Year of the Lioness

Наша история никогда не разворачивается в изоляции. Мы не можем по-настоящему рассказать то, что считаем нашей собственной историей, не зная других историй. И часто мы обнаруживаем, что эти другие истории – и есть наша собственная история.

Анджела Дэвис

      — Во мне нет ничего хорошего.       Грязнокровка заколебалась, а затем произнесла:       — Но то, что ты сейчас сделал — вернулся сюда, чтобы дать мне то, что мне нужно – это добрый поступок.              Это заслужило её лишь презрительный смешок в ответ.       Она продолжила, болтая гораздо более свободно, теперь, когда её не мучила жажда.       — Я слышу по голосу, что ты молод. Примерно ровесник моего племянника. Так что ты делаешь в доме, полном самых отвратительных людей?       Внутри у Драко вспыхнуло возмущение, скрутив желудок. Он выплюнул:       — Я живу в этом доме, меня послали допрашивать тебя, и я ничем не лучше остальных.       Грязнокровка вздохнула.       И, чудесным образом, заговорила:       — Чэрити Пейшенс Бёрбидж. Сорок семь лет исполнилось в январе. Детей нет, хотя мне бы этого хотелось. Работаю преподавателем в Хогвартсе с тех пор, как вернулась после стажировки в Словакии, недавно получила постоянную должность. Ах да, и написала статью для «Ежедневного Пророка» в защиту магглорождённых, которая и привела меня в эту импровизированную камеру.       Запутавшись в этом потоке ненужной информации и все ещё пьяный, Драко сбивчиво пробормотал:       — Зачем… зачем ты мне это рассказываешь?       — В обмен на воду, которую ты мне только что дал, ты получаешь общие сведения обо мне. Если захочешь узнать что-то ещё, мне нужно будет задать вопрос. Завтра повторим то же самое. Ты сможешь задавать мне по одному вопросу в день – вот такие правила. А я обещаю всегда говорить правду. По-моему, это отличная сделка.       — Это не так работает, — ответил Драко, нахмурившись и глядя на стену тоннеля. — Заключённые не придумывают правила для своих допросов.       — Вот что бывает, когда проявляешь к пленнику хоть каплю милосердия, Маленький Пожиратель Смерти. Они начинают строить из себя важную персону и выдвигать требования, — с усмешкой отозвалась она, снова называя его этим абсурдным прозвищем, которое, казалось, её забавляло. Теперь она смеялась, как кошатница средних лет.       Драко буквально кипел от злости.       — Мы оба можем умереть уже завтра. Нет никакого смысла играть в игры. Это не шутка, Грязнокровка.       — А это не моё имя. Я уже сказала, как меня называть: профессор Бёрбидж. Можно просто Чэрити, если пренебрегаешь формальностями. Раз уж у нас… такая ситуация, стоит начать по-дружески.       — Ты сумасшедшая, — огрызнулся Драко, потирая виски, в которых неприятно стучало.       Едва слышный звук – вероятно, Бёрбидж теперь прислонилась к двери с другой стороны. Сквозь щель Драко мог разглядеть только несколько взлохмаченных прядей мышино-коричневых волос. Щель была слишком узкой, вокруг царил полумрак.       Он также не мог представить её лицо, никогда не обращав внимания на преподавателя по маггловедению в Хогвартсе. Их пути никогда не пересекались, и он подозревал, что Бёрбидж знает о нём ещё меньше.       Видимо, думая о том же, Бёрбидж заговорила:       — Хочешь называть мне своё имя? Или мне придётся продолжать звать тебя Маленьким Пожирателем Смерти.       Драко закатил глаза, отворачиваясь от явной сумасшедшей. Создавая хоть какое-то расстояние, которое всё равно казалось недостаточным. Он понятия не имел, что делать с этой странной, болтливой женщиной.       Бёрбидж услышала, как он переместился, и, похоже, почувствовала его нежелание. Некоторое время после этого она не пыталась заговорить – минуты или даже часы. До утра было уже недалеко, но под землей отслеживать время было сложно.       Драко уже собрался встать и уйти, когда Бёрбидж наконец прервала молчание.       — Ладно. Слишком большой вопрос для начала. Возьмём что-нибудь поменьше. Хм-м-м…       Звук царапающей металл двери, как будто она размышляла, и затем:              — Как давно ты живёшь здесь?       Молчание.       — Сколько тебе лет?       Молчание.       Бёрбидж вздохнула, явно раздосадованная своим упрямым собеседником.       — Может, тогда начнём с твоего любимого цвета?       Драко фыркнул. Его любимый цвет? Серьёзно? Это был тот тип вопросов, который взрослые задают слабоумным детям. Но её тон не был грубым – только чуточку озорным.       Не успел Драко «ответить», велев грязнокровке заткнуться, как она снова заговорила:       — Так как сегодня у меня хорошее настроение, подарю тебе ещё один ответ просто так. Мой самый любимый цвет в мире – жёлтый, что вполне предсказуемо, ведь я училась на Пуффендуе давным-давно. Но я не любой обыкновенный жёлтый. Я имею в виду жёлтый, как у первоцветов, что росли вдоль дороги к Хогсмиду. В апреле всё болото расцветало оттенками жёлтого – некоторые цветы были золотыми, другие лимонными, а третьи – насыщенного янтарного цвета…       Драко чувствовал, как его начинает клонить в сон, он сползал ниже по стене, пока не оказался лежащим прямо на сыром полу. Голова была затуманена выпитым виски, тело измождено, и звуки её доброго голоса успокаивали.       Почти забыв, кому этот голос принадлежал, он засыпал.       — На закате солнце окрашивало горизонт, и подниматься в горы было всё равно что плыть по морю золотистых цветов. Земля и небо сливались воедино. Те же яркие оттенки жёлтого…       Его глаза сомкнулись; дыхание выровнялось.       — В полночь Великое озеро возле замка отражало позолоченные звёзды, и было невозможно сказать, где заканчивается наш мир и начинается следующий.       — Голубой, — пробормотал Драко себе под нос, или, возможно, человеку по ту сторону двери. Сон уже тянул его за собой, словно крючок, от которого невозможно освободиться. — Мой любимый цвет – голубой.       И той ночью его сны были полны холмов, покрытых золотыми цветами, и глубоких, кобальтово-синих вод.

