Предать или предаться?

      Она кивнула водителю, отодвигаясь в самый край салона, прислоняясь щекой к холодному стеклу. Адель чувствовала себя невероятно грязной, даже намного сильнее чем утром, ведь то была физическая, а эта куда более глубинная. Мерзкий, жалкий, трусливый подонок! Почему эти люди так уверены в своей непоколебимой власти, но стоит только на горизонте показаться кому-то хоть чуть-чуть сильнее, как их эта «важность» сразу испаряется, открывая настоящее мелкое нутро. Но с этим наконец покончено. Никаких больше переглядок и вежливых отказов. Они отъехали от штаба и теперь вырулили на главное шоссе. — Спасибо, — чуть помедлив, всё же буркнула Адель. Не стоит портить отношения с новым начальством из-за какого-то хмыря. — Я делал это не ради вас, терпеть не могу когда солдаты слишком распускаются и забывают, что они сюда не развлекаться приехали, — нетерпеливо поправляя плащ, ответил Хельштром. Не надо благодарностей? Замечательно! Тогда она сразу перейдёт к сути: — Почему вы не сказали, что хотите нанять меня? — она достала из внутреннего кармана бумагу и передала её мужчине. — А что бы изменилось? Вы бы отказались? — насмешливо переспросил майор, быстро пробегая по ней глазами. Адель задохнулась от такой наглости, поворачиваясь к гестаповцу всем корпусом. Невыраженная ярость бурлила внутри, но она изо всех сил старалась хоть сколько-нибудь сдержать её. — Могла бы. Я не вещь, чтобы меня покупать и перепродавать, у меня тоже есть своё мнение! — Ну ничего себе! Слышал Стэфан, оказывается у женщин есть право голоса, — мужчины громко расхохотались. — Не обижайтесь, фройляйн, но мне кажется, что этот разговор абсолютно бессмысленен, потому как вы уже согласились. Та секундная благодарность, которую она испытала, теперь казалась смутным помешательством, ведь невозможно представить, чтобы она могла испытывать к нему что-то помимо ненависти. — Вы не оставили мне выбора, — с ещё большой силой взвилась девушка. — Если бы я отказалась, Бергманн всё равно уволил бы и тогда у меня вообще не осталось бы средств к существованию! Хельштром резко перестал смеяться и сухо отрезал: — Значит вы неполная дура и сделали правильный выбор, а сейчас давайте-ка успокойтесь, и дайте насладиться тишиной, истерички мне уж точно не нужны. Адель уязвлённо хмыкнула, отворачиваясь. — Может я и есть истеричка, откуда вы знаете? Вдруг я и правда никудышный специалист и буду всячески портить вам жизнь. — Это вряд ли, не рискнёте, — абсолютно спокойным и уверенным тоном произнёс гестаповец. Так и подмывало сказать: «Посмотрим». На языке вертелась очередная колкость, но Адель прикусила его. Не дай Боже, весь их план сорвётся из-за этого напыщенного и высокомерного майора. На чаше весов ненависти, по другую сторону от Ланды добавился Хельштром. И сторона с первым перевешивала уже не так однозначно. ***       Стэфан открыл дверь и Адель, вылезая, увидела перед собой внушительное здание типичное для центра Парижа. Оно вроде и отличалось от остальных, а вроде и нет, в своём богато украшенном фасаде с изобилием барельефов походило на все остальные. Водитель сел обратно, откатывая автомобиль, а они с майором вошли в дверь, учтиво придерживаемую швейцаром. К ним тут же подлетели пара лакеев, в буквальном смысле стаскивая пальто, унося их в гардероб. Хельштром приглашающем жестом указал на широкую лестницу обтянутую ярким ковром, пропуская вперёд. Адель чуть приоткрыв рот, разглядывала убранство галереи. Прежде ей ещё ни разу не приходилось бывать в таких местах, и у неё буквально захватывало дух. Ей казалось, что она попала в один из романов Джейн Остин, с их бесконечными балами и приёмами у богатых господ. Майор же выглядел вполне спокойно, можно даже сказать скучающе, будто каждый день бывал во дворцах и вся эта помпезность давно приелась ему, что наверное было недалеко от правды, всё же он находился в личной охране рейхсминистра. Они вошли в зал с высоким потолком, красивую лепнину которого загораживали алые флаги свастики. Адель недовольно нахмурилась, но тут же приказала себе держать лицо, ещё не хватало показать своё истинное отношение ко всему этому празднеству. Зала была полна людей, человек сто, может двести, все в дорогих нарядах, непременно с чем-нибудь блестящем. Она даже на секунду смутилась своего простенького платья, ещё утром казавшемуся писком моды. С другой стороны, она же не на сам приём пришла, пригласили майора, а она всего лишь его помощница, поэтому её внешний вид никого заботить не должен. — Ох, штурмбаннфюрер, вас мы и ждали, — подскочил к ним приземистый человек, с щегольскими усиками и тёмными хитрыми глазами. Его буйная шевелюра, без намёка на седину, никак не вязалась с возрастом. — А