Шестьдесят три ступени

      С точки зрения бессмертного, Верховный заклинатель был похож на воздушный змей: из тонкого яркого шёлка, нежный и блестящий, машущий крыльями и лентами где-то в тёплых небесах, — безделушка… и кошмар для лучника. Стрелять по крыльям бесполезно, а нитку, управляющую полётом, попробуй разгляди в солнечных отсветах.       Поэтому, когда Старейшина Илина и Ханьгуан-цзюнь непочтительно откланялись этому Верховному заклинателю и направились к дверям, бессмертный кивнул ему тоже и вышел с ними вместе, — на сегодня с него было достаточно поклонов и взглядов.       Низко над горами висело алое закатное солнце. Он вдохнул это марево как долгожданный воздух. В зале ему казалось, что на плечах снова лежит тот громадный камень из безымянной пещеры над безымянным озером. Чан Сиен жил одиночкой, никогда не был в центре внимания — и не хотел быть. Ради важной цели, да; но не дольше чем необходимо!       Что же до молодого главы Цзинь, то быть при нём тайным советником этот бессмертный был согласен. При условии соблюдения тайны.       Он усмехнулся, пока никто не видел. Для цзиньских адептов появление Духа Лука на Совете тоже стало полной неожиданностью, — значит, мы с молодым главой неплохо храним свои секреты.       На широком крыльце тем временем тоже понемногу становилось тесно: из зала выходили всё новые разноцветные люди — а зал готовили для ужина. Чан Сиен посторонился, но уходить не спешил: улей гудел, как разворошённый медведем. «Ну везёт же Цзиням! заполучили такой артефакт!» — «Ланей-то было больше, а добычи им не досталось…» — «У них сам Старейшина, чем не добыча?» — «Ну, кто чья добыча — это как посмотреть, ха!» — «А я бы всё-таки посмотрел, где там след от того кнута…» — «Тише вы, жить вам надоело?»       — Прости, — сквозь всю эту разноголосицу донеслось виноватое, сказанное голосом Старейшины. Чан Сиен оглянулся: эти трое стояли на нижней ступени, вместе, как вместе вышли из зала. — Прости, что дело дошло до Цзыдяня, брат Сюань.       Тихий цзиньский мальчик улыбнулся: смотрел на Старейшину сияющими глазами.       — Вы бы не разрешили делать со мной ничего опасного.       Доверие на вкус похоже на янгмей: пряное и тёплое под жёсткой коркой. А у Старейшины в глазах… нет, это просто закатное солнце.       Ланьский учитель пробирался через всю толпу к Чан Сиену, как опытный охотник пробирается через лесную чащу.       — Лао-шэньсянь, — чопорно произнёс он и поклонился «младший старшему». — Мы не знали о присутствии высокого гостя и были неучтивы. Прошу оказать нам честь и возглавить пиршество.       Удивительное умение: поставить в неловкое положение, вроде бы выражая почёт.       — Вина целиком моя, — с коротким военным поклоном ответил Чан Сиен. Нет, поклоны на сегодня не кончились. — Этот уверен, что без его присутствия пирующие будут чувствовать себя свободнее.       Учиться в великом Ордене Лань Чан Сиену не довелось — не того статуса была его семья и не того достатка. На поле боя среди ланьских отрядов он тоже Лань Цижэня не видел… но ланьские отряды там хотя бы были, и целители тоже.       Но.       Даже после трёх отчаянных боёв и одной тоже отчаянной обороны Чунъяна эти ланьские воины держались обособленной стаей. Их построения не смыкались с остальными, их адепты не ели за общими столами и не спали в общих шатрах, их раненые лежали под отдельными навесами, их оружие чинили и чистили их мастера и никакие другие. Даже тот юноша, которого Чан Сиен вытащил на себе из горящего дома, поклонился ему как незнакомцу, когда смог стоять; и даже вообразить было невозможно, что этого спасённого Чан Сиен похлопал бы при встрече по плечу или обнял — как любого боевого брата из Цзян или Не.       Поколения этих Ланей воспитывал и учил именно Лань Цижэнь.       …дерево гордо возвышается над обрывом — изо всех сил вцепилось корнями в рушащийся берег.       — Возможно, почтенный бессмертный окажет нам эту честь в другой раз? — настойчиво попросил упрямый Лань.       — Этот никогда не любил пиры и застолья, — честно возразил Чан Сиен. — Но этот наслышан о красоте и величии восстановленных Облачных Глубин, и если учитель Лань разрешит мне здесь осмотреться…       Лань Цижэнь скрыл в усах довольную улыбку.       — Позволит ли почтенный бессмертный, чтобы этот недостойный сопровождал его на прогулке?       — Как можно!! — ещё честнее ужаснулся Чан Сиен. — Ваши гости не простят нам вашего отсутствия на пиру… а я и сам не заблужусь. Обещаю следовать только по главным тропинкам. — В конце концов, любой Орден имеет право на маленькие секреты.       Лань Цижэнь замахал руками:       — Вся наша резиденция открыта почтенному бессмертному! — И, оглянувшись куда-то на нижние ступени, взмахнул рукой, подзывая младших.       Два ланьских юнца — Сычжуй и Цзинъи, послушные юноши, — поднялись на крыльцо к учителю и вместе с ним направились обратно в зал… словно два барашка за козлом.       Если не знать, как два этих благонравных адепта писали письмо главе Цзян или ходили на разведку в логово демона, — то можно даже поверить.       — Ну вот, — прозвучал совсем рядом голос Вэй Усяня; Старейшина Илина стоял на соседней ступеньке и тоже смотрел вслед двум своим боевым товарищам. — Вчера мы бросили их на произвол судьбы, надо бы хоть сегодня спасти от допроса.       Чан Сиен не успел ответить и не стал отвечать — ответил голос, дрожащий от ненависти, и его стоило послушать внимательно.       — Подбираешь себе учеников?       Кажется, этого серо-белого заклинателя называли «глава Су»; человек без лица, просто с обычным набором «глаза, нос и рот». С ним подошла не то чтобы толпа, но плотная группка из шести-семи человек, и расположилась над Старейшиной, слегка оттеснив Чан Сиена в сторону.       — Ясно, кто задурил голову мальчишке Цзинь! — продолжал безликий. — Он, может, и забыл, из-за кого осиротел, но мы-то помним! Не забудь: за тобой следит тысяча глаз. Судьба не вечно будет на твоей стороне!       