы же лопаются? Он даже этого уже не помнит. На оклик друга (теперь, вроде, не только друга, но он всё еще не уверен в этом всём) Кёрли отвечает несчастным и уставшим взглядом, но тут же ободряется, заметив колоду в чужих руках. Конспект захлопывается, и уже через мгновение парень сидит рядом, подогнув ногу под себя. – Услышать от тебя "бросай зубрить" подобно восьмому чуду света. Полностью поддерживаю, потому что аварийная пена, материал, хранящийся в жидком состоянии в системе каналов по кораблю, обеспечивающий сохранность и работоспособность при повреждении обшивки, – Кёрли морщится, как от головной боли, – польется у меня из ушей. Парень с интересом смотрит на карты – он не сильно хорошо играет, но проигрывать тоже весело. Хотя он всё ещё уверен, что Джим мухлюет – особенно когда речь идёт о поставленной на кон уборке в комнате в течение месяца – но поймать его всё никак не получается. Кёрли не идиот – он следит за чужими руками. Он следит за картами. А потом всё равно кукарекает под стулом, понимая, что всё-таки идиот. Он поворачивается, освобождая место между ними: своеобразное "поле". – В дурака, как всегда? На что в этот раз? Джимми вытаскивает колоду из упаковки, вертит в ладонях, умещая так, чтобы было удобнее тасовать. Жмурится довольно, потому что каждый раз итог их игр один и тот же – Кёрли проигрывает. Но каждый раз всё равно соглашается сыграть. Глупо, наивно, но ведь это в нём и забавляет. И привлекает. Джимми тасует карты в пальцах, ловко перебрасывая стопочки, кивает на первый вопрос Кёрли. – Да, в дурака. А после – задумывается на долгие секунды, ведь вновь играть на уборку или кто сбегает до магазина – скучно до безобразия. Взглядом парень ведёт по комнате, надеясь, что хоть что-то натолкнёт его на идею. И останавливается на лице друга (ярлык "возлюбленные" они так и не обговорили). На собственном расцветает ухмылка. – А давай на раздевание. Всё равно вряд ли кто-то зайдёт к нам в ближайшие часы, все зубрят, а так хоть повеселимся. Он вытаскивает из колоды по одной карте, раскладывая себе и Кёрли по пять штук. После – ловко вытаскивает последнюю, кладя на середину импровизированного "поля". Козырь – черви. Даже забавно. – Или трусишь остаться совсем раздетым, а? Кёрли не краснеет, услышав чужое предложение, но в некотором смущении трёт шею, не спеша с ответом. На студенческих вечеринках часто играли в подобное, особенно после того, как пунш заменялся чем покрепче: карты на раздевание, бутылочка, правда или действие... Но Кёрли либо уходил раньше, либо вежливо отказывался. Он староста, и желания стать самой обсуждаемой новостью Академии на утро у него не было. Но сейчас они вдвоем. Он и Джимми, как и всегда. И разве теперь для них есть кто-то ближе? Его колебания прекращает чужая шутливая подначка, на которую он великодушно клюёт. Кёрли смешливо щурится, поднимает ладони вверх, показывая, что сдается: – Но тебе придётся постараться в это раз, я буду следить за твоими руками в оба, – парень подпирает щеку ладонью, солнечно улыбается, дернув бровями, – но ты всегда можешь просто попросить меня раздеться, Джимбо. Кёрли приходиться прикрыть лицо своими картами на мгновение, потому что флирт всё ещё ощущается, как прыжок с парашютом. Прыжок с нерабочим парашютом. Ему просто нужно незаметно перевести дыхание. Всего-то. Джимми посмеивается тихо, слыша чужие слова. Внутри всё ещё горит маленькая звёздочка, отзывается на чужой флирт тёплым свечением. Приятно. Пусть всё ещё кажется чем-то странным и непривычным. У них нет ярлыка, но то, что происходит между ними похоже на влюбленность. Только-только зарождающуюся. – Стриптиз от старосты курса? Мне казалось, что ты не потакаешь желаниям своих однокурсников, – Джимми усаживается удобнее, смотрит на карты в своих руках и сохранить лицо нейтральным ему легко – зачастую ведь на нём всегда лишь недовольный взгляд и плотно сжатые губы. Только рядом с Кёрли Джим начал