что это за прекрасная мадмуазель рядом? Человек оценивающе прошёлся взглядом по её фигуре, обнажая ровный ряд чуть желтоватых зубов. Адель сначала напряглась (воспоминания о Заммеле были ещё слишком свежи), но потом чуть успокоилась, не заметив в глазах мужчины ни намёка на похоть. Его серый костюм мог бы казаться скромным, больше подходящий простому рабочему из среднего класса, но яркий платок на шее, повязанный на манер жабо, и ткань говорили об обратном. Она довольно неплохо разбиралась в материалах и приглядевшись с удивлением поняла, что его наряд мог стоить больше, чем их с Шошанной гардероб вместе взятый. — Это фройляйн Дитмар, мой переводчик, — кисло улыбаясь проговорил майор. — Слава Богу, наконец мне не придётся ломать язык об их невозможные звания!— по-французски, с нескрываемым облегчением проговорил мужчина. Адель не сдержала смешок. Он сказал это так честно и искренне, видимо действительно этот вопрос очень его беспокоил. — Что он говорит? — нетерпеливо прошептал Хельштром, ему явно не нравилось оставаться не в курсе происходящего. — О, не переживайте, я всего лишь обрадовался, что теперь смогу выражать свои мысли более полно, мой немецкий всё же оставляет желать лучшего. Человек незаметно сверкнул ей чёрными глазами из-под густых бровей. Он начинал ей нравится, мало кто из французов сохранил чувство юмора. — Прошу прощения, я не представился, — он взял её ладонь в свою теплую руку. — Месье Дюбуа, директор Galerie lumière… Некогда прекрасной. Для вас просто Тибо. Адель снова чуть не усмехнулась, но вовремя собралась, отвечая на крепкое рукопожатие директора. — Прошу вас, в той стороне находится выставочный зал, а там бар, если захотите, чего-нибудь выпить. А я бы на вашем месте захотел, –добавил тот, вновь внимательно, с некоторым покровительством, оглядывая её. — Я бы с радостью, но боюсь, что вчера у меня была другая вечеринка и мой язык говорит да, а голова нет, - невесело ухмыльнувшись, проговорила Адель, поправляя съехавшись воротник. Тибо рассмеялся: — Поэтому я и говорю: вам стоит выпить. Я скажу Француа, чтобы он сделал мой фирменный коктейль от похмелья. — Благодарю, вы очень добры,— она сделала шутливый реверанс. Майор всё это время бросающий непонимающий взгляд между ними, снова наклонился к её уху: — Я нанял вас, чтобы вы переводили, а не болтали с первым встречным. Адель увидела, как Тибо отворачиваясь, притворно закатил глаза, и прикусила губу, чтобы не расхохотаться. С этим жуликоватым директором определённо стоило познакомиться ближе. — Конечно, штурмбаннфюрер, извините. Там выставка, а там бар, куда хотите пойти?       Отправились они, конечно, в бар. Адель с интересом разглядывала галерею поверх голов гостей. Она уже поняла, что это обычная встреча сливок общества, состоящая в основном из немецких погонов, их шлюх и парочки французских шишек. Они были ей неинтересны, а вот директор… Его личность представлялась весьма интригующей. Она видела его тёмные кудри, которые перемещался туда-сюда между гостями. Со спины она спокойно могла бы принять его за мальчишку, потому как у большинства мужчин пятидесяти-шестидесяти лет, которых она знала, если и не было лысины, то макушка уж точно изрядно посыпана сединой, но не у Дюбуа. Да и этот цветастый платок, будто больше подходящий для какой-то вечеринки в южных странах, а не для чопорных европейцев… Что говорить — типичный представитель творческой элиты. — Добрый вечер, что желаете заказать? — на ломаном немецком спросил официант, щуплый мальчишка лет пятнадцати с начинающей пробиваться щетиной. — Месье Дюбуа обещал мне какой-то волшебный напиток от похмелья, а майору… — Тёмное пиво. — Понял, буквально минутка, — официант явно был доволен, что хоть кто-то среди всей этой знати, говорил с ним на родном языке. — Ну что, может скажите какую цель преследуете? Адель спросила первое, что пришло в голову, лишь бы хоть чем-то себя занять, этот вечер обещал быть долгим и невероятно скучным. Хельштром поднял на неё слегка удивлённый взгляд: — Что вы имеете в виду? — Зачем мы здесь? Если скажите, что вам нравится подобного рода мероприятия, я не поверю. Гестаповец хмыкнул и снял фуражку, кладя её на середину стола. Пригладил и так идеально зализанные волосы. — Видите ли, рейхсминистр очень хочет заполучить один экспонат для своей премьеры, только загвоздка в том, что он находятся в этой галерее, и без согласия месье Дюбуа его не получить. Адель понимающе кивнула, снова поднимая глаза на убранство зала, пытаясь понять, что же так привлекло внимание Геббельса, чего нельзя достать в Ритце. Но сама выставка находилась чуть дальше, поэтому с её места открывался довольно скудный кусок. — И вас отправили вести переговоры? — Можно и так