Дракон Синий, дракон Черный

Ранним утром, когда бледные солнечные лучи неуверенно и словно бы обреченно пробивали себе путь сквозь плотный слой косматых туч, в самом начале Хлебной улицы раздался топот множества копыт, заглушавший скрип колес королевской кареты и звяканье конской сбруи. Десяток всадников — трое спереди, трое позади, и по двое с боков — сопровождали карету с трехглавым драконом на дверцах. Время от времени сверху капали редкие капельки собиравшегося дождя, но так и не обращались в полноценный ливень, будто небеса устраивали себе последнюю репетицию перед предстоящим спектаклем. Крупные капли дождя, тяжело ударяясь об мостовую, так и оставались там темным пятнышком на светлом камне. Предусмотрительные горожане еще с утра спешили закрыть ставни и собрать развешанное на веревках белье, и, казалось бы, негоже обитателям Красного замка прогуливаться по городу, рискуя попасть в непогоду. Однако темная карета с развевавшимися на ее крыше знаменами уверенно продолжала катить вниз по улице. Миновав пересечение с улицей Сестер и Дом Гильдии алхимиков, они достигли Сапожной площади, расположенной к юго-востоку от Божьих ворот. В эту квадратную рыночную площадь, с четырех сторон окруженную трехэтажными каменными домами, помимо Сапожной, вливались также Мучная улица и еще множество мелких улочек. В то время как площадь Висеньи с расположенной на ней Септой Покаяния была местом отдыха и паломничества прихожан, Сапожная площадь стала центром местной торговли. Посередине рыночной площади были установлены деревянные прилавки с навесами, кроме того, многие дома по периметру соединялись аркообразными кровлями, образующими крытую галерею. В этих своеобразных проходах купцы, менялы и ремесленники также устанавливали свои прилавки. Было на этой площади еще два здания, привлекавших внимание — небольшая городская ратуша и куда более впечатляющий Дом Призрения Лейны, представлявший собой совмещение ксенодохия и городского госпиталя. Здание, построенное из красного камня с черепичной кровлей, состояло из трех корпусов: Западная башня вмещала в себя опочивальни, где останавливались нищенствующие путешественники и бедняки, не имевшие денег на ночлег, Восточный корпус, представлявший собой госпиталь, и Черновой блок, где располагались кухня, амбары, мастерская, конюшня и небольшая оружейная. Еще несколько лет назад на месте этого здания располагался обычный, ничем не примечательный дом, пока королева Лейна не вознамерилась создать нечто, способное увековечить на века ее имя. Именно ее и ничье иное. Идея построить Дом Призрения пришла к ней не сразу. Началось все восемь лет назад с аудиенции, запрошенной верховным септоном, во время которой он пространно и крайне нудно объяснял, что Септа Покаяния не справляется с потоком больных, увеличившихся с эпидемией кашельной хвори, привезенной кем-то из моряков и распространившейся в Королевской Гавани с началом осени. Септон брюзжал, что улицы города заполонили нищие и бездомные, распространяющие болезнь еще больше, а недостаток рабочих рук, как и коек, с каждым днем ощущался острее, и отчаянно молил о помощи. Лейна, в то время только лишившаяся регентства по милости Эйгона и готовая лезть на стену от бессильной злости и скуки, тут же взялась за эту проблему, чтобы вытеснить из головы мысли о предательстве родного сына. Было решено обустроить один из домов на Сапожной площади под временный госпиталь и перевести часть больных туда. Понемногу эпидемия сошла на нет, унеся в обитель Неведомого несколько сотен жизней, но посеянные в голове Сияющей Королевы ростки идеи успели пустить корни. В портовую столицу каждый день причаливают десятки кораблей, можно ли уследить за всеми гостями столицы? И можно ли со всей уверенностью отвечать, что новая зараза не нагрянет, а эпидемия не повторится? Король Эйгон тогда вовсю вел подготовки для своего грандиозного путешествия по Вестеросу, которое обещало растянуться на несколько месяцев, и в его отсутствие кому-то было необходимо управлять из Красного замка Семью Королевствами. Его мать, слишком хорошо знавшая своего сына, готова была поспорить на свои волосы, что этим «кем-то» будет не она. Эйгон вновь прилюдно унизит ее, оставив какого-то Отто Хайтауэра заместо себя. Подобного ее гордость, уже один раз втоптанная в грязь, не перенесла бы. И вдовствующая королева пошла на опережение. Затея с госпиталем показалась ей весьма недурственной, и на следующем же собрании Малого совета она подняла этот вопрос. Некоторые члены Малого совета, более не видевшие причин лебезить перед ней (наивные глупцы!) и из кожи вон лезшие, чтобы отличиться перед королем, избрали наилучшей тактикой сдержанную оппозицию бывшему регенту. Потому ее предложение построить ксенодохий, наподобие валирийских, было встречено уймой трепотливых возражений. На лице Эйгона был написан такой откровенный скепсис и понимание, что именно кроется за этой неожиданной прихотью, что она почти уверовала в отказ. Однако новоиспеченному пятнадцатилетнему монарху хватило ума согласиться, решив, очевидно, что пока голова женщины забита одной известной глупостью, на другие, неизвестные, у нее времени не хватит, а значит, в его отсутствие плести интриги она уж точно не станет. Сияющая Королева же скромно желала дождаться, когда Малый совет сам приползет к ней с мольбой вновь его возглавить. Строительство Дома Призрения, как нарекла его Лейна, началось уже через два месяца. Но неожиданно для самой себя вдовствующая королева искренне загорелась этим процессом. Ею были забракованы десятки чертежей будущего ксенодохия, прежде чем был, наконец, найден идеальный, по ее мнению, вариант. Эйгон успел вернуться и начать претворять в жизнь свои реформы, которые Лейна сперва не воспринимала всерьез, считая их ребячеством, а строительство приюта завершилось лишь через два года, да и то только благодаря ее неусыпному контролю. Постепенно была организована работа, Звёздная септа предоставила несколько септ и одного септона для управления ксенодохием, из Цитадели был призван мейстер с несколькими серебряными звеньями и нанято несколько слуг для ведения хозяйства. Все прибывавшие в город путники еще в порту опрашивались на жалобы и болезни, и, при наличии оных, направлялись в обязательном порядке в Дом Призрения. Сперва Дом Призрения должен был быть приютом для нищенствующих и больных путешественников, где им предоставляли кров, теплую постель и еду, однако постепенно его обязанности разрослись. Нередко туда наведывались жители города или бездомные, вдовы или сироты — двери Дома Призрения были открыты для всех. Разумеется, такое удовольствие требовало больших затрат, казна не могла полностью обеспечивать содержание ксенодохия. Тогда-то Лейна, придя к взаимному пониманию с верховным септоном, с его поддержкой развернула пропаганду милосердия и помощи ближним. Лордам, леди, зажиточным прихожанам ясно было дано понять, что прощение их бессмертных душ напрямую зависит от милостыни, которую они готовы пожертвовать. Верховный септон не забывал упоминать об этом во время утренних проповедей, вспоминая Ее величество вдовствующую королеву, которая подает пример им всем. Люди принялись охотно делать пожертвования, но лишь малая часть их руководствовалась искренним человеколюбием. Кто-то желал продемонстрировать свою верность королеве (имена самых ярых благодетелей записывались в списки), кто-то не желая отставать от соседей, а кто-то столь сильно опасался божьего гнева, что спешил выкупить себе прощение и смыть грехи. Незаметно обычный протест королевы превратился в ее детище, ставшее ей отдушиной в череде невеселых будней и дав силы вновь ощутить свою значимость. Сияющая Королева вскоре вновь засияла, начав принимать все более активное участие на собраниях Малого совета и развернув обширную деятельность в помощь своему сыну-королю, и мало-помалу сумела если не пробиться под его ледяную броню, то, по меньшей мере, доказать свою полезность и незаменимость, как королевы-матери. Ей удалось убедить его в своей готовности поддерживать его на нелегком монаршем пути. А раз в месяц она продолжала лично посещать Дом Призрения, который люди назвали ее именем, и проверять его состояние и нужды. Это утро было одним из тех дней, когда в ксенодохии царили хаос и волнение перед приездом королевы Лейны Веларион. Два раза в год, ближе к началу зимы и в самом