Шестьдесят три ступени

      Барьер поставили не куполом, а стеной, в три человеческих роста: именно такую высоту могли держать все пятеро не утомляясь — «надеюсь, наша тварь летать не умеет!» Ставили второпях, сперва над ручьями на входах в деревню, потом по берегам и поперек троп и мостиков, а потом старательно укрепляли и затягивали — и в ручьи приходилось нырять до самого дна, чтоб не осталось дыр (эх, сети бы поставить! и поймать, и поизучать всласть!). Хорошо, что Цзинь Лин воспитывался и обучался в Пристани Лотоса и тоже неплохо плавал — можно было свалить на него половину ныряний; и всё равно Вэй Ин выбирался на берег стуча зубами. Смешно, но с тех пор, как Мо Сюаньюй проболтался о разделяемых ощущениях, хотелось беречь это тело от всего неприятного. «Я-то сейчас согреюсь у костра или в объятиях, а вот он когда же!»       Деревня мёртво спала в полной ненарушаемой тишине, ни одна собака не гавкнула… да, о собаках! спросить Цзинь Лина… ладно, это успеется. Староста, которого Лань Сычжуй вытащил из тёплой постели на холодный бережок, как свалился на колени, так на коленях и стоял, моргая и осторожно тараща глаза, когда мимо проносился кто-нибудь в белом или в жёлтом. «Почтенный, вы уверены, что все вернулись и никого не осталось в плавнях? тот, кто сейчас снаружи, неминуемо погибнет. Тварь истратила много сил и теперь очень голодна!» — «Слушаюсь, молодой господин». — «Будет лучше обойти дома и проверить. Лань Юань, пойдёшь с почтенным старостой». — «Слушаюсь», уже в два голоса. Сычжуй умеет очень убедительно говорить с мирным населением: Лань Чжань слишком величественный, Цзинъи слишком насмешливый и быстрый, селяне за ним не поспевают, Цзинь Лин слишком резкий, весь в Цзян Чэна, и слишком глава, пожалуй, тоже; ну, а я… я есть я. Но хоть как с ними говори, всё равно к рассвету или даже раньше здесь соберётся возмущенная толпа. Тварь ещё то ли нападёт, то ли нет, а убытки терпеть никому неохота!       — Так вот зачем чанчу было нужно купить лодку, — сказал уже вслух. — На лодке можно к самой пристани подобраться, и никто в нём тварь не распознает, пока не станет поздно. Если уж нас едва не обманул…       — Да ещё и халат со шляпой, — отозвался Цзинь Лин: стоял рядом на берегу и отжимал мокрый «хвост», как прачки выжимают выстиранные одёжки… и со знанием дела. Мальчик не только посуду мыть умеет? — Стремительное очеловечивание! в первый раз оно было больше похоже на жабу, чем сегодня.       — Чанчу? — переспросил, перебив главу по-приятельски, Цзинъи.       — Имо-чанчу, — уточнил Лань Чжань где-то выше по берегу. — По сходству с имо-бихо, что исчезает в углях… жар и дыхание нечисти порождают странных существ… Вэй Ин, как ты узнал, что в воде — слюна демона?       Вэй Ин прикусил губу. Как ни быстро они улетали с той протоки от тех мостков, Лань Чжань успел вытащить тростниковую трубку-фляжку из рукава и зачерпнуть немного воды возле следа исчезнувшей жабы.       — Она так блестела… не знаю. Что ты от меня хочешь? я просто догадался!       «Не говорить же сейчас, что всё время думаю о демонах — из-за бедняги Мо!» Наскоро проверил: никакого призрака поблизости не ощущалось да и не могло быть, внутри барьера-то. «Ю-ю, мы не от тебя закрылись, ты же понимаешь, да?»       Та самая тростниковая фляжка была в руках у Лань Чжаня.       — Глава Цзинь, вы говорили, что проверяли воду после первой схватки?       Цзинь Лин перешнуровывал наручи на подсыхающих рукавах.       — У меня с собой всего три «зерна», и у Сычжуя-гэ было три. Все шесть не поменяли цвет. — Он усмехнулся. — На вкус не пробовали, уж извините.       — Мокрый след, — сказал Вэй Ин, постарался сказать словами, как мог. — Ночью не было луны, а след блестел как ртуть, холодным белым.       Лань Чжань вынул затычку из фляжки.       Все как окаменелые молча смотрели, как он опустил палец в горлышко, вытащил и уронил каплю на полированную деку гуциня.       Струны задрожали, почти порождая звук. Белая капля шарахнулась вправо, потом влево и наконец прокралась под колками и скатилась с торца в траву.       — Хм, — сказал Лань Чжань и кивнул.       Когда в воду добавлена сильная примесь, вода может порождать чудовищ.       — Проще говоря, шёл себе демон, плюнул в лужу, а там случилась лягушачья икра… — подхватил Вэй Ин. — Вот только откуда тут взялся демон и куда он шёл? Чанчу нам вряд ли расскажет!       — Не ждать же, пока он совсем очеловечится и научится говорить, — усмехнулся Цзинь Лин, — хотя, я бы с ним поболтал, будь такая возможность. Ханьгуан-цзюнь, у вас никто не хотел бы собрать хороший зверинец? для обучения учеников?       — Хм, — вместо Лань Чжаня ответил Вэй Ин. — Ладно. Делать-то что собираемся?       — Может, попробовать очистить воду? — предложил Лань Цзинъи. — Как с Бездонным Омутом, а?       — Эти болота за сто лет не осушишь, — отмахнулся Цзинь Лин. — Даже если армию сюда пригнать!       Подошедший как раз на этих словах староста снова бухнулся на колени.       — Нет у нас ста лет, — сообщил Лань Сычжуй и помог старику встать. — Сейчас-то все жители собраны за барьером, но завтра должны вернуться торговцы, и их тварь точно переловит.       — Значит, нужно с ней покончить сегодня, — сказал Вэй Ин. Пучок камыша словно снова колол ему ладони. — Она боится огня: обычного, не-магического.       — Факелы. Стрел — мало.       — Нужно горючее масло.       — Удержать и вскипятить?       Все говорили разом, и теперь все вместе смотрели на Лань Чжаня.       — Масло у нас есть рыбье, молодые господа, — подал голос староста. — Для себя делали, ну да ладно уж…       — У чанчу есть голос, который сбивает волну гуциней, — сказал Сычжуй. — Мы состроим их заново, но…       — Нам нужен Вэнь Нин, — сказал Вэй Ин.       Пришлось объяснять, раз уж Лань Чжань упорно молчит.       — Помните правило «искать ветер в ветре»? Здесь то же самое. Вода — инь. Вэнь Нин — тоже инь, и очень сильная. Если он будет держать чанчу, тот не сможет растечься.       Цзинь Лин смотрел на него в упор.       — А твоя инь? Её не хватит?       И ещё объяснять.       — Ожоги. — И вздохнуть. — Когда что-то кипит у тебя в руках, с рук слезает кожа.       — Боишься пораниться? — прищурился Цзинь Лин. Иногда он снова говорит со мной как с беднягой Мо…       …Не объяснять.       — Боюсь.       «Ю-ю, тебе только ожогов не хватает!» Лань Чжань, не смотри на меня так… совсем никак не смотри. Ну сделай вид, что не слышал.       — А ты до сих пор боишься видеть Вэнь Нина?       Цзинь Лин вспыхнул, будто стрела на тетиве. Лань Цзинъи закрыл его собой, как от жабы на том мостике.       — Вэй-саньжэнь, Вэнь Цюнлинь охотится вместе с нами, когда ему позволяют. Никто его не боится.       — Вот и хорошо, — сказал Вэй Ин и сорвал с камышинки длинный листок: не на флейте же играть в деревне.       Птица на зов прилетела тоже камышовая — малышка лувэй. Ох и много раз придётся взмахнуть этим пёстрым крылышкам по пути до гор Гусу!       Цзинь Лин вздохнул вслед улетевшей камышовке.       — Генерал сюда только к завтрашнему утру доберётся. Ставим лагерь?       Теперь можно было посмотреть на Лань Чжаня, и Вэй Ин посмотрел и улыбнулся. Ханьгуан-цзюнь спокоен, будто всё-всё понимает… хорошо бы так и было.       — …и заготавливаем факелы, нужны палки и тряпки. И позавтракать бы надо всё-таки, уже ваше пять утра миновало. Почтенный, не продадите ли нам рыбки вчерашнего улова?       — Да сами поймаем, — возразил совестливый Сычжуй, — хватит с нас и масла.       Вэй Ин поёжился, немного напоказ, но искренне: «больше в воду не полезу!» День хоть и начался, но был не очень похож на день: котловину накрыли плотные серые облака, и солнце пряталось где-то за ними, спасибо ещё дождь не пошёл. Кадушку с маслом притащили к пристани на бамбуковом шесте два рыбака под надзором старосты — и принахмурились, увидев над мостками и лодками мерцающую стену барьера. Рыбу доставили уже поджаренную. Дети подглядывали издали, а к концу завтрака на берегу стали собираться и взрослые.       Староста подождал окончания трапезы — сам сесть за еду с заклинателями отказался с ужасом.       — Прощенья просим, благородные господа, но ночь-то кончилась. Нижайшим на ловлю пора.       Вэй Ин хмыкнул сквозь последний хрустящий плавничок.       — Кто хочет стать добычей — пусть идёт.       — Да ведь ночь-то кончилась же! — выкрикнули в толпе.       Лань Сычжуй провёл в воздухе ладонью, повторяя облачную завесу.       — Сегодня день тёмный, а тварь голодна, — повысил голос Цзинь Лин, — она может заявиться и днём.       — Ну так вы её встретите?       Вэй Ин оглянулся на своих.       — Ещё как встретим! дверь откроем, чтоб точно вошла! Хотя бы и вот здесь, на пристани — самое подходящее место.       — …и приманивать не надо: вон еды сколько, — кивнул Цзинь Лин на толпу и картинно вскинул руку. Барьер внутри обведенного круга посветлел и распался.       Рыбаки шарахнулись от берега.       Дыру закрыл Сычжуй — тем же жестом, не задумываясь: ему явно было не впервой затыкать прорехи после вспыльчивого главы Цзинь. Барьер замерцал снова. Лань Чжань покачал головой… хоть что-то, впервые за последний час. На этом слабеньком всплеске Вэй Ин заодно ощутил — будто вспомнил! — что устал. Держать барьер было всё-таки не так же легко, как дышать; а раньше мог бы часами, днями даже, наверное. «Брат Сюань, ты не думай, я не в упрёк, просто обидно! слабее всех, даже малыш Цзинъи сильнее»… с барьером работала только светлая ци, одинаковая у всех пятерых, а то бы он им показал!       — Эта жаба что, такая наглая, что в лоб полезет средь бела дня? — недоверчиво осведомились из толпы. — Прямо вот на вас на всех?       Вэй Ин пожал плечами, выбрал из груды ветоши тряпку погоднее и для начала вытер ею руки после рыбы.       — Так ведь мы же вчера не справились. Может и осмелеть.       — Ну спасибо вам, — сказал тот же голос, но больше упрекать не посмел.       Заполошные извинения старосты прервал вежливый Сычжуй: «Почтенный, нам бы сюда пару топоров поострее». Лань Чжань с топором обращался так же лихо и уверенно, как с мечом — да при желании мог бы и Бичэнем эти факельные палки нарубить и обтесать, наверно! Вэй Ин просто не мог не сказать ему это — ну а раз уж оказался рядом, как же было не обнять… или хоть прислониться плечом к плечу. Ты всё умеешь, Лань-гэгэ. Всё-всё.       Смотри на меня. Ну теперь-то смотри!       Рыбаки помогать не лезли. Кто-то приходил, кто-то уходил, толпа так и толклась на скате берега. Дети перебрались поближе к Лань Чжаню и Лань Сычжую: смотреть, как разворачивают и настраивают два гуциня, — ну а что рубят ольховые ветки, так эка невидаль! вот если бы и впрямь мечами, да мечи-то и обидеться могут на такое использование. Старосту утащила старостиха, такая же, как он, коротконогая, но заметно повыше ростом, — он повёл её по берегу вдоль барьера, что-то объясняя. Шептались люди, зудели комары, и по-прежнему не пели ни птицы, ни лягушки. Даже собаки не лаяли… спросить Цзинь Лина… потом. После.       