Предать или предаться?

      Помня про наставления штурмбаннфюрера Адель старалась не налегать на алкоголь, ей Богу она пыталась, но как только они каким-то невероятном образом добрались до кинотеатра, сразу присосалась к бутылке. Тело дрожало, словно в какой-то лихорадке, хотелось поскорее утолить эту жажду и больше никогда не вспоминать. Марсель, чуть не со слезами на глазах, бросился к ним обнимая и целуя. Адель мягко отстранилась и поднялась наверх, оставляя влюблённых одни на один. Она понимала, что должна быть невероятно счастлива, благодарна за это чудо, которое свершилось несмотря ни на что, но внутри оставалась такая пугающая тишина. Она безумно устала, должно быть за всю свою жизнь, она никогда не чувствовала себя такой измотанной, как за эти два дня. Будто по ней проехался табун лошадей, потом её заставили работать до изнеможения в шахте, предварительно нацепив на руки и на ноги тяжёлые кандалы, а сейчас, когда они наконец спали, от чего-то ей совсем не хочется пуститься в пляс. Хотелось только одного – забыться, хоть на минутку представить, что всё и впрямь кончилось. Она поднялась на верхний этаж кинотеатра, и оттуда по маленькой лестнице вскарабкалась на крышу. Как ни странно это место редко использовалось, возможно потому что чайки тоже любили посидеть на железных скатах и многие углы были в белых пятнах, но Адель это не смущало, по крайней мере сейчас. Она подцепила ногой какую-то старую коробку и уселась, сверху наблюдая за жизнью Парижа. Не сказать, что вид был отменный: Эйфелеву башню не увидишь, но зато мелкие улочки были полны мельтешащих туда-сюда прохожих. Солнце ещё светило высоко, но потихоньку склонялось к западу, отчего арматуры на крыше отбрасывали длинные тени. Адель передвинулась под одну из них, и движением пальца с негромким хлопком открыла бутылку портвейна. Вообще-то она не жаловала людей, которые любят выпивать. Обычно для них это был единственный способ не решать свои проблемы, а просто ненадолго забыть о них, но ведь от того, что ты втемяшишь себе в голову настоящая жизнь не изменится? Но если взглянуть с иного ракурса, ведь правда, не знаешь сколько ещё проживёшь, так стоит ли надрывать спину в попытке изменить то, что тебе неподвластно, вместо того чтобы поймать ещё хоть пару секунд счастья, будь они даже иллюзией? Например завтра она будет работать с майором Хельштромом, нравится ли это ей? Конечно нет! Может ли она весь день провести в стенаниях, какой этот мир не справедливый и как же ей не повезло? Да, но изменит ли это хоть что-то – нет. Жизнь – это бесконечный выбор, нравится оно тебе или нет, но это факт. Выбор страшен, никогда нельзя быть уверенным поступаешь ли ты правильно, или это просто то, что тебе кажется справедливым. Вроде даже такие объективные вещи как убийство, нельзя назвать стопроцентным грехом. Взять даже их маленький план. Немецкие газеты напишут: «В кинотеатре «LaGamaar» были зверски убиты почти четыре сотни человек». Если эту заметку прочтёт обычный человек, то с огромной вероятностью ахнет, пожалеет жертв и их родственников и проклянёт убийц. Но стоит добавить маленькое уточнение: «…были зверски убиты почти четыре сотни нацистов», как история сразу меняется! Теперь читатель радуется, что справедливость восторжествовала и зло было наказано, а те кто это сделал – герои. Только вот герои ли? Можно ли называть выбор из двух зол добром? Да, одно из них большее – другое меньшее, но ведь белым оно от этого не станет? Или всё же концепция в каждом добре есть зло, а в каждом зле добро, правильна? Адель неожиданно для себя поняла, что бутылка в руках опустела. Она сама не знала откуда в её голове такие странные думы, ведь до этого она мыслила исключительно категориями: право и лево, верх и низ, чёрное и белое, просто потому что так было проще. Она не была глупа, и читала много книжек, так что прекрасно понимала, что мир гораздо сложнее и в нём на самом деле нет таких уж чётких граней разделения, но общественные рамки, да и собственное представление сильно упрощало его. Тем более, в момент, когда ты находишься на грани жизни и смерти, и единственная энергия, которая позволяет тебе оставаться на плаву – злость, тебе нужно кого-то ненавидеть. Потом, спустя лет сто, должно быть умные дядьки в пиджак напишут книги про то, что всё было далеко не так однозначно и т.