Шестьдесят три ступени

      Так у Вэй Ина появилась первая тайна в новой жизни.       Он легко нашёл отговорку: мол, да, плохие сны, что-то осталось в памяти и беспокоит, но ничего страшного. Рядом с тобой, Лань-гэгэ, я вообще ничего не боюсь.       И сам понимал, что это ложь.       Да, он тоже был там, тоже шёл когда-то по этой мёртвой равнине — недалеко и недолго. Но тогда он был там один, и одиночество было его карой. А в этот раз, в «ночь касания», успел услышать неслышимый голос и заметить тень: огромную, будто от скалы или башни. Он вспоминал снова и снова, пытаясь поймать ускользающее и уже не очень отличая увиденное от придуманного. У тени была лошадиная голова?       Как бы пригодилась сейчас хорошая библиотека!       Он даже спросил, выбрав удобный момент, не собирается ли Лань Чжань на днях навестить брата — «я пошёл бы с тобой, ведь уже пора, наверное?» — и только договорив, опомнился и прикусил язык. Лань Чжань нахмурился и не ответил даже своё обычное «хм».       Городок Каочэн встретил их мирной рыночной суетой, по каналу пришёл караван с запада и лодочники гуляли во всех трактирах. Вэй Ин брёл сквозь людей, чувствуя себя призраком. Лань Чжань молчал. Останавливаться на ночь опять пришлось под открытым небом — за городской оградой, у озера. На рынке купили немного риса, рыбу и поздних груш.       — Здешние мёртвые такие спокойные. Сразу видно, война прошла далеко и не затронула уезд Сюйи.       — На северном кладбище есть могилы тех, кто умер от ран.       — Сыграешь для них?       — Хм.       И для меня, хотел сказать и не сказал. Мне так не хочется тебя пугать снова.       Поужинав, Лань Чжань отошёл от костра, ближе к воде, и бережно развернул гуцинь.       Эту мелодию Вэй Ин тоже не знал. Лань-гэгэ, разве так играют для мёртвых? Медленный, тягучий, как жаркий день, перебор тонов жунь плыл над озером, чуть вздрагивая от унисонов ань и фань. Пальцы касались шёлка струн, как лучи могли бы коснуться листвы. Разве бывают солнечные цаонун? Левая рука замерла над седьмым ладом — раздумывает и вслушивается. Сливовые листья блестели и поникали под лаской жары. Бамбук шелестел, ловя ветер, которого не было. Разве это для мёртвых, Лань-гэгэ?       — Ушедшее лето, — сказал Вэй Ин, когда последний звук пролетел над водой и замер у дальнего берега.       — Притаившееся, — поправил Лань Чжань.       — Так и называется?       — Это моё да пу на «Воды реки Сяньзян» мастера Ань Дао. — Лань Чжань провёл ладонью над струнами, не касаясь их. — Мир, за который они погибли, прекрасен. Они могут гордиться.       — Могут гордиться, — повторил шёпотом Вэй Ин и больше ничего не сказал.       Груши были жёсткие и сладкие. Он доел третью — Лань Чжань как всегда довольствовался одной-единственной — и устроился спать, закутываясь в одеяло и в сумерки. Его супруг сидел у огня, цинь стоял обёрнутый тканью и прислонённый к стволу юшу. Тайное лето, тепло в сердце. За это стоило умирать.       Я рад за тебя, шепнули ему на ухо.       Поговори со мной, так же беззвучно отозвался Вэй Ин. Кто ты?       …и вцепился зубами в край ладони, едва не задохнувшись, — чтобы не вскочить, не заорать, вообще не выдать себя ничем…       Лошадиная морда с человеческими глазами заслонила мир на миг и тут же исчезла, только вздох донёсся издали — как отзвук седьмой струны.       …потому что Лань Чжань сидит у костра совсем рядом.       Так появилась его первая тайна от любимого.       Кроме груш были ещё мугуа. И яблоки. И даже шелковица ещё не осыпалась, курам на радость. Одна деревня сменялась другой, и города были похожи как два лимона — разве что в одном река, а в другом озеро. Сам для себя Вэй Ин не стал бы и запоминать.       Смотри. Я не знаю, кто ты, но если ты видишь то же, что и я, — смотри! Осень опускается с гор в долины. Звёздный Щит повернул на зиму, стали видны Отмель и Конский Хвост, а Колесницей правит Пурпурный Дракон… в общем, это значит, что ночи становятся всё прохладнее, а утром ужасно не хочется выбираться из тёплых объятий. А волосы Лань Чжаня лежат у меня на лице, как шёлковое покрывало. И пахнут тем странным сладким деревом, цзы-танем, которое я даже никогда не видел и знаю только по запаху. Когда мы проснёмся сегодня (я ведь сплю, раз говорю с тобой?), мы пойдём к роднику умываться. Смотри, как играют солнечные блики на воде. Послушай, как перетекает журчащий звук по мелким камням. Ты ведь ещё здесь? Правда, похоже на «Осеннюю луну»? Я попрошу Лань Чжаня сыграть её сегодня! Начинается дождь, лучше заночевать в трактире. Чувствуешь, как чудесно пахнет жареными овощами? Слышишь, как смеются люди за столом? Я выпью за тебя, хочешь?       