Вечерняя заря почти прогорела, и в глазах Старейшины не было никаких красных огоньков; он слушал, склонив голову к плечу, и откровенно скучал. Чан Сиен улыбнулся, не скрываясь. Если подумать, сколько раз Вэй Усянь слышал одни и те же слова… и всё-таки как же странно — видеть самого себя, ну почти-себя, вот таким на себя не похожим. В прежней жизни Чан Сиен нечасто смотрелся в зеркала, но был уверен, что прищуривается не так и не так покусывает губы.       И под таким чужим гневом он тоже не стоял ни разу. Что за счёты у безликого к Старейшине Илина?       — Господин Вэй, — перебил их новый, громкий и настойчивый голос. — Простите недостойного, я должен был сказать вам это два года назад.       Почти растолкав всех, через толпу ненавистников пробился высокий человек в красно-синих одеждах — и встал на колени на краю крыльца.       — Недостойный глава Оуян винится в давней вражде, — сказал он и ударился лбом в каменные плиты, — и благодарит Старейшину Илина за спасение моего сына, Оуяна Цзычжэня. Если бы не ваша отвага, злодейский замысел Мэн Яо удался бы и я лишился бы моей отрады и опоры.       Вот теперь Вэй Усянь растерялся, да ещё как.       — Не стоит говорить… — пробормотал он и наклонился, помогая главе подняться. — Ваш сын очень достойный юноша, вы хорошо его воспитали…       — Моя семья в долгу перед вами и Ханьгуан-цзюнем, — провозгласил глава Оуян и с вызовом бросил взгляд на толпу вокруг главы Су. — Если понадобится наша помощь…       — Незачем младшим кланам встревать в дела великих Орденов! — перебил его ещё один голос, хорошо Чан Сиену знакомый по двум последним дням.       Господин Сухая Ветка — старейшина Хан Хэчжи — стоял внизу, рядом с Лань Ванцзи, и смотрел не на главу Оуян, а на своего адепта.       Чан Сиен шагнул на ступень ниже — на шаг ближе к месту действия… заодно прихватив за плечо Вэй Усяня, который чуть не ринулся вниз.       — Почтенному старшему есть что добавить к уже сказанному вчера? — ледяным тоном осведомился Лань Ванцзи.       — У Ордена найдётся что сказать! — проскрипел Хан Хэчжи и показал зубы в усмешке. — А у Ханьгуан-цзюня на спине найдётся место для нового кнута: за Вэня в овечьей шкуре и за Старейшину на свободе!       На крыльце повисла тишина. Даже свора главы Су затаила дыхание. Пусть ты и на стороне поджигателя — но никому не хочется оказаться рядом с пожаром…       Лань Ванцзи отвернулся от Хан Хэчжи как от пустого места.       — Вэй-фуцзюнь, — сказал он мягко и ласково, будто они были наедине, — идём домой.       — А в самом деле, — охотно подхватил этот «супруг», — я же обещал поработать над талисманом! Мы откланиваемся, почтенные господа!       Им молча смотрели вслед… а потом над крыльцом прозвучал негромкий бархатный смешок, и глава Цзян убрал руку с рукояти меча.       — Вода закипела, — сказал он, — с меня на сегодня довольно. Завтра, прежде чем отбывать домой, я зайду выразить тебе моё почтение, Чан-шэньсянь. Цзинь Лин, ты идёшь? Цзинь Лин!       — А? — отозвался чаячий птенец, за своими разговорами пропустивший все события. Этого молодого главу окружала настоящая толпа, и стояли они поодаль от крыльца, под куртиной полосатого бамбука, и обсуждали на десять голосов не свару на крыльце, а предстоящую Охоту в Даньгу. — Дядюшка, я приду, когда закончу, не жди меня.       Цзян Чэн развёл руками, негодуя напоказ: вот вам нынешние юнцы, никакого от них уважения! — и удалился куда-то в сторону гостевых домов в сопровождении своей свиты. Был бы стрелой — всё равно был бы молнией: лиловый излом и свет.       Провожать его взглядом Чан Сиен не стал, был объект поинтереснее: рядом с Цзинь Жуланем стоял Мо Сюаньюй — не ушёл со своими спасителями, — смотрел себе под ноги, но очень упорно стоял, молчал и ждал. Что ж, должно быть, хочет поговорить с молодым главой про обещанный пересмотр своего дела…       …призрак с яблоком вместо сердца. Мальчик, выдернувший два года назад Старейшину Илина из мира демонов обратно в Поднебесную.       За спиной из распахнутых дверей зала донёсся двухголосый перебор струн — начинался пир, то есть ужин, и нужно было позвать гостей и… несколько их усмирить. Для бессмертного настало самое время спуститься по ступеням и отправиться обозревать окрестности…       …вот только кипячёная вода ещё не перестала кипеть.       — Не зазорно ли бессмертному общаться с отступниками и демонскими пособниками? — перекрывая музыку, на всё крыльцо возопил Хан Хэчжи, господин Сухая Ветка. Узловатый палец, вытянутый в обличительном жесте, почти упёрся Чан Сиену в грудь… вот и ходи здесь в телесном облике!       Бессмертный пожал плечами.       — Я тоже демонский пособник — ведь демон был в моём теле. И хотел бы я, чтобы все праведные адепты были так же хороши в бою, как эти отступники.       Каков Ханьгуан-цзюнь в бою, здесь явно знали многие: по толпе прокатились уважительные смешки.       Господин Сухая Ветка развернулся, взмахнув всеми своими рукавами, и гневно зашагал куда-то в глубь резиденции. За ним кинулись ещё несколько адептов, беспокойно оглядываясь и спотыкаясь. Чан Сиен привычно сощурился им вслед: грязно-белая гниющая туша, чёрные брызги разлетаются на каждом шагу… кукла на тростях у Тьмы. Понадобилась бы огненная стрела, но не устраивать же новый пожар в Облачных Глубинах!       Над крыльцом понемногу загорались гроздья бумажных фонарей, отзываясь на сгущающиеся сумерки. От толпы, окружавшей Цзинь Жуланя, отделилась знакомая фигура — статью почти сравнявшаяся с прежним главой Ордена Не.       — Брат Чан, — сказал генерал Не Фэнлан и не спеша начал подниматься по ступеням, — я рад, что ты не оказался нечистью!       — Нечисть изгнать было бы проще, чем меня, — возразил Чан Сиен и поднял руку, отвечая на воинский поклон. — Брат Не, соболезную вашей потере и поздравляю с достойной её заменой.       Не Фэнлан усмехнулся, совсем молодой в золотистом свете уличных фонарей.       — Достойная, — согласился он. — А ты — освоился уже в новой должности? Жаль, что ты не остался с нами после войны, глава ведь тебя звал! — Генерал до сих пор называл Не Минцзюэ главой, словно живого.       Нужно было ответить: на крыльце все навострили уши.       — После маленького клана мне не прижиться в большом Ордене.       — Значит, и в Гусу Лань тоже не останешься?       — Вот уж где точно не останусь, это в Гусу Лань! — от души рассмеялся Чан Сиен и попытался спасти положение: — Хватит с них и Старейшины Илина!       