Потерянные дневники

Ты подарил мне бесконечность.

В бесконечном море.

«Потерянные дневники»

Джин, 15.03.22

[2021]

      Обычно Сокджин ненавидит зиму, но ноябрь быстро стал его любимым месяцем.       Несмотря на тревогу и стресс, которые одолевают в течение дня, Сокджин находит успокоение, когда возвращается домой — в квартиру Чонгука.       Но он полагает, что этого и следует ожидать. Сколько бы они ни спорили, ругались и дрались, в итоге по собственной воле ищут друг друга — для комфорта, компании или просто так. Они любят друг друга. Вот так просто и ясно. И это, вероятно, никогда не изменится.       И, очевидно, они нравятся друг другу настолько, что даже выходные проводят вместе.       В один из таких дней, перед тем как они покинут Сеул, Чонгук садится за руль, отвозит — только двоих — за город, в Канвондо. Очевидно, он хочет сделать несколько фотографий в поле на какой-то ферме и заранее договорился об этом.       — Вообще-то, о таком нужно предупреждать, — ворчит Сокджин, закутываясь в одежду и устраиваясь на пассажирском сидении. — Я бы попросил стилиста-нуну подправить мой внешний вид.       Утром он лишь уложил волосы и подкрасил губы розовой помадой. Даже одеться толком не успел. На нём светло-серая куртка с капюшоном (позаимствованная у Чонгука) и пара несочетаемых носков.       Но Чонгук отвечает лишь:       — Нечего тут подправлять.       Канвондо всего в часе езды от Сеула. Они выехали непозволительно рано, так что солнце ещё не успело взойти, когда они прибывают на место.       Снег ещё не выпал, но уже неоправданно холодно, тем более ранним утром. Они в горной провинции, с щедрыми лесами, но в этом сезоне здесь совсем не цветут цветы.       Но Чонгук хочет сделать фотографии и поэтому они отправляются в путь. Сокджин идёт за ним, ничего не подозревая.       Когда они прогуливаются по травянистой тропе, Чонгук берёт его за руку и сердце Сокджина колотится быстрее.       Прочистив горло, он заговорил:       — Здесь хорошо.       — Нравится? — спрашивает Чонгук, качая их руками в разные стороны. — Природа всегда помогает расслабиться.       — Мы будем отдыхать или работать над твоим любимым проектом? — приподнимает бровь Сокджин.       Кажется, Чонгук, на мгновение озадаченно зависает, но затем вновь приобретает воинственный вид.       — Почему бы не то, и другое?       — Ну, одно требует расслабления, а другое — неоправданных усилий...       — Тебе буквально нужно просто стоять и выглядеть красиво, как на фотосессиях...       — Вообще-то, на фотосессиях, я не просто стою и красуюсь о чём речь…       — Но ты же стоишь и выглядишь красиво буквально везде...       Они идут, пока не добираются до места, в котором Чонгук планировал провести съёмку. Здесь высокая трава, по краям поля виднеются крошечные домики, а вдали горы.       Они вовремя: как раз начинает вставать солнце.       Чонгук — полный отстой, когда дело касается указаний о том, как нужно вести себя перед камерой. Но, как и другие участники, Сокджин тщательно обучен. Восемь лет работы перед камерой и посещение фотосессий достаточно, чтобы отлично справиться.       Хотя, происходящее-то и не очень похоже на привычную фотосессию. Будто они просто веселятся. И Чонгук постоянно говорит глупости.       — А теперь сделай лицо, как у Намджун-хёна, когда он случайно разбил тарелку.       И Сокджин не может перестать смеяться.       Когда солнце выглядывает из-за горизонта и поле погружается в мягкий золотой свет, Чонгук фотографирует хихикающего Сокджина, а затем опускает камеру, глядя прямо в глаза.       — Ты великолепен, — говорит он, наблюдая за Сокджином так, словно у них есть всё время во вселенной.       — Ну… ты должен был это сказать, я — всемирный красавчик, — краснеет Сокджин.       Чонгук подходит ближе. Ведёт подушечкой пальца по подбородку Сокджина, изучая его лицо.       — Прямо сейчас мир тебя не видит.       А затем оторачивается и направляется в другую сторону, так будто не сказал ничего особенного. Но Сокджин застыл на месте и, затаив дыхание, смотрит ему вслед.       Сокджину делают комплименты каждый день с тех пор, как он достиг половой зрелости. Может быть, даже раньше — с того дня, как он родился.       — Однажды ты вырастешь красивым, — говорили ему. — Даже станешь звездой.       Так и вышло. Но с тех пор, как он действительно прославился, подобные слова — единственное, что говорят другие люди. Безумие, ведь даже эксперты сделали заявление, что его лицо (с научной точки зрения) идеально. Симметрия, золотое сечение и черты, как у греческих статуй.       Выслушивая комплименты, Сокджин всегда чувствует себя не в своей тарелке. Он видит своё отражение в зеркале каждый день, и бесспорно — он, красив, но, чтобы настолько? Словно не заслуживает всё это. Потому что сам Сокджин всегда считал свою внешность сильной чертой, но не яркой — ничего общего с тем же Чонгуком или Тэхёном. Он — симпатяшка, но не самый привлекательный из всех. Точно не самый. Неуклюжий, чуть придурковатый, а иногда и туго соображающий. С практически нулевой сексуальной привлекательность. Вот каким себя видит Сокджин.       Но люди продолжают настаивать. Незнакомцы из самых разных слоёв населения осыпают его комплиментами — актёры, художники, режиссёры. А СМИ подхватывают их слова и раскручивают до тех пор, пока они не становятся единственным, что Сокджин видит, когда берёт в руки телефон. Привлекательный, милый, прекрасный — эти слова потеряли всякий смысл.       И иногда хочется, чтобы люди увидели в нём другую сторону, которую можно полюбить точно так же.       Так что да, он знает, что великолепен. Никакого тщеславия — факт. Красота — в глазах смотрящего, но большинство согласится, что у Сокджина одно из самых привлекательных лиц. Может быть, не самое красивое, поразительное или сокрушительное, но уж точно привлекательное. Настолько, чтобы завести его так далеко и стать основанием для карьеры. И большую часть времени он даже гордится этим.       Но иногда от этого тошнит. Так сильно, что хочется закрыть глаза.       Так почему же ему всё ещё так нравится слышать комплименты от Чонгука?

