Шестьдесят три ступени

      Если долго дышал пеплом диюя, то даже воздух поместья Сон, отравленный дыханием демона, кажется прекрасным; что уж говорить о чистых горных тропах!       И боль в этом мире тоже другая: потому что умеет заканчиваться.       А морду лошади здесь носит не Страж с ледяными глазами, а милейшее тёплое создание, у которого мокрые бархатные ноздри и шёлковая грива. И которое не обижается, что от него поначалу шарахнулись испуганно: может быть, смешной человек просто никогда не ездил верхом. И дышит человеку в ухо и фыркает так, что быстро проходят все страхи.       У мира есть цвет — много цвета. И запахи: влажная прохлада от горного ручья, корица от живых листьев, нагретый камень, жёсткая седельная кожа. И множество разных форм — цветы, ветви, стволы, тропы, облака, — собранные в одно великое целое. Ю-ю видел всё это и раньше… наверное. Но не знал ему цены.       Лошадь шла скорым шагом, легко переступая через камни и прочие неровности на горной тропе. Тропы хватало на двоих: Ханьгуан-цзюнь шёл рядом и, когда руки Ю-ю устали сжимать поводья, перехватил их и повёл Мадинь сам. Можно было смотреть не только под ноги, как раньше. Можно стало разглядывать облака и давать им названия: перья диковинных птиц, небесные ступени, гривы крылатых коней… Иногда смотрел и по сторонам и тогда замечал быстрые тени в густой листве и за стволами деревьев, но не успевал испугаться: они прятались и разбегались, не смея приближаться к его спутникам.       Горный воздух был ароматным и таким вкусным, что его хотелось есть ложечкой, слизывать как мёд, смаковать на языке. Он впитывал его, казалось, всей кожей, а глаза не могли оторваться от зелени леса, ярких пятен цветов на полянах. Даже на отвесных каменных обрывах были рассыпаны цветки дуюань, словно кто-то украсил горы, как дом к приезду дорогих гостей.       А господин Вэй то убегал вперёд по тропе, то взлетал и бежал по ветвям сосен и ясеней, как по ровной дороге, то исчезал в чаще, потом неожиданно появлялся из зарослей, словно был лесным духом. Голова шла кругом от его перемещений! Вскоре даже Мадинь перестала шарахаться и только недовольно фыркала при его очередном внезапном появлении, — наверное, не одобряла такое поведение.       Надо будет поблагодарить её, угостить чем-нибудь вкусным. Право, есть за что! Когда в поместье Сон зашла речь о том, что вскоре предстоит дальний путь, Ю-ю был готов не то что идти — ползти, лишь бы не оставаться одному в незнакомом месте с чужими. Лошадь с непривычки показалась ужасно высокой, он вцепился сперва в седло, потом в поводья… а потом его колени словно сами собой вспомнили, чему учил дед, и вжались поплотнее в крутые бока лошади, и рука Ханьгуан-цзюня легла на поводья поверх его собственной руки, объясняя и показывая, — и стало легко. У Мадинь даже рысь была нетряской, шаг же казался совсем плавным, Ю-ю мог смотреть по сторонам сколько угодно — и смотрел, пока не начинала кружиться голова. Всё было в точности как давным-давно, когда Ю-ю вместе с дедом объезжал земли поместья: пахло лесом, цветами, выделанной кожей — от упряжи и совсем чуть-чуть — лошадью.       Только Ю-ю теперь стал другим. Изменился. Осмелел настолько, что спросил об обряде благодарения — для демона, для Господина Матоу. И даже был готов провести ритуал сам, не впутывая никого из спутников… а они снова помогли, и снова так, будто помощь сама собой разумелась и просить не требовалось.       На привале удалось размять ноги, немного отдохнуть от однообразной позы, но разговор со Стражами диюя выпил все силы. Всё окружающее окуталось серым туманом, события последних дней стали казаться мороком: если он снова живой — почему всё не так, как должно быть в настоящей жизни? Почему никто не смеётся над ним и не ругает его? ну, кроме этого молодого лекаря из Гусу… Юноша-лекарь, конечно, был прав, а Ю-ю действительно виноват: не спросив никого и не сказав никому, отправился отдавать письмо главе Ордена Цзинь… своему племяннику, сыну Цзинь Цзысюаня… а тот выслушал, не прогнал, не насмехался и даже… даже! назвал шуфу, — разве могло такое быть наяву?.. Этот мальчик, Цзинь Жулань, одновременно и очень похож на всю цзиньскую родню, и разительно не похож — наверное, сказывалась кровь Цзянов…       Сейчас, на тропе, всё опять было настоящим — и ветер можно было потрогать руками. Может быть, удастся примириться всерьёз, а не только на словах. Цзинь Жулань тем вечером был не по возрасту взрослым и не похожим на того, кто будет издеваться над слабым просто для развлечения. Ю-ю от души обещал ему помощь, но и сам не знал, чем может быть полезен молодому Главе Ордена…       Хотя — как знать! у меня, оказывается, есть… присмотрелся к своему золотому яблоку… моё?.. оно действительно существует? я могу?.. как учил Старейшина вчера, нащупал ровное течение окружающей ци — тёплая, как предвечерний ветер! — отважился выпить крошечный глоток — совсем-совсем капельку, чтобы не кружилась голова. Серая пелена истаяла, дышать стало легче…       …но слова Господина Ниутоу о бяо-ди всё никак не уходили из головы.       Хочешь ли ты, Мо Сюаньюй, чтобы Мо Цзыюань, твой брат, упорно толкавший тебя в пропасть, получил сверх отмеренного?       Нет, — упрямо тряхнул головой. — Сверх меры не хочу. Только по справедливости!       Не хотелось думать о прошлом — оно осталось позади. Диюй перечеркнул всё, что было до. Пусть остаётся за прочными чёрными дверьми памяти.       Не хотелось думать о будущем — каким оно будет, каким станет сам Ю-ю, как долго Ханьгуан-цзюнь и господин Вэй согласятся терпеть его рядом с собой? Будущее скрывалось за туманной завесой, манило исполнением желаний, скалилось клыками несчастий, а Ю-ю плыл в прекрасном настоящем — каждый заново прожитый день, каждый час и каждый миг ложились в ладони совершенным сокровищем. Он мерно покачивался в седле, впитывая в себя всё, чего не было в диюе и что он уже не надеялся увидеть, услышать, почувствовать.       В новой долине лежал новый городок, почти такой же, как Даньгу: небольшая речка, пристань, слободы, рисовые поля, ступенями спускающиеся с пологих склонов… только крыши здесь были не серые в голубизну, а рыжие, как шкурка лесного оленя. С перевала казалось, что вот и вся разница.       Они шли с перевала всё вниз и вниз, солнечный шар катился вместе с ними — к горным грядам. Из тенистых ущелий потянуло прохладой и сыростью. Ю-ю устал: заныла поясница, ноги опять налились тяжестью и зудели, словно по ним носилось множество суетливых муравьёв. Всё-таки отвык. Надо потерпеть. Не стану обузой. Ханьгуан-цзюнь и Старейшина идут пешком, но по ним не видно, что они устали, а я…       — Ты всё неправильно делаешь! — неожиданно заговорил господин Вэй, обращаясь к Ю-ю. Лес поредел и расступился, поэтому Старейшина перестал скакать по ветвям деревьев и шёл рядом. — Вот когда ты устал или тебе плохо, что ты делаешь?       