Year of the Lioness

Прощение – это освободить заключённого и понять, что заключённым был ты.

Льюис Б. Смидс

      Глухие слова били по ушам Драко, как раздражающее прибойное течение, вырывая его из сна. Он медленно моргал, глядя на стеклянный потолок с люками, не узнавая, где он, и совершенно ничего не понимая.       Затем резкая вспышка белой боли расколола его череп, и он зажмурился, пока тошнота не прокатилась по его животу.       Но этот голос он узнал. Грэйнджер всё ещё разговаривала с кем-то.       — Я пришла только за экстрактом бадьяна, за одной бутылочкой, а вы мне снова лекцию прочитали, — она фыркнула, а затем добавила тихо, — в Хогвартсе наш целитель не задавал столько ненужных вопросов.       Мужчина огрызнулся:       — Они не ненужные. Это уже четвёртый раз, как вы явились с кучей синяков. Начните с того, чтобы рассказать, что случилось, а потом я подумаю, выписывать ли вам настойку. Если вы получили травмы из-за экспериментальной магии, я обязан подать официальный отчёт в Совет попечителей. Это правила. Я не могу их нарушить ради одного упрямого студента. Особенно того, кто постоянно возвращается с одинаковыми травмами и без объяснений.       — В тысячный раз говорю, я не экспериментировала, и это не так уж серьёзно. Я пришла только для того, чтобы снизить отёк до следующего занятия, а не на допрос.       Преувеличенный вздох, который длился целых пятнадцать секунд, а затем звук резинового каблука, отчаянно стукающего по полу. Наконец, Грэнджер сказала:       — Сделайте вид, что я ни о чём не просила. Я справлюсь сама. Без вопросов.       — Ладно. Но мы вернёмся к этому, мисс Грэйнджер. Судя по вашему послужному списку, я уверен, что завтра вы снова прийдёте сюда, прихрамывая с десятком новых травм.       Послышалось ворчание неприличных ругательств. Затем Грэйнджер, похоже, вспомнила что-то и уверенно произнесла:       — Я также пришла снова проверить его. Малфоя. Профессор Иванова считает, что он отстанет, если ничего не изменится. Нет признаков того, что он выйдет из этого самостоятельно, так что не можете ли вы хотя бы попытаться заставить его проснуться? Может, зелье пробуждения или оживляющее заклинание?       Целитель фыркнул:       — Скажите Катя Ивановой, что я прекрасно справляюсь с моими пациентами. Это касается и тебя.       Драко услышал шаги, приближающиеся к его кровати, но остался лежать, повернув шею в сторону, в то время как его голова продолжала раскалываться от боли. Затем воздух над ним стал теплее, когда кто-то наклонился, чтобы оттянуть его веки.              Освещённый конец палочки обжёг его сетчатку, заставив глаза слезиться.       — Похоже, кто-то наконец решил прекратить видеть сны. И кстати, самое время. Катя не единственная, кто просит меня вернуть этого мелкого хулигана.       Толстый волшебник ухмыльнулся, похлопав Драко по груди через белое хлопковое одеяло.       Драко сдержался, чтобы не зашипеть.       Волшебник громко продолжил:       — Не спастись от ЖАБА небольшим внутремозговым кровотечением, — Его голос понизился до шёпота. — Хотя ты и не первый, кто пытался это сделать.       Однако теперь Драко не обращал внимания на целителя. Его глаза остановились на Грэйнджер, которая стояла у противоположной кровати, смотря на него со сложенными руками. По какой-то причине у неё было выражение полного раздражения.       Драко нахмурился в ответ.       — Осталось двенадцать минут до конца твоего обеденного перерыва, — целитель обратился к Грэнйджер, — используй их, чтобы привести мистера Малфоя в форму. Я выпишу его в понедельник.       Пыхтя, целитель прошёл через пустое больничное крыло, исчезнув за толстой стеной занавесок и оставив их наедине.       Грэйнджер вновь тяжело вздохнула. Затем странным оказалась у изножья его кровати и присела, растягивая шею из стороны в сторону и изучая Драко настороженным взглядом.       