ее разгаре королева-мать устраивала для нуждающихся и больных трапезу в Доме Призрения и лично присутствовала при раздаче еды. На площади, несмотря на ранний час, собралось множество людей. Два ряда золотых плащей оттесняли зевак в стороны, цепко оглядывая люд и их выражения лиц. Несколько леди, также принявших участие в благотворительном обеде, плотнее запахивались в плащи. Стоявшие в ряд перед каменным портиком с двумя беломраморными колоннами по бокам мейстер Кервин, септон Пейт и две септы время от времени бросали умоляющие взгляды на затянутое тучами небо и нетерпеливые — на дорогу. Когда со стороны Хлебной улицы раздался топот копыт, все четверо облегченно вздохнули. Наконец, на другом конце площади показались всадники, а следом и сама карета. Проехав полукругом, они остановились прямо перед входом. Один из рыцарей, судя по белому плащу — королевский гвардеец, спешился и, открыв дверцу, протянул руку. Из глубины кареты показалась обтянутая в черную бархатную перчатку рука, и следом из нее грациозно вышла Сияющая Королева в тяжелом плаще с накинутым на голову капюшоном. Мейстер и септон с септами тут же низко поклонились. С обеих сторон площади начали раздаваться восторженные приветствия. — Да здравствует королева Лейна! — Пусть Матерь благословит вас! Лейна, лишь мельком глянув в сторону толпы, подошла к септону и мейстеру. И тут крики толпы на мгновение сменились растерянным молчанием, вызвавшим тонкую улыбку вдовствующей королевы. Из кареты показалась еще одна невысокая фигура, в которой горожане не сразу признали свою новую королеву. Неловкая заминка была прервана каким-то сообразительным малым: — Да здравствует Ее величество королева Элейна! Нестройный гул вторил ему, а Элейна, впервые оказавшаяся вне стен замка, в окружении той прослойки собственных подданных, что не имели возможности носить дорогие платья и украшения, и зачастую ходили в заплатах, неловко улыбнулась в ответ и направилась следом за Лейной. — Ваша милость, моя королева, добро пожаловать, — обратился к ним обеим Кервин. — Для нас нет большей радости, чем видеть вас в добром здравии. Молодой и энергичный мейстер был назначен Лейной для руководства Домом Призрения с самого его открытия и до сих пор ни разу не дал повода пожалеть о сделанном выборе. Умный и бережливый, он прекрасно руководил финансами ксенодохия, регулярно отписывался ей о важных новостях и содержал приют в идеальном порядке. — Мейстер Кервин, с нашей прошлой встречи вы, как будто, сбросили пару лишних фунтов веса? — «поприветствовала» его Лейна. — Постоянная утомленность и головные боли заставили меня задуматься о здоровье и диете. Отрадно, что мои усилия не прошли даром, — польщенно улыбнулся Кервин. — Ваша диета весьма эффективна, стоит признать. Быть может, посоветуете ее и септону Пейту? — подмигнула королева, поднимаясь по ступеням. Кервин рассмеялся, а грузный септон смущенно погладил внушительное пузо. Пропустив вперед и молодую королеву, мужчины последовали за ними. В просторном холле Дома Призрения все уже было подготовлено. На расставленных в один длинный ряд столах стояли огромные котлы с похлебкой и мясным супом, тарелки ржаного хлеба, свежих булочек и фруктов, горки глиняных мисок, кубки и ковши ожидали своего часа. На отдельном столе, за которым стоял мясник, стояли баранчики с мясом. Передав плащ служанке, Лейна оглянулась на Элейну, которая вполголоса беседовала с септой Аделиной. Лицо — непроницаемая маска, вот только бегающие глаза выдавали девушку с головой. Элейна чувствовала себя неуютно и скованно, как гостья на чужом празднике, куда была приглашена впервые. Лейна довольно улыбнулась: сегодня юная королева Элейна получит крайне неприятный для ее самолюбия урок. — Все готово, Кервин? — обратилась она к мейстеру, который воодушевленно заверил ее, что все подготовлено и можно открывать ворота. Лейна, поймав взгляд невестки, едва заметным кивком подозвала ее к себе. — Дорогая, следуй за мной. Вымучив из себя улыбку, Элейна последовала за ней. На другой стороне зала, противоположной входу, в глубоком алькове располагалась мягкая кушетка с низким столиком перед ней и тяжелыми портьерами по бокам. Это место предназначалось королевам. Чуть поодаль были места для остальных леди. Когда ворота открылись и длинная очередь чинно повалила внутрь, первое, что они видели, была Сияющая Королева, которая, сияя приветливой и в то же время величавой улыбкой, за которой скрывалось глубочайшее отвращение к нищете, встречала наряженных в заплаты бедняков со своего места. Служанки накладывали еду в миски и передавали их благодарным бедолагам. Некоторое время они молча наблюдали за вереницей лиц. Лейна расправила складки платья и покосилась на невестку. Элейна с интересом наблюдала за тем, как стражники открывают ворота, как суетятся привратники. Идеальное спокойствие, вот только пальцы, все никак не перестававшие дергать нитку в кружеве платья, да легкое постукивание ботинком по полу выдавали нервозность. — Нравится? Элейна отвлеклась от созерцания бедности и нужды. — Это весьма поучительное зрелище, Ваша милость, — после короткой паузы уклончиво промолвила она. — И чему же оно учит тебя? — Тому, что следует быть благодарным за все, что есть у нас, но не даровано другим. — Хороший ответ, но неверный. Видишь всех этих людей? — шепнула Лейна. — Сегодня они и их дети наедятся досыта, а после будут возносить мне молитвы. Но это лишь капля в море. Когда их дети заболеют, когда нищие и обездоленные будут нуждаться в помощи, куда принесут их ноги? Сюда. И они снова будут возносить мне молитвы. Элейна удивленно повернулась к ней, приподняв брови. — Все ради молитв? Последнее слово было произнесено таким тоном, что подозревать Элейну в излишней набожности не приходилось. — Ради молитв мне. — Лейна пристально поглядела на нее. — Ты теперь новая королева, Элейна. Думаешь, я не понимаю, что творится в твоей хорошенькой головке? Ты жаждешь признания и власти. Ты желаешь затмить меня, но когда в следующий раз ты задумаешь плести интриги и заключать союзы против меня, вспомни вот это, — она плавно махнула рукой в сторону толпы. — Мне потребовались годы, чтобы стать той, кого именуют Сияющей Королевой. Я — многолетний железноствол, а ты всего лишь тоненькая осина, чьи корни так же слабы, как и ее древесина. Не пытайся со мной соревноваться, дитя, ибо в этой игре ты проиграешь. Замешательство, смятение и намек на страх промелькнули на лице Элейны за пару секунд, после сменившись враждебностью и нешуточной борьбой. Лейна хмыкнула. Неужели эта соплячка думала, что она не заметит ее неумелые попытки интриговать с придворными, создавая себе сторонников, ее детские потуги играть в Игру Престолов? Ее наивность могла бы быть даже умилительной, не будь она столь раздражающей. — Я учту ваши слова, моя королева, — девчонка, стоило отдать должное, умела быстро натягивать сорванные маски. И знала, где пролегает граница между уместным притворством и дешевым комедиантством. Они вновь повернулись к столам, не зная, что для стороннего наблюдателя обе женщины казались почти неправдоподобно похожими. Не ликом, а надменностью взглядов, холодом улыбок и тем, что не видно невооруженному глазу, но что чует душа — силой духа. Следующие пару часов они наблюдали за нескончаемой очередью и слушали благодарности и благословения. Лишь к полудню Дом Призрения понемногу опустел. Лейна, у которой порядком затекла спина, поблагодарив мейстера Кервина и септона Пейта за труды, с облегчением села в карету, предвкушая горячую ванну, в которой отмоет осевшую на кожу пыль и запах человеческих страданий. Следом за ней, опираясь на руку сира Аррика, уселась Элейна. Дождь так и не пролился, вопреки опасениям. Когда в полном молчании карета тронулась с места, Сияющая Королева утомленно прикрыла глаза, не намереваясь заводить светскую беседу. Мерное покачивание и легкая тряска навевали сонливость и удовлетворение от проделанной работы. Элейна получила хороший урок, и если Боги одарили ее хоть капелькой ума, она впредь не будет лезть на рожон. А если нет… в арсенале Лейны есть более доходчивые, правда, куда менее миролюбивые способы внушения. — Ваша милость, могу я задать вам вопрос? О, Боги! Этой вертихвостке еще хватало наглости открывать рот! Лейна с демонстративным вздохом приоткрыла глаза. Девчонка смотрела на нее задумчиво, слегка сдвинув