Не Фэнлан понимающе кивнул.       — И всё же наведайся как-нибудь к нам, — пригласил он. — Бессмертные ведь тоже пьют вино? посидим, вспомним старые времена!       — …обменяемся опытом, — подхватил Чан Сиен, снова поглядывая на Цзинь Жуланя: толпа вокруг мальчишки понемногу начинала редеть.       Не Фэнлан проследил за его взглядом и понимающе кивнул:       — Обменяемся!       Похож на бревенчатый щит, за которым прячутся воины, — не всякой стрелой пробьёшь. Лучшее наследство, которое мог оставить брат слабому наследнику; говорили, что и регентом в Цзинь был не худшим.       — Глава Цзинь! — как раз воспользовался старыми правами регента Не Фэнлан. — Забирайте своих охотников в зал, договорите на пиру!       Цзинь Жулань послушался с привычной готовностью, разве что Мо Сюаньюя особо ухватил за рукав, чтобы точно не потерялся.       Эта толпа прошествовала сквозь толпу на крыльце и утащила её за собой, как волна уносит приречный мусор. Пора и мне на обещанную прогулку, сказал себе Чан Сиен, обмениваясь поклоном-обещанием с генералом Не. А то возникнет какой-нибудь глава Яо и тоже пригласит к себе в Орден!       Старейшина Хан, хоть и ушёл быстрым шагом, вряд ли успел отойти далеко.       Бессмертный снял с себя телесный облик, как снимают надоевшее тяжёлое парадное платье.       Он нагнал этих недовольных на последнем повороте тропинки перед очень красивым домом. Белые стены, тёмные опорные балки, серая черепичная крыша — каждый изгиб продуман, каждая ступень выверена предыдущими поколениями. Два фонаря на крыльце, две одинаковые горные сосны по сторонам от ступеней, полотнище с назидательной надписью в дверном проёме; «Живи праведно», прочитал Чан Сиен и усмехнулся. Живи, кто же тебе мешает.       Никаких защитных талисманов не ощущалось при входе — от кого защищаться старейшине у себя дома! но даже будь ими облеплены все стены и двери — не существует пока талисманов от бессмертного. Он всерьёз задумался ненадолго, сможет ли подобные заклинания придумать Вэй Усянь; наверняка смог бы — а эти дураки ссорятся с таким нужным человеком!       В зале чжунтан Хан Хэчжи тем временем снял с пояса и отшвырнул свой меч, как мешающую железку; один из его свитских подхватил духовное оружие и с поклоном водрузил на подставку — ну хоть этот уважает боевого товарища. Садиться Сухая Ветка не стал — принялся расхаживать взад-вперёд и по кругу, пока его адепты встречали и принимали ещё новых гостей: в дом один за другим являлись желающие послушать о минувшем Совете Орденов. Чан Сиен скромно устроился в углу под ещё одним мудрым полотнищем: «Надлежит отстаивать справедливость» было начертано там.       Когда все прибывшие расселись по подушкам, а старейшина Хан перестал мелькать перед глазами, выяснилось, что собравшиеся отчётливо делятся на две неравные половины: молодые адепты в идеальных ланьских одеяниях и те, что постарше, одетые явно впопыхах. Чан Сиен постарался заглянуть в лицо каждому. Никого из них он не видел в боях на войне.       Сухая Ветка встал перед собравшимися и воздел руки к тёмному наборному потолку.       — Небеса свидетели, мы терпели слишком долго! — начал он, задыхаясь. Чан Сиен не был лекарем, но посоветовал бы ему сбросить дурную кровь. — После трагических событий в храме Гуаньинь и похорон главы Не мы примирились с тем, что отступник по-прежнему носит цвета Гусу Лань и время от времени наведывается в Орден… но это примирение было ошибкой! Дело дошло до того, что он заявился сюда в обществе проклятого Старейшины Илина и привёл с собой другого проклятого — Мо Сюаньюя, которого вернули к жизни омерзительным ритуалом! У них хватило наглости и более того — позволить тёмному заклинателю взывать к Хранителям Стихий! И всё это бесчинство творится с попустительства нашего главы, его дяди-регента и самого Верховного заклинателя!       Он обвёл слушателей горящими угольками глаз и почти шёпотом прошипел:       — До каких пор?!       — Но, говорят, они привели и бессмертного, — отозвался человек из первого ряда подушек: высокий, с туго собранной причёской и холодным лицом философа, на котором блестели хитрые прищуренные глаза. — В таком случае всё осложняется?       Хан Хэчжи отмахнулся, будто от назойливой мухи:       — За всю мою долгую жизнь я ни разу не видел бессмертных, только слышал о них разные россказни. Как можно знать, истинно он благословен или обычный мошенник? Даже если вдруг каким-то чудом он и впрямь бессмертен, то уберётся на остров Пэнлай или на какую-нибудь гору и… и всё! А наши дела решать нам, а не бессмертным.       — И что же мы намерены делать? — пробасил ещё один человек из первого ряда. — Мы все давно согласны, что сложившееся положение неприемлемо и нарушает все наши установления; но что ты предлагаешь?       — Для начала надо решить, собираемся ли мы что-то делать или и дальше будем покорно терпеть! — отрезал Хэн Хэчжи, потрескивая, как дерево в костре.       Он вытянул вперёд дрожащую сухую руку и растопырил пальцы в клятвенном жесте.       — Не примирюсь и буду бороться, пока зло не будет уничтожено и порядок восстановлен! — выдохнул он и сжал кулак. — Кто со мной, собратья-заклинатели?       На ноги повскакали все. Чан Сиен считал протянутые руки.       Одной не хватало.       Кто-то всё-таки оказался умней и остался за спинами?       — Лань Гаохо!.. — Голос Сухой Ветки снова обрёл начальскую силу. — Ты отказываешься клясться? Что это значит?       — Я не отказываюсь, — спокойно возразил уже знакомый бас. Обладатель этого голоса носил седоватые волосы убранными в косу; рослый, кряжистый, с обветренным, необычно смуглым лицом. — Но я хочу знать наши планы, прежде чем принесу клятву. Ещё раз спрошу: что именно хотите вы менять?       — Ну, для начала, — протянул хитроглазый хорёк, — для начала необходимо уничтожить наконец Призрачного Генерала. Нужно было это сделать давно, когда его только впустили сюда.       — Согласен, — кивнул Лань Гаохо. — А что вы хотите сделать с Лань Ванцзи? Ты упомянул о кнуте, старейшина Хан?       — Я полагаю, — оживился хорёк, — что сперва надо устранить его так называемого сына, который оказался проклятой кровью, и непременно уничтожить корень зла — Старейшину Илина. Тогда Ханьгуан-цзюнь, возможно, образумится и вернётся на истинный путь. Любые чары спадают после смерти колдуна, и тогда…       — А если не образумится? — настаивал Лань Гаохо. — Если напротив озлобится окончательно?       — Ты сам знаешь ответ на этот вопрос, — отрезал Сухая Ветка. — Я не верю в его раскаяние! От преступной крови может родиться только преступная кровь, и единственный способ спасти Орден — выжечь эту язву калёным железом. Решай, с нами ты или нет!       Лань Гаохо протянул руку с растопыренными пальцами.       — Я клянусь сохранить в тайне этот разговор и ваши планы, — размеренно произнёс он. — Я помогу вам, если буду с вами согласен, но я не поддержу убийство Ханьгуан-цзюня. Не забывайте, что он герой и слава нашего Ордена. Будет неразумным расточительством его лишиться.       Хан Хэчжи слова задохнулся словами и в гневе топнул ногой.       — «Надлежит всегда помнить о последствиях своих действий», — торжественно закончил Лань Гаохо, явно цитируя кого-то из мудрых. — Я ухожу.       Вслед за ним из зала вышли ещё двое, стараясь ступать потише.       Их никто не удерживал.       — Старейшина Хан, — прозвучал наконец в тишине молодой неуверенный голос, — мы правда убьём их всех?       — Всех, кто отступился от светлого пути! — отчеканил Сухая Ветка. — Не бойся, нам не придётся нарушать правила, территория Облачных Глубин останется чиста.       — «Надлежит проявлять твёрдость в своих убеждениях», — процитировал хорёк что-то из того же источника. — «Надлежит доводить начатое дело до конца». Не позволяй сомнению искушать тебя, Сэн-эр, твои учителя не позволят тебе оступиться.       — Но старший учитель Лань…       — Лань Цижэнь был предупреждён, — с горестным вздохом поведал Хан Хэчжи, — и не внял благим урокам. Мы можем лишь уповать, что он всё-таки услышит голос разума. Иначе же…       Иначе же вы приобретёте ещё одного могущественного врага, сделал вывод Чан Сиен и перестал слушать.       Шёлковое полотнище коснулось его волос, когда он выходил. «Живи праведно», о да!       Во рту стоял мерзкий кислый вкус, словно бессмертный снова надел телесный облик. Стоило бы вернуться в пиршественную залу и хорошенько запить услышанное… и запятнать территорию Облачных Глубин ещё и употреблением алкоголя.       Отсюда, с тропинки на горном склоне, Зал Праведных Решений виделся островком света в серых туманных сумерках. Чан Сиен никогда не бывал прежде в Облачных Глубинах, хотя много слышал об этой резиденции, особенно когда лечился в Цайи после ранения. Может быть, когда настанут совсем спокойные времена, он вернётся сюда ещё раз и тогда будет просто гулять и любоваться.       А пока это была не орденская усадьба, а военная позиция.       Склон, на котором он стоял, вполне годился для рекогносцировки. Отчётливее всего Чан Сиен слышал Цзинь Жуланя — потому что этот мальчишка даже на пиру не расстался с Циньвэем; рядом с молодым главой улавливалось осторожное присутствие другой гуаньшаневой крови — Мо Сюаньюя. Пылающий уголь Вэй Усяня мерцал на соседнем склоне у подножия, в густых бамбуковых рощах, и тоже не в одиночестве: рядом текла холодная инь Призрачного Генерала. А вот Ханьгуан-цзюнь был вовсе не с ними, а где-то в соседней долине… странное место, занавешенное плотным покровом; и незнакомый тон, шершавая низкая нота флейты жила там рядом с ним, едва слышная.       Помнится, на флейте сяо играл нынешний глава Лань. Никто из тех, кто слышал Лебин в бою, не забудет её голос.       Чан Сиен ещё постоял на тропинке, оценивая диспозицию. Свора в Зале Праведников напивалась хоть и громко, но мирно. Змеиное гнездо в доме старейшины Хана продолжало шипеть и негодовать, но за стены дома не выползало. Вэй Усянь и Вэнь Нин были бы уязвимы… если бы это были не Вэй Усянь и не Вэнь Нин. «Не убивать в резиденции», спасибо за благородство!       У главы Лань ему точно не нальют вина. Но задать два-три вопроса этому главе Лань — важнее.       Наедине.       В шкуре бессмертного не нужно было плутать по длинным и крутым тропинкам, которых он к тому же не знал, — можно было идти напрямую над склоном, по плетям тумана и веткам деревьев. Завеса в соседней долине скрывала небольшой дом посреди цветочной поляны, горечавка пахла горьким мёдом. Чан Сиен прошёл сквозь плотный воздух и помедлил на крыльце: в доме звучал голос.       — …и Верховный заклинатель сообщил собранию, что башни Неусыпного Ока начнут строить в ближайшее время, — заканчивал Ханьгуан-цзюнь свой рассказ о сегодняшнем Совете Орденов.       Послышался мягкий смешок.       — Молодой господин Не Хуайсан верен себе. — Только глава Лань стал бы называть Верховного заклинателя молодым господином. — Что бы ни происходило, он не свернёт с выбранного пути и никому не позволит свернуть.       — Собранию оставалось только согласиться, — отозвался Ханьгуан-цзюнь. — Несогласные и недовольные ещё некоторое время спорили на крыльце зала, но потом всех позвали на пир и обсуждения стихли.       — Кто-нибудь протестовал серьёзно?       Чан Сиен затаил дыхание, словно всё ещё мог шумно дышать.       — Нет, — лакончино ответил этот глупый Ханьгуан-цзюнь.       Впору было выругаться, как когда-то в прежней жизни; но Чан Сиен всего лишь отступил с крыльца. Предупредить следовало обоих — но разными словами, а значит, понадобятся два разговора.       — Сколько вы пробудете в Облачных Глубинах? — Вежливое равнодушие.       — Мы собираемся отправиться в путь завтра. — Осторожный ответ.       — В деревню Мо? Надолго?       — Как сложится судьба.       — Ничего ещё не закончилось, Ванцзи. Будьте осторожны. Возможно, вам было бы безопаснее остаться в Ордене.       Короткое «хм» Ханьгуан-цзюня слилось с беззвучным «ну да!» от бессмертного.       — Мы сможем защитить друг друга.       — Присылай сообщения о себе.       Совсем короткое и очень горькое молчание.       — Непременно, сюнчжан.       Судя по шороху шёлка, братья раскланивались, прощаясь.       Чан Сиен проводил взглядом Ханьгуан-цзюня — тот шёл сквозь ночь размеренным ровным шагом.       Глава Лань стоял на крыльце и тоже смотрел брату вслед.       