***

      Вирус под названием Чонгук оказалось невозможно вывести из крови. Сокджин постоянно думает о нём и каждый раз сердце болезненно сжимается.       Единственным спасением оказалась поездка в Лос-Анджелес. В этом городе происходит так много всего, что кажется сном. Они выигрывают все номинации на АМА, включая награду «Артист года». И через несколько дней получают вторую подряд номинацию на Грэмми.       А дальше концерты, которые оказываются даже лучше, чем Сокджин помнит. Воссоединение с фанатами вызывает эмоциональную перегрузку, настолько сильную, что он не может заплакать.       Но на последнем концерте, когда фанаты устраивают второй день рождения, льются слёзы. И если сложить то, что ему подготовили мемберы и стафф, то получится третий. За одну ночь. Хотя его день рождения ещё даже не наступил.       Сокджин тронут настолько, что плачет прямо на сцене. А когда концерт закончился, случилась истерика.       Чонгук успокаивает его, когда они возвращаются в гримёрку.       — Почему ты такой эмоциональный, конечно, мы собирались отпраздновать твой день рождения, — смеётся он, обнимая Сокджина.       И Чонгук вспотевший, но Сокджин даже не обращает на это внимание. Положив голову ему на плечо, он признаётся:       — Я так счастлив.       — Это хорошо. — Чонгук теребит ткань рубашки Сокджина. — Счастлив настолько, чтобы… чтобы отпраздновать сегодня со мной?       Истерика прекращается, а сердце в груди бьётся быстрее из-за такого простого предложения. Он настороженно отстраняется и с прищуром смотрит на Чонгука, во взгляде которого нет и капельки раскаяния.       Он не успевает ответить, менеджер Ёндже окликает их:       — Давайте поторопимся, пока отсюда ещё можно уехать!       Чонгук оглядывается вокруг и отступает на шаг назад.       — Ты знаешь, где меня найти.       Неисправимый негодяй.

