Шестьдесят три ступени

      Ночь смотрела на них сотней звёздных глаз, затаилась, чутко вслушиваясь, притихла, чтобы не мешать. Над горизонтом висела полосой упрямая заря: солнцу тоже хотелось посмотреть и оно не торопилось на отдых.       Вечер был тёплый и очень тихий… тишина предшествует демону? Даже болтливый бамбук молчал, даже цикады притихли, только сердце колотилось в рёбра, отбивая сигнал к бою, так громко, удивительно, почему А-Чэн не слышит. Впрочем, сам Вэй Ин тоже не слышал других: талисманы сокрытия были активированы ещё в «Железной Монете». По дороге он лишь изредка ловил взглядом смутные тени, двигавшиеся рядом, на половине пути и они исчезли.       Цзян Чэн молчал, и Вэй Ину больше не хотелось болтать. По пути он ещё смеялся, что, мол, два таких редкостных красавца идут, смотреть бы не насмотреться, жаль, что смотреть-то некому; но в этой роще, рядом с логовом, уже не шутилось. Оказаться с А-Чэном в засаде было так правильно и хорошо, как давно уже не было. Кажется, за все прошедшие годы они не потеряли умения понимать друг друга без слов… и научились ждать.       Ночь пахла нежно и тонко: хвоей, цветами сливы и магнолии, влажной травой и чуть-чуть — гнилью. Боязливая луна пряталась за горами, и только звёзды освещали сосновую рощу и пустынную дорогу из города. Тусклые камешки на платье Бию сверкали как настоящие драгоценности, светился белый шёлк, связывающий руки Цзян Чэна. Вэй Ин снова присмотрелся и прислушался — Тьма не видела, не слышала и не чувствовала Цзыдянь сквозь тонкую ткань талисмана. Значит, всё сделали правильно.       Он сам написал знаки Сокрытия и Тени, сам завязал белый шёлк в узел-обманку, который мгновенно распадается, стоит только дёрнуть руками, и на этом узле написал последний тайный знак Оковы. Своей кровью написал, которая стала невидимой, едва впиталась. Когда А-Чэн распустит узел, его янци будет свободна… хорошо ли он забыл давний вэньский плен?.. Ты только не спеши, шиди, дай ему подойти поближе, чтобы наверняка!       Время тянулось медленно и неспешно, словно густой мёд… или смола, в которую только влезь — быстро не выберешься. Тьма, ощущая рядом создания Хэйцао, его щупальца, сплетающиеся в сеть, нетерпеливо ворочалась — уничтожить! сожрать! самое трудное в любой засаде — ожидание.       Когда-то давным-давно, в позапрошлой (даже не верится, что и правда бывшей) жизни А-Чэн, вернувшись из Гусу, рассказал Вэй Ину о заклятье, которому их обучили уже в самом конце: для изгнания сильнейших созданий тьмы, имя которых узнать невозможно и убить которых вне человеческих сил. Вэй Ин тогда фыркнул: уж имя-то я смогу выведать у любой твари! и смогу убить любую! Но заклинание выспросил и запомнил — вдруг да пригодится! Похоже, и впрямь пригодится. Вот прямо этой ночью.       Заклятье не было длинным и сложным: чтобы прочесть его в должном темпе и ритме, нужно время, равное тридцати-сорока ударам сердца — вовсе не долго! …и силы нескольких заклинателей высокого уровня — я-то буду лучше всех! Стал ли таким? Не помешает ли моя Тьма? …и прерываться и нарушать ритм нельзя — уж столько-то смогу продержаться в любом бою! Смогу ли?       Он покосился на Цзян Чэна — тот воистину научился сидеть в засаде: даёт отдых телу, пока есть возможность, но не расслабляется до потери бдительности. Хмурое сосредоточенное лицо забавно выглядело с пышной причёской, богатыми шпильками и краской. Бедняга А-Чэн: столько всего тащит в одиночку! У Вэй Ина есть Лань Чжань, а у шиди кто? Никого, если только Цзинь Лин немножко… но Цзинь Лин не очень опора, потому что тоже ноша… он всё-таки хмыкнул по-ланьчжаневски. Отличная опора! такое письмецо придумать! и кто только его плохому научил?! Пришлось хмыкнуть ещё раз. Ну кто, кто… кто сказал младшим, что на Охоте все хитрости хороши!       В конце часа Свиньи к аромату ночи примешалась вонь тухлой тины. Вэй Ин замер, не уверенный, что шиди тоже почувствовал, но Цзян Чэн поднял голову и молча кивнул. На дороге послышался шум, замелькали отсветы цветных фонарей — со стороны города брели несколько человек, или не совсем человек, посмеиваясь и громко болтая. Ну да! Они же самые страшные здесь, кого им бояться!       Началось.       Они с шиди переглянулись, проводили шествие глазами — будто свадьба или праздник! — фонари подсветили кроны деревьев за стенами, двор засиял огнями, пришло время выходить на дорогу: не прячась, напоказ. И идти надо медленно, неспешным шагом, чтобы нас успели заметить и рассмотреть. Хорошо, что Бию, делавшая парадную причёску А-Чэну, оставила свободные пряди вокруг лица: если не видеть сверкающие глаза, склонённую голову можно принять за покорность. И один связан, а второй держит обеими руками тяжеленное блюдо с подарками — беззащитнее не придумаешь.       Ворота в поместье Сон возвышались глыбой мрака — добротные, окованные железом. Демон выбрал правильную усадьбу: за такими стенами обычный разбойник мог бы держаться даже против городской стражи. Вместо имени хозяев на дощечке тускло светилось выведенное то ли рыбьей чешуёй, то ли слизью полустёртое «..цао» — тварь пометила свою собственность, но с тех пор не давала себе труда подновить знаки. Других охранных чар на воротах не ощущалось. Всё молчало вокруг; Тьма прислушивалась настороженно.       