Вэнь Нин был человеком скромным и мертвецом оставался хоть и лютым, но скромным, — и поэтому появился не в языках алого пламени до небес, а всего лишь в аккуратной красной вспышке, даже не очень яркой: сигнальной, а не устрашающей. Просто заискрилось что-то на краю пристани за барьером — и вот уже стоит человек в чёрном, обычный, разве что с широкими браслетами вместо наручей; а на плечо к Вэй Ину вернулась довольная лувэй.       Толпа привычно попятилась. Лань Чжань взмахнул рукой, ребром ладони прорезая вход в барьере. Вэнь Нин почтительно поклонился.       — Как?.. — отмер наконец Лань Цзинъи.       — Талисман перемещения?! — в один голос с ним выговорил Лань Сычжуй.       Вэй Ин покосился на Лань Чжаня и гордо вскинул голову. Кое в чём я всё же сильнее.       — Всё, что есть для светлого, есть и для тёмного! — И уже своим обычным голосом пообещал: — А чего ещё нет, то будет.       — Мог бы и раньше сказать, — буркнул Цзинь Лин, но не ему, а Вэнь Нину. «Видно, и впрямь вместе охотились, было дело… спросить бы! Или уж никогда не спрашивать». Вэнь Нин поклонился и главе Цзинь (не так низко, как Лань Чжаню!) и подошел поближе, внутрь барьера.       Рассказывать ему о деле и планах досталось Лань Цзинъи. Поглазев, как они вдвоём сидят на краю пристани и болтают ногами над водой, толпа придвинулась обратно.       Камышовку погладили по шершавым, ещё не осыпавшимся перьям и пожелали сытой новой жизни в мирных плавнях, а Вэй Ин решительно встал — кому другому было распоряжаться, пока Лань Чжань сидит на берегу под деревом и занят с гуцинями.       — Тварь быстрая и сильная, — сказал он, чувствуя себя настоящим да-ду-ду. — Схватить её нужно внезапно и лучше всего — сзади, из-под воды. Сможешь?       Тихий обмен звуками наконец закончился. Сычжуй тоже спустился на пристань, положил руку Вэнь Нину на плечо и встал с ним рядом.       Вэнь Нин посмотрел по очереди на каждого, даже на Лань Чжаня оглянулся.       — Постараюсь.       Раздеваться он не стал — спустился с настила в воду и сделал два шага от берега на глубину. У пристани вода была ему по грудь. Волосы плыли за ним по серой глади, как плеть чёрных водорослей. Толпа на берегу затаила дыхание.       Когда Вэнь Нин скрылся под водой, волосы утонули тоже. Улеглись мелкие волны. На поверхности не осталось даже пузырей.       Теперь всё было готово.       Лань Цзинъи и Лань Сычжуй сидели именно там, где надо — на краю пристани, заслоняя собой груду сложенных факелов. Вэй Ин и Цзинь Лин, оба с незажжёнными талисманами, стояли над этой грудой — вели неспешную беседу об особенностях местных плоскодонок, как истинные знатоки лодочного дела. Лань Чжань устроился поодаль, на левом краю, с гуцинем на коленях: гарантия, что с той стороны ни один нормальный чанчу не полезет. Толпа топталась на берегу — достаточно далеко, чтобы туда допрыгнуть, но достаточно близко, чтобы пахнуть как приманка: страхом и любопытством. А Вэнь Нин был под водой — просто какой-то утопленник, для твари ничем не интересный.       Тон для болтовни Сычжуй выбрал с музыкальной точностью: звеняще-беззаботный, почти щебечущий, намного выше своих обычных рассудительных интонаций. Цзинъи притворяться было легче, но кулаки он точно так же сжимал и разжимал — никто из молодых не любит сидеть в засадах, терпения не хватает, по себе помню! помнишь, Лань-гэгэ? Лань Чжань по временам бросал оттеняющие слово-два, от которых еле заметно вздрагивали струны. Вода была безмолвной.       