О тортах и ножах

Темноту комнаты разбивает только свет настольной лампы, а тишину – тихое бурчание. Это пятый час подготовки, по студенческой традиции, в последнюю ночь. Кёрли понимает, что в целом сможет вытянуть на том, что уже знает, но на "отлично" этого не хватит. Поэтому учебники, тетради, и такой же страдающий сосед по комнате рядом. Информация в голове не укладывается, просто не закрепляется в мозгах, парень читает один и тот же абзац снова и снова, и каждый раз – как в первый. Часть формул уже решено записать в шпаргалки, потому что запомнить такое – смерти подобно. Запоминанию также совсем не помогает тот факт, что парень периодами залипает на Джимми. Ничего такого, просто тот даже с растрепанными волосами и тёмными кругами под глазами выглядит хорошо. Кёрли просто пытается понять, почему: может, дело в его собственном недосыпе? Он просто пытается понять, но от созерцания того, как чужие длинные пальцы ловко что-то отмечают на очередной схеме, отрывается с трудом. Джимми просто красивый, всего то. В мире много красивых людей. И когда такие люди сидят почти у тебя под боком – вполне нормально на них залипать. На картины же люди залипают. В комнате тепло. Спокойно. И даже близость завтрашнего зачёта не давит так сильно, как могла бы. Тёмную комнату освещает не столько лампа, сколько сидящий рядом Кёрли. Маленькая звёздочка в их общей комнате, которая сейчас светится мягко, тепло. Кёрли стучит двумя пальцами по одному из чертежей, спрашивает: – Можешь еще раз пояснить? Мне кажется, я что-то прозевал, в голове не укладывается. И голос у Джимми приятный, несмотря на хрипотцу от курения. Куда лучше помогает запоминать, чем зубрёжка с учебника. Они уже несколько минут разбирают одну и ту же тему, вновь и вновь перечитывая одну и ту же строчку конспекта, написанную витиеватым почерком. Джимми устало жмурится, трёт пальцами переносицу, склоняясь над столом сильнее. От этого волосы спадают на светлые карие глаза, закрывая их. Ему и самому уже стоило бы отдохнуть, ведь в голове постепенно образовывалась каша из чертежей, терминов и определений. Главное, чтобы завтра эта каша сложилась в идеальную структуру, и они смогли получить "отлично". Хотя Джимми стоило рассчитывать исключительно на "хорошо". Хочется закурить. Спадающие вниз темные пряди припечатывают взгляд Кёрли намертво. Джимми поворачивает голову к соседу, смотрит внимательно, замечая, что взгляд у того рассеян. Но этот взгляд он расценивает по-своему. – Давай прервёмся пока. Я вижу, что и у тебя уже мозги сварились, – он берёт ближайший карандаш, кладёт между страниц тетради, а после – закрывает ту, откладывая в сторону, – Мне нужен перекур. Тебе – кофе. Это не забота. Точно не забота. Кёрли моргает несколько раз, не сразу понимая, что обращаются к нему, неловко откашливается. Вкладывает закладку в свою тетрадь, аккуратно закрывая. – Ты прав, наверное. Можешь в форточку курить, чтобы на улицу не переться, я не против. Кёрли не то чтобы сильно любит запах дыма, но Джимми красиво курит. Настолько, что Кёрли сам начал, просто чтобы постоять рядом в курилке на перерыве. Не только из-за эстетики, конечно. Они друзья. Это нормально – хотеть проводить время вместе. Парень слишком резко и поспешно встает из-за стола, задевая чужое колено. Ударяется о край, шипит. По ощущениям – будет синяк. Электрический чайник стоит на тумбе, и Кёрли щелкает тумблером для начала нагрева, тут же возвращаясь обратно. – Я просто молюсь, чтобы попался нормальный билет. Что-то, где не придется рассказывать всю внутреннюю конструкцию корабля. Он затихает, прислушиваясь к закипанию чайника. Уютно, хотя он раньше никогда не подумал бы, что в старой, полуразвалившейся общаге можно почувствовать себя как дома. От прикосновения чужого колена о собственное по телу пробегаются мурашки, оседают на кончиках пальцев чем-то приятным, чем-то, чему Джимми не может дать объяснения. Возможно, это просто тепло чужой близости, от которой внутри горит маленькая звёздочка. У него было не так уж много друзей, чего уж говорить, их почти и не было. С его характером только Кёрли его и выносил. Это было даже удивительно, учитывая, что тот проводил с ним достаточное количество времени. На его месте Джимми бы уже давно сорвался. Накричал. А Кёрли все также вертится золотистым ретривером рядом, заглядывает в глаза так преданно, что Джимми даже неловко становится. Он поднимается из-за стола, вытаскивает из пачки, которую они сейчас делили на двоих, одну сигарету, зажимает между пальцев. Сначала Кёрли беззлобно ворчал, когда Джимми предлагал такой вариант "расслабиться", теперь же – сам предлагает, и Джимми всё хочется пошутить, что он плохо влияет на этого солнечного паренька. Да только за него это уже сделали однокурсники, и шуткой это не было. Джимми встаёт у окна, открывает форточку, чтобы та вытягивала сигаретный дым. В пальцах тихо щелкает зажигалка, и комнату теперь освещает не только