Помнить о тебе — самоубийство

Тайна обретает человеческие очертания

      Молодой господин изумлённо распахивает глаза, встречаясь с другими, абсолютно спокойными, излучающими опасность, от которой следовало бы скрыться. Но Феликс ощущает скованность в своих движениях, а ещё — большой интерес к данной персоне.       Это тот самый незнакомец, что бесследно пропал на балу и каким-то чудесным образом очутился тут.       — Это вы… — облегчённо вздохнул Аветисян, сам того не осознавая, как расслабился в присутствии чужака. Это явно не к добру! Почему его градус недоверия к людям вдруг скатывается до нуля рядом с этим человеком? Так как молчание затянулось, то задать наиглупейший за этот вечер вопрос было кстати. — Почему вы покинули моё торжество?       И плевать, что сам именинник сбежал оттуда сверкая пятками, плевать, ведь если бы этот незнакомец остался, то Феликс определённо задержался бы на подольше.       — Смею задать встречный вопрос, — младший Ли и не ожидал услышать другого ответа, так что чужая бестактность не поразила, ведь он сам понимал, какое впечатление мог произвести своим недалёким вопросом.       — Моя лошадь нуждается в регулярных прогулках, — сморозил первое, что пришло на ум. Неубедительно, конечно, хотя отчасти юный господин не соврал, всего лишь недосказал. — Ваша очередь.       Человек перед ним слабо приподнимает уголки губ, продолжая молча изучать чужие черты. И юный Аветисян не желает дать ему поблажку, так же храня тишину. Начинает пристально разглядывать тёмные, даже не карие, а именно чёрные глаза; пухлые, выделяющиеся губы; ровный нос и заострённый подбородок. Такие отдалённо знакомые черты, что Феликса охватывает вдоль и поперёк табун мурашек. Проклятые мысли то и дело возвращаются к дневнику и незаконченному портрету, заставляя господина слепо уверить себя в том, что связи быть не может. Усердней пытается зацепиться за лицо чужака, замечая, что кожа того не медовая, а бледно-белая, словно у ожившего мертвеца. А сам он облачён в тёмные одеяния: тяжелый плащ на плечах и чёрные перчатки на руках, а на их фоне белизна кожи выделялась ещё сильнее.       — Я хотел встретить вас здесь.       — Простите? — совсем не понял сказанных слов тот, думая, что ослышался от такого томительного ожидания.       Но ответа не следует, так как незнакомец плетётся ленивой походкой в сторону ожидающей лошади, гладит и своим взглядом манит животное ближе к себе. Удивительно, что Кроу незамедлительно покоряется и только сильнее тянется к чужим ласкам. Самому Феликсу часто доводилось становиться свидетелем непокорного поведения и отстранённости жеребца при виде незнакомых людей. Но этому чужеземцу удаётся одной пулей уложить двоих: ни в чём не повинного коня и его бедного хозяина. Феноменально!       — Нам следует вернуться.       Звучит так обречённо. Однако под взором томных глаз становится спокойнее, будто бы нарастает какое-то незнакомое чувство внутри. Тот сжимает в правой руке поводья, взглядом намекая оседлать лошадь. На что Феликс безрассудно соглашается.       — Вы так и не ответили, — напоминает между делом, пока незнакомец легко ступал и уверенно преодолевал пределы леса. Добрую часть дороги они прошли в тишине, но только под конец именинник решил обуздать гордость и отчаянно изобразить незаинтересованность в голосе.       — Мой ответ вам так важен? — ехидная улыбка вырисовывается на полных губах, когда голова того поворачивается вбок, позволяя Феликсу Ли насладиться превосходным профилем.       — Нет, — хмыкает и демонстративно разрывает между ними зрительный контакт, упрямо смотря вперёд. — Я не ярый любитель этикета, однако я склонен его соблюдать рядом с посторонними. Я отвечаю чётко и ясно доступными словами, как подобает хорошо воспитанному человеку, не вступая ни в какую игру слов.       Явный укол в скрытность и недосказанность темноволосого, но тот, в свою очередь, словно и не заметил камень в свой огород, продолжая краем глаза разглядывать легко читаемую мимику и слабо улыбаться. Ему это было явно по вкусу.       