Шестьдесят три ступени

      Обычно после таких дней он засыпал как убитый. Как спят убитые? разве они спят? Иногда даже не добирался до постели: отрубался прямо за столом, над завершающей чашечкой чая или вина, под степенный разговор Лань Чжаня с местным населением — с испуганным или с уже благодарным местным населением. После всех войн, заговоров и переделов владений, когда кланы заклинателей были заняты чем угодно, только не своими прямыми обязанностями, — нечисти развелось столько, что хватило бы на десяток длинных путешествий и тысячу ночных охот. Вот когда всё перебьём и утихомирим, тогда будем отдыха-а-а-ать… на этой блаженной мечте он и отключался от разговора, от еды и даже иногда от выпивки; а потом смутно помнил, как супруг несёт его на руках и устраивает в постели, согревая собой как одеялом. А если не было деревень и городков, постоялых дворов и крестьянских двориков, где их радушно принимали, и даже охотничьих хижин не было если — так прекрасно засыпалось прям в лесу, у костра или без костра, но главное — с Лань Чжанем, всегда рядом с ним.       Если и возможно вообразить какое-то другое счастье — ну чисто теоретически! — то Вэй Ину оно не нужно. Подумать только, а ведь было время, когда он искренне считал Лань Чжаня скучным занудой! да поначалу Вэй Ин вообще никого и ничего кроме супруга вокруг не видел, и хватало же. Лань Чжань был умный, отважный и выносливый, а драться умел вообще как никто. Лань Чжань не терялся, когда чего-то не умел, и спокойно учился: читать следы, стирать ханьфу в ручье, ласкать любовника, жарить рыбу на прутиках, — это помимо всего, что он уже умел и делал замечательно: играл на гуцине, управлял мечом, ласкал любовника, расспрашивал местных жителей, лечил раны, шёл за Вэй Ином не ведая усталости, а по вечерам ещё и таскал его на руках в постель, после всех-то дневных трудов.       Существование было отнюдь не безоблачное. Случались ошибки, раны, стычки с людьми — недобитков разных армий после войны попадается ничуть не меньше, чем нечисти. А примерно раз в два месяца Лань Чжань исчезал на несколько дней. Вэй Ин не спрашивал (и так знал), Лань Чжань не рассказывал (значит, всё не вовсе плохо там, в его родном Гусу Лане, где остался… где много кто остался, особенно любимый брат). Вэй Ин заставлял себя не спешить. Через год-другой они научатся говорить и об этом. И о прошлом тоже научатся.       Обычно — главное, что у них есть теперь это «обычно», уже есть, — обычно Вэй Ин спал без задних ног и без всяких снов. Он сам удивлялся себе: укладывался спать чуть ли не по режиму Облачных Глубин, хотя всю предыдущую жизнь был ночным существом! Устал от темноты, ну то есть от тьмы, смеялся он над собой, или уж начистоту — стал темноты бояться? и сам отвечал обиженно: я обещал Ланю-гэгэ каждый день, а не каждую ночь. Заниматься любовью днём с самым красивым в мире человеком было упоительно… и можно было всё-всё разглядеть всласть. Разве заметишь ночью или при свете какого-то там костра, как ложится легчайший румянец на скулы любимого или как дрожат у него ресницы! Тем более, что и сам Лань Чжань был не против.       Словом, всё шло как могло хорошо — до этого вечера.       Пустяк. Мелочь. Короткая мысль, кольнувшая как иголкой, пока Лань Чжань бережно поднимал его, чтобы отнести на разостланный плащ.       А когда-то ведь и я мог носить его на руках.       Вэй Ин уже давно не думал о своём новом теле (лучше сказать «другом теле», потому что оно уже не очень-то новое — привык понемногу). В нём было удобно. В нём было даже хорошо, потому что имелось Золотое Ядро. Первые спокойные дни и ночи он прислушивался к ощущениям, ловя тёплые токи и мягкое мерцание, и шёпотом благодарил покойного Мо Сюаньюя, желая ему настоящего счастья в новой жизни. И ещё благодарил, когда видел в отражении своё новое лицо.       Потом перестал. Стал забывать.       