настольная лампа и взгляд Кёрли, но и небольшой огонёк сигареты. – Уверен, что с твоим везением тебе придётся просто назвать имя и фамилию преподавателя. Я вот точно бы завалил такой билет, – тихий смешок. Джимми не был из тех, кто старается выслужиться перед преподавателями. Он просто смотрел на всех так, словно вот-вот перегрызёт глотку, – Нам осталось разобрать не так много. И, эй, достань и для меня кружку. Маленький огонек между чужими пальцами завораживает, как и его отблеск в тёмных глазах. Кёрли тихо смеётся, отходя к полке, за кружками. В темноте комнаты они вдвоём перемещаются, словно парные звезды, всегда на орбите друг друга. Парень встряхивает головой. Похоже он и правда переучился, раз такие сравнения лезут в голову. – Не беспокойся, я обязательно подскажу, в случае чего. Главное не смотри на преподавателя так, будто он тебе в утренний кофе плюнул. Потому что Джимми во многом разбирался, Кёрли обращался к нему за помощью порой, потому что тот умел объяснять вещи простыми словами, и готовиться становилось легче. Но его во многом тяжёлый характер приводил к предвзятому отношению. И как бы Кёрли не старался это сгладить, каждую сессию Джимми умудрялся нахамить хотя бы одному преподавателю. Кёрли с тихим стуком ставит кружки на подоконник, в них – дешевый растворимый кофе, кисло-горький. Без сахара – они оба его не любят. – Сколько там, два, три билета? По теории вероятности шанс их выпадения очень мал... Говорит шутя, потому что знает, что они оба не лягут, пока не доучат. До него доходит запах сигарет, терпким дымом забивается в гортань, но сейчас это не раздражает. Кёрли прислоняется боком к подоконнику, встряхивает головой, пытаясь откинуть мешающие смотреть кудряшки. Джимми выдыхает сигаретный дым сквозь губы в открытую форточку, смотрит, однако, не на звёзды за окном, а на одну конкретную, что стоит напротив, смотрит внимательно. И почему-то чужой прямой взгляд не раздражает, как чужие. Под этим взглядом становится тепло, приятно, и колючие иголки, которыми Джимми вредит другим, становятся меньше, позволяя Кёрли находиться столь близко и не пораниться. – С моей "удачей" такой билет может вполне попасться мне. И тогда преподавателю придётся слушать мою импровизацию, – усмехается, знает отлично, как люди реагируют на его слова, на вечное ворчание, но что-то менять не планирует. Подстраиваться Джимми не любил и не желал. Только рядом с Кёрли он немного сглаживает углы, ведь жить им в одной комнате предстоит еще долго. В темноте комнаты тот словно бы светится, и к этому свету Джимми неосознанно тянется, греется в его тепле, – В последний раз это закончилось тем, что меня выгнали из аудитории. – Оставь мне половину, пожалуйста. Джимми делает последнюю затяжку, протягивает половину сигареты Кёрли, невольно касаясь чужих пальцев своими. – Держи. Только давай на моё место, а то дежурные будут ворчать. А я ещё в прошлый раз устал слать их нахер. Второй рукой берёт кружку, согревает о неё прохладные пальцы, постукивая по ней легонько. Внутри их маленькой комнатки всё ещё тепло. И вовсе не от кофе. Касание пальцев расходится теплом, и Кёрли задерживает его чуть дольше положенного. Обходит друга, пихает в бок легонько, вынуждая подвинуться. – Да, припоминаю, как в прошлый раз устал извиняться. Любой другой был бы зол, но Кёрли было не напряжно сглаживать углы. Его друзья волновались, что вечно мрачный, попадающий в неприятности Джимми рядом с ним будет оказывать "дурное влияние". А рядом с Джимми парень впервые чувствовал себя собой. Не приходилось притворяться идеальным студентом, идеальным другом. Перед ним Кёрли мог быть слабым, мог злиться, мог расстраиваться. И это чувство окрыляло. Кёрли делает первую медленную затяжку, хотя так же завораживающе, как у Джимми, у него не получается. Нет этой легкой небрежности действий. Дым жжёт легкие, растекается горьким привкусом. Медленный выдох. Кажется, будто на сигарете осталось тепло чужих губ, и Кёрли чувствует, как от этой мысли начинает гореть лицо. Сдержать кашель получается с трудом. Глупости, конечно, такому смущаться. Запах сигарет мешается с запахом кофе, и Кёрли бы вдыхал его до утра, стоя у окна. Возвращаться к зубрёжке, прерывая этот тихий момент, не хочется. – Что бы не случилось на зачёте, главное, что мы знаем дисциплину. И это поможет нам в будущем. Пойдёт за мотивирующую речь? Я лучше не придумаю сейчас. Кёрли не растягивает сигарету, притушивая её в пару длинных затяжек, крутит головой, пытаясь найти, обо что потушить окурок. Джимми хмыкает раздраженно, меняется с Кёрли местами, но не отстраняется достаточно, а потому касается чужого бедра своим, беря теперь кружку обеими руками. Вкус кофе приятно прокатывается на языке, скатывается по глотке. И это тепло другое, тоже приятное, но оно длится лишь пару минут, когда же тепло от Кёрли длится часами. Джимми жмурится чуть, и это можно принять за раздражение, если бы не уголки губ, что