Шестьдесят три ступени

      Тревога, вспыхнувшая было, улеглась, не успев разгореться, — Вэй Ин улыбается сквозь водяные капли, значит, всё хорошо.       — Что случилось? — Можно было спросить, потому что не случилось ничего страшного.       Вэй Ин улыбнулся ещё шире.       — Моё проклятое невезение! Честно тренировался, учился пользоваться новым телом, всё почти получалось! но под конец решил попрыгать по каменной дорожке через ручей в садовом дворике — и один из камней вдруг оказался черепахой.       Беззвучное дыхание на постели сбилось на короткий выдох: Мо Сюаньюй прижал ладонь к губам, пряча смех. Кажется, наш подопечный смеётся впервые в новой жизни.       Шрам от старой ошибки: этот Лань Чжань прежде злился на Вэй Усяня за пустую болтовню; она никогда не была пустой.       — Черепаха-то нырнула себе и уплыла, — горестно продолжал Вэй Ин, — а я растянулся в ручье и вымок до нитки! — И раскинул руки, расправляя вышитые рукава: — Вот, теперь эти черепахи тоже поплавали.       — А как же твоё высушивающее заклинание?       Вэй Ин всплеснул руками.       — Гэгэ, какой ты всё-таки жестокий! Я шёл сюда в промокшей одежде, превозмогал холод и сырость, надеясь, что ты встревожишься, станешь обо мне заботиться и начнёшь меня переодевать и согревать! — Его чёрный чжицзюй высыхал на глазах. — Но ты вместо этого всего советуешь мне самому заняться собой! О, как горько я обманулся в своих надеждах! — А Мо Сюаньюй всё выше натягивает одеяло, пока Вэй Ин всё ближе подходит к нему от окна.       Ему ещё предстоит привыкнуть к шуткам Старейшины — как два года привыкал этот Лань Чжань. Но пока что вот: одеяло до самого носа и круглые испуганные глаза.       — Я не буду выкапывать твою улыбку, — на ходу пообещал Вэй Ин, — я на ноги посмотрю. — И во исполнение обещания сдвинул одеяло со стоп до колен. — Лань Чжань, а вы тут неплохо его подлечили! но вот эта маленькая, кусачая, противная боль не даст ему спокойно спать, если останется.       С его протянутой ладони стекла струйка тьмы, заклубилась разрежённым облачком, впитываясь, обволакивая, растворяя и поглощая, — и мирно развеялась без следа. Если рассказать Лань Цзинъи, он никогда не поверит, что Тьма тоже может лечить… никто из Ордена Лань не поверил бы.       Лань Чжань верит.       — Ничтожный благодарит господина Вэя за помощь, — донеслось из-под одеяла. — Ничтожный обещает спокойно проспать всю ночь.       Вэй Ин отряхнул ладонь и расхохотался заново.       — Дерзкий мальчишка! — Строгий голос получался плохо. — Да к тебе и шороха не донесётся!       Последний раз он смеялся так свободно, когда учился в Гусу.       Вот теперь Лань Чжань знает, что они действительно победили.       Теперь можно.       Можно в два шага обогнуть — почти перепрыгнув, — ложе больного. Можно схватить Лань Чжаня за плечо, поднять с колен и потащить за руку к выходу.       И можно, когда оказались на крыльце, — сгрести в охапку и взять на руки. И нести через двор усадьбы в соседний флигель, повторяя на ходу шёпотом: «Ты хоть знаешь, сколько лет я об этом мечтал?..»       Мечтал ли Лань Чжань, чтобы его носили на руках? не раненого или больного, а потому что хотят обнять? Но в объятиях же стоят на месте, а им обоим нужно идти быстрее.       Никогда не мечтал.       Напрасно.       Утром, у телеги, — он испугался. Сейчас — обнимает в ответ.       И теперь он знает, почему ему так нравилось носить на руках Вэй Ина.       И целоваться нравится — вот так, на ходу, не отрываясь. У этого тела рот горячий и жёсткий, совсем не похоже на нежное касание губ Мо Сюаньюя.       Стукнула дверь, закрываясь.       — Нет, так не пойдёт, — пробормотал Вэй Ин у его виска. — Хочу видеть всё-всё!       Лань Чжань не глядя махнул рукавом, талисман взлетел к потолку огненной бабочкой, разгораясь в полёте. Комната как комната, главное, что есть постель.       Вэй Ин тоже смотрит не на комнату.       — Лань-гэгэ, стой, я сам. — И начинает развязывать пояс, стаскивать с Лань Чжаня сначала шеньи, потом пао, потом… проклятие, зачем в ланьском костюме так много слоёв?! а Вэй Ин отрывается от поцелуя только чтобы опуститься на колени — потому что теперь стаскивает с Лань Чжаня штаны вместе с сапогами.       Этот Лань Чжань стоит обнажённым и возбуждённым перед телом почтенного бессмертного и не испытывает ни смущения, ни стыда.       В Ордене учат с самого раннего детства: между людьми должно быть расстояние двух вытянутых рук — чтобы можно было отдать поклоны, не сталкиваясь головами.       Лань Чжань перешагивает через груду одежды, и теперь между ними и согнутой руки нет. Вэй Ин не встаёт — смотрит снизу на нагого Лань Чжаня, и чужое лицо неотличимо похоже на все прежние его лица. Так не смотрят, когда не хотят… и оставшиеся страхи, поджав хвосты, забиваются в самую дальнюю норку в углу души.       Я тоже хочу на него смотреть.       Вэй Ин понимает, они оба научились понимать, — поднимается с колен, движением плеч сбрасывает чёрный чжицзюй, возится с завязками штанов… а Лань Чжань смотрит на яркую багровую полосу, что наискось пересекает грудь нового тела: ожог, оставленный Цзыдянем.       — Больно?       Почему-то они спрашивают это в один голос; но дотрагиваются по-разному: Лань Чжань — до следа от кнута, Вэй Ин — до лиловых синяков на плече и предплечье.       — Лань-гэгэ, это я тебя утром так?.. прости…       Только теперь Лань Чжань понимает, откуда эти пятна взялись: отпечаток ладони и пальцев, после того, как Вэй Ин впервые схватил его на руки.       Не больно, отвечает он. Я их и не заметил, я был слишком счастлив.       Вэй Ин отступает на шаг, и через лицо Чан Сиена словно опять проступает лицо Старейшины: строгое, даже суровое, будто он что-то решил.       Лань Чжань делает шаг за ним. Не отпущу никуда.       — Я и впрямь плохо контролирую это тело. — «Это не твоя вина!» — Давай меня свяжем, так будет безопаснее.       Лань Чжань опять может дышать. Не уходит.       — Хм. — Твоё новое тело настолько сильное, что ты с лёгкостью разорвёшь любую верёвку.       — Лента, — отвечает Вэй Ин его безмолвным словам. — Твоя белая лента: её я не посмею.       Как может подобное кощунство вызвать такой горячий прилив желания?! Этот Лань Чжань совсем не годится в уважающие себя заклинатели.       Давным-давно он поклялся: больше никогда себе не лгать.       — Наконец-то мы нашли ленте достойное применение, — отвечает он.       Вэй Ин-прежний сейчас бы повис у него на шее, Вэй Ин-нынешний смеётся и осторожно-осторожно его обнимает.       — Ну, Лань-гэгэ, это же не я придумал! Это же ты связал меня своей лентой в том трактире да ещё и провёл связанного через общую комнату, ученикам напоказ! Сейчас-то никто не увидит, они спят давно…       И протягивает руки, сложив запястья крест-накрест.       Лань Чжань снимает последнюю свою одежду: белую ленту с волос.       Всякий раз, когда Вэй Ин видел Лань Чжаня обнажённым, он словно заново удивлялся и гордился: такой красивый — и мой! и смотрит так, словно готов съесть меня глазами.       Так не смотрят, когда не хотят.       