Шестьдесят три ступени

             Их путешествие было как всегда, как прежде, — то прекрасное «всегда» и «прежде», что наступило после битвы в юнпинском храме Гуаньинь: такие же немноголюдные дороги, маленькие городки или деревушки, жители которых принимали их за бродячих заклинателей и обращались к ним со своими бедами, иногда пустячными, а иногда — нет. Всё было как всегда, только теперь их было трое.       Уже на последнем перевале Лоншаня им в лицо начал дуть ветер, плотный, влажный, пахнущий водой, солью и ещё чем-то незнакомым и острым. Лань Чжань заметил, как Вэй Ин принюхивается, и пояснил:       — Это — море. Морская вода.       Удивительно. Вэй Ину казалось, что так может пахнуть какое-то живое существо — могущественный дракон или змей. Лань Чжань усмехнулся:       — Я не уверен, живое ли море Хуанхай, но оно дышит: ночью его воды поднимаются на несколько чжанов, а днём уходят далеко от берега.       Озеро Дунху так не умело. Вэй Ин, сколько себя помнил, хотел увидеть море, но в первой жизни не сложилось, да и во второй не получалось до сих пор. Может, Лань Чжань прав и оно живое? ну, раз уж оно дышит, подобно всем живым существам? Вэй Ин то и дело сбивался на бег, а потом приходилось возвращаться обратно по дороге или ждать спутников на обочине. Лань Чжань вёл Мадинь небыстро, ровным шагом. А Вэй Ину хотелось бежать вниз, как горной речке — не выбирая путь, перепрыгивая через камни и отвесные скалы.       Но.       Есть причины для медленного шага: Сюаньюй с трудом держится в седле, почти так же, как было сразу после Даньгу. Есть причины и для шага быстрого: вернуться к ним, не уходить далеко, не бежать от проблем.       Всё скверное притихало днём и разрасталось ночью. Утром Сюаньюй вставал похожим на призрака, едва ли не больше, чем в диюе: по крайней мере, диюйская тень умела смотреть прямо, не пряча глаз, и даже смеялась иногда…       …Ю-ю спускается от места ночлега по крутой тропинке к ручью — на губах застывшая улыбка, глаза красные и смотрят не под ноги, а куда-то не в этот мир. Приходится уже почти привычно делать вид, что так и надо, и не тянуть руки, чтобы поддержать, если оступится. Сегодня Сюаньюй ещё и хромает сильней, чем вчера. Ничего удивительного, что он всё-таки споткнулся на тропинке и полетел вниз, почти сбивая Вэй Ина с ног, вцепился в вэйиновскую руку, изо всех сил, как над пропастью, обопрись на меня, доверься, брат Сюань! но отпустил, как только восстановил равновесие, и принялся многословно извиняться, краснея всем чем только можно было — не только щёки и уши, даже шея стала розовой! С чего это? он же и прежде дотрагивался до меня и совсем не смущался…       Днём было лучше — Ю-ю ел, разговаривал, смотрел по сторонам и даже пытался тренироваться; но к вечеру снова притихал, взгляд становился тоскливым, а когда приходило время спать — испуганным. Что-то с его снами было не так, и чем дальше, тем больше; но на прямой вопрос неизменно следовал упрямый виноватый ответ: «Всё хорошо, Сянь-дагэ». Нет, всё не было хорошо.       — Может, я сыграю Сопереживание для него? — шёпотом предложил Вэй Ин на этой последней горной поляне.       — Возможно, стоит, — подумав ответил Лань Чжань, — но давай подождём. Если Сюаньюй хранит свои секреты, хорошо ли будет заклинанием выпытать у него то, что он скрывает?       — Нехорошо, — согласился Вэй Ин и тут же не удержал возмущения: — Секреты от нас?!       Он даже спросил своих Стражей, не видели ли они в эти дни чего-то странного. Не мог ли какой-то зловредный дух или призрак коснуться Сюаньюя?       — Нет, — ответил Кабан, и Богомол согласно кивнул. — К молодому господину никто из неживых не приближался.       — Большинство духов бежит прочь или затаивается, чувствуя вашу силу и силу вашего спутника, — пояснил Богомол.       — Молодой господин стонет и плачет во сне, — сказала Змеедева.       Это Вэй Ин и сам знал. Видел, когда поздно засыпал или просыпался среди ночи. Он дал себе слово, что сегодня же постарается услышать, что же всё-таки происходит с Ю-ю во сне. Он так старательно думал об этом, что, засыпая, увидел себя играющим Гонмин: отзовись, не бойся, расскажи, я пойму!       Вместо этого он видит собственный сон.       Промозглая сырость и серый туман окружают, сдвигаются, загораживают весь мир, оставляя лишь тесный клочок пространства: кусты, кривая ободранная стена, вытоптанная трава, — это всё, что осталось от мира. Звуки и свет вязнут в серости — не пробиться. Вэй Ин совсем, совсем один. Он сворачивается клубком, стараясь сохранить последние крохи тепла. Хочется есть! Хотя бы маленькую горсточку риса, хотя бы одну маньтоу или вялую редиску! Может, тогда будет не так холодно. В животе пусто до рези.       Нельзя лежать, нужно идти искать еду — вдруг повезёт, кто-нибудь сжалится и угостит, или удастся стащить что-нибудь и сбежать…       …получается встать и оглядеться, пройти несколько шагов тоже получается, хотя земля норовит вывернуться из-под ног, и — о чудо! — в луже валяется надкусанный баоцзы! Почти целая половинка! Вэй Ин бросается туда со всех ног: надо спешить, пока никто другой не поднял и не отнял его добычу! Он бежит, но как-то медленно, наверное потому, что по-настоящему бежать нет сил, но замечательная еда приближается, сейчас, сейчас, он протянет руку и…       Из тумана проступает остроухий силуэт с узкой мордой и пылающими глазами. Опоздал? Ещё один шаг. Тень рычит, позади и с боков другие тени вторят ей. Но Вэй Ин так голоден! Если он сможет проглотить хотя бы кусочек, он точно сумеет убежать или прогнать собак. Он ничком падает в лужу и всё-таки хватает огрызок. Тень перестаёт быть тенью: тощий пёс бросается на Вэй Ина, сверкающие клыки смыкаются на руке, в которой зажата долгожданная еда — раскисший в луже огрызок. Сейчас пёс сожмёт челюсти, клыки вонзятся в кожу…       Вэй Ин кричит, но из горла не вырывается ни звука, хотя он знает, что кричит изо всех сил, кричит, сколько хватает дыхания!.. и просыпается от этого безмолвного крика. Глубокая ночь. Самое начало часа Тигра. Лань Чжань рядом спит и едва заметно хмурится во сне, Ю-ю чуть поодаль — как всегда свернулся клубком, накрывшись плащом с головой, и, кажется, тоже спит.       