Шестьдесят три ступени

      Выдохнуть.       Победили. Справились. Смогли. Отлично поохотились!..       Оказывается, вокруг — тихая ночь. Пасмурная, мокрая, и ветер бежит вслед за облаками. Капли дождя висят моросью, громко падают с крыш и веток. Никаких других звуков — тишина.       Всё.       Нет.       Как на войне после тяжёлого боя: увидеть всех, оценить, не нужна ли помощь. Может быть, собрать отряд в погоню за недобитым недругом.       Цзян Чэн осмотрелся.       Раненые имелись: бывшее тело Вэй Усяня в тёмной луже; сам Усянь, с трудом держащийся на ногах; и молодой Лань, заполучивший разорванный рукав и длиннющую царапину на плече.       Тело в луже — не моя забота. Молодого Ланя уже перевязывает усяневский мертвяк. А сам Усянь стоит перед Лань Ванцзи… значит, о нём тоже есть кому позаботиться.       Цзинь Лин цел и невредим и единственный из всех занят делом — поднялся по ступенькам в зал и заглядывает во все углы, не затаилась ли там какая-нибудь тварь. Фея носится под столами и лавками, вся забрызгана какой-то бурой дрянью, но явно не кровью. Бессмертного не видно… ну, как всегда: совершил подвиг и слинял, а делать уборку должны другие!       Ванцзи набрасывает на плечи Усяня свою куртку…       …а потом Усянь разворачивается и уходит куда-то в полную темноту, шатаясь как пьяный… лучше бы и правда был пьяный.       Уже успели поссориться?! за несколько слов?! Проклятье, неужели Ванцзи всё-таки был против ритуала?..       Нет. После ссоры так вслед не смотрят.       А потом Ванцзи поворачивается и в два шага оказывается рядом с телом в луже.       — Дядя! — окликнул Цзинь Лин с порога освещённого зала.       Цзян Чэн повернулся к нему. Позавидуешь — уверенно держится на ногах после такого-то боя! Хотя, он-то не читал Изгнание. За всю мою жизнь ни один ритуал не забирал у меня столько сил. Чудо, что остались живы.       Куда пошёл этот сумасшедший?! Все здесь — куда его понесло?       — Дядя, я проверил, в зале никого нет. Но какая-нибудь тварь могла затаиться в других комнатах. Фея ничего не почует: здесь слишком много мёртвого праха.       Цзян Чэн посмотрел себе под ноги. Дождевые ручьи стали чёрными. Воздух бы тоже стал, если б мог — столько скорби и обиды мёртвых висело в нём.       — Нужно унести молодого господина Мо под крышу, — прозвучал голос Ванцзи.       Цзян Чэн повернулся к нему. Ледяной Нефрит, облачённый в исподние одежды своего клана, держал на руках это тело из лужи, не обращая внимания на кровь и грязь, стекающие по рунам…       …прижимал к себе так бережно, словно это всё ещё был Вэй Усянь.       За всю Войну Солнца Цзян Чэн ни разу не видел, чтобы Ванцзи так взял кого-нибудь из раненых. Что за демонщина здесь происходит?!       — Внесём его в зал, — предложил другой молодой Лань и шагнул к ступеням.       — Нет, — прошелестело у Цзян Чэна за спиной, и он крутанулся туда, вскидывая руку с Цзыдянем: голос вроде бы женский, но кто знает, на какие хитрости способны твари Хэйцао!       Девушка стояла в дождевом мареве — невысокая, худенькая, в невзрачной серой одежде, — смотрела себе под ноги, как подобает прислуге.       — Зал осквернён. Благородным господам будет удобнее в гостевых комнатах; а на кухне есть целый котёл горячей воды.       Цзыдянь молчал. Фея молчала тоже. Значит, это человек, а не навья. Можно не отвлекаться.       — Сестрица, благодарим за заботу, — с поклоном сказал второй младший Лань, явно приободрившийся при мысли о тёплой кухне и горячей воде.       — Как скажете, барышня, — перебил его Ванцзи и коротко распорядился: — Лань Цзинъи, разведи вино с водой.       — Я быстро! — заверил этот Цзинъи, взлетел по ступенькам в зал и схватил со стола самую большую корчагу.       Девушка поклонилась и тихонько поплыла впереди Ванцзи к дверям бокового флигеля.       — Стоило бы спросить хозяев, — сказал Цзян Чэн им вслед.       — Родители не будут против, — прошелестело в ответ из дождя. — Всё в нашей усадьбе принадлежит молодым героям.       Значит, живы; а это — хозяйская дочь, отметил себе Цзян Чэн и больше в ту сторону не смотрел.       Цзинь Лин покачал головой.       — Извиняться будем потом, — сквозь зубы сказал он. — Сычжуй, Цюнлинь, как вы?       Молодой Лань встал со ступеней.       — Царапина, — сказал он, привычно проверяя, плотно ли держится повязка. Мёртвый генерал только молча поклонился.       — Нужно продолжать Охоту, — сказал Цзинь Лин. — Твари разбежались и с отчаяния могут кинуться в город.       — Верное решение, молодой глава, — появившись из темноты, сообщил бессмертный. — Я с вами.       Цзян Чэн прикусил губу. Хотел бы он сказать то же самое!       Ритуал Изгнания выпил у него слишком много сил, а он-то пока не бессмертный. Ему ещё возвращаться домой, и поскорее, пока наши войной на Цзинь не пошли.       Но не стоять же слабым перед этими сопляками!       — Я останусь здесь, — сказал он. — Проверю всю усадьбу, уберу что смогу и заодно успокою хозяев. Да и Ханьгуан-цзюню охрана не помешает, вдруг какая-нибудь нечисть вернётся. Фея, подойди.       Собака подбежала, виляя хвостом, как самая обычная собака. Цзян Чэн присел на ступеньку, погладил улыбающуюся морду и вытащил из пояса колокольчик, присланный ему в письме.       Младшие молча смотрели, как он привязывает орденский знак на положенное место к ошейнику.       Можно было на законных основаниях посидеть немного.       — Тебе твой клок волос обратно приращивать не буду, — бросил он в сторону Цзинь Лина. — Как ты мог так оскорбить своих предков?! Спасибо, что весь хвост не отрезал!       — Птица бы не дотащила, — парировал Цзинь Лин, — пришлось бы беркута звать.       Тёмный воздух, стоявший во дворе, чуточку посветлел.       — И к слову, о птицах, — прищурился Цзян Чэн. — Если Вэй Усянь и вправду ничего не знал о письме, значит, птицу посылал ты? — и ткнул пальцем в усяневское создание.       Мертвец под его взглядом поклонился так низко, как смог.       — Цюнлинь не способен поднимать мёртвых, — шагнув вперёд под взгляд, ответил Лань Сычжуй.— Птицу призвал я.       Цзян Чэн присвистнул.       — Что скажут твои наставники, когда узнают, что ты пользуешься тёмными техниками?       — Глава Цзян недоволен молодыми адептами Лань? — ханьгуанцзюневским голосом произнёс Цзинь Лин.       Тьма вокруг просветлела ещё немного — хорошая передышка между сражениями.       Как раз подоспело подкрепление: Лань Цзинъи примчался со стороны флигеля, старательно прыгая через лужи.       — Ханьгуан-цзюнь велел мне уйти, — выпалил он. — Не знаю, как он управится один, там столько ран! откуда они только взялись…       — Раз отослал, значит, уверен, — отрезал бессмертный, потом посмотрел на Цзян Чэна. Глаза у этого духа были вполне живыми, даже блестели под звёздами. — А ты справишься?       — Уж как-нибудь, — усмехнулся Цзян Чэн и всё-таки встал. Предпочёл бы ещё посидеть.       Первой к воротам радостно бросилась собака: ей всегда мало. Цзинь Лин хлопком позвал её обратно.       — Фея, — сказал он, обнимая её за шею и глядя в глаза, — ищи только тех, кто пошёл убивать. С прочими разберёмся позже.       Цзян Чэн посмотрел, как они уходят — снова в боевом порядке, будто не было предыдущей битвы. Под присмотром бессмертного их всё-таки отпускать не так страшно… тем более такого бессмертного. В Чунъяне, самый молодой в своём отряде, этот лучник продержался до конца битвы и выдёргивал стрелы из мёртвых тел, чтобы стрелять и стрелять. Похоже, не сдался и после смерти.       Стоило бы начать осмотр поместья с конюшен: твари любят мягкое сено, — но в ту сторону ушёл А-Сянь, и зачем бы он туда ни пошёл, мешать ему не следовало.       Цзян Чэн ещё постоял на ступенях. Фонари во дворе гасли вместе с магией печатей, зажигать их заново — не стоило бы потраченных сил.       Бой закончился. Что-то у нас всё-таки получилось. Если А-Сянь однажды захочет прийти — дверь для него открыта.       Дождь перестал. Мокрая чёрная пыль опять улеглась на камни двора.       Он одним прыжком взлетел на крышу главного зала, осмотрел сверху второй двор. Цзыдянь молчал, Саньду тоже не шевелился. Никаких тварей не ощущалось внизу. Ничего удивительного: перед боем Ванцзи и его меч и гуцинь ждали здесь какое-то время. Эта троица оставляет такой след, что нечисть будет долго шарахаться от этого места.       Ненавижу быть в засаде. Стоять тут и ждать, когда меч подхватит тебя и отнесёт на поле боя! да ещё с незрячими глазами… да ещё зная, что в это время безоружный Вэй Ин стоит перед демоном.       Цзян Чэн нахмурился. Что-то не очень заботился Ванцзи об этом Вэй Ине после победы! или я опять чего-то не знаю.       Боковые флигели были пустыми. Кое-где валялись разбросанные вещи, где-то явно спали вповалку, где-то зияли голые полки, на которых подобало бы стоять вазам или каменным безделушкам. Дом был когда-то богатым и ухоженным — и всего за месяц превратился в могильник. Во дворе и в комнатах пахло смертью. Даже цветы с деревьев осыпались, словно настала осень; а за деревьями во втором доме тускло мерцал одинокий огонёк.       Что там эта серенькая девица говорила про хозяев?       Путь к огоньку лежал по мощёной дорожке между деревьев. Инь здесь была густой и непрозрачной, а мокрый воздух — тёмным от безысходности и страха. Проклятый демон! чистить и чистить его следы.       Цзыдянь уколол ему палец. Тварь была здесь: затаилась под куртиной бамбука.       Её терпение продлилось два его шага — потом она всё-таки попыталсь удрать: длинное извивающееся тело с сотней ног и мощными челюстями. Этой сколопендре хватило одного удара фиолетовой молнии, даже гнаться за ней не понадобилось, — все бы они умирали так легко! Порождение демонского следа; а ведь попадись ей в саду не заклинатель, а обычный человек… На всякий случай Цзян Чэн оставил по углам сада талисманы предупреждения: мало ли кто ещё приползёт.       Дом чжэнфан в этой усадьбе располагался за садом, отгороженный от шумного мира. Свесы крыши, как подобает, были украшены головами драконов и рыбами, — не помогло. Такими же бесполезными были, наверное, и слуги этой богатой семьи. Демон хорошо выбрал дом.       Цзян Чэн поднялся на крыльцо и остановился у двери. Раз уж хозяева каким-то чудом живы, не надо их пугать ещё больше.       — Я — Цзян Ваньинь, заклинатель, глава Ордена Цзян, — громко, так, чтобы его услышали через дверь, сказал он, стараясь убрать из голоса рык. Вроде получилось. — Демон, захвативший ваш дом, изгнан.       За дверью стояла тишина. Он чувствовал, что тёмных созданий там нет, есть два живых существа, слабых и испуганных. Цзян Чэн уже размышлял, стоит ли выбить дверь или уйти так, выберутся утром сами, — когда дрожащий еле слышный голос из-за двери спросил:       — Глава Цзян?.. — Послышались шаркающие шаги, какие-то шорохи. — Наша дочка, Чжи-эр, что с ней?       — Она в первом дворе, помогает моим товарищам, — осторожно сказал Цзян Чэн. Значит, серенькая девица и впрямь хозяйская дочь. Придётся извиняться. — Она предложила нам отдохнуть после битвы в гостевом флигеле. Вы позволите?       Повисло молчание. «Не открывай ему!..» — донеслось из глубины комнаты. «Если он тоже демон, дверь его не удержит», — резонно возразила старуха. За дверью опять заскреблись, створка приоткрылась сперва на цунь, потом чуть шире. Вместо лица показалась рука со свечой.       Даже не пришлось приказывать — Саньду сам всё понял и замерцал фиолетовым серебром, рассыпая необжигающие искры.       — Живой меч!.. — ахнула старуха и распахнула дверь.       