упрямо ползут вверх против его воли. Рядом с Кёрли хотелось улыбаться. Джимми посмеивается тихо, хрипло. Его смех вообще мало кто мог услышать, чаще всего он просто злобно ворчал или матерился. Смотря до какой степени его доведут окружающие. Он поднимает кружку, "салютуя" ею в сторону однокурсника. – Смотри-ка, кажется ты что-то всё же выучил из деловой этики, которую нам вбивают на этих скучных парах, – он смотрит на Кёрли, в его светлые, светящиеся звёздным светом, глаза, и невольно тонет в них, сам того не понимая, – Вот, кто точно станет хорошим капитаном и сможет поддержать команду, а не "Мистер ___, при разговоре с командой надо улыбаться, а не смотреть на них так, словно Вас от них тошнит". От чужого смеха становится теплее, и Кёрли в тайне гордится тем, что становится его причиной. Улыбается в ответ – широко и легко. – Тебе с таким взглядом на военные суда, а не на гражданские. И да, на деловой этике говорят правильные вещи. Тебе с этими людьми год в космосе болтаться. Разговор идёт легко, привычно для них, будто бы они знакомы не год с небольшим, а вечность. И с каждым днем этой вечности они будто сплетаются всё ближе. Кёрли надеется, что это надолго – то, что есть между ними. Дружба? Пожалуй, да. Джимбо поджимает губы, смотрит на чужие, точнее – на сигарету, зажатую в них. А после протягивает тыльную сторону ладони, смотрит с ухмылкой. – Туши. Глупость, конечно же, но дразнить Кёрли – всегда приятно. На чужое предложение Кёрли возмущенно пыхтит, и, не найдя ничего лучше, топит кончик сигареты в своей кружке с кофе. Хуже ему от этого не станет – просто некуда. – Джим, ты вроде умный, но такой дурак временами. Момент замирает, и Джимми кажется, что чужое тепло оказывается так близко, что внутри что-то загорается. Ярко-ярко, и от того становится приятно, даже кончики пальцев теплеют вовсе не от кофе, а от того, что чужой позитив пробирается под кожу, оседает в сердце чем-то, что хочется навсегда сохранить. Кёрли поворачивается, чтобы добить осуждающим взглядом, но замирает, потому что они оказываются слишком близко, ближе, чем предполагал парень. Он даже чувствует чужое дыхание на своих губах. И его тоже тянет сделать глупость, навроде протянутой для тушения сигареты руки. Короткий наклон вперёд, сокращающий расстояние до минимума, и мягкое, затяжное касание. Почти как курение. Чужие губы на удивление мягкие, горчат кофе и сигаретами. Внутри что-то трепещет, сжимая сердце, теплыми волнами расходится до самых кончиков пальцев. Кёрли прикрывает глаза, ждёт чужой, конечно же негативной, реакции. Момент затягивается и Джимми не сразу понимает, что вкус сигарет на губах – вовсе не от недавно скуренной, а от чужих, накрывших его, губ. Те отдают жаром, но вовсе не обжигают, а вынуждают поддаться вперед, в бессознательном желании согреться. Правильно Кёрли говорит – Джимми дурак. И глупость, что совершает друг, поддерживает так, что мурашки бегут по коже, оседая уже не на пальцах – в сердце. Чужие губы кажутся ему сладкими, несмотря на горечь сигарет, и эту сладость Джимми мог бы пробовать часами. Он цепляется одной рукой за край чужой футболки, выдыхает в поцелуй горячий воздух, пахнущий кофе. И только после до него, наконец, доходит. Парень отстраняется, дышит размеренно, но злым или раздражённым не выглядит, скорее удивлённым. – Подожди. Так ты гей? И я всё это время не знал? Сердце стучит в ушах набатом, потому что Кёрли не отталкивают, не матерят, и этот факт кажется чем-то нереальным, будто парень уснул на столе во время подготовки. И теперь оправдываться перед собой бесполезно, потому что да, Джимми ему нравится, настолько, что спирает дыхание, настолько, что это смазанное тёплое касание хочется продолжать вечность. Но тепло отстраняется, несмотря на то, что Кёрли неосознанно тянется следом. Осознание сделанного заставляет дернуться назад, почти опрокинув кружки рукой. Он только что поцеловал своего друга и соседа по комнате. Если тот сейчас ему вмажет, Кёрли даже его поймет. Но Джимми не выглядит злым, Кёрли давно научился отличать его хмурые выражения лица, и это немного успокаивает. Следом за одним осознанием приходит другое – Кёрли поцеловал парня. Чужой вопрос забивает последний гвоздь. Парень тушуется, встряхивает головой: – Нет, я... Нет. Точно нет. И кто из них двоих больший дурак сейчас? Кёрли неосознанно облизывает губы, чувствуя горечь кофе, которое не пил, и аромат одной на двоих сигареты. Джимми неосознанно тянет Кёрли ближе, чтобы тот не опрокинул кружки. Они оказываются слишком близко, две звезды сталкиваются, горят одним светом, тёплым и мягким. В теплой комнате становится жарко, но парня это не напрягает, он лишь хмыкает беззлобно. – Но ты поцеловал меня, – ещё один гвоздь, который также прибивает и самого Джимми, ведь он не оттолкнул, а подался вперёд, хотя мог бы накричать, мог бы облить кофе. Но этот кофе больше не ощущается на губах, потому что этот вкус он передал _чужим_ губам. И ему понравилось. Наверное, да. Ему определённо не было противно, хотя до этого у него и опыта особо-то не было. С его характером к нему липли лишь девчонки, которым нравились "плохие парни", да только вот Джимми не был плохим. Он был противным. И тем удивительнее поцелуй, который Кёрли подарил ему сам. Джимми всё ещё не понимает, почему эта звезда прицепилась к его орбите. Он опускает взгляд на свои пальцы, что всё ещё держат край чужой футболки. И почему-то это ощущается правильным, это не кажется чем-то противным. Джимми поджимает губы озадаченно, но взгляд тут же возвращается к чужому лицу, замечает движение языка и неосознанно он его повторяет, чувствуя сладость. Он тоже поцеловал парня. Расстояния между ними снова почти нет, и это не помогает. Ни думать, ни говорить. Но Кёрли не отстраняется, хотя мог бы. В идеальный образ не вписывалось ничего из этого. Но в него не хотел вписываться и Кёрли. Только не сейчас, только не перед Джимми. Нравились ли ему парни? До Джимми – нет. Он пару раз встречался с девушками, недолго, правда, потому как считал отношения ещё одной ответственностью, которая перегружала, и потому Кёрли отложил концепцию отношений в долгий ящик. А теперь от одного взгляда на то, как скользит язык Джимми по нижней губе, становится жарко. Парень смотрит слегка растерянно, смущенно. В темноте комнаты видно плохо, но он, должно быть, полыхает румянцем сейчас. Смотреть в темноту чужих глаз неловко, но взгляд Кёрли не уводит – ловит каждую чужую эмоцию, каждое движение. – Поцеловал, – кивает согласно, – ты против? Потому что Кёрли не может не спросить, хотя бы сейчас, потому что ему важно знать, что он не разрушил что-то важное между ними. Невербальных знаков недостаточно, он должен знать. Чужая рука всё ещё тянет край его футболки, будто бы не давая отстраниться. Кёрли не собирается. В его голове ни одной здравой мысли, и он не успевает прикусить язык, перед тем как произносит: – Могу еще раз? Острые колючие иголки и вовсе исчезают, примятые чужой нежностью и заботой. Джимми кажется, что он всё ещё чувствует на губах сладкий привкус чужих, и это ему _нравится_. Словно так и должно было быть с самого начала. Словно недостающая часть пазла встала на своё место. Его пальцы не позволяют Кёрли даже подумать о том, чтобы куда-то сбежать. Джимми не против. Он сам удивлён, сам не понимает, что именно на него нашло, раз под чужим взглядом ему нравится. Возможно Кёрли зацепил его тем, что не просит сделать "лицо попроще", не просит быть не собой, ему вполне хватает и тех улыбок, которые Джимми дарит столь редко. Рядом с Кёрли сглаживать углы хотелось по собственному желанию. И сейчас парень понимает, что это знание оседает теплотой внутри, согревая внутренности. Рядом с Кёрли хорошо. – По мне видно, что я против? – от язвительного комментария он всё же не удерживается, хмыкает тихо, опираясь поясницей на подоконник. Он тянет Кёрли ближе, закидывая руки на чужие плечи. Глупо. По-девчоночьи даже, но сейчас его это не особо волнует. Сейчас всё внимание сосредоточено на чужих глазах, на том, что его друг (а друг ли теперь?) хочет повторить. Мелькает мысль, что им стоит бы отойти от окна, но тут же пропадает, потому что руки Джимми на его плечах, и это кажется чем-то невозможно правильным, хоть и непривычным. Отторжения к происходящему у Кёрли нет, смущение только. Парень подвисает, почти задерживает дыхание, потому что в мягком свете настольной лампы черты Джимми смягчаются, и сам он будто светится изнутри. К его теплу хочется тянуться, как к маленькому солнцу, и этот момент в крохотной комнате общежития, когда за окном поздняя ночь, кажется чем-то особенно важным. Решением, которое после повлияет на всё. Вместо слов – пальцы, зарывающиеся в волосы, удивительно мягко касающиеся загривка, за который Джимми притягивает Кёрли ближе, сам уже касаясь чужих губ. На них горчит вкус кофе и сигареты, но это сочетание кажется ему невероятно сладким. Кёрли тушуется от чужого вопроса, будто не привык уже к манере общения друга, выдыхает смущенно: – Не видно, но я должен был... Договорить он не успевает, только мягко улыбается в ответный поцелуй, чувствуя, как отпускает тревога. Глупость, похоже, оказалась не такой уж глупой. Кёрли подается навстречу, млея от ощущения чужих пальцев на шее. Подоконник мешает – точно впивается в чужую спину острым краем – и Кёрли, не задумываясь, подхватывает Джимми под бёдра, легко усаживая того на край. И только потом понимает, как это выглядит со стороны. Брови удивлённо поднимаются вверх, когда Джимми оказывается на подоконнике. Тот должен выдержать его вес, однако, не это его волнует, а то, как это _выглядит_. Парень хмыкает тихо, но отстраняться от Кёрли даже не планирует. Пальцы лениво перебирают волосы, пропускают кудрявые прядки, тянут легонько в качестве мести за то, что теперь Джимми и вовсе ощущает себя девчонкой, которую привели в комнату для быстрого "способа снять стресс". Ладони Кёрли тут же сползают по обе стороны от Джимми, и он смущенно шепчет в чужие губы: – Кофе меня за это не облей, пожалуйста. – Главное, чтобы никто из полуночников под окнами не проходил, – жмурится чуть раздраженно, но не сползает с того места, на которое его усадили. Потому что так и правда удобнее. Джимми смотрит на Кёрли, чувствует чужое дыхание на своих губах, и это мгновение кажется чем-то, что хочется продлить навсегда. Чем-то, что разрушить невероятно страшно. Словно идеальная, кажущаяся иллюзией, картинка. Только вот это – реальность. И чужие губы тоже реальные, – А то будет неловко объясняться. Хмыкает, тянет к себе ближе за плечи. Ему приходится развести колени, чтобы Кёрли было удобнее, это ощущается странно. Даже, кажется, на щеках появляется бледный румянец, и Джимми благодарит ночную тьму за то, что та скрывает его в столь неловкий момент. Терять репутацию главного "мудака" академии не хотелось. Даже в глазах Кёрли, который и так, кажется, не видел, сколько грязи скрывается под кожей у его друга. Расстояния между ними теперь почти нет, между их бедрами – только несколько слоев ткани. Кёрли ощущает чужое дыхание на губах, чувствует его в колебании чужой грудной клетки, почти прижатой к нему. Ему и хорошо и плохо, но отстраниться хоть на миллиметр кажется преступлением. Поэтому Кёрли только утыкается куда-то в чужую шею. Лицо горит, будто он в первый раз целуется с кем-то. Но, если быть честным, так – в первый раз. С оседающим во рту привкусом горьких сигарет и дешевого кофе, что сейчас кажется самым лучшим. Знакомый запах геля для душа, одного на двоих, немного успокаивает, и парень тихо бурчит, случайно задевая губами тонкую кожу: – Могу отнести... Всмысле, можем отойти от окна, если хочешь. Не испортишь репутацию натурала. Шутка выходит неказистой, в попытках хоть немного сбавить градус, дать пространство отдышаться. Не получается. Потому что в тепло, исходящее от кожи Джимми хочется завернуться, как в одеяло. Хочется касаться, впервые – так сильно, так, что это желание зудит под кожей. Останавливает только тревожное ощущение, будто одно неловкое касание может что-то между ними сломать. И Кёрли осторожничает, только кладет ладони максимально близко к чужим бедрам, так, чтобы почти касаться большими пальцами. Джимми смотрит на чужую шею, прикрыть глаза сейчас кажется кощунством, и ему видится, что от Кёрли исходит мягкое свечение. Возможно, это галлюцинации от пьянящего голову момента, возможно – тот и правда небольшая, но такая теплая, звезда. К ней хочется тянуться, и он не останавливает себя от того, чтобы провести пальцами по загривку ниже, оглаживая лопатки, мощную спину. Из них двоих Кёрли всегда был массивнее. Не удивительно, что на него заглядывались. Что уж говорить о характере, который и вовсе разве что не ангельским называли. Джимми легонько давит пальцами на крепкие мышцы, касается губами виска, вдыхая запах, почему-то кажущийся тёплым. Такой запах хочется вдыхать постоянно, и куда-то слезать с этого подоконника он не собирается. Парень хмыкает тихо, наглеет, поддевая пальцами шлевки штанов, тянет ещё ближе, хотя казалось бы куда. У них одно дыхание на двоих. – Я испортил свою репутацию натурала в тот момент, когда не вмазал тебе, когда ты меня поцеловал, – Джимми поджимает губы. Кофе, кажется, начал остывать, но сейчас его согревает вовсе не оно, а чужие прикосновения, – Так что не надо меня относить, я тебе не барышня. Хотя, возможно, он был бы не против. Просто ворчит привычно, а сейчас – еще и смущенно, потому что чужие губы посылают толпу мурашек по коже. Возле них, кажется, раскаляется воздух, каждый вдох опаляет легкие, как жгутся и чужие ладони, скользящие по спине. И Кёрли не против, хотя в их действиях едва ли осталось что-то дружеское. Кёрли подтягивают ближе, и он послушно льнет к чужому телу, без особых терзаний смиряясь с происходящим. Пока что – пока чувство вины за собственные необдуманные действия не накрыло с головой. Завтра, может, позже – неважно. Свою репутацию натурала Кёрли, кажется, потерял куда раньше, только всё себе не признавался. Только сейчас увиливать уже не получится. – Из тебя бы вышла ужасная барышня, Джим. Смеётся тихо, ведёт носом по чужой шее. Осторожно наглеет в ответ, кладет ладони на чужие бедра, обводит линии сухих мышц снизу вверх, до тазовых косточек. Джимми весь был таким – поджарым, с сухими жгутами мышц под кожей, сильными, хотя сразу и не скажешь. От чужих прикосновений становится жарко, почти невыносимо, но этот жар приятными мурашками оседает по всей коже. Это реальность, которую они оба выбрали. Пальцами он касается чужих щек, ведёт за уши, лениво перебирая пряди светлых волос. Они кажутся мягкими, хотя шампунь у них тоже один. Волосы у Джимми – жёсткие. Он весь – колючая проволока, до которой дотрагиваться страшно. Но эта же проволока теряет свои колючки, ластится, пусть и незаметно. – Зато