Змеедева и Кабан склоняются перед Вэй Ином.       — Звали, господин?       Он отрицательно качает головой:       — Нет.       И его стражи растворяются в ночи. Он садится, разматывает повязку на руке: именно здесь во сне сомкнулись собачьи клыки. Рана обещания такая же, как вчера — в подсохших корках, слегка припухшая, почти не болит, — не лучше и не хуже, чем было.       Сколько дней ему уже не снились бродячие псы? Много: два года.       Спать больше не хотелось: так, глядишь, и падение на Луаньцзан приснится. Он встал, подошёл к уже остывшему кострищу. Сюаньюй по ту сторону спал, но дышал неровно и часто, как в лихорадке. Какие собаки снятся ему?       Вэй Ин сам не заметил, как Чэньцин оказалась в руках.       Это лишь сон, не бойся, в истинном мире всё хорошо, прошептала она. Ю-ю вздохнул, задышал спокойнее, всхлипнул уже без слёз. Если попытаться прислушаться… нет, снова будто лбом в дверь утыкаешься. Может быть, в самом деле сначала сыграть Гонмин, а не сразу Сопереживание?..       На рассвете, умывая над ручьём заспанные глаза, он шёпотом признался Лань Чжаню:       — Мне сегодня тоже приснился дурной сон. Голод, холод и псы, которые отбирали у меня еду.       — В прошлом Сюаньюя никаких собак вроде бы не было, — задумчиво сказал Лань Чжань.       — Значит, не получилось, — мрачно заметил Вэй Ин. — Я понимаю, что подслушивать плохо, но…       — А может быть, получилось, — возразил умница Лань Чжань. — Насколько я знаю, собаки — единственное, чего боится Старейшина Илина…       — Да, я — такой! — привычно приосанился Вэй Ин.       — Если предположить, что Ю-ю снился его самый большой страх, — продолжал ход своих мыслей Лань Чжань, — то ты уловил его эхо… не происходящее, а само чувство.       — То есть ему снился его ужас, а я увидел свой? — перебил его Вэй Ин.       — Возможно.       — Но нам это не поможет: как излечить его от страха, не зная, чего он боится?       — Омовение сердца, — сказал Лань Чжань. — Вроде бы оно помогает.       Вэй Ин только и мог кивнуть. Не говорить же, что сомневаешься в силе самого могущественного лекарства Гусу Лань.       Мелодия была размеренной и неспешной: звуки то взмывали до хрустального звона, то спускались до шёпота, как медленные волны, как пологие предгорные холмы. По бархату низкого рокота гуциня струился серебряной нитью тихий чань-инь Чэньцин. Ветер притих, вслушиваясь, перестал шелестеть неспокойный бамбук, замолкли ночные птицы, даже поленья в костре тлели тихо. Тишина была похожа на драгоценный камень, огромная, чистая и непорочная. Дыхание Ю-ю под всеми его одеялами изменилось — сейчас он действительно спал, а не притворялся спящим.       Вэй Ин опустил флейту. Спать не хотелось, говорить — тоже, не хотелось ломать совершенную тишь, висящую над поляной в горном лесу. Лань Чжань тоже молчал, даже не стал убирать Ванцзи — словно последние звуки Омовения всё ещё дрожали на его струнах. Молчать с Лань Чжанем было так же хорошо, как говорить.       Вместе с Лань Чжанем вообще всё было хорошо. Вэй Ин иногда удивлялся, как он всю свою первую жизнь обходился без…       …может быть, если бы раньше, если бы тогда в первой жизни Лань Чжань играл ему Омовение Сердца, всё кончилось бы иначе, и события, за которые Вэй Ин до сих пор не может простить себя, вовсе бы не случились. Или сесть вот так же рядышком в медитацию… и не видеть перед собой какую-то странную дверь, чёрную с бронзовыми заклёпками.       Постепенно к утренней тишине, наполненной лишь сонным дыханием Сюаньюя, примешались и другие звуки — шорох листьев, журчание ручья, звонкие разговоры птиц на солнечных ветках.       Белое шёлковое полотно наконец укрыло струны гуциня. Стало можно.       Тропка этим днём перестала карабкаться по склонам, вышла на равнину, там понемногу стала тропой, а потом и дорогой. Начали попадаться встречные и попутные, и уже не получалось носиться вокруг Мадинь, Лань Чжаня и Сюаньюя: отряду уважающих себя заклинателей надлежало вести себя с достоинством.       Но день был таким солнечным и безмятежным, что можно было рискнуть.       — Пока мы ещё не вышли к морю… — начал Вэй Ин, тоже берясь за повод. — В прошлый раз мы в дороге играли в «Самое весёлое воспоминание». Сыграем сегодня в «Мой самый глупый поступок»?       Лань Чжань посмотрел на него внимательным взглядом и надолго задумался. Ю-ю зажмурился, снова открыл глаза и тряхнул головой, соглашаясь.       — Тогда я начну, — сказал Вэй Ин, чувствуя полузабытую дрожь в руках. — Самый глупый мой поступок — что я пошёл мстить за себя и Вэней в Безнощный город. Если бы не тамошняя безобразная битва, шицзэ бы не погибла, а у меня хватило бы сил отстоять Луаньцзан, уничтожить Печать и остаться в живых.       — Ты тогда едва себя помнил, — кинулся на его защиту Лань Чжань. — Нельзя осознавать свои поступки, находясь в таком гневе и отчаянии.       — Безобразная?.. — перебивая, прозвучал тихий голос Ю-ю.       Пришлось старательно усмехнуться:       — Принято считать, что то был величайший триумф Старейшины Илина? нет, брат Сюань, это была полная глупость. Даже если они стократ того заслуживали — цена была слишком высока. — И улыбнуться уже по-настоящему: — Ханьгуан-цзюнь, а что скажешь ты? Хоть один глупый поступок найдётся в твоей праведной жизни?       — И не один, — спокойно отозвался Лань Чжань; не подвёл, словно уже понял, какая затеяна игра. — Но самой главной глупостью я считаю то, что не подал тебе руку на озере Билин, а тащил за шиворот.       