И всё равно страшно, только уже другим страхом. Если бы я сразу заметил!.. Да, Лань Чжань сильный, что ему какие-то там синяки! но сегодня, когда я возвращался из города и решил срезать путь и пробежать по лесу, толстые ветки хрустели у меня в кулаках, будто соломинки… а если это была бы чья-то рука? не край медного подноса, а тёплая человеческая кожа… кожа Лань Чжаня!       Как же бережно он связывает — неужели боится поранить шёлком?       А вот толкнуть Вэй Ина на постель — не боится. И заломить ему руки наверх, за голову, — тоже не боится. И ещё и привязать их той же лентой к резьбе изголовья — совсем бесстрашный!       И я тоже больше не боюсь, что на этом теле вдруг отрастут демонские когти и чешуя…       Но не целует: просто дышит у самых губ. Ну уж нет!       — …пусть в том трактире дело у нас и не дошло до постели… нет, то есть, дошло, но мы просто спали рядышком! Сейчас-то ты меня не заставишь просто спать? — И опять не целует, молча слушает. Другой голос, другие тона, но это всё ещё я, Лань Чжань! — Гэгэ, а помнишь гору Байфэн? Что бы ты там хотел сделать со мной, если бы вокруг не носились четыре Великих Ордена?       Вместо ответа Лань Чжань приподнялся на одно колено и жестом запечатал входную дверь.       И целует в точности как на горе Байфэн — сжимая руки в захвате, в плен забирая губы и выпивая дыхание. И так же долго… но хочется ещё дольше! И обнять в ответ, как не мог обнять на этой треклятой горе, — прижать теснее и не отпускать… но на руках не только ладонь Лань Чжаня — ещё и лента. И лента держит сильнее любой верёвки.       Вот только губы у меня теперь шершавые и даже растрескавшиеся, а вовсе не как нежные лепестки. И нахальный дерзкий язык, хотя и тогда был дерзкий, конечно, но лишь для колючих слов… проникать вот так в горячий целующий рот не осмеливался, зато теперь… и век бы не отрываться!       А этот зловредный Лань-гэгэ снова отрывается от него и ложится — не на Вэй Ина, а рядом, опираясь на локоть!       «О добродетельный Ханьгуан-цзюнь, неужели это всё, чего вы там от меня хотели?!» И вслух:       — Ну Лань Чжань, ну тут же никто не помешает…       — Хм, — отвечает этот ланьский кусок льда, который сейчас горячее любой жаровни.       И делает нечто совсем странное: осторожно, самыми кончиками пальцев, касается лица Вэй Ина, проводит по лбу, по каждой брови, по корням волос, по скулам и подбородку — будто знакомится… будто снова слепой.       — Лань Чжань!..       А лицо у моего нового тела не юношеское: загорелое, обветренное, с двумя заметными морщинками на лбу и трещинками в углу рта; и Лань Чжань разглаживает как раз эти трещинки.       — Хм, — отвечает он.       Рука спускается с лица. Ладонь ласкает шею, и теперь Вэй Ин слышит: «я хочу узнать, каков ты на ощупь». Под ладонью бьются жилки и вздрагивает горло… шея тоже другая, не помещается в нежный захват.       Точно поставлю заново вэньское клеймо на это тело, обещает себе Вэй Ин, когда пальцы Лань Чжаня задерживаются на чансиеновом шраме под левой ключицей.       У этого тела широкие грудные мышцы, бугрятся слегка, как всегда бывает у опытных лучников, да ещё и движутся так, что рёбра ходят ходуном, как у загнанного коня; и шрам тут не один, пальцы задерживаются надолго — касаются, потягивают, нежат. Под такой лаской зарастут даже самые старые отметины… и след, оставленный Цзыдянем, тоже отзывается правильно: тонкие иглы перестают колоться под кожей и на поверхности стихает ноющая боль ожога. И это от обычного касания, даже без переливания ци? теперь понимаю, как Лань Чжань играет на цине, а ведь сто раз видел и не понимал… этак я начну ревновать к струнам!       …сам-то Лань Чжань — как истинный шёлк… кроме тех проклятых грубых рубцов от Кнута послушания. Я бы тоже гладил их сколько хватает ладоней, но руки!..       — После первого возвращения я был совсем тростинкой, да, Лань Чжань?       Белую ленту не то что разорвать — даже помять страшно.       А этот жестокий человек как раз добрался до янского ствола… будто там ещё нужны какие-то поглаживания! Вэй Ин и так уже натянутая струна, дрожит и ноет от желания; и раз уж Лань Чжань там, где желания больше всего, мог бы уж там и остаться, — но нет, безжалостно отправился ещё ниже и теперь гладит колени, отслеживая пальцами каждый след от царапины. На коленях у этого тела будто мелкая сетка шрамов, и кожа плотная, загрубевшая, — должно быть, не раз приходилось прятаться в засадах и с колена целиться в тварь.       И волосы вокруг янского корня не прежние: тёмные и жёсткие вместо нежных рыжеватых кудряшек… и сам мужской ствол толще и крупнее, налитый тёмной кровью… не смотри, лежи тихо!       — Там нигде нет чешуи, Лань-гэгэ, я проверял.       Этот невозможный Лань оглаживает по очереди обе лодыжки и поднимает левую ногу к самому своему лицу. «Копыт тоже нет!», зато есть мозоли от долгих неровных дорог… и кто научил этого благородного заклинателя вот так ублажать языком чужую ступню?!       — И следов от ножей там нет, правда?       — И не будет, — незнакомым низким полушёпотом пообещал этот жестокий, зацеловывая длинные сильные пальцы, щекоча языком их основания. И посмотрел поверх добычи: золотые глаза сверкали, будто у дикой кошки.       Так я тебе нравлюсь, Лань Чжань? вот таким, другим, не прежним, — нравлюсь?       — Ещё кто из нас демон!.. — а запястья горят под лентой, и можно только извиваться под обжигающим языком, будто новое тело стало телом дракона… нет, лучше всё-таки без чешуи.       Лань Чжань, пощади! бери же, ну хватит, хватит!..       Тело осторожно прислушивается, отзываясь на ласку короткими вспышками ци, и только ко всему привычная моя тьма блаженно растекается от пылающих стоп выше по телу, подёргивается искрами, предвкушая; и Лань Чжань будто послушно следует за этой волной, целуя и касаясь языком там, где только что гладил пальцами… ох, да остановись же наконец!       — Подожди! — вырвалось хриплое вслух, бедный Лань-гэгэ вздрагивает и поднимает глаза, и на лице у него такая растерянность, что невозможно удержаться от смеха. — Нет, то есть не подожди, наоборот, просто не поднимайся выше, ты ведь уже у цели! не останавливайся… там!       — Ханьгуан-цзюнь повинуется, — тем же огненным шёпотом, которым можно вековые льды растопить. И хвала всем небесам и небожителям: наконец-то губы касаются янского ствола в том поцелуе, без которого уже дышать невозможно. Лань Чжань, ох, Лань Чжань, нелегко тебе придётся с этим большим корнем! как бы не пришлось уже мне завтра заглаживать и зацеловывать трещинки у тебя на губах… Тьма радостно тянется к знакомому свету, а всё прочее тело честно старается не напрягать мышцы — и не дёргать руками под белой лентой. Как же хочется забраться пальцами в рассыпавшиеся волосы, прижать ладонь к затылку, заставляя… умоляя брать быстрее и глубже!       — Лань Чжань, больше никогда не дамся связанным! ты и правда жестокий, кто бы мог подумать! — И кто бы мог подумать, что в ответ эти прекрасные губы сомкнутся на стволе ещё плотнее, обнимая и стискивая, пропуская до самого горла, а раскалённые глаза вскинутся на дерзкого смертного, осмеливающегося торопить божество… какое там божество! Лань Чжань, ты истинный демон, не смей отпускать меня сейчас!!       Новое тело протестует в полном согласии с его Тьмой: оно тоже оценило ласку и хочет, отчаянно хочет ещё. Если бы не лента на запястьях! лента, которую не то что разорвать — помять страшно.       