Он сильнее напряг глаза, заметив, что кожа Грэнджер была покрыта пятнами синяков разных стадий заживления, как смазанная краска на холсте. Некоторые отметины были старыми, но большинство он не помнил. Это объясняло, почему она ворвалась сюда, требуя лечения. Что он не мог понять – так это её упрямый отказ назвать обидчиков. Она была готова назвать их ему ещё прошлой ночью… или, может, не прошлой ночью.       Драко сел.       — Сколько времени я был в отключке?       — Ровно неделю, — ответила Грэнджер, — почти как ты и планировать. Очень по-библейски с твоей стороны.       Драко нахмурился, смутившись.       — Что?       Она процитировала:       — И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико. Книга Иова 2:13. Перевод Новой королевской Библии.       — Что за хрень ты говоришь, Грэйнджер?       Пауза.       Они оба моргнули.       Затем Грэйнджер посмотрела на свои часы, которые тоже выглядели изношёнными и имели треснувшее пластиковое стекло, заставив его подумать, что пока он был в отключке произошло немало событий.       Грэйнджер проигнорировала его взгляды и ответила:       — Не важно. Я расскажу тебе всё, что ты пропустил. У нас не так много времени до моего следующего занятия, так что будет быстрее, если ты опишешь последнее, что помнишь, перед… — она указала на тонкую ткань льняной пижаму, и Драко впервые заметил, во что одет, — перед тем, как ты упал со стула, растянулся в позе звезды на полу у профессора Дорнбергер и оказался в больнице.       Драко вздрогнул, поспешив спросить:       — Что ты имеешь в виду под «растянулся в позе звезды»?       Ещеё один быстрый взгляд на её часы.       — Боже, постарайся хотя бы чуть-чуть не отставать, Малфой, — Грэйнджер закусила губу, раздумывая. — Или… или может быть, целитель не шутил насчёт повреждения мозга.       Теперь, решив доказать свою умственную стойкость, Драко ответил:       — Я всё помню. Как директриса вынудила меня выступить в роли подопытной мыши для чёртовой Легилименции, а потом даже не дала мне шанса закрыть своё сознание, прежде чем сказала думать о самом худшем, — его дыхание перехватило, и он тяжело сглотнул.       Грэйнджер, почувствовав его неловкость, начала болтать:       — Мы не видели того воспоминания, чтобы ты знал. Того, что ты так упорно пытался скрыть от профессора Дорнбергер. Ты бормотал что-то, когда она вторгалась в твои мысли… что-то странное о жёлтом цвете и Хогсмиде… но не более. Ничего личного. Она зашла слишком далеко для первого занятия, даже если ты уже имел опыт защиты сознания. Ей не следовало доводить тебя до бессознательного состояния.       Пока Грэ1нджер говорила, нечто вроде сочувствия помутило её карие глаза и выражение лица стало мягче.       Это зрелище напугало Драко. Страннее, чем найти бутон розы в заброшенном среди сорняков. Грэйнджер прежде никогда не смотрела на него так, и это казалось неуместным.       Прежде чем Драко понял, что делает, он приказал:       — Скажи целителю вернуть мою форму, после чего уходи. Уходи. Мне не нужна твоя помощь. Я не домовой эльф. Я не жалкий сирота войны или его полуглупая бестолковка, жаждущая внимания. Я не они, и мне не нужно твоё ёбаное сожаление.       Грэйнджер уставилась на него с изумлением.       — Хоть раз! Просто раз, можешь ли ты не разрушить каждый разговор, ведя себя как полный и абсолютный придурок? — Её голос понизился. — Конечно, я не жалею тебя, Малфой. Потому что ты этого не заслуживаешь. Обещаю, ты никогда не получишь от меня сочувствия.       Простыни зашуршали, когда Грэйнджер развернулась, чтобы придвинуться ближе, скользнув через больничную койку и оказавшись лицом к лицу.       Его насмешка исчезла.       Она зарычала:       — Это было несправедливо со стороны директрисы заставить тебя пережить воспоминание, которое ты явно пытался забыть. Возможно, у неё была на то веская причина. Я не знаю. Но я знаю, что она была права в одном: нам нужно двигаться дальше. Оставить всё позади и попытаться начать с чистого листа.       Грэйнджер говорила так быстро, что даже не сделала паузы, чтобы сделать вдох. И когда она закончила, она ещё ближе наклонилась к нему на.       