***

      — Чай или кофе?       — Кофе, с таким количеством сахара, от которого зубы начинают болеть.

***

      — За какие команды по квиддичу болеешь?       — За все. Сейчас в основном за «Прайд оф Портри» и «Татшилл Торнадос».

***

      — Можешь вызвать Патронуса в телесной форме?       — Да. Мой принимает облик… птицы. Павлина. Но я не люблю об этом распространяться. Представляю, что бы сказали мои друзья, узнав, что он вовсе не дракон, как я всегда утверждал.       — Твой секрет в безопасности.

***

      — Лучший из четырех сезонов?       — Лето. В детстве мы проводили лето в доме у пляжа в Тенби. Мы были единственной волшебной семьёй, когда-либо бывавшей в тех краях. Никто не знал наших имён, не то что нашу историю. Мой отец ненавидел, что к нему относились, как к обычному магглу, но меня это не особо беспокоило. Мама шутила, что в прошлой жизни я, наверное, был крабом, потому что она никак не могла оттащить меня от песчаных дюн. Мы не были в Тенби уже много лет.

***

      — Почему твой любимый цвет – голубой?       — Потому что это цвет океана в июне. Почти весь год вода там отвратительная. А потом, почти из ниоткуда, в день летнего солнцестояния она вдруг становится глубокого синего, который лучше всего описать как лазурный. В детстве я не мог выговорить это слово, так что называл его кобальтовым. Конечно, теперь я могу произнести и то и другое, но до сих пор называю любимый цвет кобальтовым. Уже не уверен, почему именно.