сказать. Адель мысленно фыркнула. Надо же было послать самого незаинтересованного человека, который вместо того чтобы бегать попятам за директором, всячески забалтывая того, сейчас сидит и со скучающем видом постукивает пальцами по столу. Или… Догадка вспыхнула в сознании и девушка страдальчески закатила глаза. Для этого Хельштром её и нанял, чтобы взвалить основную работу на её плечи. Именно ей придётся договариваться с месье Дюбуа, и если что-то пойдёт не так, ответственность тоже будет на ней. Уже было затухнувшая злость, снова начала просачиваться по венам. Хотя надо отдать должное, штурмбаннфюрер был весьма хорош в своей изворотливости и хитрости, конкуренцию мог составить разве что Ланда. Официант действительно пришёл спустя минуту, неся на подносе высокий стакан с пивом, и что-то абсолютно мерзкое на вид в хрустальном бокале. — Пожалуйста. Он со стуком поставил напитки перед ними и быстро удалился к соседнему столику. Адель брезгливо поморщившись, поднесла бокал к лицу, принюхиваясь к серовато-жёлтой жидкости, скорее напоминающей плотный кисель. — Что это? — Хельштром сделал большой глоток тёмного, брезгливо поглядывая на неё. — Понятия не имею, — искренни произнесла Адель, придирчиво крутя напиток в руках. — Выглядит как… vomissement de quelqu'un. — Понятия не имею что это значит, но похоже на то. А что вы заказывали? Гестаповец утёр губы салфеткой, с нескрываемым удовольствием приготовившись наблюдать за предстоящим представлением. — Мне посоветовал это месье Дюбуа, — уже изрядно жалея о сделанном выборе, Адель хотела отложить напиток, но наткнувшись на насмешливый взгляд майора передумала. — Мы французы любим всё новое, так что… Она выдохнула, прикрыла глаза и сделала большой глоток. На вкус было так же плохо как и на вид. Смесь банановой кожуры, перца, оливок и ещё чего-то, что Адель предпочитала бы не чувствовать в своём рту. Рвотный рефлекс подступал всё ближе, но она с героическим усилием проглотила всю жидкость, стараясь не морщиться. — Ну как? — посмеиваясь спросил майор, делая новый глоток пива, которое сейчас казалось ей напитком богов. — Вполне, — схватив салфетку и прижимая её к губам, сдавлено пробормотала Адель. — Советую заказать. — Пожалуй воздержусь, мы немцы, предпочитаем классику. Будете? Дитер вынул из внутреннего кармана портсигар. — Ох, нет, ещё большей гадости не стоит, — Адель отклонилась на спинку стула, не без основания боясь, что теперь её желудок всё же даст слабину. Штурмбаннфюрер пожал плечами. — Я считаю, что мы французы обошли вас, немцев, всего в трёх вещах. — Это каких же? — Духи, сигареты и женщины. Дитер хмыкнул, щелкая зажигалкой и поднося её к лицу. Она наблюдала как маленький огонек на мгновение освещает его насмешливое выражение, чтобы через секунду вокруг снова сгустилась тьма. Он обхватил сигарету длинными пальцами и сделал глубокую затяжку. — Знайте, в каждой стране свои женщины. Вы правы в том, что наших трудно назвать красивыми, но зато они обладают многими другими качествами, которые не присущи француженкам. — Это какими же? — парировала она его недавним вопросом. — Например ум. — Вы считаете, что француженки глупы? — Адель не сдержала саркастической интонации, что порядком позабавило Хельштрома. «Он того и добивался, пытался вывести из себя, подонок», — зло поняла девушка. — Я не говорил, что вы глупы, я сказал, что в немках больше ума — это разные вещи, — он медленно выпустил из ноздрей струйку дыма. Наблюдая, за этой картиной Адель тоже решила закурить, чтобы хоть как-то перебить привкус этого чудо-напитка. Хотя надо признать, что голове стало намного легче, что же добавил туда проныра Дюбуа? Мужчина тем временем всё же решил продолжить: — Я понимаю, что вам нелестно слушать такие вещи о себе. — Не забывайте, что я на четверть немка, поэтому к себе ваши слова точно не отношу, можете быть спокойны, — она старалась проговорить это как можно мягче, ни единой интонацией не выдав нарастающее раздражение. — Что ж, — она даже не успела потянуться за зажигалкой, как Дитер уже щёлкнул своей. — Тогда мои следующие слова не должны вас обидеть. Нельзя отрицать, что француженки чертовски привлекательны, эти фигурки, речи полные сладких слов и обольстительных взглядов, — на секунду Адель показалось, что майор сейчас утонит в своих мерзких фантазиях, но на его лице не проявлялось ничего кроме вежливого безразличия. — Но как только спадает первое влечение они оказываются пустышками. Пуф, — он щёлкнул пальцами. — Пустоголовые куклы, безусловно приятно пахнущие и умеющие ублажать слух, но более ничего из себя не представляющие. Адель коротко рассмеялась. Она даже не знала, что рассмешило её больше: понимание, что все француженки, с которыми был