На берегу, как и подобало, ворчали. Оттуда тянуло азартом и досадой.       — Долго они прохлаждаться-то будут? Давно ведь позавтракали!       — Во-во, как рыбу уплетать — так шустрые. Шли бы уже… охотиться!       — А тот, главный, с фейерверком, — совсем утоп, что ли?       — Да ну, чёрный какой-то и без меча, тоже мне светлый господин.       — Не, главный у них вон тот, белый.       — С бренчалкой-то? актёр? А драться он как будет в таких рукавах и с такими патлами?       Очередное «да все они!..» было остановлено шелестящим «ш-ш-ш!» от старосты. Старик оказался не так-то прост: тоже владел блокирующим окриком. Цзинь Лин едва не оглянулся, удержался и снова принялся смотреть на воду через плечо Сычжуя. Сычжуй за разговором дружески пихнул Цзинъи в бок, тот опрокинулся на доски настила — проверил, успеет ли откатиться в сторону, — успеет, — снова сел и вернул приятелю тычок. Солнце за облаками мирно шло себе по небу. Хорошо, что темы для болтовни у них имелись всегда. И как же жаль, что нельзя всерьёз ни о чём, сейчас — нельзя.       Особенно сейчас, сквозь зубы сказал он себе, глядя, как мимо края пристани медленно плывёт соломенная шляпа — обычная, потрепанная, круглая, с дыркой для макушки, — плывёт по течению, которого здесь нет.       Лань Цзинъи подхватил с настила ветку, оставшуюся от изготовления факелов, и потянулся подцепить эту соломенную утопленницу.       Сычжуй оттолкнул его и сам тоже упал — как раз вовремя: мокрое блестящее тело вылетело из воды и плюхнулось на пристань точнёхонько между ними.       Шляпа сидела на круглой голове как приклеенная. Под соломенными полями улыбался беззубый рот. Из рукавов ханьфу торчали перепончатые лапы, и каждый «палец» перепонки украшал длинный коготь — ночью их не было.       Брызги ещё висели в воздухе над настилом, когда вода всплеснула снова. Вэнь Нин вырвался из серой глубины, стремительно, как не всякий меч сумел бы. Тварь взвизгнула, но шарахнуться не успела — мертвый, Генерал был быстрее живого. Хрустнули доски позади нежити, рассыпались не брызги, а настоящие струи, а Вэнь Нин уже стоял в обнимку с чанчу, сжимая тварь как в тисках.       Оба талисмана вспыхнули — Вэй Ин и Цзинь Лин подхватили факелы, проводя тряпочными промасленными обмотками через пламя, и магический огонь становился живым, красным, «здешним», — а талисманы остались висеть и сиять над грудой, зажигая новое и новое оружие. Слева взлетела белая волна, повисла над пристанью, справа отозвался унисон: Сычжуй схватился за свой гуцинь, успел, — словно белыми лентами связывая, обездвиживая тварь, повисли такты Удержания.       Вэй Ин и Цзинь Лин одним шагом оказались перед чанчу — и оба поднесли факелы к водяным бокам твари.       Мокрый халат затлел, шляпа вспыхнула, повалил коричневый дым. Вблизи от бородавчатой морды пахло протухшей тиной. Пламя с шипением соприкасалось с водой, мигало, но не гасло; ещё два факела вонзились в голову, в перекошенный рот — Лань Цзинъи сменил Цзинь Лина, тот подхватил два новых и вернулся, — одежда догорела, чанчу уже не выл, а булькал, шипя, как кипящий чайник; сквозь белый пар над жирным плечом виднелось лицо Вэнь Нина, сосредоточенное и спокойное, облепленное мокрыми волосами, как водорослями; теперь и Вэй Ину пришлось сменить факелы на новые, благо талисманы горели исправно и груда ещё и не думала заканчиваться! Пристань окутало горячим облаком, вместо получеловеческого тела чанчу колыхалось и пузырилось что-то бесформенное в полчеловека ростом, — потом и оно докипело и развеялось фырчащими брызгами.       