брови. Убедившись, что добилась внимания, она спросила: — Вы ведь не просто так меня сюда привели. Это была демонстрация, не так ли? Показать, кто вы и кто я. — Элейна хмуро улыбнулась. — Но мне любопытно иное, признаюсь. Зачем вы делаете это вот уже много лет? Вся эта благотворительность, — она махнула рукой, — у всего этого ведь есть иная цель, кроме человеколюбия? Вопрос заставил Лейну приподнять брови. Уж точно не подобного интереса она ожидала. Ей казалось, что девица еще несколько дней будет упиваться собственной обидой и злобой, параллельно продумывая способы — один глупее другого — как спихнуть свекровь с ее пьедестала. Но вот попытка понять ее, Лейну, удивила, чего скрывать. Прежде чем ответить, она коснулась тонкими пальцами подбородка, обдумывая степень откровенности, которую заслуживает дочь Рейниры. — Как ты считаешь, что именно я делаю? — Помогаете людям? — неуверенно, словно подобное предположение само по себе казалось ей неправдоподобным, отозвалась Элейна. — Я даю людям то, чего они хотят. Беднякам — иллюзию, богачам — повод для самолюбования. Ты внимательно смотрела сегодня? Тогда ответь, делаем ли мы что-то для искоренения нищеты? Нет. Бедняки думают, что богатые спасают их от голода и болезней, богачи видят в бедняках несчастных, призванных для спасения их бессмертных душ. Ими двигает не любовь к ближнему, а желание очиститься от своих грехов, а убогие и немощные для них лишь инструмент для этой цели, средство для «самоочищения». Почему они так думают? Потому что мы им это внушили. Что же нищие и обездоленные, больные и страждущие? Они настолько привыкли к жестокости этого мира, к равнодушию и беспощадности Богов, что даже черствый хлеб для них благодать. Чернь все равно, что собака на привязи, привыкшая к мысли, что хозяин обязательно придет и бросит ей обглоданную кость. Возможно, собака может укусить хозяина и даже сбежать, но нутром она чует, что тогда останется без еды. И потому продолжает жить со своей цепью ради стабильности. Также и чернь. Привыкнув смотреть на руки хозяев, она никогда не решится укусить протянутую ему руку. И это уже гарантирует стабильность для нас. — Теперь я понимаю, — протянула Элейна. — Надежда и благодарность — вот главный ошейник. Но ведь в Королевской Гавани не так много по-настоящему нищих? — Это верно, — подтвердила Лейна. — Реформы моего сына принесли свои плоды, и жизнь людей стала намного лучше, но истребить нищету даже ему не под силу. Нищета неискоренима, как и человеческие пороки. К тому же не забывай, что люди редко бывают полностью довольны своим положением, и то, что прежде им казалось высшей благодатью, спустя время становится обыденностью. Вечный голод человеческой натуры, неутолимый голод начинает требовать большего. Думаешь, все пришедшие сегодня люди были нищими? Вовсе нет. Часть из них не в столь плачевном положении, чтобы нуждаться в подачках. Но разве можно отказать себе в удовольствии поесть с королевского стола задаром? Рассказывая, вдовствующая королева с удивлением обнаружила, что ей приятно объяснять все эти черствые тонкости собеседнице. Ее собственные горячо любимые дочери никогда не интересовались мотивами ее поступков, ограничиваясь лишь поверхностным признанием заслуг. Вероятно, причина заключалась в том, что они никогда не желали превзойти собственную мать, а ведь именно для этого и нужно было сперва ее понять. Элейна задумчиво прикусила губу, решаясь на следующий вопрос, и Лейне стало даже любопытно, что именно она спросит. Все-таки девчонка была занятной. — Но ведь это не единственная причина, не так ли? — проговорила девушка, и Лейне почудились лукавые нотки в ее голосе. — Бедняки получают иллюзии и надежду, богачи — самоочищение, а что достается вам? — Продолжай. — У вас иной голод: вы жаждете поклонения. Вы так отчаянно желаете сиять в народном и дворцовом обожании, в любви окружающих, что готовы благодетельствовать нуждающимся, питаясь их любовью и благодарностью, восхищением и порой фанатичным преклонением перед вами. И вы не выносите конкуренцию, потому в свое время вы сделали все, чтобы стереть лик Отрады Королевства из сердец, заменив его своим. Вот же дрянь! Стоило лишь ненадолго расслабиться, как сучка показала зубки. Лейна хищно улыбнулась, склонив голову набок. — Это упрек? — Ни в коем случае! — Элейна театрально приложила руку к груди. — Это признание вашего мастерства. Ведь вы сумели оттолкнуть мою мать в тень, заняв ее место, хотя, подозреваю, это было непросто. Особенно сложно было вытеснить любовь к дочери из сердца короля Визериса? Оставалось только догадываться, откуда девчонка понабралась подобного. Хотя в Красном замке было немало охотников до ностальгических воспоминаний давно минувших дней. Тот же мошенник Ланнистер хотя бы. Лейна оценивающе поглядела на Элейну. А ведь наглости ей было не занимать. — Меня восхищает твоя дерзость, дорогая. Такого мне еще никто не смел говорить. Я отвечу тебе откровенностью на откровенность. Каждая женщина, выходя замуж, рассчитывает на что-то. В зависимости от степени ее поэтичности и романтизма, это могут быть мечты о сказочной любви или вполне приземленное желание быть значимой и ценной. И твой дядя был неплохим мужем, признаюсь. Вот только твоя мать так и оставалась капризным, избалованным ребенком, не желавшим понимать, что в сердце ее отца может быть место кому-то, кроме нее и ее матери. Каждое мое действие оценивалось превратно, в каждом слове выискивался злой умысел. Быть может, будь на моем месте кто-то вроде Алисенты Хайтауэр, то он попытался бы наладить отношения с падчерицей. Но во мне текла кровь Веларионов и Таргариенов, густая и бурлящая. И однажды наступил день, когда я приняла правила ее игры. Я сыграла с Рейнирой и выиграла. Правда с капелькой лжи и целым морем недосказанности. Лейна не стала вдаваться в подробности о том, что опасения Рейниры не были совершенно беспочвенными. Да, поначалу свой брак с королем всея Вестероса юная Лейна Веларион восприняла как неизбежную данность, как долг и честь для своего дома и себя лично. Честолюбивая с детства, она и не думала отказываться от столь великолепной партии. Но со временем ее аппетиты и ее азарт росли, принимая новые формы. Отрада Королевства, любимица двора, всего населения столицы и собственного отца была почти ее ровесницей. Стоило ли удивляться зародившемуся в душе Лейны духу соперничества? Она — королева, она — мать будущего короля. Она — наездница могучей Вхагар. Ей ли оставаться в тени какой-то высокомерной пигалицы, единственным достижением которой было рождение из утробы королевы! — А моя мать проиграла, — зачем-то констатировала Элейна. — В чем же была ее ошибка? — Она все принимала, как должное, — пожала плечами королева-мать, — не понимая, что завоеванную крепость нужно еще удержать, и что даже самый крепкий корабль может потонуть в буре. Элейна согласно кивнула, уставившись в окошко. Впервые Лейну посетила абсурднейшая мысль, что она слишком рано поставила крест на Элейне Таргариен. Девица была хитра и лицемерна, но… что если ее еще можно перевоспитать и сделать союзницей? Она была глиной, пусть и не очень мягкой. Но и ей можно придать нужную форму при должном терпении и старании. Если не можешь победить врага, преврати его в друга. А победить Элейну, пока Эйгон витал в облаках своих непонятных чувств, было не только проблематично, но и неблагоразумно. Лейна открыла было рот, но тут взгляд ее зацепился за руку девушки… поглаживающую плоский живот. Лейна шумно выдохнула. — Ты беременна?! Элейна крупно вздрогнула и растерянно обернулась, тут же убирая ладонь с живота. — Я… я еще не уверена, — замялась девушка. — Но у меня не было лунной крови, и я непривычно себя чувствую… — Мейстер Орвиль тебя осматривал? — нетерпеливо перебила Элейна. — Нет. Я хотела убедиться самой, а после… — Идиотка! — прошипела Лейна, подавшись вперед. — Ты не какая-то прачка или фрейлина, ты королева Семи Королевств! Если есть малейшая вероятность, что ты носишь под сердцем будущего наследника престола, ты должна в первую очередь сообщать об этом мейстеру! И беречь себя, а не трястись в карете по улицам города! — Но это вы меня взяли с… — Потому что ты скрыла свои подозрения, дуреха! Как только вернемся в замок, Орвиль в первую очередь обследует тебя, — видя, что девушка собирается возразить, Лейна жестко добавила: — И это не обсуждается.