***

      Ночью Сокджин пробирается в гостиничный номер Чонгука.       И снова, но уже в ночь его настоящего дня рождения.       Это его подарок самому себе.

***

      После этого бурного месяца они отправляются в отпуск. Сокджин выпускает неожиданную «Супер Тунец», вся группа заводит личные аккаунты в инстаграм, а затем, шестого декабря, они разделяются.       Сокджин, Чонгук и Чимин летят в Корею. А остальные остаются в Америке.       В Лос-Анджелесе весело, и Сокджин непременно хочет вернуться. Может быть, даже купит дом. Но прилететь в Корею — облегчение. Первым делом он ложится на кровать в их общежитии на Каннам, игнорируя, что на нём грязная одежда. Закрыв глаза, он вздыхает.       — Итак.       Открыв глаза, Сокджин видит Чонгука, прислонившегося к дверному проёму.       — Итак?..       — Отпуск, да?       — Ага. — Сокджин облизывает губы, наблюдая, как за этим движением следит Чонгук. — Наверное, я останусь у себя дома, так ближе к родителям, здесь всё равно никого не будет.       Оттолкнувшись от дверного косяка, Чонгук с нечитаемым выражением лица, делает шаг вперёд.       — Я остаюсь в Сеуле, потому что не хочу к родителям. Твоя квартира наполовину пустая. Так почему бы тебе не остаться у меня? Если захочешь, я отвезу тебя к твоей семье в любое время.       У Сокджина внутри всё сжимается. Слишком соблазнительное предложение.       — А как же Чимин?       — Возвращается в Пусан… в промежутке хочет на Чеджу. Уже собирает вещи и сегодня вечером будет дома.       — Ну, что ж…       — Ну, что ж, — улыбается Чонгук. — Хорошо, что мы ещё не распаковали чемоданы.       И он ушёл.       Ну что ж.