Что делаю? Я?..       Сюаньюй совсем растерялся.       — Во-о-от! Молчишь и терпишь! — назидательно протянул господин Вэй. — Это совсем неправильно! Надо громко кричать, вот так, — и запричитал пронзительным голосом базарного попрошайки, прижимая руки к груди: — Ах, я ужасно, невыносимо устал! Мне так плохо, так плохо! Я непременно умру, если сделаю ещё хотя бы шаг! Сжальтесь над бедным измождённым юношей, не дайте ему скончаться от тяжёлых трудов в самом расцвете юности!       Щёки окатило горячим. Стыдно! Ю-ю сжал губы, отрицательно качая головой. Как прежде, захотелось съёжиться, стать маленьким и незаметным.       — Братец, — не унимался Старейшина, — ты хотя бы попробуй! Ну, давай же, повторяй за мной!       — Хм… — сказал Ханьгуан-цзюнь.       Кажется, он не одобрял этот разговор, а может быть — самого Ю-ю, сгорбившегося в седле.       — Ну, же, брат Сюань! Ты должен попробовать, — настаивал господин Вэй.       Сюаньюй покосился на Ханьгуан-цзюня, ища поддержки, но тот молча шёл и больше ничего не говорил. Мне придётся вести себя, как нищему на базаре? Но спорить не рискнул: если этот ужасный Старейшина так хочет посмеяться над ним, над его слабостью…       — Я… — губы онемели, не желая выговаривать эти слова, — я устал и…       Тут живот громко заурчал, напоминая, что привал и вкуснейшие баоцзы милой барышни Сон были очень давно, сразу после обряда благодарения. Щёки опять запылали.       — …и проголодался! — радостно закончил Старейшина и сунул в руку Ю-ю горсть сушёных персиков. — У тебя отлично получилось! Погрызи пока. Скоро ночлег и ужин, осталось всего ничего.       Персики пахли летним полуднем, таяли на языке. От их сладости прояснилось в глазах и получилось выпрямить спину.       — Хм, — снова сказал Ханьгуан-цзюнь, на этот раз одобрительно.       — Если не скажешь сам, то как мы узнаем, что ты голодный и усталый? — Всё равно казалось, что господин Вэй дурачится, хотя он вроде бы теперь говорил серьёзно.       — Хм… — сказал Ханьгуан-цзюнь с сомнением.       Старейшина вскинул голову, сделал обиженное лицо.       — Вот как! — сказал возмущённо. — Никто не ценит моих усилий, а я чуть язык до костей не стёр, пока вытянул из братца Ю-ю хоть словечко! — Неужели правда обиделся? Ю-ю покосился на Ханьгуан-цзюня, но тот чуть заметно улыбнулся и покачал головой. — Раз вы такие неблагодарные, пойду дальше один, как печальный всеми брошенный скиталец! Ого! Какая толпа у ворот! Надо посмотреть, что там такое!       Мадинь шла быстрым шагом, но Старейшина ушёл от них как от стоячих. А ведь не бежал!       Ю-ю посмотрел ему вслед и снова обернулся к Ханьгуан-цзюню. Тот молча пожал плечами — всё в порядке. Очень трудно понимать их обоих…       Когда-то в прошлой жизни Ю-ю удалось попасть на Совет Орденов, ну, как попасть: ему поручили тереть тушь, раскладывать бумагу, расставлять письменные приборы. Зато на время Совета не выгнали — то ли забыли, то ли решили, что может зачем-то ещё понадобиться. Редкий случай, когда соученики ему завидовали: ни одного из них в зал Совета не допустили, а Ю-ю сам Доу-даоши взял с собой! И Ю-ю старался изо всех сил, чтобы не подвести учителя. Когда начался Совет и гости заняли свои места, можно стало рассмотреть их всех — знаменитых и могущественных. Цзэу-цзюнь и Чифэн-Цзунь и раньше бывали в Башне Кои, Саньду Шэншоу тоже — приезжал повидаться с племянником, — всех их Ю-ю уже видел раньше, хоть и мельком, и издали; а вот Ханьгуан-цзюнь появился впервые. О нём ходило столько слухов и сплетен! шёпотом рассказывали, что он был ужасно ранен при осаде лагеря подлого Старейшины на Луаньцзан, лечится и поэтому нигде не бывает, — а в Башню Кои всё-таки приехал. Поначалу Ю-ю таращился на редкого гостя издалека: совершенное лицо и совершенная бесстрастность, словно драгоценная статуя, только живая. Легендарный Господин, Несущий Свет! Ю-ю тогда показалось, что Свет этот чист, как горные вершины, и так же холоден. Главы Орденов и старейшины Кланов обсуждали, какие предметы и рукописи, оставшиеся после смерти Старейшины Илина, принадлежат Ордену Цзинь по праву, а какие — нет. О рукописях Ю-ю не волновался: он сам переписал их все по просьбе Яо-дагэ, а некоторые и не по разу! Великолепный Ханьгуан-цзюнь сидел с кистью в руке перед развёрнутым свитком, но вовсе ничего не записывал, а когда заговорили о том, кому достанется знаменитая чёрная флейта, кисть выпала из его пальцев. Даже нагибаться, чтобы поднять её, не стал! Ю-ю тихонько подобрался, поднял и аккуратно положил кисть на стол. Трогать редкостного гостя за рукав, привлекая к себе внимание, не решился, зато смог рассмотреть вблизи. Он и на расстоянии протянутой руки был совершенным… бывает, смотришь на прекрасную старинную статую — издали она кажется безупречной, но стоит приблизиться, и становятся видны мелкие изъяны: трещины на камне, сколы… и самый прекрасный цветок, если рассмотреть его внимательно, откроет несовершенства — загнутый лепесток, криво выросшую тычинку, — но чем ближе Ю-ю смотрел на Ханьгуан-цзюня, тем совершенней тот выглядел. Даже не выглядел — был. Именно таким, каким описывали его легенды: справедливым, возвышенным, могущественным. Теперь-то Ю-ю знает, что это — не всё, что этот образец совершенства бесконечно добр и заботлив, что он умеет улыбаться, становясь ещё прекраснее; а каким тёплым светом зажигаются глаза Ледяного Нефрита, когда он смотрит на Старейшину Илина… даже Ю-ю становилось тепло рядом с ними! Нет — жарко! Когда вспоминалось то, что он видел и чувствовал, подглядывая за этой парой с вершины Вансянтай… Даже сейчас окатило жаром.       Оставалось только молиться неизвестно каким Богам или духам, что Ханьгуан-цзюнь не узнает… а если узнает, смилуется и простит!       Старейшину Илина Ю-ю боялся с детства, но за все их встречи Старейшина ни разу не причинил ему зла, наоборот — был внимателен и ласков. Потом начало казаться, что беспечный парень, который влезал в окно спальни, таскал Ю-ю на спине и весело болтал за обедом, и есть настоящий господин Вэй, а сказки просто лгут. Но минувшей ночью Ю-ю проснулся от ужаса — ярость и жажда разрушения текли от Старейшины, захлёстывая всё поместье… гневные тени, что всегда следовали за ним, метались по двору в поисках жертвы. А с утра господин Вэй опять шутил как ни в чём не бывало, смеялся, но не над Ю-ю, а вместе с ним! а потом дразнил одного из старших адептов Ордена Цзинь, и тени за его плечами насмешливо скалились… Стражи диюя тоже были страшными — но они были страшными всегда, а не время от времени!       