д. и т.п., но людям, которые в эту самую минуту отдают свои жизни, всё равно на политические игры. Для того чтобы убивать нужно быть уверенным, что перед тобой не такие же люди, вынужденные бороться за мнимые идеалы, а звери, для которых нет пощады. Иначе в мире не было бы воин. Даже сами нацисты редко называли евреев – евреями, обычно заменяя эти слова на разной степени отвратительности ругательства, либо просто удостаивая прозвищ по типу: «Эти», «крысы», «враги народа». Однажды ей пришлось переводить какой-то из документов, в котором говорилось про лагеря. Удивительно, но она сначала даже не поняла, про что на самом деле в них писалось, потому как: «За сегодня удалось отчистить сад от ста сорняков» или «утилизировать три квадрата мусора», сложно интерпретировать, как убийство людей. Для фашистской верхушки важны люди, которые смогут заниматься такими делами, а сумасшедших психопатов, которым и впрямь нравится убивать в таком количестве не соберешь, как ни пытайся. И тогда они нашли другой, гораздо более извращённый в своей гениальности метод – пропаганду. По капле, по чуть-чуть вливать яд в уши своих граждан, подселяя в них по грамму сомнения ежедневно, обесчеловечивая образ людей, чтобы в нужный момент они стали видеть перед собой пустую оболочку, которую гораздо легче терзать и убивать. Адель очень сомневалась, что если бы в отчётах писали правду, как она есть: «Сегодня мы зверски замучили и сожгли сотню ничем не повинных женщин и детей», то палачей у Рейха практически не осталось бы. По крайней мере ей хотелось в это верить, ведь если люди настолько деградировали, что готовы кромсать направо и налево без причины, то их мир обречён и должен сгореть в пламени собственной ненависти. Вторая бутылка тоже закончилась удивительно быстро. Наконец дрожь стала отступать, а в пальцах ног приятно покалывало. Голова потихоньку съезжала на плечо, глаза закатывались, мысли становились всё туманнее и туманнее… …всё-таки в мире есть хоть и не стопроцентное зло, но приближенное к нему. Ланда хитер и изворотлив, именно потому что не фанатик. Ему будто вообще чхать на Гитлеровские идеалы, он ведет свою игру, не выбирает сторону, пока не удостовериться что она побеждает. Сейчас вот на стороне нацистов, но он не идиот, чтобы в упор не видеть, как победы союзников стремительно набирают обороты, и что совсем скоро Германии наступит капут. Интересно, попытается ли слизняк вывернуться и в этот раз?.. ***       Она проснулась ни свет ни заря, от дикого приступа жажды, но стоило только повернуть голову, как её пронзили иглы боли. Адель, тихо застонав, вернулась в исконное положение и медленно, давая глазам привыкнуть, заморгала. Она сначала не поняла где находится, но потом сознание и память потихоньку начали вставать на свои места, и воспоминания замелькали обрывочными картинками: Марсель трясёт её за плечо, кругом уже глубокая ночь и на крыше практически ничего не видно, она пошатываясь встаёт, цепляясь пальцами за плечо киномеханика, он осторожно ведёт её вниз и укладывает на диван в кабинете, потом выключает свет и уходит. Адель проглотила какой-то неприятный комок в горле и сквозь боль и тошноту села. Свет тонкими полосками проникал сквозь неплотно занавешенные шторы, но был ещё слишком тускл для разгара дня. Она спустила озябшие ноги на пол, обнаруживая, что друзья решили не раздевать её и всё это время завязки на спине платья болезненно впивались в кожу. Сквозь шипение девушка завела руки за спину, ослабляя давление. Понимание, что вместо того, чтобы дать себе ещё хоть пару часиков поваляться в тёплой постели, ей придётся сначала ехать к себе в съёмную комнату, приводить внешний вид в надлежащее состояние, а потом ещё и целый день мотаться бок о бок с майором Гестапо, вызвало