***

      Большая часть событий 2021 года — суматоха. И теперь кажется, будто кто-то нажал на копку замедления времени, поэтому декабрь тянется целую вечность.       Сокджин не жалуется. Он по-прежнему в состоянии шаткого блаженства.       Его отношения с Чонгуком изменились так резко и быстро, что следовало бы насторожиться. Как только он возвращается к нему в квартиру, они оба возвращаются к своим... прежним занятиям. Так много времени, пространства и свободы — редкость. И, возможно, поэтому они немного сходят с ума.       И вот что происходит: от вечного соперничества они переходят к удивительно мирной золотой середине.       Погрузиться в рутину оказалось слишком легко. Они трахаются. Ложатся спать. Просыпаются. Проводят время со своими семьями и друзьями. Собирают клубнику, гуляют по пляжу, занимаются боксом. Возвращаются домой. По очереди готовят. Играют в видеоигры. И снова трахаются.       Вспенить, сполоснуть, повторить.       За всё это время, кажется, они уже должны начать ссориться, но ничего такого. По крайней мере, ничего серьёзного. Один раз Сокджин говорит Чонгуку, что, когда одежда валяется на кровати — ему неприятно. Чонгук легко соглашается и перестаёт заходить в спальню, когда они только возвращаются домой.       Вместо этого он валяется на огромном диване. Как и сейчас.       — Я устал, — стонет Чонгук, откинувшись на подушки. — Слишком старый, чтобы напиваться с друзьями.       Сокджин удивлённо поднимает брови.       — Старый? Тебе всего 25, а мне 30.       — Меньше, чем через месяц мне 26, а тебе 31. И я это чувствую, дорогой. У меня болят кости.       Чонгук выглядит уставшим. Но это неудивительно. Уже больше шести утра, и он отсутствовал всю ночь. Сокджин остался дома, играл в видеоигры, отказываясь признаваться, что ждёт его.       И вот он здесь, растёкся по дивану. Чонгук вытаскивает низ белого поло с длинными рукавами из чёрных брюк и теперь расстёгивает пуговицы. Его глаза закрыты, а пальцы лениво двигаются. Одна пуговица. Две.       Обыденность. Повседневность. Всё, что прямо сейчас делает Чонгук — устало снимает одежду.       Но Сокджину он кажется восхитительным.       Заворожённый, он подходит ближе.       — Думаю, с такими вечерами пора завязать, — произносит Чонгук. Поло теперь полностью расстёгнуто, видно широкую грудь и тонкую талию. — Не то, чтобы их было много… Хён?       Открыв глаза, Чонгук смотрит на Сокджина, который коленом наваливается на край дивана.       Не утруждая себя ответом, Сокджин перекидывает ногу через бедро Чонгука и осторожно усаживается на его промежность. Двигаясь чуть вперёд.       — Хён?       — М-м?       Сокджин ведёт пальцем по твёрдому прессу Чонгука. Во рту пересохло, тело горит.       — Здесь? — спрашивает Чонгук, положив руки на бедро Сокджина. — Сейчас?       — Если ты слишком устал, хён может сделать всю работу, — нахально предлагает Сокджин, бесстыдно двигая бёдрами. Прошло слишком много времени с того дня, когда он стеснялся. Теперь он знает, чего хочет.       Чонгук словно дёрнул рубильник. Сев, хватает Сокджина за талию.       — Для тебя, малыш, я никогда не устаю.       Чонгук несёт Сокджина в комнату. По пути припадая губами к мочке уха из-за чего Сокджин шипит. Они почти врезаются в дверной косяк, чудом попадая в комнату и захлопывая дверь за собой ногой.       А дальше возня с одеждой, борьба с крышкой бутылочки со смазкой и метания по кровати, пока Сокджин не оказывается двигающимся на члене Чонгука.       Удивительно, как оба переходят от нуля до сотни за считанные минуты. Они плавятся на простынях, а комната наполнена жаром и гнетущим вожделением. Некоторое время не слышно ничего, кроме шлепков кожи о кожу.       — Быстрее.       У Сокджина сжимаются внутренности.       — Двигайся, — шепчет Чонгук, из-за чего волоски на руках становятся дыбом. — Ты можешь двигаться быстрее.       Облизнув губы, Сокджин ускоряет темп, приподнимая бёдра и опускаясь вниз. Закрыв глаза от приятного ощущения наполненности. Снова и снова. Быстрее.       