Цзян Чэн заглянул мимо старухи в темноту. Где-то там тлела жаровня и сидел на постели человек, закутанный в одеяло.       — Вам больше нечего бояться, — продолжал Цзян Чэн, попутно вытаскивая талисманы и отбирая нужные. — Демон никогда не вернётся, его тварей сейчас добивают мои товарищи. Позвать к вам лекаря?       Старуха затрясла головой. Соли в волосах было гораздо больше, чем перца.       — Нас он не тронул. — Она заплакала на слове «он». — Когда придёт Чжи-эр…       — С ней всё хорошо, — заверил Цзян Чэн и разослал охранные талисманы с ладони по всем углам и окнам. — Так мы можем воспользоваться флигелем?       — Отважные герои пришли нам на выручку и могут взять всё, в чём нуждаются, — заверила его старуха, боязливо опуская взгляд. — Нам очень жаль, что мы не можем достойным образом принять великих воинов в нашем жалком жилище.       У него не было ни сил, ни времени плести словесные кружева, благодаря за гостеприимство; и похоже, он больше пугал этих стариков, чем успокаивал.       Он, как всегда, не побоялся выглядеть неучтивым, коротко пообещал, что тщательно обыщет усадьбу и изгонит найденную нечисть, а также пришлёт к ним дочь, как только встретит её.       В третьем дворе вокруг крытого колодца громоздилась всякая хозяйственная утварь, выстроились рядком две телеги и ладная крытая повозка-одноколка. Конюшня тоже была на одну лошадь, и лошадь там имелась — забилась в угол, грязная и нечёсаная, и дико косилась оттуда на Цзян Чэна, словно он был самым страшным оборотнем.       Обихаживать хозяйских лошадей уж точно не входило в его обязанности; поэтому он едва не выругался вслух, увидев во дворе за телегами вторую животину — белая лошадь мирно паслась, хрустя чем-то, рассыпанным на земле.       — А ты-то чья, бедняга? — окликнул Цзян Чэн и пошёл к ней, обходя телеги. Стоило хотя бы загнать её в конюшню, а то лови её потом.       Лошадь вскинула голову. Вместо пучка свежей травки у неё из пасти свисала полуразгрызенная кость с ошмётками мяса.       — Там-маде! — ошеломлённо выругался-таки Цзян Чэн. И впрямь устал и не почуял!.. на лбу зверюги торчал чёрный рог, а лапы были с полосатым мехом и когтями, как у тигра. Такой бо стоил отдельной Охоты, и не в одиночку, и не после драки с высшим демоном.       Саньду сам прыгнул в руку — это была работа для меча.       Бо смотрел, задумчиво перекладывая кость во рту из угла в угол. Зверь был сыт, нападать ему не хотелось; подумав, выставил вперёд рог. Человек бы отступил; Цзян Чэн усмехнулся и сделал ещё шаг вперёд.       Тварь выплюнула кость и припала на передние лапы, готовясь к прыжку.       Я бы тоже хотел отдохнуть, как некоторые! зло подумал он, когда тварь прыгнула.       Самым трудным оказалось занять правильную позицию. Нет, от первого прыжка он увернулся образцово, ещё и успел скользящим ударом распороть бок, пролетающий мимо. А вот чтобы вскочить твари на спину, пришлось побегать по всему двору, но это был единственный способ добраться до горла — не переть же напролом прямо на оскаленную морду и когтистые лапы. Цзян Чэн всё-таки перепрыгнул с крыши повозки на холку бо, обхватил за шею и полоснул снизу лезвием, а потом откатился, уворачиваясь от струи вонючей крови.       Будет что предъявить в Ордене, устало подумал он, двумя ударами доотрубив голову и водружая её на телегу; потом вернусь с мешком.       Тому, кого эта тварь жрала, помочь уже было нечем: от человека остались окровавленные куски в окровавленных лохмотьях. Цзян Чэн поднял одну из этих тряпок — от дорогого шёлка пахло вином. Что ж, приспешников демона оплакивать никто не будет! В этом дворе он оставил ещё десяток талисманов, просто для очистки совести — твари поменьше не полезут туда, где только что убили бо.       Оставалось осмотреть ближайшие окрестности, хотя он уже порядком замёрз.       Дом окружал не лес, а почти усадебный парк: сосновое редколесье с расчищенными дорожками и купами кустов багрянника и дикого кизила, чтоб было где вить гнёзда птицам. Дышалось здесь легко, не то что во дворах, а поодаль вообще начиналось славное озеро, в котором отражались звёзды и качались лодки рядом с длинными мостками. У воды Цзян Чэну всегда становилось спокойнее… не в этот раз! на берегу стояла беседка, и там что-то двигалось.       Он прислушался, потом подкрался к беседке: опять хруст и чавканье — кого жрёт очередная тварь? Цзыдянь отозвался, но как-то неохотно. Силы плескались на донышке, но Цзян Чэн мужественно высунулся из камыша, чтобы посмотреть на нового противника.       Вэй Усянь!!       Как всегда – самый голодный! Уволок что-то со стола и наворачивает за обе щеки! Уже не скрываясь, Цзян Чэн сделал последний шаг… и оторвал от полуобъеденной птичьей тушки уцелевшую ножку.       — Шиди! — с набитым ртом поприветствовал его Вэй Ин и придвинул блюдо так, чтобы оно оказалось как раз между ними.       Как бывало сотни и сотни раз, когда-то давным-давно. Фазан, пусть и остывший, был хорош, жаль только, что мяса на костях осталось не так уж много.       — Отлыниваешь, как всегда, — буркнул Цзян Чэн и уточнил: — почему не в усадьбе?       Вэй Усянь поморщился и со вздохом отложил обглоданную начисто косточку.       — Какой от меня прок, пока я с этим телом не договорюсь! да и не хочу пугать ту служанку. А ты?       — Нашёл хозяев. Девица, кстати, их дочь. Прежний демон их и правда застращал до полусмерти.       — Не смешно, — фыркнул Вэй Усянь. — Из меня сейчас даже Старейшина не получится.       — Всё равно лучше не попадайся им на глаза.       — Знаю. — А-Сянь усмехнулся. Было так странно видеть его усмешку на чужом незнакомом лице, слышать его насмешливую скороговорку, выговариваемую чужим глуховатым голосом. — Ты, значит, успокоил хозяев и решил на всякий случай врезать мне ещё разик, как самой опасной твари?       