Blood like lemonade

I think I lost some weight there

And I, I'm sure I need some rest

Sleeping don't come very easy

In a straight white vest

      

Думаю, я немного здесь похудел,

И, я уверен, я должен отдохнуть

Сон не приходит так просто

Когда ты в смирительной рубашке.

      

Ballad of Dwight Fry — Alice Cooper

             Когда-нибудь он привыкнет. Но в этот раз это происходит по-другому. То ли запах изменился, то ли его замешательство притупилось, хотя он провёл не одну ночь в поисках ответа на вопрос, что с ним происходит, то ли сам Барти стал другим.        Его ноги по щиколотку утонули в чёрной и вязкой жидкости, воздух словно сгущался и пытался стать твёрдым, осязаемым. Теперь не было коридора, пустых картин, бесконечной вереницы дверей. Только он и темнота, поглотившая проблески света.       Дрянь на полу отвратительно тёплая, тягучая, но не так, чтобы его ноги утопали в ней. Он чувствовал, как её рассекала неторопливая рябь, когда он шёл, как она хлюпала по пяткам и оставалась на голых щиколотках липкой плёнкой.       Первым появился запах. Барти в точности не знал, сколько он шёл прежде, чем смог отыскать признаки жизни этого места. Сладкий, омерзительный дурман, как от подгоревшей курицы, оседал в лёгких.       Из темноты показался автомобиль. Яркий свет падал на его капот, сморщенный гармошкой, на оголившиеся поршни двигателя. Железный каркас накренился, серебряная краска ободрана, а все стёкла разбиты. В салоне ни души, на заднем сидении он заметил широкополую соломенную панаму.       Барти задрал голову, но не увидел источника света.       Белый и неестественный луч словно сочился из точки в пространстве, дырки во мраке этого странного места. Квест обрывался на маггловской развалюхе, потерпевшей сильную аварию, и вонючем бензине под ногами. Ничего конструктивного.       Подойдя ближе, он разглядел брызги крови на осколках лобового стекла и порванной обивке кожаных сидений. Отпрянул. Абсолютная тишина наполнялась белым шумом, какими-то голосами, визгом полицейской сирены и громоподобным грохотом, отчего дышать становилось невыносимо. Барти прижал ладони к ушам и зажмурился, он мог поклясться, что слышал звуки аварии, что грохот — это то, что слышат водители, когда сидят за рулём машины, летящей штопором в воду.

БАБАХ

      Водная гладь расступается в свете фар синеющими волнами, машина тонет не сразу…лучше бы умереть побыстрее.       Эта мысль вторгается в его голову извне, перебивая шум в ушах и припадки испуганного сердца. Утонула… Видимо, быть похороненным в маггловской развалюхе гораздо лучше, чем…что?       Барти опускает глаза на руль, следы от ногтей на нём рваными полосами по коже, будто он был последним якорем, удерживающим от ужаса, что вломился в его сознание вслед за этой мыслью холодным и чужим нечто. Не он его чувствовал, не его тошнило от страха и паники, только колени подкашивались, настолько невыносимо это чувство.       Соломенная панама на заднем сидении, невесомая в воде, раскачливо дрейфует на волнах, кровь от кожи не отмыть, авиабилеты на пассажирском сидении промокают, бумага темнеет, а чернила размывает холодная вода. Кровь…почему так много крови? Бензин — да, но кровь?             

Ты захлебнулся в машине?

      

Или тебя пырнул извращённым заклятием Хитклиф?

      

