Шестьдесят три ступени

      Даже в самом лучшем случае они не ждали ястреба раньше вечера — а за всеми этими разговорами и стрельбами вечер как раз и наступил. Ужин был опять с сушёной рыбкой: свежей было полное озеро, но она так играла и плескалась, что жаль было ловить. Второй вкуснятиной в котелке стали молодые побеги бамбука — хорошее время весна!       Чан Сиен в ужине никак не участвовал: вежливо извинившись, удалился в глубокую медитацию. Оказывается, бессмертным она тоже нужна. Мыть котелок и чашки вызвался Вэй Ин. По ходу ужина он несколько раз пытался сесть поближе и потеснее к Лань Чжаню, но всякий раз оглядывался на лук и сам чувствовал, что краснеет. А уж когда на лук оглянулся и Лань Чжань, стало окончательно ясно, что сегодня им предстоит та редкая ночь, в которой ничего не будет. Не закрываться же от бессмертного барьером беззвучия!       — Там дальше по берегу, в заливчике, растут ирисы, — сообщил Вэй Ин, уходя, — сто лет их цветущих не видел.       Лань Чжань ответил тем кивком, который у них означал улыбку. В конце концов, кому-то для медитации хватает звёздного неба, а кому-то нужны лотосы или белокрыльник-юлинь — всё справедливо!       Вымытую посуду он оставил на камушке почти у самого лагеря.       Жёлтые ирисы светились в сумерках, как фонарики. Не знаю, любил ли бедняга Мо какие-нибудь цветы, но на мёртвой равнине пригодится даже маленький огонёк!       Он огладил упругий стебель, коснулся губами выгнутых бархатных лепестков, ощутил запах цветка — похожий на запах свежей горьковатой воды. Ю-ю, я понимаю, этого мало, но это для тебя.       Мысль вернулась, как возвращается неулетевшая птица, и с ней эхом донёсся запах иссушенного камня — оттуда, где воздух был пеплом и не давал дышать.       Ю-ю!..       Тьма взвилась, складываясь в оклик, он едва успел удержать её. Позвал снова, уже выровняв дыхание, стараясь докричаться, а не напугать. Брат Сюань, это я! что там с тобой?       Словно и не стоял по щиколотку в холодной воде — так обожгло стопы горячей болью: лезвия вместо подошв. Нависшая громада башни, фигурка посередине лестницы — стоит, прижавшись к стене. «Сюаньюй!» — «Берегись!..» — донеслось обрывками, угасло, утонуло в душной волне. Пепел запорошил всё, повис завесой…       …исчез. Сумеречные горы стояли вокруг, бежала волна по весенней воде, камыши качнулись под нездешним ветром. Жёлтый бархатный огонёк повис на подломленном стебле.       Вэй Ин попятился на твёрдый берег и сел то ли на песок, то ли на траву.       Завеса серой тьмы всё ещё стояла у него перед глазами — в ней не было места ничему живому, никто живой сквозь неё не пройдёт. Спохватились всё-таки, факел им в глотку!       Неужели наконец-то состоялся суд? или просто сменилась стража? Я обещал ему «что-нибудь придумать» — что? Чем вообще можно помочь душе в диюе?       Есть обычный и давно опробованный путь: дары, ритуальные деньги и прочие бумажные куклы. Помогает ли он, Вэй Ин не знал. Сейчас у него не приняли даже цветок. Вымолить для шень новое перерождение — кого просить об этом? было б можно, судьи бы сами давно всё решили. Вот если бы — забрать у них эту спорную душу… забрать в наш мир? вернуть к жизни?..       Вэй Ин со стоном схватился за голову, встал и пошёл умываться. Холодный рассудок сейчас требовался как никогда.       Звёзды отражались в водяной траве и играли в прятки.       Вернуть…       Говорят, такое случалось, напомнил он себе. Говорят даже, Владыку Яньло хотели наказать: он слишком охотно отпускал души на землю.       Скитаться бесприютным духом — милость, конечно, но не намного лучше диюя… а найти для Ю-ю тело — имей совесть, Вэй Ин, есть у него тело и даже совсем не мёртвое.       Значит, искать новое тело придётся для меня. Не хочешь ли вселиться в одного из поднятых мертвецов? Бедный Лань Чжань…       Он вскочил и зашагал по берегу, то в сторону лагеря, то снова подальше от них двоих. Вот какого демона со мной вечно это всё происходит?!       