ты так бы и остался завидной партией. Хмыкает, смотрит в потемневшие глаза своими чёрными провалами, внутри которых горят яркие, но столь маленькие, звёздочки. Джимми иногда не понимает, что именно Кёрли нашёл в нём. В грязном, вечно хмуром и раздражённом. Он не заслуживает того взгляда, которым на него сейчас смотрят. Кёрли смещает ладони обратно, оставляя их на острых коленях, почти пьяный от собственной наглости, поднимает голову, слегка расфокусированным взглядом потемневших сейчас глаз смотря в чужие. Даже в полумраке комнаты видно расползающийся по лицу румянец. Негромкий голос кажется слишком хриплым, не с той интонацией, которую планировал парень: – Если я делаю что-то не так, скажи мне. И я остановлюсь. Джимми обводит пальцами линию чужой челюсти, вновь смотрит на губы, понимая, что те "два, три билета" они так и не доучат. Но это было неважно. Пожалуй, перерыв может затянуться. – Я не сахарный, Кёрли, не развалюсь. Так что не беспокойся. Он сам вновь тянет его ближе, непривычно аккуратно, потому что из них двоих сахарным, сладким, как торт, был именно Кёрли. Такому бы ласковую девушку с мягкими руками, а не Джимми с его мозолистыми. Парень мягко прикусывает чужую нижнюю губу, проходится по ней языком, словно желая попробовать чужую кровь на вкус. Завтра на зачёте придётся импровизировать. Кёрли чувствует, как густо краснеет, жар заливает уши, лицо и шею, и это странно, потому что с девушками он такого не испытывал, всегда чувствовал себя легко и свободно. Уверенно. С Джимми уверенность другая, как в друге, как в человеке, который никогда не осудит Кёрли за то, какой он на самом деле. Джимми не сахарный, он горчит, как кофе, как сигареты, как морозный воздух в середине зимы. Кёрли не любит сладкое, и ему вкус Джимми нравится. От прикусанной губы парень только тихо выдыхает, продолжает эти мягкие касания, соскальзывает, целуя уголок губ. Ему кажется, будто в его ладонях покоится маленькая звезда с колкими лучами-иглами, невозможно тёплая, яркая. Она отражается отблеском в тёмных глазах, так что взгляд не отвести. Отрываться не хочется. Но на фоне начинает надрывно заливаться будильник. Первой мыслью – это сон, и парень сейчас проснется в своей кровати, или лицом в конспект. От этой возможности тоскливо и боязно, Кёрли боится потерять то, что между ними произошло. Что-то, что им придется обсудить. Что-то, из-за чего они больше не смогут быть "просто друзьями". Осознание накатывает, будто Кёрли облили ледяной водой. Он отрывается от чужих губ, устало жмурится. – Джим, будильник. Он стоял на шесть утра, – и совсем уже отчаянно, – нам выходить через двадцать минут.

***

Те билеты, к счастью, так им и не попадаются.

***

Отпраздновать сдачу сессии в доках – традиция всех будущих пилотов "Пони". В густой темноте приземляющиеся корабли похожи на падающие звезды, которые в последний момент решают замедлиться, мягко коснувшись площадки, а не разбиться вдребезги. За ночь пребывает несколько сотен – настоящий звездопад. Их однокурсники, правда, уже давно отправились продлевать праздник в другие места, и теперь на смотровой площадке они вдвоем. Пол бутылки пива развязывает язык, а ночное небо напоминает, что все они, в целом, песчинки во вселенной. – Джим? Тот раз, перед зачётом... Говорить всё равно сложно, неловко даже, но Кёрли надеется, что его поймут и так. Ночной воздух приятно колет кожу, оседает на ней звёздной пылью, россыпь которой они оба наблюдают в небе. Несмотря на это Джимми тепло. Они сидят почти плечом к плечу, две такие же, как там, на небе, звезды. Согревает не алкоголь, стекающий по горлу, согревает чужое присутствие. Он украдкой поглядывает на Кёрли, скашивая взгляд, жмурится, кажется, даже довольно. Результаты придут только на следующий день, но они уже отмечают так, словно у обоих наивысший балл. Словно завтра уже они оба окажутся бок о бок в капитанской рубке. Словно под пальцами не гладкая поверхность бутылки, а штурвал. Он даже позволяет себе лёгкую улыбку, смотря на то, как корабли возвращаются домой. Когда-нибудь и они будут так возвращаться. Вместе. Только вот улыбка сползает с лица, стоит только услышать слова Кёрли. Зачёт. То, что произошло перед ним. Поцелуй. Больше, чем поцелуй. То, что понравилось им обоим и то, что наверняка бы вылилось во что-то ужасное. Джимми кажется, что под кожей копошится что-то липкое, неприятное. Он не смотрит на Кёрли, боясь увидеть во взгляде того что-то такое же тёмное. Перед глазами – тот самый взгляд, которым друг смотрел на него. – Ты про что? Джимми знает, что будет, если они перейдут эту границу. Знает лучше, чем кто-либо другой. По академии ходило множество слухом о том, что даже в романтическом плане тот мудак. С гулким шумом очередное грузовое судно заходит на посадку. Кёрли следит, как уставший, но воодушевленный прибытием домой экипаж почти вываливается из открывшегося шлюза. У Кёрли тоже будет команда, потом, сплочённая и