      Он не понял, почему подумал о Северусе Снейпе, почему это серое лицо вырвало его из навязчивых мыслей, стремительных, как кадры в кино, перед глазами. Но Барти теперь знал, что делать. Он обвёл темноту быстрым взглядом, водительская дверь гнусаво заскрипела, когда он аккуратно её открыл и сел в машину. Ничего, это всего лишь его воображение, чего-то хуже чужих воспоминаний с ним пока ещё не произошло.       Но его воображение решило играть с ним в злую, коварную игру. Ярким бельмом на фоне темноты и запаха гари появился пейзаж за стеклами, целыми и чистыми: Барти чувствует, что не сидит на осколках, что ему не страшно и не холодно до дрожи под кожей, что комок смертельного ужаса в горле исчез, и он может дышать полной грудью.              Барти вышел из машины, оглянулся на сотни других рядом — маглы называли такие места «пАрковкой», через «а» — и задрал голову к высокому зданию с десятками окон, что блестящими тараканами ползли вверх, прямо в чёрное небо. Стояла глубокая ночь, тишину пустынного двора разгонял скрип детских качелей на ветру.       Созерцатель. Неплохая позиция. Барти не запоминал отрывочных воспоминаний, не понимал, почему именно он здесь, в чужом мире и месте, ему не знакомом. Он привык всё понимать, потому что ненавидел боятся. Барти Крауч боится только того, чего не понимает, а он понимал абсолютно всё и всегда лучше других. Другие жили в страхе, он — в попытках пресечь страх ещё в зародыше. Страх был иррациональным. И глупым.       Но он боялся. Боялся не сам, не своим умом, и постепенно пугало и его самого то, что живёт здесь, и то, что рождалось внутри, где-то под желудком. Ему казалось, что он умирает, ему казалось, что он вот-вот умрёт, ему казалось, что он уже мёртв. Всё сразу. Чей-то фантом обрушился на Барти мятым цилиндром и галлонами бензина, а он ничего не мог поделать. Отсчитывал время Маховик, вертелась его ось, и впервые он не знал, куда попадёт — на Прорицание или в золотую комнату с камином.       Теперь он попал в летнюю ночь, в город, в котором прежде не был.       — Спокойной ночи…да, да, встретимся, конечно. Можно сходить куда-нибудь…       Барти вздрогнул. Он быстро отыскал глазами подъезд, освещённый фонарями, и двух людей на его ступеньках. Их тёмные силуэты замерли друг напротив друга, фигура пониже — женщина, отняла от уха какую-то штуку — она бросала на её лицо холодный свет — и сунула в карман плаща. Барти знал о тЕлЕфонах, но на Маггловедении говорили, что они висели на длинных шнурках — прОвОдах, и не светились.       — Найди время и запиши Блаудерс на приём, — елейный голос, которым она говорила по странному телефону, сменился низким и усталым, — Видеть не хочу эту овцу.       — Твоё счастье, что они уезжают, — сухо отвечал мужской голос.       Барти пробрался через кусты и остановился возле говорящих.       — Найду своей докторантуре место поприличней её списка гостей.       Мужчина покачал головой. Судя по всему, они были у кого-то в гостях и немного выпили. Он высокий, с умным лицом и спокойными, большими глазами. Одет по-простому — в чёрную куртку и костюм под ней. Мужчина провёл долгим взглядом тонкие пальцы жены, что сложились домиком у сигареты и подожгли её. Короткая искра зажигалки осветлила её лицо.       Женщина казалась раздражённой.       Нет, она не была такой, как его мать, хотя некоторое сходство Барти угадывал в её изяществе, но точно не в холодном предубеждении в глазах. Тонкие губы, чёрные перчатки, похожая на Тэтчер — Барти как-то видел её в светящемся ящике и пожалел, что «воровка молока» не была волшебницей (Минчуму не помешает взбучка, узколобый он тупица). В ней угадывались три высшие и какие-нибудь подработки в прачечной ради обучения и в противовес ужину в Ритц. Магглы странные.       Найти в её муже что-нибудь, за что можно зацепиться, Барти не смог. Тот был смутно похож на писателя Чехова: нос дудочкой, выбритые до синевы щёки и мёртвый взгляд.       Как Уинстон.              А она Джулия.              Та, что Джулия, докуривает сигарету и поправляет завитые кудри по плечи. Она выглядит раздражённой, но молчит. Уинстон не спешит открывать рот.       — Ладно, поздно уже, — женщина встряхивает головой и достаёт ключи от подъезда. Мысли, что омрачили её немолодое лицо, не покидали до самых дверей лифта.       Вжавшись в угол кабины так, чтобы не касаться супругов, Барти рассматривал доску объявлений. Пропала кошка, срочно требуется репетитор по начертательной геометрии, куплю волосы дорого (на черта маглам чужие волосы?), продажа хомяков — обратиться по адресу N, город… Сидней. Туристическая поездка в Токио на весну…апрель 1999-го года — .       1999-й год. Барти скрипнул зубами. Удивильтельная лёгкость в голове и тяжесть в лёгких.       Он вошёл вместе с парой в большую, но какую-то неуютную квартиру на последнем этаже.        В глаза бросились книги. Минималистичные корешки, сортированные по алфавиту, смотрели на него с антресоли в прихожей и гостиной, с полок над столом и антикварного стеллажа в листьях папоротника, что свисали с большого горшка на нём. Книги сплошь и рядом по медицине, в простых белых обложках. Чего-то вроде художественной — так маглы называли всю литературу, кроме научной — на полках не оказалось.       Он всё ждал, когда произойдёт что-нибудь из ряда вон, или что смогло бы дать подсказку, зачем он здесь и видит это, но мужчина и женщина между друг другом даже не общались, что странно, ведь они оказались женаты — это стало понятно по фотографиям на стене. И женаты давно, судя по молодым лицам на них и холодным улыбкам.        Без толку, это ничего не даёт.       Уинстон сел решать кроссворды в газете, Джулия возилась с туркой на плите.       — Это бред, — отрезал он, когда Джулия сняла длинные серьги и положила их на стол, хлопнув по нему ладонью.       Видимо, Барти не застал начало того, что бросило женщину в такую нервную дрожь.       — Не бред, — она сложила руки под грудью, — Ты видел, как он смотрел, эти его намёки…он уверял её подписать.       — Это спекуляция, очень серьёзно, — Уинстон безразличен до волнений жены, — И, пусть так, нас это не касается.       — Коснётся, если Карла подала в суд, — Уинстон хмыкнул, — Хорошо, тебя это не касается.       Джулия передёрнула плечами и вернулась к готовке кофе.       Эти люди были не глупыми, но совершенно обычными; супругами, которые если и любили друг друга, то очень давно, и не имели детей, что явно к лучшему с учётом этого. То, что могло ответить на его вопросы, Барти не отыскал — и кофе, и кроссворды, и хмурая ночь за большими окнами навевали непомерную тоску.       Позже он жалел, что не проснулся раньше.

      

      Началось всё с длинного и протяжного писка в ушах. Земля стала уходить из-под ног, и Барти мгновенно потерял ощущение реальности. Да, он остался в квартире, но его сознание нырнуло в бурную, живую реку из запахов, громкой музыки и…чувств. Опять чужих, его разрывало пополам, голова раскалывалась. Он не выдержит это, просто не выдержит! Словно Барти, как резиновый матрац, шпигуют горячим воздухом, пока он наконец не лопнет с глухим грохотом.       Барти не мог отличить чувства друг от друга, ведь они сбились в сплошной комок чего-то химического, приторного и жгучего, прямо-таки горячего, и раскрыть глаза не получалось. Равносильно удару в солнечное сплетение, весь воздух из лёгких вон, а кровь застывает в артериях и смиренно ждёт, когда сердце вернётся к жизни.       Китайские фонарики…о, Мерлин, тут китайские фонарики, много ламп, застывших сплошным навесом над мостовой, рокот прибоя в унисон с бурчанием скорой грозы.       Прибой…море, совсем рядом море! Барти мог поклясться, что чувствовал солёные брызги на губах, и как продрог от ночного бриза, кружилась его голова и болели все кости, заходилось дыхание кровью, но он… весел и беспечен.       Ему ужасно больно, такой боли в каждой клеточке тела, что пронзала холодными иглами, Барти и представить себе не мог. Он чувствовал эту боль, его руки тряслись от страха и волнения, ему в уши заливались басы инди-попа и сжимали палочку непослушные, как желе, его пальцы. Но не он вусмерть пьян, не он теряет рассудок от каждой ясной мысли, каждой…и снова, и снова, думаешь, теряешься…       

Куда ты попал?

      

Кто он?

      

Кто в цилиндре?

      

Зачем бензин? Почему бензин?

      

Почему я?