Во дворе слышались голоса и смех, вроде бы только мужские; видимо, сегодня демон не озаботился развлечениями заранее. Вэй Ин глянул на своего спутника: А-Чэн, ты готов? — и ударил краем подноса в створку ворот, та подалась, незапертая. В ночном безветрии гулкий стук показался оглушительным, разнёсся далеко, кажется, даже откликнулся эхом. Вэй Ин плечом толкнул створку, она легко распахнулась. Часовых при воротах не имелось, гостей никто не встречал.       Ему показалось, что он уже был здесь однажды: так точно нарисовал этот двор Сычжуй, и на бумаге, и в словах. Здесь хватит места для хорошей драки — целых сорок шагов от ворот до главных ступеней! вдоль мощёной дорожки были как попало расставлены и разбросаны фонари — и вправду праздничные, из алого шёлка, — и хорошо, что не потрудились развесить, особенно на ветки деревьев, особенно того самого дерева слева. Флигели тёмные, коновязь пуста, хотя он не удивился бы, увидев там каких-нибудь чудищ-оборотней вместо обычных лошадей. Все шесть дверей главного зала были раскрыты настежь, внутри полыхали свечи — свечей было столько, словно их собрали со всего города.       Ступеней было пять: широкие, деревянные, заляпанные.       Хэйцао восседал в зале — в роскошном хозяйском кресле, как император на троне. Всё в том же синем, затканном золотом чаошене, ставшем ещё грязней, чем Вэй Ин помнил, распахнутые полы непристойно открывают грудь — ну не перед едой же приличия соблюдать! С едой можно не церемониться! За длинным столом расположились пятеро, выглядели изрядно пьяными: один устраивал голову на руках, собираясь заснуть, двое пили, обливая вином дорогую не по чину одежду, и что-то орали нараспев, ещё один пытался подлить себе вина, но никак не мог попасть в чашку и по столу растекалась багровая лужа. Зато никаких девиц и никаких служанок в зале не было. Вот и хорошо, незачем хорошим людям быть поблизости от опасного боя!       После темноты безлунной ночи свет резал глаза. Вэй Ин с Цзян Чэном постояли в воротах, старательно моргая и щурясь. Пьяные перестали петь и пить, даже толкнули и разбудили засыпающего, и все дружно уставились на вошедших. Хэйцао последним соблаговолил их заметить.       — Разрешаю тебе войти, сяо-ди!       Вэй Ин поклонился как смог низко, держа перед собой поднос с побрякушками.       Демон смотрел на него змеиным немигающим взглядом.       — Можешь подойти.       По пути до ступеней Вэй Ин поклонился ещё два раза — через каждые два жэня. Тьма ворочалась, нетерпеливо подгоняла. Шаги Цзян Чэна слышались позади — неуверенные, медленные, шаркающие, как и подобает подневольной жертве. И ещё он слышал каким-то странным слухом, как натянута тетива где-то там вверху слева и как нацелено остриё стрелы в бесстыдно голую грудь.       До крыльца осталось десять шагов. Пора.       Вэй Ин остановился и сделал попытку встать на колени, разроняв при этом с подноса горку браслетов.       — Недостойный просит прощения у старшего брата, что не может поприветствовать как подобает… — Он поднял поднос выше лба. — Недостойный пришёл, как приказывал старший брат.       Цзян Чэн остановился не у него за спиной — в шаге справа: ведь он тоже подарок.       — Сяо-ди, ты привёл мне новую игрушку? — томным голосом спросил демон и склонил голову к плечу, издали рассматривая жертву. — А где прежняя? Не хочешь делиться? — ленивая сытая змея, пригревшаяся на камне.       — Я постарался выбрать лучшее для старшего брата. — Надо было А-Чэну вуаль надеть! тогда бы демон точно подошёл: чтоб оценить лицо.       — Отличное тело: не хуже моего, а может, даже лучше… — перебил Хэйцао, принюхиваясь. Что-то заподозрил? научился видеть свет?! или брат Чэн слишком зол?.. — Хочешь сменить своё, сяо-ди? Чтобы я научил тебя?       Вэй Ин почти увидел, как глаза главы Цзян полыхнули молнией, а плечи под золотистым сверкающим платьем напряглись. Из-за дурацкого блюда с дарами не получалось почтительно сложить руки, но он честно попытался.       — Нет, старший брат, вовсе нет! — Никогда и ни перед кем он не заискивал так. — Я выбрал этот подарок со всем тщанием! Я никогда не посмел бы ослушаться старшего брата, но увлёкся и совсем испортил свою прежнюю игрушку…       — Вот как? — Хэйцао с сомнением поднял бровь. — Неужели попытался снять моё клеймо?       Я его убью, в полном согласии со своей Тьмой подумал Вэй Ин.       — Я не дерзнул бы! Пусть старший брат прислушается: его заклятие не тронуто.       Хэйцао поднял голову, будто и вправду пытаясь что-то расслышать. Вэй Ин ждал. Хорошо, что испарина выступила на спине, а не на лице. Хоть бы руны Сокрытия оказались надёжными!.. но если он расслышит что-то не то, я всё равно его убью.       Хэйцао милостиво улыбнулся.       — Жаль, что ты такой неосторожный, мне тот наложник понравился… Что ж, пусть побудет слепым, тем вкуснее будет потом! Мы же никуда не спешим, сяо-ди, не так ли? — Он поднялся с кресла, снова принюхался и облизнулся. — Впрочем, этот тоже, кажется, неплох. Вкусно пахнет.       Чем это ему пахнет? У А-Чэна всё-таки получилось отчаяться и испугаться? Или это я так громко боюсь?       — Если старший брат пожелает!.. — ещё раз поклонился и попятился, выставляя напоказ свою полную покорность. Давай, давай, тварь, иди сюда, или мы сами…       — Как мило, сяо-ди! можешь выпрямиться. — Поперёк слов в голосе прозвучала угроза. Демон наконец шагнул из зала на крыльцо. — Ты же хорошо постарался, чтобы угодить мне. Слишком хорошо!       