Предать или предаться?

      Как бы сильно Адель не хотелось сорваться с места и убежать куда подальше, скрываясь от чужих глаз, сделанного не воротишь. Ей придётся принять делегацию министра и сделать это в лучшем виде. Шошанна после ссоры не сказала ни слова. Тяжёлой походкой поднявшись на чердак кинотеатра, она по словам Марселя, засела в углу подальше от плёнок, с дымящийся сигаретой. Пусть обдумает всё ещё раз, лишнем не будет, по крайней мере лапы Ланды до неё не доберутся. Киномеханик помогал ей привести зал в наилучший вид, бегая туда-сюда между рядами, подметая пространство между ними. Он тоже молчал, лишь изредка задавая односложные вопросы: «Здесь уже была? Занавес поднять? Подвинуть сиденья чуть ближе?» Адель понимала, что он тоже обижен или даже скорее удручён её поступком, но той жгучей ненависти в глазах не было, за что она была ему безмерно благодарна. Разделавшись с самим залом, они приступили к небольшому праздничному столу, состоящему из двух бутылок портвейна, которые Марсель принёс сверху, и ящиком свежих яблок, за которыми Адель в спешке пришлось бежать на соседнюю улицу. Мужчина резонно предположил, что навряд ли министр или его свита после фешенебельного ресторана захотят погрызть яблочки и запить их не самым качественным пойлом, но она настояла на том, что главное сам жест, а не его содержание. Наконец всё было готово, стрелка стремительно приближалась к отметке восемь часов, и Марсель отправился загружать бобины с фильмом в проектор. Адель же одолжила в шкафу с запасной одеждой зелёное платье средней длинны, с небольшой заплаткой на рукаве, которую удалось скрыть взятым оттуда же платком. Теперь она перебирая пальцами, ходила взад-вперёд по холлу, в ожидании гостей. В голове всё это время в жестокой битве сражались два голоса. Первый говорил, что она самая настоящая идиотка, второй напротив твердил, что всё сделала правильно. Кому верить оставалось не ясно, пожалуй, что никому, потому что последствия выбора будут ясны позже. Чувство вины чуть угасло осознанием того, что будь на её месте Шошанна ничего бы не изменилось, разве что раскрыли бы гораздо раньше. Только вот как объяснить это подруге, которая считает, что она добровольно, со всем пониманием и осознанием привела к ней убийцу? Адель присела на краешек стула и запустила пальцы в волосы, опрометчиво забыв, что растреплет причёску. Впрочем, какая вообще в этом разница? Возможно завтра в это же время её будут пытать в камере Гестапо, не исключено, что этим займется лично майор Хельштром, и тогда уж притворно вежливых улыбок ей не дождаться. Конечно, внутри всё ещё теплилась надежда, что Марсель окажется прав, и старая ищейка Ганс давно позабыл кто такая Шошанна Дрейфус, но и этот луч света постепенно начинал тухнуть. Этот полковник был очень опасен, в первую очередь тем, что никогда не понимаешь шутит ли он или говорит серьёзно. Он улыбался, но взгляд оставался стальным, заигрывал, расслаблял жертву, чтобы потом резко наброситься и разорвать. Адель понятия не имела, что будет делать завтра, когда вместе Шошанной окажется у его стола и скажет: «Добрый день, герр Ланда, вот владелица кинотеатра Эммануэль Мимьё, но вы знаете её под другим именем. Пожалуйста, не убивайте нас разу, дайте хотя бы вкусно пообедать напоследок». Она тихо рассмеялась себе под нос. А может стоит закончить весь это фарс прямо здесь и сейчас? Раз уж другого момента может и не представиться. Рассадит дорогих гостей по местам, включит фильм, а потом встанет за их спинами и выстрелит каждому в затылок. Хотя судя по тому, что среди них трое первоклассных военных, выстрел у неё будет только один, и нужно решить кому он достанется. Геббельсу? Ланде? Цоллеру? Хельштрому? Разумеется министр гораздо более серьёзная угроза мировому сообществу, но скольких евреев полковник загнал в концлагеря? А сколько людей пострадало от пыток Гестапо? А триста трупов в России? Цоллер постарался на славу… С улицы послышался звук приближающегося двигателя. Адель взглянула на часы: без трёх минут восемь. Министр