Лань Сичэнь изменился так, что если бы Чан Сиен встретил его не в Облачных Глубинах — мог бы пройти мимо и не узнать. Ручей, утративший исток, местами пересох, местами обратился в болото; сломанная стрела, потерявшая оперенье, разучилась летать.       Чан Сиен подождал три удара сердца. Старший брат так и не окликнул младшего: постоял, опустил голову, повёл плечами, словно от зябкого ночного ветерка.       — Если уж не делаешь шаг за ним, то хотя бы почаще стой на пороге, — посоветовал Чан Сиен и вежливо облачился в телесную форму.       Глава Лань вздрогнул и дотронулся до пояса, на котором не было ни меча, ни флейты.       — Господин?..       — Чан Сиен из клана Хэ Ханка, — ответил бессмертный и поклонился как кланялся на войне. — Прости позднего гостя, Лань-гэ.       Что-то промелькнуло на светлом лице — и исчезло снова.       — Наша обитель благословлена посещением бессмертного, — сказал глава Лань и опустился на колени. — Этот недостойный приглашает лао-шэньсяня зайти в дом.       — Твой дом построен в горах ради близости к небу, так зачем отгораживаться от неба крышей и потолком? — возразил Чан Сиен и подождал, пока глава Лань снова встанет. — Посмотри, как щедра сегодня Чанъе, повелительница Луны.       Глава Лань спустился на две ступеньки, чтобы не стоять выше бессмертного.       — Этот недостойный благодарит лао-шэньсяня за помощь брату и адептам Лань в битве против демона и в проведении ритуалов.       — Нет нужды, — поморщился Чан Сиен и не стал сдерживать слова: — Многие в твоём Ордене готовы нас за эти ритуалы убить — чтобы восстановить мировой порядок.       — Мне это известно, — тихо отозвался глава Лань. — Через день-два, когда последние гости покинут Орден, учитель Лань Цижэнь потребует, чтобы старейшина Хан принял наказание.       — За неподобающее поведение на собрании Орденов, — насмешливо кивнул Чан Сиен, — ну, хоть так. Но мой совет брату по оружию: если уж не твои глаза следят за этими людьми, найди для них надёжные глаза. Ханьгуан-цзюнь бережёт тебя и рассказывает не всё.       — Мне и это известно, — сказал глава Лань и снова сложил руки. — Благодарю бессмертного за наставление.       Что ж, ты выбрал, заключил этот бессмертный и отдал прощальный поклон. Хотя хотелось подойти ближе и неподобающе положить ладони на спину Лань-гэ — чтобы выпрямился и стал таким, как был прежде. На войне никакая усталость и никакая скорбь не могли заставить его согнуть плечи.       Луна в эту ночь была и вправду щедра: тропинки светились расплавленным серебром, туман был похож на лучшие шелка в дорогой лавке. Чан Сиен шёл вниз по петлям и лестницам — теперь, когда он остался в этом лесу в одиночестве, всё наконец стало правильно и шкура бессмертного больше не казалась ему велика. Облачные Глубины незримому взгляду виделись безусловно красивыми — вот разве что убрать бы здесь мусор, запрятанный по углам.       Он прислушался, отыскивая своего молодого подопечного: глава Цзинь точно был ещё на пиру, потому что вокруг него звенело эхо от чужих голосов.       Идти снова в Зал Праведных Решений этого бессмертного не заставили бы и десять демонов. Присматривать за Цзинь Жуланем он мог и отсюда — удобно устроившись на каменной скамье возле молчаливого пруда с лунным отражением. С крыльца понемногу спускались и разбредались собратья-заклинатели, поодиночке и компаниями, и вроде никто из них больше не рычал, не шипел и не плевался ядом; и Чан Сиен уже надеялся, что нынешний длинный день закончится благополучно.       «Мо-шушу, — сказал там в зале Цзинь Жулань, — давай я провожу тебя до цзинши Ханьгуан-цзюня, а то ты заблудишься! и по дороге мы с тобой поговорим без лишних ушей».       Чан Сиен не собирался становиться этими ушами. Молодой Мо имел полное право обсуждать своё прошлое без свидетелей, ему и так пришлось ждать весь день, пока Цзинь Жулань освободится и сможет выслушать; а этот бессмертный лучше отправится к гостевым домам и там спокойно подождёт в тишине, ведь обоих мальчишек вроде бы пока не собираются убивать…       …«я хотел поговорить с вами о Призрачном Генерале, глава Цзинь», сказал где-то там на пороге молодой Мо.       Теперь Чан Сиен видел обоих — два стройных силуэта в проёме распахнутых дверей — и уходить решительно передумал.       «О Вэнь Нине? — переспросил Цзинь Жулань уже совсем не усталым голосом. — Что случилось?»       Ничего не случилось, понял Чан Сиен, прислушавшись: прохладная инь в бамбуковой роще текла так же мерно, как час назад; и трепетал, как огонёк на ветру, знакомый азарт Вэй Усяня, занятого каким-то интересным делом — возможно, примеркой нового талисмана.       «Господин Вэнь вчера пришёл ко мне, дождавшись, когда я останусь один. — Мо Сюаньюй говорил словно читая по написанному. — Он сказал мне, что ему приказано отправиться с вами в Башню Кои. Он не хочет туда идти».       Они медленно спускались по широким ступеням, переходя из золотистого марева в дрожащие сумерки, и только одно световое пятно легло на дорожку и двигалось вместе с ними — Цзинь Жулань всё-таки взял с крыльца один из гостевых фонарей. Теперь голоса стали слышны по-настоящему.       — Приказано? — Цзинь Жулань не был удивлён: он был зол. — Он так и сказал?       — Он сказал, что это решение господина Вэя. — Молодой Мо прятал руки в рукавах и смотрел себе под ноги, но голос звучал твёрдо, хоть и негромко. — И сказал, что с решениями господина Вэя он никогда не посмеет спорить.       — Даже если… — Теперь и Цзинь Жулань сжал кулаки. — Но почему он не хочет?.. — И, сбившись с шага, хмуро ответил сам себе: — Ясно. Он всё-таки вспомнил.       — Мне кажется, он и не забывал, — сказал Мо Сюаньюй.       Цзинь Жулань остановился и топнул ногой, как делал, когда нельзя было закричать в полный голос. Стрела вот-вот вспыхнет, сказал себе Чан Сиен и встал поближе к луку — на Циньвэе начинала дрожать тетива.       — Но пока мы разговаривали, господин Вэнь всё-таки решил, что этот план важнее его желаний, — продолжал молодой Мо. — Думаю, он станет вам хорошим телохранителем; но будет лучше, если всё-таки вы сами поговорите с ним и объясните, что ему нечего бояться.       Цзинь Жулань выдохнул сквозь стиснутые зубы.       — Почему он сразу не пришёл ко мне? — проговорил он почти шёпотом. — Почему не обратился к Сычжую или к Цзинъи?       — Не знаю, — отозвался Мо Сюаньюй. — Но он сказал слова, которые меня напугали. Он сказал «Мёртвые — это вещь, а разве с вещами дружат?».       Цзинь Лин замер посреди лунной дорожки, как золотая статуя.       Обугленное дерево посреди большого пепелища — горит медленно, но всё-таки сгорает, сказал себе Чан Сиен со вздохом. Даже самый сильный не может вечно удерживать крик. Жаль, был бы и впрямь идеальным телохранителем.       — Вот, значит, как, — почти шёпотом произнёс Цзинь Жулань. — Значит, нас он не считает друзьями. Сколько было Охот? прикрывали друг друга, были настоящим отрядом! да спали у костра, пока он был на страже! — Голос обиженного мальчишки всё нарастал, переходя понемногу в задушенный вопль. — Я охотился с ним! и ни разу ничем не обидел!.. Я… я даже забыл, что он… Я простил! — уже почти прокричал он в лунное небо. — Я думал, что он мой друг, а что думал он?!       Хороший вопрос, вместо луны ответил Чан Сиен. Вам бы всем подумать об этом немного пораньше.       И прав молодой глава, что кричит всё это не в лицо Призрачному Генералу, а куда-то в ночную темноту. И рядом только Мо Сюаньюй, который заварил этот чай и теперь стойко слушает с перепуганными глазами.       Да, этот новый птенец тоже не безнадёжен.       — А кем же он тогда считает Вэй Усяня? хозяином?.. — вдруг новым яростным шёпотом спросил Цзинь Жулань. — И этот хозяин делает для него очередной талисман подчинения… Идём!       Сумерки расступались перед ними, как речная вода перед носом лодки. Мо Сюаньюй не пытался высвободить руку и изо всех сил старался не упасть, когда спотыкался. Цзинь Жулань хорошо знал здешние тропинки и шагал по ним, будто шёл в атаку — цзяновская кровь явно взяла верх над гуаншаневой.       Открывшийся с мостков домик в бамбуковой роще являл собой вид самый мирный и безмятежный, как и подобало на землях Облачных Глубин — нежился в прозрачном тумане под сенью высокой сосны, распахнул окна лунному сиянию, приветливо мерцал фонарями на террасе. Два силуэта были там, в этом ласковом мареве: чёрная фигура Призрачного Генерала, сидящего на коленях, и напротив него Вэй Усянь — растянулся на животе на полу и что-то увлечённо рисует на разбросанных листах бумаги.       Цзинь Жулань ещё на мостике выпустил рукав Мо Сюаньюя и отшвырнул фонарь, освобождая себе обе руки.       Молодой Вэнь обернулся на шаги — и остался стоять на коленях.       — …а знак «бай» для тебя лучше заменить на знак «юнь», — договорил Вэй Усянь и поднял голову от заляпанного листка. — Что?..       — Ты! — с порога выкрикнул Цзинь Жулань и навис над ним, как карающая скала. — Ты понимаешь, что ты делаешь?!       Вэй Усянь вскинулся и озадаченно уселся на пятки.       — Талисман Четырёх подземных потоков?.. — предположил он. — Я подумал, что если взять знак «фу» в значении «водоворот» и соединить его с «си», которое «устойчивость», а потом добавить «бай» как часть души по…       — Ты ему ещё гвозди в голову вбей!! — рявкнул Цзинь Лин во весь голос, сжимая кулаки.       — Что ты кричишь? — наконец обиделся Старейшина Илина. — Ты сам знаешь, твой дядя потребовал и мы договорились!       — Мы-то договорились! а Вэнь Нина кто-нибудь спрашивал, чего он сам хочет и чего не хочет?       Вэй Усянь заморгал.       — Он не хочет носить талисман?..       Вэньский мальчик опустил голову и ссутулил плечи, будто стараясь стать меньше. И его-то эти шавки называли Призрачным Генералом, ужасом мира заклинателей!       — В Башню Кои идти он не хочет! — Цзинь Жулань топнул ногой в ярости. — Он там уже был и ему не понравилось, если ты помнишь!       В дверях комнаты полыхнуло белым: Ханьгуан-цзюнь возник на пороге, привычно держа ладонь на рукояти меча. Посмотрел на разъярённого главу Цзинь, потом на безмолвного Мо Сюаньюя; слегка пожал плечами, прошёл на террасу и встал между Цзинь Жуланем и своим супругом.       — Да откуда ты знаешь, что он не хочет? — выкрикнул Вэй Усянь из-за его плеча.       Цзинь Жулань открыл рот… и закрыл снова.       Его дядюшка Мо чуть качнулся вперёд, но шага не сделал и ничего не сказал.       Вэньский мальчик посмотрел на него — получился горячий взгляд, словно след от горящей стрелы.       — Молодой господин Мо… вы же обещали…       Этот молодой господин прижал руки к груди, словно пытаясь спрятаться за рукавами.       — Я обещал не рассказывать господину Вэю, и я не рассказал ему. А про главу Цзинь я ничего не обещал.       Вот же гуаншанева кровь, произнёс Чан Сиен, сам не зная, сердиться или восхищаться. Мишень? ничуть не бывало — стрела!       Вернее, тростинка в роли стрелы. Тонкая и ломкая, но когда научится летать…       — А ты-то здесь при чём?! — уставился на эту тростинку Вэй Усянь.       Ночной воздух снова колыхнуло белым: Ханьгуан-цзюнь взял своего супруга за плечо и мягко заставил сесть.       — Хм, — сказал он снова своё привычное междометие и посмотрел по очереди на каждого. — Глава Цзинь, пожалуйста, отложи лук и сядь. Сюаньюй, ты тоже. Вэй Ин, положи кисть. В Облачных Глубинах запрещено кричать, особенно после гонга отхода ко сну.       Под этим взглядом послушались все: выпустили из рук оружие и худо-бедно устроились на полу, широким полукругом окружая бедолагу-Вэня. Тот не шевелился и не поднимал головы, являя собой истинную мишень на этом стрельбище.       Первый выстрел попытался забрать Цзинь Жулань — но едва успел произнести неясное «…в башне Кои…», как Ханьгуан-цзюнь остановил его жестом и обратился к Мо Сюаньюю, мягко, словно к ребёнку:       — Объясни, что случилось.       Чан Сиен тоже сел — на верхнюю из двух ступенек. Бессмертные не умеют уставать, да; но эта позиция была хороша — так он мог перехватить Цзинь Жуланя, если тот попытается сбежать посреди разговора и остаться обиженным. Мальчишка совсем не умеет слушать, и поэтому…       — Недостойный просит прощения у всех, почтенные господа. Нижайший никого не хотел задеть или поссорить, — начал тем временем тихий голосок молодого Мо. — Господин Вэнь пришёл именно ко мне, потому что не хотел ранить недоверием никого из вас. Я ему чужой, и со мной ему говорить было легче.       