***

Орвиль подтвердил подозрения: Элейна была в положении. Однако вместо того, чтобы прыгать от радости, как и положено любой добропорядочной восемнадцатилетней девице, понесшей от короля, она выглядела скорее растерянной. И в довершение всего попросила Лейну не сообщать пока никому счастливую новость. Разумеется, Эйгону она расскажет сама. Свою просьбу Элейна объяснила неким дурным сном, который ей привиделся накануне. Седовласый Орвиль, проглотив всю эту чепуху и даже не подавившись, снисходительно проскрежетал, что беременность делает женщин излишне сентиментальными и чувствительными. Лейна с трудом удержалась от язвительного замечания об умственных способностях старика и самой Элейны, не придумавшей лучшего обоснования столь нелепой просьбе. В отличие от пожилого мейстера, вдовствующая королева не верила ни единому слову, слетавшему с этого язычка, однако притворилась, будто ничего смущающего в поведении молодой королевы не замечает. Пока. Как Эйгон встретил новость о будущем отцовстве, Лейне оставалось только догадываться, однако на утреннем заседании Малого совета король выглядел непривычно рассеянно, то и дело улыбаясь своим мыслям, да и глаза его впервые за долгое время неподдельно сияли. Эйгон был счастлив, и даже легкое недомогание, преследовавшее его уже два дня, не могло испортить его настроения. Как бы ни была сильна её неприязнь к Элейне, вдовствующая королева не могла не почувствовать признательность к той, что сделала ее сына таким счастливым. Но о доверии к дочери Чёрных принца и принцессы и речи не шло. Направляясь в сторону своих покоев, Лейна размышляла над тем, что стоит распорядиться о более тщательном наблюдении за девчонкой. Хотя куда уж тщательнее! Ни один ее шаг не оставался без внимания Лариса, ни один человек, с которым она обменивалась хотя бы парой слов, не ускользал от его глаз и ушей. Даже служанки, приставленные к королеве, были ее шпионами. Была еще одна девица по имени Дженни, что служила Элейне еще в девичестве. Ларис утверждал, что провел с ней «воспитательную» беседу и доходчиво объяснил, кому она должна на самом деле служить. И все же поведение девушки была подозрительным. Она опасалась чего-то. Или кого-то? А что если это связано с… Рейной? Не так давно ее несчастная дочь разродилась уродливым, больным ребенком, умершим через сутки. Быть может, Элейна опасается дурного сглаза или повторения судьбы Рейны? Лейна задумчиво подошла к выходу на балкон на втором этаже, соединявшему северное и южное крылья Великого Чертога. Снизу справа тянулась крытая галерея, откуда до нее неожиданно донесся знакомый голос, заставивший королеву резко замереть на месте. — Чем ты занимался, пока меня не было? Ты двигаешься, как Алан Тарли на прошлогоднем турнире, когда он возомнил, что все еще может дать фору молодым рыцарям, а в итоге махал мечом, как пьяная курица. В голосе Бейлона отчетливо звучал смех. — Это не я разучился фехтовать, это ты научился драться грязно, — беззлобно огрызнулся Эймонд. Лейна неслышно придвинулась ближе, укрытая тенью колонны и выглянула вниз. Ее сын, по всем признакам, только что опрокинутый на спину, кривя губы, отряхивался от пыли. Бейлон расслабленно крутил в руке меч, насмешливо поглядывая на приятеля сверху вниз. А чуть в стороне, скрестив руки на груди, подпирал плечом стену Люцерис. — Что поделаешь, — осклабился Бейлон, — на войне нет места благородству. Там действует лишь один закон: либо убьешь ты, либо убьют тебя. И враги не станут проявлять благородства, так что бейся всеми доступными методами. Если надо, бей по члену. Если руки отвалились… — Укуси за член, — смеясь, закончил Люцерис. — Вот видишь, малой схватывает на лету. В отличие от тебя, бестолочь. Долго ты будешь отсиживать зад? — Нет, Люк, ты видишь то же, что и я? — Эймонд лениво, будто делая королевское одолжение, поднялся на ноги. — Пару месяцев поиграл в воина, и теперь строит из себя самого Завоевателя. — Однажды ты сможешь тоже поиграть в войну, если пожелаешь. Бейлон аккуратно прислонил меч к стене и, взяв кувшин из рук маленького пажа, отпил прямо из горла. — Я хотел, — отозвался Эймонд, пряча меч в ножны. — Но вместо меня в Мир послали бабушку Рейнис. — И слава Богам, иначе на ее месте мог быть ты, — серьезно ответил Бейлон. — Ты бы по мне скорбел? — ухмыльнулся Эймонд, оперевшись локтем на его плечо. — Признавайся, друг мой, ты всегда ко мне неровно дышал. Ты был бы разбит и потерян, случись мне поймать стрелу? — Я бы занял твои покои, — фыркнув, Бейлон сбросил его руку. — А потом напился бы за упокой твоей грешной души в компании лучших блудниц с Шелковой улицы. Эймонд щелкнул пальцами с видом человека, только что вспомнившего о государственном деле чрезвычайной важности. — Кстати об этом! С тех пор, как ты вернулся, мы там ни разу не были. Ашая спрашивала про тебя. Предлагаю проведать сегодня эту лиссенийскую девку. Вспомним замечательные деньки, когда мы трахали ее одновременно и поочередно? Люк! — воодушевившись открывшимися перед ним фантазиями будущего и картинами прошлых утех, повернулся к кузену Эймонд. — Ты с нами! Я не желаю слышать ничего против! Пришло время лишить нашего смазливого мальчика девственности. — Я не… — возмущенный ответ Велариона потонул в гоготании двух друзей, приходившихся ему родней. — Идиоты, — буркнул он под нос. Эймонд, оставив в покое Бейлона, теперь вовсю издевался над Люком, задавая ему похабные вопросы, от которых уши Велариона краснели, а шея покрывалась густой краской. В этот самый миг Бейлон, резко вскинув голову, посмотрел прямо в глаза Лейне. Не оставалось сомнений, что все это время он знал о ее присутствии. Этот пристальный взгляд послал по коже Сияющей Королевы сотни мурашек. Застигнутая врасплох, она уже не могла уйти — слишком позорно бы это выглядело. Потому Лейна лишь выше вздернула подбородок и с вызовом продолжила сверлить его взглядом. Бейлон усмехнулся, словно она ответила на некий не заданный вопрос, и легким кивком поприветствовал ее. Кивком, даже не поклоном! В груди моментально вспыхнул гнев, а соблазн скормить его Вхагар стал как никогда силен. Нахальный мальчишка! Как он смеет так на нее смотреть?! Как смеет так многозначительно кивать ей? А почему бы и нет? Ты ожидала чего-то иного, после всего, что позволяла ему с собой делать? Вот именно: она позволяла. Потому что ей это нравилось. Однако их социальное положение осталось неизменно: она по-прежнему была королевой, а он — лишь букашкой под ее подошвой. Букашкой, которую она могла раздавить, не моргнув глазом. Лейна не стала отвечать мальчишке даже сдержанным кивком и показательно неторопливо продолжила путь. Она обязательно разберется с ним позже, сейчас же ее ожидали в покоях самые преданные ей люди. Из кабинета доносился хриплый голос отца, толковавшего о своей излюбленной теме, делающей его счастливым: флот и море. Стоило Лейне переступить порог, как присутствующие мгновенно поднялись на ноги. Все, кроме Корлиса. — Ваша милость, — поприветствовали ее Ларис и Лейнор. Обойдя кресло отца, она уселась на софу и жестом велела брату и