стон полный отчаяния. Но вчера она сама выбрала напиться до такого состояния, поэтому жаловаться не приходилось, за свои поступки надо отвечать. Она выпила почти всю воду из кувшина, который нашла в небольшой подсобке, оттуда же брызнула на лицо, утирая остатки вчерашнего макияжа. Зеркало показало ей весьма нелестную картину, но лучшее, на что она могла рассчитывать. Если она примет холодный душ в течении пары часов, то до того момента, как доберётся до штаба Бергмана отёк уже спадёт. Разгладив пальцами слишком уж явные складки на платье, и накинув поверх лёгкое пальто, она поднялась к выходу. Уже почти у самых дверей её окликнул Марсель: - Стой, - мужчина быстрыми шагами спустился по лестнице. – Ты куда? Адель прикусила губу. Она не стала рассказывать друзьям про Хельштрома. Подходящего времени не было, да и тем более, что это просто небольшая услуга на один раз, не так уж и важно. - Мне пора домой, сегодня рабочий день, а я вчера чуток переборщила, - она развернулась к нему, с усталой усмешкой. Марсель сложил руки на груди и кивнул: - Да уж, чуток… Всю лестницу вчера заблевала. - Ты шутишь? – Адель прижала ладонь ко рту. Этот момент она как-то не вспомнила. - Шучу, конечно, но была очень близка к этому. Она легонько ударила его в грудь, но на лице показалась искренняя улыбка. - Ты вчера так быстро ушла, я даже не сказал, как я рад, что всё обошлось. - Я знаю, тебе даже говорить не стоит. Я тоже рада, что… это точно обошлось. Но впереди, ещё много трудностей. Лицо киномеханика помрачнело. Он почесал голову, о чём-то думая, но вслух не сказал. Адель догадывалась, что вчера они с Шошанной не просто обнимались, а наконец «узаконили» свои отношения, и теперь Марселю очень не хотелось прерывать эту светлую полосу. Но он должен был понимать, что иного выхода нет. Шошанна никогда не сможет простить себе, что не отомстила за семью. - И кстати я выпила всю твою заначку, прости. Адель засмеялась и открыла дверь, выходя из кинотеатра. Марсель наигранно рассердился, проводя пальцем по шее, но с лица сошло напряжённое выражение. Развернувшись девушка поспешила прочь, а улыбка медленно таяла, превращая лицо в печальную гримасу. ***       На то, чтобы сделать из имеющегося материла конфетку ушло часа три, большую часть из которых Адель тупо лежала на кровати, прикладывая к лицу тряпки, смоченные холодной водой. Рецепт её бабули работал на удивление хорошо и когда солнце уже во всю светило над городом и с улицы слышались крики продавцов газет, Адель уверенно шагала по мостовой в направлении штаба. Чувствовала она себя, конечно, намного хуже обычного: голова всё ещё шла кругом, а к горлу то и дело подкатывал комок, но после глотка аспирина держалась она молодцом. Майор просил её нарядиться, поэтому она нацепила на себя своё лучшее платье из тёмного бархата с белым воротничком. Она выцепила его ещё год назад, на рождественском рынке, буквально сторговавшись с продавщицей на десять франков и одну из запрещённых книг Хемингуэя. Сделка состоялась и теперь Адель благодарила себя, что не пожалела средств, ведь платье смотрелось просто изумительно. А за слоем пудры никто не должен был увидеть её синяков. Она лёгкой походкой влетела в здание, и мило поздоровавшись с охранником, поднялась наверх. В конце коридора она остановилась около массивной двери, просунула голову в щель: - Привет, Жанин, Бергман свободен? Девушка за столиком подняла на неё усталые глаза и безэмоционально произнесла: - Да, только пришёл. - Чудесно, он просил зайти за документами, - она зашла внутрь, прикрывая за собой дверь. – Он сегодня в хорошем настроении? Бухгалтерша пожала плечами, накручивая на палец светлую прядь: - Пока ни на кого не кричал. Адель уже подошла к следующей двери, приглаживая растрепавшиеся волосы. Она хотела поскорее разделаться со всеми делами и просто почитать книгу в каком-нибудь парке. - Хорошо, не хочется стать первой, - с этими словами, она три раза громко постучала. Дождавшись глухого: «Входите», она проскользнула в кабинет. Он был небольшим, но