Какого демона.       Демон.       Демон живёт в чужом теле.       Тело, в котором жил демон. Думаешь, справишься?       Он с трудом заставил себя остановиться. Опять кидаюсь в огонь очертя голову, сколько уже из-за этого было бед! Попробуем сперва обычный путь. Мирный путь. Предписанный: дары и жертвы.       До ритуальных денег и бумажных кукол отсюда путь был неблизкий, но кое-что лакомое у него имелось — тёмное, не каждый рискнёт.       Суйбянь был при нём, хотя Вэй Ин вроде бы просто пошёл мыть посуду: меч не любил расставаться с хозяином. Стебли трёх ирисов он срубил охотно и без возражений, а срезать прядь волос сперва отказался — сильно дёрнул, словно вдруг затупился. «Так нужно», прошептал ему Вэй Ин и ткнул остриём в основание большого пальца. Кровь покатилась тонкой струйкой — с руки на цветы, на тёмную прядь, свернувшуюся на камне как змейка.       Ю-ю, цветы — это тебе, а прочее и так твоё. Пусть хоть немного насытятся те, кто тебя стережёт!       Он ушел не оглядываясь от камня, ставшего жертвенным. Слишком много для одного мирного озера! Кровь смыл с руки уже рядом с лагерем, заодно подобрал котелок и миски, которые мыл целую жизнь назад. Ястреб теперь уже точно не вернулся до темноты. Костёр был виден издалека, и никакого страха поблизости не было.       Лань Чжань, пока я был мёртвым — ты всё-таки жёг для меня ритуальные деньги или нет?       Двое у догоравшего огня сидели так мирно и беседовали так спокойно, словно поблизости ничего не происходило и они ничего не слышали. А с двух шагов уже стало видно улыбку Лань Чжаня — «я всегда знаю, где ты и что с тобой»… вслух Лань Чжань договаривал:       — …и потом выжгли отравленную воду до последней капли.       — Рассказываешь без меня? — сходу обиделся Вэй Ин. — А сказал, что без Вэнь Нина мы бы не справились?       — Сказал, — подтвердил Чан Сиен и договорил раздумчиво: — Инь против инь, тьма против тьмы, суть тёмного пути. Может пригодиться и на этой Охоте… но не будем спешить.       И закончил строго, опять напомнив Лань Цижэня:       — День был нелёгкий, господа, вам пора отдохнуть.       Лань Чжань сложил ладони и поклонился. Вэй Ин посидел бы ещё, раз они ничего не заподозрили, но спорить не стал. Беспокойные мысли кололись иголками под кожей, разве же тут уснёшь…       Лань Чжань, сегодня ты не отнесёшь меня в шалаш на руках; а я бы тебя отнёс. Мы — пара, и пусть люди и демоны все знают об этом!       Уснуть в самом деле не удалось. Он лежал в самых нежных объятиях самых сильных рук в мире, вдыхал сандаловый запах, слушал ровный стук самого благородного сердца. Ничего не бывает вечным, но пусть это длится ещё — мирное, тёплое, безопасное, — виском на ключицу, губами к шёлковой пряди. Ещё немного, ещё хоть самую чуточку!..       На ступнях, разумеется, никаких ран не было, можно было и не проверять. Он выбрался из шалаша, оглянулся: Лань Чжань под плащом лежал так, словно всё ещё обнимал — на боку, скрестив пустые руки.       Я не хочу уходить. Я всё сделаю, чтобы остаться.       Лук Чан Сиен лежал рядом с гуцинем, они вместе были укутаны вощёной тканью. Чем-то они были похожи: оба из тёмного лакированного дерева, с бронзовыми накладками, — только у лука одна тетива, а у гуциня семь.       Поклонившись почти до земли, Вэй Ин прошептал еле слышно:       — Чан-шэньсянь, мы можем поговорить ещё?       Чан Сиен поднялся и встал перед ним, избавив от необходимости кланяться.       Вэй Ин оглянулся на шалаш.       — Ты можешь закрыть нас, чтобы Лань Чжань не услышал? не идти же мне опять за стрелой…       — Я думал, вы пара и у вас нет секретов друг от друга.       — Сейчас это только моя ноша. Я не готов взвалить её на Лань Чжаня.       Ещё договаривая, он понял, что вокруг не осталось никаких внешних звуков: не шелестел бамбук, не потрескивали остывающие угли.       — Отойдём, — сказал Чан Сиен, — и сядем. Теперь скажи, о чём ты хотел говорить.       Вэй Ин посмотрел на него и сквозь него на мир вокруг.       — Ты бы согласился участововать в тёмном обряде?       — Кому ты принёс жертву? — сорвалось, как стрела с тетивы.       Вэй Ин вздрогнул. Выстрел попал в цель.       Ты знал, что это будет непросто, напомнил он себе.       — Демонам, — честно ответил он. — Друг, который призвал меня в это тело, сейчас в большой беде. Душа застряла в диюе без суда и приговора.       — Рассказывай всё, — приказал Чан Сиен и, дослушав, долго молчал.       Вэй Ин ждал и сам не мог бы сказать, каких слов боится больше — отказа или согласия.       — Если связь шэнь и по действительно не разорвана, то и ты в большой опасности, — наконец проговорил Чан Сиен. — Какой помощи ты хочешь от меня?       Вэй Ин зажмурился.       — Позволь мне занять бывшее твоё тело, когда мы изгоним из него демона! — выпалил он и принялся в темноте ждать ответа.       Молчание длилось ту самую вечность.       — Я не много знаю о порядках в диюе, — заговорил Чан Сиен словно откуда-то издалека, — поскольку не бывал там. Но души из диюя никогда не возвращаются… — он ещё помолчал и уточнил: — почти никогда.       Вэй Ин открыл глаза.       Чан Сиен сидел в двух шагах напротив и пристально на него смотрел сквозь вечность и ночь.       — Опасный путь, — сказал он оттуда. — Нет ли другой возможности помочь этой душе?       — Я попытался сегодня, — вздохнул Вэй Ин, — не знаю, получилось ли. Можно пробовать снова и снова… не знаю, дождёмся ли мы оба другого способа и другого случая.       Будь всё «как правильно», так уже и душа была бы развеяна, и тело упокоено после свершившейся мести! вслух он этого говорить не стал. Упокаиваться Вэй Ин не собирался.       — Вторая опасность, — сказал Чан Сиен: будто считал выстрелы. — Выживешь ли ты в теле, в котором обитал демон?       — Я выжил на Луаньцзан, — ответил Вэй Ин. Отбивать стрелы ему случалось и раньше.       — Тогда — третья, — сказал Чан Сиен. — Уничтожить это существо непросто, но сперва изгнать из тела и только потом убить — ещё сложнее. С каждым днём, проведённым на земле, он становится сильней. Справимся ли?       — Сила света, сила тьмы и магия крови, — сказал Вэй Ин, — должно хватить.       — Ему нельзя дать уйти.       — Понимаю. — Прозвучало как клятва.       — Тогда я согласен, — сказал Чан Сиен и вдруг усмехнулся: — Но уговаривать Ханьгуан-цзюня будешь сам.       Проще сразиться со всеми демонами диюя, вздохнул Вэй Ин уже ему вслед.       От озера потянуло сыростью. Вернулись и запахи, и звуки: бамбук теперь шелестел в унисон с камышом, а ветер перешёптывался с облаками и громко шуршал, задевая за скалы. Вэй Ин заботливо накрыл лук вместе с гуцинем, потом забрал с травы Чэньцин и сунул за пояс. Мирное время закончилось.       Он прислушался. Лань Чжань дышал размеренно и беззвучно — может быть, и правда спал. Идти туда сил не было: если спит — не хочется его тревожить, если не спит — не хочется лгать и не хочется говорить правду. А ведь я обещал себе, что никогда и ничем его не обижу.       Лань Чжань уж точно обидится, если я опять умру! Он криво усмехнулся. Придётся постараться.       К слову о стараниях: была ли принята моя правильная жертва?       Следов на песке набралось столько, словно здесь ночевал целый отряд. Над ирисовым заливчиком стояла нехорошая тишина.       Вэй Ин вошёл в эту тишину как в воду.       Чэньцин беспокойно шевельнулась за поясом. В заливе не было звёзд — казалось, над ним висело другое небо. Камень стал выше, чем Вэй Ин его помнил: выгнул спину, вылезая из земли.       От крови и пряди волос не осталось и следа — словно жертвенник дочиста вылизали.       Цветы лежали на месте, но перестали быть ирисами — почерневшие, съёжившиеся, с отчётливым запахом гнили.       Мёртвые. Мертвее мёртвых.       Ю-ю! — в безнадёжную пустоту. Не было даже эха.       