Хельштром настолько не хотели подпускать его к себе ближе, что претворялись дурочками, или наивность майора, который им верил. Она затушила наполовину скуренную сигарету о край хрустальной пепельницы, оглядываясь по сторонам, затем вернула глаза на Дитера. Он всё ещё продолжал курить, Адель всё дивилась, как это оранжевый огонёк на конце сигареты не обжигал ему пальцы. Или всё же обжигал, просто этот человек настолько холоден и бесчувственен, что перестал ощущать даже физическую боль? — А меня, штурмбаннфюрер, вы больше отнесёте к немкам или француженкам? Хельштром сдвинул тонкие брови. Казалось его действительно озадачил вопрос, ведь однозначного ответа у него по всей видимости не нашлось. И эта самая секундная заминка дала куда более красноречивый ответ, чем все сказанные далее слова. Но даже если бы они и последовали, Адель всё равно не удалось бы их услышать, потому что в центре зала кто-то постучал по бокалу, привлекая всеобщее внимание: — Дамы и господа, глубокоуважаемые гости, кому больше нечем заняться в этот дивный вечер, я рад видеть каждого из вас здесь, в моём скромном уголке, который некоторые называют искусством, — голос месье Дюбуа, удивительно громкий для такого относительно небольшого человека, разносился по всему залу, легко перекрывая гул. — Сегодняшняя встреча очень важна для всех нас, и не буду скрывать в особенности лично для меня, ведь здесь собрались очень важные для страны люди, — он отсалютовал группке офицеров, те довольно засмеялась в ответ. Адель удивилась, ведь Тибо говорил на немецком весьма недурно, но видимо он относился к той касте людей, которые предпочитали не распространяться о своих навыках. — Ешьте, пейте, веселитесь, и если вдруг среди вас окажется ценители прекрасного, можете одним глазком взглянуть на выставку! Отдыхайте, этот вечер для вас! — закончил он свою речь, выпив залпом бокал шампанского. Зал взорвался аплодисментами, но директор с присущей ему прыткостью уже снова скрылся из вида. Адель для приличия тоже пару раз хлопнула в ладоши, затем повернулась к майору. Он с кислым выражением лица поглядывал на собравшихся, допивая из стакана пиво. Она в который раз поразилась, почему на это дело отправили его. Тем более в таком состоянии. Только сейчас, вглядевшись в его лицо, она заметила тёмные круги под глазами и словно пергаменный оттенок кожи. Значит не только у неё сегодня желание завалиться спать перебивало долг по работе. — Поймаем месье Дюбуа после выставки? Хельштром не удостоил её взглядом, чуть приподняв губы и кивнув кому-то в толпе. — Нет, постарайтесь поймать его раньше, — с этими словами он поднялся со стула, не обращая внимания на удивлённо приподнятые брови девушки. Значит и на этот раз она оказалась права — уговорить директора её головная боль. — Но что нужно рейхсминистру? — крикнула она в удаляющуюся спину, но ответа так и не последовало. «Невероятно, — подумала Адель. — Теперь ещё одной вариться вместе с этой «элитой», пытаясь выторговать некий экспонат для ублюдка Геббельса. Просто мечта!» ***       Она скользила между стоящими тут и там людьми, стараясь не привлекать внимания, аккуратно обходя скопления немцев. Пару раз она замечала смеющегося в компании офицеров Дитера, и это зрелище казалось ей до того странным, что она предпочла бы не попадаться тому на глаза. Тем более что у неё есть задание: найти месье Дюбуа, который словно сквозь землю провалился. Она поднималась на цыпочки, стараясь разглядеть волосы или яркий платок, но всё четно. Будто испарился. В какой-то момент она до того отчаялась, что уже подумывала начать спрашивать о нём, но решила повременить — ей удалось найти тихий уголок. Основная часть гостей распределилась в промежутке между баром и началом выставки, так что в самом её конце, Адель наконец смогла остаться в одиночестве. Она встала около какой-то картины и пустым взором вперилась в неё, чтобы случайно забредшие сюда люди, подумали, что она очень занята. Думала она о том, как удивительно работают человеческие желания. Последние несколько лет она только и грезила о том, чтобы оказаться среди всех этих капитанов, офицеров, майоров, словом всех тех, кто напрямую связан с этой кровопролитной и бессмысленной войной. Но вот сейчас, наконец соприкоснувшись с ними на прямую, она не испытала радости. Даже понимание, что совсем скоро она отомстит, не вызывало ничего кроме блёклой искорки торжества. Позавчера, когда она только-только осознала эту возможность, то в душе и впрямь всколыхнулись все давно забытые чувства, но они были вовсе не светлые, а чёрные, как самая промозглая и тёмная декабрьская ночь. Её вчерашние размышления о добре и зле наконец обрели некое подобие формы, и Адель неожиданно ярко осознала, что