оформленным со вкусом. Недаром в этом здании раньше находилась администрация довольно престижного района. Оберштурмфюрер сидел за столом, закинув ногу на ногу и просматривал какие-то бумаги. Его лысина блестела в свете настольной лампы, отвлекая всё внимание на себя. Адель прокашлялась и прошла к столу, садясь на стул возле него. - Штурмбаннфюрер сказал мне, что вы просили зайти за документами. Бергманн не отрывал взгляда от отчёта, но Адель заметила как на высоком лбу появились морщинки. - Да, просил, - наконец сухо отозвался мужчина, откидываясь на спинку кресла. – Нужна ваша подпись на документах об увольнении. В и так больную голову словно ввинтили гвоздь. - Что?! – ошеломлённо выдохнула Адель, не стесняясь своего удивления. – Вы меня увольняете? Бергманн хмыкнул, поглаживая большим пальцем подбородок. Он выглядел более холодным и отстранённым чем обычно, и слова Хельштрома про то, как он её ценит казались теперь ещё более невероятными. - Не я вас, а вы уходите по собственному желанию. - Я, - Адель нахмурилась пытаясь понять не пропила ли она последние мозги, но ничего, что могло бы объяснить сложившуюся ситуацию не нашлось. – Ничего не понимаю, но я не хочу увольняться, меня всё вполне устраивает! — Вот и я так сказал, - оберштурмфюрер потянулся рукой в ящик под столом, доставая какие-то бумаги и кладя их перед Адель. – Но майор сказал, что теперь вы работаете на него и мне нужно переоформить все документы. Признаться, я был удивлён, потому как мне казалось, что я относился к вам очень благосклонно и позволял делать вещи, которые не спустил бы никому другому, и я ожидал, что если вы захотите уволиться, то я узнаю это из ваших уст. Но видимо ошибся. Подпишите здесь и здесь. Он указал пальцем на низ одной из страниц, но Адель даже не притронулась к перьевой ручке, расширенными от ужаса и непонимания глазами, смотря на своего уже бывшего начальника. В похмельной голове все шестерёнки двигались с огромным усилием, словно заржавевшие, но в одном она была точно уверена: штурмбаннфюрер ни словом не обмолвился, что берёт её на полноценную работу. В её голове, она выручит его один раз и они разойдутся разными дорогами, но видимо такой расклад не устраивал хитроумного засранца. Решил отомстить ей по-крупному, но посмотрим кто кого. - Я не буду это подписывать, - она решительно оттолкнула от себя документы. – Я не знала, что майор решил взять меня внаем, и я не соглашалась увольняться. Бергманн моргнул по-рыбьи пустыми глазами. На его отёкшем лице начала появляться гримаса злости: - Да, фройляйн Дитмар, я тоже пытался узнать почему вы лично не могли сказать мне это, на что майор ясно дал понять, что если я, вернее Вы не уволитесь, то я лишусь своего поста. Конечно, я очень сомневаюсь, что из-за какой-то девки он поднимет такой шум, уж больно вы мелковаты, но и рисковать своей шкурой из-за вас не желаю. Подписывайте, у вас просто нет вариантов, при себе я вас держать точно не собираюсь, каким бы специалистом вы ни были. Мужчина подвинул документы обратно к ней. Адель слушала его с приоткрытым ртом и тревожно бьющимся сердцем. Почему как только она почувствовала, что вырвалась из одной ловушки, угодила в новую? Из огня да в полымя, как говориться. Ну что за напасть! Почему Господь так её ненавидит, почему посылает всё новые и новые испытания, неужели ему недостаточно той боли, которую она испытала?! Или он питается кровью и страданиями своих тварей? А вдруг у него есть какой-то план на неё? Или просто в небесной канцелярии решили пошутить. Так смешно, что она буквально головой об стол готова биться. Она взяла ручку в чуть подрагивающие от сильных эмоций пальцы, окунула в чернила, и вывела короткую подпись, с острыми углами. Затем повторила её чуть ниже и передала документы Бергману. Тот быстро просмотрел их, потом один убрал в стол, а другой передал ей: - Отдадите своему новому начальнику. Его голос был пропитан ядом и обидой, должно быть это высшая форма лести от оберштурмфюрера, раз ему так не хочется терять своих людей. Адель кивнула, сбито