             Большой и холодный зал…к горлу подкатила тошнота.       Пропала музыка, шелест волн, летящий свист метро, остались…длинные гусеницы эскалаторов, такие он видел раньше, многоярусные сады…нет, этажи с терминалами. Чёртовы магглы, придумывают тупые названия! Большая светящаяся коробка, только плоская и подвешенная под потолком, не разобрать, что написано.       Кажется, он лежал…да, лежал поперёк алюминьевых кресел в зале ожидания, наверняка это охрАнник тыкал в бок дубинкой, и пахло едой…он голоден. Кажется, не ел несколько дней, в горле саднило, чесалась шишка на затылке, будь она неладна, алкоголь притупил боль от рваных ран под одеждой. Ох, и во что он одет?

Какая разница, он ведь умрёт?

      Опять эти мысли… С чего Барти решил, что он умрёт, он ведь спит где-нибудь за столом в библиотеке или на кровати в комнате? Мысли путались, но картинка предельно ясна — он влипнет, если не научится вовремя просыпаться.       Но и Маховик Барти не отдаст, не в этой жизни, Маховик с ним с третьего курса и впредь до двадцать первого сентября с ним всё было нормально. Комната с камином и трупом оказались ещё цветочками, тогда он не чувствовал, как останавливается сердце Генри, и точно не был Арчибальдом с его безумством в глазах. Теперь всё иначе. Теперь он — это кто-то другой.       Едва-ли живой.       Метро с характерным запахом, в лицо бьёт ветер, когда поезд проносится мимо и останавливается. Двери разъезжаются, свет в вагоне яркий, он жжёт глаза, люди расплываются, а их лица двоятся.       Он продолжает держать палочку в кармане чего-то, похожего на пальто. Колени подкашиваются, его явно заносит, и так сильно болит локоть, когда кто-то оттягивает от закрывающихся дверей. Барти уже не знал, где заканчивается он и начинается кто-то другой. Он приложился щекой к холодным поручням — как же это охеренно! — и явно полулежал на ком-то, кто не спешил ответить оплеухой на его наглость.       Тут-то его и озарило. Наваждение прекратилось, Барти вернулся в квартиру Джулии и Уинстона, и звенящая тишина показалась ему лучшим подарком. Он снова здоров, трезв и живой во всех понятиях этого слова. За время его отсутствия, на кухне остался Уинстон, неподвижный за кроссвордами, и умеренное тиканье часов. Маленькая стрелка остановилась на трёх часах ночи.       Повеселев, Барти стал ждать. Чего-то… чего-то, что разом объяснит и авиабилеты на сидении, и его видения с зала ожидания, и пьяная калека, кем он был, и то, что он есть впринципе. Он существует здесь и сейчас, это никак не иначе череда событий, вполне логичных и обоснованных.       И её кульминация — трель дверного звонка. Барти напрягся, Уинстон вскочил со стула, а Джулия в пижаме вышла из ванной с зубной щеткой во рту. Но никто из супругов не сдвинулся с места.       Тук. Тук. Тук.       В дверь стучали с каждым разом всё настойчивей и сильнее. Звинела задвижка на цепочке. Уинстон подскакивает к тумбочке, выхватывает из её недр травматический пистолет и без раздумий снимает предохранитель. Джулия вытерает пену от пасты рукавом рубашки и хватает кухонный нож.       — Это очень серьёзно, — кривляет она мужа, — Спекуляция — это очень серьёзно, Олли. Открой чёртову дверь!       Уинстон не успел мученически простонать. Входная дверь из тёмного дуба, по виду прочная и крепкая, с грохотом слетела с петель. В следующий момент всё происходило слишком быстро. Уинстон вскидывает пистолет дулом во мрак за дверным проёмом, Джулия пятится назад, впиваясь пальцами в рукоять ножа, все лампы в квартире гаснут, погружая лица супругов в свет растущей луны.       И тишина.       Её мгновение затягивается. А потом в квартиру входит он — высокий мужчина лет тридцати в чёрной мантии.       Его серое лицо, тёмные провалы глазниц обращаются к Уинстону, зажатая в ладони палочка взлетает в воздух. Джулия вздрагивает, когда шторы на окнах схлопываются. Следом за незнакомцем проскальзывает ещё одна фигура — не разглядеть в темноте. Сорванная с петель дверь медленно встаёт на место за её спиной, шестеренки скрипят в замочной скважине, и она наглухо закрывается.       Незваный гость не спешил начинать разговор. Его худощавый компаньон в грубом пальто обессиленно опускается на стул около двери. Он неустойчив, хромает, и плечи сильно дрожат. Если судить по росту и угловатости, то, скорее всего, это девчонка.       — У вас есть оружие посерьёзней? — голос у гостя низкий, совсем лишённый интонаций, — Оно вам понадобится.       Уинстон и бровью не повёл. Дуло пистолета осталось направленным в пришельца. Джулия, взвесив все «за» и «против», закрыла глаза на ситуацию и сказала:       — Хорошо, нам нет смысла отпираться…я не буду спрашивать, как вы это сделали, спрошу только: зачем?       Кем были эти люди, если не роботами, или докторская в мире маглов — показатель такого уровня самоконтроля, но и Джулия, и Уинстон даже не думали поступать так, как поступать не стоило.       — Представьте, что десятки таких, как я, хотят вас уничтожить.       Супруги быстро переглянулись. Незнакомец продолжил:       — Мы пришли, чтобы этого не допустить… я отвечу на любой вопрос, если вы пойдёте с нами.       Уинстон неожиданно разразился гортанным смехом:       — Вы приходите в нашу квартиру, выбиваете дверь, потом она взлетает в воздух, простите, сама, и вы говорите, что нас хотят…       — Убить, — подсказал гость, — И это тоже. Но сначала вас будут пытать, долго и мучительно. Либо я, либо бегите отсюда своим способом, ваше право…но остаться я вам не позволю.       — Август, — его компаньон, действительно девчонка, зашевелился в темноте, — Мы…машина, билеты, а они, — далеко нетрезвая, она пространно махнула рукой, — они…       — За что нас пытать? — Уинстон обратился к гостю, — Мы ничего не знаем, ничего не…       Эти люди для Уинстона и Джулии — обычных маглов — были сложнее для понимания, чем уравнение Шрёдингера, странно было, что они оставались настолько спокойны.       — Это необязательно, — отрезал он, — Вы…скажем так, есть, и этого достаточно.       Девчонка вскочила на ватные ноги и накинулась на незнакомца:       — Ну нет, они так не…не пойдут! — она и не думала говорить шёпотом, — Вас будут…будут…       Она, словно задыхаясь, опёрлась на стену, чтобы не упасть. Её сорванный голос глухо отбивался от стен.       — Вы не виноваты, это всё я…       — Замолчи, — незнакомец устало потёр переносицу, — Вы идёте?       — Август, нет, — она попыталась добавить твёрдости своему голосу, — Ты…чёрт, ты ничего не знаешь!       Август тяжело вздохнул, схватил её за локоть и хорошенько встряхнул:       — Успокойся!       Она сцепила зубы и прикрыла глаза, позеленев. Гость не отпускал её локтя, не давая упасть, хотя девчонку следовало, в лучшем случае, уложить на больничную койку. В отрезвитель.       — Вы кто такой? — глаза Джулии округлились, её зрачки метались, похожие на жуков в темноте, — Что…кто она такая?       Барти не представлял, как будет объясняться, судя по всему, Август, и насколько убедительно он звучал после фокусов с дверью, шторами и светом.       Гладя на незванных гостей, в голове Барти крутилась только одна мысль — они преступники.       — Вы идёте? — спросил Август с нетерпением, — Да, или нет?       Уинстон и Джулия переглядываются в последний раз, растерянные и сбитые с толку. Но, кажется, решают сделать единственное, что не кажется для них странным.       — Своим путём, — Джулия хватает клатч и пересчитывает деньги, — Сколько у нас есть времени и куда нам идти?       — Ты веришь им? — Уинстон суёт пистолет за ремень брюк, — Ладно, да…       — Вы должны уехать как можно дальше, — Август почувствовал заметно облегчение, — Мы вас проведём до аэропорта.       Девчонка очнулась, и на её побитом лице засияла улыбка. Она сунула свободную руку в карман пальто и достала мятые авиабилеты.       — Мы купили вам билеты, — продолжал Август, — Самолёт отлетает через час. Берите документы и бег…       Взрыв. Такой оглушительный и сильный, что большие окна, словно конфетти, с глухим треском разлетелись на блестящие осколки.       Пол уходит из-под ног. Август реагирует сразу: пока Уинстон и Джулия кидаются друг к другу, он вскидывает палочку к запертой двери, и Барти хорошо слышит, как он произносит:       — Фиделио.       Чары работают мгновенно. Не спеша тянется синий луч из кончика палочки, он не паниковал. Мертвенно бледное лицо Августа светится в отблесках магии, пока его спутница, даже трудом стоя на ногах, достаёт свою палочку и идёт к супругам.       Фиделиус срабатывал медленно, скрывая бреши в дверях и разбитых окнах, обволакивая свечением порванные от осколков шторы, и погружая в вакуумную дымку последующие два взрыва. Они прозвучали приглушённо, Август даже не дрогнул, а девчонка, кажется, протрезвела.       В этом голубоватом сиянии Барти наконец разглядел её лицо. Возможно, красивое, будь она удачливей и не попади в те бои без правил, из которых вряд-ли выйдет победителем. Вокруг глаза чернел синяк, правая щека в кровоподтёках, нос явно сломан, и её постоянно вело в сторону, а из рук выпадала палочка. Барти сильно сомневался, что та сможет защитить супругов. Когда Август наложил чары, опустил палочку и медленно попятился назад от двери, квартира погрузилась в звенящую тишину.       Август, Уинстон и Джулия бежали вниз по лестнице, минуя пролёты и окна, дребезжащие от грохота заклятий, стелившихся им вслед. Барти не видел, от кого они бегут, не видел, кто рушит заклятиями стены и крошит в щепку оконные стёкла, но посиневшие, как у мертвеца, губы компаньона Августа говорили красноречивее всяких слов — от поля боя скоро не останется и пепелища.       Странная девчонка, похожая на эльфа из кельтских легенд, стоило двери закрыться за её спиной, а мощному заклинанию Фиделиуса окунуть квартиру в вакуумную тишину, метнулась к мини-бару.       Она и Август действовали строго по какому-то плану, в этом Барти не сомневался, и понимали друг друга без слов. Пока Август и супруги спасались бегством, — он точно знал, что они почти добежали до первого этажа, — девчонка-эльф вжималась в угол с бутылкой абсента.       Фиделиус пах ромашками и только тучный дурман спиртного и крови нарушал спокойную идиллию. Кровавое месиво, что осталось от лица девочки-эльфа, постепенно теряло то резкое, всепонимающее выражение. Пьяные глаза стекленели, но она не останавливается и больше не морщится, хотя груда её пальто и пышная копна спутанных, слипшихся волос оставляли на светлых обоях бурые разводы.       Каждый взрыв будил в нём такой парализующий ужас, что вскоре Барти осел на пол у комода, не в силах сопротивляться чужим чувствам внутри него. Яркие вспышки заклятий словно салют озаряли пустые стены квартиры, игриво переливаясь в осколках битых окон. Он слышал, как бегут Уинстон и Джулия, как медленно крадутся к наглухо запертой двери квартиры чьи-то вкрадчивые шаги. Неторопливо. Топ-топ. Топ…       Он остановился прямо за дверью. Барти мельком посмотрел на девочку-эльфа. Да, она тоже их услышала. Её пальцы на горлышке бутылки дрогнули, и он с трудом подавил тошноту, когда заметил отсутствие ногтей на некоторых из них.       Не стучали. Незваный гость медлил, затаив дыхание. Мгновение тишины разорвал грохот заклятия, влетевшего в дверь. С потолка посыпалась штукатурка. Люстра над его головой качнулась.       Преследователь вскричал другое заклятие, и повторный толчок скинул с комода фотографии в деревянных рамах.       Девочка-эльф пошевелилась и неуклюже завалилась носом в ковёр, отчего Барти поморщился. Отголосок чужой боли одновременно и озарил его, и заставил сглотнуть вязкую слюну. Всё то время помешательства, тех секунд в шуме прибоя и гуле поездов метрополитена, все те оглушающие басы ночной набережной и огни её светодиодного неба, весь тот кошмарный сон, он был ею. Пазл начинал складываться.       