даже такое благодатное дело, как убийство злодеев, не дарит ей успокоение и счастье. Поначалу ей казалось что это так, но сейчас, когда такая реальность стала ближе, она поняла, что ей страшно. Да-да, именно страшно. И боялась, она вовсе не смерти, а того, что она положит последнюю часть своей души на окроплённый кровью алтарь войны. Если бы только все в мире получали по заслугам… Добро было вознаграждено, а зло наказано. Но это не так. Да, скорее всего они смогут выиграть эту войну, загнать фашистов обратно в свои норы, только вот свершиться ли правосудие на самом деле? Будут ли наказаны все те, кто развязал бойню? Убить Гитлера — отсечь голову гидре. Вырастет и вторая, если не прокопать эту гнилую землю до самых корней. Только вот какой ценой: чем больше ты соприкасаешься с тьмой, тем чернее становишься сам. Она слишком хорошо прочувствовала это на себе, ведь больше не гнушалась самым главным — посягательством на жизнь другого человека. Это прерогатива людей, поставивших себя на пьедестал мира — думать о людях, как о мусоре, который в любой момент можно выбросить, заменив чем-то более интересным. Как маленький ребёнок, наигравшись с одной игрушкой, берётся за другую. Но ведь даже если сжечь всю Землю дотла, убить всех и каждого фашиста до последнего — это не вернёт всех тех, кто был ей дорог. Может если она убьёт почти четыре сотни человек, даже беря во внимание, что большинство из них отъявленные мерзавцы, не будет ли она немногим лучше Цоллера? Убить верхушку, не то же самое, что попутно сгубить ни в чём не повинных людей, таких как: жёны офицеров, военные, которые добились своего поста не кровавыми расправами, а бумажной волокитой, светских дам и господ, таких как те, которые собрались в Galerie lumière. Смогла бы она прямо сейчас взорвать это здание, понимая, что убьёт много военных преступников, но при этом по совместительству положит половину обычных людей? Их можно было презирать за то, что они не выступили против нацистского правительства, не дали отпор, но ведь она сама, Адель Дитмар, делала тоже самое. Пока она ещё ни разу не сказала в лицо этим упырям, как же она их ненавидит, как же желает смерти! Даже когда её чуть не изнасиловали. Да, можно прикрывать это мыслью, что впереди её ждёт десерт и покрупнее, что глупо вестись на поводу у эмоций и в порыве бессмысленной храбрости отдать жизнь впустую, но это не отменит того, что она могла бы противостоять этой системе и без разрушения себя. От неё и впрямь больше ничего не осталось. И сделала бы она по-другому, если бы был шанс всё изменить? Пожалуй, что да, она бы старалась действовать, но не так. Не погрязая в злобе и мести, не преклоняясь перед жестокостью войны, а наоборот, стараясь оставаться человеком, храня в глубине свет, который так легко задуть и так сложно разжечь вновь. Но она сделала свой выбор, жалеет ли она или нет, уже не имеет смысла. У неё только один путь и она уже свернула на эту дорогу. Адель сделает, то что задумала, как бы тяжело не было, какие бы мысли не терзали, у неё нет выхода поступить иначе. Как недавно Шошанна поняла, что Ганс добивался от неё страха, так и она осознала, что война хотела от неё жесткости. Она самая разрушительная богиня смерти не щадит никого: ни зло, ни добро, загоняя всех в одну ловушку черноты. Чья-та тяжёлая ладонь опустилась на плечо и сдавила. Адель вскрикнула и резко развернулась. — Боже правый, не думал, что я такой страшный, — директор галереи поспешно сделал шаг назад, поднимая руки вверх. — Прошу вас, фройляйн Дитмар, успокойтесь, это всего лишь ваш покорный слуга, а не какой-нибудь оберштурдартфельфюрер… Вы поняли, мой язык и впрямь не предназначен для этих зубодробильных званий. — Месье Дюбуа, вы меня напугали, — Адель прислонила ко лбу тыльную сторону ладони, проклиная себя за такую реакцию. Теперь директор наверняка считает её сумасшедшим параноиком, а такая характеристика уж точно не пойдёт на пользу в переговорах. — Я просто… Задумалась и не услышала ваших шагов. Мужчина поправил платок на шее, потом с понимающей улыбкой кивнул: — Прошу, Тибо. Как вы себя чувствуйте? — Очень хорошо, напиток просто ужасен, но эффект определённо стоит того. Она не лукавила: похмелья словно и не было, голова не кружилась, а была до удивления чистой и светлой. — Рад слышать, рад слышать, — он довольно кивнул, отводя от неё глаза. — Вам нравится эта картина? Адель только сейчас перевела на изображение осознанный взгляд. На нём были изображены люди: в центре на камне сидел обнажённый мужчина в красном плаще с мечом и копьём в руках. Его лицо было спокойно и сосредоточенно, а глаза обращены к небу, словно в последний раз ища у Господа защиты. Мужчину окружали по всей видимости его