***

      Как и было обещано, профессор Бёрбидж задавала ему хотя бы один вопрос каждый вечер. И, несмотря на его первоначальное сопротивление, Драко отвечал. Или, по крайней мере, делал это, когда был уверен, что никто не подслушивает их разговоры. Он не хотел, чтобы остальные узнали, как он снова терпит неудачу. Как намеренно терпит неудачу.       Это было непросто. Ничего из этого не было простым, и его страх усиливался с каждой ночью, когда он так и не получал информации о министре магии. Иногда он давал Грязнокровке утолить жажду, а потом молчал несколько часов, обдумывая, не уйти ли ему совсем. Иногда он слышал приближающиеся шаги или ледяной смех Тёмного Лорда и сбегал из подвала прямиком в свою комнату. Потом он пытался, но не мог заснуть, ворочаясь в удушающей кровати, запутываясь в тёмном лабиринте нерешительности и тупиков. Тонул в нём и не находил выхода.       Но на следующую ночь он неизменно возвращался, крадучись по коридорам нижнего крыла, когда вся семья уже спала. Выпивал бутылку огневиски или что-то еще крепче, прижимал тряпку к носу, чтобы заглушить усиливающийся запах, доносившийся из подвала… и шел к своей новой «подруге» – Чэрити Пэйшенс Бёрбидж.       Её вопросы удерживали его на плаву. Не давали разуму окончательно утонуть в бездне апатии. Давали ему хоть какой-то крошечный смысл, каплю надежды, насколько бы микроскопической она ни была.       Но, пока он отвечал, он так и не задал Грязнокровке ни одного вопроса о Скримиже. И ни о чём другом.       Разумеется, она это заметила.       — Кажется, ты не до конца понимаешь цель допроса, — упрекнула его Бёрбидж однажды ночью. — Ты должен быть тем, кто вытягивает из меня секреты, а не наоборот. Понятно, что пытки не входят в курс обучения в Хогвартсе, и на то есть веские причины. Но мне кажется, что ты даже не пытаешься. Будто у тебя и желания нет.       — А тебе-то какое дело? — огрызнулся Драко. — Тебя волнует только то, что ты слишком любопытна. Радуйся, что кто-то оказался достаточно глуп, чтобы принести тебе воды, и оставь меня в покое.       Бёрбидж фыркнула, затем начала нетерпеливо постукивать по двери подвала, разряжая своё напряжение.       После ещё нескольких минут стука она недовольно пробормотала:       — Ладно, как хочешь. Вот мой вопрос на сегодня: почему ты упорно называешь меня Грязнокровкой? Как я уже говорила, я вижу, что ты не такой, как остальные в этом поместье. Вижу, что ты ещё меньше, чем я, хочешь, чтобы здесь был Тот-Кого-Нельзя-Называть. Так зачем бросаться такими злобными словами, словно ты действительно в них веришь? По мне, так это какая-то игра на публику. Актёр из тебя никакой.       — Ты меня не знаешь, Грязнокровка.       — Вот именно об этом я и говорю. Ты оставляешь меня в живых уже несколько недель, разговариваешь, но не требуешь ответов взамен, и всё равно зовёшь меня этим именем. Логики в этом нет.       Драко услышал, как она встала и начала расхаживать по соседней комнате, туда и обратно. Её шаги казались неустойчивыми, и он задумался, кормил ли её вообще кто-нибудь или Беллатриса решила оставить её умирать с голоду.       Бёрбидж продолжала:       — Возможно, это звучит как сумасшедшая теория, но я думаю, что ты называешь меня так, чтобы в какой-то момент сам в это поверить. Думаю, ты говоришь «Грязнокровка», чтобы убедить себя. Чтобы убедить, что я не человек и заслуживаю такого обращения. Как животное в грязном подземелье.       — Ты ничего не знаешь, — устало отозвался Драко.       — Тогда почему ты здесь? Зачем приходишь ко мне, если говоришь, как они, но делаешь то, что я вижу — ты другой? Почему просто не используешь «Круциатус» и не покончишь с этим?       — Потому что я не хочу этого, Грязнокровка.       — Почему нет? — настаивала Бёрбидж, почти плюясь в его сторону через щель в двери. — Объясни, почему не задаёшь мне ни одного вопроса. Скажи.       Драко закрыл глаза, едва осознавая, как его ногти впиваются в запястье. Капли крови выступили на коже, словно багряная роса, и стекали на утрамбованный земляной пол. Но боли не было. Не такой, которая бы отвлекла. Не больше, чем эта.       — Скажи сейчас, — снова повторила Бёрбидж, её голос стал хриплым. — Скажи, почему ты не хочешь задавать мне ни единого вопроса.       — Потому что… — прошептал Драко, горло жгло. — Потому что, как только я получу ответ… тебя убьют.       Бёрбидж тяжело вздохнула.       — Возможно, это будет не худший исход.

***

      — Какой предмет был твоим любимым в Хогвартсе? Думаю, это не занятия по маггловедению, раз я не узнаю твой голос.       — Зельеварение.

***

      — Ты сова или жаворонок?       — Ни то, ни другое. И то, и другое. Не знаю. Я почти не сплю.       

***

      — Какой самый отвратительный вкус у конфет Берти Боттс? Уверена, у тебя есть мнение. У молодых всегда оно есть.       — Ушная сера.