Дыхание перехватывает. По виску скатывается капелька пота. Опершись ладонями о подтянутый живот Чонгука и, найдя новый ритм, Сокджин стонет из-за нахлынувшего удовольствия. Мягкий матрас, в который он упирается коленями, резко контрастирует с сильной хваткой Чонгука на его голых бёдрах.       Опустив руки, Чонгук обхватывает задницу Сокджина, помогая подниматься и опускаться, увеличивая темп.       Сокджин так близко.       — Чонгук, — голос дрожит. — Пожалуйста. Пожалуйста...       Чонгук впивается пальцами в тело Сокджина, удерживая его неподвижно. Сокджин не успевает опомниться, как Чонгук резко вбивается в него. Безошибочно попадая в самую точку, из-за чего Сокджин напрягается.       И громко стонет, когда оргазм бьёт по нему подобно приливной волне. Конечности дрожат, контроль над собой пропадает. На мгновение он даже пугается, что удовольствию не будет конца, но в конце концов обретает дыхание. Прижавшись к Чонгуку, который подхватывает его и осторожно переворачивает на спину. Тяжело дыша, Сокджин позволяет себе расслабиться на простынях, тело приятно покалывает.       Но, похоже, ему не суждено отдохнуть. Чонгук просовывает руки под коленями. И вновь входит. И выходит.       Всё ещё чертовски твёрдый.       Сокджин скулит из-за того, как медленно и глубоко его трахает Чонгук. Наклонившись, он шепчет:       — Люблю слушать, как ты умоляешь.       По щекам Сокджина расползается румянец, хотя невозможно покраснеть ещё больше.       — Не попросишь, хён? Давай и я всё сделаю.       — Не могу, — шепчет Сокджин. — Больше не попрошу.       — Можешь. — Чонгук входит грубее. — Я ещё не закончил. Планирую заставить тебя кончить, не прикасаясь и во второй раз. Ведь позволишь мне?       Разве у него есть выбор? Пока Чонгук продолжает прикасаться вот так, разговаривает и трахает, тело Сокджина в его полном распоряжении.       Поэтому он наклоняет голову в сторону, обнажая шею и крепче обхватывает бёдра Чонгука.       — Да? — в голосе Чонгука слышно улыбку и он ускоряется.       Сокджин шумно втягивает воздух, когда удовольствие вновь расползается по телу через кровоток. Неужели всё это досталось ему даром? Когда Чонгук прижимается к нему животом и задевает член, Сокджин стонет:       — Да.       — Боже, Джин, — выдыхает Чонгук, ускоряя темп. — Ты — воплощение фантазии. Идеален.       — Заткнись, — выдавливает Сокджин, протягивая руки вперёд, чтобы схватиться за плечи Чонгука и впиться в них ногтями. — Просто трахни меня.       Иногда Чонгук действительно делает то, что ему говорят. Он трахает Сокджина, как тот и просит. Безостановочно и тщательно до тех пор, пока Сокджин не начинает трястись и готов умолять о чём угодно. До тех пор, пока Сокджин не теряет возможность говорить и забывает собственное имя. Трахает до тех пор, пока не остаётся ничего, кроме этих ощущений на коже.       Когда всё, наконец, заканчивается, они падают в постель, переплетая мокрые из-за пота конечности. Чонгук притягивает Сокджина ближе и трётся носом о щёку.       — Всё хорошо? Порядок, да?       Сокджин хочет сказать что-то вроде «неплохо» или «в следующий раз постарайся получше», но тон, которым задан вопрос… будто Чонгук ищет что-то — подтверждение? Одобрение? Будто ответ Сокджина имеет для него значение.       — Хён?       — Да, — честно произносит Сокджин, обхватывая Чонгука за шею. — Да, ты хорош, Гуки.       И поскольку удержаться невозможно, добавляет:       — Десять из десяти, я бы повторил.       — Ну, я блядь на это надеюсь, — фыркает Чонгук, хлопая Сокджина по заднице. — Ты снова собираешься превратиться в ханжу из-за простыней или ничего страшного?       — Ну... — задумывается Сокджин. Они устроили беспорядок, он измотан, но всё же не настолько, чтобы закрыть глаза. — Нам нужно их поменять.       — Чёрт возьми.       Они принимают душ, и вода приводит Сокджина в себя. Пока Чонгук меняет простыни, он распахивает шторы.       — Ну и зачем? — ноет Чонгук, укладываясь в кровать, на нём только пижамные штаны. — Давай спать, дорогой. Иди сюда, время сладкого сна.       