Чэньцин прижалась к губам, ловя дыхание. Гонмин, связь, путь навстречу. Какое там «берегись», я же не брошу тебя! если хоть капля сил осталась — отзовись, ответь!       Если ты ещё слышишь. Если ты ещё там. Если я ещё не опоздал!..       Ледяная игла уколола в сердце.       Боль. Чужая боль.       Ю-ю!!!       Только не опять! Я не опоздаю, как с Вэнь Нином. Удержу.       — …беги… — едва слышно.       Нет. Это — не его слова, мои. Моя ошибка.       Брат Сюань, не отпущу!       Губы сводит. Чэньцин не поёт — кричит. Как ветер, пробитый стрелой. Небо над озером — чужое. Черней чёрного. А теперь и озера нет — вместо него пепел. На чёрном — чёрная башня…       За плечами — Тьма. Моя хэйянсин, и как же её много. Над башней — огромная грузная тень. Бычья башка, выкаченные глаза, рога отсвечивают багровым.       — Не позволено! — От гулкого рыка вздрагивает земля, подламываются колени.       Дышать нечем — пепел. Но Чэньцин кричит, перекрывая рёв. Как в Цишане, в той безнадёжной бойне. Убивая за выдох — сотни. И Тьма за спиной — крыльями: держит.       — Кто?! — демон ворочает башкой. Вглядывается.       Опустить сейчас Чэньцин невозможно. Как остановить своё сердце. Которое колотится уже не в груди — в горле, на губах, в пальцах… Бешеное и-сяодао «Приди и живи», зов, когда-то поднявший Призрачного Генерала… слабого пленника по имени Нин, убитого на тропе Цюнци.       Не отдам.       На Чёрной равнине внезапно — свет. Рассекающие аккорды гуциня вплетаются в хриплый крик флейты. Можно дышать этим светом, расслабить сведённые судорогой руки.       Лань Чжань?!       — Вам понадобилась эта жалкая душонка? — Выпученные глаза демона тоже отливают багровым. — Никчёмная. Даже Судья не стал вершить суд.       Мо Сюаньюй на вершине башни еле различим: прозрачная бледная тень. Прозрачней, чем прежде. Грудь и ноги — в чёрных клубах боли. Вэй Ин тянется пальцами Тьмы — заживить страшные трещины, стереть капли…       Не достать.       — Душе не вынесен приговор? — Голос Лань Чжаня как глоток светлой воды. — Тогда почему она здесь?       Демон смеётся. Вздрагивают скалы под ногами.       — Так ведь тело-то не умерло — вон, бегает! а дальше поглядим, поглядим!       Вина жжёт сильней, чем раскалённое клеймо. Брат мой Сюань, прости, что так мало могу.       Бледная тень поворачивается к Вэй Ину. Беззвучно шепчет:       — Господин Вэй, вы пришли, вы не боитесь. — Чёрные слёзы по прозрачному лицу, как трещины на разбитой чашке…       Я с тобой, Ю-ю! Не отдам! флейта не слушается, срывается на стон.       — Почему же без приговора ты распоряжаешься этой душой? — Покой и прохлада горного озера, вот что такое голос Лань Чжаня.       — Здесь диюй, а я его Страж. Могу творить с любой душонкой что угодно! — Демон наклоняет голову, словно собирается поддеть на рога незваных гостей. — Этому слабаку и одного тела много: сломанная душа, скоро и вовсе развеется. А пока… но если меня попросить… очень хорошо попросить…       Вэй Ин чувствует, как ненависть захлёстывает горло, пальцы до хруста сжимают Чэньцин. Тысячи бесприютных душ за спиной гневно ропщут. Хочется прыгнуть, сбить демона в пепел, топтать, рвать в клочья. Поглотить! И Вэй Ин почти уверен, что получится.       — Ты не принял жертву, — выговаривает он сквозь зубы. — Я попытался, но ты не принял.       Демон пренебрежительно машет копытом:       — Это всё не твоё! Хочешь чужим добром заплатить, как всегда?       Серый пепел окрашивается в красное.       Стоять! одёргивает себя Вэй Ин. Не время для гордости.       — Ну, а если я попрошу, очень хорошо попрошу… — Голос Лань Чжаня, ведро воды на горящую голову. — Ты позволишь этой душе видеться и говорить с нами, как прежде?       — У тебя есть чем заплатить?       Лань Чжань молча прищуривается.       — Ну, тебе бы я поверил на слово, белый заклинатель, — говорит демон, косится на Вэй Ина, фыркает, трясёт рогатой башкой. — Тебе бы — поверил: ты ведь всегда за него платишь… но не заплатишь в срок — залогом твоя душа, а?       — Господин Ниутоу, ты примешь золото? — Голос Лань Чжаня холоден и равнодушен, словно не о его душе говорит демон.       Похоже, тут не один Вэй Ин читал труды Кан Цзюя.       — Золото? — Демон втягивает воздух вывернутыми ноздрями, принюхивается, облизывается длинным лиловым языком. — Ты сказал — золото? Ты готов платить золотом?       Лань Чжань снимает руку со струн, щёлкает пальцами, яркий кругляш повисает в воздухе. Демон подхватывает его языком. Золотая монетка тает, впитываясь во мрак демонического тела.       Вэй Ин понимает, что наконец может опустить Чэньцин. Он как-то сразу оказался на вершине башни: наверное, расстояний здесь тоже нет, особенно для тех, у кого за спиной крылья Тьмы…       — Брат Сюань, как ты? — И убрать, убрать из голоса рык и клёкот. — Что с тобой?       — Устал. — Не шёпот, почти беззвучный шелест. — Очень устал.       Губы тоже в чёрных трещинах: кажется, прикоснись неосторожно — и разобьётся, рассыплется на кусочки.       — Ладно, — фыркает Воловья Башка. — Хорошо заплатишь так болтай сколько хочешь, всё равно задохлик вот-вот сгинет! — и тает, растворяется в беззвёздном мраке. Чёрное — в чёрном.       — Брат Сюань, продержись ещё чуть-чуть! — Голос не слушается, срывается в кашель. — Я придумал. Я заберу тебя отсюда.       — Заберёшь? — Тень отводит глаза, боится смотреть на Вэй Ина. — Куда?       — Обратно, в Поднебесную. — Куда же ещё?!       Под касаниями хэйянсин светлеют облака боли вокруг тени Мо Сюаньюя, затягиваются зловещие трещины на лице и губах…       — …нет. Невозможно, да и зачем… — ёжится тень.— Там страшнее, чем тут.       — Ю-ю, подожди! дай мне объяснить!       — Не спеши, — тихо вмешивается Лань Чжань и тоже протягивает руку.       Теперь тень смотрит на него — тянется глазами, будто впитывает, — и становится почти похожей на тот призрак, который говорил с Вэй Ином, болтая ногами в ручье.       — Пусть отдохнёт немного, — тем же полушёпотом советует Лань Чжань.       Худенькая тень сворачивается калачиком на лунном блике, невесть откуда растёкшемся поверх камней башни.       Вэй Ин укрывает тёмным, Лань Чжань — светлым; смешиваясь, два медленных жеста укутывают Мо Сюаньюя нездешней звёздной ночью, как одеялом.       Пустая пепельная равнина молчит вокруг них.       — Идём, — говорит Лань Чжань и не снимает пальцев со струн, пока не возвращается берег ночного озера.       И даже тогда не снимает, когда рядом возникает Чан Сиен и подхватывает пошатнувшегося Вэй Ина… вовсе не призрачными руками, между прочим.       Озёрная долина была вокруг — сонная, тихая, совсем обычная. Ветер потрогал волосы, вытер испарину со лба. Бамбук и ясень шелестели и не подслушивали.       Цветы на жертвенном камне рассыпались в пыль, разлетелись серыми комочками по песку.       Чан Сиен помог Вэй Ину пройти ещё пять шагов — в сторону от камня, куда угодно, только в сторону, — и исчез в темноте, когда Вэй Ин уселся под ближайшим стволом… едва ли не под тем самым, по которому так весело стрелял днём.       Лань Чжань остался стоять между ним и лагерем. Даже губы зачесались от непрошенного смешка: хорошо ещё, что в руках гуцинь, а не меч!       Нужно поднять голову и посмотреть на Лань Чжаня. А взгляд тяжелей, чем воз, гружёный камнями, да что там — тяжелей, чем гора Тайшань.       — Лань-гэгэ… — Он всё-таки смог посмотреть глаза в глаза. — Теперь ты знаешь всё. Почти всё.       Лицо Лань Чжаня, что стоял на песчаной тропе, было белей белого, только на виске билась синяя жилка. Часто-часто.       — Почти? — говорит Лань Чжань тихо. Кажется, что губы его не двигаются.       — Почти, — повторяет Вэй Ин с мужеством отчаяния. Всё-таки встал, нельзя было смотреть в землю. — Это с Мо Сюаньюем я разговаривал последние полгода; ты же заметил? — Ответа не было, ответ был не нужен. — Он приходил сюда призраком, прежний демон ему позволял… Это ради него я придумал «гонмин»: чтобы можно было позвать и встретить. И я обещал ему, что постараюсь помочь. Я не могу сделать вид, что ничего не знаю!..       