верные солдаты, одни из которых готовились к битве, другие трубили в горны, а третьи целовали женщин. Что ж, действительно художник очень верно изобразил досуг перед сражением. Времена идут, а привычки не меняются. — Жак Луи Давид «Леонид при Фермопилах», тысяча восемьсот четырнадцатый год, — задумчиво проговорил Тибо, поглаживая свои тёмные усики. — Фройляйн Дитмар, вы знаете кто такой царь Леонид? — Если уж я могу называть вас по имени, то вы тем более. Да, насколько я помню он относится к истории о трёхстах спартанцев? — Не просто относится, Адель, он их возглавлял! — довольно хлопая в ладоши проговорил директор. Видимо ему очень нравилась идея поведать благодарному слушателю лекцию о создании картины. И правда истинный ценитель прекрасного. — Жак Луи мастерски изобразил не сам бой, а подготовку к нему, что не отменяет заворожённости полотну, ведь самое страшное это не само действо, а ожидание. Вы не против если я напомню вам историю? — это был скорее не вопрос, а утверждение. У Тибо даже голос изменился, наконец утратив безукоризненно вежливые, хорошо отточенные интонации, выдавая истинную страсть мужчины. - Во время вторжения персидской армии, спартанский царь Леонид возглавил небольшой отряд из трёхсот спартанцев, чтобы защитить Грецию. Они заняли узкий проход в горах, где смогли сдерживать численное превосходство врага. Несмотря на очевидное поражение, спартанцы проявили чудеса стойкости и мужества, сражаясь с невероятной отвагой и решимостью. Каждый из них осознавал, что, возможно, не вернется домой, но их цель была ясна: защитить свою землю и своих людей. В конечном итоге, хотя спартанцы и погибли, их самоотверженность стала ярким символом сопротивления и вдохновила другие греческие города объединиться в борьбе против персидского нашествия. Потому-то мне и удивительно, что рейхсминистр выбрал для своей премьеры именно эту картину, ведь её смысл в этой интерпретации можно трактовать по-разному. Ведь этот солдат… Как его там… Цоллер, кажется? Убил как раз в районе трёхсот человек, тем самым вставая на место персов, а погибшие, получаются герои? Но может я притягиваю за уши. Дюбуа громогласно расхохотался, вновь натягивая маску экстравагантного директора. Адель открыла рот, даже не зная что ответить, но Тибо по-дружески похлопал её по плечу, спасая от неловкой паузы: — Адель, не надо так напрягаться, я прекрасно знаю зачем здесь майор Хельштром, и зачем здесь вы. Геббельс должно быть думает, что проблема в языковом барьере, но я в очередной раз дам ему понять: я ни за что, ни за какие деньги, положение, власть, не отдам ему жемчужину моей коллекции! Скольких средств, и я сейчас говорю вовсе не про материальные, стоило выкупить её у Лувра. А этот человек даже не понимает истинный смысл написанного! Можете так ему и передать: «Нет! Нет! Нет! Месье Дюбуа отвергает все предложения и настоятельно рекомендует подобрать для этого жалкого представления другое украшение!» Видя, как директор всё больше и больше распаляется и начинает говорить вещи, которые не должен, Адель успокаивающе проговорила: — Хорошо, Тибо, если на то ваша воля, то я передам министру, что сделка не состоялась, — мужчина утёр выступивший пот и довольно улыбнулся. — Но всё же, — добавила девушка, старательно выверяя, чтобы тон был одинаково мягким, но при этом твёрдым. — Думаю, что неплохо было бы обсудить всё ещё раз. Без майора, а лично со мной, потому как штурмбаннфюреру всё равно на вас и ваши желания, ему важно лишь одно — выполнить задачу. И он сделает это любой ценой. Я же хочу разобраться в вопросе, и сделать так, чтобы все остались довольны. — Дюбуа слегка поник, сведя брови у переносицы. Адель спешно продолжила: — Мы с вами знаем какого это жить с постоянной мыслью: «А вдруг следующим буду я?» Страх не идёт на пользу, он сковывает и даже мнимая свобода выбора, остаётся мнимой. Пока они у власти мы ничего не можем сделать, по крайней мере явно, поэтому выбор только один: стараться перехитрить Фритцев и обернуть всё на пользу себе. Адель поймала себя на мысли, что впервые говорит с кем-то столь открыто, за исключением Шошанны и Марселя. Но ей отчего-то казалось, что Тибо как никто сможет её понять. Эта странная ниточка доверия могла сыграть плохую шутку, но директор не был похож на человека, который при первой возможности побежит сдавать её немцам. Да и фразочки, которые он периодически вставлял говорили о его настоящем отношении к ним. — Я в вас не ошибся, — словно подтверждая её мысли директор вновь расплылся в широкой улыбке, обнажая крупные зубы. — Вы мне сразу понравились: как только увидел с каким лицом оглядываете всё это убожество и цирк, в которые превратили мою галерею. Вообще-то я не меняю своих решений, но