Вэй Ин и Цзинь Лин начали факельную атаку, они же её и заканчивали — тщательно, до последней капельки выжигая живым пламенем малейшую сырость на досках пристани. Подошел Лань Чжань, тоже взял факел и только теперь вылил на песок и докипятил там воду из тростниковой фляжки; а потом, подумав, сжёг и самую тростину для пущей безопасности.       Сычжуй внимательно осматривал руки и лицо Вэнь Нина — и закончив, улыбнулся и осторожно собрал его волосы и завязал ленту, уже настоящую. Не может быть ожогов на мёртвом теле… но как же тогда — раны от ножей на ступнях у призрака? шестьдесят три ножа… Он едва не бросился к Вэнь Нину сам; «Всё в порядке, господин Вэй», — прошептал тот и поклонился, будто знал всё без слов.       И именно в эту минуту запели птицы. Маленькая камышовка была здесь не одна — целые стайки носились над самой водой, радостно щебеча, уже настоящим, не приманочным щебетом!       — Всё? — осторожно спросил кто-то на берегу, невидимый за густым паром. — Всё, что ли?       Рука Лань Чжаня легла Вэй Ину на мокрое плечо; супруг осмотрел его так же, как он сам только что смотрел на Вэнь Нина.       — Всё, — сказал Лань Чжань туда, в облако. — Теперь — всё.       Барьер вспыхнул прощальной радугой — кто-то из молодых постарался на радостях! — и растаял, словно и не был. Облако белого пара редело, оседало на досках обычной мокрой изморосью. Ничего не блестело там и не казалось разбрызганной ртутью, но они не ушли с пристани, пока не досушили и эти мелкие капельки. К тому времени под настилом уже вовсю пели хором весенние лягушки — намолчались.       Намолчался, похоже, и староста: почтенный старец теперь чуть не приплясывал, изрекая многословные хвалы и обещая благородным господам богатый пир и прочую народную любовь. Обращался он почему-то в основном к Вэнь Нину, а когда молодые гусуланьцы отвлекли и оттеснили его — переключился на Сычжуя. Наконец, собрав с десяток рыбаков и рыбацких жён из гудящей толпы, он отбыл, обещая всё-всё приготовить «и господа останутся довольны!»       Теперь, во всеобщем ликовании и обнимании, стало можно тоже подойти к Вэнь Нину. У Генерала даже на одежде не осталось следов огненной и кипящей битвы — благо была мокрая.       — Старейшины знают, что ты ушел?       — Да.       — И знают, куда и зачем?       — Я сказал господину Лань Цижэню, что вы позвали. Он сказал, что можно идти. Он смотрел, как я уходил. Он знает про талисман перемещения.       — Ну, ему можно, — пробормотал Вэй Ин. — Но он будет тревожиться.       Вэнь Нин поклонился и шагнул к краю пристани.       — Подожди, — остановил его Лань Чжань.       Ханьгуан-цзюнь был верен себе: свиток с рисунками был у него в рукаве, нимало не пострадавший от сражения… вот на что «актёру» длинные рукава, видите?       — Передашь это Лань-шифу. Об уничтожении имо-чанчу расскажешь сам, всё что видел. Пусть он запишет, — и добавил, оглянувшись на Цзинь Лина: — и разошлёт во все другие Ордена.       — Слушаюсь, господин Лань.       — Подожди, — теперь его остановил Вэй Ин. — Может быть, хочешь остаться здесь? с нами? с ними?       Вэнь Нин опустил глаза. Ресницы у него были длинные, как были когда-то у живого.       — Спасибо, господин Вэй. Мне лучше побыстрее вернуться в Юньшэн.       Вэй Ин положил ладонь поверх его браслета на левом запястье. Холод был привычным.       — Просто помни, что тёмный Талисман Перемещения я делал специально для тебя.       — Я знаю, — сказал Вэнь Нин и улыбнулся по-своему: глазами. — Благодарю, господин Вэй.       И исчез в алой вспышке, неяркой и скромной, — дети захлопали в ладоши и завизжали ему вслед, и Вэй Ин пожалел, что Генерал этого уже не видит. «Я расскажу ему», — шепнул Сычжуй у него за плечом. Иногда Вэй Ину казалось, что не с Лань Чжанем у него самая тесная связь. «Спасибо вам, учитель Вэй», — этого Сычжуй не сказал.       