Феликс той же радости, к сожалению, разделить не мог. Ощущал одну лишь злость на себя, потому что не имел достаточно навыков для поддержания комуникации, и на незнакомца, что ни капельку не помогал, а только усугублял ситуацию своим молчанием. А ещё крайне сильно удручало то, что его поведение кардинально менялось из-за этой особы. Куда вдруг пропала его хладнокровность? Где его чёртов контроль над эмоциями и апатичная натура?       — Вы не правы, это не игра слов. Мой ответ вполне серьёзен, я не виноват в том, что вы восприняли его в другом ключе.       — Приношу тогда свои извинения, — нехотя бормочет Аветисян, бросая подозрительный прищур на незнакомца. — Но раз так, то разъясните мне значение этого «Я хотел встретить вас здесь».       — Я не вижу в этом необходимости. Почему вы не можете воспринять это в буквальном смысле?       А ведь молодой господин уже ожидал, что утонет в предоставленных деталях, размышляя над сказанным ещё перед сном в своей постели, как чуть ли не захлебнулся в собственном возмущении от столь непредсказуемых слов. Эта персона невыносима! Почему именно он сумел притянуть взгляд Феликса в том зале? Был бы кто иной, господин уверен, что сейчас всё оказалось бы более чем просто. Но нет, его спутница Удача решила под конец отправить юношу в свободное плавание.       — Вы!.. — не успевает толком-то выдать всю свою злость, как Феликса прерывает громкий голос Хан Джисона, который с ног чуть ли не сбился в поисках этого беглеца.       — Мой господин, — подходит в тот же миг, не обращая никакого внимания на помрачневшую рядом фигуру. — Я уж думал, с Вами что-то приключилось!       — Нет, — выдыхает тяжко он, пытаясь притупить злобу, что так и норовилась вырваться. Аккуратно спускается на землю, искусно не замечая протянутую руку незнакомца, перехватывая поводья и не отнимая от того глаз, произносит: — Я вдоволь насытился вашей компанией, благодарю.       И медленно ступает в сторону конюшни, не удосуживаясь уловить, как после его ухода обстановка значительно накалилась между двумя огнями.       — Что ты здесь забыл?! — наконец-то Джисон сумел развидеть чужие очертания, что знатно заставило его лицо перекоситься от ужаса и потихоньку нарастающего гнева. — Ты ведь обещал, что больше не появишься в его жизни! Ты не чёрт, а лжец!       — Готов доложить на меня? — такой провокационный вопрос, однако задавший его кишит не игривостью, а жутко-звучащим спокойствием. — Готов предать его опять?       — Не смей! Ты прекрасно знаешь, что всё было не так, — в чужих очах разгорелось пламя злости. — Это было не предательство, а защита от таких тварей, как ты.       — Следи за языком. Мне не составит труда отправить тебя к тем, кто породил.       — На меня твои угрозы не действуют, даже не пытайся, демон, — цедит сквозь зубы камердинер, приближаясь на шаг. — Да, я готов доложить на тебя, и ты больше не явишься в этот мир, будешь гнить и доживать своё бессмертие в Аду.       — Смело, — скалится бесстрастно темноволосый, так же подходя ближе. — Но успеешь ли ты подать сигнал ещё до того, как я сверну твою тонкую шею?       — А тебе хватит смелости убить меня ещё раз?       — Вы ещё здесь? — удивлённо раздаётся позади, что заставляет обоих обернуться на голос юного господина. Феликс поправляет свои блондинистые пряди, оглядывая ничего не выражающие лица двух мужчин. — Тогда прошу, следуйте за мной, праздник ещё не подошёл к концу.       Как только юный Аветисян вновь своей персоной озаряет бальный зал, то и мгновения не проходит, как он становится эпицентром событий.       — Мой милый, — тянет радостно тётушка, чуть ли не вприпрыжку подходя к нему. — Ох, вы уже познакомились! — выдаёт изумленно она, позади высматривая тёмную макушку. — Это тот, о ком я тебе говорила.       — Как вы познакомились? — теперь же очередь Феликса удивляться и источать неприкрытым желанием разузнать какие-то мелочи про незнакомца.       