показать хоть какие-то позитивные эмоции. Начал улыбаться, – Или для меня ты, как и сейчас, сделаешь исключение? Кёрли наигранно вздыхает, встрепывает светлые кудряшки пятернёй, но в его серьёзный тон всё равно проскальзывает смех: – Мистер Джимми, вы всегда исключение. Надеюсь, вы не будете этим злоупотреблять. Карты у Джимми неплохие – пара козырей точно есть. Но вот тихо вытащить парочку из колоды, когда Кёрли отвлечётся, точно не помешает. Поверх зажатого в пальцах веера Кёрли смотрит на козырь. Потом обратно – на свои карты, выискивая среди них злополучные сердечки. Между бровей залегает хмурая складка, хотя парень и старается казаться беспристрастным. "Покер фэйс" у него никогда не получался. – Клади первым, что ли, – голос слегка рассеян, пока Кёрли пытается прикинуть, как побыстрее разменять карты, – Раз предложил. Джимми вытаскивает из своего веера первую не козырную шестёрку и кладёт посередине. – По одной вещи за проигрыш, полагаю. Такими темпами они быстро управятся. И пусть Джимми предпочитал более закрытую одежду, под кофтой с длинными рукавами у него футболки не было. Кёрли вглядывается в чужое лицо, пытаясь понять хоть что-то, но даже его навыки определения выражения лица Джима не помогают – тот выглядит расслабленным и слегка уставшим. Взгляд соскальзывает на чужие руки, те сейчас куда важнее, ведь у друга в короткий срок может прибавиться козырей. Шулер чёртов, и ведь не признается. Поверх шестерки парень кладёт десятку, и пока всё идет неплохо. Пока. Теплый свет лампы очерчивает фигуру напротив, и Кёрли начинает откровенно залипать, цепляясь взглядом то за слегка встрепанные пряди, то за отблеск расплавленного золота в чужих глазах. Это происходило снова и снова, стоило им оказаться так близко и в спокойной обстановке. Джимбо мог хоть на голове ходить – Кёрли бы не заметил. Но кто мог его осудить? Ладно, большая часть их потока, но парню было плевать. На Джимми невозможно было не смотреть. Игра идет бодро, и пока что без сильных потерь – Кёрли лишился носков, больше по своей глупости, но сейчас держалась крепкая ничья. Но парень помнит, как легко это может измениться. Такой сосредоточенности от него нельзя было добиться ни на одной из пар. В такой вот не напряженной тишине по-настоящему уютно. Джимми расслабляется, пусть взгляд у того всё ещё остаётся внимательным, цепким – ни один момент, что подходил для лёгкого мухлежа не был упущен. Козырей в руках становилось больше. Лишних карт – меньше. Не совсем честно, конечно же, по отношению к Кёрли, но Джимми подходил к этому со стороны "обучения". Тому давно пора научиться различать его жульничество, иначе так и останется чересчур наивным. Только вот иногда эта наивность не только раздражала, но и забавляла. Умиляла даже. Джимми смотрит на чужое сосредоточенное лицо, на то, как Кёрли хмурится над картами, и не может сдержать почти незаметной улыбки. Как не может и не поддаться хотя бы один раз. В руке – несколько козырей, все тихо вытянутые из колоды во время игры, но парень держит их при себе, пока у Кёрли не остаётся карт совсем. – Дуракам везёт или как там? – усмехается, откладывает свои карты в сброс, который после они снова будут мешать. И цепляется пальцами за низ кофты. Уговор есть уговор. И раз уж он проиграл, то должен выполнять условия их небольшой "сделки". Он откладывает элемент одежды подальше, складывает руки на груди, на них – мелкие вереницы шрамов, словно россыпь хвостов от комет. Напоминанием о собственных ошибках. Победа приходит в его руки внезапно, и Кёрли озадаченно моргает, когда в руках не оказывается карт, но тут же расплывается в довольной и солнечной улыбке: – Конечно-конечно. Просто тяжело смириться с тем, что я тебя, наконец, сделал. Парень хочет сказать что-то еще, но только тихо откашливается, когда Джимми стягивает верх одежды. Он не думал, что это будет смущающе. И ладно, немного горячо, потому что спортзал явно пошел