очень пунктуален. ***       После небольшой экскурсии по кинотеатру, в ходе которой Геббельс без конца сравнивал его с Ритцем, зрители наконец заняли свои места. Адель предложила яблоки и портвейн, но как и предполагал Марсель, никто к ним не притронулся. Лишь Ганс Ланда схватил одно, сделал укус и положил обратно, сказав, что они слишком кислые. Удостоверившись, что в зале всё в порядке, она поспешила в проекторную, аккуратно отказавшись от предложения министра, посмотреть фильм вместе с ними. Избавил её от их общества, как ни странно Ланда, сказав, что здесь работает негр, за которым нужен глаз до глаз. Адель криво ухмыльнулась, молясь, чтобы Марсель не появился на глазах у полковника. Киномеханик стоял, угрюмо сложив руки на груди. — Начинаем, — закрывая за собой дверь, выдохнула Адель. Марсель беззвучно кивнул и нажал на рычаг, выключая свет. Затем привёл в движение механизм отвечающий за занавес и крутанул колесо проектора. Плёнка с громким шуршанием начала проигрываться. На экране вспыхнул белый, чуть подрагивающий экран с титрами. Кто-то в зале зааплодировал. Геббельс громко расхохотался. — Нет, я не пойму, как ты могла привести сюда этих уродов! Марсель всё же взорвался. Адель знала, что он бомба замедленного действия, и что рано или поздно ей придётся услышать пару ласковых и от него. Она ухватилась за спинку стула, разворачиваясь к маленькому окошку, и села. — Потому что это шанс их убить. А может и приблизить конец войны. Она говорила не скрываясь, за звуками фильма всё равно ничего не услышать, а если кто-то захочет проветриться, она увидит это первая. — Но ты же знала, что Шошанна еврейка! Это то же самое, как зайти в клетку с тиграми, держа за спиной кусок мяса! Адель помедлила, обдумывая его слова. — Да, только вот если у тебя в другой руке пистолет, то картина немного меняется, что скажешь? Тигры сконцентрируются исключительно на приманке, в то время как у тебя будет время выстрелить. Марсель закрыл лицо руками и отвернулся к стене. Адель буравила взглядом макушку рейхсминистра, которая с такого расстояния казалась маленьким кругляшком. Мысль убить его прямо сейчас, всё ещё подогревала сознание, но идея прикончить в сто раз больше нацистов, казалась уж слишком привлекательной. Раздумья прервал неожиданный скрип двери, Адель резко развернулась, не понимая каким образом кто-то из зрителей успел проскочить мимо неё. Но в проёме стоял вовсе не немец, а Шошанна. — Что ты здесь делаешь?! А ну брысь! Если тебя увидят… Но девушка даже не стала слушать, вместо этого уверенной походкой пересекла проекторную и вгляделась в мутное стекло. — Где он? — холодно спросила она, сжимая в руках надкусанное яблоко. — Где кто?! — негодовала Адель. Неужели все её старания теперь уже уберечь подругу обернутся провалом? И Бог ей свидетель, в этом будет виновата уже не она. — Охотник на евреев, — со странной и жуткой усмешкой уточнила Шошанна, быстро перемещая взгляд по залу. Адель тяжело вздохнула, понимая, что другого выбора не остается и встала рядом с девушкой. — Видишь, — она указала пальцем на чёрный силуэт. — По центру и правее. Курит. Шошанна кивнула и сжала яблоко ещё сильнее, так, что на повреждённой части показался сок. Она больше не выглядела напуганной или злой. В её глазах плескались холод и сталь, и что-то ещё, какое-то бескомпромиссное решение. Адель перекинулась взглядом с насторожённым Марселем. — Шошанна, прости, что я… — Ты права, — перебила её девушка. — Надо прикончить этих фашистских свиней раз и навсегда! — Ты, — в груди Адель словно зажегся огонёк. — Согласна? — Да, — отчеканила она, поворачивая голову. — Это ты меня прости, я струсила, но сейчас поняла, что этого он и добивался. Оставил в живых, чтобы вселить животный ужас. Как у зайца перед лисой. Хотел чтобы я всем рассказала какой он бесчеловечный зверь, чтобы вся Франция трепетала перед его именем, но нет… — она угрожающе усмехнулась. — Меня ему не получить. Если завтра он узнает, то я первая всажу пулю промеж его глаз, и тогда посмотрим кто из нас скажет au