Затем она протянула руку, предложив с искусственной вежливостью:       — Меня зовут Гермиона Джин Грэйнджер. Родилась и выросла в Хитгейте, Лондон. Мои родители – периодонтологи, так магмы называют целителей, которые специализируются на зубах. Раньше я была Гриффиндорцем в Хогвартсе, а теперь я часть Дома Соскрофа, насколько бы нам обоим это ни не нравилось. Ах да, через три дня мне исполнится 19 лет. Так что заранее поздравь меня с Днём рождения.       Повторное представление смутило Драко, и он почувствовал неловкое впечатление, что уже слышал это всё раньше от другой... Грязнокровки. Не от неё... но от другого назойливого шипа в его спине.       Он отвернулся, говоря уже не Грэнджер, а пустой койке.       — Как я уже сказал, я не твой друг и не замена им. Если ты считаешь иначе, то сильно ошибаешься.       Грэйнджер наклонилась, чтобы рассмотреть его лицо. Её собственное выражение было странно обескураженным.       — Я никогда не просила тебя заменить кого-то. Я просто пытаюсь...       Отбросив одеяло, Драко встал. Он возвышался над Грэйнджер, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами, сидя на больничной койке. Она была такой маленькой, по крайней мере в этот момент.       Его голос понизился.       — Не пытайся. Чем больше ты будешь обо мне узнавать, тем больше будешь жалеть об этом. Так что прекрати пытаться. Обещаю, это не закончится хорошо ни для тебя, ни для меня, Грязнокровка. Это никогда не заканчивается хорошо.       Теперь Грэнджер вскочила на ноги, веснушки на её носу исчезли, когда её лицо покраснело, а грудь под шерстяной формой распухла, как у нелепой, неуклюжей птицы. Она встала на носки своих ботинок, но не могла преодолеть двадцатисантиметровый разрыв в росте.       Она шагнула вперёд.       Он отступил.       — Ты знаешь моё имя. Моё полное имя. Не называй меня Грязнокровкой       — Я могу называть тебя как угодно.       — Почему? — бросила ему вызов Грэйнджер, сделав ещё один большой шаг. — Потому что я менее ценна, чем твои чистокровные друзья из Слизерина? Как будто это что-то значит для меня на этом этапе. Это старая песня, то же самое, что и в Хогвартсе. С первого курса. Как будто ты пытаешься заставить меня возненавидеть тебя с каждым твоим гнусным вздохом.       Драко почувствовал, как лопатки касаются грубых кирпичей, когда он был прижат к стене. А Грэйнджер теперь тыкала своим указательным пальцем ему в грудь. Её ноготь проколол тонкую ткань его рубашки.       Она ещё не закончила.              — Называть меня Грязнокровкой при первой возможности, как ребёнок, который только что выучил неприличное слово. Убегать, как от прокажённой. Смеяться надо мной, когда ты думаешь, что я не замечу. Слишком прямолинейно, для того чтобы быть правдой. Сомневаюсь, что тебе настолько промыли мозги. Что ты действительно веришь в этот бред о чистокровной утопии, который несёшь.       Только подтверждая её слова, Драко открыл рот, чтобы возразить, когда Грэнджер с ещё большей горячностью выпалила:       — Нет! Нет, если бы это было правдой, ты бы не был на свободе, а сидел в Азкабане. Ты бы не солгал егерям, когда нас допрашивали. Ты бы не был таким напуганным до сих пор.       Мгновение её обвинение висело в воздухе между ними. Грэйнджер тяжело дышала; её палец всё ещё упирался в его грудную клетку, когда его спина прижималась к твёрдым кирпичам. Его сердце громко колотилось, и он задумался, чувствует ли она его нерегулярный ритм.       Но он игнорировал это, его серые глаза были устремлены на кудрявые волосы Грэйнджер, пока он говорил равнодушным тоном:       — Я не боюсь, и тебе не нужно знать, что я на самом деле думаю. Никому не нужно, потому что то, что я думаю, ничего не меняет.       — Может, меняет, — с горячностью ответила Грэйнджер. — Может, это меняет всё.       Драко наклонился вниз, пока миндалевидный изгиб её ногтя не согнулся в ненормальный угол, и она зажмурилась от боли, наконец убрав руку. Она встряхнула её и смерила его взглядом.       Он заставил себя ухмыльнуться.              — Почему, Грязнокровка? Почему это меняет всё?       