ради вас готов сделать исключение. Сейчас мне нужно ещё часик поторговать лицом, а затем я буду ждать вас в своём кабинете. Француа покажет дорогу. Тибо в последний раз бросил взгляд на картину, почему-то Адель пришло в голову сравнение, как любящий родитель напоследок проверяет ребёнка перед сном, и слегка склонив голову, пружинистой походкой пошёл прочь. Девушка тоже проводила его взглядом, на этот раз не сдерживая смешок. Всё же порой изначально плохие события могут преподнести нечто хорошее. ***       Она ещё долго стояла возле картины, размышляя о словах Дюбуа, но уже изрядно выпившие гости пробрались и в эту часть выставки и укромное место, перестало быть таковым. Адель отошла обратно к бару, чтобы заказать немного воды — в зале было до невозможности душно, хотя за окнами уже глубокий вечер и майская свежесть всё ещё давала о себе знать. Она села за барную стойку, смахивая с неё оставленные кем-то крошки и брызги. Француа мигом принял её заказ, любезно добавив в стакан пару кубиков льда. Адель быстро выискала глазами чёрную форму Хельштрома, и неожиданно наткнулась на его ответный внимательный взгляд. В груди что-то неприятно ойкнуло, но пересилив это чувство, она подняла ладонь в приветственном жесте. Майор выгнул бровь и чуть кивнул, будто спрашивая: «Как прошло?» Адель чуть сморщилась и неопределённо помотала головой, в конце всё же чуть улыбнувшись, показывая, что не всё так плохо. Мужчина недовольно вдохнул, поднимая глаза к небу, ровно так же, как царь Леонид на картине. Только если второй просил Господа дать ему сил и мужества, то штурмбаннфюрер молил поскорее забрать его отсюда. Девушка равнодушно повела плечами и отвернулась. Сам же назначил — сам и расплачивайся. — Да что ж такое, чёртовы каблуки! Какой идиот их придумал?! Она развернулась на голос, и увидела рядом с собой эффектную девушку в красном платье. Та склонилась к ноге, поэтому золотистые волосы скрывали лицо. Присмотревшись Адель поняла, что проблема заключалась в замочке, у которого по неизвестной причине отлетело крепление. — Давайте помогу, — она порылась в сумочке, вытащив небольшую ленточку, которой иногда завязывала волосы. — Можно засунуть её в кольцо и закрепить с другой стороны. Адель быстро проделала данную манипуляцию, ведь с качеством той обуви, которую она могла себе позволить частенько случались подобные казусы. Девушка выпрямилась, благодарно положив ладонь на грудь: — Благодарю, не знаю, что бы я без вас делала. Обязательно отошлю эту обувь обратно, даже во время войны, разве можно выпускать такой хлам, причём за кругленькую сумму! Её лицо, красивое, с высокими утончёнными скулами и расплывшимися в улыбке красными губами, показалось Адель очень знакомым. До того знакомым, что она невежливо приоткрыла рот и расширила глаза. Девушка, увидев её реакцию, чуть приосанилась, лицо приняло более снисходительное выражение. — Ох, полагаю вы меня узнали, что ж, в благодарность за вашу помощь, — она достала из нагрудного кармана листок бумаги и вывела на нём свои инициалы. — Как вас зовут? — Адель, — озадаченно проговорила она, выцепляя из памяти нужный фрагмент. — Для Адель, — быстрым росчерком девушка закончила автограф, передавая бумажку ей. Принимая подарок, Адель уже знала какое имя увидит: Бриджит фон Хаммерсмарк, дива немецкого кинематографа, постеры с которой неоднократно мелькали в кинотеатре. Не сказать, что она была фанаткой, но как актриса Бриджит вполне неплоха. Благодарно кивнув, Адель сложила салфетку вдвое, засовывая её в сумочку. — Спасибо, для меня честь познакомиться с вами. Они обменялись парой комплиментов, затем актриса приняла свой заказ шампанского и на прощание, послав воздушный поцелуй, удалилась. Адель кивнула в ответ, думая, что такое, даже шапочное знакомство может оказаться полезным. Никогда не знаешь, что пригодиться в будущем. — Фройляйн Дитмар?— Франсуа, разделавшись с чеком, осторожно позвал её. — Пройдёмте со мной. Адель подхватив вещи, посмешила за молодым человеком. Тот повёл её в сторону от празднества, заводя в неприметную дверцу в самом углу зала. Лестница вела вверх и была освещена тускло мерцающими лампами. Контраст с яркими люстрами на секунду заставил её заморгать, чтобы настроить зрение. Стени были выкрашены в бледно-жёлтый цвет, с кое-где облупившейся краской, в углах покачивались на ветру кружева паутины. Даже не верилось, что проход в кабинет директора такой шикарной галереи находится в таком обшарпанном месте. Преодолев два пролёта, Француа вновь толкнул плечом дверь, на этот раз возвращая их в богатство и роскошь коридора. — Прошу простить, но это самый короткий путь до кабинета пап… Месье Дюбуа. Осознав, что он ненарочно проговорился, молодой человек потупил взор и махнул рукой, показывая на дверь справа. «Ничего себе, этот паренёк сын Тибо?