А-Чэн, только не спеши, дай ему подойти ближе. Вэй Ин стоял за плечом у Цзян Чэна, всё ещё не разогнув спину, и не мог видеть его лица, но ощущал дрожь его тела как собственную. Ещё пять шагов по ступеням вниз и хотя бы шаг по двору!       Хэйцао остановился на средней ступеньке, далеко и высоко! Пошевелил ноздрями, снова облизнул губы.       Цзян Чэн выпрямился и тряхнул головой, открывая лицо.       По спине опять хлынул холод. Рано! нет, в самый раз, пусть увидит и оценит…       — Красавчик! Где ты их таких берёшь? — Хэйцао качнулся с носков на пятки, словно раздумывая, стоит ли подходить ближе. — И даже связал его? Смеешь думать, что он может быть опасен для меня? — Улыбка была похожа на оскал. Не поверил?.. надеюсь, Чан Сиен с Цзинь Лином не промахнутся. — Чувствую, сяо-ди, ты что-то скрываешь. — Демон всё-таки шагнул на одну ступеньку вниз. — Кто из нас отдаст такую добычу просто так?!!       С каждым шагом он менялся: волосы зашевелились на плечах, словно змеи, глаза сверкнули мертвенной зеленью, кажется, даже клыки удлинились.       В воздухе невыносимо воняло тиной.       Вэй Ин попятился ещё на два шага и согнул спину ещё ниже — в позицию, из которой не атакуют: «…уповаю, что старший брат простит мою маленькую хитрость и примет дар… брат обещал научить…» Ещё, ещё шаг, и длины Цзыдяня достанет на двойной охват! Тогда Саньду Шэншоу ударит во всю силу. И можно будет наконец отпустить свою Тьму! она давно готова перегрызть глотку, она уже рычит «не отдам»…       Хэйцао встал на третью ступень.       — Надеешься застать меня врасплох?! Не надейся: я сильней!       …и прыгнул, сбив с ног Цзян Чэна       …мимо него, на Вэй Ина!       Вэй Ин едва успевает заслониться крыльями Тьмы от вонючих щупалец и швырнуть демону в лицо треклятый поднос. Рука с когтями почти полоснула по лицу, крылья вовремя оттащили на шаг назад. Щупальца демона, соприкасаясь с хэньянсин, шипят, как вода, выплеснутая на горячие угли.       Так даже лучше, чем мы придумали! У шиди есть несколько мгновений, пока демон не видит его, — скинуть талисман и ударить!       Прикосновения мерзкой тьмы демона отвратительны — липкий мертвенный холод, бесконечная пустота отчаянья и парализующий лёд страха. Рука, обрастающая чешуёй, тянется к лицу: ослепить, вырвать глаза, искалечить! Хэйянсин вспыхивает яростью — прочь! — и проклятие осыпается чёрной пылью, разбившись.       Белый шёлк с запястий Цзян Чэна ещё висит в воздухе — не успел упасть. Цзян Чэн бьёт прямо с земли, лёжа. Лиловая змея Цзыдяня оплетает чёрное тело. На время, меньшее одного удара сердца, всё замирает — А-Чэн, лежащий на земле, лиловая молния, обвившая демона, у Хэйцао на лице злоба и страх… Потом время срывается и торопливо летит вперёд — происходящее мелькает перед глазами Вэй Ина, как отдельные яркие картинки. Так видишь во время грозы: блеск молнии вырывает одно положение тел, а через миг, в сверкании следующей, всё уже изменилось.       Человеческое тело демона шатается       надеюсь, с изгнанием чешуя и когти пропадут, иначе бедный Лань Чжань!..       не сейчас!..       Цзыдянь проходит насквозь через тело в синем ханьфу       и тело падает на камни двора, как ствол мёртвого дерева       а огромный ком мрака — истинное тело Хэйцао — остаётся стоять, обмотанное Цзыдянем       от этого сгустка Мерзости во все стороны тянутся жгуты и плети, как корни сорной травы, оно огромно, высотой чуть ли не в два чжана и в ширину не меньше. И как всё это могло поместиться в человека?!..       с ледяным звоном вокруг вырастает гусуланьский барьер, отрезая демона и их с Цзян Чэном от остального мира.       Барьер гораздо мощней, чем когда-то в поместье Мо! он отливает золотыми отблесками вложенной силы, но всё-таки его не хватает, чтобы отсечь все щупальца демона: несколько самых толстых тянутся сквозь стены барьера.       Вэнь Нин стремительной тенью возникает рядом с этим огромным сгустком тьмы       цепями рассекает несколько плетей, ползущих наружу, и перехватывает их на себя. В себя!       — Я стою перед вами, — размеренно и громко, так, как должно, произносит Вэй Ин       и чувствует, как скручиваются в жгут его Свет и его Тьма, становясь единым, поддерживая и питая друг друга       и как этот жгут связывает глыбу Мерзости.       Демон визжит за пределом того, что слышит человеческое ухо, щупальца становятся твёрдыми и острыми, ими он рвёт Тьму и Свет.       А Вэй Ина затапливают боль и страх, не дают дышать. Он стискивает зубы, пытаясь удержать силы.       Не могу говорить дальше! он сейчас вырвется!       — Я, Цзян Ваньинь, — подхватывает А-Чэн, как раз вовремя, чтобы ткань заклятья не порвалась       и его сила, искря фиолетовым, укрепляет жгут на теле демона.       — Я, Лань Ванцзи. — Сверкающий звон струн, белая волна Удержания оплетает демона       и ослепительно-золотой свет Лань Чжаня вливается в заклятье, усиливает, скрепляет.       Лань Чжань стоит на лезвии Бичэня. На лице, как всегда, никакого страха и никакого азарта битвы, только сосредоточенность, необходимая для тяжёлой, но нужной работы.       — Я, Чан Сиен. — Голос бессмертного тоже не слышен человеческим слухом. Неужели бессмертный захотел и смог войти в их круг?!       Сила Чан Сиена сверкает, как жёлтый нефрит, сливается с их силами, делая заклятье совершенным.       Демон извивается, пытаясь сбросить оковы или вытечь из них.       — Я, Вэй Усянь. — Наконец и Вэй Ин может разжать зубы, может говорить. Что-то острое обжигает его щёку, с металлическим звоном втыкается в землю у ног       перо? бронзовое перо?!       