Цзян Чэн понял, что Цзыдянь всё еще искрится вокруг пальцев, и отпустил его: ни к чему тратить силы впустую.       — Самую опасную… ну, после тебя… я только что уложил.       — Расскажи! — просиял Вэй Усянь и без всяких насмешечек начал слушать.       Как в прежние годы. А-Сянь же всегда радовался моим удачам… а я отвык это помнить. Цзян Чэн пересказывал в красках свою схватку с бо и думал, что совсем отвык хвастаться.       — Надеюсь, младшим на их Охоте тоже повезёт, — вздохнул Вэй Усянь, дослушав, — эх, хотел бы я пойти с ними!       — Тебя там не хватало! — от души возмутился Цзян Чэн. — Ты забыл, на кого ты теперь похож?! а с ними бессмертный, он за ними присмотрит.       — Да, он мне сказал, — кивнул Вэй Усянь, опять думая о чём-то другом. — Ты правда помнишь его в Чунъяне?       — Я всех помню, — сказал Цзян Чэн. Камыши шелестели под лунным ветром, будто по ним носилась стая фазанов. — Ты ему доверяешь?       Усянь привскочил и заглянул ему в лицо.       — А ты разве нет?! Он же встал с нами в Круг!       — Вот именно. — Не говорить же «да он мне просто не нравится». — Он встал в Круг Изгнания, а обещал быть рядом с Цзинь Лином.       — Так он и был, — терпеливо, как мальчишке, объяснил Усянь. — Лук остался с Цзинь Лином и сделал всё что мог сделать, а Чан Сиен встал в Круг и поддержал нас, честь ему и хвала!       — Не поймёшь вас, демонов, — отмахнулся Цзян Чэн. До сих пор было страшно думать, что всё висело на волоске.       — Не нас-демонов, а их-бессмертных, — поправил А-Сянь и вдруг сложил руки и поклонился: — Спасибо, шиди, что пошёл с нами. Без тебя мы могли не справиться.       Цзян Чэн только скрипнул зубами, вспомнив цзинлинево письмецо. Он на самом деле испугался всерьёз, причины были. Слишком многим в Башне Кои была нужна послушная марионетка, а не умный и решительный глава. Если бы он мог забрать племянника в Юньмэн насовсем!       — Ты уж не сердись на Жуланя, — словно подслушав его мысли, попросил Усянь, — если бы не он, мы бы с тобой… да, к слову! Ты ведь поверил этому письму, иначе бы не примчался; что, такое правда могло бы быть? Кто-то мог захватить Цзинь Лина?       — Я решил, что у них опять завёлся кто-то смелый, — хмуро ответил Цзян Чэн. Никогда не думал, что буду радоваться трусости. — После Яо они только шипели, но всякое может быть.       — Всё так плохо?       — Всё ещё хуже. Орден Цзинь настоящее змеиное гнездо, а Цзинь Лину всего шестнадцать и у него нет опоры. — Он сжал кулаки. — Я бы женил его на каком-нибудь надёжном клане, но они все опасаются и выжидают… хорошо хоть, эти гусуланьцы вертятся с ним рядом.       Усянь понимающе кивнул.       — Я приказал ласточкам присматривать за ним в Ланьлине.       Цзян Чэн благодарно кивнул и не сразу спохватился:       — Опять твои тёмные штучки!       — Ну да, — не уступал А-Сянь. Верен себе, упрямец! — Моими флагами и компасом пользуются все. Призыв птиц — то же самое. Представляешь, вот ты бы сегодня, вместо того чтобы нестись сломя голову в Юньмэн, отправил бы птичку, а потом спокойно, не спеша двинулся в путь! — Глаза этого мелкого демона загорелись знакомым азартом. — А давай…       — Да они её сразу испепелят и разбираться не станут, было там послание или нет!.. — Сегодня как никогда хотелось сдаться. — …Но раз всё так просто, научи меня. Может, правда пригодится.       Всего три простые печати: Смерть, Крылья, Служение.       — Потом ты должен воззвать к Тьме в своей душе, — объяснял А-Сянь, словно заправский учитель.       — В моей душе нет Тьмы! — не мог не возмутиться Цзян Чэн.       — Конечно-конечно, шиди, — захихикал этот насмешник. — Ты никогда не злишься, тебе не бывает обидно или грустно? Впрочем, охотно верю, что страх тебе незнаком!       — Ладно, — вздохнул Цзян Чэн. — Давай, что там дальше. — Он и прежде редко выходил победителем из их словесных поединков.       Наконец печати были должным образом сложены, необходимая Тьма найдена и слова произнесены. Обглоданные кости фазана на блюде подозрительно зашевелились. Усянь покатился со смеху:       — Чэн-Чэн, ты сейчас больше хочешь есть, чем заклинательствовать! — и, нравоучительно подняв палец, возвестил: — Кстати, голод — это тоже Тьма!       — Значит, придётся лететь самому, — вздохнул Цзян Чэн. — Но я потренируюсь при случае.       Он встал. Надо было возвращаться. Обыскать всё-таки конюшню, раз уж А-Сянь оттуда ушёл; сказать той серенькой девице, чтобы успокоила родителей. Хм-м… и забрать голову бо, пока она ещё кого-нибудь не напугала насмерть.       Он шёл, а Вэй Усянь смотрел ему вслед, и Цзян Чэн чувствовал этот взгляд, как щит за спиной. Пусть А-Сянь не может, как раньше, каждую минуту быть с ним рядом, но если будет нужно — придёт и встанет плечом к плечу… а потом мы опять разругаемся вдребезги.       Ночь наконец выплакала все слёзы и залюбовалась луной. Этот Лань Чжань посреди этой ночи сидит в чужом доме, в непривычной, чужой позе, и на коленях у него лежит чужой человек. Не совсем чужой, честно поправляет он себя. Это тело ему знакомо давно и хорошо, он привык ласкать и любить его почти каждый день и почти каждую ночь последнего года. Вот только это уже — не Вэй Ин.       После боя мир был тихим, почти беззвучным. Можно сидеть, слушать шёпот затихающего дождя, безмолвный ропот неупокоенных душ, слабое дыхание Мо Сюаньюя. Но сердце не здесь. Оно там, где всё ярче разгорается пламя жизни Вэй Ина. Где-то там, снаружи.       Сердце этого Лань Чжаня всегда было умным, но он сам был слишком глуп, чтобы слушаться сердца.       