Вэй Ин заморгал, вспоминая. Кажется, там было очередное «мы не друзья», сказанное Лань Чжанем в тысячный раз?..       — Если бы я повёл себя достойно, а не как перепуганная и смущённая барышня, всё могло бы пойти по-другому, — пояснил Лань Чжань. Обожаемая улыбка одними глазами!.. — Мы могли бы подружиться с тобой уже тогда, верно?       — Да спасибо, что вообще вытащил, — пробормотал Вэй Ин. Тело Чан Сиена совершенно не умело краснеть. — Я же тебя страшно бесил, я помню.       — Но вы всё-таки подружились? — снова вмешался неуверенный тихий голос.       Вэй Ин рассмеялся и подмигнул Сюаньюю:       — Со временем! вообще-то для этого понадобилось умереть и вернуться, за что тебе спасибо, к слову! ну а твоя история, брат?       Они оба смотрели на Ю-ю, и он опустил голову и поправил руки, сложенные на луке седла… опять как по дороге из поместья Сон.       Но всё-таки ответил:       — Я не должен был уезжать в Орден Цзинь.       Лань Чжань кивнул молча; Вэй Ин попытался возразить:       — Разве твоё согласие кто-то спрашивал?       — Нет, — сказал Сюаньюй и выпрямился. — Но я был слишком согласен. Я не понимал, что раз отцу не было до меня дела десять лет, то ничего хорошего не произойдёт на одиннадцатый.       — Хорошо, что ты это теперь понимаешь, — сказал Лань Чжань с самой мягкой из своих улыбок, а Вэй Ин мёртвой хваткой ухватился за это «теперь».       «Теперь понимать» надо было многое. Пока Ю-ю говорит правду.       — Тогда следующая игра, — сказал он. — «Ваш самый страшный сон».       И накрыл своей ладонью руку Лань Чжаня поверх поводьев.       Тот слегка шевельнул пальцами в ответ, и Мадинь склонила голову, будто тоже прислушиваясь.       — Всегда один и тот же, — прозвучал среди тёплого летнего солнца ответ Лань Чжаня. — Кто-то убивает Вэй Ина у меня на глазах, а я смотрю и ничего не могу сделать.       Это была самая правдивая правда из всех правд, и Вэй Ин тоже лгать не собирался, иначе вся игра теряла смысл.       — Озеро Дунху, Юньмэн, — сказал он. — Дальний плёс, лебеди впервые вывели птенцов на открытую воду. Наша лодка стоит у края камышей, и за лебедями наблюдают дядя Цзян, госпожа Юй и шицзэ. А я знаю, что совсем скоро они все умрут.       Лань Чжань тоже смотрел на дорогу перед собой. Нельзя было смотреть на Ю-ю.       — Я… — прозвучал тихий голос. — Можно я не буду отвечать?       Ты уже ответил, молча возразил Вэй Ин. Дорога впереди убегала под полог густых разлапистых сосен. Ты признал, что беда есть и беда серьёзная. Большего пока и не нужно.       Сосны вдоль их пути тоже росли не такие, как в родном Юньмэне или в Гусу. Там деревья широко раскидывали ветки, здесь же стояли словно отвернувшись в сторону гор: на стороне, обращённой к морю, ветвей почти не было. Неужели с Ю-ю тоже такое случилось и он не сможет победить своё прошлое? Какие ветры могли согнуть или сломать его душу?       Почему я, дурак, так спешил уйти из того поместья! что мне стоило чуть-чуть задержаться, узнать больше, чем было нацарапано на том мятом листе бумаги, что валялся в хижине?       — Конечно можно, — весело отозвался он вслух. — Это же не экзамен!       Видят все боги и демоны, как Вэй Ину надоели эти осторожные умолчания и танцы: шаг вперёд, два назад, ещё полшажочка вперёд и в сторону, снова назад. Как хотелось рубануть с плеча, чтобы всё сразу наладилось и стало хорошо! Просто руки чесались, но он сдерживал себя, разумом понимая, что хорошо не станет, станет только хуже. Сам же лучше многих понимал, что спешка — опасный путь. Разве, создавая новый артефакт или возвращая целостность повреждённому, можно торопиться и действовать без оглядки? а человеческая душа ценней и сложней любого самого драгоценного артефакта.       А за сосновой рощей творилось что-то странное: дорога кончалась не так, как обычно кончаются все дороги!       Не было ни нового холма, ни города или деревни. Край земли спускался в небо, в сверкающую синеву, и небо было везде, вверху и внизу; и снова прилетел оттуда знакомый ветер — плотный, солёный, влажный.       — Море, — сказал Лань Чжань, и даже поникший Ю-ю вскинулся в седле.       Дорога всё-таки выполнила своё назначение и привела их в деревню. Два десятка приземистых домиков, сложенных из местного серо-жёлтого камня, расположились на коренном берегу — «между лап дракона», как сходу назвал Ю-ю окрестные длинные холмы, зажимавшие деревню с двух сторон. От «лап» в море уходили длинные «пальцы» — цепочки скалистых небольших островков, а на горизонте тёмным облаком проступал остров покрупнее — «голова пьёт воду». Дуга побережья была выстлана разноцветной галькой и украшена огромными валунами, между ними сушились сети и стояли лодки, вытащенные на берег.       Главная улица деревни выходила прямо к причалам, и Вэй Ин потянул своих спутников сразу туда, спеша потрогать море рукой или ещё лучше босыми ногами, — но сделать это оказалось не так-то легко: мостки уходили от берега как мосты, но не над водой, а над песком и галькой!       — Кто ж так строит? — недоумевал Вэй Ин, понуро возвращаясь обратно. На причале пахло водой, смолой и мокрыми снастями, но знакомые запахи перекрывало что-то солёное и терпкое, щекочущее нос. — Четыре ли до первой лужи! они что, улов и лодки на руках таскают?!       — Господин впервые в морской гавани? — усмехнулся какой-то мимохожий человек, прежде чем успел ответить Лань Чжань. — Приходите к середине часа ю, если хотите поплавать!       — Почтенный, — начал с лёгким поклоном Лань Чжань, — мой спутник в самом деле впервые на море и не хотел сказать ничего обидного о вашей гавани. Как называется это поселение?       Выяснилось, что деревня зовётся Гаодан и стоит здесь с незапамятных времён; река, впадающая в море под правой «лапой дракона», называлась Гуанхэ, дальний остров вправду был, а не мерещился, и назывался он Кайшан, а рыбака звали дядюшка Пэн, и белоснежные одеяния Лань Чжаня произвели на него нужное впечатление, даже спрятанные наполовину под серой походной курткой.       — Я сразу понял, что вы здесь не по торговым делам, — сообщил он, пока провожал путешественников к единственному постоялому двору. — Мой дом третий от моря по левой стороне, если захотите лодку — не ищите другой, моя лучшая.       Одет дядюшка Пэн был в добротное дуаньхэ и дорогие сапоги, так что вполне можно было поверить, что дела у него идут прекрасно. Таким же сытым и благополучным выглядел и трактирщик — низенький, круглолицый, со смешной короткой косичкой. Двор его заведения был вымощен плиткой из каменного сланца, у коновязи хрупали овсом две лошади и вол, стояли две распряжённые повозки, разгуливали пёстрые куры, а дом в два этажа был сложен из того же камня, что вся деревня, и украшен затейливыми плетёными фонарями, — в общем, всё вполне подходило для временного пристанища господ заклинателей. Дядюшка Пэн отказался выпить чарочку, напомнил про обещанную лодку и про время прилива — оказывается, оно называлось приливом и отливом, это дыхание Хуанхай! — и дальше всё тоже было хорошо: чистенький зал, запахи вкусной еды; и главное, Ю-ю улыбался и был опять похож на живого.       К обеду подали большое блюдо… неизвестно чего. Какие-то невиданные раковины, похожие на веера, и на каждой ароматный кусочек — улитка? моллюск? Огромные раки, крупнее самых крупных озёрных; маленькие красные рачки с тонкими ножками; какие-то розовые червяки все в белых кружочках; коричневые огурцы, утыканные шипами и дрожащие, как застывший бульон, — нас тут отравить хотят?! «Всё свежее, с утреннего улова», заверял трактирщик. «Гребешки, — называл по очереди Лань Чжань, — омар, креветки, это я не знаю что, а это трепанги, они очень полезные».       — Ты всё это ел? — осторожно спросил Вэй Ин. Сюаньюй тоже сидел с поднятыми палочками и тоже ждал ответа.       — Когда я был учеником, я посещал резиденцию Ордена в Десяти Гаванях, — сообщил Лань Чжань и переложил коричневый огурец себе на тарелку. — Тамошние повара не придерживались строгих правил и готовили всё, что при жизни не имело красной крови.       Моллюски воистину таяли на языке. Раки разделывались так же, как речные, но у здешних ещё было много вкусного мяса в клешнях. «А вот речная рыба вкуснее!» — запальчиво сообщил Вэй Ин, доедая второй кусок. Трактирщик только хмыкнул и поставил на стол ещё кувшинчик вина. «Надолго ли молодые господа в наши края?» — «Мы просто осматриваем побережье», определил их цели Лань Чжань. Напоследок Вэй Ин всё-таки спросил, как называется розовое в кружочек. «Жаньгуи, — сообщил трактирщик и как-то странно пошевелил пальцами. — Если увидите мешок со щупальцами, это оно и есть», — подобных чудищ Поднебесная не видывала!       До обещанного чуда с возвращением морской воды оставалось ещё полных два часа. Комната нашлась с тремя кроватями: «к нам часто закупщики вместе с грузчиками приезжают или лодочная команда ночует», объяснил трактирщик. Вэй Ин, хоть и наелся досыта и хорошо выпил, всё равно был готов идти осматривать новые места, но Лань Чжань укоризненно поднял брови, совсем как незабвенный Лань Цижэнь, — и Вэй Ин сам вспомнил с запоздалым раскаянием о больных ногах Сюаньюя.       Книгу он вытащил из мешка не ту, что полагалась по очерёдности, а ту, что первая попалась под руку.       …Когда они с Лань Чжанем читают рукописи, Ю-ю тоже слушает, всегда молча, только глаза поблескивают. Иногда кажется, что он что-то хочет сказать, но если его спросить, смущённо отворачивается и прячет взгляд. Одним из наследных даров рода Цзинь является абсолютная память: говорят, что любому из главной семьи достаточно один раз увидеть, услышать или прочитать — и он запомнит это навсегда. Если это так и Ю-ю тоже владеет этим даром, он будет весьма образованным юношей, хотя образование это будет совсем не обычным. Интересно, как это он ухитрился забыть часть своей жизни, или ему дар памяти не передался?..       «Сто тысяч трав нэй-инь в Жемчужном зерне истины» Вэй Ин стал бы читать в последнюю очередь: он не был целителем и не очень интересовался рецептами всяких излечивающих эликсиров… но после первых же строк, произнесённых звучным голосом Лань Чжаня, передумал и подсел поближе, стараясь ничего не упустить; а потом и вовсе отобрал и начал читать сам.       — «Следующий по любому из Путей должен полностью контролировать Силы — и Свет и Тьму. Нельзя хранить в себе искажённые Свет или Тьму, не подчиняющиеся совершенствующемуся. В опасности они могут предать мага и стать причиной гибели. Тьма постарается сделать мага частью себя, а Свет — ослепит и выжжет всё человеческое». Именно это и погубило Лю-тоно в прошлом, да? неукрощённая Тьма, она же погубила и меня в первой жизни. Лань Чжань, надо будет ещё пять раз прочесть и хорошенько запомнить, как очищается се-ци, чтобы получилась нэй-инь!       Возможно, что Тьма в Ю-ю тоже ему не подчиняется и хочет сделать его своим, договорил он уже не вслух. Хватит ли времени её очистить? Все демоны диюя, почему я больше его не слышу!..       В нетерпении Вэй Ин пролистал несколько страниц вперёд, подальше от длинного вступления. Лань Чжань удержал его руку, но читать продолжил с той страницы, которую перед ним открыли:       — «Что же до отверстых кровоточащих ран, то в их лечении преимущества нэй-инь несомненны и неоспоримы. Ибо кровь есть родственная часть инь и повинуется ей безотказно. Пусть целитель представит перед своим внутренним взором полноводную реку — ведь инь подобна воде. Если направить Свет на её поток, в русле останется лишь выжженная пустыня, по которой не вскоре пробьёт себе путь новая река. Если же использовать родственные силы нэй-инь, то выстроит оная в русле стену, в меру высокую, и даст воде избрать иные пути течения, сохранив русло до нужного времени неприкосновенным», — а потом положил ладонь на аккуратные столбцы и договорил почему-то виновато: — Я это знал. Свет выжигает сосуды вместе с кровью, когда останавливает её. Но там, в усадьбе Сон, у меня не было выбора.       