А та песня, что господин Вэй сыграл в подарок Мастеру Матоу! Его флейта плакала, как ветер, израненный острыми скалами, выла, как стая волков холодной зимней ночью, стонала, как гибнущее дерево в осеннюю бурю. Ледяное одиночество, бесконечная тоска и смертельная скорбь — как можно вынести такую боль и отчаянье, не лишившись разума или жизни? Но Мастеру Матоу понравилось, Ю-ю умел различать, что нравится его Стражам. А сейчас господин Вэй снова дурачился? или действительно обиделся всерьёз?..       Ю-ю смотрел вслед фигуре в чёрно-сером дуаньхэ, которая стремительно шагала вперёд и наконец затерялась между повозками и другими путниками в толпе у ворот. Почти сразу же там началась суматоха — кто-то пронзительно крикнул:       — Вот он! Смотрите, это он опять!       Стражники, размахивая алебардами, кинулись в толпу. Путники, желавшие войти в город, с руганью уворачивались от них. Ворота с пронзительным скрипом начали закрываться.       — Он вернулся! Бей!!       Из толпы вывернулся кто-то с красной лентой в волосах и легко махнул поверх ворот.       — Держи его! Хватай!       Теперь ворота, с тем же пронзительным скрипом, открывали обратно. Стража и часть толпы, кто с вилами, кто с палками, — а пара возчиков с кнутами в руках, — бросились в город.       Привратная площадь была похожа на разворошённый муравейник — все куда-то бежали, кого-то отталкивали, одна из повозок перевернулась, её хозяин ползал в пыли, пытаясь собрать рассыпанное, и голосил. Ослы ревели, возчики орали на них и на окружающих, истошно кричали женщины, испуганно плакал ребёнок.       Ю-ю недоумённо повернулся к Лань Ванцзи.       — Что это с ними?       Тот невозмутимо пожал плечами:       — Должно быть, демон проходил здесь, когда шёл в Даньгу. — И на взгляд Сюаньюя пояснил: — Тот демон, у которого Вэй Усянь отобрал тело.       — Тогда надо же им сказать… — начал было Ю-ю и фыркнул в рукав. Сказать, что теперь в этом теле живёт Старейшина Илина?       Они как раз приблизились к распахнутым, покинутым бдительной стражей воротам: теперь в них беспрепятственно мог войти кто угодно, они и вошли, — и оказались на большой торговой улице. Надо было искать ночлег.       Горожане сбивались в беспокойные толпы. Некоторые, вооружившись вилами или другими орудиями, воинственно озирались. Стоило кому-нибудь крикнуть «Вот он! Лови!» — толпа срывалась бежать. Ю-ю только удивлялся, что они в такой суете не покалечили друг друга. Женщины поспешно загоняли детей во дворы, но сами не уходили, шумно обсуждая происходящее.       Перед Ханьгуан-цзюнем всё-таки расступались: чужак был хорошо одет и шёл уверенно и смело. Они медленно продвигались вперёд, и, когда прошли с десяток чжанов, Ю-ю увидел, как в отдалении мелькнул знакомый силуэт — прыжком через улицу, с крыши ворот на забор, потом во двор… Не меньше десятка зевак с какими-то палками в руках сорвались следом, вопя что-то воинственное, присоединились к толпе, ломящейся в ворота дома, во двор которого спрыгнул Старейшина. Ю-ю только успел посочувствовать хозяевам, как Старейшина показался на соседнем заборе и как ни в чём не бывало побежал по нему. Горожане оставили в покое недоломанные ворота и ринулись следом. По взлетающим с деревьев птичьим стаям можно было проследить, куда.       Ханьгуан-цзюнь с еле заметной усмешкой покачал головой и двинулся дальше, разыскивая постоялый двор, который всё никак не находился.       Ночлег они отыскали, правда, не на постоялом дворе, а в трактире, в котором можно было переночевать в комнате второго этажа. Трактирщик выбежал встречать их во двор к воротам, Ю-ю не сразу понял, зачем нужно так суетиться, ведь одеты они были хорошо, но не роскошно: на Ханьгуан-цзюне поверх белого чжишэня нанковая куртка, на самом Ю-ю новенькое, но простое дуаньхэ и тёплый плащ без вышивки и меха, — и оба путника совсем не похожи на богатых и щедрых. Потом понял: лошадь! У колоды с водой стояли несколько осликов и пара мулов, а лошадей не было ни одной.       Благородным господам подобает путешествовать на лошади, а не на муле и тем более — не на осле!       Ханьгуан-цзюнь спросил о ночлеге. Комната была, правда, всего одна, но очень-очень хорошая, просто-таки замечательная комната! господам там будет удобно! и на кухне сегодня — как знали, что будут знатные гости! — приготовили свинину с чесноком и орехами, и вино тоже есть, конечно, не жуковое, но очень-очень хорошее, а уж цзяньдуй у нас лучшие во всей округе!       Ханьгуан-цзюнь кивнул и протянул руку, помогая Ю-ю спешиться. От его прикосновения у Ю-ю перехватило дух, как от страха, но не от страха, а вовсе непонятно почему. Пока сидел в седле, ступни чесались, словно по ним бегали сотни беспокойных муравьёв, а стоило коснуться земли, обожгло — все эти муравьи разом ужалили. Перед глазами поплыли тёмные пятна, земля опасно наклонилась, сердце заколотилось в горле. Он непременно упал бы, если б не рука Ханьгуан-цзюня, поддержавшая под локоть.       — Донести тебя?       Нельзя же быть таким слабым и беспомощным! Через пару осторожных выдохов в глазах прояснилось, двор и дом перестали раскачиваться. С кухни тянуло дымком и запахом пряностей, Ю-ю с удивлением понял, что, несмотря на горсть персиков, съеденных вроде бы совсем недавно, опять голоден.       — Я сам, — и шагнул к крыльцу.       Наверное, он тащился, как хромая черепаха, и наверняка упал бы. Мягчайшие люй из тонкой кожи казались чугунными колодками, но подниматься по скрипучей лестнице было много проще, чем по Вансянтай, и гораздо ближе: всего-то двадцать деревянных скрипучих ступенек. Всё равно, пока дошли до обещанной «очень-очень удобной» комнаты, рубашка на спине промокла от пота и теперь неприятно липла.       Он даже не рассмотрел, действительно ли эта комната такая прекрасная, как расписывал трактирщик; главное, что в ней были подушки, на которые можно было сесть.       Не свалиться, не рухнуть — сесть!       Ю-ю сосредоточился, пытаясь донести тёплый шарик света к пылающим ступням. Вроде получилось: боль мстительно обожгла напоследок и стала медленно затихать. Было настоящим блаженством чувствовать, как она неторопливо уходит.       Ханьгуан-цзюнь привычно распоряжался: приказал подать в комнату девять блюд — так уверен, что с Сянь-дагэ ничего не случится и он найдёт нас? а хозяин пусть думает, что это просто мы двое такие голодные! — корчагу вина, купальную бадью, жаровню и котелок с чистой водой, а напоследок спросил:       — Почтенный, что происходит в вашем городе? Почему стража и горожане бегают по улицам с оружием?       — Не беспокойтесь, благородные господа! — затарахтел трактирщик, то и дело оглядываясь на слуг, метавшихся с поручениями. — Недавно к нам забрёл какой-то проходимец, то ли разбойник, то ли мошенник, и натворил дел: сыграл в кости с сыном нашего казначея и выиграл всю городскую казну, обесчестил дочку главы управы, да так, что она отказала уже сговорённому жениху, украл у портного одежду, сделанную на заказ для уездного начальника, а потом намял бока стражникам и сбежал. Город даже караул в воротах поставил, чтобы не пропустить, если вдруг вернётся, а поймать и хорошенько проучить!       Под этот увлекательный рассказ в комнату втащили бадью, потом столик для трапезы, ещё потом — вёдра с холодной и горячей водой, жаровню… А трактирщик всё болтал:       — Я думал: кто ж такой дурень, чтобы возвращаться после таких-то дел! А он вот взял да и вернулся, наглец. Его-то стража с горожанами теперь и ловят. Но вам, благородные господа, не надо тревожиться. У нас крепкий забор и надёжные двери, один из моих работников — первый силач в городе, да и остальные слуги хорошо обучены и не безоружны. Если этот заброда сюда сунется — мигом скрутят! Так что отдыхайте и не беспокойтесь.       Последними явились винная корчага размером с хороший горшок для каши и вода в котелке.       — Приятного вам отдыха, благородные господа, если что нужно: убрать или постирать чего, зовите слуг, они мигом, — завершил разговор хозяин трактира.       — Хм, — согласился Ханьгуан-цзюнь, закрывая за ним дверь.       Ю-ю встревожился:       — А как же Сянь-дагэ? С ним точно ничего плохого не случится?       — Хм-м… — непонятно сказал Ханьгуан-цзюнь, оглянулся на Ю-ю и всё-таки объяснил: — Эти люди не смогут причинить вред Вэй Ину. Вернётся, когда наиграется.       Ю-ю вспомнил стражников с алебардами и горожан с вилами, цепами и ещё какими-то палками… наиграется? не смогут причинить вред?.. Впрочем, Ханьгуан-цзюню видней — он уже давно странствует вместе с господином Вэем. Но всё равно было как-то тревожно.       — Мойся первым, — мягко распорядился Ханьгуан-цзюнь. — Я сниму повязки после мытья. Справишься сам?       Ю-ю поспешно закивал, чувствуя, как вспыхнули щёки. От досады на собственную немощь, разумеется!       Он принялся раздеваться, старательно уверяя себя, что его благородный спутник видел это тело тысячу раз и ничего постыдного тут нет; и когда снял куртку, путаясь в рукавах и поясе, — увидел, что благородный спутник и не думает на него смотреть: стоит у окна и смотрит на город, где зажигаются и мечутся по улице первые вечерние огни.       Вода была прекрасна. Даже самая обычная тёплая вода покажется сказочной после иссушающего пепла диюя. Ноги почти не болели, зато чесались ужасно… то есть, зудели, как положено заживающим ранам. Он старательно вымыл волосы и заново перевязал лентой в привычный высокий хвост; остальное прилипло к шее. Выбрался тоже сам, ничего не расплескав; можно считать за подвиг.       Ханьгуан-цзюнь повернулся к нему от окна именно тогда, когда Ю-ю уже натянул чистые штаны и рубашку. Распаренные травы явились на свет из нагретого котелка как по волшебству.       — Ханьгуан-цзюнь, — сказал Ю-ю, когда свежие примочки были прибинтованы к ступням. Было хорошо: даже муравьи перестали бегать, даже показалось, что завтра он сможет идти своими ногами. — Этот недостойный благодарит за заботы и сожалеет, что причиняет так много беспокойств.       — Ванцзи, — ответил Ханьгуан-цзюнь и пояснил: — ты не должен обращаться ко мне по титулу. — Потом вздохнул и добавил с сожалением: — Это я виной тому, что твои раны заживают медленно. Чтобы остановить кровь, я прижёг их ци. Прости. Это был самый быстрый способ.       Было очень неловко: получилось, что Ю-ю как бы упрекает его.       — Ничего, раз уж не было другого выхода… — и отчаянно замотал головой: я вовсе не хотел, я же совсем не поэтому! Ну почему я такой неловкий и косноязычный!..       Ханьгуан-цзюнь не обиделся и не рассердился, снова улыбнулся и… поправил Ю-ю волосы, упавшие в глаза, — вскользь коснулся кожи на лбу.       К счастью, их прервали — слуги начали приносить подносы с едой.       Первые две ложки супа Ю-ю съел не торопясь, как подобало; Ханьгуан-цзюнь негромко произнёс своё «хм», Ю-ю вскинул глаза и увидел, что тот улыбается, — и тогда стало можно поднять чашку к губам и начать пить прямо через край, как будто не ел три дня, — почти два года же он не ел, то есть не ел ничего такого вкусного. Свинину и рис смешал в одной миске, чтобы рис пропитался чесночной подливкой; а если подумают, что я невоспитанный деревенский увалень, то пусть думают — я ведь и есть невоспитанный и деревенский, если сравнивать с благородными адептами Великих Орденов!       Кровать в комнате была одна, и Ханьгуан-цзюнь настоял, чтобы её занял Ю-ю. Простыни — конечно, не такие роскошные шёлковые, как в усадьбе Сон, — были чистые и приятно холодили тело. После долгого дня стало таким наслаждением вытянуться в постели! ноги ныли все целиком, всеми мышцами сразу, и от ног по всему телу пробегал мелкий озноб — из-за усталости, конечно же. Ю-ю натянул одеяло до лба, стараясь согреться и не дрожать… или уж хотя бы эту дрожь не показывать…       …что-то большое и мягкое вдруг закутало его поверх тощего трактирного одеяла, и голос Ханьгуан-цзюня где-то вверху тихо проговорил:       — Укройся потеплее, Сюань-эр, ночи сейчас прохладные.       И вот теперь слёзы просто хлынули сами, он ничего не мог с ними поделать, только прижал оба одеяла к лицу ладонями; а когда смог говорить, постарался сказать не плача:       — Я ничего… я… Просто так давно… никто…       Больше всего он боялся, что его снова погладят по волосам: тогда прорыдал бы всю ночь, наверное; но Ханьгуан-цзюнь ничего не сделал и даже ничего не сказал, давая ему выплакаться, — а когда Ю-ю решительно вытер последние слёзы и выглянул из-под одеял, медленно и размеренно произнёс:       — Мне было шесть, когда умерла моя мать; мне было тридцать пять, когда Вэй Ин впервые закутал меня в плащ.       Тридцать лет!.. Ю-ю постарался дышать ровнее. Я бы не смог… наверное.       Ханьгуан-цзюнь успокаивающе улыбнулся ему и поднёс было к губам чашку с чаем — но поставил на стол, не отхлебнув, и обернулся к окну. Ю-ю вынырнул из-под одеяла, но ничего не услышал, кроме стрекота цикад. Створка окна тихо зашуршала, отодвигаясь. Господин Вэй бесшумно спрыгнул на пол. Подкрался, словно зверь… привычный уже озноб пробежал по спине.       — Хм, — вместо приветствия сказал Ханьгуан-цзюнь, и даже Ю-ю было понятно, что он рад. — Набегался?       — Отлично размялся! Мне полезно, — засмеялся Вэй Усянь и хлопнул себя по животу: — Ишь ведь как это тело разжирело, пока было демоном!       — Как вам удалось от них уйти? — осмелился спросить Ю-ю.       — Никак. Они выгнали бедного меня из города, — сказал страшный и ужасный Старейшина, делая печальное лицо. — Без малейшего снисхождения выгнали! теперь бегают по полям, чтобы выгнать ещё дальше. Надеюсь, не весь рис потопчут. А что это там, в накрытых плошках? Неужели мой ужин? И вино в корчажке? Лань-гэгэ, только не говори, что братец Ю-ю выпил всё до капельки!       Ю-ю выпил за ужином ровно половину чашечки! потому что лечебный настой, составленный молодым лекарем из Гусу, следовало пить с вином. Здешнее вино было кислым и совсем не таким ароматным, как в поместье Сон… На всякий случай ещё раз осторожно вытер глаза. Не хватало ещё, чтобы и господин Вэй заметил и счёл его плаксой.       — Если мы не будем заходить вот в эту деревушку, — рассуждал господин Вэй уже с набитым ртом, втиснув карту между посудой, — а что там делать-то: всего пяток дворов, наверняка и трактира-то нет! то успеем дойти до горного постоялого двора вот тут! В нём и заночуем. Лань Чжань, там тебе понравится! вряд ли демон заходил туда, тот перевал уже в стороне от его следа.       — Хм, — согласился Ханьгуан-цзюнь. Кажется, Ю-ю уже начинал понимать его. — Надо чаще останавливаться. Сюань-гэ слишком устал сегодня.       Ю-ю хотел сказать, что не так уж сильно устал, но веки опускались и получился чуть слышный шёпот. Господин Вэй обернулся на него с улыбкой.       — Всё в порядке, братец Ю-ю, отдыхай.       Жаровня прогорала, в комнате становилось прохладно. Ю-ю натянул бесценные одеяла повыше и закрыл глаза.       Он снова шёл по ножам-ступеням башни Раскаянья, как много-много раз до того, и ветер диюя был так холоден, что Ю-ю не чувствовал боли — только бесконечный, пронизывающий насквозь холод и такое же бесконечное одиночество, даже Господина Матоу рядом не было. Значит, всё, что он помнил, — разговоры со Старейшиной Илина, возвращение в собственное тело, — было грёзой, наваждением, ложью?       Ещё одна ступень и ещё один порыв ледяного ветра…       Достигнув вершины, он как всегда увидел поместье, где родился и вырос. Печальное зрелище — безлюдные дворы, тёмные окна, ни одного фонарика в неухоженном дворе, кружат последние листья под порывами ледяного ветра. Запустение. «Это моя вина! — думал он. — Это я сломал ветви. Сперва — моя слабость, потом — моя жажда мести. Простите, предки! Мне жаль, что наш род иссяк, что наш дом, наш сад и поместье рушатся. Но тётка и её семья получили по заслугам — об этом я не жалею!»       От сухого холода он снова начинает дрожать. Очередной порыв ветра бьёт его в спину и, словно сухой лист, сдувает с верхней площадки, но Ю-ю не падает, а скользит в мертвенно-холодном воздухе, словно стал птицей, мёртвой птицей, вроде тех, что приносят вести Старейшине Илина.       Ю-ю оказывается в саду, но здесь всё не так, как виделось с высоты, — здесь лето. Тёплые лучи солнца гладят по спине, пахнет нагретой травой, цветами, созревающими персиками и почему-то сандалом, а ведь благородное дерево цзытянь у нас не растёт. Смертельный холод отпускает, Ю-ю благодарно впитывает солнечное тепло, ветер, переставший быть ледяным, больше не бьёт в спину, лишь шевелит волосы тёплым касанием. Сад запущен, трава разрослась сверх меры, но деревья увешаны созревающими плодами, и тёплый хмельной аромат персиков кружит голову, как чашка вина. Ю-ю оглядывается, теперь понятно, откуда так пахнет сандалом: к нему идёт матушка, в своём лучшем пао, которое надевала только в дни приездов отца и в котором тётка не позволила похоронить её, но и сама не посмела потом носить. В бледно-зелёном шёлке, расшитом алыми и золотыми фениксами, матушка кажется Девой Девяти Небес, она молода и красива, как не была уже давно, с тех самых пор, как отец перестал приезжать. Драгоценные шпильки в волосах искрятся на солнце, заставляя глаза слезиться. От неё-то и пахнет её любимыми благовониями — сандал с примесью трав и цветов.       Ю-ю хочется упасть на колени. Признать вину, просить прощения: он потерял, хуже того, добровольно отдал — за месть, за уничтожение собственной родни, — всё, чем матушка одарила его, всё, что у него тогда оставалось — свою жизнь и своё тело. Ему мучительно стыдно, что он был так небрежен с величайшими сокровищами, дарованными ему. Но матушка не выглядит сердитой, она ласково улыбается, прижимает палец к его губам и целует в лоб. Её касание так же легко и мимолётно, как касание тёплого ветерка.       Ю-ю вздрагивает и просыпается. Ночь ещё только двинулась к исходу, небо за окном еле-еле начало светлеть, но этого слабого света достаточно, чтобы понять: он лежит, уткнувшись носом в белоснежную чжунъи на груди Лань Ванцзи. Щёки вспыхивают от неловкости. Он никогда бы не посмел так фамильярно и дерзко прикасаться к Ханьгуан-цзюню! Ю-ю поспешно пытается отстраниться и понимает, что некуда — за его спиной ещё одно тело, от которого веет теплом. Вэй Усянь, Старейшина Илина! Мастер Тёмного пути, свирепый убийца, чудовище, которым Ю-ю пугали с малых лет! К господину Вэю Ю-ю почти привык, старательно заставлял себя не вздрагивать, улыбаться и называть его Сянь-дагэ, но лежать с ним вот так, в обнимку, было слишком!.. слишком… Он завозился, пытаясь освободиться. Тяжёлая рука у него на плече шевельнулась и обняла, прижимая теснее. Ю-ю не посмел вырываться. То, что во сне казалось теплом солнечных лучей, было жаром чужого тела. «Он заболел, у него лихорадка? Разве может живой здоровый человек быть таким горячим, что даже через два слоя одежд?..» Ю-ю осторожно коснулся руки Вэй Усяня, сильных длинных пальцев со ссадинами на суставах и мозолями от тетивы, — нет, кожа была просто тёплой, как у обычного живого человека. Он и был живым, легендарный Открыватель Тёмного Пути, и сейчас спал.       Ю-ю понял, что выбраться, не разбудив спутников, не получится, а тревожить их было вовсе не хорошо. Оставалось только ждать, пока они сами проснутся. Он закрыл глаза и неожиданно легко снова провалился в сон, но ни Вансянтай, ни поместье, ни матушка больше не снились ему.       