в безлунном небе над ним висит тварь, похожая одновременно на филина и на летучую мышь       взмахивает крыльями, с них сыплются блестящие перья.       Не защититься: если он прикроется Тьмой, сил на заклятье не хватит, демон вырвется, лови его потом по всей Поднебесной! и уйти из круга нельзя…       но раненое тело нельзя будет отдать Ю-ю…       Росчерк Цзыдяня молнией слепит глаза — шиди решил всё-таки меня убить?       — Я призываю Небеса и Землю, — говорит Цзян Чэн, как раз вовремя, чтобы не нарушился ритм.       Молния Цзыдяня сбивает перья над Вэй Ином, но до бронзовой твари не достаёт — слишком высоко. Тварь хрипло орёт, взмахивает крыльями и медленно улетает в сторону…       …в сторону Лань Чжаня! Он же слеп, он не увидит!       Лань Чжань!       Лань Чжань спрыгивает на землю с лезвия. Гуцинь понятливо исчезает       а Бичэнь мгновенно оказывается в руке       но пылающая стрела с дерева у коновязи успевает раньше: тварь вспыхивает, осыпая их троих безобидным лёгким пеплом.       — …и души предков… — Безмолвная речь Чан Сиена звучит отчётливо и звонко. Заклятье крепнет, медленно сжимает ком мрака, удерживая его уже без помощи гуциня.       Над и под демоном начинают проступать в воздухе печати власти.       — …в свидетели моего суда. — Лань Чжань Бичэнем обрубает щупальца вокруг себя, точно и быстро. Видит их? чувствует?       — Ты, Тёмный дух, пришедший извне, — произносит Вэй Ин, и страх за Лань Чжаня легко вплетается в заклятье.       Ещё одна петля охватывает тело демона. Ком мрака уже уменьшился вдвое. Но Хэйцао не перестаёт сопротивляться: плети его Мерзости ползут по земле к А-Чэну…       тот похож на костёр на ветру: летит, не успевая за ним, огненное платье Бию, Цзыдянь, рассыпая лиловые искры, снова и снова жалит огромный сгусток Мерзости, Саньду носится, разрубая щупальца       но А-Чэн не видит отростки мрака, ползущие по его сапогам, вверх по телу       омерзительная слизь шипит на клановых одеждах, но уже тянется к горлу.       Вэй Ин не может сейчас ударить Тьмой: если он ослабит хватку, Хэйцао всё ещё может освободиться — и тогда — всё сначала! Тело Вэй Ина тоже не успеет помочь шиди.       НЕТ! Не смей!!!       Что-то твёрдое тычется ему в ладонь. Суйбянь!       Освободи! Защити.       Он не успевает не то что произнести приказ, додумать не успевает — Суйбянь алой стрелой летит, вьётся вокруг Цзян Чэна, вливаясь в пляску. Цзян Чэн, заметив алый всполох, сперва удивлённо вскидывает брови, а потом       улыбается       улыбается ему — Вэй Ину!       — Ты принёс разрушение и смерть, — обвиняет Лань Чжань. Свет облекает его сверкающей бронёй, по которой бессильно скользит Мерзость Хэйцао. Бичэнь кружит, рассекая отростки, тянущиеся сквозь барьер.       Сквозь вой и скрежет за барьером Вэй Ин отчётливо слышит знакомое гусуланьское «Услышь и Подчинись». Гуцинь Сычжуя и… флейта? Откуда флейта? Лань Сичэню тоже написали письмо с требованием выкупа? Нет, не флейта — голос! Ну да, Цзинъи умеет петь! И у него, в отличие от флейтиста или мастера циня, руки свободны для меча и другого оружия! Отлично! Тёмный вал за барьером на несколько мгновений опадает, потом вспухает вновь. Младшим явно приходится нелегко. Несколько огненных стрел летят туда с дерева…       — Три моих души судили тебя, — говорит Цзян Чэн веско, как и подобает Саньду Шэншоу, главе Ордена Цзян. И ещё одна петля стискивает тело демона       а меч А-Чэна обрубает шупальце Тьмы, ползущее к дереву, где затаился Цзинь Лин. Ненадолго кажется, что Хэйцао смирился со своей участью и больше не сопротивляется.       Не сопротивляется? не может быть!       Вэнь Нин! Он всё время был перед глазами, тянул на себя часть демонской инь, как и следовало по плану. Вэй Ин туда не смотрел — вроде же всё как надо, как задумано, ну что тут может случиться и пойти не так?!       Чёрные жилы на лице Вэнь Нина вздулись куда больше, чем обычно, глаза отливают зеленью, а не алым…       …тьма вошла в меня, и я стал частью её, а потом сделал её частью себя… Он хочет сбежать так!       — Цюнлинь! Довольно! — Вэй Ин сам не понимает, кричит ли это вслух. От мысли, что потом придётся убивать Вэнь Нина, невыносимо холодно. — За барьер! Быстро!       Когда-то ему казалось, что тридцать ударов сердца — это не так уж долго. Время между двумя ударами, пока Вэнь Нин отдирает от себя присосавшуюся Мерзость, тянется вечностью.       Обрубленная Мерзость яростно бросается к Вэй Ину. Плевать! Хэйянсин защитит его!       Суйбянь и Саньду свистят одновременно, отсекая потоки демонской силы.       — …и вынесли приговор, — беззвучно произносит Чан Сиен. Удивительно: безмолвные слова вплетаются в ткань заклятья, поддерживают его. Вот что значит быть бессмертным, позавидуешь!       Огненные стрелы одна за другой исчезают за барьером. Правильно, что я отослал туда Вэнь Нина! младшим сейчас любая помощь нужна.       — Земля не поддержит тебя, — говорит Лань Чжань, и земля вздрагивает под ногами, подтверждая сказанное.       К северу от демона возникает печать с Чёрной Черепахой.       — Ветер не станет дыханием для тебя, — отзывается Цзян Чэн. Порыв ветра заставляет свечи моргнуть, деревья отзываются ропотом, в отдалении рокочет гром       и гневно рычит Тигр с западной печати.       — Огонь не согреет тебя, —говорит Вэй Ин, пламя фонарей вспыхивает ярче, тени шарахаются прочь       на юге сияет печать с пламенной Птицей Фэн.       