Вэньский мальчик снова бросил на него быстрый взгляд, но на этот раз ничего не сказал. Цзинь Жулань негодующе фыркнул, но тоже ничего не возразил вслух. В глазах Вэй Усяня зажёгся знакомый огонёк. Разве что вокруг Ханьгуан-цзюня оставалась прохладная невозмутимая ци!       — Призрачный Генерал хотел посоветоваться со мной о своих сомнениях, — мерно журчал голосок, выговаривая осторожные правильные фразы. — Он опасается, что тяжелые воспоминания помешают ему выполнять обязанности телохранителя.       Старейшина Илина не выдержал первым:       — Почему-то мне кажется, что ты пересказываешь неточно!       Чутьё есть чутьё, согласно кивнул Чан Сиен; но ты всё-таки ошибаешься. Этот мальчик не лжёт, а всего лишь не говорит всей правды. Спроси своего супруга, он знает, как это делается.       Цзинь Жулань тем временем опять взорвался искрами, как фейерверк:       — Да что тут непонятного?! Вэнь Цюнлинь хотел, чтобы кто-нибудь разумный поговорил с тобой! Не мог же он сам сказать, что не хочет быть моим телохранителем!       Повисло молчание, и в этой тишине Вэй Усянь не спеша собрал с пола изрисованные листки бумаги — и принялся их с хрустом рвать на мелкие кусочки.       — Ладно, — сказал он, когда закончил эту работу. — Поговорим без талисманов контроля. Ты уверял, что ничего не помнишь о том, как был в плену.       Вместо вэньского мальчика ему ответил Цзинь Жулань:       — А ты стал бы рассказывать о своих страхах госпоже Юй?       Старейшина Илина поднял глаза к небу и схватился за голову.       — Это в самом деле так, Вэнь Нин?! Ты полагаешь, я называл тебя братом для красного словца?       Призрачный Генерал сжал руки, лежащие на коленях.       — Вы добрый человек, молодой господин Вэй. Вы бы называли так и последнего слугу.       Знакомая сила обиды, со знакомым ознобом отметил Чан Сиен. Такая обычная для лютого мертвеца. Неужели всё-таки поздно?       — Неправда!.. — вдруг вмешался молодой Мо… и умолк, не продолжив.       Вторым возгласом был почти-крик Цзинь Жуланя:       — А я? я для тебя кто?!       Вэньский мальчик молча поклонился Мо Сюаньюю и повернулся к молодому главе Цзинь:       — Я убил вашего отца. Такое простить невозможно.       — Да что ты знаешь о невозможном!.. — заново вспыхнул Цзинь Жулань и осёкся, словно сбился с ноги на всём бегу. Вот как раз Вэнь-то и знает, покивал Чан Сиен; но должно быть, сам себя не простил, а значит никто не сможет.       — А теперь помолчите все, — в наступившей тишине сказал Вэй Усянь странным сдавленным голосом.       Вэньский мальчик остался стоять на коленях, только ещё ниже опустил голову, когда Старейшина подошёл и встал над ним.       — Цюнлинь, скажи: я и прежде давал тебе приказы, которые ты не хотел выполнять? — И наклонился, стараясь заглянуть в лицо.       Призрачный Генерал медленно выпрямился, но смотрел по-прежнему в пол.       — Да. — Ответ прозвучал тихо, но твёрдо: или этот юноша что-то для себя решил, или всё-таки повиновался хозяину. — Несколько раз.       — Назовёшь? — не потребовал, попросил Вэй Усянь.       — Я не хотел, чтобы вы шли в Ланьлин на праздник маленького господина.       Теперь дёрнулся Цзинь Жулань; Мо Сюаньюй умоляющим жестом ухватил его за рукав.       — Я знал тогда, что ничем хорошим это приглашение не кончится, — продолжал Вэнь Цюнлинь с решимостью отчаяния. — Я должен был отговорить вас, господин Вэй… — И закончил совсем тихо: — Я виноват.       — Ты виноват?! — всё-таки взвился Цзинь Жулань.       Ханьгуан-цзюнь пошевелил пальцами в воздухе. Повеяло лёгким движением ци, и нетерпеливый мальчишка схватился за губы. У Ланей есть чему поучиться, сказал себе Чан Сиен.       — И всё-таки исполнял. И не спорил. — Вэй Усянь зажмурился и снова открыл глаза. — Значит, я и вправду вёл себя как хозяин.       Призрачный Генерал вскинул голову. На белой радужке отчётливо проступали чёрные очертания зрачков.       — Нет! — выдохнул он, как выдохнул бы любой живой. — Вы же старше, умнее, опытнее, я должен был повиноваться! Вот же молодые господа, что были вашими спутниками, — они тоже слушались вас!       Вэй Усянь оглянулся на Цзинь Жуланя, который возмущённо промычал что-то.       — Ну, эти-то спорили, да ещё как!.. Цюнлинь, ты хоть раз пытался мне сказать о своих несогласиях?       Вэньский мальчик снова уставился на свои сложенные руки.       — Никогда не умел, — едва уловимо прошептал он. — Ни с дядей… ни с сестрой… ни с вами…       Вот теперь Вэй Усянь подошёл окончательно — и сел, едва не касаясь колен своего верного соратника.       — Я понял, — прозвучало усталое. — Не та у тебя была жизнь, чтоб научиться спорить, брат Цюнлинь. Но сестра хоть говорила тебе, что любит и тревожится, а я… Ладно, скажу теперь. Ни разу, ни на вздох я не думал, что ты мой слуга. Друг — с первого дня, когда ты чуть меня не подстрелил на твоём тайном стрельбище. И брат — с того дня, как ты спас меня и Цзян Чэна. Да как иначе-то?! — Вэй Усянь качнулся вперёд, пыталсь перехватить взгляд лютого мертвеца. — Вэнь Нин, ты мне пот со лба вытирал, когда Вэнь Цин ядро вырезала. Ты меня собой закрывал от стрел… и от мёртвой армии на Луаньцзан… — И договорил, настойчиво глядя глаза в глаза: — Об одном жалею: что мы с тобой не успели дать клятву побратимов. Может быть, ещё не поздно?       Вэньский мальчик закрыл лицо рукой от этого взгляда. Прошептал из-за этого ненадёжного заслона:       — Этот не смеет. Этот разочаровал вас. Этот подвёл вас на тропе Цюнци… и когда открыл вашу тайну главе Цзян.       — Ты же человек! ты вправе решать сам!.. — в полном отчаянии схватился за голову Вэй Усянь. Чан Сиен от души посочувствовал: нелегко так убеждать и уговаривать… хотя, говорят, Второго Нефрита ученик Вэй Усянь звал в друзья ещё дольше.       Решающая стрела прилетела вдруг с самой неожиданной стороны:       — «С вещью не дружат», да? — почти беззвучно произнёс Мо Сюаньюй и сам зажал себе рот от собственной смелости.       Ну, и у Цзинь Жуланя наконец-то получилось разомкнуть губы:       — И хватит вспоминать ту засаду на той проклятой тропе! Ты защищался! Они напали первыми!       