А когда проснулся, было уже позднее утро: солнечные пятна лежали на циновках, в распахнутое окно влетал ветер и шелестел занавесями, Ханьгуан-цзюня в комнате не было, а Старейшина Илина сидел за столиком и что-то уплетал из чашки. Рот тут же наполнился слюной. «Опять я голодный! — виновато подумал Ю-ю. — Они от меня откажутся, как от вола, которого невозможно прокормить!» У стены опять стояла бадья, лежали полотенца. Надо бы привести себя в пристойный вид — не садиться же за стол, не умыв лица и с волосами, торчащими во все стороны. Ему было неловко заниматься этими утренними делами при Старейшине, но тот улыбнулся и поклонился с набитым ртом, и всё вдруг показалось легко.       Ю-ю попытался разобрать волосы, в спешке больно дёргая себя за пряди. Когда только успели так спутаться?!       — Не торопись, давай помогу, — всего вдох назад Сянь-дагэ сидел за столом и, казалось, ничего кроме еды не видел.       — Мне неловко… — успел пискнуть Ю-ю, имея в виду, что не хочет доставлять хлопоты.       — Ага, самому с волосами всегда неудобно.       И забрал гребень из ватных пальцев.       — Спасибо. — Прикосновения гребня к волосам были бережные, ласковые: вот уж чего Ю-ю не ожидал ни от ужасного Старейшины, ни от бесшабашного господина Вэя. — И за то, что научили меня… — хотел сказать про «яблоко», но надо было говорить «ядро».       — Ты думал, что ты бестолковый, а вовсе нет! — Волосы как-то сразу подчинились гребешку, словно и не думали путаться. Может, какое-то неизвестное заклинание? — Эти Цзини не умеют учить, они только задаваться умеют. Смотри сам: стоило нам с Лань Чжанем взяться за дело — сразу получилось! Только запомни накрепко, что пить внешнюю ци можно крошечным глотком и в самых крайних случаях. Это вообще-то запретная техника, но тебе пока можно. Когда окрепнешь и сможешь обойтись, научу тебя, как учат всех правильных заклинателей: взращивать и усиливать собственные силы.       Ю-ю кивал, не успевая вставить хоть слово или испугаться. Запретная техника… как будто в их истории хоть что-то было не запретным.       — Уверен, что если бы не Чэн-Чэн, А-Лин тоже бы ничего не умел, у Цзиней-то учась! Мой шиди, конечно, бука и ворчун, но дело знает! — И завязал ленту, закрепляя хвост. — Вот теперь всё в порядке, хоть на приём к Главе Совета!       Ю-ю хотел было спросить, как господин Вэй собирается идти через город, но только открыл рот, как тот сдёрнул с ширмы белый шёлковый пояс и принялся зачем-то повязывать его прямо поверх своего чёрного.       — Ужасная безвкусица, да? — посетовал господин Вэй, затягивая узел. — Надо было зачаровывать чёрный, но…       Входная дверь скрипнула, открываясь. Ю-ю обернулся: вернулся Ханьгуан-цзюнь с корзиной, из которой торчали свёртки и свёрточки.       — …но лишний пояс нашёлся только у этого ланьского щёголя, — продолжил голос господина Вэя.       Ю-ю оглянулся, но никого, кроме его самого и Ханьгуан-цзюня, в комнате не было!       — Отличный талисман получился, — сказал невидимый господин Вэй. Чьи-то пальцы коснулись плеча, Ю-ю вздрогнул: господин Вэй в комнате был! Стоял прямо рядом с ним и посмеивался.       — Вэй Ин! — ответил Ханьгуан-цзюнь с улыбкой.       — Зачаруем мне потом и чёрный. — Господин Вэй шагнул к окну. Его силуэт шёл рябью, расплывался, словно что-то попало Ю-ю в глаза. — Я подожду вас за городом, на повороте к перевалу.       И исчез раньше, чем выскользнул в окно… Надо будет непременно узнать, как называется это заклинание! когда-нибудь потом, когда Ю-ю станет совсем смелым и научится спрашивать.       Выбраться из города получилось без приключений: горожанам было явно не до мирных путников. Ю-ю, проходя через общий зал, краем уха уловил разговор за ранним застольем: «…До самого перевала гнали!» — «И правильно! нечего безобразничать и смущать людей!» — «Ну каков наглец! Осмелился-таки явиться после всего, что натворил!» — «Теперь долго не посмеет: мы хорошенько его отделали!» — «Поделом!»       Ю-ю покосился на Ханьгуан-цзюня — у того на лице было выражение, как у храмовой статуи: равнодушная благожелательность. Ю-ю пытался повторить, но не был уверен, что получилось.       Сегодняшняя дорога походила на вчерашнюю как родная сестра: вилась вверх по склону отрога к широкой седловине, разве что сосен стало меньше, а больше — буков. Аромат хвои сменился терпким запахом древесной коры.       Солнце встало в центр неба, когда по ногам Ю-ю побежали первые муравьи, пока ещё не кусачие. Тропа тем временем добралась до перевала и широкими петлями начала спускаться в следующую долину. Склон был не слишком крутой, но внизу хорошо просматривались и тропа, и долина с крошечной деревушкой у речки.       — Смотри-ка, Лань Чжань! — уже привычно выскользнул из зарослей господин Вэй. — Вон там отличная полянка для отдыха: родник рядышком и не на солнцепёке.       Ханьгуан-цзюнь согласно кивнул.       — Привал! — приказал господин Вэй и сбежал вниз по веткам деревьев. Так оказалось быстрей: когда Ю-ю с Ханьгуан-цзюнем через два поворота вышли на присмотренную сверху полянку, там уже дымил костерок, согревая воду в бамбуковой трубке. Свёртки из трактирной корзины, которые ехали вместе с Ю-ю на лошади у седла, оказались едой, удобной в дороге: баоцзы с тремя разными начинками, ломтики вяленой свинины, пирожки с утятиной и с луком, кунжутные шарики цзяндуй… и вправду вкусные, а вот баоцзы барышня Сон готовит лучше, чем здешний трактирщик… Ю-ю пытался не объедаться и сидеть как подобает, но его почти силой заставили взять вторую порцию и сесть в совершенно неправильную позу: вытянув ноги… и так хорошо было прислониться спиной к нагретому стволу и запивать еду свежезаваренным чаем… Да после такого привала любая дорога покажется лёгкой! и казаться трудной она начала только к вечеру, уже после деревни.       На окраине этой деревушки их вдруг окликнули дребезжащим старческим голосом: «Молодые господа, не откажите в помощи!» Ни один правильный заклинатель не проехал бы мимо подобной просьбы, и Ю-ю тоже натянул повод. С боковой тропки их догоняли двое: коренастый седоватый мужчина в сером ханьфу и лекарской шапочке цикуо и юноша в короткой куртке и с мешком за плечами — должно быть, ученик. Вежливо раскланявшись, попросили разрешения присоединиться к «отряду»: «Путь-то нам знаком, но горная дорога всегда опасна; вот если благородные господа примут недостойных под свою защиту?» Господин Вэй, сразу заинтересовавшись горными опасностями, расспрашивал старика до полуденного привала, и тот охотно рассказывал, не сбиваясь с шага, — о волчьих стаях, беспокоящих крестьянские стада, о наглых обезьянах, ворующих у путников провизию прямо из поклажи, о тигре, которого вроде бы когда-то видели на вон той горе, а может, и на вон той… нет, насчёт всякой нечисти в здешних краях всё спокойно, вот соседи, что за хребтом, жаловались, а у нас благодать… Ханьгуан-цзюнь тоже задавал вопросы по временам — о травах и лекарствах, — а Ю-ю переглядывался с румяным учеником, который плёлся у стремени, и наконец осмелел и предложил переложить мешок на лошадь: «Она же для того и лошадь, да?» Мадинь фыркнула, но всерьёз спорить не стала, а лекарский ученик повеселел и громким шёпотом принялся рассказывать, как самые нужные травы приходится уводить у здешних крестьян прямо из-под носа, «а то скосят же и волам скормят!» Под разговор путь до следующего привала показался совсем коротким; Ю-ю даже рискнул и сам слез с седла — правда, тут же об этом пожалел и поскорее уселся под ближайшим деревом, доверив ученику хвалить и угощать Мадинь и ослаблять ей подпругу.       