Шестьдесят три ступени

      «Я всегда знаю, где ты», — сказал Лань Чжань, и так и было. «Связь» называлось это; ещё немного тревог, разлук и тренировок — и они смогут разговаривать через расстояния в десяток ли!       Нелегко в таких условиях улучить момент и ненадолго сбежать.       От Гусу до деревни Хиньянчжен они добирались два дня. Можно было бы и за один долететь, но письмо казалось странным и над ним стоило поразмыслить. «Хм», то есть «ты тоже заметил?» — обидно сказал Лань Чжань и согласился на ночёвку в спокойном месте. Дальше начинались неспокойные — и кончались земли Гусу Лань.       В письме так и было сказано: мол, деревня находится в приграничье и формально относится уже к владениям Ланьлин, но высокочтимые адепты Ордена Цзинь сейчас конечно же заняты более важными делами и не могут отвлекаться на скромное захолустье, поэтому жители дерзнули просить помощи у высокочтимых соседей. «Как ты думаешь, Цзини им отказали или сделали вид, что не слышат?» — «Хм». — «Да, Цзинь Лину сейчас нелегко приходится. Ладно уж, поможем, раз просят». Сверху, пока летели, казалось, что земля укутана облаками — всё цвело; и иногда этот белый шёлк был запятнан алым: вишня или ранняя горная яблоня. Лань-гэгэ, ты от меня не устал? до сих пор не получается летать высоко и долго, приходилось отдыхать раза три за день. «Хм».       Лань Чжань всегда вежливо давал ему отдышаться на этих остановках и не настаивал на разговоре; сейчас Вэй Ин бессовестно этим пользовался: тяжело дышал и молча думал. Мо Сюаньюй был рядом, даже когда не был рядом. Что можно сделать для души, застрявшей в диюе без приговора? Будь это на земле, можно было бы потребовать суда; требовать чего-то от Владыки Яньло даже Вэй Ин опасался. А ритуальные деньги и благовонные палочки если и помогут, то вряд ли всерьёз — разве что сгодятся на мелкие взятки.       Нельзя было думать вслух, как привык. Нельзя было думать вместе с Лань Чжанем, как привык вдвойне. Лучше уж было говорить о странных делах неведомой деревни.       Для ночлега выбрали берег ручья под лесистым холмом: Лань Чжань издали заметил простую хижину. Поляна густо заросла полынным бурьяном, крыша покосилась, но дверь была надёжно закрыта, внутри было чистенько и даже имелся запас сухих дров возле каменного круга очага. На столе лежали наконечники для стрел, целых пять, заботливо завёрнутые в тряпицу; охотник, что ночевал здесь последним, точно был достойным и щедрым человеком — спасибо ему и удачи ему, лесным людям всегда нужна удача.       — Как ты думаешь, что у них там за тварь случилась? вроде на демона не похоже!       В письме говорилось о нескольких пропавших рыбаках — деревня стояла как на острове между озёр и болот, — а ещё трое вернулись, но ничего не помнят и никого не узнают; и один из пропавших говорил, уходя на ловлю, что скоро разбогатеет и купит большую лодку — и так убедительно говорил, что лодку даже начали строить.       — Они бы не взялись за такой заказ, не заплати он им что-то вперёд; я на озере вырос и уж лодочников-то знаю! Откуда у него появились деньги на задаток?       — Это может оказаться вовсе не тварь, — хмуро отозвался Лань Чжань, помешивая угли. Печь батат всегда поручалось ему: Вэй Ин был слишком нетерпелив и выхватывал клубни полусырыми.       — Думаешь, он продавал рыбу каким-нибудь разбойникам?       — Хм.       Да. А староста мог побояться написать прямо: кто знает, к кому в руки попадёт письмо. Тогда понятно, почему Цзинь не поторопились с помощью. Дело заклинателей — гоняться за нечистью, а не охотиться на лихих людей.       — А как же тогда с памятью у тех троих? Притворяются? или кто-то владеет техникой «чистого листа»?       — Узнаем, когда доберёмся туда.       Вэй Ин согласно закивал, но поговорить надо было побольше — про запас.       — На всякий случай: кто из тварей отнимает память?       Лань-гэгэ, я не позабыл внезапно всё свое обучение, не бойся. Просто хочу тебя занять. Прости.       Лань Чжань кивнул, будто слышал и согласился.       — Память могут пить демоны. Для них она любимое лакомство. И некоторые гуи могут заставлять забывать — чтобы подольше прятаться.       — Не проще ли убить, — буркнул Вэй Ин, поёжившись.       — Гуй не может убить сразу многих, не справится. А ещё иногда он оставляет людей «на следующий раз». Очень похоже на этот случай: рыбаки ведь непременно придут снова к озеру.       — Тогда странно, что пропал «богатей» с лодкой. Он бы точно приходил и приходил. Ещё и других приводил бы!       — Узнаем, когда будем там.       — А может, там сразу две беды — и гуй, и разбойники?       — Тогда да помогут нам небеса.       Вэй Ин расхохотался сквозь горячий корень и вытер слёзы, размазывая золу с рук по лицу.       — Лань Чжань, не могу поверить! Могучий Ханьгуан-цзюнь просит подмоги небес!       — Всегда, — невозмутимо возразил Лань Чжань.       Что ж, вот и повод появился. (Улыбайся почаще, брат Сюань!)       — Лань-гэгэ, я умываться пойду. И… — он помедлил, непривычно было говорить такое: — и посижу там немного, подумаю. Хорошо?       «Я хочу побыть один» так и не выговорилось.       Лань Чжань кивнул и вслед смотреть не стал.       Мо Сюаньюй в самом деле обнаружился на берегу ручейка ниже по течению: сидел на плоском камне, опустив босые ноги в воду; и в самом деле улыбался — пока не увидел Вэй Ина.       — Простите, господин Вэй, я не должен был, вы же не звали… но вас так интересно слушать!       Если бы он был человеком, от изрезанных ног текла бы сейчас вода пополам с кровью; но и вокруг призрачных ступней едва уловимыми струями клубилась тёмная боль. (Так легче, брат?)       — Так легче? — Просто не мог не спросить.       — Очень! — радостно подтвердил Мо Сюаньюй. — И когда слушаю и смотрю, мне тоже хорошо! спасибо, что столько мне показали.       Вэй Ин стиснул зубы. Кто из нас должен благодарить!..       — Ты пробовал пить воду?       — Да, давно, ещё в самый первый раз. Немного помогло. — Мо Сюаньюй поболтал ногами в ручье, поднимая светлые брызги. — На пепельной равнине воды совсем нет, и есть тоже нечего.       И никто не приносит даров.       — Я отдам, что смогу отдать тайно, — выговорил Вэй Ин. — Какие дары предпочитают демоны башни?       Мо Сюаньюй вскочил на камне и согнулся в поклоне.       — Что вы, господин Вэй! это не ваш долг и не ваша ноша.       А никто другой о тебе и не думает. Потому что в твоём теле живу я.       А я был уверен, что ты давно и счастливо переродился, поэтому тоже не думал. А если честно — просто не думал и всё. Мёртвые — это всего лишь вещь, да?       — Когда вы едите что-то вкусное, мне тоже вкусно, — успокоил его Мо Сюаньюй. — Помните те груши в Каочэне? они были такие сладкие и сочные, словно и не зимнего урожая. Я хорошо разбираюсь во фруктах, я ведь жил в поместье, там столько всего росло.       («Всё, что ты жрёшь, принадлежит нам!» До сих пор помнится тот поганый голос. Сколько тебе там перепадало фруктов, брат Сюань?)       — Ю-ю, — выговорил Вэй Ин. Глаза щипало, хоть умывайся снова. — Если я могу что-то сделать — только скажи.       — Вы и так уже делаете, — возразил Мо Сюаньюй. — Если бы не вы, меня никогда не отпустили бы сюда и было бы совсем плохо. А теперь я смотрю и слушаю и даже… ой.       Вэй Ин всё-таки взял его за руку — почти взял. В обхвате ладоней была пустота, но пустота, которая немного потеплела.       — Говори, Ю-ю. Договаривай.       — Простите, — почти беззвучно выдохнул призрак. — Я чувствую многое из того, что испытывает мое тело. Должно быть, связь шэнь и по ещё не совсем разорвана. Господин Вэй, вы… не прогоните меня за это?       Вэй Ин осторожно сжал невидимую руку, лежавшую на его ладони.       — Оставайся сколько сможешь. Всё моё — твоё, брат.       Мо Сюаньюй даже не отшатнулся — отпрыгнул, как испуганный кот.       — Нельзя так говорить, господин Вэй. Я не воспользуюсь, но другие…       — Ну уж не учи меня говорить с мёртвыми, — возразил Вэй Ин и принялся любоваться, как Ю-ю смеётся. Что-то серебрилось в нём, как вода в вечернем ручье.       — Ох, я ещё столько всего хотел спросить, господин Вэй… но вам пора идти, да? Господин Ханьгуан-цзюнь вас ждёт.       Вэй Ин оглянулся. Хижина была за деревьями, совсем невидимая сквозь листву. Ничьё внимание оттуда не тянулось.       — Вы не рассердились, что я назвал его красивым… в тот раз?       — Я возгордился! — от души поправил Вэй Ин. — Он же и правда красивый, а ещё умный и смелый — и мой.       (До сих пор смотрю и не верю.)       — Ты знал его раньше, Ю-ю? встречал его, когда…       Когда ты был жив, а я был мёртв. Совсем ничего про то время не знаю.       — Всего раз. — Мо Сюаньюй снова устроился на тёплом камне. Солнце нырнуло за ломаную кромку вершин, ручей стал золотым из серебряного. — Мне поручили, мне доверили помогать на Совете в Башне Кои. Я растирал тушь и наполнял тушечницы; и я всех тогда видел и разглядел. А Ханьгуан-цзюня я видел совсем вблизи, потому что он уронил кисть, а я поднял и подал.       Лань Чжань роняет кисти?!       Лань Чжань держит кисть и что-то пишет на Совете?       Лань Чжань вообще на Совете присутствует?       — Он записывал все слова, — шёпотом пояснил Мо Сюаньюй. — Это был трудный разговор: про то, кому какие ценности из Илина должны достаться. Сначала всё забрал орден Юньмэн Цзян, но наш орден был этим очень недоволен…       Наш.       — Ю-ю, — перебил Вэй Ин, сил не было слушать молча, — я знаю, ты попал в чужую игру, тебя использовали и обманули. Скажи: кто показал тебе мои записи? кто тебе подсунул описание ритуала?       Мо Сюаньюй поднял на него прозрачные глаза. Сумерки были там и лесная листва.       — Мой брат боялся, что рукописи заберут в другие ордена. Он попросил меня переписать их, и некоторые даже дважды. Он сказал, что больше никому не может это доверить. — Улыбка скользнула искрой по тёмным листьям. — У вас такой неразборчивый почерк, господин Вэй, простите…       Вэй Ин выругался в голос и заметался по поляне, растаптывая траву и синюю медуницу. Мэн Яо, будь ты сто раз проклят в твоём не-посмертии!       — Господин Вэй.       Мо Сюаньюй оказался перед ним, успокаивающе поднял ладони. Как же странно, когда руки призрака дрожат.       — Господин Вэй, с братом случилось что-то плохое? Я пытался понять, увидеть с башни, но он словно нигде… словно и не жив, и не мёртв.       Вэй Ин топнул ногой. Ты ещё спрашиваешь?!       — Разве ты не видел, что было в храме Гуаньинь?       — Брат чем-то оскорбил богиню?       Вэй Ин перевел дыхание. Диюй верен себе: сохраняет только обрывки прошлого, несвязные и неполные.       — Он ненавидел тебя, — с трудом вытолкнул он из горла. — Из-за него тебя оболгали и выгнали.       Мо Сюаньюй отвернулся и снова понурил плечи. Теперь сквозь него было видно только струящуюся воду.       — За что он мог меня не любить?       — Ты не знаешь? — Слова жгли рот хуже горячей картошки. — Тебе же досталось всё то, о чём он мечтал и за что дорого платил. Твой отец сам привёл тебя в Орден, а Мэн Яо…       — Да, — кивнул призрак, — ему нелегко пришлось. Но я же не виноват… не понимаю. А ведь говорят, что мёртвым известна вся правда! Что с ним случилось, господин Вэй?       — Не думай о нём.       — Я не могу.       На каменной глыбе остались следы босых ног: чёрные, словно их отпечатала не вода, а кровь.       — Мне и дома казалось, что я забираю чужое, и в Ордене тоже… — Он помолчал и с трудом договорил: — И сейчас.       Так вот почему ты не хотел ему отомстить.       — Никогда так не говори, — сказал Вэй Ин с тихим бешенством. — Мэн Яо сотворил столько зла! я расскажу тебе, ты должен знать.       Странное, наверное, они являли зрелище: худенький призрак, смирно сидевший на коленях и всё больше съёживающийся в комок, и Вэй Ин, которому камень был тесен, чтоб размахивать руками, — пришлось даже спрыгнуть в ручей и вымокнуть. Мокрую обувь надо было срочно снять, рассказ закончился как-то сам собой. (Я бы отдал тебе сапоги, брат Сюань, жаль, что нельзя! Или можно?)       — Покажи, — потребовал он и потянулся взять Мо Сюаньюя за лодыжку, ведь брал же уже за руку.       Призрак отчаянно замотал головой и обхватил свои колени так, будто страшный Старейшина мог оторвать и сожрать его ноги.       — Господин Вэй!..       — Можно что-нибудь сделать? — хмуро спросил он. На ступнях, успел разглядеть, отчётливо чернели глубокие порезы, новые поверх старых: жёсткая корка по прозрачной коже.       Шестьдесят три за один раз. И столько же на обратном пути.       — Я иногда перепрыгиваю, — заговорщически прошептал Мо Сюаньюй и хихикнул, — а они делают вид, что не видят. И ещё мне разрешают оставаться наверху подольше, чтобы не водить каждый день заново.       Вэй Ин сложил руки и поклонился до земли, глядя ему за спину. Демон с лошадиной головой должен был быть где-нибудь там, у кромки леса, в подступающем сумраке. Тишина часто сопутствует демону, а ночь приближалась совсем беззвучно.       — Ты разговариваешь со стражами? Они что-нибудь говорят тебе?       — Нет. Ничего, ни разу.       Чжиньсин отразилась в притихших струях ручья, как всегда раньше других звёзд.       — Значит, брат виноват больше всех, — сказал призрак другим, взрослым голосом. — Значит, он тоже наказан.       Вэй Ин сел на траву напротив него, поближе — просто близко. Сегодня костра между ними не было.       — Ты мне веришь?       Мо Сюаньюй пожал плечами — совсем как Вэнь Нин иногда.       — Мне же некому больше верить.       — Когда сможешь говорить не только со мной, ты сам всё узнаешь.       — Хорошо, господин Вэй. — И не высвободился, когда Вэй Ин всё-таки приобнял его за плечи.       Не посмел высвободиться.       — Подожди, — окликнул Вэй Ин, когда Мо Сюаньюй уже сделал два шага к лесу. — Вот. Это не груша, конечно…       Печёный клубень батата он прятал в рукаве. Хорошо, что одежда чёрная: не очень заметно, если испачкать сажей.       — Спасибо, — серьёзно сказал Мо Сюаньюй.       Вэй Ин смотрел, как они уходят: крохотный призрак рядом с огромным демоном. Тень разломила клубень и протянула раскрошенную половинку на ладони вверх. Лапищи демона ловко ухватили дар, распахнулась лошадиная пасть. Потом обоих поглотила сгустившаяся под деревьями ночь.       Он с трудом сдержал смех — настоящий смех Старейшины. Для господина Матоу это тоже приятный отдых от забот и трудов диюя.       В хижине было темно. Вторую дверь, незримую, в полушаге от первой, не получилось открыть так легко, как настоящую: Лань Чжань поставил завесу и сидел в сосредоточенной медитации, опустив голову и закрыв глаза. В сумерках он тоже казался призраком — из-за белого одеяния, конечно же из-за него.       Вэй Ин сел на пороге. Та самая неблагопристойная поза, которая так бесила Лань Чжаня в библиотеке… да просто привалился спиной к косяку и вытянул ноги, всегда сидел так, когда уставал. Любоваться Лань Чжанем можно было как слушать музыку — вечно.       Почему никто из нас не додумался сыграть Призыв для Мо Сюаньюя? Почему мы были так глупо уверены?       Ладно. Зато сейчас у нас есть кое-что получше Призыва и Расспроса. И даже лучше Сопереживания, потому что наяву.       Он помотал головой, отгоняя заметавшиеся мысли.       Кажется, сегодня меня не будут относить в постель.       Постель в хижине имелась: несколько охапок высушенного камыша, пусть и потрепанного и разлохмаченного, но зато мягкого, накрыть его чем-нибудь вроде плаща — и получится прямо дворцовая роскошь. Лань Чжань сидел неподвижно, как статуя. Моя очередь позаботиться об уютном ночлеге! Плащ был в сумке Лань Чжаня.       Вместе с плащом оттуда вытащилось множество полезных вещей: огниво (как будто мало талисманов!), яблоко (где и когда раздобыл?), палочка туши (и не какой-то, а самой лучшей юяньмо), кусочек воска (для струн или для тетивы), короткая дорожная кисть в футляре (значит, ты умеешь ронять кисти иногда…), круглая связка запасных струн (столетний шёлк!), бережно завёрнутая в тёмный платок, — и во втором таком же платке что-то странное и неопределяемое: маленький жёсткий свёрток.       Чего ещё я не знаю о тебе, любовь моя?       Ценностью, так старательно хранимой, оказалась обгорелая щепка. Удобно лежала на ладони поверх тёмного шёлка: длиной с палец и толщиной в два пальца, с одной грани старательно отполированная и покрытая лаком, с другой — отломанная, обугленная, растрескавшаяся в огне.       Это мог быть осколок старой библиотеки Юньшэна, сожженной по приказанию Вэнь Сюя. Или кусок от ворот Безнощного Города, ненавистной вражеской резиденции. Или — тоже возможно же! — память о сгинувших строениях Пристани Лотоса, ведь Лань Чжань мог побывать там, когда Юньмэн ещё не до конца восстановили. А может, это и вовсе был кусочек старого гуциня, сломанного и сожжённого — на пороге библиотеки, в бою за Чунъян, да в любой из битв той войны.       Вэй Ин сжал щепку в кулаке и прижал к груди.       Есть долги, с которыми мне никогда не расплатиться.       Дробный стук донесся снаружи: чёрный дятел заступил на свой ночной караул и трещал как колотушка сторожа. Берегитесь, ночные воришки!       Он поторопился убрать все мелочи обратно в сумку.       Разровнял и расправил тростниковые вязки в аккуратный рядок. Расстелил плащ поверх них. Свернул из своего халата валик для изголовья. А ведь в самом деле, именно такая одежда, которая должна мне понравиться. Чёрное с серым и красным, как я всегда и носил. Даже на базарных картинках так рисуют.       