— Адель вновь оглядела того. — Они совсем не похожи…» Мысленно сделав отметку в голове, она постучала в деверь костяшками пальцев. В голове мгновенно вспыхнуло воспоминание, как днём она точно также стучала в кабинет Бергманна и под ложечкой неприятно засосало. Адель очень надеялась, что эта встреча пройдёт удачнее. ***       Тибо курил толстую сигару, держа её между большим и указательным пальцами, выпуская в потолок струйки белого дыма. Аромат был тягучем, заполняя всю комнату, скапливаясь горьким комком на нёбе и кружа голову. В любой другой момент, она бы попросила того перестать или хотя бы приоткрыть окно, но сейчас ни в коем случае нельзя было нарушать раздумья директора. Тот думал о её предложении. — Адель, — когда она уже была готова раскашляться, наконец начал он. — Я понимаю, что это ваша работа, и вы хотите выполнить её хорошо, но войдите и в моё положение тоже: я никак не могу рисковать такой ценной и дорогой мне вещью! — Тибо, — девушка сделала акцент на его имени, где-то она прочитала, что если часто называть человека по имени, то это расположит его к тебе. — Можете даже не объяснять, я вас прекрасно понимаю и осознаю, как вам непросто, но повторю ещё раз: я — ваше последнее мирное предложение, дальше никто вас спрашивать не будет. Тем более, что моё предложение очень выгодно и для вас, ведь картина будет только на ужине перед премьерой и вы сможете лично удостовериться в её сохранности, — мужчина тяжело выдохнул и сделал новую затяжку, да такую долгую, что у Адель невольно защипало глаза. Она видела, что директор мечется между принципами и здравой реальностью, ступить на которую ему мешает страх. Надо всего лишь подтолкнуть его, чтобы сместить маятник на нужную сторону, и поможет в этом осознание, что может быть ещё хуже: — Подумайте о сыне. Он молод, вполне здоров, и будет хорошим солдатом. Вспомните мои слова, мы французы — они оккупанты. Мы слуги — они господа. Как неприятно это признавать, но это так. Они могут притворяться, что вы с ними на одном уровне, но ровно до тех пор, пока вы не дадите им повод взять вас на крючок. Они всегда добиваются своих целей, и чем дольше испытывать их терпение, тем страшнее будет расплата за ожидание. Будьте благоразумны, если бы на этом месте сидел майор, то вы бы уже давно умоляли забрать эту несчастную картину, лишь бы Гестапо не трогало вас и вашу семью. Можете считать, что я божественное провидение, уж не знаю за какие блага дарованное, ведь я, несмотря ни на что, всё ещё думаю о том, чтобы и вам хоть что-то перепало, — Адель в порыве речи стукнула пальцем по столу. — Тибо, отдайте картину на несколько часов, чтобы Геббельс попрыгал от счастья, а когда начнётся премьера увезите обратно. Три часа взамен на свободу и безопасность, что скажете? Мужчина смотрел на неё во все глаза, забыв вынуть сигару изо рта. Под треснувшей маской расслабленной непринуждённости мелькали сразу несколько эмоций: страх, отвращение и понимание. Как бы сильно не пытался сопротивляться, в глубине души он знал, что она права. Он мог бежать, мог продать все свои картины, лишь бы защитить близких людей, но он этого не сделал, и по-моему сейчас очень жалел об этом. Адель даже показалось, что вся его выдержанная и величественная фигура оплыла, словно воск свечи, а в озорном взгляде пропали танцующие искорки. Перед ней сидел не холёный аристократ, а обычный, уже не слишком молодой мужчина, который переживал сильнейшую боль, разрываясь от внутренних метаний. Для Адель всё было очевидно — в первую очередь обезопасить родных, но для Тибо галерея, картины, тем более почему-то конкретно эта — и были семьёй. Сейчас он стоял на тяжёлом перепутье моральных дилемм: подчиниться воле презираемых им людей или остаться верным себе, но при этом подвергая дальнейшую жизнь свою и сына опасности. Она как никто другой понимала его и знала, что выбор этот невероятно сложен. Но он должен сделать шаг, выбрать из меньших зол. — Я, — он прочистил горло, туша сигару. — Согласен, но только при условии, что самолично доставлю картину, а потом увезу обратно. И сделано это будет только в день премьеры. Адель благодарно кивнула, и не удержавшись, положила ладонь на его сцепленные в замок руки: — Вы сделали правильный выбор, Тибо. Мужчина не ответил, невидящим взглядом смотря перед собой. Адель не стала больше тревожить его, позволяя побыть наедине с мыслями и тихо выскользнула из кабинета, прикрыв за собой дверь. Ах, если бы он только знал, что она только что уберегла его сокровище от полного уничтожения, то был бы гораздо счастливее. Но пусть он узнает это только после того, как всё уже свершится.