Теперь уже Вэй Ин сжал его руку… и выпустил, потому что за второе запястье Лань Чжаня схватился Ю-ю.       Вэй Ин смотрел, стараясь не дышать. За несколько последних дней Сюаньюй впервые сам, по своей воле, прикоснулся к Лань Чжаню.       Может быть, всё не так уж плохо?..       — Ханьгуан-цзюнь! вы же меня спасали — и спасли!.. — горячо выпалил Ю-ю и, спохватившись, отдёрнул руку как от горячего железа.       Вэй Ин выдохнул и покачал головой. Всё-таки плохо.       Любимый Лань-гэгэ был верен себе: продолжил читать спокойно, словно ничего не заметил.       Вэй Ин слушал дальше странные старые обороты о приключениях жидкостей инь в человеческом теле и смотрел на Ю-ю — смотрел, как тот снова становится живым и ловит каждое слово. Мы с ним словно тоже находимся под водой — в водах неведомых тревог и страхов; а когда выныриваем, заново видим вокруг прекрасный безмятежный мир, в котором оставаться бы и оставаться…       — Продолжим завтра, — сказал наконец Лань Чжань и закрыл толстенную книгу, но Ю-ю осторожно потянул её к себе.       — Будет ли позволено… — начал он и умолк. Лань Чжань посмотрел на Вэй Ина, будто тот сам не понимал, что надо помолчать и дослушать! — Это бесценная вещь, но я бы хотел… — И наконец выговорил к полному удивлению Вэй Ина: — Я бы хотел переписать этот труд.       Вопросы просто сами лезли с языка.       — Для себя? ты хотел бы стать целителем?       Сюаньюй покачал головой.       — Я бы никогда не отважился. Но… я думал о господине Вэнь. — И поспешил объяснить: — Этот недостойный чувствует себя виноватым, что вмешался непрошенным, и хотел бы сделать что-нибудь полезное. Ведь господин Вэнь вырос в семье целителей и учился этому искусству всю жизнь. Он, наверное, сильно страдает, что не может служить своему предназначению. И я подумал…       Вэй Ин так и сидел с открытым ртом: ему-то самому подобные мысли не приходили в голову. Ай да Ю-ю!       — Ты можешь переписать её, — разрешил Лань Чжань, опередив Вэй Ина на четверть вдоха.       — Благодарю. — Сюаньюй поклонился и вопросительно посмотрел на Вэй Ина. — Вы передадите список господину Вэнь?       — Вот ещё! — Наконец-то получилось улыбнуться. — Передашь ему сам. Думаю, что вы ещё не раз встретитесь.       У Лань Чжаня в дорожной сумке нашёлся свиток чистого пергамента и тушь, которая не расплывается от сырости. Кисть тоже была, и Ю-ю немедленно занял столик у окна, будто дело было невесть каким срочным. Он снова стал совсем другим, когда сел за эту работу: выпрямил спину, сосредоточенное лицо посуровело и повзрослело. Лань Чжань последил за его аккуратными мелкими столбцами, дважды осторожно поправил положение пальцев на короткой толстой рукоятке и наконец сказал: «Завтра купим кисть для тебя, выберешь, какая тебе подойдёт». Вэй Ин, который мог писать и угольком на камне, сочувственно вздохнул. За то, чтобы у Ю-ю так блестели глаза, он готов был раздобыть сотню кисточек.       — Хороший почерк, — похвалил Лань Чжань, заглянув через плечо Сюаньюя.       У Ю-ю порозовели щёки, и он улыбнулся настоящей улыбкой.       — Тебе ведь часто доводилось переписывать книги? — подхватил Вэй Ин. Говорить надо было как можно больше, а ещё больше спрашивать.       — Да, — кивнул Ю-ю. — Для учителя Доу в орденской библиотеке и… — и договорил со знакомым тихим упорством: — и для Яо-дагэ.       Уж не с этим ли Яо-дагэ связаны твои ночные страхи? но вслух Вэй Ин сделал вид, что ничего особенного не услышал. Вот так бы и продолжать! может быть, удастся разговорить Ю-ю до прежней откровенности? но Лань Чжань снова тронул его за руку и едва заметно покачал головой: не спеши.       Почти ровно в половине часа ю они снова вышли на главную улицу. Деревня уже не казалась сонным царством: перекликались женщины, к пристани катили тележки и гнали осликов с корзинами на спинах — готовились принимать улов, Вэй Ин знал эту суматоху по родной Пристани Лотоса. К его изумлению, улица теперь обрывалась просто в воду: золотистое море плескалось под мостками, где недавно была твёрдая земля, играло солнечными зайчиками на мелких волнах, покачивало подплывающие лодки. Лоучуани здесь были совсем другие, не похожие на озёрные, — днище шире, борта и корма выше и все как одна под парусом, похожим на кожаный веер. А вот люди отличались мало — загорелые, сильные, уверенные в движениях. Вэй Ин чувствовал себя среди них как дома… как в давнем, исчезнувшем доме: вертелся в толпе, заговаривал с незнакомыми, спрашивал про улов и про вёсла и уже начал присматривать, на какую лодку напроситься, — морская даль манила совершенно неудержимо!       Лань Чжань за руку вытянул его из этой сумятицы.       Рядом стоял давешний дядюшка Пэн и два широкоплечих молодых рыбака — должно быть, его сыновья. «Нет, на ночной лов не пойдём, — не спеша объяснял старший, — ветер с берега, возвращаться будет трудно. Вот переменится к утру, тогда…» И, посмотрев на Вэй Ина, договорил с усмешкой: «Хотите отправиться с нами, молодой господин, приходите к началу отлива, в час мао». Вэй Ин едва сдержал стон. Ну почему даже отлив должен начинаться по гусуланьскому расписанию?!       Он оглянулся. По лицу Лань Чжаня было не понять, согласен ли он на такую поездку; а вот Ю-ю был точно не согласен — смотрел на лодку с плохо скрываемым страхом.       — У нас с братом Сюанем есть завтра дела в посёлке, — поймав его взгляд, подтвердил Лань Чжань. Сюаньюй поспешно кивнул…       …и тут где-то совсем близко прозвучал самый ненавистный звук: громкий лай.       