Госпожа Арлетт тихо посмеивается, сообщая о том, что это довольно занимательная и долгая история. Но вкратце успевает сказать лишь про то, что сестра Хван Хёнджина — истинная причина их столкновения.       — Моя сестра пристрастилась к тому же увлечению, что и госпожа Аветисян, — добавляет он, когда язык женщины начинает заплетаться от выпитого алкоголя, продолжая тихо за неё. — Одним днём я высказал своё желание посетить Англию, а госпожа Арлетт с радостью предоставила мне такую возможность.       Коротко и без всяких подробностей. Как раз в стиле Хван Хёнджина, от которого уже порядком шла кругом голова, когда тот наклонялся что-то прошептать, дабы не уловили чужие уши, и окончательно сразить его наповал своим жутко манящим ароматом цветов. Чёрт, единственное, что крутилось в мыслях господина, когда тот ловил пристальный взгляд Хвана, кружась в вальсе с очередной миловидной девицей под строгим взором отца... Именинник явно желал прижиматься в танце к другому телу, однако это бы выглядело максимально странно, если бы Хван Хёнджин прилюдно протянул бы ему руку в знак приглашения.       — Спрячь коготки и выметайся отсюда поскорей, — процедил сквозь натянутую улыбку камердинер, так же задерживая глаза на танцующем Ли, остановившись совсем рядышком с Хваном, чтобы слова доносились только до него одного. — Даже не думай об этом! Тебе категорически нельзя приглашать его на танец.       Были две веские причины: во-первых, потому что банально не позволяло окружение, весь этот период девятнадцатого века пестрил противоречивыми нравами, а во-вторых, просто-напросто нельзя. Запрещено.       — Я знаю, — скудно ответил тот, не имея желания огрызаться. Его глаза тоскливо сверкали, что привлекло невооружённым глазом внимание Хана. — Я всего лишь хочу понаблюдать за ним, как и делал это всегда.       Кажется это пробудило внутри Хан Джисона дремлющую столетиями совесть, что требовала, нет-нет, приказывала оставить в покое этих двух влюблённых глупцов. Ведь он знал лучше всех, что им пришлось пережить. Знал про их боль. Знал их историю. Так уж и быть. Это всего лишь одна ночь. Камердинер сильно надеялся, что демон останется незамеченным и эти двое не пострадают.       — Сестра? Звучит неправдоподобно, — хмыкает невзначай Джисон, а после того, как ловит ухмылку демона, то и вовсе выпячивает до невозможности глаза. — Только не говори мне, что тот полоумный взялся опять за старое.       — Он просто решил скрасить мои серые будни таким впечатляющим шоу.       А под "полоумным" подразумевался один из главных демонов хаоса, разрушения и распрей. Тот был пугающим до чёртиков в своей среде, однако до одури распутный в чужой. Он обожал мир людей, где регулярно менял свои обличья ради развлечений и забав, привлекая аппетитные души и пожирая их до косточек.       — Он, кстати, тоже тут... — наконец-то отрывает взгляд от именинника и тщательно следит за грядущей реакцией Хан Джисона. — ...в своём истинном обличьи.       Ох, это определённо стоило увидеть! Как Хан теряет какую-либо связь с реальным миром; как его координация растворяется в пространстве, пока он пробегается глазами по гостям; как натыкается на того самого и ощущает шквал нахлынувшей злости. Но на что он так рассержен? Возможно, на то, что на мероприятии уже присутствуют два демона, что он ни в коем случае не должен был допустить, или, может, на то, что демон бесстыдно любовался им в то время, как обнимал очередную жертву в танце. На чаше весов перевес явно бы принадлежал второму варианту.       — Почему он здесь? — шипит себе под нос, пытаясь утихомирить желание разнести ползала.       — Сильно горел желанием мне помочь, — произносит Хван, замечая то, что танец подошёл к концу. Еле заметная улыбка озарила лицо, ехидно бросая под конец: —...и увидеть тебя, Лирам.       