Он хотел сказать, чтобы та прекратила болезненные попытки подняться на ноги, ведь скольжение её ободранного лица по ковру в равной степени отдавалось и на его. Но сказать он ничего не мог. Барти был фантомом с одной простой ролью — наблюдать. Наблюдать, как рвётся в дверь скорая смерть.       — СУКА!       Дверь слетела с петель как раз тогда, когда девчонка встала на ноги. Она припала к стене, и влетевший в квартиру… Барти вскинул брови. Это был Пожиратель Смерти. Он как дикий зверь сорвал с лица маску и заозирался по сторонам. Его лицо показалось Барти смутно знакомым, но он быстро об этом позабыл. Блестящие глаза верзилы выхватили из темноты ломанный силуэт девочки-эльфа, и Барти приготовился к новой порции чужой боли.       Девчонка, даже будучи в пьяном угаре, рефлекторно вскинула руки, закрывая голову. В мгновение ока тот схватил её за волосы и грубо швырнул об стену.       В глазах Барти потемнело.       Верзила впился пальцами в её шею, брезгливо кривя губы, и прижал к стене. Девчонка схватилась за рукав его мантии, сцепив зубы, и только Крауч выдохнул — верзила перестал её душить, как лёгкие сжались, а кислород в них смешался с кровью. Кажется, он слышал хруст.       Пожиратель отпустил шею девчонки, чтобы проломить её рёбра кулаком и снова впиться в гортань, не позволяя осесть на пол. Девочка-эльф вытерпела побои, не издав ни звука. Она смотрела верзиле глаза в глаза, пока её дыхание постепенно замедляло темп.       Барти так хладнокровно терпеть не мог. Он осел на пол, обхватив себя руками, и лицо его побагровело. Его ребра целы, но агония оказалась нестерпимой.       — Где они? — прошипел он, брызжа слюной, — ГДЕ ОНИ, ТВАРЬ?       Она упала на пол с глухим стуком, спрятав лицо в грязных волосах, и крепко зажмурилась. Пожиратель пнул девчонку по сломанным рёбрами (Барти был на грани того, чтобы расплакаться) и вскинул палочку, рассекая её кончиком пространство. Воздух задрожал, слабое мерцание хорошо исполненного Фиделиуса озарило тёмные углы квартиры. Небритое лицо верзилы ухмыльнулось.       — Ты за кого меня принимаешь? — он дёрнул бровями, окинув девчонку взглядом через плечо, — Фиделиус…я знаю, что это не ты, паскуда, его наложила.       Он в один короткий шаг настиг её, схватил за воротник и поднял на ноги. Пальцы его второй руки впились в её челюсть, вынуждая поднять глаза. Девчонка безвольно повисла на руке Пожирателя, а пьяная отрешённость в её взгляде окончательно затмила страх.       Когда одному из них пришло в голову, что она — только лишь приманка, призванная их задержать, Уинстон и Джулия ехали в сторону района Мэскот. Срелка на спидометре то вскакивала до ста километров в час, то рывком падала. Август кусал губы на заднем сидении, придавив поясницей соломенную шляпу. Учтя загруженные проспекты и последние новости об авариях, он досконально знал, где меньше всего пробок. Глянцевая карта с какой-то заправки на его коленях давала ему смутное понятие, где он.       — Как далеко до Бредлис-Хед? — Август поддаётся вперёд, неоновый Сидней отражается в его холодных глазах сломанной гирляндой.       — Мы разве сворачиваем на Бредлис-Хед?       — О, да, — Август рывком скинул локоть Уинстона и забрался на подлокотник с ногами, — Рядом площадь Святого Салливана и уйма…       Он не закончил мысль и приказал Уинстону повернуть налево. Машина то рвалась вперёд, то замедляла ход в неторопливом движении по проспектам мегаполиса. Джулия отрешенно заметила:       — Нет такой площади.       — По другую сторону… — Уинстон резко притормозил, пропуская машину, и остановился на светофоре. Август, упирался затылком потолочную панель машины, — Не в вашей части горо… ВПЕРЁД!       Уинстон чертыхнулся и ударил по педали газа. Колёса визгливо заскользили по дороге. Инерция откинула Августа назад, ему пришлось вонзить ногти в вельветовые подголовники, чтобы не упасть на задние сидения.       — Быстрее, — подгонял он. Им вслед доносились нестройные гудки.       — Что там такое? — голос Уинстона потерял холод, костяшки побелели, — Что там, блять, такое?!       Август не ответил. Он нагнулся вперёд, вперив взгляд в боковое зеркало:       — Видишь грузовик? Обгони его по левой стороне.       — Там обочина, — Джулия вцепилась пальцами в сумочку.       Август не обратил внимания на её замечание. Барти догадался, что Август хочет трансгрессиртвать, но не может сделать это посреди проспекта, остановить машину было же сродни смерти.       — А ты, Селена, по моей команде открываешь дверь.       — Я Моника, — она устало растёрла виски пальцами.       — Больной ублюдок.       — Ты мне веришь? — неожиданно спросил Август. Уинстон не ответил, но прибавил скорости, виляя по проезжей части, и приблизился к большой фуре, — Поразительно.       Джулия, которую звали Селеной или Моникой, искоса глянула на него, ничего не сказав. Уинстон, как и попросил Август, съехал на обочину. Колёса загрохотали по брусчатке стоп-зоны, опасливо задрожали стёкла, машина на большой скорости могла слететь на дорожку для велосипедистов.       — Твоя задумка в том, чтобы нас оштрафовали? — Джулия бесстрастно проследила за палочкой Августа, которую он направил на пассажирскую дверь.       — Алохомора, — внутренний замок щёлкнул, — Если за вами погонится полиция, не отвлекайтесь и едьте к аэропорту Кингсфорда Смита, не сворачивая на подъездные. Вас там встретят.       Не принимая возражений, Август перелез на сидение к Джулии, машина в тот момент почти обогнула грузовик. Она открыла дверь, полпере её пяткой. Встречный ветер взлохматил её уложенные волосы, зашумел в ушах, она напряглась, удерживая ногой открытую дверь — ветер с пылью грозился её закрыть. Не мешкая, Август выпрыгнул из машины и трансгрессировал. Дверь Джулии с грохотом захлопнулась, Уинстон вывел автомобиль на первую полосу, обогнав грузовик.       