***

      — Ты стал меньше разговаривать в последнее время. Что-то случилось?              — Ничего.       — Хочешь поговорить об этом?              — Нет. Задай другой вопрос.       — Хорошо… ладно… так почему бы тебе не рассказать о том, что тебе больше всего нравилось в поездках на пляж… как он назывался?       — Тенби.       — Да, точно. Расскажи мне всё о Тенби. Я слушаю.

***

      Каждую ночь Драко спускался в это проклятое подземелье, приносил Бёрбидж воды, а затем проходил её бесконечный марафон вопросов. Отвечал, отвечал, и отвечал, пока их странный ритуал не стал для него столь же необходим, как библиотека в Мэноре и огневиски.       Он твердил себе, что просто следует приказам и что однажды, когда она полностью ему доверится, он наконец заговорит о Руфусе Скримиже.       Так они говорили часами. Разговаривали, пока его голос не садился настолько, что он мог только шептать, а разум не притуплялся до той степени, когда он наконец мог провалиться в настоящий, лишённый сновидений сон.       Однако, чем дольше продолжалась их игра и чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее его терзала вина. Ему было трудно согласовать образ человека, с которым он говорил каждую ночь, с образом «больных паразитов», которых его учили ненавидеть. Магглы были ленивыми, алчными, завистливыми ворами. Он знал, что это правда.       Но глубоко внутри он также знал, что Чэрити Бёрбидж заслуживает чего-то большего, чем быть узницей. И что, несмотря ни на что, или, может, благодаря всему этому, он не может её ненавидеть. Она была хорошим человеком, и он не мог её ненавидеть.       И поэтому он перестал пытаться.

***

      — Зачем выбирать такую бесполезную вещь, как преподавание маггловедения?       Бёрбидж ахнула, услышав вопрос Драко. Непонятно, была ли она на самом деле удивлена или просто переигрывала.       — Ты решил задать мне вопрос именно сегодня, после трёх недель разговоров? Решил, что тебе скучно и пора освободить место для нового пленника? Но, как-то сомневаюсь, что этот вопрос станет причиной моей гибели.       Драко направил палочку в щель между петлями двери и прошипел:       — Агуаменти!       — Эй! Полегче! — Бёрбидж вскрикнула, отскакивая от обрушившегося на неё потока воды. — Зачем ты сделал это? Ты меня вся облил!       Убирая палочку, Драко прорычал:       — Отлично. Может, это тебя хоть немного отрезвит. Я серьёзно – как только они получат то, чего хотят, они избавятся от тебя. Тебе нужно быть осторожной. Продолжай блокировать память, или что там ты делаешь, чтобы защитить важные воспоминания.       Бёрбидж просунула грязную руку между петлями, подняв большой палец в знак уверенности. Её пальцы были такими костлявыми, что не удивительно, что они проходили в узкую щель.       — Сообщение получено. В Словакии меня называли «магглорождённый ментальный танк». Никто не пробьёт мои щиты, так что не волнуйся, парень.       — Не так уж я и волнуюсь.       Бёрбидж рассмеялась.       — А я-то думала, мы обещали не врать друг другу.

***

      Утром Драко разбудил звук боли. Отчаянные крики, становящиеся всё громче, пока он медленно не открыл глаза. Во рту пересохло после выпитого накануне, а голова раскалывалась от боли.       Сначала эти вопли его не потревожили – они принадлежали скорее животному, напоминая хриплые предсмертные звуки осла, а не человека.       Он перевернулся на другую сторону и потёр глаза, глядя на календарь на прикроватной тумбочке.

      21 июля 1997 года.

      По коже побежали мурашки, когда он осознал, сколько времени прошло.       Три недели с тех пор, как мать объяснила ему задание. То, с которым он не справлялся...       — НЕТ!       Драко резко сел, услышав новый виток воплей. Они доносились не снаружи, не со стороны конюшен, а снизу, от главного холла.       И они принадлежали человеку.       Он выскочил из постели, потом поспешил к коридору, стараясь ступать тише по мере приближения к лестнице. Когда он добрался до первого этажа, он осторожно выглянул, только чтобы мельком увидеть происходящее.       Его глаза расширились от ужаса.       Толпа фигур в чёрных мантиях формировала круг на мраморном полу в прихожей. Они смеялись за своими масками, пока его дядя накладывал заклятие Круциатус. Один за другим вспыхивали вспышки яркого красного света, ударяя по чему-то, напоминающему кровавые лохмотья, что, должно быть, было Бёрбидж. Он узнал её крики.       Она корчилась в агонии, как червь, посыпанный солью. Волосы разметались по её влажному лицу, конечности выгибались болезненно, неестественно. Рот пенился, как при судорогах. Он никогда не видел ничего столь жестокого.       Драко прикрыл рот рукой, изо всех сил пытаясь не отгрызть кусок собственной плоти. Проглотив комок, он продолжал слушать, как Бёрбидж умоляет о пощаде. О том, чтобы кто-то её спас.       Но никто не спас её. Никто даже не попытался.       Все просто смеялись.