Вначале она не ответила, продолжая сверлить его взглядом, держа пульсирующий указательный палец. Он почти видел, как мысли проносятся в её большой голове       Наконец, она сказала очень тихим голосом:       — Потому что я знаю, что ты лучше этого, Малфой.       Затем Грэнджер отвела взгляд, ожидая его реакции.       Она не получила её, по крайней мере не на словах.       Руки Драко, полностью по своей собственной воле, прикрыли его рот, когда его атаковали диссонирующие ароматы засохшей крови и свежего летнего жасмина. Запах разлагающейся плоти, который существовал только в его воображении. Это не было настоящим. Это не была Бёрбидж. Она не здесь.       Но было как будто его мозг знал одно, а тело другое. И теперь он кашлял. Кашлял так сильно, что почувствовал привкус желчи. Запах только усиливался. Драко оттолкнул Грязнокровку. Обе ладони сжались на его побелевшем лице, и его живот уже тяжело поднимался.       Ему едва удалось добраться до ближайшего судна.       На этот раз Грэнджер не положила руку на его спину; не сделала шаг вперёд, чтобы помочь. Она осталась в шести метрах, наблюдая, как его рвало.       Шум привлёк внимание целителя – он вышел из-за занавески и поспешил на помощь.              — Я справлюсь, мисс Грэйнджер. Лучше отправляйтесь на занятия, — сказал целитель. Взмахом палочки он очистил судно.       Затем раздался звук открывающейся фляжки, и Драко почувствовал, как холодная бутылка прижалась к углу его губ. Жидкость имела сильный вкус чёрного перца.       Драко вырвал бутылку из рук целителя, осушив её до дна. Пар стал выходить из его ушей, словно свисток поезда. Как только пар утих, он почувствовал себя немного менее склонным к смерти, но его шея всё ещё была покрасневшей от стыда.       Драко продолжал держать судно, забираясь на ближайшую койку и ожидая, когда его желудок успокоится. Сжимая зубы от очередной волны тошноты, которая, блять, не имела никакого смысла. И хотя он яростно смотрел в сторону, он мог чувствовать взгляд Грэйнджер, который сжигал его из другого конца комнаты.       Она обратилась с вопросом к целителю, а не к Драко, как будто его здесь не было. Как будто он был психически больным.              — Что с Малфоем?       — Ничего, — резко ответил Драко, решив, что как только Грэйнджер уйдёт, сразу отправиться в кабинет Дорнбергер и потребует объяснений.       Целитель, передавая ему клетчатый платок, для того чтобы он мог вытереть рот, беззаботно повторил:       — Правильно. Ничего нового или неожиданного. Ничего, чего нет в его файле Министерства магии.              — В его… файле?       — Да. Поэтому тебе стоит знать, что это никак не связано с уроком психометрии директрисы. И не смей распространять теории заговора о жестоком обращении с учениками, которые могут доставить школе проблемы.       Грэйнджер уже собиралась ответить, когда громкий звонок раздался по всей крепости, сигнализируя о начале послеобеденной сессии. Студенты начали заполнять соседний коридор.       — Грэйнджер, поторопись.       Три головы повернулись.       Тео стоял в дверях больничного крыла, улыбаясь во весь рот, потому что, конечно же, он улыбался. Наверное, уже представил эту ситуацию в своих влажных мечтах. Наверное, думал, что унижение — это поэтическое возмездие.       — Поторопись, Грэйнджер», — повторил Тео. — Если мы опоздаем, Дорнбергер может сделать с нами то, что она сделала с ним.       Драко щёлкнул пальцами и судно исчезло, хотя Тео, вероятно, уже успел его увидеть. Вздохнув, он откинулся на металлическую спинку кровати, спокойно вытянув ноги.       Зелёные глаза Тео не отрывались от него, когда Грэйнджер торопливо схватила свою сумку и направилась в коридор.       Была неприятная минута, когда Тео наклонился, чтобы поговорить с Грейнджер тихим голосом, и оба казались более дружелюбными, чем неделю назад.       Затем Грязнокровка засмеялась над чем-то, что прошептал Тео. Должно быть, это была шутка про их одноклассника-инвалида.       Драко напрягся.       Тео закинул переполненную сумку Грэйнджер себе на плечо, и они исчезли.