Джиму на пользу. Взгляд цепляется за белые росчерки, что густо усыпали руки друга, и Кёрли теряется на мгновение. Он замечал их и раньше, но обычно Джим всегда таскал закрытые вещи. В голове – глупая идея, но слов сейчас не подобрать. Он тянется через их импровизированное поле, и склонившись, мягко прижимается губами к одному из самых ярких росчерков. А после возвращается а насиженное место, будто ничего особенного не произошло. Хотя карты тасуются чуть хуже. Прикосновение чужих губ к запястьям обжигает теплом. Оно же мурашками расходится по коже и Джимми ничего не говорит – только тихо выдыхает, не понимая. Он считал эти следы слабостью, не более. Лишнее напоминание о том, что именно осталось там, дома. Напоминание о том, от чего он сбегал. – Тасуй ты, мне в этот раз, видимо, не особо везёт. Играем до белья. Я принципиально хочу оставить тебя с носом. Потому что Кёрли тот, с кем можно вот так дурачиться. С кем можно _веселиться_. И тогда скучные лекции становятся терпимее, как и неприятные лица однокурсников, которые всё ещё считали его мудаком. Заслуженно, конечно. Сверху стопки, под несколькими мелкими картами – парочка козырей, которые точно не участвовали в игре. На губах Кёрли расцветает глупая улыбка. – Так с носом или с бельём? Ладно-ладно, раздаю. – Будешь так говорить, оставлю и без белья из вредности. Джимми хмыкает, следит за чужими действиями внимательно и справедливо полагает, что за смущение, что Кёрли заставил его испытать, тот точно ему должен. С носом его всё-таки оставляют. Следующая партия проходит быстро, так же быстро множатся карты в его руках. Но, в свою защиту Кёрли может заметить, что Джимми без футболки – сильный отвлекающий фактор. – Итак, футболка или штаны, шулер? Пара лишних карт, немного ловкости рук и с пустыми руками Джимми остался раньше, с довольной улыбкой смотря на друга. Пожалуй, возможно когда-нибудь он научит и Кёрли мухлевать. Это будет честно. А пока парень задумчиво поджимает губы, раздумывая о том, что именно стоит отдать Кёрли за свой проигрыш. – Давай штаны. И эй, я может и вовсе не мухлевал в этот раз! – он смотрит так, словно чужие слова его и правда обижают. Словно в сбросе не оказалось несколько лишних карт, что там не должны были находиться, – Умей принимать поражение с честью, Кёрли. И ладно, может увидеть то, о чём так активно шептались девчонки на потоке, которым удалось пару раз сходить на свидание со старостой, было заманчиво. Кёрли смеется, запрокинув голову, и в груди горит ослепительно яркая звезда, согревая, кажется, всю комнату своими мягкими лучами. – Ладно-ладно, самый честный студент нашей академии, – смех становится тише, смущеннее, кажется, – Штаны так штаны. Кёрли должен был понимать, что к этому придёт, когда соглашался. Джимми всегда находил способ выиграть, и подловить на лжи того было почти невозможно. Так что парень чуть отодвигается, тянется к завязкам штанов, и неловко из них впутывается, чуть не свалившись с кровати. – Понимаю, не тот стриптиз старосты, который ты ожидал, – парень неловко посмеивается, краснея ушами, – но какой есть. Не то чтобы они не переодевались перед друг другом – но обычно ты не вглядываешься из приличия и потому что это по-гейски. Теперь, наверное, имело смысл вглядываться. Джимми приподнимает брови, присвистывая тихо. Да, не совсем тот "стриптиз", но это тоже неплохо. Оставить Кёрли с носом – его личное достижение, даже если он выигрывает в карты у него не в первый раз. В первый раз они играют так. Парень сглатывает, невольно задерживая взгляд на чужих бёдрах, но после возвращается к лицу, отмечая, что на Кёрли румянец всегда яркий – словно маленькое солнышко, что загорается, стоит только тому смутиться. В голове появляется идея. И, наверное, это глупо, но эта глупость явно не перебьёт ту, самую первую. Кёрли усаживается обратно, снова подгибая под себя ноги, аккуратно складывает штаны рядом. Сидеть в боксерах и футболке