Равнодушно хмыкнув, Сокджин смотрит на мир снаружи. Такой занятой и озабоченный. Настолько не осведомлённый о том, что происходит внутри.       Есть в этом что-то такое, заставляющее чувствовать меланхолию. В последнее время это происходит всё чаще и чаще.       — Гуки?       — М-м.       — Ты...       — Что? — теперь Чонгук звучит обеспокоенно.       «Ты знаешь, что это плохая идея», — хочет спросить Сокджин, но в последнюю минуту передумывает.       — Ничего.       Повернувшись, Сокджин смотрит на Чонгука. Обводит взглядом открытые участки кожи, задерживаясь на татуировках. У Чонгука забит рукав до самых пальцев, а другая совершенно чистая, как и торс.       — Что? — нахмурившись, спрашивает Чонгук, изучая Сокджина.       Оттолкнувшись от подоконника, Сокджин меняет тему:       — Планируешь набить что-нибудь ещё?       — Ну? Да. Но пока не знаю, что именно.       Взяв со стола чёрную гелиевую ручку, Сокджин забирается на кровать, застеленную свежими простынями, чтобы добраться до Чонгука. Сидя на левой стороне кровати — его стороне — Сокджин снимает колпачок и проводит рукой по груди Чонгука. Сухая и твёрдая. Хороший холст.       — Что ты делаешь? — с любопытством спрашивает Чонгук.       — Моё предложение по дизайну, — Сокджин задумчиво стучит пальцами по груди.       Но, прежде чем он успевает сделать хоть что-то, Чонгук проводит костяшками пальцев по щеке, говоря:       — О чем бы ты ни беспокоился, всё будет хорошо.       Сокджин закусывает губу.       — Откуда знаешь?       — Потому что я так сказал.       Разумеется. Очень в духе Чонгука. Глупо ожидать чего-то другого. Покорно вздохнув, Сокджин принимается рисовать на груди Чонгука. Ручка легко скользит по коже, оставляя за собой чёрный след.       — Значит, тебе нравятся мои татуировки? — самодовольно спрашивает Чонгук.       — Ничего против не имею.       — Но они тебе нравятся?       — Да, — признаётся Сокджин, спрятав улыбку.       Ему нравится, потому что они — часть Чонгука и именно он делает их крутыми. А ещё это сексуально, но Сокджин скорее умрёт, чем признается в этом.       — Я не возражаю против ещё парочки, — поддразнивая добавляет Сокджин. — Особенно, если они касаются меня.       — Неужели? — голос Чонгука звучит как-то странно. — А сейчас ты что рисуешь?       — Планеты, — сообщает Сокджин, заштриховывая небольшую область. Чонгук даже не вздрагивает, когда ручка сильнее вдавливается в кожу. — Галактика. Очень плохо, правда. Наверное, тебе всё же стоит обратиться к профессионалу.       И по какой-то причине это кажется Чонгуку смешным.       — Какие планеты? — спрашивает он, сдерживая смех.       — Знаешь, иногда — очень редко — на небе можно увидеть Венеру или Марс? — спрашивает Сокджин. И судя по молчанию Чонгука, он не знал. — В общем, иногда это возможно. Они вращаются близко друг к другу, и именно в этот момент становятся видимыми для нас.       — Но так не всегда?       — Не всегда. Иногда они как бы выстраиваются в ряд — в любом случае это не так важно. Конкретно эти названы в четь римских богов. Венера, богиня любви и красоты, а Марс, бог войны. Венера — яркая, вечерняя звезда, а Марс — красная планета.       — Противоположности, — произносит Чонгук.       — Ага.       Рисунок на груди Чонгука получился крупный. Сокджин провёл прямую линию через обе планеты, соединив их на одной орбите.       — Они никогда не смогут быть вместе. Но в определённые дни соприкасаются. — Сокджин удовлетворённо хлопает по рисунку. — История любви на века. Может быть, в параллельной вселенной они на одной орбите, как сейчас.       Когда Сокджин поднимает взгляд, то встречается с глазами Чонгука. При дневном свете видно, что он борется со сном — морщины на его лице более заметны, а кожа под глазами потемнела и припухла. И, тем не менее, он улыбается.       — Тогда, тебе стоит добавить на рисунок и звёзды.       — Точно.       Сокджин не торопится. Медленно рисует звёзды разных размеров, разбросав их по телу Чонгука — от ключиц до основания шеи. Добавляет астероиды, кометы и спутник.       