***

             Барти очнулся и понял, что его ладони лежали на руле мокрые от пота. Он снова сидел в водительском кресле, а за битыми окнами автомобиля простиралась темнота. Минуту другую он, поджав губы, смотрел в пустоту перед собой ничего не выражающими глазами.       Голова ощущалась на удивление пустой: её не заполняли вопросы, не мучил страх и чужая боль, а желание понять, что происходит, наконец притупилось. Барти откинулся на драную обивку и взял с пассажирского сидения авиабилеты. Идентичные, они значили полёт без пересадок до аэропорта Джона Кеннеди в Нью-Йорке на имена Венделла и Моники Уилкинс.       Вот как звали Уинстона и Джулию. Барти постарался запомнить эти имена.       Такой полет стоит немалых денег. Наверняка, девочка-эльф и Август исходили из принципа «чем дальше, тем лучше», решив отдать Уинстона и Джулию на попечение Макуса, куда Пожиратели уж точно не достанут. Открытым оставался один вопрос: чем Джулия и Уинстон, эти чудные маглы, привлекли Волан-де-Морта и всю его шайку роялистов? Август сказал, что их будут пытать… Уинстон сказал, что пытать их не за что, но тогда откуда осведомлённость о волшебном мире? Барти был уверен, что супруги знали о нём, знали об опасности и на уровне подсознания слушались Августа и даже доверяли ему, хотя видели впервые. Похоже на уровень магии, граничащий с когнетивно-бессознательным, что очень сложно.       И последнее: зачем Августу спасать маглов? Если пораскинуть мозгами, вывод напршивался один: он и девчонка с ним были Пожирателями и при этом пытались укрыть маглов от других преспешников Тёмного Лорда.       Внезапно он понял, что сидит по пояс в багровой воде, и стал дергать ручку водительской двери. Однако, когда дверь поддалась и он выскочил из машины, кровавый поток не хлынул за ним следом. Машина исчезла. Барти опустил глаза на мокрые руки, в которых ещё секунду назад стискивал билеты на самолёт. Билетов не оказалось.       Он озирался. Утонувшая в ночи пустыня, хлюпающий по пяткам бензин, чувство тревоги, нараставшее в груди. И что он должен делать дальше? Как бы вернуться назад, подумал Барти, потянулся к шее и замер, не обнаружив Маховик под воротом рубашки.       Август вышел из темноты неловкой поступью, держа палочку наготове. Взлохмаченный и измученный словно после долгого бега, он прошёл сквозь Барти, распавшись пылью, и собрался, продолжая маршрут в никуда.       — Выходи, — прошипел Август не своим голосом, — Малой ублюдок.       А не его ли тот ищет с палочкой наготове? На её кончике опасно горело пламя чёрной магии, по левой щеке мужчины растянулась багровая ссадина, которой ещё пять минут назад не было, в противовес апатичным глазам тряслись колени и стучали зубы. Укрытый полумраком, он походил на призрака и ещё долго блуждал по чертогам чернеющей пустыни.       Внезапно Барти перестал чувствовать землю под ногами. Невидимая пружина в животе сжалась, кости задубели, кровь отхлынула от лица.       Мгновение.       И он повис в воздухе, а глаза заслезились. Сознание вышибло напрочь, стоило ему увидеть огромную пропасть, чёрную дыру под ногами, и понять, что он не завис в воздухе, а падает в её безграничный мрак с непостижимой мозгу высоты. Мир сужался до писка в ушах. Он падал и падал, а это высокочастотное колебание становилось всё громче и громче, но сил закрыть уши не было.       

Ух ты…а мне оно на что?

             Спрашивал новый голос, продираясь сквозь шум и грохот последних импульсов сердца, стираемых приступами удушья и толчиею воспоминаний.       

Ты знаешь, что он с тобой сделает, когда узнает.

             Август. Барти беспомощно замахал головой, пытаясь его отыскать.       

Все мы здесь — трупы.