Лань Чжань разводит в стороны его колени, садится между ног, придвигается ближе. И смотрит, молча смотрит, сдерживая дыхание; а потом наклоняется вперёд и тянется к губам. Да что же это такое!.. так сесть и так соприкоснуться изнывающими членами — всего лишь поцелуя ради?!       …невыносимо нежного поцелуя…       …и отстраниться снова, когда Вэй Ин не то стонет, не то уже рычит в эти жестокие губы.       Все твои пытки я заслужил, Лань Чжань.       Молчал полгода, пока затевал спасение бедняги Мо. Полез в диюй очертя голову, даже не подумав, что ты пойдёшь за мной, а ведь ты всегда шёл за мной. Побежал за демоном и бросил тебя ослепшего посреди улицы. Это если не вспоминать, сколько я всего натворил в своём первом и втором теле.       Теперь всё будет иначе, Лань Чжань, клянусь.       — Я твой. — Это всё, в чём я сейчас уверен. — Бери.       И все три мои души готов отдать вот за эту твою улыбку. И даже не обижаюсь, что ты встаёшь вдруг с постели, потому что знаю, что ты будешь искать в ворохе сброшенных одеяний.       Как же холодно без тебя!       У вернувшегося Лань Чжаня пылают щёки. Останавливается над постелью, окидывает взглядом своего покорного пленника; а пленник уже не знает, как ещё извернуться и поднять бёдра, потому что видит флакончик в руках повелителя. Ханьгуан-цзюнь, а ты не боишься, что когда снимешь ленту — Старейшина Илина тебе всё-всё-всё припомнит?       Быстро, двумя движениями смазывает себя. И садится на постель, точно в ту позу, из которой встал, только придвигается ещё ближе — так, что ягодицы Вэй Ина лежат у него на коленях.       Теперь моя очередь, и смазывание превращается в очередную пытку, жгучую, невыносимую, — оказывается, можно кричать не во время, а в ожидании… Новое тело дрожит как в ознобе, он отчётливо различает страх: никогда не касались там… непривычное, чужое, больно.       Был ли у Чан Сиена опыт мужской любви?..       Поздно спрашивать. Да и со стыда сгорел бы даже такой бесстыдник как Вэй Усянь, задав бессмертному подобный вопрос.       Лань Чжань не может не заметить эту дрожь, вот почему он так медлит: растягивает по чуть-чуть, смазывает, тихонько целует, успокаивая; и оглаживает сперва пальцами, почти без боли, давая привыкнуть. Счастье, что оба умеют усмирять дыхание, иначе бы уже задохнулись. Новое тело подчиняется и осторожно расслабляет мышцы.       — Снова первая брачная ночь, гэгэ… — И сам делает первое, самое важное движение: навстречу приставленной горячей головке.       Боль вспыхивает заново, но хэйянсин начеку: обволакивает, забирая, утихомиривая. Лань Чжань действует в полном согласии с Тьмой — медленно входит до конца, ждёт, осторожно начинает двигаться…       …и по одной перетекают золотые искры, окунаясь в холодный поток…       …и срывается в лихорадочные толчки, стремительные, мощные, стискивая ладонями ягодицы и неотрывно глядя в глаза — там тоже пляшет золотое пламя. Новое тело выгибает дугой, подбрасывает, пальцы судорожно стискивают ленту — какое там «не помять!» — жаркие ладони Лань Чжаня обхватывают янский ствол, поджаривают на углях и ласкают прохладным шёлком, и тело уже согласно на всё и тянется навстречу, отдавая, получая, сливаясь…       Он очнулся на мокрой от пота постели, всё ещё вздрагивая от ослепляющей вспышки. Лань Чжань двигался медленно и размеренно, почти как всегда, но капли испарины катились и по его лицу, а мокрые волосы липли к плечам. Тьма отряхнулась, как волк после реки, и сделала самое нужное усилие: сжала мышцы входа, возвращая янскую ласку.       Лань Чжань со стоном повалился Вэй Ину на грудь. Сердце билось под кожей, отзывалось в губах. Волосы закрыли весь мир, да и кому этот мир сейчас нужен.       — Прости, — такой знакомый шёпот у самого сердца. — Я перешёл границу.       — Я об этом мечтал, — честно ответил Вэй Ин и наконец смог засмеяться. — Так вот что ты хотел сделать со мной после того поцелуя! ай-а, Лань Чжань, да ты настоящий развратник! Жалко, что только сейчас стало можно, правда?       Поцелуй заменяет любое «да». Новое тело тихо перевело дыхание и начало считать несчётные искры, вплавившиеся в сытую Тьму.       — Завтра я, наверное, даже встать не смогу, — принялся жаловаться Вэй Ин, ведь в новом теле привычки остались старые. — И уж точно не смогу красиво ходить, а про сесть в седло и думать нечего. Оказывается, в тебе скрывался зверь, Ханьгуан-цзюнь! так же можно растерзать бедного связанного девственника в клочья… — И уже от нового себя попросил, заглядывая в глаза: — Повторим это завтра, да?       Глаза улыбаются.       — Хм.       — Но я же честно не порвал ленту, — принялся уговаривать Вэй Ин. — Я был с ней почтителен как только мог! Конечно, это тело не такое умелое как ты привык, но я же научусь! — И едва не привскочил на постели, договаривая внезапный вопрос: — Лань Чжань, а вдруг Чан Сиен тоже не полностью утратил связь?..       Последовал новый поцелуй — мягкий и успокаивающий.       — Хм.       — Не наша печаль? — перевёл Вэй Ин и расхохотался. Смех щекотно пробежал по мокрым телам, словно играя в янские искры. — Вот что бы тебе было прийти из города на час пораньше, жестокий гэгэ! я тебя ждал-ждал! Что ты там делал так долго? неужели ужинал?       Лань Чжань обнял его, уютно устраиваясь щекой на ключице.       — Благодарил торговца тканями за помощь. Слушал разговоры.       — О! — Вэй Ин попытался заглянуть ему в глаза. Не получилось. — И что там говорили?       — Говорили про вернувшегося демона, который почему-то наказал своих сторонников.       — Но ты конечно понял, кто это был, правда? И сказал им?       — Да. Я сказал, что демон изгнан, а в тело вернулся хозяин-заклинатель.       Вэй Ин устало усмехнулся и обнял в ответ — ногами, раз уж нельзя руками.       — Какая же великолепная путаница!.. Лань-гэгэ, а может, всё так и оставить? начать с чистого листа? Пусть все думают, что в теле Чан Сиена живёт себе Чан Сиен… нет, бедняга Ю-ю не справится с ролью страшного Старейшины Илина! И да, как же я забыл! — Он всё-таки извернулся так, чтобы видеть хотя бы один золотистый глаз. — Если всё оставить как есть, пострадает репутация Ханьгуан-цзюня, у которого вдруг появился новый любовник…       Горячие губы снова забрали в плен его рот. Тело с готовностью показало, что не насытилось.       — Нет, — прошептал Лань Чжань, когда они снова смогли говорить. — Пусть все знают, кто был настоящим героем в битве с демоном. Пусть дадут жить спокойно молодому Мо. И пусть Чан Сиен займёт достойное место среди бессмертных.       — Оно и к лучшему, — выдохнул Вэй Ин, потихоньку притираясь бёдрами к бёдрам Лань Чжаня. — Я бы не смог отзываться на чужое имя… особенно по ночам… Меня зовут Вэй Усянь, и пусть весь мир знает об этом.       — Вэй Ин это Вэй Ин, — согласился Лань Чжань, заодно соглашаясь и на новую ласку. — Ты в самом деле мечтал?..       — Честное слово. — Он даже зажмурился, отвечая. — Когда мы рассматривали книги с весенними рисунками, я всегда представлял на месте тех любовников себя и неприступного Лань Ванцзи, который даже дружить со мной не хотел. Я воображал, как мы обнимемся и будем целоваться, потом разденемся и ляжем вместе, потом…       — Потом? — шепнул Лань Чжань, касаясь кончиком языка его губ.       — А потом я не смотрел, — вздохнул Вэй Ин, сознаваясь в самом постыдном своём грехе. — Я же не был развратником, я стеснялся. И болтал о своих победах направо и налево, чтобы никто не заметил.       С коротким смешком Лань Чжань снова впился в него поцелуем. Потом поднялся на колени, скрутил валик из одеяла и перевернул Вэй Ина со спины на живот — точно животом на этот валик.       Ночь обещала быть долгой.       Он измял всю ленту, стискивая её мокрыми пальцами. Он изжевал простыню и едва не изгрыз себе локти. Он метался как зверь на цепи, в полном единодушии со своим новым телом, которое тоже жаждало ещё и снова и всё сразу. Он едва не охрип от стонов и не мог бы сосчитать, сколько раз его мучитель подновлял заглушающие талисманы. Ладони Лань Чжаня были везде, губы Лань Чжаня были везде, золотые искры заполняли весь воздух и ими приходилось дышать, а Тьма стала почти горячей и струилась как лучший шёлк… а янский ствол истекал счастливыми слезами, а ненасытный вход насаживался на член любовника, стискивал его и не желал отпускать, даже когда Лань Чжань — Лань Чжань! — сбился с дыхания, впервые за все их ночи.       …утром Вэй Ину припомнилось смутно, что доласкивали его уже спящего.       Новое тело потягивалось лениво, как сытый зверь. Лань Чжань спал рядом, уткнувшись лицом в простыню, и в рассветном неверном свете бугристые шрамы на его спине казались потемневшими, словно недавними.       Вэй Ин потянулся было погладить — руки отозвались короткой болью: всё ещё связанные.       Он честно дотерпел до часа кролика. Прежнее тело, хрупкое и нежное тело Мо Сюаньюя после такой ночи точно разваливалось бы на куски.       Лань Чжань не проснулся в установленное ланьское время. Воистину наступали новые времена!       Вэй Ин подождал ещё что-то с час, благо тело особо не спорило; потом, потеряв надежду, придвинулся ближе и осторожно потрогал языком горячее ухо.       Лань Чжань вскинулся на постели и уставился потемневшими глазами, но в следующий же миг вздохнул и с готовностью потянулся целоваться.       — Ты разве не хочешь меня отвязать? — изумился Вэй Ин, выныривая из очередного золотистого омута. Искры сегодня никак не желали униматься.       Вместо ответа Лань Чжань склонился над его янским стволом. А я-то думал, что выжат досуха…       Несомненно, это было лучшее утро в его новой жизни.       Лань Чжань наконец собрал губами семя с его живота и выпрямился, чтобы заняться лентой… и заново уставился на Вэй Ина.       Тот рассмеялся и сел.       Разумеется, я знал этот узел. И мог дотянуться до него мизинцем, а значит — дело не составило особого труда.       — Мы непременно повторим, Лань-гэгэ! нам с моим новым телом понравилось! А тебе?       Вместо ответа Лань Чжань встал и за руку поднял Вэй Ина.       — Пора.       За стенами флигеля, не заглушаемые уже никакими талисманами, слышались шаги и голоса — не рядом с дверью, где-то во дворе, но всё же… Умаявшиеся за эти дни молодые адепты во главе с молодым главой могли подняться так рано утром по единственной причине: нужно было собираться в дорогу.       Надеюсь, ночью они ничего не слышали.       Надеюсь, связь моей души с душой бедняги Ю-ю вела себя пристойно и позволила ему спокойно выспаться.       Надеюсь, у Чан Сиена не осталось с его бывшим телом никаких связей.       — Подожди, — остановил его Лань Чжань, когда Вэй Ин принялся было натягивать демонские синие штаны.       И, краснея ушами, вытащил из цянькуня серое дуаньхэ с чёрно-красной льняной безрукавкой, аккуратно по-портновски свёрнутое.       Не просто серое — цветом как остывший пепел и с оторочками будто из спелых гранатов. И пояс из чёрной кожи с красной расшивкой, в самый раз для меча. И дорожные сапоги, невысокие и удобные, на любой долгий путь.       Вэй Ин перешагнул через ненужный чужой чжицзюй и молча поцеловал горячие искусанные губы — раньше повис бы на шее. Мой заботливый гэгэ! знай я об этом подарке раньше — не выпустил бы тебя из постели так легко! Значит, вот почему ты задержался в той лавке!       Дуаньхэ пришлось на нём как на заказ шитое, безрукавка была удобной и тёплой — как раз на эту весну. Надо будет купить что-то подобное для Ю-ю, только ещё потеплее; и главное, можно носить с этим нарядом любимую красную ленту. Сапоги тоже были впору; как же точно Лань Чжань запомнил длину стопы Чан Сиена — и когда успел рассмотреть?!       Лань Чжань задержал его руку, когда Вэй Ин собрал волосы в хвост, и вынул из мешочка ещё что-то — маленькое.       На белом шёлке лежала шпилька с навершием «Чистые мысли», ясеневая, с серебряными всечками.       — Ты правда думаешь?.. — Вэй Ин покачал её на ладони. — Нет, всё-таки спросим у него сначала! и меч, он мне говорил про свой меч, представляешь?       Утренний свет толкнулся им в глаза, когда они вышли на крыльцо.       Утренний двор был не похож на вечерний: лежали косые лучи низкого солнца, пробившиеся откуда-то через щели между строениями, пахло ночным дождём, шелестели ожившие листья на дереве у главного зала. У ворот, на самом сухом месте, сидела собака и следила глазами за хозяином, в который раз пробегавшим через двор, — ну пристало ли главе Ордена так суетиться? Лань Сычжуй на соседнем крылечке закутывал свой гуцинь в плотную дорожную ткань: брал пример с учителя и больше не таскал достойный инструмент в мешочке. Из кухонной двери появился Лань Цзинъи, дожёвывая что-то после завтрака, за ним вышла барышня Сон с объёмистым свёртком… посмотрела через двор, отдала гостинец растерявшемуся Цзинъи и снова скрылась в кухне.       Оба молодых Ланя подошли, едва завидев своего Ханьгуан-цзюня, и склонились в почтительных поклонах.       — Учитель Лань, этот ученик готов доложить о событиях ночной Охоты.       — Поднимемся в зал. — И вот этот строгий учитель Лань в пристойной орденской одежде и с непроницаемым лицом и есть тот самый Лань-гэгэ, который этой ночью… много чего этой ночью! — Ты захватил бумагу и тушь?       Послушный А-Юань проследовал за наставником к главным ступеням, Цзинъи проводил его взглядом и заторопился к гостевому крылу, а Вэй Ин перехватил Цзинь Лина, едва не направившегося туда же:       — Нам, кажется, тоже есть о чём поговорить!       — О чём Вэй-саньжэнь собирается говорить с главой Ордена Цзинь? — знакомо огрызнулся этот глава.       Ну, тогда — не при слушателях. На крыльцо как раз легла тень от того самого дерева, и можно уютненько посидеть там, где недавно шёл бой.       — Например о том, почему глава Ордена Цзинь пишет такие письма своему дядюшке, а глава Ордена Цзян в них верит?       — Можно подумать, тебе есть до этого дело!       Вэй Ин захлопал ресницами. Нынешний день что-то ему не давался. Цзинь Лин словно вдруг снова стал тем вздорным ершистым юнцом, который ел клейкий рис в городе И и расплакался в лодке на пути в Юньмэн.       — Цзинь Жулань, — осторожно сказал он, — ты всё-таки сын моей любимой шицзе и племянник моего шиди. Разве мне может быть безразлично, как складывается твоя жизнь?       — Разве тебе не было безразлично целых два года? — парировал Цзинь Лин.       Вот оно что. Ну что тут возразишь… виноват. А мальчик всё-таки молодец: не говорил, пока не спросили.       Вэй Ин развёл руками.       — Я не приходил и не искал встреч, потому что главе Ордена Цзинь лучше не пересекаться лишний раз со Старейшиной Илина: ведь многие по-прежнему считают меня мировым злом. Но я старался расспрашивать о тебе, когда была возможность, и вести были в целом благоприятные. — И сам перешёл в наступление: — Между прочим, я понятия не имел, что молодые Лани и Вэнь Нин частенько охотятся вместе с тобой! иначе расспрашивал бы их, а не сторонних бродячих заклинателей.       — Ну, насчёт главного зла я бы поспорил, — устало усмехнулся Цзинь Лин, снова становясь собой нынешним. — А моих друзей не вини, мы условились хранить тайну.       — Почему? — изумился Вэй Ин. — Можно подумать, ваши Охоты это какое-то преступление!       — Потому что они из Ордена Лань, а я наследник Цзинь, и наши Ордены не слишком дружат в последнее время.       — Догадываюсь, — согласился Вэй Ин. — Так объясни мне, дорогой молодой глава, какие же дела творятся в вашем Ордене, что ты пишешь такие письма?       Цзинь Лин оглянулся на солнце, словно оценивая его высоту над крышами.       — Если коротко: кланам Цзинь-младших и Молин Су я нужен мёртвым, хотя и по разным причинам; кланам Мэйшань Юй и Сянхэ Лу я нужен живым, но в состоянии послушной куклы; остальные выжидают, надеясь в итоге примкнуть к победителю и урвать свой кусок. Я держусь только потому, что они грызутся между собой и никак не могут решить, кто же сядет на моё место.       Вэй Ин уставился на него во все глаза: быстро же взрослеют дети на войне!       — Никогда не любил всю эту орденскую политику, — сказал он вслух, — но что-то даже захотелось напроситься к вам в гости.       — Только тебя там не хватало! — взвился Цзинь Лин и, спохватившись, сложил руки как для поклона: — Простите, Вэй-саньжэнь, но лучше не надо. Даже помощь дяди Цзяна сейчас мне во вред: всё выворачивают так, будто мной управляет человек из чужого клана, у которого свои интересы.       Вэй Ин зашипел сквозь зубы, удерживая всколыхнувшуюся Тьму. Да, не тем бездельникам я вырастил рога!       — Я не стану ломиться в Башню Кои без приглашения и портить тебе игру, — пообещал он, — но если позовёшь, приду с удовольствием.       — Не будем спешить, — вмешался Чан Сиен из-за плеча Цзинь Лина. — Пусть молодой глава попробует разобраться самостоятельно, а я присмотрю за ним. Доброе утро, господин Вэй; забавно видеть себя со стороны.       Вэй Ин широко улыбнулся в ответ. Надеюсь, ты себя видишь только сейчас…       — А пока что я нанял прошлое поколение ласточек в Башне Кои, — договорил он, — и они будут сообщать мне обо всём, что там происходит. Доброе утро, Чан-шэньсянь, и счастливой вам дороги.       Цзинь Лин встал со ступеней и попятился во двор на два шага, и теперь стоял и рассматривал их обоих: призрака и бывшее призрачье тело.       — Если посмею заметить, Чан-шэньсянь, — проговорил он наконец, — когда Вэй-саньжэнь соберётся к нам в гости, вам лучше принимать образ лука, дабы не смущать ничьи умы. А теперь нам и впрямь пора, мне ещё нужно зайти в слободу за стрелами; но сперва я хочу проститься с господином Мо.       Всю дорогу от крыльца до пристанища Ю-ю Вэй Ин старательно сдерживал смех. Понимает ли этот бессмертный, за какую работу взялся?       По ступеням ему пришлось подниматься, прячась за Цзинь Лином, потому что на крыльцо под бок к Вэнь Нину перебралась противная чёрная тварь по имени Фея; а из распахнутой двери звучал голос Лань Цзинъи:       — …похвально, что вы всё же воспользовались своим Золотым ядром! — Что это с ним, озадаченно подумал Вэй Ин. — Я оставляю вам травы для примочек, молодой господин Мо, и надеюсь, что вы больше не будете вести себя неподобающе.       Вэй Ин с порога окинул взглядом комнату. Лань Чжань стоял в глубине, полуотвернувшись к окну, и всей спиной не одобрял происходящее. Мо Сюаньюй опять вцепился кулаками в одеяло, будто хотел нырнуть туда как в норку.       — Ничтожный благодарит Лань-дайфу за лечение и наставления, — почти прошептал он. — Ничтожный выполнит указания Лань-дайфу со всем тщанием.       Ну и ну, отметил себе Вэй Ин и решительно шагнул через порог.       Оказывается, Цзинь Лин шагнул тоже.       — Нам пора в путь. — Из уст молодого главы это прозвучало почти как приказ. — С хозяевами усадьбы мы уже простились. Господин Мо, желаю вам благополучного выздоровления. Мы непременно увидимся на Совете Орденов.       Мо Сюаньюй сел в постели.       — Нижайший благодарит главу Цзинь за заботу. — И поклонился по всем правилам, как подобает кланяться старшим. — Нижайший желает главе и его спутникам счастливой дороги домой.       Ого, снова сказал себе Вэй Ин, но на этот раз его прервал Лань Чжань: прошествовал от окна мимо них всех к двери. Ладно, прощаться будем по вашим правилам, согласился Вэй Ин и следом вышел во двор, снова старательно обходя собаку. В конце концов, они это заслужили.       Во дворе к ним как раз подоспел А-Юань, дорисовавший свой отчёт; и они выстроились как на парадной орденской церемонии: двое старших и напротив четверо младших… и чёрная тварь, спасибо всем богам, у младших за спиной и оттуда улыбается ему во все зубы.       — Вы показали себя достойными воинами, — веско произнёс Лань Чжань и отдал короткий поклон. Младшие склонились в ответ. — Лань Сычжуй, Лань Цзинъи, Вэнь Цюнлинь, после того как проводите молодого главу, загляните в Хиньянчжен и проверьте, всё ли там благополучно. — «Не торопитесь в Гусу», мысленно перевёл Вэй Ин. — Берегите себя.       — Будьте осторожны и не лезьте в опасности без оглядки, — от всей души присоединил свой голос Вэй Ин. Ему они тоже поклонились, даже молодой глава!       Потом старшие, не сговариваясь, отдельно поклонились луку за спиной Цзинь Лина, завёрнутому в светлый шёлк; и уже совсем неформально проводили младших до ворот, чтобы посмотреть, как они уходят — снова слаженным отрядом, будто это адепты одного Ордена, а не трёх разных! — а за воротами обнаружилась здоровенная корзина, накрытая мокрым полотном, и оттуда торчал крупный чёрный рыбий хвост и хлопал по краю.       Вэй Ин издал восторженный вопль.       — Ух спасибо городским рыбакам, щедрые они люди! Здесь хватит и нам, и хозяевам, да ещё и впрок останется! — От корзины пахло водой и чешуёй, это был любимый запах его счастливого детства, когда самым страшным огорчением в жизни был гнев госпожи Юй.       Лань Чжань легко подхватил корзину за обе ручки, — привык, что всё тяжелое достаётся ему! а когда они оба повернулись к воротам, то увидели в приоткрытой створке барышню Сон — девушка стояла, не выходя со двора, и тоже смотрела вслед уходящим. Правильно: есть же примета — чем больше глаз провожают путника, тем легче будет его дорога.       А ещё барышня Сон старательно не смотрела на Вэй Ина… в точности так, как он сам старался не смотреть на собаку.       Это что же, Фее было так же обидно всё это время?..       — Вы тоже скоро уходите? — спросила барышня Сон, когда они с Лань Чжанем и корзиной подошли ближе.       И когда Лань Чжань научился так отчётливо улыбаться?!       — Мы пробудем здесь ещё несколько дней, пока наш друг не окрепнет немного. И мы не уйдём, пока не убедимся, что вы в безопасности.       