Мохнатый рыжий пёс ворвался на пирс, торопясь встретить хозяина и рассчитывая на подачку. Спрятаться получилось сразу за двоими — за Лань Чжанем и за Ю-ю; а вот по-настоящему испугаться Вэй Ин не успел.       — Да провались ты в свой звериный диюй, тварь мерзкая! — рявкнул мужской голос, и весло взвилось в воздух, как боевая алебарда. Пёс зарычал, завизжал и кинулся прочь со всех ног — казалось, что ног у него восемь.       — Ого, как здесь не любят собак… — пробормотал Вэй Ин, искоса осматривая рассерженного рыбака. — Почтенный!..       — Почтенный, — подхватил Лань Чжань со всем гусуланским вежеством, — это было ваше животное? Чем оно так провинилось перед вами?       — Не моё, — отмахнулся рыбак, — но это не важно: они тут все страх потеряли. — И зашагал прочь по шатким сходням, ворча на ходу: — На людей бросаются, внука Лу Сина покусали, рыбу из корзин воруют, управы на них нет!..       Вэй Ин проводил «жалобщика» взглядом и повернулся к Лань Чжаню:       — Тебе не кажется?..       — Кажется, — кивнул Лань Чжань и решительно направился по следам жуткой твари.       Вэй Ин ухватил Сюаньюя за рукав и потащил следом. «Что случилось?..» — спросил тот переполошённым шёпотом. «Привыкай к заклинательской работе», — скороговоркой посоветовал Вэй Ин. Сейчас он даже не боялся собак: тот пёс, похоже, и псом-то не был, и правильно рыбак окрестил его тварью.       У первых же ворот, висящих на каменных столбах, их встретила хозяйка в льняном дуаньхэ с подвязанными рукавами, — должно быть, встречала своих близких с пристани.       — Почтенная госпожа, — обратился к ней Лань Чжань, подошедший первым, — не в ваш ли двор забежала рыжая собака?       — У нас рыжих нету, — словоохотливо отозвалась женщина, — у нас две суки: белая и крапчатая, да и тех уж сколько дозваться не можем! Говорят, видели их на пристани, рыбу они там из корзин таскали! а зачем бы, когда их дома хорошо кормят?!       В следующем доме едва оторвались от разделывания улова и отвечали неласково: да, есть чёрный пёс, а чужих отваживаем сразу; чёрного пса, однако, во дворе так и не сыскалось — «опять где-то шляется, толку от него…» «Рыжий, белая, крапчатая, чёрный», — шёпотом считал Вэй Ин. Хозяева серого пса рассказали, что видели своего просто-серого и соседского серого-с-подпалинами на дворе у трактирщика, «да побоялись признаться, что наш: они там купца облаивали да обрыкивали, тот аж кнутом отмахивался». «Шесть собак, — уже громко рассуждал Вэй Ин на ходу, — и все ведут себя не как положено приличным домашним псам!»       — Семь, — поправил его подошедший дядюшка Пэн, и они принялись снова считать, загибая пальцы.       В разговор вступали всё новые и новые прохожие. «Да шесть, точно вам говорю, я ещё вчера всю стаю видел, курицу чью-то жрали!» — «И ребята из каравана жаловались, что мол ваши шестеро всех лошадей перепугали, под ногами вертелись и за бабки прихватывали!» — «Мой внучок считать учится, как раз считал их, когда цепочкой мимо дома шли! семеро было, и во главе такая здоровенная псина бежала, чёрная с рыжим хвостом!»       — И кто хозяин этой чёрной-с-рыжим? — настойчиво поинтересовался Вэй Ин.       Вокруг примолкли и запереглядывались.       — Да вроде не наша, — наконец вынес решение дядюшка Пэн, — а там кто знает, мог и ошибиться малец. Мы когда вчерашней ночью с лова возвращались, так аж к дальнему причалу ушли: на нашем-то их не меньше десятка стояло, подвывают да зубами лязгают. Может, заболели чем?       — Может, и заболели, — согласился Вэй Ин и потянул Ю-ю обратно в трактир.       В общем зале происходил самый настоящий «шумный шум» — рыбаки торговались с купцами. Замотанный хозяин подал на стол красивый исинский чайник с чаем, три чашки и полное блюдо трубочек чуньцзюань. В обычное время Вэй Ин постарался бы ухватить побольше, особенно тех, что с красными крапинками перца! теперь же было не до еды. Ю-ю разливал чай так, что можно было залюбоваться: поддерживал правый рукав левой рукой, изящно наклонял запястье, вода из чайника текла ровной струёй и падала в чашку, не подняв и капельки брызг; а ещё можно было бесконечно любоваться, как подносит чашку к губам Лань-гэгэ.       — Что же получается? — рассуждал Вэй Ин, запивая чаем острую трубочку с чем-то рыбным. — Собак то ли шесть, то ли семь, то ли вовсе десять. То есть откуда-то взялись бродячие и сбились в одну стаю с домашними? но насколько я помню, они никогда так не делают, они скорее перегрызутся стая на стаю! — Он поёжился, отгоняя воспоминания: рык, визг, летящие клочья шерсти. — К тому же домашние шестеро вдруг стали вести себя как настоящие волки. Лань Чжань, твоё мнение?       — Яо, — уронил Лань Чжань и тоже откусил кусочек трубочки, только сладкой: с мёдом.       Тоненькая ниточка потянулась у него от руки ко рту, Лань Чжань невозмутимо облизал губы… и Вэй Ин едва не застонал в голос. Супруг мой, почему ты так жесток?!       — Либо несколько яо, — так же бесстрастно договорил этот праведник.       — Почему вы так решили? — Ю-ю переводил взгляд с одного соседа на другого. — Здешние жители могли и ошибиться… А вдруг эти собаки и впрямь просто больны?       — Ну, это легко проверить, — начал было Вэй Ин и осёкся. Ох как не хотелось снова признаваться в слабости! но скрывать — это тоже слабость, и он решительно договорил: — Я мог бы убедиться прямо там, на причале, если бы посмотрел на того рыжего пса повнимательнее; но я не только не смотрел, а вообще за вас спрятался.       — Может, и к лучшему, — вмешался Лань Чжань и откусил ещё кусочек от своей трубочки. — Ты ведь не знаешь, как выглядишь, когда у тебя глаза загораются красным… ни к чему пугать мирных жителей.       Вэй Ин ахнул и картинно схватился за сердце.       — И это говорит мой муж! называет меня страшным!.. Ю-ю, ну хоть ты скажи ему, что я совсем не диюйский демон!       