Он прекрасно знал это слабое место ангела, знал и ударил чётко в цель, только бы тот отвлёкся от своего истинного предназначения. Только бы он сконцентрировался на другом, упуская из виду того, кого стоило охранять в этот вечер, как зеницу ока, оберегать пуще прежнего, ведь на треклятом балу появилась его погибель.       — Это такой отвлекающий маневр?       Видимо, Хван Хёнджин позабыл, что бдительность и сообразительность — верные рабы всегда находящегося начеку Хан Джисона. Они не дремлют даже сейчас, в таком отчаянном для их хозяина положении.       — У тебя получилось меня отвлечь, — признаётся тот, сжимая кулаки и медленно выдыхая. — Но знай, что от моего фантомного присутствия вам всё равно не отделаться!       Ближе к полуночи гости плавно плелись к выходу и сопливо прощались, некоторые переходили обратно в начальную стадию, желая молодому господину нескончаемую жизнь и успеха в поисках миловидной барышни, а другие и вовсе тянулись к Феликсу для физического контакта, что в край заставило юного Аветисян опешить и удалиться наконец-то прочь из бального зала, оставляя отца выпроваживать аристократов в ускоренном темпе.       — Для нас честь — принять вас в качестве гостя, — молвит герцог после того, как госпожа Арлетт с гордостью представляет своего попутчика. — Я наслышан о вашем имени, возможно, вы влиятельный человек во Франции?       Женщина множество раз кивает, начиная долгую тираду про именитого отца Хёнджина, который, к большому сожалению, скончался пару месяцев назад, передав тому титул Графа. После ещё парочки брошенных восхвалений в сторону Хвана, госпожа Аветисян, с чувством выполненного долга, прощается, в сопровождении главной прислуги проходя дальше по коридору.       — Графство Хванов действительно одно из самых могущественных поколений Франции, — подытожил герцог с довольный улыбкой, ещё пуще прежнего радуясь такому гостю.       Феликс же всю дорогу с интересом плёлся позади них, вслушиваясь в разговор. Хоть ему и велели многократно подняться в свои покои и сам камердинер тянул в противоположную сторону, он оставался непреклонен. Желание ступать за Хван Хёнджином было какое-то колоссальное, ощущалось, что если отступит, то и вовсе потеряет из виду навсегда. Что-то в сердце подсказывало, что не стоит оставлять мужчину. И поэтому его осенила гениальная идея, когда отец затронул тему ночлега.       — Отец, ваш гость может освоиться на моём этаже, — его голос заставляет обоих мужчин обернуться. — Нет надобности заселять господина Хвана в другом конце поместья, ибо рядом с моей комнатой пустует одна.       Герцог хлопает удивлённо ресницами, явно изумлённый галантностью и доброжелательностью своего отпрыска. Крайне редкое явление, между прочим.       — Превосходная идея, — выдаёт тот, гордясь своим мальчиком, который пошёл добровольно на контакт с людьми. Посматривает на свои наручные часы и бесцеремонно оглашает. — Уже поздний час, господа. Предлагаю окончить беседу. Не стоит печалиться, завтра, несомненно, её продолжим! А пока что, Феликс, укажи графу путь до его комнаты, — и после сам скрывается за поворотом, оставляя молодых людей наедине.       Юный Аветисян задерживает взгляд на камердинере, который излучал неприкрытое раздражение, смотря подолгу на рядом стоящего человека. Ли Минхо, как озвучил он сам, представляясь в лице давнего друга Хёнджина.       — Будьте так добры, проводите моего приятеля, — невозмутимо обращается граф к Хан Джисону. На что тот моментально реагирует, будто бы пытаясь испепелить одними глазами.       — С радостью, — цедит сквозь зубы и поворачивается к Минхо, возвращая голосу присущую ему сдержанность. — Прошу следуйте за мной.       Младший Ли слегка посмеивается бурной реакции уходящего Джисона, обещая себе, что завтра обязательно потребует от него объяснений.       — Что ж, граф, — с улыбкой на губах поворачивается к тому, в королевской манере указывая ладонью на длинный коридор, освещённый золотыми настенными подсвечниками. — Следуйте и вы за мной.       — Почему вызвались предложить комнату рядом с вами? — спрашивает тихим голосом темноволосый, что заставляет чужое сердце непроизвольно ускориться. — Помнится мне, вы вдоволь насытились моей компанией.       С первых секунд Ли не улавливает значение сказанных слов, полностью отрешённый от всего живого благодаря этому божественному голосу. После он всё-таки фокусируется на дороге, вспоминая, что последние слова Хёнджина — его собственные, произнесённые в порыве злости.       — Тогда я был рассержен на вас, так что не принимайте так близко к сердцу.       — Вы настолько обидчивы с незнакомцами? — интересуется Хван, мягко улыбаясь при виде нахмуренных бровей.       — Нет, — тотчас тараторит возмущённо Феликс. Ему абсолютно точно плевать на посторонних людей, их высказывания и чувства. Но чёртов Хван Хёнджин становится исключением, что заставляет Ли ломать голову: по какой такой причине? — А что насчёт вас? Вы каждому второму говорите "Я хотел встретить вас здесь"?       — Нет, — монотонно отвечает граф, сталкиваясь с медовыми глазами, что излучали необыкновенное мерцание в это самое мгновение. — Только вам.       Подходящий момент для откровений, такой интимный и личный. Они шепчут друг другу, будто бы опасаясь быть замеченными в безлюдном коридоре. Они так близко, но дистанцию всё равно соблюдают.       — Чувствую себя важным, — отшучивается молодой господин, когда медленно преодолевал первые ступеньки. Он, будучи взволнованным, слизывает с губ всю драгоценную помаду тётушки, позволяя себе подступиться, соприкоснуться плечами с мужчиной. Предварительно не забыв снизить тональность голоса на пару октав, Феликс говорит: — Тогда открою вам секрет, я тоже впервые позволял себе такую вольность рядом с незнакомцем.       — И продолжайте позволять.       Феликс, словно очарованный, пялится на чужое лицо, на такие тёмные до жути глаза, которые с каждым мигом тают, стоит только приблизиться. Такая чёрная мгла в них кипит, которая грозится поглотить и полностью охомутать человека напротив.       — Позвольте и вы себе шалость, о которой наверняка завтра пожалеете.       В чужих зрачках неминуемо прослеживаются бушующие противоречия, перемешанные с дикими страстями, что воплями умоляют сделать шаг к молодому господину и прижать поясницей к мраморному ограждению.       — Вы необыкновенно красноречивы, — тягостно выдыхает тот, мучительно долго оглядывая застывшего Ли, ожидающего каких-либо действий. И они следуют, дикие страсти всё-таки вскружили голову мужчине, раз он делает всё в точности, как те ему указали. — Я сгораю от своих желаний, но прекрасно знаю, что их последствия плачевны.       Феликс ощущает спиной холодный поручень, когда по обе стороны от него застывают чужие руки. Его ведёт сильнее обычного, когда темноволосый наклоняется для того, чтобы прошептать что-то сокровенное, чтобы заставить потерять с концами связь с реальным миром. Господина клонит в сон от сладкого запаха, исходящего от шеи Хвана, что неимоверно успокаивает и расслабляет в этот поздний час. Он бы хотел ощутить этот аромат в своей спальне. Да, именно там. Аромат и самого хозяина.       — Отчего же плачевны? — с трудом выдавил слова, спускаясь испытующим взглядом до мягких губ, что сквозь пелену тумана казались всё ближе и ближе. Он совершенно не слышал, мысли были забиты вовсе другим.       — Трагичны, — с придыханием проговорил Хван Хёнджин, пропуская мимо ушей чужой вопрос и мимо глаз неприкрытое желание.       « Последствия трагичны, губительны и неизбежно гибельны для нас двоих »       Младший Ли в полном недоумении, так как ловит на себе двухсекундный взор чёрных глаз, смотрит на его раскрытые губы, что грозятся выдать страшную тайну. Однако повисает мерзкая тишина, так как тот отстранился, преодолел все лестничные ступени и безошибочно нашёл дверь своей комнаты.       Наглядный пример того, что следовало бы и молодому господину отправиться на покой.       И перестать питать ложные, будь они трижды прокляты, надежды.