***

      Поместье оставалось живым до самой ночи, разбуженное часами пыток над Грязнокровкой, которые растянулись на весь день. И всё это время Драко оставался заперт в своей комнате. Он положил голову на колени, плотно прижимая их груди. Чары Оглохни были наложены на каждую щель в двери, чтобы заглушить шум. Он не гордился тем, что прятался.       Ближе к трём часам ночи он отпёр дверь и попытался навестить её. Как всегда, он сначала пошёл в кабинет отца, захватив бутылку эльфийского хереса и эссенцию диктани.       Стены уже начали шататься, когда Драко спускался по лестнице, но тут он потерял равновесие, падая вперёд и ударяясь головой о массивные металлические петли двери.       Бёрбидж, похоже, не заметила его присутствия. Из подземелья не доносилось ни звука.       Драко приподнялся на четвереньки, заставляя свои вялые губы двигаться. Ему было так трудно складывать слова в предложения.       — Я принёс... принёс кое-что для тебя. Просто... отойди назад, и я с помощью заклинания пройду через дверь, подожди... подожди секунду.       Она не ответила.       Его тревога росла, отрезвляя его, словно обрушившейся на спину ливень.       — Скажи мне, что ты ещё там, — быстро потребовал он. — Издай какой-нибудь звук. Скажи что-нибудь. Что угодно.       Ничего.       — Этого недостаточно, чтобы убить тебя, давай, — сказал Драко, его голос становился всё более отчаянным с нарастающим молчанием. — Ты сильнее этого. Ты пережила худшее. Скажи что-нибудь... Пожалуйста.       Тогда он услышал еле уловимый смех. Такой слабый, что ему пришлось наклониться поближе, чтобы убедиться, что это не его воображение. Её голос был едва различимым шёпотом.       — Я не смогла... узнать... тебя среди Пожирателей... все в масках... Но они все звучали старше. В следующий раз, подскажи мне. Подай какой-нибудь знак. Жест.       На губах Драко расползлась самая невероятная улыбка.       — Почему тебе важно, кто я, Бёрбидж?       Пауза, полная изумления. Её голос стал увереннее.       — Ха... Надеюсь, ты не начал использовать моё имя из жалости... Надеюсь, однажды я тоже узнаю твоё.       Драко упрямо покачал головой.       — Обещаю, этого никогда не случится.       — Тогда хотя бы объясни, что случится, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть узнает, что ты не выполнил его приказ... Что произойдёт, когда другие узнают правду о наших весьма приятных, но бесполезных разговорах? Объясни, что они с тобой сделают.       — Уверен, ты знаешь ответ, — ответил Драко.       — У меня есть предположение.       Они сидели в тишине долгое время, не говоря ни слова. И лишь зловещие скрипы шагов над их головами нарушали эту тишину.       Внезапный шорох привлёк внимание Драко, и он взглянул вниз.       Бёрбидж протянула руку сковзь щель в двери, её рука дрожала даже при таком малом усилии. Её пальцы, покрытые кровью, держали порванный кусок ткани.       Драко протянул руку, чтобы взять его, вглядываясь в темноту, пока его зрачки не привыкли к свету. Он с трудом разобрал, что это был грязный платок.              Он начал искать палочку, чтобы наложить заклинание Люмос, но понял, что забыл её наверху. Забыл дать ей воды.       Он прищурился. Виднелись лишь тени.       — Что это? — спросил он, уже зная ответ.       Бёрбидж выдохнула медленно.       — Ты слишком молод, чтобы нести на себе бремя взрослого человека. Слишком молод, чтобы принимать такие тяжёлые решения. Ничего из этого не было нужно и не было справедливо, и всё всегда должно было закончиться так. Что бы ни принесёт завтрашний день, я благодарна, что мы встретились, Маленький Пожиратель Смерти.       Она забрала свою окровавленную руку.       — И я прощаю тебя.