мастеру над шептунами последовать ее примеру. — Отец, мне показалось, или ты снова утомляешь лорда Лариса разговорами о своих кораблях? — шутливо изогнула она бровь. — О чем еще говорить мастеру над кораблями, как не о кораблях? — развел руки Корлис, изрядно сдавший после смерти жены, но изо всех сил изображавший из себя бравого адмирала королевского флота. — Боюсь представить разговор мейстеров с серебряными звеньями в цепях, — фыркнул Лейнор. Брат обладал порой весьма полезным, а временами до скрежета зубов раздражающим талантом любой, даже самый серьезный разговор переводить в шутливое русло. Вот и сейчас мысли окружающих понеслись в направлении прямо противоположному тому, которого ждала Лейна от советников. — Мне доводилось однажды стать свидетелем подобной беседы, — с мечтательной улыбкой погрузился в воспоминания Ларис, обеими руками оперевшись на трость. — После этого я неделю не мог смотреть на мясо без легкой тошноты. А ведь я многое повидал в подземельях замка. — Избавьте нас от подробностей, лорд Ларис, — поморщилась Лейна. — Лучше расскажите новости с Севера. Шпионы Лариса еще прошлой луной предупреждали о том, что Джона Амбера нет в Черном замке или в какой-либо другой крепости на Стене. Вскоре Лорд-командующий Ночного Дозора прислал ворона своему сюзерену Кригану Старку с шокировавшей последнего вестью о побеге Амбера. По словам лорда Драко, они не желали раздувать инцидент, принимая во внимание, что беглецом был человек благородного происхождения. Дозорные пытались отыскать дезертира своими силами, однако, увы, их поиски успехом не увенчались. Криган Старк, после свадьбы Эйгона и Элейны задержавшийся в столице на несколько лун по просьбе королевы и своей супруги, сперва в праведном гневе собирался тут же скакать домой, но, обдумав все как следует и вняв доводам десницы и короля, согласился подождать еще немного, выслав на поиски беглеца отряд из Винтерфелла. Тем не менее, столь беспрецедентный случай создал самый настоящий резонанс как на Севере, так и в столице. — Ничего конкретного пока нет, — заговорил Стронг, — но ходят слухи, что Джон Амбер укрылся в Дредфорте. — У Болтонов? — искренне удивился Корлис. — С каких пор Болтоны участвуют в чужих распрях и прикрывают дезертиров, рискуя своей честью? — Нельзя рисковать тем, чего нет в наличии, — флегматично заметил Лейнор. — Насколько надежна эта информация? — повернулась к Ларису королева. — Мои шпионы ее пока не подтвердили, но если это окажется правдой, боюсь, Гловеры не станут сидеть сложа руки и пойдут на Дредфорт штурмом. А там подтянутся Амберы, чтобы защитить сына своего лорда… — Иными словами, начнется резня, — мрачно заключила Лейна. — Дело еще может обойтись относительно малой амберо-гловерской кровушкой, если другие дома останутся в стороне, — продолжил рассуждать Стронг. — Но вот если Амберы и Гловеры начнут собирать союзников и призывать на помощь друзей, тогда Север погрязнет в междоусобной войне. Лейна в раздумье постучала пальцами по подлокотнику. С этих северян, с их искаженными, перемудренными представлениями о преданности и братстве станется раздуть кровную вражду двух домов в настоящую баталию. — Лорду Кригану стоит вернуться, пока ситуация не вышла из-под контроля, — глядя на дочь, проронил Корлис. Лейна поджала губы. Криган Старк был ей даром не нужен. Но она не видела Бейлу больше трех лет и была неприятно удивлена, обнаружив, что наиболее непокорная из ее дочерей окончательно раскрепостилась вдали от материнского контроля. Бейла с самого детства была ее головной болью. Упрямая, своенравная, взбалмошная и вспыльчивая, она не упускала случая поступить наперекор матери и септам. Ей прививали скромность и женственность? Она переодевалась в мужские одежды и устраивала спарринги с оруженосцами. Ей предлагали присмотреться к потенциальным женихам? Она сбегала от них со своими фрейлинами. Уже тогда Лейна начала замечать в дочери полное безразличие к мужскому полу и совсем не девичий интерес к другим девушкам. Огромных усилий и многих часов разговоров стоило убедить Бейлу в неизбежности ее будущего с Криганом Старком. Лейна надеялась, что жесткий и грозный нрав северянина сумеет обуздать сумасбродную натуру, ведь с такой девушкой, как Бейла, мог справиться только властный мужчина. И поначалу казалось, что она преуспела. Письма дочери сквозили спокойствием и умиротворением, она вовсе не выглядела несчастной и покинутой среди холодных северян. И лишь по их приезде на королевскую свадьбу Лейна узнала, что брак дочери на самом деле трещал по швам. Бейла, родив мужу близнецов, перестала делить с ним брачное ложе. Между супругами, каждый из которых жил своей жизнью, дули промозглые ветра, стоило им оказаться рядом. Лейна понадеялась, что сможет выбить дурь из головы дочери, как делала это много раз прежде, оттого и настояла, чтобы винтерфелльская чета задержалась в Красном замке. Но и тут она просчиталась. Пока благочестивый Старк скучал и занимал себя тренировками да общением с лордами, Бейла коротала время в компании служанок, и плевать ей хотелось с высоты Стены на гнев и нравоучения матери. — Надо будет поднять этот вопрос на собрании Малого совета, лорд Ларис, — выпрямилась Лейна. — После того, как Его милость одобрит принятое решение, Старк немедля вернется на Север. — Не понимаю, почему это так вас всех тревожит? — Лейнор закинул в воздух виноградину и поймал ее ртом. — Проблемы Севера — это проблемы Севера. К тому же пока ничего не говорит о том, что масштаб ее столь велик. Подумаешь, пара северных домов решили погрызться друг с другом. Вон Бракены и Блэквуды веками грызутся. Невольно королева бросила взгляд на отца, чье лицо разом потемнело, а взгляд похолодел. Корлис из последних сил сдержался, чтобы не бросить в лицо сыну что-то уничижительное. Сдерживающим его от этого механизмом было лишь присутствие постороннего, а именно Стронга. В такие моменты она всегда чувствовала себя маленькой девочкой, что вечно выступает в роли миротворца в отношениях отца и брата. Лейнор был разочарованием Корлиса, и причина заключалась не только в его мужеложстве, но и в слабой политической и управленческой смекалке, а также полном равнодушии ко всему, что не касалось непосредственно его персоны. — Север — это огромная территория и большая армия, которая должна быть всегда готова выступить по первому нашему призыву, — мягко ответила Лейна. — А внутренние распри наших вассалов неизбежно скажутся в том числе и на торговле, и поставке провизии. — К тому же сравнивать северян с речниками несколько опрометчиво, — вставил Ларис. — Северяне дикий и необузданный народ, которых отличает от одичалых лишь наличие Стены между ними и более удачливые предки. Без благотворного влияния Юга они бы так и оставались дикарями. — Оставим северян в покое, — нетерпеливо перебил Лейнор, выпрямляясь. — Лучше поговорим о моем сыне. Я все еще не понимаю, почему именно Люцерис должен жениться на внучке Гровера Талли. Почему не Эймонд? — Потому что этого желает король. Это достаточно веская причина? — Лейна вскинула бровь, вперив в