Дальше дорога опять уходила вверх.       Солнечный диск уже коснулся горных вершин, когда из-за скальной стены стало видно вверху долгожданный постоялый двор: даже не сам двор, а забор и дымок очага. Наконец-то! ведь уже темнеет.       — Ну вот, благородные господа, мы и дошли, — сообщил лекарь, утирая пот со лба.       Ханьгуан-цзюнь согласно наклонил голову, а господин Вэй заметил:       — Вовремя. Я уже подумывал, что надо остановиться в пути, у какой-нибудь речки.       — Зачем подвергать себя лишениям, если есть такое замечательное место! — всплеснул лекарь рукавами. — Мы и по дороге в долину Сунтан здесь ночевали вместе с купцами из Цайи… Повар в этой кантине отличный!       Ю-ю никогда не пробовал ночевать в лесу. Наверное, это опасно и неудобно — спать на голой земле, без крова над головой, не имея защиты ни от диких зверей, ни от ночного холода.       Ворота горного приюта, выходившие прямо на дорогу, были гостеприимно распахнуты. В них был виден двор, по сумеркам освещённый фонарями и факелами, уличный очаг, расставленные столы. Воздух пах кухонным дымком, пряностями, сытным ароматом свежесваренного риса и рыбы. Господин Вэй повёл носом.       — Ух и вкусно же пахнет! Я уже не жалею, что мы пришли сюда.       Всё было просто замечательно, только Ю-ю казалось, что кто-то пристально смотрит в спину недобрым взглядом.       Нарядно одетая, ещё не старая миловидная женщина встретила их за воротами.       — Благородные господа! — с поклоном произнесла она. — Угодно ли вам принять гостеприимство этого убогого пристанища? Мы давно уже приметили вас на дороге и занялись приготовлением пищи. Не откажите, утолите голод и жажду, отдохните под нашей скромной крышей.       Говорила она приветливо, но без заискивания, что Ю-ю понравилось. Их попутчики, поспешно освободившись от поклажи, устраивались за накрытым столом. Лошадь по указанию хозяйки отвели к коновязи; женщина пообещала, что ценному животному сейчас же принесут воды и овса. Ю-ю, пока мог держаться на ногах, протянул Мадинь на ладони кусок овсяной лепёшки, припасённой для неё ещё в поместье Сон, и героически дохромал до столов — сам, без помощи и поддержки.       Ханьгуан-цзюнь усадил его на скамью у стены домика и сам сел рядом. На соломенную «кладку» можно было уютно опереться усталой спиной.       — Сегодня мы готовим речную форель, — любезно улыбаясь, сообщила хозяйка.       У очага орудовал тощий работник, лихо управлявшийся с котелками, вертелом и поварёшками. В котле булькало, распространяя дразнящий запах отварной рыбы и грибов.       Ещё один работник расставлял на столе чашки и наполнял их вином. Ю-ю давно уже хотелось пить, сошла бы и вода…       Ханьгуан-цзюнь накрыл рукой чашку, но работник, подхватив другой кувшин, наполнил его чашку чистой водой.       Вкус у вина был прекрасный, хотя немного странный, словно в него добавили каких-то трав или специй. Ю-ю с наслаждением отхлебнул несколько больших глотков. Но поставить чашку обратно не получилось: она выскользнула из рук, упала, покатилась по доскам стола. Ю-ю попытался поймать её, но не смог и пальцем шевельнуть. Перед глазами поплыла чёрная дымная сеть, как силками спутавшая его тело.       Что там пальцем шевельнуть, он даже веки опустить не мог! Господин Вэй напротив него растерянно моргнул и повалился ничком на стол, расплёскивая недопитое вино… Ханьгуан-цзюнь застыл рядом с ним, откинувшись на стену плечами. Ю-ю ещё раз попытался встать, но только беспомощно сполз по стене ещё ниже. Он отчаянно скосил глаза в последней надежде, но двоих своих попутчиков не увидел: лекарь и лекарский ученик, должно быть, свалились с лавок под стол.       Нас опоили!       Ледяные пальцы стиснули сердце, но даже вдохнуть глубже — не получалось.       Работник у уличного очага бросил черпак и повернулся лицом к гостям.       — Готовы?       — Вроде да, — сказала хозяйка. Подошла к господину Вэю, подняла над столом его руку и отпустила: рука упала, словно господин Вэй был большой куклой. — Готовы!       К хозяйке и повару присоединился ещё один разбойник, Ю-ю прежде не видел его — здоровенный, со шрамом через всё лицо; проворчал:       — Отличная добыча! У молодого господинчика небось с собой толстый кошель, даром что одет по-простому… у лекаришки — целый мешок дорогих трав, наставник господинчика в шёлк разодет, тоже наверняка не бедняк. И оружие у телохранителя недешёвое… да и лошадь справная!       — Старик тощий, как жердь: его только на клей, — заметила хозяйка, оглядывая «добычу», — а из господинчика и ученичка можно и жаркое состряпать! Прочих — на солонину.       Они что, собираются убить нас всех и…       …съесть?!       Желудок мучительно сжался. Хорошо, что Ю-ю ничего не успел отведать за этим столом!..       — Не похож этот белый господин на простого учителя. Как бы нам не просчитаться — вдруг очнётся?       — Нечего тянуть: сперва дело, пожрём после.       — Зелья старого Чи нас ещё никогда не подводили, — со смешком сказала хозяйка, — хоть простые господа, хоть нет.       Если бы не я… Если бы не я! они бы вовсе миновали это проклятое место! Из-за меня мы погибнем все! Как же так, ведь они оба такие сильные!..       — Но в одном ты прав, Паук: хватит болтать, давайте-ка разденем их, чтобы одежду не пачкать! А то отстирывай потом.       — Не нравится мне этот цзоу-бяо, ишь, два меча нацепил! И рожа хищная, пожалуй, с него и начну, даже раздевать не стану.       — Одежду не дырявь! — рявкнул бывший повар. — Новая совсем, видишь же!       Здоровяк сгрёб господина Вэя за волосы и поднял его голову от стола, другой рукой нашаривая нож у себя за поясом. Ю-ю с ужасом смотрел на окаменевшее лицо, на две струйки крови под ноздрями, на закатившиеся глаза, от которых были видны одни белки…       …на два алых знака, острых, небрежно написанных кровью на доске стола.       反叛 — «Восстаньте!»       Зрачки под ресницами господина Вэя вернулись обратно. Правый глаз отчётливо подмигнул Ю-ю.       Здоровяк занёс нож.       