             Отвечал равнодушно другой голос. Он почти увидел его обладателя: худощавый, с цепкими глазами и острым выражением лица, но так смутно, что вряд-ли запомнил. Барти закрыл глаза, представил, что не падает, и утонул в кадрах чужих воспоминаний без остатка, отпустив страх и сомнение…       Руки и ноги похолодели, словно онемели и напрочь отсутствовали. Он видел их очертания в отблесках лампочки под потолком ангара, глазные яблоки пекли, а взгляд заволокло сонной пеленой. Голоса отдавались эхом от стен из листового металла и доходили до него не сразу, отчаянно продираясь сквозь тлеющую боль.       — Рано или поздно он убьёт их, — Август вкрадчиво продолжил, — Даю на это месяц.       Его собеседник фыркнул:       — Маглы столько не живут. Две недели.       — Цель Тёмного Лорда не в этом, ты это знаешь. Раз даёшь две недели, то посчитай: праведный гнев, Макуса, договоры и петиции — мы почти Министерство и прочая тоскотня теперь в наших ресурсах. Дальше — поиски тех, кто подходит под описание памяти и внешности, магические следы, защита свидетелей…продолжать?       Всё это время тщедушный парнишка перед ним стоял, запрокинув голову и скучающе вскинув острые брови.       — Ладно, — холодные глаза Августа превратились в щёлки, — Тебя это устраивает?       — Я с детства в этом… аду. Привыкнешь и ты…и эта, если повезёт.       Он кивнул на Барти, а Барти всё ещё не мог понять, стоит он, сидит или лежит на холодном бетоне.       — У матрёшки больше нет вариантов, умник. Она исчерпала себя ещё месяц назад и знает об этом так хорошо, что рыщет стервятником, пытаясь вытащить из трупов спасение.       — От стервятника слышу.       — На счёт стервятников…так, к слову, — Барти едва-ли осознал, что это говорит он сам, правда голосом более высоким и охрипшим, и продолжил, — Тебе известно имя Агаты Саммерсет?       В темноте высокого ангара Барти разглядел, как побледнел парниша. Он сцепил зубы, метнул свирепый взгляд в Августа и, не колеблясь, сорвался с места и куда-то побежал. Воспоминание растворилось.       Новое вспыхнуло такой болью, что сквозь её толстую пелену он едва-ли слышал своё дыхание. Дышал ли Барти вообще? Да…нет.       Его выворачивало, суставы крутило, а сухожилия сжимались будто резиновые. Мозг отключился, он перестал дёргать ногами и захлебнулся ощущением, больше странным, чем болезненным.       Колючий холод оков, скользящий по клочьям содранной кожи на запястьях, какое-то тихое тиканье часов, медленный шорох, смех. Он хорошо запомнил этот смех. Ехидный, задиристый, похожий на приступ сильного кашля. Он переливался в гортанный, низкий и до того больной, что он переставал кричать. Страх.       Следом боль померкла, оставшись хрипотцой в сорванных связках, и зарябил чьим-то серым лицом, мокрым от дождя, новый всполох яркого, пасмурного неба и холодные капли летнего урагана. Сожаление.       Снова это лицо, теперь он разглядел его получше: больное, с тяжёлыми веками и острой гримасой скуки в полуприкрытых глазах. Это был парень не многим старше его самого, тот самый, который убежал из ангара — Барти диву давался, как он до сих пор соображал, — и смотрел на него в упор без всякого выражения.       Они стояли на пустой стоянке. Асфальт под ногами порос бурьяном и образовал глубокие усеянные гравием трещины; вдалеке виднелся ржавый скилет брошенного трейлера, ветер хлестал сорванный баннер по билборду и клонил ржаные колосья к земле, отчего те, теряясь в дымке, плавно покачивались на горизонте. Пасмурный июль остался на них отпечатком сырости и прерванного ветром диалога. Бесконечная тоска.       — Где Агата? — парень схватил его за ворот плаща, притянув к себе, и Барти вжал голову в плечи в попытках отодвинуться, — Я повторяю: где эта девчонка?       — Мертва, — того, кем был Барти, охватила сильная дрожь, — Мертва…я убила её, я…я убила, она знала и видела, кто…она…ей было…       Серые глаза напротив остекленели, хватка на воротнике ослабла и парень отпихнул Барти, а его пальцы впились в галстук под чёрной мантией. Тот задыхался. Серое лицо зарумянилось, глаза покраснели. Парень ослабил галстук и скинул с кудрявой головы капюшон. Он наставил на Барти палец, открыв рот, но ничего не сказал и отвернулся, схватившись за голову. Стиснул в кулаках волосы. Зажмурился. Он тоже боялся, сожалел и тосковал.       Барти молча наблюдал за ним, не обращая внимания на бурю внутри него самого. Она шумела и извергала пламя, безумное, когтями впиваясь в самые лёгкие, не уступая ужасу в глазах его собеседника.       — Бей, — произнесли губы Барти. Когда парень его не услышал, он громко повторил, — Бей, говорю.       Он засмеялся, на чужих глазах выступили слёзы.       — Знаешь, что будет, если он доберётся до неё? — он не переставал то ли плакать, то ли смеяться, — Убила…блять, её нужно было спрятать! Воспоминание можно и из трупа выта… — он хватнул ртом воздуха и умолк.       — Это если есть труп.       Барти ставил челюсть своей бабки на то, что был девчонкой-эльфом и что через пять минут кулак этого парня влетит в его-её лицо.       Парень ринулся к нему и схватил за воротник, встряхнув до искр перед глазами.       — Куда ты дела Саммерсет?       — Арка, — последовал ответ.       Следом — удар. В верхний ряд зубов, странно, что не сломали челюсть. Больно.       Столп искр и холодная мутная вода, бирюзовая в свете фар тонущей машины, лёгкие лепестки крови и намокшие билеты на самолёт без пересадок до Нью-Йорка. Резкий глоток воздуха. Хруст пальцев. Дикий грохот. Всполохи жёлтых и чёрных мантий, падение в никуда…       Офисный ковролин складывается гармошкой, окна становятся пылью, ему вслед катятся офисные столы и чернеет навесной потолок, вспыхивают звёздами оборванные провода. Мгновение, и яркие всполохи пламени лижут полы его мантии. Август срывает её, врываясь на аварийную лестницу, и бежит на самый верх по спирали пролётов, погруженной во мрак.        Вспышка света.       — Экспульсо!       Под его ногами обрушивается лестничный пролёт, Август едва успевает зацепиться за следующий, выбрасывая в ответ дурманящее нафталином:       — Рецессио!       Рискуя. Две фигуры в масках вовремя трансгрессировали. Стены небоскрёба задрожали, пролёты с десятого по первый сложились друг на друга, поднимая в воздух облако пыли и штукатурки. Лестница под ногами Августа зашлась ходуном. Дверь на крышу слетает с петель и следом мановением палочки Августа врезается в поджидавших. Его пытаются схватить Мракоборцы в жёлтых мантиях, в зареве рассвета виднеются тени Пожирателей, и он отчаянно выбрасывает заклятия под ноги Мракоборцам, лишь одно направив в свинцовое небо:       — Мосмордре!       И трансгрессирует. План с грохотом рушится.       Осталась девочка-эльф. Вырвавшись из пространства в квартире супругов, Август ещё не знал, что это его последний рассвет, алеющий в битых панорманых окнах. Едва стоя на ногах, мужчина замахнулся палочкой и закричал заклятие. Оно мощным импульсом вырвало стену, оставило борозды на полу. Лупил, бросался, как обезумевший зверь, что попал в ловушку. Перед глазами дымка. Кто друг, кто враг?.. Другом была тень в углу, единственная, что не двигалась. Не различая лиц, он выстрелил ещё двумя заклятиями и попал.       Идеалист с пелёнок, Август на встречу с поражением брал заряжённый огнемёт.       Завоняло мясом и керосином.       Когда чёрные тени поражённо припали к земле, Август метнулся к тёмному углу, рывком вздёрнул безжизненную девочку-эльф на ноги, напоровшись на лишённые чувств глаза, и оттащил за опрокинутый диван.       — Можешь не стараться.       Девчонка-эльф вздрогнула, Август вскочил на ноги и выставил палочку, обхватив её двумя руками. Из клубов алой от рассвета пыли, переступая обломки развороченной стены, вышла ломаная фигура в туго затянутом корсете. Статичные, красные глаза остановились на Августе. Беллатриса Лестрейндж плотоядно оскалилась.       — Кролик не такой резвый, как ты думал? — она запрокинула голову, её голос охрип, — М-м-м…какое веселье!       Девочка-эльф подтянулась на руках до кромки дивана, её голова выглянула из-за укрытия, а пьяные глаза встретились с чёрными Лестрейндж. Вряд-ли он мог описать этот взгляд, но по ощущению что-то внутри девочки-эльфа слабо и банально сказать: умерло. Сдохло, выпустил в небо столп искр, само себе разпороло грудь, разломало кости и вынуло сердце, но не для людей, а чтобы никому не досталось.       Минуту тишины нарушил Август. Только он собрал себя в одну яркую, горячую вспышку Адского пламени, едва мелькнувшую во взмахе его палочки, как Беллатриса легко вскинула свою.              Он жалел, что не проснулся раньше.              Он был готов увидеть труп Джулии или схваченного, скрученного пополам Уинстона.              Он был готов к зелёной искре или новым побоям.              Он был готов ко всему, но ни к этому.              В один миг хлопка, ничтожно маленький, в один короткий миг и…облако штукатурки осело. Барти ничего так сразу и не понял, а когда выхватил облитое кровью лицо девочки-эльфа, а следом багровые стены и потолок, но так и не найдя тела Августа, то задохнулся.       Заклятие разорвало Августа на части. Буквально.       