брата требовательный взгляд. Как бы она его не любила, ставить под сомнение решения сына она не позволит никому. — Но… почему сейчас? — Лейнор казался искренне расстроенным, но пусть ее скормят Вхагар, если она понимает причину. Лейнору предлагали породниться с одним из Великих домов, а он строил из себя капризную девицу. — Потому что нам нужны союзники. У Чёрных есть двое сыновей и не сегодня, так завтра они начнут устраивать их союзы. Мы должны опередить их, заручившись поддержкой Речных земель. И если ты считаешь, что для этого слишком рано, вспомни, как в свое время только моя расторопность не позволила Деймону объединиться с Баратеонами. — Я не желаю, чтобы мой сын был разменной монетой… О, милосердные Боги! Временами ее брат виртуозно испытывал ее терпение на прочность. Лейна подалась вперед, отбросив в сторону добродушную маску: — Я отправила одну свою дочь на Север, другую выдала за сына своего врага, чтобы привязать к себе его дракона. Я обручила своего самого младшего и самого любимого сына с дочерью этого спесивого, не умеющего даже прочитать своего имени глупца Борроса. Теперь твой черед внести свою лепту в укрепление нашей семьи, брат, — отчеканила она. Лейнор промолчал, хотя весь его вид так и кричал, что ему есть что сказать. Воспользовавшись паузой, Лейна сменила тему, намекая, что вопрос исчерпан: — Лорд Ларис, есть новости с Драконьего Камня? — Все тихо, — мотнул головой мастер над шептунами. — Либо они не проглотили наживку, либо королева Элейна ничего им не сообщала. Это была маленькая игра, придуманная Лейной: сказать Элейне, что она собирается обручить Люцериса с дочерью Джейсона Ланнистера и наблюдать. Чёрные, прознав об этом, не пожелают терять потенциального союзника и подсуетятся. Тогда им удалось бы убить сразу двух зайцев. Если бы Чёрные поспешили устроить помолвку Визериса или Бейлона с Ланнистерами, это могло бы означать одно — что Элейна шпионит для Драконьего Камня. А еще, что Чёрные что-то планируют. Но пока все было тихо и спокойно, и это сбивало с толку. Как ни странно, Эйгон согласился на эту небольшую авантюру без каких-либо уговоров, зато теперь Лейна уже предвидела его торжествующий взгляд. — А еще Ее величество сегодня принимала у себя сира Тиланда и лорда Уайлда, — обронил Ларис. Кривая усмешка коснулась губ Лейны. Похоже, девчонка желает поиграть в перетягивание каната. Ну что ж. Вместо того, чтобы внять голосу разума, она возомнила из себя великую интриганку и теперь пытается заручиться поддержкой лордов Малого совета. А Тиланд ей в этом помогает. Ну-ну. Только Элейна не знала одной маленькой, но значительной детали: лорд Уайлд никогда не осмелится наступить на хвост бывшему регенту, в свое время преподавшему ему весьма действенный урок. Но что еще важнее, Сияющая Королева обладала информацией о маленьком скелете в его шкафу, способном привести его на плаху. Кто еще? Кристон Коль предан не столько королю, сколько всей Зелёной партии. Он скорее предпочтет с позором уйти из Королевской гвардии, чем хоть в чем-то поддержать Чёрных. А пока преданность Элейны под вопросом, волноваться о нем не имеет смысла. Орвиль. За все годы, что он занимал пост великого мейстера, Орвиль ни разу не позволил втянуть себя в открытые интриги, весьма успешно лавируя среди придворных акул. Орвиль был осторожен и труслив, как кролик, потому можно было не сомневаться, что он предпочтет оставаться в стороне, по крайней мере, пока падение Сияющей Королевы не будет очевидно и необратимо. Оставались Отто Хайтауэр и Ларис Стронг. Что касалось последнего, тут Элейне нечего было ловить. Ларис был самым верным псом Лейны, и причина этого была стара как мир. Бывало, в обращенном на нее взгляде мастера над шептунами ей чудилось то, о чем, говоря начистоту, Лейна не желала знать ничего. Однако Ларису Стронгу хватало ума никогда не заговаривать и даже не намекать ей о своих возможных чувствах к ней. Причина заключалась вовсе не в страхе получить жесткий отказ и не в отсутствии дерзости. Просто Ларис был достаточно умен, чтобы понимать, что некоторые откровения влекут за собой разрушение. Порой лучше остаться в памяти женщины хорошим, незаменимым другом, нежели неудачливым поклонником. Отто Хайтауэр в глубине души не сильно жаловал вдовствующую королеву. Лейна подозревала, что мужчина давно догадывался о ее роли в смерти Визериса, но, не имея ни твердых доказательств, ни даже вялой мотивации для раскрытия правды, благоразумно помалкивал. Его родство с Веларионами прочно связало дом Хайтауэр с Синей партией, а уж для того, чтобы жить, руководствуясь здравым смыслом, а не эмоциями, Отто был достаточно практичен и недостаточно совестлив. — Пусть дитя потешится, — небрежно отмахнулась она. — Ланнистер — это все, на что она может рассчитывать в Малом совете. — Мне всегда было интересно, сестра, чем она тебе не угодила? — полюбопытствовал Лейнор, поудобнее вытягивая ноги. — Ты так презираешь ее, хотя остальные отпрыски Рейниры и Деймона такой неприязни у тебя не вызывают. В конце концов, она всего лишь дитя и не повинна в грехах своих родителей. — Иногда я задаюсь вопросом, на чьей ты стороне, — в тон ему ответила Лейна. — Я? Я — эстет, и потому я на стороне красоты, — поднял руки Лейнор. — Вы прекрасны, моя королева, но вынужден признать, что Молодая Королева так же… — На этом тебе лучше остановиться, Лейнор, пока тебе не вырвали язык, — прервал сына Корлис, поднимаясь с кресла, и обратился к дочери: — Я вынужден покинуть вас, меня ждут неотложные дела. Если Его величество одобрит, Лейнор и Люцерис уже завтра полетят в Риверран. На этом в их разговоре была поставлена жирная точка. Лейна кивнула в знак согласия. Со стороны слова отца могли бы показаться безобидной шуткой или подтруниванием, если не знать Корлиса Велариона. Пренебрежение, в очередной раз продемонстрированное им по отношению к сыну, покоробило ее, не в последнюю очередь присутствием постороннего. Лейнор, за годы выработавший невосприимчивость к отцовскому отношению, даже бровью не повел. Только даже не поднялся с места, когда Корлис покидал покои. На лице Стронга промелькнуло понимание и нечто, отдаленно напоминавшее сочувствие — только калека поймет калеку, лишь недостойный сын поймет другого забракованного сына. Выждав полагающиеся приличием несколько минут, он тоже откланялся. И лишь после этого маска слетела с лица Лейнора так быстро, словно ее смыло потоком воды. Ему не нужно было ничего говорить, сестра видела его боль насквозь. Тщательно скрываемую, постыдную боль и горечь, разъедавшую внутренности в моменты одиночества. Каково это — быть единственным сыном и наследником одного из древнейших домов, но всю жизнь оставаться недостойным позором в глазах родного отца? Каково это — быть не в состоянии самому продолжить свой род и принимать, как милость, чужих бастардов? Растить своих сводных братьев, как сыновей? Притворяться, глядя в глаза людям и видя в них затаенную усмешку и недоверие? Каково это — всю сознательную жизнь чувствовать себя ущербным и презирать свою суть? Лейнор Веларион знал об этом все.