попрощалась и вышла из кабинета. Только тут её и догнало понимание юмора высших сил, и она не сдержала громкого смешка. Жанин удивлённо покосилась на неё. Нет, но всё-таки как же так получается, что тех кого она презирает больше всего, притягивает к ней как магнитом? Надо же было так совпасть, что именно в тот день, когда мальчишка Цоллер решит пригласить Шошанну на трапезу с министром, Адель будет её заменять? И надо же, чтобы за ней приехал именно майор Хельштром, которому позарез нужен переводчик! Как шахматная партия, в которой ходы не понятны до самого конца, а потом хоп: мат. Штурмбаннфюрер верит в знаки? Может он и прав, но кто сказал, что эти знаки будут в его пользу? С этими мыслями Адель вышла из штаба, даже не зайдя в свой кабинет. Там и не было ничего «её», разве что кипы макулатуры и недописанных отчётов, которым и не суждено быть законченными. Она направилась во внутренний дворик, желая провести время до приезда майора в тишине, обдумывая всё ещё раз, но зайдя за угол увидела прислонившегося спиной к стене Заммеля. Ещё одна «шутка». Стараясь уйти незамеченной, она сделала шаг назад, но наступила на какую-то ветку, привлекая внимание. - О, фройляйн Дитмар! – расплываясь в масляной улыбке, повернул к ней голову унтер-офицер. Чертыхнувшись Адель пришлось выйти к нему. Мужчина бросил окурок на землю и развязной походкой приблизился к ней. - Ну, что, может сходим с вами сегодня в кино? Я свободен, - на его лице заиграла, как он сам думал, обаятельная усмешка. - Нет, герр Заммель, боюсь, что нам с вами уже никуда не сходить. Я уволилась, - без тени улыбки проговорила она. Мужчина оторопело открыл рот, и Адель невыносимо захотелось стукнуть его по нижней челюсти. - Как? Но почему? Девушка сдвинула брови и сделала глубокий вдох. Как же он бесит. - Потому что я так решила. До свидания, герр Заммель, всего вам хорошего. Теперь она может наконец показать своё истинное лицо, ведь резона сохранять хорошие отношения с ним больше нет. Но кажется это было довольно опрометчиво, ведь как только она развернулась и уже было занесла ногу для шага, её с силой толкнули к стене. Адель ойкнула, несильно, но довольно ощутимо ударившись затылком. Перед глазами заплясали цветные точки, но придвинутое почти в плотную лицо Заммеля она увидела удивительно отчётливо. Его ноздри быстро сжимались и разжимались, а глаза были полны непонятной злобой. — Значит так фройляйн Дитмар?! – зашипел он. Адель сморщилась от неприятного зловония. – Я тут перед вами пляшу, словно шут, всячески оказываю вам знаки внимания, покупаю подарки… - Пару стаканчиков мороженого? – искренне удивилась она, забыв, что не стоит раззадоривать его ещё больше, а то невесть что выкинет. - А ужины в ресторане, - его руки опустились по обе стороны от её головы, отрезая все возможные варианты отступления. – Платил за нас обоих я. Адель чуть было не фыркнула, ведь всё что заказывала она: кофе и какой-нибудь далеко не самый дорогой десерт, другие девушки на её месте выкачали их глупого офицера гораздо больше. - Я даже вас не трогал ни разу! – продолжал буйствовать он. – Все мои друзья уже смеются над о мной, у них то уже по пять девушек было, а мне и одна не даёт. Господь свидетель, я не хотел на вас давить, - неожиданно спокойно произнёс он, и ей такая перемена совсем не понравилась. - Вы мне правда очень симпатичны Адель, но поймите, я не могу позволить вам закончить всё так. - Что вы… Она успела в последний момент выставить перед собой руки и не позволить Заммелю поцеловать её, но тот и правда словно сошёл с ума, не намериваясь отступать. Пока она сдерживала его тело, мерзкие руки мужчины прошлись от талии к бёдрам, крепко стискивая. Она закричала, но потная ладонь в мгновение ока оказалась на её рту, затыкая его. Адель начала барахтаться, всеми силами стараясь вывернуться из его хватки, не переставая мычать и толкать его в грудь, пытаясь дотянуться ногтями до лица. Она даже не успела по-настоящему испугаться, как вдруг сзади раздалось: - Что здесь происходит? Холодный, но знакомый