Вэнь Цюнлинь покачал головой там, за ненадёжной завесой рукава. Голос у него дрожал как у живого.       — Молодой глава Цзинь, вы не должны прощать. Я… вы не можете хотеть, чтобы я охранял вас.       — Так я с тобой на Охоты ходил потому, что не простил? — выпалил этот молодой глава и махнул рукой. И спорить, и вообще говорить этому юнцу ещё предстоит научиться, отметил в очередной раз Чан Сиен и усмехнулся: но начало положено неплохое.       — Вы делали это ради Лань Сычжуя, — зачем-то продолжал защищаться упрямый Вэнь. — Он ваш друг… и он настаивал, чтобы я не прятался.       Щёки Цзинь Жуланя вдруг предательски покраснели.       — Ну… поначалу да, — нехотя признался он вслух. — Сычжуй таскал тебя за собой, и я… Но потом-то я всё понял! — выпалил он, явно приукрашивая правду. — И ты мне жизнь спас на горе Дафань! и потом ещё на Луаньцзан, и в храме… Все долги уплачены, Вэнь-сюн! — И совсем по-мальчишески сложил руки: — Теперь мы можем быть друзьями?       — Этот не смеет, — отозвался Призрачный Генерал, но Чан Сиен не успел разочароваться в нём окончательно: — Но… этот хочет вас защищать. Если вы согласны.       — Очень согласен! — наплевав на все правила грамотной речи, выкрикнул молодой глава. — Знаешь, ну пусть не телохранителем — всё равно приходи в Башню Кои. Я сам тебе дам молот потяжелее, чтобы в каменную крошку разнести то проклятое подземелье!       Теперь свою тетиву отпустил Ханьгуан-цзюнь:       — «Убить свой страх», — кивнул он, хваля чужие слова. — Хорошее решение, глава Цзинь.       — И я тебе верю без всяких талисманов, — горячо продолжал этот глава, едва сидя на месте. — Это дядя Цзян сомневается, но ты же знаешь, какой он! он тоже привыкнет, просто нужно время!       Вэй Ин посмотрел на рваные бумажные клочья, рассмеялся и полез в оболочку фонарика за горящей свечой.       Все молча досмотрели, как горит в пустой «водяной чашке» подожжённая исчёрканная бумага; потом Ханьгуан-цзюнь на правах хозяина дома подошёл к перилам и высыпал пепел куда-то в бамбуковую куртину.       — И больше никаких оков, гвоздей и усмирений! — решительно подытожил Вэй Усянь, снова устраиваясь поближе к своему подопечному. — Но вот чего я не понял всё-таки, Нин-гэ: почему именно Ю-ю вдруг стал твоим переговорщиком? Нет, я, конечно, его очень люблю, но…       Чан Сиен беззвучно охнул и заново прислонился к перилам. Ничего ещё не закончилось!       Вэньский юноша поглядел на покрасневшего Мо Сюаньюя, потом почему-то на Цзинь Жуланя, — и снова опустил голову, уже знакомым движением: не смея, но решившись.       — Потому что вы его спасли, господин Вэй.       — «Сянь-гэ», — настойчиво напомнил Старейшина и заулыбался заново: — Да все мы здесь друг друга спасали и не раз! постой-ка…       Улыбка исчезла. Брови нахмурились.       — Я его спас… вернул ему жизнь…       Вэньский мальчик ткнулся лицом себе в колени, как подстреленный.       — Нет!! я об этом не думал!       — Думал, — возразил Вэй Усянь и потянул его за плечи, заставляя выпрямиться. И так и остался сидеть с ним рядом, будто Призрачный Генерал мог сбежать. — Ты думал о том, что я вернул его душу. И я… я тоже об этом думал. Я о тебе не забывал!       Теперь охнул Цзинь Жулань.       — А разве возможно?..       — Ох, не этой бы ночью! — взмолился Старейшина и смешно замахал ладонями. — Я ещё только в начале тропы, ни в чём не уверен, объяснения будут путаные… но тропа есть, теперь я точно знаю. Всё получится, Нин-гэ, просто подожди ещё немного.       И ещё один вырвавшийся вскрик, почти стон, прозвучал над террасой как оборванная струна. «Вэй Ин!!» — а глаза у Ханьгуан-цзюня такие, как бывают у раненых.       — Э-э-э… — протянул этот Вэй Ин и прямо на коленях пополз к своему супругу. — Лань-гэгэ, да что ты, успокойся! Я же не сказал, что опять пойду в диюй!.. хотя… — Он картинно задумался и наконец прищёлкнул пальцами: — У нас ведь появились там приятели!       Этот несносный мальчишка в самом деле может уговорить на дружбу даже демонов-стражей, согласился Чан Сиен, смеясь вместе со всеми. Какой разный бывает смех: невидимый — у Второго Нефрита Лань, робкий и шёлковый — у несгибаемого Мо, заливистый и лёгкий — у Цзинь Жуланя, бесшабашный — у самого героя дня. И неуверенный, но почти правильный — у лютого мертвеца, который совсем не лютый и уже не совсем мертвец.       Нужно будет поговорить со Старейшиной об этой особенной по, отметил себе бессмертный, пока на террасе досмеивались, доспаривали и обменивались поклонами, прощаясь до завтра. Вэньский юноша теперь совсем другая стрела: вытесанная из чёрного камня хэйяоян, и свет живёт и хранится в её бездонных гранях. А пока что нужно проводить Цзинь Жуланя до гостевых домов: кто знает, какие ещё неожиданности и неприятности могут таиться в туманной ночи Облачных Глубин! — и наконец-то побыть немного Духом Лука, то есть отдохнуть от роли бессмертного и успокоить Циньвэй: тот наверняка дрожит после гула человечьих голосов на человечьих Советах…       На середине склона упомянутый Цзинь Жулань вдруг остановился посреди тропы как вкопанный.       — Хватит подслушивать, — потребовал он от непроглядной ночной темноты. — Я знаю, что ты здесь.       Чан Сиен вздохнул и надел на себя половину телесного облика: ровно столько, чтобы явиться прозрачным бесплотным призраком, как и подобает истинному Духу оружия.       Цзинь Жулань хмыкнул — почему-то виновато.       — Я за эти дни в Ланьлине привык, что ты постоянно у меня за плечом… наставник.       Ты сам сказал это слово, тоже хмыкнул в ответ Чан Сиен.       — И поэтому ты начал думать над каждым своим словом?       — Ещё нет, — отбил стрелу молодой глава и очень серьёзно пообещал: — Но когда-нибудь я научусь и начну.       Оба они оглянулись в темноту — туда, где светились два фонарика над террасой цзинши, — и зашагали по тропе плечом к плечу, как давние спутники.       — Кого ты ещё подслушивал сегодня? — хмуро спросил Цзинь Жулань, когда до гостевого домика оставался последний поворот и первый фонарик.       — Некоторых, — отозвался бессмертный и договорил уже из полной невидимости: — Но теперь я хорошо понимаю, почему Баошань-саньжэнь скрылась от мира на своей безвестной горе.