Я иногда брал чужое — больше в шутку, забавы ради. Никогда не считал себя вором. Я постараюсь заплатить тебе, брат Сюань, вот только пойму, чем и как.       Завеса колыхнулась перед ним. Вэй Ин раздвинул её ладонями, как раздвигал воду, когда плавал. Лань Чжань всё ещё не шевелился, и можно было устроиться у него за спиной, обнимая и прижимаясь. Даже через одежду под щекой ощущались старые бугристые шрамы.       — Лань-гэгэ, я здесь. Возвращайся, пожалуйста.       На выход из глубокой медитации всегда требовалось шесть вздохов. Вэй Ин любил смотреть в такие моменты Лань Чжаню в лицо, но и так тоже было хорошо: слушать мерный стук сердца и ровное дыхание, а волосы под щекой всё теплеют и теплеют, из камня превращаясь обратно в шёлк. Ты прав, брат Сюань, он такой красивый!       Лань Чжань оглянулся. Их губы встретились, скользнули в первом, лёгком касании. Почему-то когда хочется сказать много всего важного и нежного, произносится только простецкое «пойдём».       Он яростно замотал головой, сам себя затыкая. Ловко поднырнул под рукой Лань Чжаня, потёрся щекой о воротник — даже шёлк не так нежен, как его кожа! — устроил щёку на плече. Сердце стучало уже совсем не как при медитации. Если оттянуть воротник в сторону, можно поцеловать почти в самое это стучащее сердце — туда, где клеймо. А когда-то он тоже мог поцеловать меня так.       Лань Чжань вдруг отодвинул его, взяв за плечо, и посмотрел внимательным, «вернувшимся» взглядом.       — Ты дрожишь.       Вэй Ин улыбнулся своей прежней бесшабашной улыбкой. На губах Мо Сюаньюя она не очень хорошо получалась.       Лань Чжань не улыбнулся в ответ.       — Одежда мокрая.       Хорошо, что была уже почти ночь: можно спокойно покраснеть, в темноте не видно.       — Да! бродил по берегу, оступился — и прямо в ручей, представляешь?       А раньше умел врать не краснея. Брат Сюань, какие же мы всё-таки с тобой разные.       Кто кем управляет: душа телом или тело душой? Кто у кого учится?       — Раздевайся, — велел Лань Чжань. — Я помогу.       И вдруг, не целуя, прижался губами к груди, между ключиц, — намертво. Даже, кажется, не дыша. На этом теле нет клейма, Лань-гэгэ.       Зато можно стало зарыться обеими руками в его волосы, до самой ленты, перепутывая всё по пути. И так и сидеть, пока он не опомнится и не начнёт в самом деле раздевать по-настоящему.       — Не разболейся.       — Ты не позволишь.       А раньше легко бы справился сам с любой хворью.       Иногда хорошо побыть слабым. А иногда нет.       Лань Чжань всё-таки поднял его на руки. Одежда осталась лежать на полу мокрой тёмной грудой.       — Если тебе нездоровится, может, тогда… не надо сегодня?       Пришлось возмущенно фыркнуть прямо в покрасневшее ухо.       — Наоборот! Хорошо будет согреться изнутри!       Последовал знакомый беспомощный вздох:       — Вэй Ин…       — …бесстыдник? ну да. Ты же знаешь.       До постели был ровно шаг, и вставать-то с колен не стоило; Лань Чжань так и перебрался на разостланный плащ — не вставая. Лежать на тёплом шёлке было куда приятнее, чем на холодном несогретом плаще; а на тёплой коже будет ещё приятнее, твёрдо решил Вэй Ин, уселся на супруга верхом и принялся раздевать.       Лань Чжань вытащил из-под спины первый же развязанный цжицзюй и накинул Вэй Ину на плечи.       И так и оставил горячие ладони на плечах, сжимая, будто Вэй Ин мог бы вырваться или уйти.       — Так не лечат! — хрипло возмутился тот, изо всех сил изображая простуженного. — И надо было разжечь огонь, ничего не видно же… то есть холодно! Лань-гэгэ, ну скажи ты мне, для чего тебе в дороге столько разных одеяний? чтоб хватило на двоих, если что?       Он наконец перехватил запястья, чтобы выпутать эти руки из всех рукавов сразу. Белый обнажённый Лань Чжань на тёмном плаще и смятые белые волны шёлка вокруг, будто насыпано много-много лепестков весеннего цвета, а чёрные разлетевшиеся волосы — как струи ночного ручья, только звёзд не хватает.       Брат Ю-ю, смотри. Это и для тебя сегодня тоже.       — Ты же знаешь, как меня лечить? — прошептал он, наклоняясь ниже, к самому лицу, к глазам, что прекраснее любых звёзд. — Главное, понежней и помедленнее.       (И неважно, что до сих пор обоим нам нравилось совсем не нежно. Сегодня надо так. Не пугать же беднягу заново, он и так дрожал.)       Для тебя, Ю-ю.       — Оставайся там, — шепнул Лань Чжань ему в губы.       И развёл бёдра, на которых так удобно сидел Вэй Ин.       Что?..       Он закашлялся уже всерьез, проглотив все слова. Повалился супругу на грудь, чтоб отдышаться. Уронил руки по сторонам, как переломанные.       — Ты не хочешь? — совсем тихо спросил Лань Чжань.       Никогда он не предлагал. Никогда я не пытался. Даже не думал… то есть думал… то есть совсем давно, а после уже нет, так хорошо было и так.       Был ли Мо Сюаньюй хоть раз берущим, а не принимающим? старшим братом, а не младшим?       — Ты же не любишь лежать на спине, — ляпнул Вэй Ин и, тут же устыдившись, полез целоваться. — Прости, — шептал он между поцелуями, — я хотел бы… правда… но не сегодня… Я всё-таки замёрз, наверно!       Лань Чжань удержал его, задерживая губы у губ, обрывая слова. Пошарил по затылку, развязал ленту и под рухнувшими волосами снова поцеловал, уже глубоко, лаская.       — Хм, — было единственным ответом. А «хм» с улыбкой совсем не то, что «хм» с серьёзным лицом.       И теперь они лежали рядом на согревшейся наконец-то постели, телом к телу, переплетясь всем чем только можно: руками, ногами, языками и волосами. Так вместе, что между ними не было места даже для взгляда… взгляд был над ними, вокруг них, накрывал словно плащ, окутывал словно тьма, касался словно тёплая вода.       Лань, любимый, прости. Он и вправду так нежен сегодня, а Вэй Ин и вовсе не болен. Болеть почаще, что ли?       — Не надо, — шепнул Лань Чжань. Кажется, снова услышал. Кажется, не случайно. И кажется, совсем не случайно целует именно так: раскрыв губы и легонько касаясь языком; и именно там: там, где у прежнего тела было бы клеймо.       Чуть ниже ключицы, почти посередине груди. Над сердцем.       Столько всего надо сказать… столько всего нельзя говорить.       — Не спеши, — прошептал Вэй Ин вместо обожаемого, привычного «быстрее».       Ю-ю, ты здесь, я знаю. Слышно ли тебе, как стучит его сердце? Жарко ли от его языка? Задыхаешься вместе со мной, когда он обхватывает оба наши члена ладонью?       И когда он согревает меня изнутри — надеюсь, тебе тоже тепло, на твоей башне над пепельной выстуженной равниной!       Ночь ползла к утреннему туману, чтобы напиться росы. Лань Чжань спал, не разжимая объятий, пряча лицо в волосах Вэй Ина. Вэй Ин натянул на их мокрые спины белый чаошен, стараясь не шевелиться.       Он так и не смог заснуть до утра, хотя совсем не прислушивался, конечно же нет.       Брат Сюань, хоть тебе-то было хорошо?