***

      Следующие несколько часов прошли без происшествий. Больше не было визитов. Больше не было суден.       Поздно вечером девушку принесли на носилках, она была в синих квиддичных одеждах Вульпелары и с синяком на голове, точно соответствующим размеру и форме Бладжера. Наверное, сезон начался, пока он был без сознания.       Этот факт не сделал ничего, кроме ещё большего изнеможения Драко. Он мог бы подать заявку в команду дома Соскрофа, или, скорее всего, укрепить свои связи и получить специальное приглашение. Он мог бы рассматривать перевод в Дурмстранг как шанс сменить позицию. Честно говоря, ему никогда не нравилось быть ловцом, он выбрал эту роль только чтобы раздражать Поттера. Даже тогда он подумывал стать ловцом квоффла или вратарём, и теперь у него были все возможности.       Но лёжа там, наблюдая за тучным целителем, который возился с девушкой на соседней койке, он решил, что не стоит тратить силы. Что он правильно поступил, отказавшись от квиддича три лета назад. Что он вырос из этого.       Драко перевернулся на другой бок, прижался подушкой к повёрнутому уху, чтобы заглушить стоны вульпелары. Спать было невозможно.       Затем его глаза сузились.       Он увидел стопку свитков, лежащую рядом с потемневшим шаром на прикроватной тумбочке. Стопка была настолько высокая, что угрожала вот-вот упасть.       Он протянул руку, чтобы взять верхний свиток, развернул его и стал ждать, пока его зрачки привыкнут к свету.       На нём был очень любительский рисунок того, что, похоже, изображало вампира, с обозначениями и стрелками вокруг тела. Каждый сантиметр полей был забит бредом сумасшедшей женщины, которая, наверное, была Грэйнджер. Никто другой не стал бы создавать такую уродливую чушь, замаскированную под заметки. Её почерк был таким же небрежным, как её бялдские волосы.       Свиток был датирован четвергом позапрошлой недели и содержал послание, которое Драко едва мог разобрать:

      Наш первый экзамен по Криптозоологии назначен на двадцать второе, если ты, конечно, будешь в сознании. Профессор Сангуини понимает, что случилось, и, вероятно, не заставит тебя сдавать экзамен, но ты всё равно должен подготовиться. Никогда не знаешь, может, он передумает и решит провести экзамен вместе с остальными. К тому же, вампиры наверняка будут в разделе Магозоологии на наших ЖАБА.

Дай знать, если возникнут вопросы.

Г. Г.