Лань Чжань, не смотри на меня ещё немножко. Со мной всё хорошо. Ты же знаешь, я всегда такой, а не потому, что думаю о другом мёртвом. О другом тоже почти-мёртвом.       Лань Чжань не смотрел. То есть, смотрел на всё вокруг — и оглянулся вместе со всеми, когда раздался громкий всплеск откуда-то с воды, и даже почти улыбнулся, когда оказалось, что это крупная рыба ударила хвостом: рыбы хоть и не могли петь, но праздновали вместе со всеми. Ты ведь тоже немного не здесь, любовь моя. Тоже думаешь о почти-мёртвом. Потому что, будь всё хорошо, не Лань Цижэню отнёс бы отчёт Вэнь Нин.       Как же долго не заживают такие раны. Лучше бы уж — чтоб кожа слезала с рук.       Плечом к плечу, словно были совсем вместе, они пошли через пробудившиеся звуки вверх по берегу, когда наконец-то позвали на пир. «Вернётся ли теперь память к тем, кто пострадал от чанчу?» — «Может быть. Мы сделали что могли». — «Пусть потом Ханьгуан-цзюнь их посмотрит». — «Хм», то есть да, само собой.       В деревне, оказывается, имелись утки и гуси — крякали и гоготали. И домовитые воробьи — чирикали в кустах и дрались за кусок пакли. И целых два кота — выли и шипели друг на друга, значит, наверное, всё-таки три, где-то есть и кошка. И собаки тявкали у крылечек и норовили присоединиться к процессии… вот же заноза. По счастью, идти было совсем недалеко: приземистый, но добротный дом старосты стоял почти над самой пристанью; а собак всё равно отгоняли — из почтения к высоким гостям!       Староста расстарался: в его доме успели нагреть две бочки воды, пусть и не в юши, а в кухне, но зато так даже теплее вылезать! и можно было досушить одежду, у кого сама ещё не высохла, и расчесать волосы, и… и утащить заодно булочку с кунжутом, горячущую, прямо из печки. В тепле и безопасности сразу потянуло в сон: «Лань-гэгэ, донесешь меня на руках?» — «Держись в рамках приличий, — и шепотом: — просто держись». И улыбался Лань Чжань уже почти как надо, да важно, что вообще улыбался. Так Вэй Ин и пришёл в главную комнату — дожёвывая булочку и победно сверкая глазами.       Староста, беспрерывно кланяясь, лично рассаживал гостей. «А ваш главный господин, тот, что в чёрном, он-то где же?» — «Он не придёт». — «Да что ж так?» — «Он истинный даос и не любит шумные застолья!» — не преминул подколоть Вэй Ин. «Вот есть же!.. — восхитились где-то в конце стола. — Не то что некоторые!..» «Ш-ш-ш!» — торопливо заткнул им рот староста.       Горячего вина было в избытке, хоть и самого простецкого — «бурого», из дикого лесного винограда. Рыбу и утятину здесь готовили без затей, не то что когда-то в Юньмэне; но ещё была чудесная похлёбка из болотной капусты с ракушками, и жареные корни сяньпу , сладковатые, не хуже батата, и ещё молодые стебли бамбука с бобами и тёмной жгучей подливкой, — к десерту он объелся и на кувшинковый сахар уже только смотрел, мечтая спрятать в рукав хоть пару кусков («держись в рамках приличий», но я же не для себя!). Всегдашним удовольствием было любоваться, как ест Лань Чжань: как аккуратно двигаются палочки в длинных пальцах, как он снимает куском лепёшки последнюю капельку супа с губ, как вежливо склоняет голову, когда ему в миску плюхают очередной кусок добавки… и новым занятным удовольствием оказалось наблюдать за Цзинь Лином: глава Ордена держался за этим простолюдинским столом почти по-свойски, умело подхватывал шутки и мог даже перекричать дружный рыбацкий гвалт, когда надо, — вот уж никогда не подумал бы! и где, в конце концов, его собака? спросить, точно спросить. Такой умный мальчик, ты только погляди, брат Сюань…       …я не верю, что ты на него не смотрел.       — Молодой господин! — чуть было не сказал «молодой глава». Цзинь Лин оглянулся. — Ты в последнее время ничего не ощущал такого… странного?       — Кроме голода и злости? да вроде бы ничего. — И снова вернулся к жареным камышовым корням под дружное хихиканье ланьского молодняка.       Было так, будто вдруг заболела голова; Вэй Ин старательно потёр виски. Значит, когда Мо выгнали из Ордена, он перестал считать всю цзиньскую родню настоящей роднёй; стоп, ведь назвал же Ю-ю братом проклятого Цзинь Гуанъяо! брат, до сих пор всё ещё брат…       …о чём они там?       — …по чести-то говоря, я и писать-то в Ордена опасался!       — Из-за разбойников?       Вэй Ин мгновенно проснулся.       Цзинь Лин широко улыбнулся, задав этот вопрос. Староста вытаращил глаза.       — Почтенный Лу, — продолжал Цзинь Лин не громче, чем требовалось, — мозоли от вёсел, конечно, похожи на мозоли от ножа, но всё-таки не совсем одинаковы.       Рыбаки рядом с ним притихли, будто за столом снова появился чанчу. Понемногу замолкли и те, кто сидел подальше. Двое-трое осторожно убрали руки со стола.       Староста сложил ладони и поклонился в пол.       — Какие там разбойники, ваша честь! так, пошаливают иногда… а больше прячутся! — выпалил он. — Сами видите, через нашу землю дорог нет, никто сюда не потащится, в такую-то глушь! где и скрываться, как не здесь. Но у нас тут всё по чести, на нас даже управа уездная не в обиде! Да без господ разбойников нам и не прокормиться было бы!       Цзинь Лин обвёл взглядом безмолвный стол и поднял пустые ладони — никакого оружия, даже бамбуковых палочек.       — Значит, демон здесь появился не из-за вашего душегубства?       — Да кого хотите спросите!.. — искренне возмутился староста.       Вэй Ин покосился на Лань Чжаня. Лань Чжань спокойно ел — выбирал капустные листья со дна миски. Лань Сычжуй и Лань Цзинъи хоть и перестали жевать, но даже и не подумали как-то занять оборонительные позы; хотя, сидели-то мальчики правильно: рядом с Цзинь Лином, не «разбавленные» никем из рыбаков, и именно на таком расстоянии рядом, чтобы не мешать друг другу вытащить мечи. Самому Вэй Ину о схватке и думать не хотелось: после такой-то еды… и комната полна народом, и дети крутятся вокруг, — тут только мечами махать.       — Тогда пусть живут, — спокойно подытожил Цзинь Лин. Теперь уж было не ошибиться: за столом явно сидел власть имущий, хоть и в простом походном ланшане, да ещё с прогорелыми дырочками и тинными пятнами. — Пока знают меру и границ не переходят — пусть. Но если всё так, тогда почему же вы боялись писать свои письма и звать на помощь?       Староста, вернувшийся было за стол, едва снова не начал кланяться, но передумал и махнул рукой.       — Что уж там, вы вроде и впрямь благородные господа, не примете в обиду.       Лань Чжань отставил миску. Вэй Ин, пока все смотрели на старосту и на Цзинь Лина, всё-таки утащил в рукав два комка кувшинкового сахара, но тут же про них забыл. Младшие насторожились заново.       — Почтенный, — негромко проговорил Лань Чжань, — в то утро вы сказали нам, что тварь никак не изгоняется. Значит, до нас её уже пытались изгнать?       Староста выдохнул и закивал.       — То-то и оно, молодые господа, в том-то и дело. Заклинатель, что приходил до вас, уж таким странным оказался, что я после того боялся вашу братию и звать!       — Расскажите, — мягко приказал Лань Чжань, и теперь стало совершенно ясно, кто на самом деле главный за этим столом.