немного странно, но на это легко не обращать внимания. Керли пытается убедить себя, что легко. Уши всё ещё кажутся горячими. – Так, кто теперь раздает? Джимми подхватывает карты, складывая колоду обратно в упаковку, откладывает ту подальше, чтобы не мешалась. И садится поближе к Кёрли, кладя ладони на чужие колени. Горячие. – Я же говорил, что играем до белья. Кёрли удивленно смотрит, как друг убирает карты – на него это не похоже. Обычно они играли до победного, снова и снова задирая ставки – Кёрли проигрывал, но со смехом требовал реванша, шутливо отбрыкиваясь от чужих подколок. Они могли скоротать так целый вечер, довольные компанией друг друга. Кёрли всегда оставался проигравшим, но ради смеха, улыбок, ради ярких искр в глазах Джимми он был готов потерпеть и уборку, и скоростной бег до магазина ночью. Касание прохладных пальцев заставляет едва заметно вздрогнуть. Это нечто большее, чем то, что они обычно себе позволяли. Куда более лично, чем держаться за руки или приобнимать за плечи. Но это прикосновение не кажется неприятным. Смущающим, может. И потому Кёрли не отстраняется, лишь опускает голову так, что отросшие кудряшки спадают на глаза. Улыбка – мягче, до маленьких ямочек на щеках. – Опять мухлюешь, Джимбо. И не важно, что Кёрли всё ещё в футболке. Это условие выполнено. Пальцы мягко ведут по коже, мозолистые подушечки оглаживают бока. У Джимми в тёмных глазах мелькают светлые искры. – Совсем немного, но в этот раз следить за руками проще, разве нет? Потому что руки касаются медленно, осторожно. Неуверенно. Это не то, к чему привык Джимми, не то, к чему привыкли они оба, ведь обычно под руками у него были изгибы женского тела. Мягче, тоньше. Но тем не менее его это не отвращает, лишь немного смущает, отчего на коже проступает лёгкий румянец, почти незаметный. – Мне кажется, что тебе положен утешительный приз, не так ли? Под ласковые касания хочется подставляться, от них – мелкие искры по коже, и сейчас Кёрли даже обидно, что футболка всё ещё на нём. – И чем ты... Хочешь меня утешить? Кёрли тянется к чужому лицу, заправляет длинную прядку за ухо, чуть задерживая касание на немного колючей щеке. Джимми ведёт пальцами по поджарому животу, оглаживает мягко, а после – легонько царапает кожу короткими ногтями. Взгляда потемневших глаз он всё также не сводит с чужого лица, прижимается щекой к чужой ладони. Так мягко его никогда не касались. И возможно, совсем немного, ему хотелось отплатить тем же. – Даже не знаю, – жмурится смешливо, ведёт пальцами ниже, цепляясь за край чужих боксёров. Это не должно смущать, у него ведь то же самое, но это всё равно непривычно, странно, но не неприятно,– Хотя, есть у меня одна идея. Хочется зажмуриться от слишком ярких ощущений, но Кёрли _смотрит_. Не может оторвать взгляда теперь, хотя до этого боялся и взглянуть. Потому что Джимми выглядит красиво. С непривычно мягким взглядом, едва заметным румянцем – хочется навсегда впечатать этот образ в память. Кёрли не уводит ладонь, большим пальцем оглаживает чужую щеку, спускается к шее, улавливая под кожей легкое трепыхание бьющегося сердца. Близость не была чем-то новым для Кёрли, но никогда обычные прикосновения не зажигали его так. Не заставляли поджиматься живот, ловить собственные слишком громкие выдохи. Пожалуй, сейчас он бы не отказался от штанов – боксеры едва ли скрывали слишком явную реакцию на руки Джимми. В них нет девичьей мягкости, но небольшие мозоли ощущаются даже лучше. Намного. Чёрт. Определённо не неприятно. – И какая у тебя там идея? Джимми невольно ведёт языком по губам, от одного уголка ко второму. Опыта в подобном у него не было совершенно, а потому приходилось полагаться лишь на воспоминания о редких интрижках с сокурсницами. Пальцы осторожно тянут чужое бельё ниже, пока сам парень осознает, что именно он собирается сделать. Вопросы отпадают, как только Кёрли чувствует, как чужие руки сместились к резинке