***

      Его словно окатили ледяной водой.       Его чувства и чувства той девчонки смешались во взрывоопасный коктейль, а он находился в прострации, не способный различать их.       Мощные волны затягивали в разьярённую пучину, относя его все дальше и дальше от берега. Барти захлёбывался. Как же отвратительно, отвратительно, отвратительно.       Из горла рвался крик, но он не слышал своего голоса. По рези в носоглотке понимал, что кричит, что наверняка похож на безумного, но чужая боль делала его на самом деле беспомощным. Барти не мог понять, где он — пальцы загребали холодную землю, он сам промок до ниточки, но на этом он остановился: дальше мысль не шла. Он старательно махал руками, пытаясь разогнать темноту вокруг себя.       Тщетно.       Он не хотел ответов на вопрос, что с ним, не хотел, чтобы боль прекратилась. Он, по правде говоря, едва улавливал смысл слова «хотеть».       Его разум расхищали маленькие жуки, что трещали и щекали, вгрызались в мозг, раздирали нити памяти и сплетали из них свои грязные коконы.       Их нужно спасти. Спасти.

СПАСТИ

      Барти знал, что Джулию и Уинсона. Больше их ненастоящих имён он запомнил эти лица — и знал, почему-то был искренне убежден, что встретит их не скоро.

не в этом времени…

      Барти тщетно пытался согнать тьму. Глаза слипались словно смазанные воском, на языке холодная вода с привкусом соли, тяжёлая ткань прилипла к плечами, галстук на шее удушал. Он барахтался рыбой, наконец выброшенной на берег.

      хочешь вернуться?

      Спросил он сам у себя и побоялся, что сила, заставившая его вытерпеть эти муки, затащит обратно в голову девчонки и заставит переживать этот ужас снова и снова, пока он не сойдёт с ума.

хочешь знать, кто она?

      Голос в голове не его. Но он удивительно подлавливал каждую его мысль, обгладывал её и выбрасывать как ненужную, заставлял делать диаметрально противоположное его желаниям. Словно к Барти подселили ещё одного человека, и на этот раз этот некто управлял им, оставляя безвольно подчиняться.       Он выкрикнул имя Джулии, её звали Моника…или Силена. Черт её разберётся. Ему казалось, что он слышит Августа, голос у него отвратительный, на лице горячая кровь, а Уинсон всегда бубнел себе под нос какие-то магловкие песни, Барти мог поклясться, что слышал его голос.       И шелест дождя. Море. Волны, их рокот, несущий холодную рябь прямо к острым скалистым утёсам. Дом Барти находился у моря, неужели он больше не в чужих кошмарах, неужели он снова вернулся?       Барти в подтверждении этого снова повторил имена, какие только помнил. Ни одно не отозвалось, ни один голос не прозвучал в голове. Только его собственный, такой надрывный, будто Барти кричал, хотя он честно не понимал, кричит он или молчит. Непослушные пальцы не отыскали цепи Маховика на шее, Барти испачкался в мокрой земле и тупом вопросе: почему он сидит в ней закопанный?       Сначала появилась резкая вспышка. Щелчок, удар по щеке, хлёсткая боль, чьё-то лицо. Барти испугался. Отпрянул.       Следом за лицом — рука, пальцы вцепилась в его плечо. Лицо настолько близко, что он не различал его черт. Барти затих и замер, замедлился нестройный поток его мыслей. Дождь и чёрное небо, человек напротив очень знакомый, эти глаза и щеки в чёрных разводах, возвышалась за ним тень погребальной ямы.       Тут был и второй человек. Барти увидел тень, удивился, кровь отошла от его лица непроизвольно. Второй фантом приблизиться к первому, слабо различимый, Барти едва мог сказать, что знает его. Тоже девчонка, чувство похожее на прескевю, имя крутилось в его голове, бледный череп, лицо, больше ни на что не похожее. Вязь волос, прямой нос, красные больные глаза и какие-то даже синеватые губы.       Но Барти не мог вспомнить имени. Тут же до него дошло, почему: он этого имени не знал.

Не знал и знать не хотел.

      Слова застряли в горле. Он тупо что-то прошептал, упёрся ногами в землю, скинул чужую руку с плеча и втянул носом воздух.       Человек без имени что-то ему сказал. Спросил, ещё и ещё. Он приблизился, а Барти так хотелось, чтобы эта тварь исчезла, испарилась.       — Ты…это ты.       — Кто я?       Спрашивала она.       — Нет, постой! — замахал головой он, — Подожди…где я? Нет, что здесь делаешь ты?       Ответа не последовало. Да и на что он надеялся, он ведь живой, на колене ссадина после матча по квиддичу, только эта ссадина и болела. Больше ничего. Он не в своих наваждениях, с чего он взял…взял, что девочка-эльф ему ответит.       Он протянул к ней руку — взмахом согнать, рассеять этот фантом, бледный дурман, ведь он снова Барти, и ему незачем бояться по пустякам.       Но она оказалась настоящей. Настоящей, живой и прямо перед ним. Кошмаром наяву.       Бархатная обивка, погребальная яма, её бледное лицо. Косой монумент с его именем, чёрный, мраморный и однозначный. Он сидел по пояс в могильной земле, справа сброшенная крышка его гроба.       Роза в бутоньерке. Похоронный костюм на плечах.       Девочка-эльф рядом с ним…

Смерть придёт, у неё будут твои глаза…

      

(итал. Verrà la morte e avrà i tuoi occhi)

Чезаре Павезе