Devour

Supertramp — Don't Leave Me Now

После той злополучной поездки Мэгги не находит себе места. Кажется, будто каждый в Александрии знает, что там произошло, и теперь смотрит с презрением. Она отгоняет дурные мысли, но с приходом ночи они пробивают себе путь обратно.   Мэгги не может спать. За закрытыми глазами — Ниган. Липкий взгляд, сорванное дыхание, отравляющая усмешка, сильные руки. Снова и снова этот низкий голос, повторяющий её имя терпко и маняще, заставляющий закусывать губы почти что до крови. По-скотски предающее тело. Разливающаяся ненависть на саму себя и глухой крик в подушку.   Мэгги не может спать и решает, что дежурство — единственно верный вариант в столь дерьмовых по всем статьям обстоятельствах. Лучше от заката до рассвета вглядываться в ночной лес и дорогу, убивать ходячих и рисковать жизнью, чем оставаться заложницей своей бедовой головы.   И что может быть хуже Мэгги не знает, но лишь до поры до времени. Насмешка судьбы, злой рок или всё вместе, но участь дежурить выпадает ей на пару с Ниганом. Сегодня днём в списке на дежурство числился не он. Впрочем, как и она там не была заявлена.   — Ничего себе, какая встреча! — восклицает Ниган с вышки, и Мэгги усилием воли заставляет себя не развернуться обратно. Тот, кто поменялся с Ниганом, грёбаный кретин и мудила, но куда больший козёл здесь, конечно же, сам Ниган. Просто так он бы никогда не оказался здесь — была нужна причина.    — Сегодня не твоё дежурство, — проговаривает Мэгги сквозь зубы, от злости сводит челюсть.   — И не твоё, но вот ведь дела, мы оба здесь.   Её смягчение к Нигану было лишь последствием благодарности за спасение и виски на голодный желудок. И если он думает, что теперь они старые-добрые друзья, то Мэгги просто обязана спустить придурка с небес на землю. За несколько секунд она оказывается на вышке и теперь стоит прямо перед ним, и сумрачный образ смешивается с реальностью. Липкий взгляд, отравляющая усмешка, сильные руки. И бежать уже поздно, поэтому приходится идти в наступление.   — Зачем ты поменялся?   — Честно?   — Уж будь любезен.   — Ты меня избегала. Хотел выяснить почему, — наглость Нагана родилась раньше него, и каждый раз, когда Мэгги кажется, что теперь уж точно он дошёл до предела, на деле оказывается — предела не существует в принципе. Ниган же с невинным взглядом продолжает. — И, раз нам куковать здесь на пару всю ночь, то...   — Я не избегаю тебя — я просто не хочу тебя видеть. Это разные вещи, — весь яд, что был, пускает ему по венам и не может сдержать самодовольной улыбки: задела за живое. В свете почти полной луны прекрасно видно, как дёрнулись его губы, как поменялся взгляд, и эту маленькую победа Мэгги бы отпраздновала, если бы горечь не разъедала её до основания.   — Я понял, Мэгги. Тебе нравится ходить по кругу, — Ниган опадает на стул и на момент зависает в прострации на какой-то точке. Мэгги смотрит в ту сторону следом, но ничего кроме шелестящих верхушек деревьев не обнаруживает. Его затянувшееся молчание больше настораживает, чем радует, и надо что-то сказать самой, но силы будто разом покидают и ничего не остаётся, как облокотиться на деревянные балки и искать что-то взглядом вдали. Лучше бы вышла стая ходячих и они отвлеклись на дело, но Мэгги не везёт по всем параметрам — надеяться на чудо не приходится.   — Я справлюсь здесь сама, иди спать. Никто не узнает, — надеется на его благоразумие, но не сильно. Наблюдает за Ниганом искоса, и почему-то от его грустной полуулыбки сердце сжимается до боли.   — Мне плевать, ты же знаешь.   — Да, знаю — на всех и на всё.   — А вот здесь ошибаешься, — вздыхает он и плавно перетекает на ноги, опираясь спиной на балки и оборачиваясь к ней. — Мне не изменить прошлое, но ты должна знать... Мне жаль.   — Разве? — внутри вспыхивает пожар эмоций, и может, стоило бы ему врезать за то, что вообще открыл свой рот, но Мэгги заставляет себя сдержаться. Пусть скажет, о чём же он так жалеет, преследуя её наяву, во снах, в каждой тени, в мимолётной мысли. Не давая дышать. Не разрешая жить дальше.   — Да, — само спокойствие, непоколебимость, умение смотреть прямо и не отводить свои бесовские глаза. Кто мог знать, что человек может быть болью, но Ниган был ею, и с каждым взглядом на него хотелось рвать себе глотку в крике.   — Это не важно, Ниган. И я не собираюсь отпускать твои грехи: они останутся с тобой, хочешь ты этого или нет.   — Грехи тут ни причём. Если бы мне была нужна индульгенция, то я пошёл бы к нашему святому отцу, но, как видишь, я рядом с тобой. Дело в нас, Мэгги. И только.   — Нет «нас с тобой», — отрезает Мэгги почти что яростно, и понимает, что только что оказалась с головой подо льдом. Ниган замечает больше, чем она хотела бы показать.   — Есть. И поэтому мы оба здесь, на этой ёбаной вышке, продолжаем бродить по замкнутому кругу, как ходячие где-то там стеной. Неплохая метафора пиздеца, в котором мы оказались, правда?   Мэгги представляет, как становится на балку, раскидывает руки в сторону и разбивается об землю.   — Ты прав. И нам не выбраться, — блики луны делают его моложе. Отвести взгляд Мэгги не под силу. Больше нет. Она чувствует соль на своих губах, и он, словно образ из снов, начинает расплываться.   Удержаться и выдержать.   — Змея кусает себя за хвост. Уроборос, — говорит Ниган тихо и делает шаг вперёд. — Но я всё-таки попытаюсь.   Поцелуй ядовитый, с привкусом металла. Мягкость губ обманчива, но не оттолкнуть, не вырвать из себя. Дышать урывками, теряя себя, в объятье запутываться, ладони сжимая до ощутимой боли, которая обязана разорвать её на части, когда всё закончится.   Мгновение или вечность — Мэгги не знает. Просто нужен воздух, а Ниган нужен ещё больше. Его стоит убить прямо сейчас, скинуть с вышки и последовать туда же, но он держит крепко, и ей не сбежать и не сдвинуться, не натворить глупостей.   Реки слёз нескончаемы, все его ладони в соли, в боли, в страхе, в искорёженных чувствах, и Мэгги шепчет, как заведённая, только одно:   — Пожалуйста, уходи, уходи, уходи...   — Не могу, — хриплым голосом, на обломке дыхания, на границе сумасшествия. В глазах — океан нежности, и не верится, что под шкурой может быть такое великолепие, сияние вечности. Мэгги тонет и касается губ пальцами, и усмешки — теперь знает наверняка, — защита от беспомощности перед миром, который его отверг.   Быть не может, господи.   — Прости меня, — ножевым, пулей, той самой ёбаной Люсиль. На той дороге он убил её, а сейчас же добивает, чтобы наверняка.   — Ненавижу, — ладонь горит от пощёчины. И от второй. И от пятой. Ниган не двигается, принимает удары, и это — хуже смерти. Мэгги иссякает, лишь рука дрожит, не унять. И Мэгги не узнает свой голос, как и не верит в то, что говорит вслух. — Я не могу спать, потому что ты есть. Я не могу жить, потому что ты есть. Я не могу!   — Я знаю, Мэг. Я знаю, — и распахивает душу нараспашку с приглашением: «хочешь затопчи, разорви, выверни наизнанку». В его глазах — застывшие слёзы, и Мэгги чувствует, что ломается на куски.   Нет сил стоять, стекает спиной по балкам, стискивая колени и пряча в них зарёванное лицо. Слышит, как Ниган спускается следом, и клянётся себе, что пока он здесь, так и останется прятаться дальше. Ещё один взгляд, и пусть отдирают от земли, плевать.   Он молчит. Мэгги слышит лишь дыхание. Нужно что-то сделать, как-то избавиться от него, но Мэгги опасается, что без Нигана станет ещё хуже. В человеке не может умещаться всё это, но её чувства к Нигану — парадокс Тесея в действии. Она знает, что с того страшного дня кануло достаточно времени, и Ниган изменился; те маски, которые он носит, требуются для защиты и нападения, не более, а вот то, что показывает ей — истина. Просто это невозможно принять. Свою память не вырвать, вместо той дороги не выбрать другую. Им остаётся барахтаться в этом дерьме и топить друг друга дальше. На большее Мэгги не способна. — Если тебе не плевать на меня, если это действительно так, то уйди. Пожалуйста, Ниган, — решается посмотреть на него: мужественный профиль, сжатые у лица руки и глубокий вдох, будто перед прыжком в воду.   Давай же.   — Хорошо, — смотрит так, будто запоминает навечно. Сердце скоро сломает рёбра.   Уходи!   — Я зря так сделал, — горькие свои усмешки находит, возвращает на место, а ладонь ошпаривает кожу Мэгги. Жизненно необходимо прижать её ближе, не отпускать совсем, но пальцы вцеплены в колени, и выдержать пытку Мэгги обязана. У Нигана припасена пуля, и он убивает их двоих одним махом. — Зато всё это и в самом деле есть.   И вместо ответа Мэгги отворачивается. Доказательств хватает: её слёзы, её дрожь, её горящие от поцелуя губы. Ниган знает, и теперь может катиться на все четыре стороны. Пусть выдумает себе хоть целый мир, только больше никогда не смеет пересекать черту.   Беда лишь в том, что Мэгги не уверена, что черта не пересечётся ею же.   — Я сменю тебя через два часа.   — Ладно, — нет сил спорить. Нет сил в принципе.   Верхушки деревьев раскачивает ветер, облака скрывают луну, а Ниган уходит. Какое-то время медлит, выжидает, но Мэгги делает вид, что его не существует, и он сдаётся. Она провожает его тёмный силуэт взглядом, а тот всё расплывается и расплывается в её глазах. Ты серьёзно влипла, Мэгги. И что-то внутри подсказывало — это лишь начало.