белья. Громкий выдох, но никаких попыток отстраниться. Только горящее под кожей странное предвкушение. Взгляд прослеживает движение языка. Джимми хочется поцеловать. Расстояния между ними не так много теперь, так что парню достаточно качнуться вперёд, оперевшись на свободную руку, чтобы мазнуть по чужим губам своими, в нежном и почти невинном поцелуе. Они оба нервничают, и это жест поддержки, который кажется уместным сейчас. Как сказать "всё хорошо" без слов. Прикосновение губ мягкое, осторожное и Джимми тихо смеется в короткий поцелуй. Кажется, ни один из них тут девчонкой не является, а ведут себя так, словно ни у одного из них яиц нет. Вспоминается первый поцелуй, горчащий привкусом кофе и сигарет. Тогда не побоялся Кёрли, взял на себя ответственность. Сейчас Джимми лишь оплачивает тем же, пусть после он не будет об этом даже заикаться и предпочтет забыть собственные слова, действия. Проще сбежать от этого странного и непонятного чувства, чем посмотреть в зеркало и разобраться. Поцелуй слегка горчит, и Кёрли невольно облизывает губы, отстраняясь. Джимми на вкус такой же, как тогда. И такой же вечер подготовки к экзаменам, будто бы недосып и стресс толкают их к рискованным шагам. Руки тянут боксёры ниже, стягивают окончательно, и тот всё же опускает взгляд. Ладно, возможно их однокурсницы шептались не просто так. Джимми тяжело сглатывает, также тяжело выдыхает. Медленно наклоняется ниже, приподнимает футболку Кёрли за край, чтобы оставить небольшой засос прямо внизу живота. Небольшой след принадлежности, небольшая задержка, позволяющая собраться с духом. Для Джимми забота о ком-то – это нечто новое. Желание сделать _приятно_ странно. Пальцы осторожно касаются основания чужого члена, обхватывают на пробу, и это не кажется чем-то неприятным. Странным, да, но не неприятным. Прохладный воздух комнаты обжигает, или же это делает смущение – Кёрли подавляет желание свести колени, и только нервно и коротко выдыхает. Разглядывание определенно смущает, и Кёрли чувствует себя последней девчонкой. Но собраться не получается от слова совсем. Может потому, что он ни к кому не испытывал того, что испытывает к Джимми. Собраться не получается, потому что на коже расцветает метка от чужих губ. Потому что Кёрли уже достаточно твёрдый, чтобы это было заметно. Потому что чужая ладонь ощущается непривычно, остро, и хорошо. – Если будешь шутить – я откушу тебе член. Это не звучит как угроза, скорее как попытка не потерять репутацию мудака. Выдох выходит рваным, слишком близким к стону, через приоткрытый рот – и Кёрли определенно не хочет чтобы это заканчивалось. Парень вплетает пальцы в чужие волосы, перебирает мягкие пряди, потому что не может преодолеть желание касаться в ответ. – Мне как-то не до шуток, знаешь. Почти шёпотом, потому что ему кажется, что голос вот-вот его подведёт. Теперь их точно не назвать "просто хорошими друзьями". Волосы лезут в глаза, но они же скрывают неуверенность, что мелькает во взгляде, когда Джимми наклоняется ещё ниже, губами накрывая головку. Касание губ вышибает воздух, как и картина, которую он видит перед собой – встрепанный Джим, с пятнами румянца, так касающийся его члена – парень даже фантазировать о таком не смел. И при мысли о том, что собирается делать Джимми, жарко Кёрли на пробу осторожно сжимает чужие волосы, смотрит смущенно и завороженно: – Ты красивый. Джимми надеется, что румянец не расползается по лицу слишком сильно – собственное смущение он терпеть не мог. Как и любую слабость. Это казалось ему чем-то постыдным и лишним. Той эмоцией, что хотелось спрятать куда-то глубоко и никогда больше не испытывать. Только рядом с Кёрли можно было немного “приспустить поводок”. Возможно, он совершает ошибку, очередную из той череды, что началась в тот момент, когда Джимми переступил порог тринадцатой комнаты, но сейчас в тишине, разбавляемой чужим голосом, ему хорошо. Ему спокойно. От чужих пальцев в волосах