голос, заставил Адель как ни странно обрадоваться. Заммель резко повернулся, на мгновение завис, а потом стукнув ногой, отдал честь. - Штурмбаннфюрер! – его интонация выдавала смятение, офицер явно не понимал, что здесь делает человек такого высокого ранга. - Майор Хельштром! - Адель воспользовавшись замешательством Заммеля, выскочила из-за его спины и поспешила к мужчине. Она даже не заметила, как в порыве назвала гестаповца по фамилии, но вот унтер-офицер заметил и его глаза расширись ещё сильнее. Он сглотнул и отступил на шаг, теперь уже сам вжимаясь в стену. Майор кинул быстрый взгляд на тяжело дышащую Адель, потом шагнул к Заммелю: - Обер-фельдфебель, - спокойно начал он, но в этом его напускно безразличном тоне было скрыто гораздо больше угрозы. – Мне интересно узнать, в какой момент бравые немецкие солдаты вместо исполнения своих обязанностей переключились на выяснения личных внерабочих отношений? М? Заммель словно воды в рот набрал, то бледнея, то краснея, переводя ошарашенный взгляд с Адель на майора. Девушка невольно отступила за спину гестаповца, будто тот мог её защитить, но отчего-то сейчас она предпочитала быть ближе к нему. Мысль о том, что её только что чуть не изнасиловали, не укладывалась в голове. Тем более Заммель?! Это был очень хороший урок, что даже самые безобидные оказываются тварями, а помощь можно получить от того, кого меньше всего ожидал. Она даже с неким отвращением к самой себе поняла, что испытывает нечто похожее на благодарность к майору. - Вы будете отвечать на мой вопрос?! – неожиданно резко повысил голос Хельштром. Унтер-офицер вздрогнул всем телом, и что-то замямлил себе под нос. Адель думала о том, какой же на самом деле он жалкий и мелкий. Хвалёная смелость оставалась при нём только до тех пор, пока в аквариуме не появлялась рыба покрупнее. - Я вас не слышу, обер-фельдфебель, говорите громче, - гестаповец расплылся в ледяной улыбке. В спину словно воткнули иголки, Адель поймала себя на мысли, что очень рада, что гнев майора обращён не к ней. Видеть его в таком состоянии было действительно жутко. - П-прошу прощения, штурмбаннфюрер, этого больше не повторится! – Заммеля пробила мелкая дрожь, он не отрывал глаз от своей обуви. Гестаповец тихо рассмеялся. Офицер умоляюще посмотрел на Адель, но та нарочито показательно отвернулась. Она испытывала садистическое удовольствие, наблюдая, как этого напыщенного урода смешивают с грязью. Поделом, таких нужно жёстко ставить на место. - Я знаю, что этого больше не повторится, обер-фельдфебель...? - З-заммель, штурмбаннфюрер. - Обер-фельдфебель З-з-заммель, потому что если вдруг я услышу от этой фройляйн ещё хоть слово или хотя бы намёк о непристойных действиях с вашей стороны, дальнейшая ваша служба пройдёт на гауптвахте, вам ясно? Майор подошёл к Заммелю почти вплотную, угрожающе возвышаясь над ним. Адель вспомнив, как его влажные руки касались её тела, улыбнулась. Пусть прочувствует на своей шкуре какого это, когда другой человек залезает в твоё личное пространство без спроса. - Не слышу вашего ответа, Заммель. Вам ясно? – если бы голосом майора можно было резать, унтер-офицер остался бы без головы. - Д-да, штурмбаннфюрер, - прошептал мужчина. Гестаповец резко отвернулся, на лице застыло нетерпение, в перемешку с отвращением. - А теперь извинитесь перед фройляйн, да поживее, у меня нет времени на этот цирк. - П-простите меня, фройляйн Дитмар, я не хотел вас обидеть. Заммель даже глаза на неё не поднял, всё так же буравя взглядом свои сапоги. Адель захотелось помучить его ещё сильнее и не отвечать, но всё-таки желание поскорее убраться от сюда перевесило, и она холодно отчеканила: - Извинения не приняты, но мне всё равно на вас. Хельштром кивнул, и положив ладонь на её спину, подтолкнул к машине. Она не поворачиваясь зашагала по двору, мысленно радуясь, что больше никогда не увидит этих мерзких масляных глаз и не почувствует запах капусты. И очень надеясь, что эта тварь каким-то невероятным образом окажется на премьере «Гордости нации», где получит по заслугам.