***

Даже с большой натяжкой Сияющую Королеву нельзя было отнести к лицам верующим или богобоязненным. Она умертвила своего мужа за ужином, а Боги даже не покарали ее несварением. Оттого ли, что им понравились ее находчивость и решимость, или оттого, что их поразила слепота, а может, этим кровожадным сущностям нравилось наблюдать за человеческими жестокостью и вероломством? Так оно или нет, однако Лейна была редким гостем в королевской Септе. Но в это утро, проснувшись под шумом проливного дождя, она внезапно особенно остро ощутила свое сиротство. На Дрифтмарке часто лили дожди, и девочкой она любила забираться на колени матери, чтобы послушать очередную историю о героях Фригольда. Острая, сжимающая легкие тоска вдруг овладела ею, стоило вспомнить строгое и в то же время любящее лицо Рейнис Таргариен. Каждому знакомо чувство, когда нечто тяжелое заседает в груди. Внешний мир и люди остаются неизменными, но человек всем нутром ощущает, как что-то эфемерное, темное, неосязаемой пеленой подступает к его ногам. И кажется, что бежать некуда, ибо эта пелена повсюду. Еще вчера или даже минуту назад мир был ярким и полным красок, а после в одно мгновение оборачивается черно-белым фоном. И смутная тревога овладевает каждой частичкой тела, но от нее внезапно не оказывается сил сбежать. Подобное дурное, тревожное настроение редко накатывало на нее, оттого переносилось особенно неприятно. Сумрачное утро потворствовало такому же настроению, и, поддавшись сентиментальному порыву, Лейна направилась в Септу, чтобы помолиться за мать. То ли непогода не способствовала религиозному пылу, то ли по иной причине, но Септа пустовала. Приглушенный свет падал из окон, а пламя свечей разгоняло по углам темноту. В полной тишине Лейна опустилась на колени и зажгла свечу, думая о матери. Самым паршивым было то, что, даже придя в обитель Богов, она не сумела обратиться в Семерым. Ей казалось, что стоит ей это сделать, и в высеченных из мрамора лицах она разглядит злорадное торжество. Да и не к ним она пришла вовсе. Прикрыв глаза, королева попыталась мысленно заговорить с Рейнис. Но вновь у нее ничего не вышло. О чем говорить? О сокровенном и постыдном? Таким она не делилась с матерью и при жизни последней. О наболевшем? Почти Королева восприняла бы это как слабость. О своих страхах? Да, пожалуй, в этом можно было признаться. Некоторое время она не шевелилась, скрестив пальцы. Удивительное дело, но понемногу тугой узел, сжимавший внутренности, начал отпускать. Королева уже собралась было вставать, когда услышала позади негромкие шаги. Чертыхнувшись про себя, она продолжила изображать смирение и духовность в ожидании, когда непрошеный нарушитель ее уединения углубится в свои собственные молитвы и ей не придется изображать доброжелательность. Надеждам не дано было сбыться, ибо этому некто пригляделось место справа от нее. Лейна поджала губы, искоса наблюдая, как чья-то явно мужская рука поставила свечу возле ее. — Говорят, усердные молитвы смывают грехи. — Грехи смываются не молитвами, — сдержанно ответила она, не оборачиваясь. — Чем же? — Более худшими грехами. Она покосилась в сторону собеседника. Точеный профиль, волосы, собранные в хвост, гладко выбритый подбородок и кривой шрам, пересекавший щеку. Он мог бы выглядеть суровым, если бы не чуть приподнятые уголки губ и прищуренные в лукавой улыбке глаза. — Вам виднее, моя королева, — Бейлон повернулся к ней, не переставая насмешливо улыбаться. — Вы по этой логике пытались смыть грех прелюбодеяния грехом душегубства? — Не понимаю, о чем ты. — О, ты прекрасно понимаешь, — Бейлон нашел ее руку и до боли сжал чуть выше запястья. Лейна зло зашипела, безуспешно пытаясь вырвать кисть. — Ты подослала ко мне убийцу, чтобы тот трусливо ударил меня в спину на поле боя. Он передал мне ваш привет. Неужели вы в таком отчаянии, Ваша милость, что не нашли ничего лучше, чем умертвить меня? Он приблизился к ее лицу, и только теперь она увидела, какой яростью горят его глаза. Он не улыбался — это был оскал разъяренного зверя. — Отпусти немедленно, — зарычала Лейна, испепеляя его взглядом. Несколько мгновений они сверлили друг друга глазами, пока Бейлон не сдался первым. Издав хриплый смешок, он отстранился. Воспользовавшись моментом, Лейна оглянулась по сторонам. Никого. Она вновь бросила взгляд на Бейлона. Тот сидел, скрестив руки, и со стороны могло показаться, что он молится. Только холодный немигающий взгляд вперился в дрожащий огонек свечи, а пульсирующая на шее жилка выдавала его напряжение. Надо же, а ведь он до сих пор злится. С его приезда прошло много дней, но ни он, ни она не стремились заговорить первыми. Лейна терпеливо ждала, когда мальчику надоест играть в обиженного и оскорбленного, и он приползет к ней вновь. Всегда приползал, как бы не пыжился. — Ты уже не ребенок, — тихо заговорила она. — И должен был думать головой, прежде чем устраивать балаган с Вермитором, а после унижать корону перед всем королевством, втянув Железный трон в войну. — Ты даже не попытаешься отпираться? — хмыкнул он. — А может, приказ отдала не ты, а Его величество? — Приказ отдала я, — твердо произнесла Лейна. — Если бы мой сын захотел твоей смерти, он бы казнил тебя публично в назидание остальным. — Хм. Но я оказался живучее, и теперь мне нужны извинения. Фраза была, что называется, двусмысленной. Лейна ощутила, как от одной этой фразы ей стало горячо. Противоречивые чувства, от предвкушения до возмущения, завладели ею на мгновение, и наблюдавший за ней Бейлон самодовольно ухмыльнулся. — Я имел в виду мое наказание. Я не желаю ехать на Стену, и кто, как не вдовствующая королева может повлиять на решение короля. Щенок. Когда Боги раздавали наглость, Бейлону Таргариену перепала доля всей Королевской Гавани, не иначе. Кем он себя только возомнил? Блажь. Мальчишка был ее очередной блажью, даже не догадываясь об этом. Оттого весь его гонор и самоуверенность. Другие всегда знали свое место. У Лейны Веларион и прежде были любовники, время от времени гревшие ее постель. Так было после Визериса — при жизни мужа Лейна измены себе не позволяла. Не из благочестия, разумеется, и уж тем более не из уважения к умирающему супругу. Все было куда прозаичнее: она не могла позволить себя скомпрометировать даже малейшей сплетней, пока права ее сына не были закреплены, а на его голову не была надета корона. Ну, а после… Нет, она не стала пускаться во все тяжкие, меняя любовников, как перчатки. За все годы чести посетить ее ложе удостоились лишь двое. Первым был сир Кристон Коль, Лорд-командующий Королевской гвардией. Его собачья преданность в свое время и подкупила ее. Лейна, бывшая тогда на десять лет моложе, хотела, наконец, почувствовать нежность, на которые был столь скуп ее покойный муж, до конца своих дней остававшийся верным призраку Эйммы Аррен. Коль же был нежен и трепетен, но вскоре это начало неимоверно раздражать ее. Боги, даже в момент близости он не забывал, что она королева, обращаясь к ней «Ваша милость»! Если в нем и пылало горячее дорнийское пламя, то оно явно было недостаточно сильным для ее драконьей сущности. Оттого очень скоро на его смену пришел сын Отто Хайтауэра, получивший должность начальника золотых плащей. Природное обаяние и умение при любых обстоятельствах сохранять хорошую мину, с достоинством выходить из любых неловких, а порой и провокационных ситуаций привлекли ее. Гвейн был галантен, умен и остроумен, умел поддержать светскую беседу, уверен в себе и раскрепощен в постели, знал, что нужно женщине и как ей угодить. Ничего удивительного, что довольно