Сюаньюй опустил глаза, и Вэй Ин молча выругал себя и накрыл ладонью его руку.       — Дело в том, что я с детства ужасно боюсь собак, — признался он во искупление вины, — только никому не рассказывай. Нет, ну я, конечно, мог бы на них посмотреть…       — Нет нужды, — сказал великодушный Лань Чжань. — Можно использовать талисманы или компас.       И тут Ю-ю поднял глаза.       — А если с крыши? туда-то они не залезут.       Вэй Ин постарался улыбнуться. Это была хорошая мысль, и Сюаньюй давал ему возможность подойти ближе к страху… осталось уговорить страх!       — Согласен, — твёрдо заявил он, — но только с условием, что спускаться вниз и гоняться за этими тварями мне не придётся. Справишься, Лань-гэгэ?       И тут этот невозможный Лань Чжань тронул Ю-ю за вторую руку.       — Если брат Сюань мне поможет.       Глаза у Сюаньюя стали как две чайные чашки.       — Я согласен, — сказал он. — Я помогу… только я совсем не знаю, что делать.       Для начала его посадили писать талисманы Барьера — Охота предстояла загонная. Самый большой лист бумаги Вэй Ин забрал себе и теперь аккуратно вырисовывал на нём знаки Флага, Привлекающего Духов; и шёпотом посмеивался, как всегда, когда они с Лань Чжанем менялись ролями, — Ханьгуан-цзюню досталось побеседовать с местным населением. Киноварь, смешанная с кровью, ложилась широкими ровными мазками; а вот разговор шёл бурный и громкий. Особенно возмущались купцы: «Как это не выходить за ворота?! нам тоже?! да у нас весь товар протухнуть успеет!» «Тогда мы подождём, пока вы покинете деревню, — прохладным голосом согласился Лань Чжань, — но просим вас не мешкать». Торговые люди мешкать и не собирались: в несколько слов договорились об окончательных ценах на улов и кинулись во двор — укладывать корзины на возы.       Вэй Ин переглянулся с Лань Чжанем, оторвался от рисования и тоже вышел за ними вслед.       Двор гудел как улей — от шагов и приглушённых слов. На Вэй Ина косились, но всем было не до него, и он спокойно обошёл каждую телегу и каждую упряжную животину, незаметно прикасаясь ладонью к корзине, мешку, тёплой шерсти или рогу: ставил печать Тьмы, громко кричавшую «Это моё, не трогай!» на языке любой нечисти — ту же печать, что украшала стену поместья Сон в пригороде памятного города Даньгу. Не ради щедрого подарка караванщикам, о нет! просто чтобы собаки не утянулись из деревни за обозами вслед.       — Добавь в Барьер штрих для внешней стороны, — сказал он Лань Чжаню, когда вернулся в трактирный зал. — А то к нам сюда придёт всё население местного кладбища и все окрестные утопленники в придачу. Ю-ю, твои талисманы умеют летать?       — Это я смогу сам, — отрезал Лань Чжань. Вэй Ин всякий раз заново влюблялся в своего гэгэ перед боем: в нахмуренные брови и чуть прищуренные ледяные глаза под тёмными стрелами ресниц. И вовсе эта серьёзность не чересчур: ведь сколько тяжёлых Охот тоже казались поначалу лёгкой прогулкой! — А брат Сюань пусть возьмёт свой меч и будет у меня за спиной.       Сюаньюй посмотрел на них и опустил взгляд: «Я?.. я разве справлюсь?» «Справишься», одинаково кивнули они оба; и вслед за тем переглянулись уже между собой. «Ты уверен?» — молча спросил Вэй Ин. «Я за ним пригляжу», — пообещала лёгкая улыбка Лань Чжаня.       — Мы же не зря тренировали тебя всю дорогу, — всё-таки сказал Вэй Ин и вслух, пока Лань Чжань дорисовывал в талисманы последние штрихи. — Тебе давно пора себя проверить, Ю-ю, и этот бой как раз подходит лучше всякого другого. В конце концов, это всего лишь собаки! бывают яо и покрупнее.       Ю-ю сосредоточенно кивнул и отправился наверх за своим оружием.       — Береги его, — всё-таки сказал Вэй Ин Лань Чжаню вслух, прежде чем запрыгнуть на крышу. Ответное возмущённое «хм!» донеслось к нему уже туда.       С островерхой крыши трактира деревня была как на ладони: дюжина каменных домов, выстроившихся в два ряда вдоль единственной улицы, — каждый в три или четыре строения, с несколькими дворами, сараями и коптильнями, и каждая усадьба огорожена собственной стеной, иногда вплотную к соседской, иногда с узеньким проулком — хорошо бы и эти щели закрыть для прохода! Все лодки, которые были в поле зрения, уже стояли у причалов или лежали полувытащенные на пересыхающем берегу; на морской глади, сколько хватал глаз, не виднелось ни челнока, ни паруса. Улица была совершенно пуста, и даже дворы почти опустели — разве что изредка мелкала чья-нибудь фигура, торопливо пересекавшая двор и спешащая укрыться: жители выполнили распоряжение Ханьгуан-цзюня.       Собаки тоже нашлись: расположились под одной из усадебных стен и дружно доедали здоровенную рыбину. Можно было начинать.       Наблюдать за работой Лань Чжаня всегда было удовольствием, но сегодня Вэй Ин сосредоточил всё своё внимание на Ю-ю. Лань Чжань вполне разумно отправил «ученика» расставлять талисманы Барьера на относительно открытой местности: вдоль береговой линии; а себе взял длинный внешний периметр деревни — там за стенами и крышами только изредка мелькал край белого одеяния, передвигавшегося с истинно ханьгуанцзюньской скоростью. Ю-ю двигался осторожно, осматриваясь, но места для установки очередной печати выбирал правильные: на камнях, на сваях мостков, даже на мачте одной из вытащенных лодок, — полностью перекрывая путь от воды в деревню. Краем глаза Вэй Ин всё-таки старался поглядывать и на собак: они точно не были обычными собаками — в этой сгрудившейся стае то и дело проглядывали какие-то совсем не-собачьи чешуйчатые хвосты, шипастые спины и голые птичьи лапы: истинные облики прорывались из-под мирных оболочек; и Тьма клубилась вокруг размытыми облаками — эти твари уже никого не боялись. Как же вовремя мы оказались здесь! ещё день-второй-третий — и люди были бы обречены стать едой.       Почему этот яо пришёл именно сюда?..       