В конце оставив подпись — своё имя. Джин. Прямо над сердцем Чонгука.       Откинувшись, Сокджин осматривает проделанную работу. По его мнению, получилось мило. По-детски, но в этом есть своя прелесть.       Чонгук уснул.       Некоторое время Сокджин смотрит на него, недоумевая, как тот мог заснуть, когда ему в глаза светит солнце. Но Чонгук может спать, где и как угодно — при болтовне мемберов, в дороге полной кочек, возможно, не проснётся и при землетрясении.       Чонгук выглядит таким умиротворённым.       А в груди Сокджина расцветает любовь. В порыве он нависает на Чонгуком, наклонив голову, оставляет аккуратный поцелуй на его губах.       — Спокойной ночи, Гуки, — бормочет он, уткнувшись в щёку Чонгука, задерживаясь в односторонних объятиях.       Сокджин не уходит далеко, лишь откидывается на спинку. Уходить не хочется, ни сейчас, ни когда-либо ещё. Хочется лежать рядом, прижавшись к Чонгуку или свернувшись калачиком и спать. Осознание прошивает грудь острой болью, и недавняя меланхолия возвращается вновь с удвоенной силой. Превращаясь в боль.       В этот момент перед ним их будущее, которое заставляет тонуть в безнадёге. Сокджин понимает, что никогда не будет прежним — не после того, как познал такое счастье. Возвращаться домой с Чонгуком, проводить с ним эти странные часы по утрам, просто проводить с ним время.       Где-то там — на этом странном пути — ситуация превратилась в полноценные отношения. Но даже если назвать происходящее иначе, когда всё закончится, им будет больно.       Закончится. Потому что иначе быть не может. Происходящее не может длиться вечно. В этом-то и проблема. Мир не должен знать. Если правда выберется наружу, от их репутации ничего не останется. Отношения у айдолов — уже огромный скандал, а если это ещё и отношения внутри группы между парнями? Двое из всемирно известной группы их поколения.       Они могут разрушить то общество, каким его знают.       И их никогда не простят. Особенно Сокджина.       Потому что, смотря на них двоих, очевидно, кто кого не заслуживает.       Смотря на ручку, Сокджин с грустью думает: возможно, трагедия прекрасных вещей в том, что они обречены на вечность.       И всё же какая-то его часть яростно бунтует. Хоть каким-то образом желая создать что-то постоянное.       Взяв левую — свободную от татуировок — руку Чонгука, он пишет:       «Ты для меня всё, Чонгук».       Когда-то давно он уже это говорил, хоть и смысл в тот раз отличался от сегодняшнего. Это произошло во время интервью. Чонгука попросили описать Сокджина, и он ответил: «Моё всё» и Сокджин сказал в ответ тоже самое.       Они были так молоды. И не знали, чем всё обернётся: в тайне от всех жить вместе, делить одну постель, заниматься любовью каждую ночь. Кто мог такое предвидеть?       Точно не Сокджин. И какая-то часть его мечтает никогда не знать, каково это — иметь такую жизнь.       Потому что ничего хорошего не выйдет и конец этой истории только один — плохой.       Вздохнув, Сокджин слезает с кровати и направляется в ванную. Промокнув ватный диск мицеллярной водой, он уставился на собственное отражение. Несмотря на недостаток сна, он выглядит хорошо. Щёки окрашенным естественным румянцем, глаза блестят, а на коже нет следов стресса или красных пятен.       «Вот как выглядит влюблённость?» — думает он.       Не желая ничего видеть, Сокджин отворачивается. А вернувшись в комнату замечает Чонгука таким, каким оставил. Взяв его за руку, Сокджин стирает оставленное сообщение.       Лучше Чонгуку не знать, что скрывается в сердце Сокджина.       Ведь таким образом, когда всё рухнет, пострадает только один из них.

***

      Но как бы Сокджин ни готовился к этому дню, он всё равно оказался застигнут врасплох.       Возможно, им следовало догадаться, что что-то пойдёт не так. Таковы законы вселенной. Дайте Бантанам победу, и тогда что-то неизбежно взорвётся прямо у них перед лицом.       Но предсказать, какой именно взрыв их ожидал, невозможно. Никак.