Порыв неощутимого ветра разметал волосы Старейшины. Разбойники отлетели прочь, свалились на пол, но так и не поняли, не увидели, что сбило их с ног. Зато Ю-ю — видел: тёмные призрачные крылья, взметнувшиеся за спиной Вэй Усяня. Ветер от этих крыльев порвал чёрные сети, опутавшие тело. Ю-ю теперь опять мог двигаться, но не успел шевельнуться, как Ханьгуан-цзюнь подхватил его и оттащил за угол дома: «Не нужно тебе видеть это!» — голос заклинателя был совершенно такой же, как всегда, разве что льда в нём прибавилось.       Ю-ю был бы рад не видеть, но даже сквозь опущенные веки, даже сквозь ладонь Ханьгуан-цзюня он видел… видел!!! Кости, лишённые плоти, поднимались и собирались в скелеты, везде: под грядками с пряными травами, под утоптанной землёй двора, под полом общего зала. Эти жуткие создания не могли издавать никаких звуков, но были стремительными и смертоносными.       Зато разбойники могли: от их пронзительных воплей мороз продирал по коже и сердце теряло ритм, спотыкаясь и проваливаясь в ямы. Костяными пальцами обглоданные скелеты рвали разбойников в клочья.       Старейшина Илина стоял над этой отвратительной бойней на скамье во весь рост. Рот застыл в холодной усмешке, лицо изменилось: нос стал прямым, потеряв горбинку, губы — полнее, глаза — не такие раскосые…       …таким он, должно быть, был прежде, до того, как…       …красивый! но Ю-ю казалось, что нет в этом лице и в этой усмешке ничего человеческого.       «Эти люди хотели убить нас и пустить в кухонный котёл, — сказал он себе. — Они заслужили». И всё равно дорого бы дал, чтобы не видеть и не слышать.       Желание не слышать вскоре сбылось: последний хрип — и над придорожным трактиром повисла зловещая тишина. Окровавленные скелеты какое-то время ещё топтались по неопрятной бесформенной куче, в которую превратились разбойники, потом остановились, покачиваясь, повернули черепа, уставились багровыми глазницами на Старейшину Илина… их было много, больше дюжины, сколько точно — Ю-ю не знал и совсем не хотел знать.       — Вэй Ин! — с упрёком сказал Ханьгуан-цзюнь, разбивая зачарованную тишину. — Ты перестарался и напугал Сюань-эра.       Старейшина повернулся. Его глаза, пылающие алым, уставились прямо на Ю-ю, который забыл как дышать под этим взглядом, только сердце заполошно колотилось в горле.       Старейшина рассеянно моргнул, выругался:       — Все демоны диюя! — Глаза постепенно гасли, алое пламя выцветало в серый пепел. — Я сам испугался! Давно так не злился, простите…       — «Покой»? — предложил Ханьгуан-цзюнь, отпустил Ю-ю и достал из-за спины гуцинь.       Господин Вэй кивнул, его глаза снова были серыми, лишь слегка отсвечивая красным. Чёрная флейта возникла в руках ниоткуда.       Ю-ю уже слышал эту мелодию в поместье Сон, её играли и молодой Лань, и сам Ханьгуан-цзюнь; но теперь он словно бы различал слова, которые пели эти два голоса.       — Вы отомстили! Теперь прочь! — приказывала Чэньцин.       — …в путь из нежизни в жизнь, — мягко напоминал Ванцзи.       — Мёртвым не место в мире живых! — чао-чуй, летящий, как свист кнута.       — Новая жизнь ждёт впереди. — Де-инь раскатывается ледяной капелью.       — Насытьтесь местью и спите! — Незнакомая нота звучит пронзительно, как крик коршуна на охоте.       — Стражи Садов Девяти Небес милосердны… — плывут мягкие касания струн.       — Правосудие диюя неизбежно… — хрипло отзывается флейта.       — Каждому — по делам, — согласились под конец Ванцзи и Чэньцин.       Никого и ничего не осталось в опустевшем дворе, кроме кровавых пятен и надписи на столе: внезапный порыв ветра унёс последнюю горсть праха из-под ног — и стих. Не шумели листья на склонах, замолчали даже цикады. В тишине Ю-ю слышал только хриплое частое дыхание старика и стук собственного сердца в висках.       Ханьгуан-цзюнь бережно взял гуцинь из воздуха и принялся укутывать его в белую ткань. Шелест шёлка был отчётливо слышен в наступившем безмолвии.       Два страшных заклинателя кивнули друг другу; потом зажмурившегося Ю-ю бережно усадили на лавку — он только теперь понял, что так и стоял на ногах и даже на угол дома не опирался.       Ему сунули холодную чашку с водой — «Не бойся, эта чистая, из колодца!» — и отправились к другим пострадавшим. Глоток ледяной воды — потом глоток прохладной, мирной, непотревоженной ци, совсем маленький, дрожащим горлом, — и потом ещё воды, и ещё, и ещё, пока не заломило зубы и лоб. Яд остался? но не действует больше? или делся куда-то?       Старый лекарь за вторым столом сидел грузно, как куль с соломой, и крутил головой, силясь прийти в себя. Ханьгуан-цзюнь держал возле его рта чашку. «Шалфей? — невнятно бормотал лекарь. — Нет, вкус не мускусный. Или порошок из листьев падуба? нет?» «Противоядие, — тоном приказа произнёс Ханьгуан-цзюнь, — просто пейте».       Ученик лекаря, не успев сесть на скамью, снова повалился на колени перед господином Вэем:       — Старейшина Илина! — Он сложил руки и ткнулся лбом в пыль. — Господин, не убивайте нас, пощадите, господин!       Вэй Усянь молча отвернулся, отошёл к очагу… и молча опустился на утоптанную землю в позу для медитации.       — Вы свободны, — вместо него ответил Ханьгуан-цзюнь. — И в безопасности. Советую всё же поужинать: рыба здесь точно не отравлена. Разбойники сами собирались её есть.       — Мы не знали! — продолжал причитать ученик, слабо отмахиваясь ладонями. — На горах иногда пропадали люди, да… но про трактир никто и не думал! Они всегда были такие приветливые… Все думали, что прохожих губят звери…       — Звери, — холодно согласился Ханьгуан-цзюнь.       Ночевать всё-таки устроились под крышей, но не в доме, а в маленькой придомовой конюшне, где сухого сена как раз хватило на пять постелей. Лекарь с учеником всё порывались уйти в ночь, пока Старейшина Илина не хлопнул ладонью по столу и не приказал строгим голосом остаться и не спорить. Ужинали по сути только два заклинателя — всем прочим, включая Ю-ю, кусок в горло не шёл. Для Мадинь разыскали и запарили порцию овса: обещания надо держать. Лошадь, пережившая все ужасы усадьбы Сон, к битве в трактире отнеслась совершенно спокойно; «настоящий заклинательский конь!» — похвалил её господин Вэй.       Ю-ю, закутанный в одеяло и в плащ, был совершенно уверен, что не уснёт. Над головой шелестел где-то над крышей ночной ветер, заглядывая во все щели. Шуршало сено. Хрупала овсом лощадь. Звонко и сухо щёлкали остывающие угли в дворовом очаге. Затем зазвучали тихие голоса — о чём-то переговаривались господин Вэй и Ханьгуан-цзюнь, — и с пятым или шестым словом он вдруг уснул, укрытый их голосами надёжнее, чем плотным дорожным одеялом.