Он решительно отогнал эту мысль подальше. О причинах ещё будет время подумать!       Лань Чжань и Сюаньюй наконец-то встретились в конце береговой линии, у северных скал-«пальцев», и вместе вернулись на площадь. Вэй Ин вполне одобрил выбор места: деревня со всеми своими дворами и проулками теперь была перед ними, причалы и лодки — позади них, и нападающие будут хорошо видны на открытом пространстве. Собаки на главной улице наконец-то почуяли что-то, перестали чиститься и подняли головы… пора!       Лань Чжань на площади развернул и высоко поднял Флаг, Привлекающий Духов.       Собаки вскочили, словно услышали зов. Вэй Ин поёжился: он хорошо знал, что означают вздыбившиеся загривки. Этих не потянет на Флаг как безвольных цзянши — эти твари пойдут сражаться!       Они уже не собаки, твердил он себе, заставляя смотреть. Тьма, клубящаяся вокруг, окутывала их рваным облаком. Это яо, это трупы, захваченные нежитью, и знакомый рыжий пёс бежал в самом деле на восьми лапах — костистых, покрытых рыжей чешуёй. Стая собралась в плотную группу, подобную острию копья, и их в самом деле было семь — седьмая, чёрно-рыжая, с маленькой головой на змеиной шее, бежала самой последней, словно гоня остальных вперёд: та самая, пришлая, с которой всё началось.       Лань Чжань!.. но Лань Чжань и сам наверняка видел всё это и понял всё то же самое, потому что Бичэнь, взвившийся в воздух, летел прицельно к чёрно-рыжей твари… и сразил бы её, если бы не серый пёс, подпрыгнувший перед остриём, — серая туша упала на камни, чёрно-рыжая тварь метнулсь в сторону, а Бичэнь вернулся в руку к Лань Чжаню, потому что стая уже вырвалась из улицы на площадь и сменила построение: выстроилась кольцом.       И теперь два заклинателя встали спина к спине.       Лань Чжань не столько нападал на собак, сколько старался прикрыть Сюаньюя; и умница Ю-ю делал короткие выпады из этой защиты, то задевая тварей, то заставляя их отступать, — в точности как мы его учили на всех наших лесных стоянках. Заберите меня все демоны диюя, какая же из этих двоих получилась прекрасная пара! кажется, я ревную, вот только кого к кому?.. не ставить же печать «моё» на них обоих!       Рыжий и белая уже лежали на земле, и вокруг них расплывалась лужами зелёная кровь; чёрно-рыжая металась вне круга, выбирая случай прорваться к Лань Чжаню, явно определив в нём старшего, — высоко же она себя ценит! Вэй Ин дорого дал бы, чтобы стоять там сейчас и сражаться… нет: от одной мысли снова перехватило дыхание. До каких пор этот страх будет мной управлять?!       Злость помогла: он снова видел ясно.       Под ударом Бичэня откатился и задёргался серый-с-подпалинами; чёрно-рыжая рявкнула на чёрного пса, и тот послушно бросился на Сюаньюя, заставляя Лань Чжаня повернуться влево, — и сама напала под правую сторону, на локоть, подставленный ей вместо руки с мечом!..       …а Сюаньюй, каким-то чудом уловив это быстрое движение, поднырнул под Бичэнем, едва не падая, и ухитрился попасть своим школьным мечом поперёк оскаленной змеиной морды.       Лань Чжань поймал его левой рукой, не давая упасть, и довершил атаку, выслав Бичэнь, — льдинистый сполох вонзился в горло чёрно-рыжей, уже совсем превратившейся в змею на шести ногах; змеёй она и упала, разбрызгивая кипящие чёрные струи чего-то, что было у неё вместо крови.       Вэй Ин издал победный крик и радостно уставился на последнюю оставшуюся тварь — крапчатую, белую в чёрно-рыжих пятнах; она стояла слева от Ю-ю, на расстоянии двух шагов, и почему-то не двигалась — не нападала и не убегала…       …по спине снова пробежал знакомый озноб.       Вэй Ин уже разомкнул губы, чтобы крикнуть, но голос Ю-ю опередил его:       — Эту не надо! она ещё настоящая.       Лань Чжань опустил меч. Крапчатая сука стояла всё так же неподвижно и в ужасе озиралась; потом она посмотрела на людей и неуверенно завиляла хвостом.       Вэй Ин оглянулся на свои Тени, безмолвно стоявшие рядом с ним на крыше — на всякий случай. «Думаю, ваша помощь уже не понадобится!» «Хороший бой, господин», прошелестел Кабан, прежде чем исчезнуть; Вэй Ин обиженно фыркнул им вслед. Огляделся ещё: на прочих крышах, пониже трактирной, тоже стал появляться любопытный народ, а самые отважные потихоньку выходили из ворот на улицу.       За Барьером вроде бы не топталось ничего лишнего, насколько он мог видеть отсюда линию Барьера. Можно было спускаться… и идти к этой замечательной боевой паре, стараясь не смотреть на трупы полусобак-получудищ.       Эти двое были сейчас воистину прекрасны: запыхавшийся растрёпанный Ю-ю — это что же, я в этом теле тоже ходил такой взлохмаченный?.. — с сияющими глазами и той самой настоящей улыбкой,       и безупречный, с ровным дыханием, в белоснежных одеждах без единого пятнышка чёрной крови Лань Чжань — с глазами цвета тёплого мёда.       Как же хотелось обнять их сразу обоих!.. но на площадь из улицы уже хлынула галдящая толпа, и пришлось ограничиться дружеским боевым приветствием: полуобниманием и похлопыванием по плечам.       Знакомая хозяйка, получив безмолвное разрешение Ханьгуан-цзюня, ухватила свою крапчатую, торопясь увести её подальше от людей. «Что это такое у нас тут было-то?.. вот это у нас по дворам разгуливало?! жуть какая! То-то они на всех кидались!» — звучало вокруг на разные голоса. «Это ещё не кидались, — раздумчиво осадил их Лань Чжань, — вот когда они набрались бы сил и ещё и размножились…» Та чёрно-рыжая и впрямь пришла сюда за потомством, повторил себе Вэй Ин; как же вовремя мы здесь очутились! От награды они отказались в два голоса: «Мы здесь не на службе, просто пришли посмотреть на великое море», — а Ю-ю промолчал, словно всё ещё не чувствовал себя частью их маленького отряда…       …зато этим вечером играть «Омовение сердца» было совершенно не нужно — Сюаньюй уснул не сжавшись в комок, а блаженно раскинув руки, — и улыбался даже во сне.