Лань Чжань решил, что прозрел, в тот миг, когда Бичэнь поднял его в воздух. Лань Чжань видел крышу под ногами, видел Вэй Ина на плитах двора, явственно видел фиолетовую вспышку Цзыдяня и огромное бесформенное тело, оплетённое этой лиловой молнией. Повезло, что заклятье не оказалось бессрочным! трудно было бы сражаться вслепую! и дальше уже был только бой, до самого слова «…навеки», — и тогда началось настоящее зрение. Лань Чжань знает теперь, что до тех пор всё-таки был слеп и видел не глазами.       А ненасытные глаза устали от слепоты и жадно цеплялись за любые мелочи. Старший должен проверить всех. У Лань Сычжуя разорван левый рукав, на краях разрыва — кровь, но совсем немного; с деки свисает оборванная струна, Сычжуй гладит цинь по струнам, словно боевого товарища, раненого в бою. Лань Цзинъи стоит и молча смотрит сквозь ночь как заворожённый, в правой руке — меч, левая — на горле, старший обязан предупредить его — после боя. Молодой глава Цзинь уже подобрал стрелы, рукавом вытирает бурые брызги с морды своей собаки; потом кланяется луку и требовательно спрашивает: «всё? мы закончили эту работу?» Призрачный Генерал окаменел возле ступеней крыльца — неужели демону удалось убить мёртвого?.. Цзян Ваньинь уже избавился от платья и краски на лице, стоит набычившись, словно всё ещё в бою, Цзыдянь развёрнут на полную длину, рассыпает лиловые искры — этот Лань Чжань успел забыть силу главы Цзян!       А Вэй Ин стоит на коленях в круге, нарисованном кровью. В этом кругу он должен быть один.       Стиснув зубы, Лань Чжань досмотрел ритуал до конца.       Опять нельзя подойти и обнять, когда Вэй Ин уже в новом теле забирает проклятую тьму у своего Генерала… и когда встаёт напротив главы Цзян… тело непривычное, чужое, и под ногами клочья синего демонского одеяния.       — Бей, — говорит Вэй Ин.       Молния Цзыдяня с треском оплетает беззащитное тело. Ваньинь, негодяй! мог бы не бить так сильно! Вэй Ин шатается, но остаётся стоять с опущенной головой, ожидая ещё удара. Получилось, выдыхает Лань Чжань и делает шаг вперёд. Много ли правды в рассказах о том, что глава Цзян ловит и пытает последователей Тёмного Пути? Сейчас Лань Чжань готов поверить в них во все, до последнего слова.       Он не позволит Саньду Шэншоу!.. но тот уже опустил Цзыдянь — и обнимает Вэй Ина.       Лань Чжань делает ещё шаг, он потерпит, но не долго.       Обнять этого Вэй Ина — как вернуться в прошлое, туда, где они были равны по силе и росту. На нагих плечах капли дождя мешаются с брызгами крови.       Этот Лань Чжань не может разомкнуть объятия.       Не отпускать! укрыть, оставить рядом, в безопасности!       Мой.       …но Мо Сюаньюй лежит неподвижно в ритуальном круге. Неужели всё было зря?!       И темнота смыкается за Вэй Ином, отгораживая от всех. Позаботься, беззвучно просит её Лань Чжань.       — Я закрыл раны на руках и груди. — Растерянный Цзинъи смотрел на него с надеждой, хотя сам, похоже, знал о целительстве много больше Лань Ванцзи. Этого Лань Чжаня учили убивать и изгонять, а не лечить. — Но кровь словно уходит куда-то! Я не понимаю, как…       Повязки на груди и руках бывшего тела Вэй Ина сухие, даже на свежих ранах приказа. Но лицо побледнело до прозрачности, а знакомые черты заострились. Спросить бы самого Вэй Ина! если ещё не разорвана связь…       Связь.       Вэй Ин так странно хромал несколько последних дней.       Клубы чёрной боли окутывали ноги тени на башне в диюе.       Ноги!       Из сдёрнутого сапога хлынуло, словно из опрокинутого кувшина. Лань Чжань прижал ладонь к окровавленной ступне, собрав те немногие силы, что оставались. Он делает сейчас всё совершенно не по правилам. Полагается плотно свести края раны и вливать янци, побуждая рану закрыться. Но на «правильно» у этого Лань Чжаня нет сил, а у Мо Сюаньюя — времени.       Он хмурится, направляя ладонью свет.       Яркие угольки впитались в раскрытые раны, прижигая будто железом, заставляя кровь свернуться, запечатывая сосуды. Эти порезы обречены заживать долго и трудно, но если лечить иначе — никакого «потом» может вовсе не наступить.       Так привычно дотрагиваться до этого тела; так страшно за эту душу.       Цзинъи удивлён, но поспешно повторяет сделанное Лань Чжанем: понял, а не слепо последовал за старшим. Сам Лань Чжань на Войне Солнца осмелился однажды выговаривать целителю за такое лечение. Старый лекарь из бродячих, откуда-то прибившийся к отряду, в ответ сказал ему с усмешкой: «То, что спасёт жизнь, то и будет правильно. Если я потрачу все силы и всё время на этого раненого, остальные умрут». Спасибо лаоши за урок! теперь этот глупый ученик попытается сохранить ещё одну жизнь.       Тело на руках казалось бескостным, ледяным, лёгким — соломенная кукла; и такое холодное, словно уже не живое. Только в груди заполошно колотилось сердце, как у пойманной в кулак птички, и частое неровное дыхание подбрасывало рёбра. Неприемлемо — пустая трата и без того невеликих сил. Лань Чжань выровнял собственное дыхание, а затем повёл чужое сердце тем же шагом; через два шага уже казалось, что они шли так всегда… да ведь и шли — весь последний год. Теперь ему нельзя отлучиться от раненого даже на пол-циновки, пока тот не окрепнет хоть немного… а Мо Сюаньюй у него на руках всхлипнул и детским доверчивым жестом прижался к груди.       Этот Лань Чжань знает, что на руках у него не Вэй Ин, почему же так хочется в ответ прижать его ещё сильнее?       И всё-таки хорошо что это не Вэй Ин — Лань Чжань не хотел бы видеть Вэй Ина таким… снова. Сколько раз опаздывал спасти?       Напоить. Переодеть в сухое. Согреть.       Тепло и вода нашлись неожиданно быстро. Повезло, что дочь хозяев усадьбы оказалась поблизости и сама подошла к заклинателям; повезло, что она вообще оказалась жива! и больше о ней не думал. Только о Мо Сюаньюе, которого вернули к жизни чудовищным ритуалом. Что скажет этот Лань Чжань Вэй Ину, если не справится? Да и себе самому что он скажет?       