Стоил ли этот мир, чтобы за него умирать? для тебя — стоил ли? Ответов не было. Слова, которые Вэй Ин иногда мог разобрать, были отрывочными и короткими — как вздох.       Кто ты? ладно, просто смотри. Ты ведь здесь, чтобы смотреть?       Слушать. Ощущать. Впитывать заново. Я тоже был таким первые несколько часов, когда вернулся. И до сих пор иногда ещё — когда есть время. Когда можно просто жить и радоваться, что живешь. Когда получается не помнить. Брат Сюаньюй, спасибо тысячу раз.       Иногда он едва не начинал говорить всё это вслух, и вовремя ловил себя за язык, и пытался просто болтать ни о чём — как раньше. Лань Чжань слушал и молчал. И по-прежнему относил Вэй Ина в постель (в кровать на постоялом дворе, или на охапку сухого тростника, или на разостланное одеяло на полу грота возле костра) и обнимал во сне, будто ничего не замечал. Тайна лежала между ними, как холодный кусок железа. Кто-то смотрел на них с той стороны огня.       К концу зимы видения Вэй Ина не стали яснее, а вот реальность будто подёрнулась дымкой тумана.       А потом он обнаружил, что они уже несколько дней идут по Луошу Лу — «дороге падающей воды» — и до Облачных Глубин осталось пройти не так уж много.       — Ты же спрашивал.       — Лань-гэгэ, я не хотел…       — Чего же ты хотел?       Ему было нечего ответить. Не скажешь же «Любимый мой, мой самый лучший супруг, я так был занят своими мыслями и страхами, что забыл о твоих тревогах и о нашем молчаливом уговоре. Я не должен был».       — Мы должны вернуться.       Что тут можно сказать? так и пришёл в Гусу Лань виноватым.       У каменных ворот они оба остановились: Вэй Ин как всегда, а Лань Чжань как-то странно — будто не хотел входить или будто могли не впустить.       А потом сделал совсем уж странное — опустился на колени и поклонился воротам так низко, что коснулся лбом каменных ступеней.       — Лань-гэгэ, что ты вдруг?..       — Хм.       Их никто не вышел встречать.       Прекрасна весна в Облачных Глубинах — резиденции Ордена Гусу Лань. Цветут даже самые корявые деревья. Пробивается яркая трава между каменными облицовками и плитами. Тишина сменяется птичьими голосами, а когда птицы замолкают в сумерках — начинают свои мелодичные песни лягушки в прозрачных ручьях и водоемах. Вэй Ин даже остановился возле одного такого потока: берега были выстланы серой прошлогодней осокой, и на этом бархатном покрывале восседали серо-голубые красавицы-жабы с томными синими очами; и даже на человеческой ладони они не переставали урчать и мурлыкать. «Милая Чанъэ, желаю тебе побыстрее вернуться на луну, к твоему Зайцу… а впрочем, кроликов и тут хватает!» — «Вэй Ин, идём». Да, он идёт. И цзинши уже совсем рядом.       Лань-гэгэ, ваши лестницы просто нескончаемо длинны! Нет-нет, в этот раз я иду вовсе не как на казнь. Сливы цвели вокруг, поднимая метель белых лепестков. Мне здесь всегда было холодно. В цзинши Лань Чжаня всё как всегда и на своих местах, ни одна кисточка не переложена, ни одна подушка не сдвинута. Вэй Ин не был бы Вэй Ином, если бы не зашвырнул безрукавку на угол стола и не грохнул меч поперёк кровати.       — Гэгэ, я сам схожу к Лань-даоши.       — Хм.       Обнять сзади за плечи, повиснуть, прижаться, — раньше бы уронил таким вот прыжком, ну или почти уронил бы.       — Лань Чжань, не принимай близко к сердцу. А-Юань наверняка на занятиях или вообще на охоте. А Сичэнь…       — …в доме Лондан не слышен гонг прибытия. Я навещу брата вечером.       Он не стал спрашивать, что супруг будет делать днём.       Лань Цижэнь совсем не изменился за этот год, разве что прибавилось незаметных морщин в уголках глаз. Вэй Ин постарался поклониться как можно почтительнее: возможно, ему придётся просить о помощи. Учитель сухо кивнул в ответ.       — Рад, что Небесные Врата всё ещё меня пропускают.       — Ты супруг Ванцзи и желанный гость.       — Благодарю, Лань-даоши. Будет ли мне дозволено остаться на несколько дней?       — Раз навсегда: ты можешь не спрашивать разрешения. — Лань Цижэнь усмехнулся одними губами. — Но прошу тебя не вмешиваться в работу поваров, не устраивать всеобщего ныряния в Целительный источник и не спаивать молодых адептов.       Вэй Ин сокрушенно развёл руками: ужасная у меня репутация!       — Обещаю, Лань-даоши. На самом деле я зароюсь в библиотеку и вообще не буду показываться на глаза.       Лань Цижэнь фыркнул: свежо предание! Они оба хорошо знали свои роли — пусть даже не было зрителей.       Как там Лань Сичэнь в своём уединении, хотелось спросить Вэй Ину. Хоть немного получше? полегче? И нет ли вестей из Юньмэна? и из Ланьлиня? Старейшины всё ещё гневаются на моего бедного Вэнь Нина? Закончил ли господин Лушень свои изыскания? И уж совсем осмелев, спросил бы всё-таки, сколько на самом деле лет учителю Цижэню (надо же наконец узнать, проспорил или нет в том старом споре!).       Лань-даоши, вам ведь тоже надо меня спросить о многом.       — Не забудь написать сообщение о путешествии и о находках.       — Обещаю, учитель.       Находками Лань Цижэнь называл и лютых мертвецов, и не менее лютых живых мародеров, и всю прочую нечисть, истреблять которую приходилось заклинателям. Не «опасностями» же их именовать — много чести!       — Могу ли я узнать, где сейчас Лань Сычжуй?       — В Ланьлине. Вернётся через несколько дней.       — Благодарю, учитель.       — Можешь идти. — Как будто Вэй Ин всё ещё ученик и не может уйти без разрешения.       Он постоял немного на высокой террасе-янтай, осматриваясь и слушая. Да, в Облачных Глубинах учли прежние ошибки: даже ни одного мёртвого пёрышка не было вокруг. Должно быть, каторжная была работа — чистить эти скалы и горы от птичьих косточек!       Ладно. Он никогда не обещал, что не станет пользоваться силой хэйянсин в здешних стенах. Простите, учитель. Прости, Лань Чжань. Трижды прости, брат Сюаньюй! Это же мелочи.       Всплеск янци был совсем коротким, зов ещё короче, а вот птицу пришлось подождать — и оказалась она зимородком, когда прилетела. Почти настоящим цюиньяо, только крылья были не ярко-синие, а бурые, выцветшие в земле. Плащ из такого не сошьёшь, а вот в качестве гонца — вполне подойдёт!       Скажи А-Юаню, что мы ждём его дома. Мёртвые птицы летают гораздо быстрее живых. Заодно, пока провожал вестника глазами, заметил и расслышал ещё одно важное присутствие — тоже тёмное. Облачные Глубины наконец-то теряют свою белоснежную однотонность, пробормотал Вэй Ин и спустился с террасы, перепрыгивая через три ступеньки, как раньше.       Вэнь Нин был внизу у Небесных Врат и был занят очень важным делом: подметал лестницу.       Вэй Ин остановился наверху. Зрелище было завораживающее — из-под ивовой метёлки взлетала настоящая вьюга белых сливовых лепестков и кружилась над склонённой головой, оседая изморозью на плечи (Призрачный Генерал одет в чёрное, как всегда) и на волосы (ни одной ниточки седины в густых чёрных прядях, ведь мёртвые не стареют). Вэнь Нин подметал благоговейно и даже, кажется, что-то напевал одними губами. Позади него три ступени оставались пустыми и чистыми, а потом серый камень опять скрывался под белыми сугробами.       Облачные Глубины полны невыплаченными долгами.       — Брат Цюнлинь.       Снежные вихри остановились и начали опадать. Вэнь Нин поднялся на две ступеньки выше — ближе к хозяину.       — Господин Вэй.       На каждой пятой ступени стояла плетёная корзина, доверху набитая опавшим сливовым цветом.       — Кто дал тебе такую работу? Они издеваются?       — Это очень хорошая работа, — возразил Генерал. — Её можно делать всегда. Если сливы отцветут, зацветут яблони. И есть ещё миндаль и понкан.       «А значит, я всегда буду здесь нужен».       Вэй Ину всё-таки удалось сдержаться и не пнуть самую верхнюю корзину. Едва назовёшь кого-то братом, как с ним происходит всякое… нехорошее!       — Не сердитесь, господин Вэй. Тут всего-то шестьдесят три ступени.       Будто алый гром пророкотал сквозь сливовую метель следом за чёрной молнией.       Я вспомнил, где водится лошадиная голова!       — Шестьдесят три, — выговорил Вэй Ин. — Жди здесь! — и не чуя ног взлетел от Небесных Ворот по самой длинной лестнице Гусу Лань.