хочется прикрыть глаза, и он позволяет себе это лишь на секунду, чувствуя, как от тихого голоса по коже бегут мурашки, стекая прямо к паху. Только вот “продул” в игре Кёрли. Джимми же проиграл в тот момент, когда пожал чужую ладонь в день знакомства. Возможно, это лучшее, что Кёрли испытывал в своей жизни. Смущение всё еще сковывает, но его с лихвой перекрывает возбуждение, свернувшееся тугим узлом. Такое у Кёрли впервые. И дело не только в физических ощущениях, хотя от них сносит крышу, или в отсутствии опыта. Сильнее зажигают чувства – они будто в своем личном маленьком мирке, разделенном на двоих, как и каждый раз, когда остаются вдвоём. – Ты – лучшее, что случалось в моей жизни, знаешь? – лицо горит, и улыбка выходит слабой и почти робкой, нетипичной для Кёрли, – как хорошо, что ты сейчас не можешь язвить в ответ. Парень склоняется ниже, фырчит тихо на комплимент, разве что глаза не закатывая. Романтическую чушь Джимми терпеть не мог. Но сейчас было как-то не до этого. Кончиком языка он на пробу ведёт от основания члена до головки, и вкус ему почему-то всё ещё кажется сладким. Не отталкивающим, по крайней мере. Опыта у него всё ещё нет, но желание компенсирует всё с достатком. Упорства Джимми всегда было не занимать. Он жмурится чуть, старается спрятать зубы, понимая, что с ними может быть неприятно, и медленно опускает голову, позволяя пока что только головке скользнуть к корню языка. Прикосновение языка заставляет мелко вздрогнуть, и парень собирается опять выдать какую-то романтичную глупость. Но все слова пропадают, стоит почувствовать, как плоть проскальзывает в жаркую тесноту чужого рта. Пальцы, дрогнув, сильнее сжимаются в чужих волосах, и Кёрли в последний момент сдерживает желание толкнуться глубже, надавить на чужой затылок, сильнее растягивая губы Джимми вокруг члена. А вот скулящий стон сдержать не получается – он хрипло прокатывается по горлу, и это почти стыдно. Но быть настолько млеющим, настолько просящим – определенно что-то новое. Что-то приятное настолько, что к этому хочется привыкнуть. Джим может сколько угодно не принимать комплименты, но Кёрли смотрит на него снизу вверх, тяжело дыша, и такой Джим красив до невозможности, на него хочется смотреть, не отрываясь. Открытый и мягкий, хоть и пытается выставлять свои колючки. Желанный. Пальцы мягко массируют чужой затылок: – Мне стоит проигрывать, – парень тяжело сглатывает слюну, – чаще теперь. От чужих стонов поджимается живот и Джимми почти уверен, что они долго будут звучать в голове. От чужих слов же – пятнами расходящийся румянец, перетекающий теперь и на шею. Он на секунду задумывается о том, чтобы сжать зубы, совсем немного, чтобы Кёрли не говорил глупости, но отметает эту мысль. Он не может быть лучшим. Никогда. Не сейчас. Ни потом. Хочется ответить, что это Кёрли то самое “лучшее”, но рот занят немного другим, и отстраниться хоть на секунду кажется кощунством. Да и слова из собственной глотки вытолкнуть было бы слишком сложно для такого человека, как Джим. Затолкнуть в неё тоже оказывается не так просто. Уголки губ растягиваются, даже немного трескаются, от чего парень морщится, но упрямо опускает голову ниже, пока не чувствует, что дальше не получается – горло неприятно сдавливает спазмом. Пару долгих секунд Джимми старается дышать через нос, концентрируется на ощущении чужих пальцев, что так приятно проминают затылок. На языке – тяжестью чужой вкус. Возможно, это была и не совсем глупая идея. В прохладной комнате жарко и душно, густой воздух тяжело втягивается в легкие. Парень, кажется, вот-вот задохнется, всё это слишком ярко, слишком... С губ срывается слишком высокий, слишком громкий стон, и Кёрли с силой закусывает щеку изнутри, до железистого привкуса. Робкая попытка быть тише – стены в общежитии тонкие, не хотелось бы привлечь внимание соседей. Слухи поползут очень быстро. Кёрли жмурится, запрокидывает голову, хрипло дыша, тонкие