Кухня в самом деле была правильным местом для лечения, хотя нагое тело на широком кухонном столе выглядело как готовый обед для демона. Не отвлекайся! Под мокрой грязной одеждой на груди и на руках оказалось шесть ран от ритуала Пожертвования — проступили заново и те прежние четыре, что у Вэй Ина давно затянулись, не оставив следов. Диюй тоже отдал беглецу с собой всё, и даже с лихвой: на ступнях в глубоких частых порезах застыла тёмная свернувшаяся кровь… сможет ли этот беглец снова ходить? Они с Лань Цзинъи раздевали Сюаньюя в четыре руки, девушка скромно исчезла, но стоило Лань Чжаню повернуть голову в поисках, чем бы обтереть и во что одеть, молодая хозяйка сразу же возникла у него за спиной с мягким чистым полотном и просторной хлопковой рубашкой.       — Батюшкино, — прошелестела эта серая тень и осталась в дверях, чтобы помочь или проводить.       В гостевой комнате зажгли свечи; ещё там стояла жаровня, уголь тлел, распространяя запах кипариса и сливы. Барышня вошла с ними, и в комнате оказались словно две девушки: одна ходила мелкими неслышными шагами и не поднимала головы, а вторая с ненавистью сгребла с кровати всё, что там было постелено, отшвырнула в угол — резкими широкими взмахами перестелила всё чистое… этот Лань Чжань не стал говорить, что лучше бы не шёлк, а полотно, — не время быть разборчивым. На край жаровни, так, чтобы не остыли, она поставила ковш с водой и пузатый чайник с травами, заваренными Цзинъи; и даже чашка с носиком, из которой удобно поить больных, нашлась на столе рядом с винной корчагой — мудрая девушка, которую просить не надо. И дальше он всё сделает сам, Цзинъи нужнее своим товарищам, а барышня — родителям, коли уж они живы…       …и всё то время, пока Лань Чжань хлопотал над раненым, устраивал его в постели, поил смесью вина и целебного настоя, — глаза его сердца не отрывались от Вэй Ина.       Пламя горит ровно. Теперь — ровно. А ведь после изгнания оставалась одна-единственная слабая, еле тлеющая искра, придавленная холодом… нельзя было звать — но Лань Чжань позвал и сам едва не шагнул в круг, как пошёл бы куда угодно. Искра услышала: вспыхнула вновь и теперь разгоралась всё сильней… успел. Больше никогда не опоздает.       Этот Лань Чжань должен сейчас быть не здесь, не в этой тихой тёплой комнате, а там, в ночи, под дождём, рядом с Вэй Ином. Дышать на огонь. Держать за руку. Переливать янци сколько надо.       Вэй Ин справится, он сильный! Лань Чжань не должен оскорблять его неверием; а вот Мо Сюаньюй — вовсе не сильный. Настолько слабый, что даже не может глотать: вода просто впитывалась в растрескавшийся рот, как в пересохшую землю; а руки оставались ледяными и отказывались согреваться.       Дождь и ветер дружно затихли. Тёмные создания демона тоже молчали, притаившись, не смея хоть шорохом обнаружить себя. На промасленную бумагу окон легли бледные лунные лучи и тени цветущих веток сливы — поверх талисманов, которые он туда прикрепил на всякий случай.       Лань Чжань не знает, что происходит за стенами флигеля, поэтому разумно остаться сидеть и держать оружие под рукой… хотя так хочется лечь. Для лечения было бы лучше — лечь рядом, может быть, даже обнять. Вместо этого он устроил Сюаньюя к себе на колени, как на подушку, и не сразу понял: точно так же когда-то давным-давно, в пещере Черепахи, лежал Вэй Ин. Только Вэй Ин горел от лихорадки, а этот бедный юноша всё ещё вздрагивает от холода…       …а если он принёс из диюя не только раны и не только холод?       Лань Чжань просит у Мо Сюаньюя прощения за то, что собирается сделать. В пространство души не принято пускать чужаков; но я сейчас лекарь, а лекарь — никогда не чужак.       Карта меридианов не была искажена, но ци струилась в них еле-еле — под насмешливыми взглядами пепельной тьмы диюя. Эту тьму Лань Чжань знает в лицо, дышал ею на мёртвых равнинах; но возле сердца клубится тёмное облако иной природы — каждый заклинатель его встречал. Значит, из прошлой жизни к Мо Сюаньюю вернулись не только раны на теле, но и ужас, отчаяние и обида, когда-то бросившие его в круг ритуала; а вот Тьма Вэй Ина ушла до капельки вместе со своим хозяином — жаль, сейчас могла бы помочь.       Что должен сделать этот лекарь?       Он удержал себя от первого негодующего шага — сжечь, смыть, изгнать! — это тело не должно стать полем боя. Заставлю отступить, так же как останавливал кровь, — дальше Сюаньюй справится сам: ядро этого тела, хоть и вычерпанное Вэй Ином в бою почти до дна, светилось ровным надёжным светом.       Лань Чжань положил ладонь раненому на лоб, поверх холодной испарины. Перетекающая янци кололась в пальцах, согревала кожу; меридианы медленно наливались золотыми искрами — вечность уходила на каждую.       Ночь стояла за окнами, не мешала, смотрела тысячей глаз.       Руки согрелись бы и сами, но хотелось помочь, и Лань Чжань осторожно забрал его ладони в свои и даже поднёс к губам, чтобы погреть дыханием.       …и стал ждать шагов, потому что приближение уже уловил давно.       С третьего расслышанного шага сердце само забилось в такт с этой походкой — уверенной, размашистой, на носках.       