Вэй Ин прикусил губы, старательно сдерживая успокаивающие слова. Всё ведь уже хорошо, демон изгнан, ужасы кончились, да в придачу вот целая корзина свежей рыбы, можно жить дальше! и вместо всего этого — тихонько отступил Лань Чжаню за спину, чтобы не торчать занозой у барышни в глазу.       Глаз — то есть оба глаза — были всё ещё немного заплаканные, но очень милые: цветом как лесной орех, на котором лежит солнечный луч.       — Тяжёлые времена позади, — эхом произнёс Лань Чжань и эхом же спросил то, что хотел бы спросить сам Вэй Ин: — В какую из кухонь отнести корзину?       Барышня Сон даже отступила на шаг:       — Рыба первого улова — дар молодым героям!       — Тогда приготовьте что-нибудь нам, а остальное возьмите себе, — снова произнёс Лань Чжань слова Вэй Ина, — как нашу благодарность за гостеприимство. Нужна ли вам помощь?       — Нет-нет, мы с матушкой справимся сами.       — Так будет лучше, — совершенно серьёзно согласился Лань Чжань уже на ходу. — Если допустить на кухню моего почтенного друга, он высыплет в блюда весь перец, который найдёт.       Вэй Ин потихоньку свернул с пути к кухне и направился в сторону флигеля… а жаль. Лань Чжань шутит с девушкой — это зрелище достойно небожителей! но он прав: я только всё испорчу. Проклятый демон!       Мо Сюаньюй лежал на своём тюфяке, свернувшись клубком и натянув одеяло до самых глаз. Услышав шаги, он торопливо привскочил и сел, опираясь на руку.       — Чем ты так рассердил Лань Цзинъи? — поинтересовался Вэй Ин, устраиваясь рядом с постелью.       — Это неправда, Старейши… то есть Вэй-саньжэнь… — трясущимися губами прошептал Сюаньюй и уставился на одеяло, словно там были записаны все тайны Поднебесной. — Тогда было неправда, и сейчас… я бы не посмел, — и совсем еле слышно добавил: — Только не снова…       — Да о чём ты? — Впору было давать этому бедолаге какое-нибудь лекарство или зажигать успокаивающую палочку.       — Лань Цзинъи вчера прочёл нотацию, — ответил за него с порога вернувшийся Лань Чжань. — Сюаньюй вечером выходил во двор, чтобы поговорить с Цзинь Жуланем, неосмотрительный поступок. — Вэй Ин только сжал кулаки, обрывком связи ощутив, как больно было наступать на изрезанные ноги. — Цзинъи неопытен и горяч, а Сюаньюй слишком близко принял к сердцу его слова.       — Я должен был… и ждать было нельзя, — с отчаянным упрямством прошептал Мо. — Это было вовсе не любовное, а очень важное деловое письмо!       — Любовное?! — Вэй Ин не смог удержаться от смеха. — Прости, брат, я не над тобой. Это что, Цзинъи так сказал?       Ю-ю кивнул, не отрывая от Вэй Ина настороженного взгляда.       — Бестолочь же! — покачал головой Вэй Ин. — И шутки бестолковые!       — Вы думаете… это была шутка?       — Конечно! Прости, Ю-ю! — Вэй Ин понимал, что не время веселиться, но перестать хихикать было выше его сил. — Неужели кто-то на самом деле подумает, что ты, только что из диюя, с такими ранами побежишь раздавать любовные письма?       — Не подумает?.. — Сюаньюй наконец перестал хмуриться.       — Никто, — как мог серьёзно подтвердил Вэй Ин.       Я не знал Сюаньюя, пока тот был жив и когда был счастлив; но помню тень, которая смеялась серебристым смехом! и хочу снова увидеть улыбку на этом лице.       — Ты говорил с Цзинь Жуланем? — негромко вмешался Лань Чжань откуда-то от окна.       Ю-ю кивнул.       — И что он тебе сказал?       — …взял письмо… и назвал дядей.       Вот это настоящее «ого».       — Я же говорил, он — хороший человек! А ты даже смотреть на него не хотел. — Можно было не снимать повязки, чтобы увидеть, что рана условия на левой руке Ю-ю подсохла и больше пока не кровоточит. — Ты правильно поступил, сделал, что нужно, но с этим можно было не спешить. Больно, наверно, ходить с израненными ногами?       — Не очень… — Сюаньюй снова отвёл глаза.       — Что значит «не очень», братец?       — Там… — Он неопределённо мотнул головой. — Подниматься на башню гораздо больнее.       Не надо спрашивать: просто взмахнуть рукой, стирая чёрную дымку, которая окутывает ноги Ю-ю, пусть и не такая густая, как в диюе…       — Я не умею исцелять! — сообщил Вэй Ин в ответ на удивлённый взгляд. — Я просто убил твою боль. — И сквозь страшный оскал добавил: — Я хорошо умею убивать!       — Вэй Ин, — остановил его Лань Чжань.       Мо Сюаньюй вымученно улыбнулся.       — Этот ничтожный благодарит…       — Никогда не называй себя ничтожным! — уже всерьёз прикрикнул Вэй Ин. — Много ты видел ничтожных, ради которых бились с демонами и переворачивали вверх дном диюй? — А дальше можно было и засмеяться. — И меня не называй господином, сделай милость, а то я сразу чувствую себя Старейшиной. Зови меня брат Сянь! Ну, попробуй!       Этот вежливый мальчик ненадолго задумался.       — Сянь-гэ… — проговорил он шёпотом, будто пробуя на вкус, и повторил уже увереннее: — Сянь-дагэ.       — Получилось, — заверил его Вэй Ин. — Лань Чжань, пока там возятся с рыбой, я устрою себе очередную тренировку: ведь если они приготовят хотя бы четверть той корзины, я буду уже ни на что не способен! Ты со мной?       — Я должен посетить почтенного господина Сон. — «С каких пор Лань-гэгэ говорит о своём долге так грустно?» — И будет лучше, если я всё-таки помогу на кухне барышне Сон.       Даже расхотелось идти на озеро! ведь Ханьгуан-цзюнь со сковородкой или кастрюлей — это опять зрелище для богов! но мне нельзя идти туда и пугать мирных стариков и девушку, а значит…       — Брат Сюань, а ты?       Ю-ю окончательно покраснел.       — Я… я бы…       — Я могу отнести тебя на спине! — заверил Вэй Ин. — У озера сейчас тепло, и есть беседка с удобными лавками. — Он запоздало вспомнил, что на раненом надета чужая нижняя рубашка. — А что до одежды: там на берегу никого нет и никто тебя не увидит!       — Хм, — сказал Лань Чжань и вытащил из рукава цянькунь.       Вэй Ин перебрался поближе и принялся смотреть, как на свет появляется второе полное дуаньхэ: на сей раз цвета речного песка и камышовой зелени и с тёмно-зелёной курткой из плотного льна; и в придачу ко всему этому — низкие туфли-люй из мягкой кожи. Вся эта стопка улеглась на краю постели; Вэй Ин подумал немного и принялся разбирать и раскладывать отдельно каждый предмет.       Братец Сюань так и сидел над своими новыми одёжками, будто опасаясь дотронуться.       — К сожалению, твоя прежняя одежда во время боя была испорчена, — мягко объяснил этому бедняге Лань Чжань. Пока я только думал, умница Ханьгуан-цзюнь уже обо всём позаботился.       — Одевайся же! — подхватил Вэй Ин, стараясь попасть в тон. — Хочешь, помогу?       Лань Чжань настойчиво обнял его за плечи… и отвёл на несколько шагов в сторону, ко второму окну, заставив повернуться к постели спиной.       Ох какие крошечные щекотные пузырьки, вроде тех, что бывают в котелке с водой, подвешенном над огнём, побежали по плечам и спине от этих ладоней… Ну гэгэ, ну вот что ты делаешь! я же не удержусь и брошусь на тебя прямо здесь! закиплю, как котелок, и выплеснусь через край! Ответом было насмешливое еле слышное «хм»: Я тоже скучаю, Вэй Ин.       Ю-ю у них за спиной вздохнул. Потом вздохнул ещё раз.       — Может быть…       — Поздно! — угрожающе провозгласил Вэй Ин из тёплых объятий. — Ты уже согласился, назад дороги нет!       Осторожно зашуршал шёлк.       «Вэй Ин», выдохнул Лань Чжань ему в ухо. То ли «не пугай его», то ли «не уходи никуда».       В новом песочно-зелёном одеянии Мо Сюаньюй стал казаться совсем юнцом, едва ли не моложе Цзинь Лина; сидел на коленях, смирно сложив руки и глядя куда-то вниз, на многострадальное одеяло.       Вэй Ин решительно выпутался из объятий — «а то не смогу!» — и уселся разглядывать этого нового Ю-ю. «Лань-гэгэ, а эти демонские штаны сделай мне одолжение запихни в печку в самый жар! пояс, так и быть, буду носить тот, что ты принёс, но белый оставлю себе!» Лань Чжань смотрел, как умеет смотреть только он: лаская взглядом. Братец Сюань не поднимал взгляд от одеяла, но ещё ярче покраснел — хватает же крови!       А потом Вэй Ин обошёл вокруг него и наклонился, подставляя спину:       — Залезай!       Несколько ударов сердца ничего не происходило; потом до спины осторожно дотронулись. А ещё потом две дрожащие ладони осторожно легли на плечи, ухватились, как птичьи лапки.       Вэй Ин подхватил его под колени. Какой же лёгкий — словно по-прежнему тень!       — Не бойся, — воскликнул он и выпрямился. — Моя шицзе тоже таскала меня на спине, когда я повредил ногу! и Цзян Чэн нёс меня, когда меня выпороли, помнишь, Лань Чжань? — Испуганное дыхание слышалось у самого уха, а к спине прижималось тёплое тело: всё-таки не совсем призрак! — И Лань-гэгэ тащил меня на спине, когда меня ранили в Башне Кои; а я его нёс в пещере Черепахи, он тоже был ранен. — Сработало: руки на его плечах перестали дрожать, Ю-ю осмысливал и удивлялся. — Лань Чжань, мы вернёмся к часу шэнь!       Лань Чжань вышел за ними на крыльцо, чтобы посмотреть им вслед.       До озера добрались быстро, хоть и шли в обход усадьбы, а не через садовые дворики. Тело Чан Сиена отлично умело ходить скользящим «шагом рыси», и брат Сюань ещё не успел устать, когда Вэй Ин осторожно усадил его на скамью в озёрном павильоне, горячую от солнечных лучей. Занятно всё-таки: в новом теле нести своё прежнее! а Ю-ю зажмурился, счастливо выдохнул и снова распахнул глаза, пожирая взглядом всё, что росло и цвело вокруг.       — Я буду поблизости, — пообещал Вэй Ин, отошёл шагов на десять за сосны, оглянулся на всякий случай: его подопечный повернулся к озеру и смотрел куда-то вдаль; теперь можно: легко оттолкнулся от земли и вспрыгнул на ближайшую сосновую ветку.       А ведь уже и забыл, каково это — быть по-настоящему сильным! Бежать по лесу наперегонки с оленями, слышать, как свистит запутавшийся в волосах ветер, скакать по веткам сосен, распугивая птиц и белок, чувствуя при этом не усталость и сомнение в собственных силах, а радость соскучившегося тела.       Давно. Наверное, с тех самых пор, как отдал А-Чэну своё золотое ядро…       Кто к кому привыкает: я к телу или тело ко мне? как подобает в истинной дружбе — оба! Он почти перестал промахиваться и оступаться, правда, ещё случалось, что ветки хрустели под пальцами… хорошо, что ветки.       Ты говорил, что прежнее тело было мне маловато? Зато нынешнее — как раз по плечу! Спасибо Чан-шэньсянь!       …и отдельное спасибо, что тело после такой бурной ночи вполне охотно ходит и бегает! — это уже не вслух.       Приусадебный лес был пуст, как он и обещал Ю-ю: люди не рисковали подходить к проклятому поместью, а тёмные твари убрались после боя. Ничего, завтра отправимся подальше в предгорья и сыграем им всем, не так ли, милая Чэньцин? И ощутил её молчаливое согласие откуда-то издалека. Не очень хотелось пополнять свою Тьму тварями Хэйцао, но нельзя же их оставлять так близко от города и предместий!       На третьем круге он задержался, спустился с дерева и заглянул в павильон: Ю-ю безмятежно дремал в игольчатой тени сосен, привалившись спиной к нагретым перилам. Насколько же он красивее, когда живой, а не призрак; а таким ресницам позавидует любая девушка. Я для этого тела всё-таки был слишком Старейшина!       После шестого круга Вэй Ин решительно отправился к воде, но снова мимо беседки. Ю-ю гладил листья дикого вьюнка, оплетавшего столбы над перилами, и даже, кажется, что-то ему шептал; и Вэй Ина встретил такой же осторожной улыбкой.       — Дальше по берегу в заливе цветут ирисы — принести тебе?       Сюаньюй вздрогнул.       — Не надо! — И пояснил, заливаясь краской: — Они ведь живые, пусть растут на свободе.       Вэй Ин кивнул, вполне соглашаясь, и уселся на скамейку напротив, блаженно ощущая, как ноет хорошо поработавшее тело.       — Как тебе нравится этот мир заново?       — Как во сне. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.       — Мне тоже казалось так поначалу, когда я очнулся в поместье Мо. — Он помолчал, всматриваясь, и всё же рискнул: — Ты знаешь, что там произошло? рассказать тебе?       Сюаньюй улыбнулся той самой улыбкой упрямого призрака, который вынес себе приговор.       — Я видел. Я ведь не сразу ушёл, только когда они все трое окончательно умерли. — И поднял глаза на Вэй Ина: — Вы всё сделали правильно, господин Вэй. Мне понравилось.       Даже в самой мягкой конфете есть своя бамбуковая палочка внутри, напомнил себе Вэй Ин старую поговорку.       — А я-то гадал, почему мне зачлась их смерть, хотя я ничего толком и не сделал. Оказывается, важно лишь, что жертвователь был доволен. — Он перебрался поближе и осторожно тронул Ю-ю за руку. Было странно касаться тела, которое когда-то носил сам. — Ты не в обиде, что я загадал тебе такое трудное желание?       Сюаньюй вздохнул и опять улыбнулся.       — Это вы тоже сделали правильно, господин Вэй. Цзинь Жулань ни в чём передо мной не виноват, я не должен держать на него зла.       — «Сянь-дагэ», — напомнил Вэй Ин. В такое мирное утро совсем не хотелось злиться, но… — Да, он не виноват; но другие обитатели башни Кои!..       — Я думал об этом, — твёрдо ответил Ю-ю. — Я не хочу заново начинать старую вражду. Если прошлое будет путаться под ногами, идти вперёд станет трудно.       Так подумаю я, если не хочешь ты.       — Орден Цзинь настоящее гнездо змей, и к сожалению не все они сдохли вместе с… — Он осёкся, глядя, как снова вздрогнул Ю-ю. — Ладно, не будем отвлекаться на всякие грустные мысли от такого замечательного дня! — Сюаньюй кивнул, но смотрел по-прежнему настороженно. — Ты что-то хочешь спросить?       — Господин… то есть Сянь-дагэ. — Обращение получилось старательным и совсем тихим. — Глава Цзинь сказал, что увидится со мной на Совете… что такое этот Совет?       Вэй Ин рассмеялся и погладил его по запястью. Сам хотел бы не знать!       — О, ничего страшного там не будет! Соберутся все те, кого ты уже знаешь, и доложат всяким занудным старикашкам обо всём, что произошло в Даньгу. Те поворчат и даже немного покричат, но в конце концов скушают. — Сам он отнюдь не был так в этом уверен. — Мы ещё поговорим об этом по дороге в Гусу; я уверен, тебе там понравится.       А если и нет, нам не обязательно задерживаться там надолго. Мир велик, в нём всегда найдётся место для трёх заклинателей, которым тесно в орденских стенах!       Интересно, чем занят Лань Чжань? не виделись всего час-полтора, а я уже вконец соскучился. Вэй Ин чувствовал его, как тепло жаровни, как яркую искру, где-то за рощей, в усадьбе — и искорка эта медленно приближалась.       