вьющиеся пряди прилипают к взмокшему лбу. Он точно ощущает момент, когда головка почти упирается в стенку горла, почти проскальзывая дальше. Ладонь на чужом затылке тяжелеет, но всё ещё не давит, и это требует куда больше усилий, чем ожидал парень. – Я не знал, что это настолько хорошо. Хрипло, тихо, с теми нотками щенячьего обожания, что Кёрли иногда позволял пропускать в голос, когда был близко к Джимми. Иногда, потому что боялся спугнуть. Чувства были яркими, как и всё в нём, и могли показаться опаляющими. А они только стали ближе – не хотелось испортить что-то слишком поспешными действиями. Происходящее нельзя было назвать слишком поспешным, определенно нет. Джимми немного отстраняется, тяжело выдыхает, чувствуя, как по подбородку тонкой линией стекает слюна. После придётся умыться. Парень прикрывает глаза полностью, медленно ведёт головой обратно вниз. И повторяет снова и снова. Неторопливо, в отличие от того, как резво проходила сама игра. Плавные, медленные движения, от которых и хорошо, и плохо, скольжение до тихих влажных звуков. Кёрли точно чувствует нитку слюны, скатившуюся на внутреннюю сторону бедра. Пальцы в волосах оттягивают с каждым движением назад, осторожно накручивают пряди. Кёрли дергается вперед, прогибая спину, слишком резко, до искр перед глазами, но тут же почти испуганно опускает взгляд, тянет длинный выдох, боясь, что навредил или сделал неприятно. По коже мурашками – чужое удовольствие, которое Джимми впитывает секунда за секундой. Мягкая патока, словно время в небольшой комнате общежития замерло, стало таким же плавным и медленным, как движения его собственной головы. Даже забавно, что то, что происходит сейчас, доставляет и ему своеобразное удовольствие. Возможно, это потому, что он чувствует себя нужным. Желанным. И это подкупает также сильно, как и в день их знакомства. От чужих прикосновений Джим и сам плавится, почти ластится, как дворовая псина, которой уделили немного тепла. И от того он не замечает чужого резкого движения, пока глотку не прошибает в очередной раз, заставляя его издать недовольное мычание. Ещё немного, и Кёрли даже шутить не придётся – зубы сомкнутся. Тем не менее, он не отстраняется, хотя горло после наверняка будет больно саднить пару дней, и прокуренный голос станет ещё ниже… – Извини, я... Можно, пожалуйста, Джим? На языке – чужое обожание, которое Джимми слышит в голосе, и это подкупает ещё сильнее. Настолько, что парень не отстраняется даже тогда, когда чувствует чужие пальцы на своём подбородке. Он лишь послушно замирает, смотря на лицо друга из-под ресниц. Чужое лицо – ярко-красной звездой, на которую хочется смотреть вечность. Кёрли прихватывает чужой подбородок, прося притормозить, и придерживая, коротко и неглубоко толкается в тесноту чужого рта, и еще раз, пока напряжение внизу живота не становится невыносимым. Дрожь прошибает тело, и Кёрли почти стыдно ощущает, как изливается в чужой рот. Губу приходится закусить до крови, прежде чем дать себе снова вдохнуть – он ни разу не был настолько громким до этого. Горло опаляет жаром, и Джимми приходится проглотить всё до капли, даже если это кажется чем-то немного унизительным для него. Кёрли можно. – Клянусь, – мягко отстраняется, всё еще слабо соображающий после, похоже, самого крышесносного оргазма в его жизни, – я на всё ради тебя готов сейчас. Джим отстраняется следом, и губы у него – алые, как лицо его личной звезды, припухшие, мокрые от слюны. Взгляд – светлые искорки довольства. Он хочет что-то ответить, но в тишине комнаты, разбавленной лишь тяжелым дыханием и хриплым голосом Кёрли, раздаётся скрип двери. – Эй, ребят, конспект не одолжите? Мне сказали, что можно спросить у… – в дверях замирает кто-то из их одногруппников, Джимми никогда не запоминал имена. – Если ты готов ради меня на всё, – Джим медленно переводит взгляд с замершего в дверях парня на Кёрли, – То запирай в следующий раз дверь, блять.