В этом ярком свете Вэй Ин видит, что подручные демона удирают через ворота       барьер легко пропускает их, значит, они ещё не совсем твари. Ладно, потом…       — Вода не утолит твою жажду, — продолжает Чан Сиен       и последняя, восточная печать с Драконом замыкает кольцо вокруг съёжившегося комка Тьмы.       Крупные капли дождя падают на землю, лишь в круге печатей сухо. Удивительно, что фонари под этим неожиданным ливнем и не думают гаснуть: спасибо, великая Птица!       Печати вокруг демона нестерпимо сияют, сближаются, Хэйцао между ними становится ещё меньше — теперь он с крупного пса, мечется, пытаясь разрушить печати, вырваться наружу. Вэй Ин чувствует его движения, словно тащит из реки сеть с крупной сильной рыбой.       — Ты изгнан. — Это они все произносят одновременно.       Цзинь Лин, уже не скрываясь, стоит на ветке, тянущейся над двором. Стрела на тетиве, тетива натянута до уха, стрела срывается одновременно с последним общим словом:       — Навеки.       Стрела уходит в полёт с волной света       Вэй Ин видит не стрелу — силуэт летящей птицы       цапля?.. нет, всё-таки журавль       клюв вонзается в ком гнилого мрака, окружённого печатями, и, разрывая реальность Поднебесной, уносит прочь!       Весь окружающий мир вздрагивает. Защитный барьер рушится с тихим шелестом, и за ним — тишина и пустота, только Сычжуй с Цзинъи, Вэнь Нин и чёрная собака-оборотень застыли посреди пустого двора… демонские твари сбежали. Хорошо бы вовсе развеялись, но вряд ли будет такая удача.       В небе над ними — рваные тучи и прячущаяся красная луна… вылезла наконец! Среди туч — дыра, темнее тёмного, оттуда тянет потусторонним холодом и забвением.       Цзян Чэн вытирает лицо, мокрое то ли от пота, то ли от внезапно начавшегося дождя. Платье на нём намокло и уже не кажется языком пламени — мокрая тряпка с блестяшками.       — Вот это поохотились! — говорит А-Чэн, по осунувшемуся лицу стекает краска, к шекам прилипли пряди, выбившиеся из растрепавшейся причёски. «Прости, шиди! — и опять Вэй Ин не понимает, говорит ли он это или только думает. — Тебе и так достаётся, а тут ещё мы… спасибо, что пришёл».       Словно тёплый луч касается щеки Вэй Ина: Лань Чжань смотрит ему в глаза!       Смотрит! и на губах, наконец-то! — почти улыбка! Не такая, как у Цзян Чэна в бою — яростный оскал, — нет, радость от завершённого дела.       Как ты, гэ-гэ? Не ранен? Снова видишь?       Хорошо. Нет. Да. А ты? демон не навредил тебе?       Так я ему и дался!!!       Этот разговор хочется продолжать бесконечно, а ещё лучше — вслух! а ещё лучше — броситься Лань Чжаню на шею, обнять, повиснуть на нём и не отпускать долго-долго!       Краем глаза Вэй Ин видит, что Цзинь Лин, спрыгнув с дерева, бродит по двору, подбирая стрелы. Колчан на его спине почти пуст. Рядом Чан Сиен — совсем похожий на духа: светящийся прозрачный силуэт… тоже устал? потратил больше сил, чем рассчитывал? Но голос бессмертного исполнен силы и слышен отчётливо:       — Старейшина, времени мало. Ты готов?       Вэй Ин кивает.       Мерцающий дух Чан Сиена скользит к телу, бывшему вместилищем демона.       — Пора! — следует беззвучная команда.       Тело облекается бледным сиянием, шевелится, поднимаясь с камней.       — Пора, — соглашается Вей Ин, падая на колени.       Нож полоснул запястья без боли, лишь обдав жаром. Кровь тёплой струёй хлынула вниз, стекая по пальцам. Почти точно по затянувшимся шрамам, как-то отстранённо, как не о себе, думает он, а ведь и вправду не о себе. На чёрных одеждах кровь почти не видна, а рукава бывшего демона — синие, затканные золотом, — становятся чёрными.       Пальцами начертить круг и знаки пожертвования, кровавые — наполняются светом, смешанным с тьмой. Должно быть, со стороны жутко это смотрится: две фигуры, одинаково заключившие себя в жертвенные круги, и голоса их звучат вместе, но не сливаясь и не заглушая друг друга:       — Пусть рука моя станет кистью…       — …а кровь — посредником.       — Да не спустится потерянная душа в царство смерти…       — …да вернётся жертвенная душа из царства смерти…       — …да свершит свой путь во исполнение…       — …да продолжит свой путь во исполнение…       — …силами Света…       — …силами Тьмы…       — Я, Чан Сиен, бродячий заклинатель, адепт погибшего клана Хэ Ханка…       — Я, Вэй Усянь, бродячий заклинатель, Старейшина Илина…       — …говорю: да будет тело даровано душе…       — …а души, неправедно захваченные Циньвэем…       — …души, против воли следующие за мной во Тьме…       — …свободны и дарованы земле. — Единым голосом: — Во исполнение моего желания явись…       — …Вэй Усянь!       — …Мо Сюаньюй!       — И исполни…       — …примирись с кланом отца, Мо Сюаньюй!       — …верни заклинателям равновесие света и тьмы, Вэй Усянь!       С последним произнесённым слогом Вэй Ин ощутил, как рвутся нити, связывающие его с телом и с жизнью, почувствовал, как падает в бесконечное ничто и никогда. Почти как падение на Луаньцзан, но длится много дольше… но тогда его столкнули в полёте, а сейчас он сам бросился в бездну. Кажется, что от страха сдавило сердце и остановилось дыхание, но тут же он понимает, что у него больше нет сердца и нечем дышать. Неожиданно он видит пепельные равнины и мрачный силуэт Вансянтай под беззвёздным небом… неужели не получилось, неужели мы рисковали напрасно? Неужели я потерял и эту, чудом подаренную жизнь?       