Он выдохнул эти слова и едва не закашлялся снова.       Лань Чжань, дослушивая, тоже поднял руку к горлу; а потом повернулся и пошёл, хрустя шагами, к лагерю по светлой песчаной полоске.       Вэй Ин догнал его.       — Спасибо, что выручил. — Ничего лучшего он не смог придумать, зато Лань Чжань остановился всё-таки. — Опять ты идёшь за мной в любую схватку.       И опять получилось глаза в глаза, а у Лань Чжаня сейчас не угли и не звёзды: две льдинки под нахмуренными бровями.       — Я должен ему, — безнадёжно сказал Вэй Ин последнее, что осталось сказать.       — Мы оба должны, — мягко поправил его Лань Чжань и принялся привычно устраивать гуцинь за плечом.       Вздох получился шумным, будто выныривая из воды. Комок в горле распался.       — Лань Чжань, никто ведь не знал! никто не сомневался, что душа Мо после ритуала развеялась, никто не играл для него никаких призывов… Я так испугался, когда впервые его услышал! помнишь, мне в ту ночь примерещилась Пепельная равнина?       — Помню, — сказал Лань Чжань.       — Я не знал, что делать. Просто разрешал ему быть рядом — иногда, когда его отпускали. Ну и подбадривал его, разговаривал с ним… дарил всякую мелочь. Ничего важного подарить не мог: боялся, что ты заметишь. Сегодня попытался вот… Прости, что тебе опять пришлось за меня платить!       — Пустяки, — сказал Лань Чжань.       — Никто не знает, что делать с такой душой. Даже в диюе не знают. И я не знал, как тебе рассказать, чтобы не пугать понапрасну. Да и Мо тоже просил, он никому теперь не верит… Понимаешь? ведь понимаешь?       — Понимаю, — сказал Лань Чжань.       За этот бессвязный разговор они отмерили шагами весь путь до лагеря, снова разожгли костёр и сели по разные стороны, как сидели обычно, когда не спалось. Пламя в глазах Лань Чжаня оставалось холодным, но для Вэй Ина мир больше не тонул в красном мареве. Можно было попытаться.       Лань Чжань, я знаю всё, что ты мне скажешь. Я тоже хочу прожить как можно дольше. Хочу жить длиннющую жизнь — с тобой. Мне так хорошо с тобой! и у нас ведь было ещё так мало времени… Но мне страшно. Что, если они решат, что я не должен был возвращаться даже через ритуал призыва? Решат, что тело Мо должно умереть вместе с душой? Они ведь могут так решить, и тогда…       Только не вслух! молча взмолился он.       — Лань Чжань, я говорил с Чан Сиеном. Он согласен, чтобы я взял его прежнее тело — если мы сумеем это тело сохранить, изгоняя демона. Чан-шэньсянь туда возвращаться не собирается, раз уж он бессмертный; если хочешь, спроси его сам.       — Хм, — проронил Лань Чжань, предлагая продолжать.       — Если мы сможем вернуть Мо Сюаньюя в это вот его тело, он сможет дожить положенную ему жизнь, так будет правильно. Ты ведь не очень огорчишься?       Он пересел поближе — никогда ещё не было так трудно дурачиться! — и заглянул Лань Чжаню в глаза: в ледяную пустыню, глаза заменившую.       — Я знаю, тебе нравилось это тело, и мне оно тоже нравилось… но справедливость всё-таки важнее, правда?       Лань Чжань перебил его в лучшем из лучших стиле: рывком притянул к себе. Губы у него оказались совершенно не ледяные.       — Ты — это ты, — сказал он, когда оба немного отдышались от яростного поцелуя. — Ты всегда ты… даже больше, чем мне бы хотелось. Ты понимаешь, как это всё опасно?!       Вэй Ин уронил голову ему на плечо, потом сполз ниже и поцеловал отпечаток клейма — сквозь одежду.       — Чтобы жить не-опасно, надо быть не нами, а кем-нибудь ещё, — прошептал он в колотящееся сердце Лань Чжаня. — И не надейся, ты от меня вовек не избавишься!       Никакие приличия и никакие бессмертные не смогли бы остановить их сейчас. Никакая усталость бы не помешала.       Завесу беззвучия они поставить забыли.