Разумеется, Вэй Ин не открыл дверь, а влез через окно, — верен себе. Усмехнулся, опуская створку: «Твоими талисманами не удержать страшного Старейшину Илина!» Обошёл постель — не запинаясь и не прихрамывая, но будто пробуя пол под ногами. Подхватил с края жаровни котелок с горячим вином: «Я не всё, я чуть-чуть!» — отхлебнул, поставил обратно осторожно, но всё-таки со стуком. Встал в изножии постели, вбирая Лань Чжаня и Мо Сюаньюя в один взгляд, и улыбнулся знакомой улыбкой, хоть и чужим ртом:       — Весь тот год я хотел увидеть, красивой ли парой стали Ханьгуан-цзюнь и Старейшина в подаренном теле…       Необъяснимо похожий на себя прежнего — на того себя, каким бы мог стать, если бы не был убит тогда, четырнадцать лет назад. Высокий настолько, что может позволить себе сутулиться; сильный, поэтому улыбается; насмешливый, потому что любит. Две пряди с висков небрежно связаны на затылке, грива волос лежит на спине, закрывая ягодицы… а красная лента осталась с прочими вещами в кузнечной слободе, иначе собрал бы хвост и стал бы совсем собой. Почти таким этот Лань Чжань помнит Старейшину Илина в Чунъяне. Серая куртка кучжэ потемнела от дождя и росы, как тот вэньский халат, ставший серым от пепла и копоти… а вот улыбка не та — никакой ненависти, никакой горечи. И глаза не потухшие, просто очень усталые, зато со знакомыми искрами… как же я скучал!       Вэй Ин, пощади, я не могу любить тебя ещё сильней.       Взгляд лицо-в-лицо: «Видишь меня глазами или сердцем, Лань-гэгэ?»       — Глазами, — ответил Лань Чжань и добавил молча: «а сердце боится ослепнуть». — Проклятие не оставило следов, не тревожься.       И теперь получил право спросить:       — А как ты?       Вэй Ин беспечно махнул рукой… движения всё ещё резкие, как в бою.       — Справлюсь. Но тело после демона как этот дом: его ещё чистить и чистить. К слову, знаешь, Цзян Чэн целого бо нашёл на задворках этой усадьбы! и благодарение небесам, победил, сил хватило. И ещё он нашёл хозяев в каком-то из флигелей: живы и даже почти здоровы. — А потом наклонился, всматриваясь в неподвижное тело: — Как наш братец Ю-Ю?       Лань Чжань осторожно опустил согревшиеся руки Мо — левую ему на грудь, правую вдоль тела.       — Едва не ушёл обратно? — покачал головой Вэй Ин и потянулся к перевязанным стопам, но не дотронулся; а потом сел в изножии и поставил ладони над ними в незнакомую печать: — Вот она, щедрость диюя…       Клубы тёмной боли поднимались струями дыма, льнули к его пальцам. «Берёшь себе?..» «В хэньянсин, — с усталой усмешкой, — диюй воистину щедр! а вторую так легко от его души не отрежешь». И договорил уже вслух, тихо и виновато: «Не от меня зависит; он должен сам».       А потом посмотрел на Лань Чжаня и встал. Нет, не в отзвуках боя, просто новое тело сильней старого и резче отвечает усилиям… два шага вдоль постели, быстро, в размах.       Этот Лань Чжань опять ничего не понимает. Вэй Ин подходит ближе… зачем-то проходит мимо него и садится на циновку у него за спиной, — он хочет, чтобы я на него не смотрел?..       Горячие руки обхватывают его сзади за плечи. Горячее дыхание щекочет ухо.       — Лань-гэгэ, устал, да? я тебя таким никогда не видел, ну или не помню… — Почти роняет его к себе в объятия, подставляет плечо. — Всю жизнь ты был самым сильным и все опирались на тебя, а тебе на кого было опереться?..       Этот Лань Чжань только и может закрыть глаза, соглашаясь. Никто не видел его слабым, разве что брат после наказания Кнутом; но Вэй Ину можно. Вэй Ин всё делает правильно… и как же хорошо, что можно положить голову ему на плечо — снова, как во дворе после боя. Вэй Ину можно не лгать.       — Лань Чжань, а тебе правда нравится это новое тело? — Вэй Ин чуть передвинулся, чтобы заглянуть в лицо, но не разжал объятий. — Я знаю, сейчас оно неуклюжее, я пока плохо им управляю, но я обязательно научусь! Представь, как нам будет хорошо! я же всегда мечтал носить тебя на руках…       Лань Чжань сам не видит свои уши, но совершенно уверен, что они покраснели.       — Ты же нёс меня в пещере Черепахи, — зачем-то отвечает он.       Вэй Ин как раз потрогал пылающее ухо: сперва губами, потом языком.       — На спине не считается! — решительно заявляет этот бесстыдник. — Я не видел твоё лицо и не мог бы поцеловать!       И потянулся губами к губам — но вдруг резко выпрямился, поворачиваясь к двери.       Барышня Сон шла оттуда к ним — открыла дверь бесшумно, как хорошая служанка, — успела сделать всего два шага: она несла поднос с ужином, но подняла глаза, чтобы отдать поклон.       Ужас узнавания исказил её лицо, побелевшее как смерть. Чашки и миски на подносе задрожали, стукаясь краями, а колени барышни подкосились. Ещё бы: демон, которого только что убили, сидит здесь и обнимает заклинателя, нашёптывая что-то на ухо…       Вэй Ин сорвался с места так стремительно, что успел подхватить и её, и поднос.       — Я не он! — Он опустил поднос на пол и помог ей пройти ещё два шага ближе к Лань Чжаню. — Не надо меня бояться, милая девушка!       Этот Лань Чжань очень сожалеет, что сам не может встать и тоже поддержать её под локоть. Юная дева, сохранившая жизнь и рассудок в таких испытаниях, достойна всяческого уважения.       — Я знаю, вы смелая! вам столько пришлось увидеть и вытерпеть, не каждый бы смог! — продолжал Вэй Ин, тем же громким вихрем передвигаясь по комнате: подтащил столик, плюхнул туда поднос и наконец замер уже возле дверей. — Господин Лань, я откланиваюсь; глава Цзян знает, где меня искать.       Лань Чжань прислушался к удалявшимся шагам, потом перевёл взгляд на поднос: на медных краях остались вмятины от пальцев. Значит, и правда новое тело пока повинуется плохо…       …но моё-то повинуется! оборвал он себя и сложил руки, как подобает для поклона.       — Прошу прощения у девы Сон. Я должен был встать и сам встретить вас со всем почтением.       Она оглянулась на двери. Даже тёплые отсветы жаровни не добавили румянца на её лицо.       — Если демон убит, то кто сейчас был здесь и говорил со мной?       Этот Лань Чжань давно умеет успокаивать напуганных мирных жителей.       — Демон захватил это тело, обманув заклинателя. Теперь демон изгнан и заклинатель вернулся.       — Да, — проговорила она, будто говоря сама с собой, — я видела, как он сперва упал, а потом снова поднялся на ноги… и сейчас он другой. Тот не стал бы помогать мне, просто велел бы принести еду заново.       И посмотрела Лань Чжаню в лицо:       — Господин Лань?..       Теперь он заметил, что она успела если и не переодеться, то привести себя в порядок: бесформенное серое платье было подхвачено вышитым поясом, а волосы убраны в узел и скреплены скромной бамбуковой шпилькой.       — Я Лань Ванцзи, заклинатель из ордена Гусу Лань, — произнёс он положенное. — Я должен был представиться вам ещё во дворе. Мне нет оправданий.       — Есть, — возразила она, — вы тревожились о раненом друге. — И посмотрела на Мо Сюаньюя, будто боясь смотреть. — Осталась ли надежда?       Лань Чжань встревоженно наклоняется проверить; но его подопечный больше не дрожит в ознобе, и губы — он провёл тыльной стороной ладони — потеплели и уже не царапают кожу.       — Молодой господин Мо ещё не очнулся, но он вне опасности.       — Он потерял так много крови, — прошептала барышня Сон. — Я трижды меняла воду, но она всё равно была красная…       Теперь этот Лань Чжань жалеет, что она ему не сестра: её руки тоже стоило бы согреть дыханием — распухшие от стирки, ведь кровь отстирывают в холодной воде.       — Эта одежда того не стоила, — вырвалось у него, он постарался исправиться: — благодарю барышню за труды, мы купим всё новое.       Похоже, Мо Сюаньюй тоже заплатил за возвращение, наконец-то понимает этот Лань Чжань. Жертва крови, высокая цена; но говорить об этом не нужно — ни теперь, ни впредь.       Барышня Сон сделала то, что должен был сделать он: бережно поправила одеяло на раненом, укутывая его руки.       — Молодой господин настоящий герой, — проговорила она уже голосом, а не шёпотом. — С первого шага, когда он вошёл в ворота, и до последнего, когда упал, он вёл себя отважно и был в центре боя.       — Вы видели?.. — переспросил Лань Чжань, не веря своим ушам.       — Да, — сказала эта удивительная девушка. — Я спряталась в кухне и видела всё.       Теперь он сложил ладони и поклонился ей уже по-настоящему, как равной.       — Простите, что мы пришли поздно.       Она смущённо опустила голову, принимая поклон, и Лань Чжань скорее угадал, чем увидел слабый румянец у неё на щеках.       — Я принесла вам ужин, — снова заговорила она, опомнившись и возвращаясь к обязанностям хозяйки. — Господа заклинатели спасли нас и могут располагать нами и нашим домом; жаль, что мы не можем принять вас как подобает, ведь дом разграблен и припасов почти не осталось…       — Мне довольно того, что вы принесли, — заверил Лань Чжань, не глядя на поднос, — заклинатели люди умеренные и привыкли довольствоваться малым, — и уже про себя договорил: «а сейчас нам всем отдых важнее, чем еда».       Она поспешно поднялась на ноги, смутившись заново.       — Нужно ли что-то приготовить для раненого господина?       — Вы уже приготовили всё что нужно, — Лань Чжань кивнул на жаровню, — вино и горячее питьё, это главное. Когда он очнётся, хорошо бы накормить его рисом чжоу, если найдётся рис…       — Найдётся, — быстро перебила она, едва ли не обидевшись. — А что приготовить для ваших товарищей? они ведь вернутся в усадьбу?       — Вернутся, когда переловят самых опасных тварей, — и молча выдохнул: «надеюсь, вернутся целыми и невредимыми». — Но за них не тревожьтесь, они опытные воины и способны позаботиться о себе сами. — В худшем случае наведаются в трактир к Фаням, снова успокоил он себя, это так или иначе надлежит сделать.       Она остановилась на полпути к двери, словно вспомнила что-то важное.       — Недостойная просит прощения, что из-за её глупых страхов вашему другу пришлось поспешно уйти.       — Это мы виноваты, что напугали вас, — со всей искренностью возразил Лань Чжань. — Не нужна ли помощь вашему почтенному батюшке и почтенной матушке?       — Я их уверила, что всё уже хорошо, и надеюсь, они заснули. — Лицо её снова застыло. — Кода мы поняли, кого впустили в наш дом, у отца отнялись ноги. Если бы кто-нибудь из вас…       — Конечно, — в раскаянии Лань Чжань даже не дал ей договорить, — мы сделаем для него всё что в наших силах. Если не справимся сами — в ордене Цзинь есть сильные целители. — И снова пожалел о том, что не может встать и проводить её до дверей. — Вы тоже должны отдохнуть, барышня Сон. Ни о чём не тревожьтесь.       Двери затворились. Прошуршали шаги вниз по ступеням крыльца.       Этот Лань Чжань совсем ничего не понимает в людях. Обычная девушка, не из семьи заклинателей… но Сычжуй видел её подметающей пепел после развлечений Хэйцао.       Мо Сюаньюй тихо вздохнул во сне; Лань Чжань, не вставая, дотянулся до жаровни, взял с края чашку с подогретым вином.       Душа, которая должна была безропотно развеяться, больше года продержалась в диюе. Бездарный неуч, говорили о нём.       Сюаньюй пил, не просыпаясь, и, допив последний глоток, слизнул упавшую каплю с губ. Лань Чжань убрал волосы у него со лба, задержал ладонь, вслушиваясь… нет, просто задержал ладонь.       В мисках на подносе оказалась густая лапша с капустой и жареные грибы, в чашке — свежезаваренный чай. О чём ещё можно мечтать уважающему себя заклинателю после тяжёлой Охоты?       Не могу судить об уважающих себя, договорил он после трапезы, а этот недостойный Лань Чжань мечтает об одном: чтобы рядом с ним снова сидел Вэй Ин.       Он выпрямил спину, сложил руки, как подобает для медитации, — заснуть всё-таки не рискнул, но отдохнуть было необходимо, — укрыл себя и Мо Сюаньюя прохладным коконом света и представил себе, что Вэй Ин снова сидит позади и к нему можно привалиться усталой спиной. Звёздный Щит поворачивался над миром, и оставалось только плыть вместе с ним и слушать сердце — своё и ещё два других.