весёлая. И в ней будет Джимми. Парень отпивает ещё из своей бутылки, надеясь, что это придаст ему уверенности. Вся эта затея теперь кажется глупостью, и он жалеет, что вообще завел разговор. Вдруг он понял всё не так? Они оба были уставшими. Может, Джимми вообще парни не нравятся, и ему неловко об этом сказать? Пауза затягивается, наполняется шумом двигателей, за которыми почти неразличимы разговоры людей. Кёрли глубоко вздыхает, поворачивает голову, разглядывая профиль Джимми, что то и дело очерчивается вспышками посадочных огней, тёмные глаза, пытаясь вместе с бликами уловить в них следы хоть какого-то чувства. – Про поцелуй, – выдыхает, – это что-то для тебя значило или?... Потому что для Кёрли значило. Он не был сторонником "связей на один раз", каждого человека рядом с собой воспринимая по-особенному. Джимми был для него особенным с первого дня. Кёрли осторожно касается своих губ пальцами, ощущая фантомное тепло чужих. Джимми хочется ответить, что да, это было нечто особенное, что от чужого взгляда внутри маленькая звёздочка чего-то хорошего загорается сильнее. Но слова застревают посреди глотки, горькими мыслями оседают на языке. На грани слуха – слухи, шепот, вновь и вновь слышимый в коридорах. Он вздыхает тихо, смотрит на далёкие звёзды. Его собственная сидит рядом, протяни руку – коснёшься её тёплого света. И эту звезду страшно потушить. До боли, с которой он сжимает в пальцах бутылку, кажется, сожми ещё немного, и осколки пропорют кожу, отрезвлят хоть немного. Джимми тонет в том, чему не может найти оправдания. Ему хочется, чтобы звезда светила только для него. Хочется, чтобы в его ладонях та разгоралась лишь сильнее. Да только вот руки у него холодные. Он помнит, как смотрели на него девушки после совместных ночей, помнит тихое "мудак" от каждой. Всё ещё не понимает, что именно так зацепило Кёрли, не понимает и того, что эта звезда потухнет из-за него же. Слова так и не слетают с губ, они лишь стекают по пальцам липким страхом. Джимми боится ответственности так же сильно, как и не оправдать собственные ожидания, которые у него были слишком уж завышенные. Он только поворачивается к Кёрли, не позволяя увидеть в своих глазах что-то, лишь издалека напоминающее тоску. Боль. Джимми не может переступить через себя, не может взять ответственность. Всё, что он может – это придвинуться ближе, касаясь свободной рукой чужого подбородка, повернуть Кёрли к себе, чтобы накрыть своими губами чужие. Этот поцелуй – не ответ. Этот поцелуй – очередная попытка сбежать от самого себя. Воспоминания о тепле чужих губ заменяются настоящим, живым касанием. Удивление сменяется трепетом внутри грудной клетки, лёгким и искристым. Поцелуй горчит привкусом дешевого пива, но Кёрли всё равно подается навстречу, мягко целует в ответ, положив руку на чужой загривок. Джимми будто бы та вторая звезда, которой ему не хватало для равновесия, которая помогает ему вновь и вновь удерживаться на своей орбите. Это не ответ, не тот, которого ждал Кёрли. Но теперь он знает, что Джимми хотя бы не было противно. Что Кёрли для него не ошибка. Разговаривать прямо сложно, иногда неподъемно для них, но и эти маленькие сигналы хоть немного успокаивают. Значило ли это что-то для Джимми? Пока он так нежно касается его щеки – не так уж и важно. Прямо под смотровой площадкой проходит какой-то экипаж, их сразу видно по бирюзовым комбинезонам и жёлтым футболкам. Кто-то одобрительно свистит и хлопает, заметив их наверху. Кёрли, смутившись, прячет лицо в чужом плече, хотя и пытается себя одернуть – как девчонка нецелованная, стрёмно же. От Джимми по-родному пахнет их общим гелем для душа. Джимми знает, что это не тот ответ, которого Кёрли ждал. Но это тот, который он может дать ему сейчас, не вынуждая себя перекраивать, погружаться с головой в ту липкую грязь, что таится внутри. Ему страшно. Только вот признаться в этом – все равно, что выстрелить себе промеж глаз. Он облизывает губы, чувствуя на них привкус чужих, недовольно ворчит, слыша свист. Уже и забыл, что экипаж проходит именно здесь, чтобы направиться в город. Сейчас это не восхищает, а скорее раздражает, ведь нервы и так на пределе. Джимбо вдыхает запах чужих волос, они всё ещё пахнут чем-то тёплым, родным. И это потерять страшнее всего. Джимми хочется оставить рядом, как бы сильно всё остальное в мире не было против. Друзья постоянно советовали Кёрли "одуматься и не возиться с самым невежественным и грубым студентом академии". От этого уже воротило, как и от постоянного груза ответственности за каждого относительно близкого друга. Керли был не против помогать, только вот многие забывали о его существовании сразу же после оказанной помощи. А Джимми был нужен он, Кёрли, со всеми глупостями и недостатками, и это подкупало. Бутылку Кёрли все еще вертит в руках, хоть и допил её залпом, как будто это могло помочь, и та с тихим стеклянным звуком бьется о скамейку. Свободной рукой Джимми приобнимает