Прости, Лань Чжань!..       Рядом с башней — две огромные фигуры: Матоу, задрав губу, презрительно скалится, Ниутоу рядом покатывается от смеха… нет, такого точно быть не может! ржать должен Матоу — это же у него лошадиная голова! Чёрная башня и веселящиеся демоны проваливаются, исчезают, как бывает только во сне, когда внезапно оказываешься совсем в другом месте.       И Вэй Ин вдруг понимает, что видит, как хрупкий юноша, стоящий на коленях в жертвенном круге напротив него, шатается, поднимает трясущиеся руки к лицу, шепчет:       — Как жарко! — и медленно падает ничком на окровавленные плиты.       Лицо этого юноши было лицом, которое он за год с лишним привык видеть в отражениях на любой воде.       Вэй Усянь судорожно выдохнул — получилось!..       …понял, что опять может дышать, что сердце бешено колотится в груди, что из сада тянет сыростью и запахом воды, а из чёрной дыры над их головами — ледяным забвением и бесконечной пустотой…       — Не медли, — шелестел голос духа, — ещё несколько мгновений и будет поздно. Даже боги бессильны без помощи людей. Вставай, ты знаешь, что ты должен сделать. Я тоже могу, но тогда Призрачный Генерал… я не сумею очистить — только уничтожить.       — Нет, — перебивает Вэй Ин и пытается встать, но тело, тяжёлое и тёмное, как чужой заброшенный дом, не откликается, висит каменной статуей, которую не поднять и не сдвинуть. «Ах так!» — ярость знакомо захлестнула его, делая невозможное возможным, а страшное — смешным, и Вэй Усянь захохотал, если, конечно, бесплотный и бестелесный дух может смеяться. Последними остатками хэйянсин, чудом уцелевшими после двух ритуалов, он спеленал собственное тело, дёрнул вверх, поднимая, как марионетку, как лютого мертвеца.       Я сделаю.       Умница Чэньцин скользнула в руки сама и не обиделась на чужие, неловкие пальцы, больше привыкшие к тетиве.       — Брат Цюнлинь, — пропела она точно и настойчиво.       Вэнь Нин с трудом поднялся со ступеньки — он давно не был так похож на обычного цзянши, — словно что-то мешало ему двигаться, словно он тоже сражался за каждый шаг.       — Брат Цюнлинь, подойди. Отдай мне яд, что отравил твоё тело.       Глядя в мерцающие мёртвой бирюзой глаза, Вэй Ин протянул к Призрачному Генералу пальцы хэйянсин.       — Господин Вэй, как прикажете, — тихо отозвался Генерал.       Выпутать гнилые слизистые жгуты из тела Вэнь Нина и не повредить ничего можно было только Тьмой, тем более, что руки всё ещё были заняты флейтой.       Выпутать и сжечь, а пепел отправить туда, в небо, в дыру между мирами, ещё не затянувшуюся.       — Всё! — последняя горстка праха втянулась в провал, и небо стало обычным мокрым небом, ни грома ни шелеста.       Ночь стала обычной ненастной ночью с бегущей луной и порывами ветра, и ничего чуждого в ней больше не чувствовалось.       — Простите, господин Вэй, — тихо, как всегда, проговорил Вэнь Нин. Глаза его привычно отсвечивали алым, а чёрные жилы на бледной коже съёжились и стали почти не видны. — Я подвёл вас…       — Всё потом, — перебил его Вэй Ин. — Сейчас иди, — и махнул рукой куда-то в сторону.       Было действительно всё: он вычерпал себя до дна, не осталось ни янци, ни хэйянсин, даже того ничтожного количества, что позволяет контролировать тело. Его бесконечное падение всё-таки кончилось — и он упал. Тело, этот пустой покинутый дом, вовсе не было пустым, как ему сперва показалось. Было золотое ядро — и в нём ни капли Света, а ещё была Тьма — чужая, непокорная, хищная. Как на Луаньцзан, даже хуже: тогда жили гнев, ярость и жажда мести, а сейчас — нет. Сейчас упрямства и воли хватало только на то, чтобы не дать чужой злобе, похоти, тоске и обиде поглотить себя.       «Я не сдохну здесь!» — твердил он, не позволяя себе раствориться во «всё сожрать, всех убить, выебать, выпить» Хэйцао; в тоске по женщине, которую Вэй Усянь никогда не любил и даже не знал, но которую знал и любил Чан Сиен; в грусти о детях, которых она ему родила и которые были так похожи на младших, давно погибших братьев и сестёр Чан Сиена, но не унаследовали от него ни капли духовных сил.       «Я — не Хэйцао! — твердил он себе, не позволяя душе раствориться в хаосе тёмных чувств. — Я — Вэй Усянь, Старейшина Илина! — словно читал заклинание. — Я — не Чан Сиен, я — открыватель Тёмного Пути, бывший адепт ордена Цзян!» Это «я» не растворялось в окружающей Тьме, не давало себя захватить, но было недостаточно сильным, чтобы подчинить новую Тьму и сделать своей. Он не знал, сколько времени продолжалась борьба: ему казалось, что вечно. Вечность длилась, он застрял в ней, навсегда, на много-много бесконечных Вечностей. Он уже почти смирился с этим, когда лёгкое дуновение тепла коснулось его и тонкий луч Света пробился сквозь Тьму.       — Вэй… Ин… — еле слышно, словно из очень далёкого далека.       Голос Лань Чжаня!       Дрогнуло Золотое ядро, наливаясь Светом, шарахнулась прочь Мерзость, начали проступать тонкие нити, управляющие телом.       — Лань Чжань, спасибо, — выговорил он непослушными губами, — не трать силы, дальше я сам…       Я сам!       Тело всё-таки слушалось, хотя ощущалось чужим. Он встал. Голова закружилась — слишком высоко! А ведь Мо Сюаньюй ниже всего-то на полголовы, может, чуть больше. Что-то скользкое противно холодило тело — синее ханьфу, которое так обожал демон. Дрянь! Вэй Ин попытался сбросить одежду с плеч: добротный шелк расползался под пальцами, словно мокрая бумага. Вот и славно! Лучше нагишом, чем в этой поганой тряпке!       