В этот вечер он долго не мог уснуть. Лань Чжань тихо дышал рядом, прижавшись щекой к волосам Вэй Ина; вместо крыши над ними ползли низкие серые облака и временами проступали в прогалах крупные звезды на тёмном небе. На три сотни ли вокруг не ощущалось ни живых, ни мёртвых (а те мёртвые, что всё-таки ощущались, спокойно спали в земле — значит, мёртвые тоже спят). От старого тела не осталось и праха, зачем снова думается о нём?       Вэй Ин шевельнулся под плащом, попробовал высвободиться. Объятия Лань Чжаня стали теснее: супруг, даже не просыпаясь, старался уберечь свою любовь при себе. «Я к костру, подложить дров», — шепнул Вэй Ин в горячее ухо. «Звёздный щит…» — сонно пробормотал Лань Чжань и разомкнул руки.       Покормив угольки хорошей сухой веткой, Вэй Ин устроился возле огня и постарался задуматься. Что-то было не так.       Что играл Лань-гэгэ перед сном? Он и не слушал толком, возился с ужином, потом ел, потом складывал дрова под упавший ствол, чтоб к утру не промокли. А стоило бы послушать.       Он обернулся.       Спящий Лань Чжань натянул плащ повыше, почти до глаз (всегда мёрзнет, когда спит один). Лента сползла со лба на ухо (сам просил не снимать!), волосы рассыпались по лицу, а в углу рта не было, наконец-то не было той проклятой горькой складки, которую Вэй Ин всякий раз зацеловывал, чтобы прогнать.       Живой. Рядом. Мой.       Какой же он красивый, беззвучным эхом отозвалась ночная темнота с той стороны костра.       Вэй Ин оцепенел.       Осторожно повернулся, уже собираясь в боевое существо, — брат Сюаньюй, спасибо, что снова могу взять меч! — откуда сейчас эта мысль? — оттуда же, откуда и голос.       Никого не было по ту сторону.       Но не было и самой той стороны.       Они заночевали на краю небольшой полянки, сплошь поросшей травой, и дальше там полагалось быть стене леса — вечером отсветы огня играли на могучих стволах. Сейчас же от кострища начиналась и уходила вдаль серая бесцветная степь, искры не летели туда, оттуда тянуло ледяным холодом. Звёзды мигали вечером в облаках над лесом — а над этой степью небо висело пустое, стылое, мёртвое.       Вэй Ин выхватил из костра пылающую ветку и поднял её как мог выше.       Пламя заметалось, прижалось к руке, он охнул от боли… перед ним опять была поляна, и деревья на той стороне, и пасмурное небо с редкими звёздами в прогалах.       Он ещё постоял так немного и наконец бросил и меч, и ветку, потому что плеча коснулась тёплая ладонь и тёплый голос спросил встревоженно:       — Что случилось?       — Не знаю, — честно сказал Вэй Ин и подождал, пока его обнимут. Дрожать было лучше в объятиях.       Лань Чжань всегда умел делать несколько дел сразу — и сейчас тоже успевал всё: обнимал, доставал из сумки флакончик с лекарством, смазывал ожог (да пустяки какие, и не больно же совсем!) и внимательно слушал, по временам задавая короткие и точные вопросы. Вэй Ин сам не знал, что столько всего успел запомнить за какой-то короткий миг, пока видел ту мёртвую степь и слышал те слова-вздох… его опять затрясло, и Лань Чжань прижал обожжённую руку к груди.       Я больше не усну сегодня.       — Я не думал, что увижу снова.       — Ты уже видел это место?       — Да. Недолго.       И договорил, отворачиваясь:       — Когда был мёртвым.       Я долго шёл. Я не видел себя, не чувствовал тела, но почему-то мог видеть всё вокруг. Я не дышал, но знал, что мне не нравится здешний воздух — слишком неподвижный и очень холодный. Дышать им было всё равно что дышать водой. Я знал откуда-то, что на этой бесконечной равнине есть только я. А под ногами хрустел серый пепел и взлетал облачком при каждом моём шаге.       — Всё миновало, — прошептал Лань Чжань ему на ухо. — Ты здесь.       Но я знаю, кто заплатил за это.       — Лань-гэгэ, давай ляжем. Если ты будешь меня обнимать, я забуду.       — Хм, — на словах его супруг сомневался, но только на словах. И как же хорошо, что слова Лань Чжаня обычно бывали такими недлинными! и не мешали целоваться. И ещё хорошо, что так и не пошёл дождь.       Хорошо, всё хорошо! прошептал Вэй Ин окружающей тьме.