Кёрли, тянет к себе ближе, словно желая слиться с ним в одно. Чтобы два ядра звезд стали одним, большим, ярким. Он всё также не говорит, но касается губами виска, мягко, осторожно. И это – громче любых слов. Пусть произнести те и стоит. Кёрли отпускать не хочется, словно разожми он руки – и на ладонях останется лишь звёздная пыль, напоминание о том, что именно Джимми упустил. Кёрли не спрашивает более и это успокаивает. Дать ответ словами сейчас бы Джимбо не смог. Не уверен, что сможет и потом. Объятия ощущаются, как дом. Кёрли сам жмется ближе, так, что почти слышит колебания чужого сердца. Его собственное будто подстраивается, мерцает в такт. Вокруг них – падающие звезды кораблей, мелко дрожащий от гула двигателей воздух, острый запах выгоревшего топлива и тёплый – ночи. Над ними – высокое, бесконечное небо и вся вселенная, помаргивающая огоньками-звездами. Всё вокруг пропитано обещанием чего-то хорошего, ждущего впереди. И они со всем справятся, главное, что вместе, бок о бок и рука об руку. И может, потом Джимми сможет ему ответить. Кёрли подождёт, у них вся жизнь впереди. Его колючая звезда нужна ему сильнее любых других ярких светил. Он не будет сжимать ладони, в которых мягко её баюкает, просто будет делать всё, чтобы та решила остаться сама. Кёрли мягко прижимается губами к чужой шее, прикрывает глаза. От алкоголя немного кружится голова, а может, дело в Джимми. – Как думаешь, какой у нас будет экипаж? Произносит, приподняв голову. Даёт возможность для побега от начатого разговора, хотя в груди от этого что-то болезненно сжимается. Джимми ему ничего не обещал. Он может уйти в любой момент. Начать с кем-то встречаться, а Кёрли ничего не сможет с этим поделать. Ярлыки – это глупо, но ему они нужны. От чужих прикосновений по коже вновь бегут мурашки. Джимми кажется, что это – россыпь маленьких звёзд, таких же, что кружат в небе над ними, возвращаясь домой. И рядом с Кёрли он ощущает себя дома. По-настоящему, а не в иллюзии, что рассыплется, стоит только отстраниться. Он держит эту реальность в своих ладонях, и она горит теплом, которое согревает холодные пальцы. Джимми вплетает пальцы в чужие волосы, перебирает прядки, и это дороже даже тех далёких звёзд, что сейчас спускаются на посадочные полосы. Кёрли даёт ему путь к отступлению, и он цепляется за него, как утопающий за соломинку. Только вот из-за этого внутри поднимается липкая волна грязи, она оседает в тёмных глазах, на секунду туша в них те маленькие яркие звёздочки. – Если главным будешь ты, то явно самым ванильно-дружным, – говорит беззлобно, касается губами чужого лба, словно боясь заглянуть в чужие глаза, боясь увидеть в них боль. Он всегда всё портит, – Если я, то меня будут проклинать. Тебе вновь придётся сглаживать углы. Сейчас углы сгладить пытается Джимми, неумело, топорно, но пытается. Пальцами он касается чужих плеч, оглаживает мягко, думая о том, что уйти теперь он не сможет. Даже если всё пойдёт под откос, звёздная пыль Кёрли уже под кожей, мешается с грязью. Отказаться от этого будет всё равно, что отказаться от самого себя. Кёрли тихо смеётся, и дышать становится немного легче. – Я уверен, ты полюбишь этих людей, Джимми. Столько месяцев бок о бок, сложно не проникнуться симпатией. Парень расслабляется под чужими касаниями, отпускает ситуацию, хотя прекрасно понимает, что всё это ещё может обернуться против них. Но просто надеется, что все обойдется. Что несмотря на все преграды, в конце концов всё будет хорошо. У Кёрли нет ничего, кроме собственной надежды, но иногда достаточно и этого. Он пытается убедить себя, что достаточно. Потому что Джимми он верит, как и всегда. Парень поднимается со скамейки, перехватив чужие ладони, тянет за собой. Будто тянет к звездам, и вспышки посадочных огней пляшут вокруг них яркими отблесками скорого будущего. Ладонь в ладонь, сердце к сердцу. В светлых глазах Кёрли – яркие отблески сверхновой. Он не позволяет роящимся под кожей сомнениям ни на секунду проникнуть в его взгляд или в слова, которые он произносит. – Пойдём домой, Джим. Будто бы они уже не нашли дом в объятиях друг друга. Подняться вслед за Кёрли с лавочки, сплести свои пальцы с чужими также легко, как и дышать. Джимми кажется, что чужой, тёплый запах проникает под кожу, согревает не хуже дешёвого кофе, фантомный вкус которого парень ощущает на своих губах. Он касается чужой ладони подушечками, обводит запястье, нащупывая пульс. Ему кажется, что собственное сердце пульсирует в такт, что звёзды столь близко, что протяни руку, и будущее, столь далёкое и иллюзорное, вот-вот наступит. Джимми хочется остаться в прошлом, в этом моменте, где Кёрли он не врёт. Где под кожей – ощущение дома. Парень не сдерживает порыва вновь коснуться чужих губ, коротко, словно прикосновение космоса. А после отводит взгляд, чтобы в глазах не было видно того, что он и сам ещё не осознает. – Пойдём, Кёрли. Будто бы дом не находится там, где Кёрли.