      Драко отшвырнул свиток в сторону, пытаясь снова лечь в постель. Но на самом деле ему не нужен был сон. Не после семи дней, наполненных лишь сном.       Так что вскоре он снова сел, и несколько часов подряд изучал гору свитков. Не потому что Грэйнджер приказала, а потому что ему было совершенно нечего делать. Каждый свиток был для пропущенных занятий: Психометрия, Кровавая магия и Зельеварение. Если уж на то пошло, она давала довольно подробные описания.       Но Драко всё равно посмеивался над её неудачной попыткой изобразить жесты рук для их последних дуэльных уроков. Видимо, они перешли от Инкарцеруса к безжезловой вариации Заклятия Разрушителя. Ему нужно будет спросить кого-то – возможно, Блейза – показать ему это на выходных. Он сомневался, что Грэйнджер позволит ему снова списать.       Со временем жалобные стоны девушки из Вульпелары перешли в храп, и Драко отбросил последний свиток через кровать, которая была покрыта уже дюжиной законченных им свитков. Его веки были тяжёлыми, и вскоре они закрылись. Мысли начали блуждать.       Он падал в пустоту сна, надеясь на бессонный, без сновидений, когда этот чёртов разговор с Грэйнджер снова всплыл в его голове. Это не было Легилименцией, а нечто более раздражающее, чем магия.       Внезапно Драко проснулся, как будто его тело окунули в ледяную воду. Тошнота исчезла, но теперь он был в ярости. Злился на то, что эта Грязнокровка решилась читать его, как одну из своих глупых книг. Потому что она не могла.       И почему вообще имеет значение, что он называет её Грязнокровкой? Это просто бессмысленные слова, которые люди говорят без веской причины. То, как он называл её с тех пор, как им было по одиннадцать. Это не должно было иметь никакого значения.       Проверив, что целителя нет, а девушка из Вульпелары по-прежнему храпит, Драко соскользнул с койки и надел обувь. Затем он вышел из комнаты и направился по коридору, трансфигурируя ночное бельё в более тёплую тунику и брюки, пока шёл. Шёл быстрее, чем следовало бы, отчего у него закружилась голова.              Его сердце было быстрее, чем мысли.       Когда он спустился на главный этаж, он наложил дезиллюминационное заклинание, на всякий случай, чтобы Иванова или какой-нибудь другой профессор не поймал его за нарушением комендантского часа.       Однако, единственное движение исходило от призраков, которые скользили по коридору, словно зловещий снегопад. Их было так много этой ночью, что Драко не смог избежать всех, и врезался прямо в один из них, в туманное привидение с длинными, влажными волосами утопленницы. Пронизывающий холод окутал его, когда он проходил через её прозрачное тело. Лёд, который продолжал грызть его кости, даже когда он вырвался на другую сторону. Он стиснул зубы, чтобы не начать дрожать.       Драко не знал, куда он идёт, и у него не было плана. Он просто нуждался в месте, где мог бы, блять, перевести дыхание. Где не было бы так душно. Не в офисе директрисы... пока нет. Он не был готов.       Возможно, он заблудился. Все коридоры выглядели одинаково странными и чуждыми, что единственным ориентиром были лишь тусклые огоньки призраков, указывающие путь. Возможно, он потерялся уже очень давно.       Затем коридор озарился светом зловещего зелёного оттенка, столь удручающе похожего на свет Тёмной метки. Это заставило Драко остановиться и вцепиться предплечье. Но кто-то обрезал его ногти, пока он спал, и он не мог порезать кожу.       Он резко вдохнул и продолжил идти.       Вскоре он покинул крепость; его левая рука болталась бессильно вдоль тела; голова поднялась вверх, и он с удивлением наблюдал Северное Сияние. Он никогда не видел его до этого момента.       Это было похоже на то, как радуга взорвалась на тысячу осколков разноцветного стекла, а затем была разбросана по ночному небу неведомыми руками. Калейдоскоп захватывающих огней, которые бесконечно переливались, не останавливаясь. Поток между звездами в широкую реку из изумрудно-зелёного и сапфирово-синего.       Прежде чем Драко успел понять, что происходит, он опустился на замёрзшую землю, завернувшись в одеяло из тонкого белого порошка. Он позволил своей голове устало откинуться на снежный сугроб. Смотрел вверх, наблюдая за тем, сияния продолжали переливаться. И чем дольше он смотрел, тем больше чувствовал странное напряжение в груди, болезненно пульсирующее. Как будто узел завязывался глубоко в его груди.       Теперь он мог видеть жёлтый цвет, что расплылся по небу. Но это было не просто жёлтый. Нет, это был золотой цвет дикорастущих первоцветов, что растут на шотландских болотах каждую весну. Шафран, цитрон и янтарь прямиком из чужого детства. Золотые звёзды, которые та женщина описывала с такой нежностью. Женщина, которая так и не узнала его имя.       Северное Сияние потускнело, когда глаза Драко закрылись. Его дыхание выровнялось, как только узел в его груди развязался и медленно распался.       Была вина. Вина всегда будет. Но ему нужно было отпустить это воспоминание.       Пришло время.