Он поднял голову к небу, подставляя лицо под редеющий дождь. Ощущение нечистоты. Хочется отмыться, не дождём — обжигающим кипятком, щёлоком, не только снаружи — изнутри.       Это твой собственный выбор. Терпи.       Он опустил голову. Прядь волос скользнула по лицу, почти закрывая левый глаз.       Ещё не всё.       Цзян Чэн стоит напротив, всего в паре шагов и смотрит недоверчиво, исподлобья. Цзыдянь на его руке подмигивает лиловым.       — Давай, А-Чэн! — Вэй Ин подхватывает волосы (они гораздо длинней и тяжелей, чем те, к которым привык за последнее время), скручивает их в узел, чтобы не мешали. — Я обещал, бей!       Цзян Чэн отводит руку назад и бьёт в полный мах, не щадя, как только что бил демона. В этот раз Вэй Ин не уклоняется и не пытается заслониться. Кнут обвивает его двойным кольцом: обжигающая, рвущая лиловая боль! От неё темнеет в глазах и перехватывает дыхание. Отлично! может, Цзыдянь очистит? Вэй Ин не падает, стоит на ногах, хотя и пошатнулся, — тело Чан Сиена оказалось сильным. Он ждёт ещё удара: шиди есть за что сердиться — за Пристань Лотоса, за сестру, за то, что ушёл…       Вместо удара Цзян Чэн сгребает его в объятья — и когда подойти успел? Оставленный Цзыдянем след отзывается новой вспышкой боли, но разве это важно!       — Прости меня за всё, шиди, — непослушным голосом шепчет Вэй Ин и обнимает брата.       — Спасибо за всё, А-Сянь, — одновременно с ним хрипло говорит А-Чэн куда-то в шею, от этого становится щекотно. — Счёт закрыт.       Вэй Ин не надеялся когда-нибудь услышать подобное! Неужели?.. но Цзян Чэн уже отталкивает его:       — Но если ты, скотина, так и не появишься в Пристани Лотосов, найду и ещё не так врежу! — и голос у Цзян Чэна при этом такой, как полагается. — А теперь — у нас есть дела!       Вэй Ин оборачивается: в шаге за его спиной стоит Лань Чжань и ему не надо опускать взгляд, а самому Вэй Ину поднимать голову, чтобы посмотреть глаза в глаза. Как было когда-то, очень давно было… и уже очень давно не было.       Вдруг Лань Чжаню не нравится это другое тело, вдруг он не захочет его, скажет: будем просто друзьями?.. смогу ли остаться собой без тебя, моя крепость, мой причал, моя белая лента?       Вэй Ин делает этот последний разделяющий их шаг и чуть не сбивает Лань Чжаня с ног.       — Мой, — отвечает Лань Чжань, бережно обнимая его. — Вэй Ин! (…и непонятно, слышит он это обычным человеческим слухом или…) Я боялся за тебя.       — Всё хорошо. — Вэй Ин обнимает его в ответ, стараясь быть осторожным… шёлк, легко рвущийся в руках… В объятиях Лань Чжаня он словно под защитой надёжных стен и кровли: тепло, свет, покой.       — Хм… — недоверчиво отвечает Лань Чжань, сдёргивает с себя серую нанковую куртку, набрасывает на Вэй Ина… и опускает лоб ему на плечо.       «Ты это ты, и неважно, как ты выглядишь», — это не вся правда, гэгэ! Ведь всё началось, когда я был высоким и сильным как ты, верно?       Плечом он чувствует тёплое дыхание и улыбку Лань Чжаня — услышал. И ещё немного они стоят так… а хотелось бы подольше. Потом Лань Чжань говорит:       — Мо Сюаньюй: я нужен там.       Вэй Ин косится на второй круг, где на камнях лежит худенький юноша в чёрном и алом. Кровавая лужа, расползающаяся из-под тела, слишком велика и для тела, и для нанесённых ран… и растерянно склонился над ним Лань Цзинъи.       — Конечно. Иди. — Совсем не хочется отпускать Лань Чжаня, как не хочется в штормовую ночь покидать тёплый дом. — Я бы тоже! но я…       Нет сейчас у Вэй Ина уверенности ни в собственном теле, ни в собственных силах.       Он направился к тому дереву, что у коновязи, — под ним вроде бы не так сыро, и от остальных не далеко, но и не под ногами. Пока шёл, расшиб пальцы о камни, которые казались не по пути, и получил оплеуху от ветки, до которой не должен был достать.       Никогда не любил медитации, сколько себя помню, не любил! — пустая трата времени, и без них справлялся отлично. Но теперь — придётся.       Этот с детства освоенный навык сейчас давался с трудом: потоки собственных сил, особенно янци, не слишком торопились подчиняться.       Выровнять дыхание.       Успокоить сердце.       Ощутить самого себя.       Дальше Вэй Ин сегодня не пойдёт, ему не надо отрешаться от всего мирского и воспарять к Садам Девяти Небес, отыскивая там истину; сегодня надо приручить тело, которое только что стало его. Он постепенно погружался туда, как в воды неизвестной реки. Мрак, пустота и неровно мерцающий тусклый свет, как свет гаснущего очага…       Запустение. Одиночество. Смерть.       Ну уж нет! Не позволю!       Вэй Ин всматривается в этот мрак: не просто отсутствие Света — клубящиеся клочья Тьмы и Мерзости Хэйцао, как мусор на полу разорённого дома.       Что ж, надо начать с уборки! В такой грязи жить не годится!       Кстати, а что там со Светом? С чего это он такой тусклый? Свет всегда — летящий и подвижный, его трудно заставить застыть, он стремится распространиться везде; но меридианы этого тела странно исковерканы, некоторые вовсе забиты ошмётками чёрной слизи, другие скручены, изломаны, янци едва сочится по ним, а в иных — несётся с грохочущей яростью, обжигая.       