***

      — Не так быстро, сеньор, — шуточно сопротивляется Ли Минхо, когда пальцы камердинера хватают его за локоть и буквально тащат по коридору, стоило только им укрыться от лишних глаз. — Целая ночь впереди!       — Заткнись, твой голос действует мне на нервы.       — А я думал, что вызывает сильное желание уединиться с правой рукой, — провокационно щебечет рядом с ухом, моментально ощущая острую боль в спине от столкновения со стеной.       — Не смей играть опять в эти твои гнусные игры, — предупреждает Джисон, усиливая в разы хватку на чужой шее. — На этот раз я не буду с тобой нежен.       — А я и не люблю нежности, мой ангелочек, — и ловко рушит чужую хватку, переставляя руки Джисона себе на плечи, а собственными обхватывая талию того. И сказанные раньше слова оказываются напрочь забыты. — Ты не представляешь, насколько сильно я скучал. Франция похлеще Ада, если тебя там нет, Лирам.       Это признание окончательно смягчает пыл Хан Джисона.       — Нам нельзя видеться, Девиаль, — обречённо проговаривает шёпотом, скользя пальцами по чужим плечам. — А тем двоим и вовсе одним воздухом нельзя дышать! Зачем вы явились на бал? Ты же знаешь, к чему это всё приведёт.       — Не поверишь, но инициатором этой блестящей идеи был не я, — досадливо улыбается тот, продолжая руками блуждать по чужому телу. — Мюрай безрассудно поступил, придя сюда, однако я совру, если скажу, что пытался его остановить.       ...ибо сам был мыслями только здесь, рядом с тобой.       — Какова его цель?       Хоть камердинер и находится под воздействием очаровательных очей демона, что заставлют стереть истинное имя, и то людское, всё же здравый смысл покорно продолжает выполнять свою обязанность, указывая на всю весомость ситуации. Ему страшно представить бушующие мысли в голове Мюрая, его необдуманные действия, что повлекут за собой лишь хаос и великую катастрофу для двух слабых от чувств сердец.       — Уж простите, дар читать мысли мне не передался, — со смешком говорит демон, выпуская из своих объятий тотчас помрачневшего юношу. — Ты ведь сам знаешь, что он ничего не сделает из того, что грозит опасностью для твоего друга.       Джисон выпустил тяжёлый выдох и продолжил дальше свой путь до гостевых покоев.       — То, что они спят в соседних комнатах, — уже опасность.       — Это неоспоримый факт, — легко соглашается Девиаль, когда догоняет и равняется с тем, ступая абсолютно непринуждённо. — Но моё чутьё подсказывает, что твой подопечный первый сорвётся, бросив себя и его в огонь.       На лице ангела проскользнула тень тоски. Он слишком часто становился очевидцем душераздирающего зрелища. Ночами видел, как его былой собрат мучился в жуткой агонии, задыхался от потока нескончаемых слёз, страдал от сновидений, где наверняка обрывками пытался восстановить картину своей прошлой жизни и чёрной фигуры, что вечно зазывала к себе.

/flashback\

      Глубокая ночь. Громкий всхлип. Кажется, что Лирам ещё никогда так быстро не оказывался за чужими дверями. Он приоткрывает их тихонечко, пробираясь внутрь.       Его еле бьющееся сердце всякий раз пропускает удар, стоит только младшему Ли попасться на глаза в столь жалком виде. Весь промокший от слез, умоляющий о спасении, вихрем крутившийся и вертевшийся в постели. А ведь когда-то он был лучшим из лучших.       — Не уходи... прошу, — хриплый голос заставляет прийти в себя. Камердинер подходит ближе, усаживаясь на край кровати и своими руками пытаясь поймать чужие. — Мюрай.       От произнесённого имени мурашки бегут вдоль спины. Лирам застывает, не предпринимая никаких попыток продолжить задуманное. Подолгу смотрит и вслушивается внимательно в сонный бред.       — Не оставляй меня... они придут, Мюрай. Они совершили ужасные вещи... они сделали мне больно, — от этого прошибает зарядом мощного тока, заставляя Лирама окунуться тоже в те кошмарные времена. — Они изуродовали моё тело. Они искромсали мою небесную душу, ранили и порвали на кусочки, но... но самое главное, они отобрали у меня тебя.       Хан Джисон виновато опускает голову, проглатывая ком в горле и крик отчаяния. Он так хочет облегчить его боль, забрать хоть всю, хоть половину, однако не в силах взять на себя даже четверть.       Феликс затихает, и камердинер моментально окольцовывает его запястье, призывая свои целебные способности. В течение всех этих ночных визитов Лирам то и делал, что пытался сделать страдания терпимыми, раз не получалось смягчить. Но с каждым днём в этом крохотном человеке становилось всё больше и больше боли.       — Как в столь хрупком создании обитает столь чудовищное горе?       Джисон опускает руку Феликсу на грудь, наблюдая за тем, как к тому постепенно возвращается равномерное дыхание. Грустно улыбается и задним ходом плетётся прочь от кровати, пока не натыкается на лежавший на полу дневник, раскрытый, с помятыми страницами. Он бережно поднимает его, понимает, что чужая вещь и трогать нельзя, но первые строчки какого-то стиха зацикливают на себе внимание.

“ Агония любви жжёт до утра,

Частички души топит до дна,

Предсмертные муки жгут дотемна,

И я молю, молю тебя, облегчи,

Не терзай, явись, я прошу..

На колени упал и тебя только жду. ”

      И сердце Лирама всё-таки тоскливо заныло.

/end of flashback\

      Да, если кто и подтолкнёт их к пропасти, то это определённо окажется Феликс Аветисян Ли, расколотая душа, жаждущая разузнать истину.       — Именно поэтому вам не стоит здесь задерживаться.