долго он был частым и единственным гостем ее покоев, и какое-то время Лейне искренне казалось, что Гвейн — это то, что надо. Почти. Чего-то недоставало, но она отгоняла от себя это странное зудящее чувство под кожей. Гвейн был идеальным любовником, грех было жаловаться. Она не любила ни одного из них, а они не пылали к ней возвышенными чувствами. И это ее вполне устраивало. Она не заметила, как дети Рейниры и Деймона подросли. Причина крылась в ее полнейшем равнодушии по отношению к Чёрным отпрыскам. Она регулярно получала доклады об их жизни, отношениях между собой и обитателями двора, случайно и не очень подслушанных беседах, но никогда не искала их общества. Все началось с пира, на котором ее фрейлины, эти дворцовые сплетницы, вовсю обсуждали при ней, как возмужал юный Бейлон Таргариен, как широкоплеч он стал и как, по слухам, посещал пару раз покои леди Уэйнвуд, после чего та до сих пор «истекала по нему слюнками и кое-чем иным». Все эти девичьи сплетни, не отличавшиеся проблесками ума, не могли бы привести ни к чему серьезному, хоть тогда Лейна невольно отметила справедливость их слов. Высокий, статный, лишенный юношеской худобы путем частых тренировок Бейлон выглядел куда старше своего возраста, а дерзкая ухмылка и вызывающий взгляд до боли напоминали отцовский. Вскоре после того пира Лейна начала замечать, что стала объектом внимания юноши. Опытный женский взгляд легко различил вожделение, плескавшееся на дне его лиловых очей. Бейлон стал чаще попадаться на ее пути, искать встречи, заводить беседы, всем своим видом демонстрируя, насколько он очарован. Это могло показаться невинным и даже милым, если бы не темный, опасный блеск его глаз из-под густых бровей. Говоря откровенно, Лейне это льстило. Есть некое запретно-манящее удовольствие от осознания, что ты желанна тем, кому не на что и рассчитывать, даже не будь между вами иерархическая пропасть. Она даже решила подыграть ему (от нечего делать, конечно), позволяя с собой флиртовать, и упустила момент, когда этот флирт перерос в будоражащее, пускающее мурашки по коже, заставляющее сердце учащаться… желание. Наглостью, с которой он смел не отводить взгляд, ненароком, незаметно для чужих глаз прикасаться к ней, будто бросая вызов, пробуждали в ней нечто, доселе ей неведомое, нечто темное, густое и терпкое. То, чего она никогда не испытывала ни с веселым на людях, но неимоверно скучным в постели Визерисом, ни с надежным Колем, подобном заунывной, лишенной задора мелодии, ни даже с очаровательным, услужливым Гвейном. И чем дольше длилась эта игра, тем отчетливее она понимала, что ее необходимо прекращать. Понимала... и продолжала. Ей словно со стороны виделось, как она натянула бечевку над пламенем свечи и теперь заторможенно наблюдала, как волокно за волокном бечевка истончается. Это понимал и Бейлон, с каждым разом позволяя себе все больше и больше. Наступил тот момент, что неизбежен между мужчиной и женщиной, когда оба понимают, чего желают, знают, что это желание взаимно, но продолжают играть в кошки-мышки. Только кто из них был кошкой? Лейна сознательно дразнила его, Бейлон срывал очередную преграду приличия и уходил, чтобы завтра вновь продолжить игру. Эта нить порвалась в одну из ночей в библиотеке, когда он бесшумно подошел к ней вплотную сзади, обжигая дыханием шею, а она позволила ему это сделать. Потому что более ждать и терпеть не могла. Они оба были Драконами, что не способны найти покой, не получив желаемого. И слова, позволение, вопросы — все это было отброшено так же небрежно, как и одежда на них. В ту ночь Лейна почти с ужасом осознала, что ей было нужно все это время. Не нежность, не любовь, не поклонение и уж точно не уважение. Она желала подчиняться. Королева при Визерисе, Первом своего имени, королева-регент, королева-мать, женщина, большую часть своей жизни окруженная мужчинами, готовыми прыгать на одной ноге по единственному ее приказу или мужчинами, не способными ее укротить или обуздать пламя, полыхавшее внутри нее. А ведь она наивно полагала, что это пламя уже погасло. Как же ей не хватало грубости, жесткости, непочтительности! Как же ей на самом деле хотелось ощутить чью-то власть над собой, покориться чужой воле и быть зависимой от кого-то сильного, уверенного, кто поведет ее. Когда-то давно, еще до замужества, Лейнор, с которым у нее не было секретов, поведал ей о необычной практике, свидетелем которой он стал в одном из борделей Дрифтмарка. Мужчины и женщины, получающие удовольствие от принуждения, унижения, причинения боли другим людям. Мужчины или женщины, доходившие до высшей степени наслаждения, когда их унижали, им приказывали и причиняли боль. Это показалось тогда Лейне редкостным извращением, и даже сейчас она бы не позволила никому унижать себя, не стала бы, как рассказывал Лейнор, вымаливать прощение и умолять о наказании. Но ей нравилась грубость, ее сводило с ума, когда Бейлон брал ее, несмотря на ее напускное нежелание, как последнюю шлюху. Ей нравилась сила, гнев, ярость — все то, из чего был соткан Бейлон Таргариен. Ну а Бейлон жаждал прямо противоположного — ему нужна была власть. По крайней мере, так решила она после той ночи. Но со временем Лейна уловила тонкую разницу между их одержимостями. Та ночь повторилась снова, а затем снова. Но если Бейлон был нужен Лейне для удовлетворения ее собственных пороков, которые никто, кроме него, не сумел пробудить, то его тьма была куда более индивидуальной. Она не ошиблась, думая, что он хотел чувствовать власть, но полагала, что эта его потребность распространяется на всех женщин. Однако вскоре она начала подозревать, что Бейлон одержим жаждой обладать именно ею. Именно ее уязвимость, ее зависимость, ее покорность были его слабостью. В его грубости проскальзывала ненависть, в жесткости — злость и желание наказать. Однако ей потребовалось слишком много времени, чтобы это понять. Лишь после его побега она четко, как после пробуждения из затянувшегося сна, осознала, что Бейлон мог стать ее погибелью, ибо его ненависть к ней была так же сильна, как и его ненасытность. Его страсть — порождение именно этой ненависти — была такой же обжигающей и разрушительной. Эта страсть оставалась на ее теле желтеющими синяками, и она ни минуты не сомневалась, что ему это доставляло удовольствие. Но в том и заключалась ее сила над ним. Он был одержим ею, а она лишь собственной похотью. И потому отказаться от него оказалось совсем не так сложно, как казалось на первый взгляд. Да, когда Эйгон отдавал приказ Ларису, она испытывала сожаление, но рука ее бы не дрогнула. Все равно, что пустить стрелу в собаку, заразившуюся бешенством. — Советую тебе обзавестись теплыми вещами. На Стене, я слышала, лютый мороз, особенно по ночам, — холодно бросила она, собравшись уйти. — Ну, раз так, — ни капли не расстроившись, словно и не ожидал иного ответа, протянул Бейлон, скользнув пальцами по ее руке, — иной вид извинений за мою едва не загубленную жизнь тоже меня устроит. И будет чем утешиться в морозные ночи на Стене. — Он опустил глаза на ее губы. — Я приду этой ночью. Секунду Лейна колебалась между негодованием, желанием поставить выскочку на место и потребностью вновь ощутить себя в сильных объятиях этого нахала. — Боюсь, чтобы я снизошла до извинений, должна растаять Стена. Но ты, конечно, можешь попытаться, мальчик. С этими словами Лейна поднялась, довольно отметив, как потемнел взгляд Бейлона — он ненавидел это обращение. Вызов был принят. Расправив юбки, Лейна царственно направилась к выходу. Все-таки не зря она сегодня посетила Септу. Да, мама?