Сжечь клубящуюся мерзость, оставшуюся от Хэйцао, оказалось не так уж сложно. Страх и отчаяние — нет этого во мне и впредь не будет! Тьме достаточно было почуять врага, чтобы вспыхнуть ненавистью. Он чувствовал, как лицо и руки от этих усилий горят, словно он упал в костёр, зато спину окатывает ледяным ознобом. Горькую, как ивовая кора, ледяную до замирания сердца тоску по ушедшим сородичам и тем родным и близким, с кем оказался в разлуке (это принадлежало Чан Сиену?), Вэй Ин решился оставить. Ему тоже было о ком печалиться.       Заставить янци ровно течь по очищенным меридианам оказалось труднее: всё равно что идти по скользкому замшелому бревну над пропастью, пытаясь удержать в руках десяток юрких и не менее скользких ужей… Вэй Ину казалось, что весь он перетёк в некое духовное усилие. Ещё казалось, что не получится никогда, скорей он сам превратится в статую, застыв в медитации навечно. Наконец неповреждённые меридианы наполнились Светом, те, что удалось распутать — тоже, хотя янци еле-еле сочилась в них; но несколько оборванных так и остались пусты.       Инь подобна ледяной воде: ей нравится собираться в тяжёлые холодные лужи, застывать, покрываться льдом, замораживая всё вокруг. И если ян надо было удерживать и направлять, то инь приходилось толкать, заставляя её двигаться. Ледяную стылую Тьму — к меридианам, обожжённым Светом, — как лёд на свежий ожог… Свет поначалу вспыхивает: сжечь, уничтожить!.. но быстро успокаивается и течёт ровней. А Тьме нравится, она согревается и слушается охотно.       Хэйянсин всегда бьётся медленно — лишь раз в сутки, подобно морскому приливу; к ночи инь поднимается, а к полудню стекает в тайные укрытия. А Вэй Ина опять и опять окатывало то запредельным холодом, который обжигает как огонь, то ледяным пламенем, от которого всё тело сотрясает озноб.       Ему казалось, что он рассыплется прахом, сгинет от этих усилий; но постепенно удалось уравновесить Свет, которого стало гораздо больше, с Тьмой, которой стало ощутимо меньше. Наконец дяньтянь и хэйянсин забились почти согласно: тот же самый гонмин, голос и отзвук…       На сегодня хватит, решает Вэй Ин, но спокойно завершить медитацию ему не дают: в мерцающей пустоте прямо перед ним нахально возникает Чан Сиен. Вот ведь настырный! негодует Вэй Ин, и сюда ухитрился влезть! Чан Сиен смеётся и выглядит при этом как ровесник Цзинь Лина, а то и младше, — мальчишка! что на него злиться.       — Я — такой! — заявляет бессмертный, стремительно взрослеет и уже серьёзно говорит: — Не думал, что за короткий срок демон сможет настолько искалечить это тело…       Вэй Ин не понимает — с телом же всё в порядке, если не считать ран после ритуала и следа от Цзыдяня; но и они начали затягиваться, даже рана-обещание, словно он уже успел сделать что-то.       — Ты можешь использовать Свет?       Вэй Ин пробует вызвать маленького светлячка — самое простое, самое детское заклинание, которое когда-то получилось легко, стоило дядюшке Цзяну показать как. Его усилие разбивается будто вода о скалу: янци в меридианах и не дрогнула. Вэй Ин пытается снова и снова, пока спина не промокает от пота, — бесполезно.       — Он не мог подчинить ян… — говорит бессмертный. — Она вредила ему, и он порвал меридианы.       Вэй Ин чувствует себя обманутым, но ухмыляется: подумаешь, новость, — такое со мной уже бывало! И всё-таки, почти без надежды, чисто из противоречия, он пытается ещё раз, собрав все возможные силы. Тёмные круги плывут перед глазами, но сквозь них он видит крохотную тусклую искру, на мгновение засветившуюся и тут же угасшую…       Бессмертный уважительно кивает, словно Вэй Ин сейчас вызвал не малюсенького блеклого светлячка, а воплотил одно из Великих Заклятий.       — Если сможешь, возьми мой меч. Не годится бросать его так: всё-таки в нём часть моей души…       Второй меч?.. меч с рукоятью, похожей на слоистое дерево…       — Его имя Хоньяо, — кивает Чан Сиен.       — А как же ты? Останешься без оружия?       — Я сам теперь оружие, — то ли с усмешкой, то ли с горечью отвечает он. — Мне пора, там Цзинь Лин на Охоту собрался…       И исчезает так же неожиданно, как появился.       Вэй Ин с трудом поднялся. Его новое тело было сильным, здоровым и сытым, но не спешило делиться с ним своими силами. Спать и есть!.. и выпить?.. Нет, выпить можно потом, — спать!       За время его медитации двор опустел, фонари угасли, но в Главном зале ещё горели свечи, и Вэй Ин побрёл на них.       Пока шёл, старался не спешить и смотреть, куда ставит ноги. Как новорожденный жеребёнок, который ещё стоять толком не научился! и всё равно ушиб ногу о ступеньки. Перила, за которые машинально ухватился, чтобы не упасть, подозрительно затрещали под пальцами… Легко в этом мире быть демоном!       На неубранном столе оставались блюда, к которым никто не прикоснулся. Усталые глаза выхватили знакомый вид: фазан — жареный, на серебряной тарелке, — непочатый, даже вином не обрызганный.       Он уже собирался усесться за стол (и не в кресло, а на лавку!), когда услышал в соседней комнате тихие мелкие шаги.       Никто из моих спутников так не ходит… та самая походка, которой не успели обучить А-Чэна! Служанка?       И что с ней будет, когда она снова увидит демона за столом?..       Он метнулся через зал ко вторым дверям, потом через тёмный второй двор, потом через скользкую стену в мокрый сад. Сам себе напомнил коршуна: добычу всё-таки унёс в лапах!       Нелегко в этом мире быть демоном, сказал он почти вслух, устраиваясь с фазаном в отсыревшей беседке среди мелкого водопада капель.