Мо Сюаньюй осторожно высвободил запястье… и вдруг сам дотронулся до пальцев Вэй Ина. Рука у него была едва тёплая и тихонько дрожала.       — Вы будете там со мной?       — Мы непременно будем там с тобой, — пообещал Вэй Ин со всей доступной ему серьёзностью, — и мы никому не позволим тебя обидеть. О, а вот и Лань Чжань! смотри-ка, он тоже знает про это место! Наверное, ему объяснили хозяева, как сюда пройти. А помнишь, Ю-ю, как ты сказал, что он красивый? я тогда впервые услышал тебя!       Ю-ю прижал ладони к щекам, будто стараясь унять краску.       — Вы не рассказывали ему?..       — Он бы не рассердился, — уверил Вэй Ин. — Лань-гэгэ, мы здесь! я как раз говорю брату Мо, что ты самый красивый на свете! — И договорил про себя: «особенно сейчас, с этими зацелованными губами…»       Лань Чжань едва заметно сбился с шага и укоризненно покачал головой.       — Как твоя тренировка?       Вэй Ин сморщился и схватился за поясницу.       — Прекрасно, только вот всё болит. Эти занятия были слишком жестокими. — Нет, он вовсе не собирался пугать Ю-ю: может же речь идти о дневных занятиях! — Как поживает господин Сон?       Лань Чжань кивнул с непроницаемым лицом; заалевшее ухо можно было не принимать в расчёт.       — Ему намного лучше. Глава Цзян и Лань Цзинъи хорошо потрудились. Сегодня господин Сон впервые встал с постели, но не может пока ходить. И… — Совсем крохотная заминка, можно и не заметить. — Он приглашает нас отужинать с его семьёй. В знак благодарности за нашу помощь.       Вэй Ин громко и шумно вздохнул.       — Если за стол с ними усядусь я, то господин Сон снова сляжет в постель, а милая барышня не сможет проглотить ни кусочка. Надеюсь, хозяева не обидятся, если вы придёте вдвоём! Лань Чжань, ты ведь отложишь для меня малюсенький хвостик рыбки? самый крошечный!       Ханьгуан-цзюнь опять покачал головой. Расплавленные искры в его глазах смеялись.       — Разумеется.       — Тогда идите, — он благодушно махнул рукой. — У меня здесь осталось ещё одно важное дело! и ещё я хотел поплавать всласть.       Лань Чжань посмотрел внимательно — «да всё правда хорошо, Лань-гэгэ, убедись!» — и слегка поклонился Мо Сюаньюю:       — Брат Сюань позволит мне донести его на руках?       Ю-ю, вместо того чтобы покраснеть или испугаться, тихонько покачал головой:       — Я хотел бы… Я попробую дойти сам.       Спорить с подобным желанием было бы жестоко.       Они оба подали ему руку, и Ю-ю осторожно опёрся ладонями на обе их руки, поднимаясь с лавки на ноги.       Так и постояли втроём немного — близко, даже для поклона места не хватит; потом Сюаньюй сделал шаг, второй и медленно спустился со ступенек на вытоптанную траву.       Вэй Ин стоял и смотрел вслед: всю опушку до края леса этот герой прошёл сам, только слегка придерживаясь за локоть Лань Чжаня; а Лань-гэгэ шёл рядом той чуткой и настороженной поступью, которую так хорошо знал сам Вэй Ин: готов подхватить оступившегося в любой миг. Всё-таки мы были красивой парой, пока я носил это тело!       С порога леса они оглянулись, как сговорившись, и он весело помахал им рукой.       Солнце уже перевалило через начало обезьяньего часа шэнь, и на озёрной воде играли косые лучи, забираясь в прохладную глубину. Он плавал долго, до самой середины плёса, чтобы смыть с себя ночные и дневные следы усталости. Рыбки по-прежнему ускользали, но одну — крупную — всё-таки успел потрогать за спинку. Может быть, в следующий раз наловчится достаточно, чтобы поймать, как ловил всегда.       Новое тело уже почти слушалось. Новая одежда лежала на нагретой траве. Вэй Ин постоял на ветерке, пока не высохли волосы и кожа, потом оделся и тщательно завязал хвост. Надлежало принять достойный вид, подобающий для важного дела.       Его важным делом была связь с оружием.       Он устроился в тени старой сосны, отгороженный от всего мира густой куртиной бамбука. Оружие — то, что важнее даже, чем тело.       Выровнять дыхание. Выровнять стук сердца. Поймать в ладони свет клонящегося солнца. Выключить телесное зрение и слух. И оставшись в пустоте, отыскать в ней что-то своё — и позвать.       Чэньцин. Она всегда отзывается первой и всегда одним и тем же звуком — высокий чань инь, переливающийся, как заря на воде. За ней слышен меч — змеиный шелест чешуи по траве, с которым Суйбянь покидает ножны. Радость красит связь в цвет кипящего золота. Слышу. Услышали.       …но отзвук почему-то двоится: словно дальнее едва слышное эхо. Теперь будет так? Он ещё столько всего не знает про новое тело…       Вэй Ин раскрывает ладони. Успел соскучиться. Жду.       Нарастающее неслышимое приближение, и обе руки отзываются как натянутая тетива…       …но Чэньцин ворчит на низкой ноте как недовольный шмель — не в руке, как обычно, а где-то у его груди, на уровне верхнего дяньтяня.       Но обе ладони полны!..       Он открывает глаза.       Чэньцин парит в воздухе, готовая — бери и играй. Суйбянь занял положенное место справа — гарда над самой ладонью, хватай и руби.       А над левой рукой, точно в такой же готовности, висит незнакомый меч с рукоятью как слоистое дерево.       Вэй Ин тряхнул головой и потянулся потереть глаза. С каких пор чужое оружие откликается на мой зов?       В реальном мире Чэньцин мирно лежала на вытоптанной траве перед ним, Суйбянь — чуть дальше за ней, а чужой меч и вправду был — лежал слева. По узкому лезвию бегали зеленоватые змейки: солнце отражалось в царапинах на полировке.       Хоньяо. Его имя Хоньяо — «Перелётная птица».       «…если сможешь, забери, — будто наяву вспомнился голос Чан Сиена, — нехорошо бросать такое оружие».       В моей груди — золотое ядро, подарок Чан-шэньсяня. Хоньяо готов признать меня хозяином.       «Вы не против?» — спрашивает Вэй Ин своих, не особо надеясь на ответ. «Мне нет дела до всякого железа!» — пропела Чэньцин. «Ладно уж, бери, пригодится», — шевельнулся Суйбянь.       Вэй Ин тянется к мечу, как потянулся бы к незнакомому коню, которого придётся седлать, и почувствовал, что чужой меч тоже тянется к нему — принюхивается? Он дотронулся пальцами до рукояти, и она сама скользнула ему в ладонь — тёплая, как живое дерево.       Что ж, пусть так.       «С тобой мы уже друг друга проверили! — Он отряхнул Чэньцин от травы и убрал в рукав. — В городе с демонской шайкой — хорошо получилось! а вот нашим стальным друзьям ещё предстоит себя показать», — и опустил глаза, готовясь не подсматривать.       Суйбянь сорвался с травы, с режущим свистом пронёсся мимо его виска, как стрела — в рощу, вверх, к нагретым вершинам сосен.       Хоньяо приподнялся с травы на два чи и снова медленно опустился обратно.       Вэй Ин закрыл глаза, открыл снова и положил ладонь поверх слоистой рукояти, будто накрывая раненую руку. Ты ведь привык слушаться янци, а не хэйянсин…       Суйбянь вернулся, неся на лезвии красно-коричневую сосновую шишку, и озадаченно замер у ног хозяина.       Не будем спешить, сказал Вэй Ин себе и им всем. Порванные меридианы зарастут не сразу, но всё-таки зарастут — уж я постараюсь.       А пока — об этом никто не должен знать.       Он встал с плотного хвойного ковра. Отряхнулся, поправил чёрно-красный новый пояс и яркую ленту, стягивающую хвост. Собрал оба меча в один хват в левую руку; Чэньцин шевельнулась в левом рукаве.       Ну вот. Я готов.