revoir! ***       Йозеф Геббельс был доволен. Непонятно из-за фильма или из-за площадки, но из зала он вышел в приподнятом расположении духа, что разумеется играло на руку. Шошанна покинула проекторную только под конец, и то после долгих уговоров Марселя и Адель. Всё это время её взгляд был прикован к полковнику, а на лице застыло жестокое выражение ледяной ярости. Адель была очень рада, что она приняла её идею и даже извинилась, но соврала бы, если не сказала, что эта ссора не оставила шрам. Она всё так же считала ребят своими друзьями, и испытывала к ним теплоту, только вот теперь между ними возникла стена. Пока ещё мало ощутимая, но твёрдая. Их связывала уже не поддерживающая дружба, а общая боль и общая месть. — Вам всё понравилось, министр? — любезно поинтересовалась Адель, спускаясь по лестнице в холл. Геббельс задумчиво почесал подбородок. — Всё куда лучше, чем я предполагал, но есть пара идей как сделать это место более… — Более праздничным, — подсказала Франческа, мягко касаясь его локтя. — Да! А то это убранство вгоняет меня в тоску, — он брезгливо оглядел зал. — Сюда поставим статуи из Ритца, здесь повесим флаги, а там… Он зашагал дальше, утягивая за собой всю свиту. Адель не пошла за ними, как великодушно напомнил штурмбаннфюрер — её никто не спрашивает. Вместо этого наполнила стакан портвейном и осушила, алкоголь обжёг горло, а в животе разлилось приятное тепло. Сегодня ночью она точно будет спать как младенец, после всех то приключений. — Фройляйн Дитмар. Она не оборачиваясь могла сказать, кто стоит позади. Вспомнишь солнце — вот и лучик. — Герр майор, — она даже не пыталась изобразить радость встречи. Хельштром медленно подошёл к столику, взял в руки бутылку, поднёс к носу и поморщился. — Ужасное пойло. — Не лучше ваших сигарет, зато дёшево, — она вырвала бутылку из его длинных пальцев и наполнила ещё один стакан. Хельштром приподнял брови и обошёл столик с другой стороны. — Не налегайте, послезавтра вы нужны мне в лучшем виде. И найдите что-то поприличнее, — он окинул её презрительным взглядом. — Похожи на монашку. Адель хмыкнула, с громким стуком опуская стакан. — Война, что поделать. Но я постараюсь. Она взяла яблоко и с громким хрустом откусила. Сок брызнул во все строну, и майор брезгливо утёр щёку. На его лице возникла гримаса злости. — Я надеюсь, вы помните мои слова? — Не переходить вам дорогу? — Не играть с огнём. Вы слишком самоуверенны, это не пойдёт на пользу. — Спасибо за беспокойство, — ядовито улыбаясь, она отложила яблоко. В голове зашевелились вспышки боли, ей хотелось поскорее выпроводить эту честну́ю компанию из кинотеатра. — Я всё прекрасно помню, можете даже не переживать: послезавтра буду как новенькая. Она развернулась на каблуках, желая разделаться с навязчивым майором, но он ещё не закончил: — Кстати насчёт этого, надо признаться, я порядком удивлён. Вольфганг очень не хотел вас отпускать. — Да? — без особого интереса спросила она, вновь поворачиваясь. — И впрямь удивительно. Хельштром опёрся бёдрами о край стола, и задумчиво рассматривал ладони. Адель прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не издать нетерпеливый вздох. Сам остановил, а теперь вынуждает ждать когда перейдёт к сути. Мудак. — Отметил ваш профессионализм и безупречное выполнение своих обязанностей. Не к чему подкопаться! Адель всё же удивилась. Что бы Бергманн и сказал такое? Она точно умерла и попала в рай. Только ангелы здесь почему-то с хвостами и рожками. — Знайте, как я люблю говорить? Если всё слишком идеально, то есть что скрывать, — он оттолкнулся от столика и медленными шагами приблизился. — Вам есть что скрывать, фройляйн Дитмар? — Надо же майор, с Франческой не получилось, решили найти нового переводчика? А вы проказник! Из неоткуда за их спинами возник голос Ланды. Адель увидела, как лицо майора на секунду скривилось от еле сдерживаемой злости. Он поджал губы и развернулся к говорящему: — Хороший переводчик никогда не повредит, я, к своему сожалению, не знаю французский, в отличии от вас, штандартенфюрер. Во всей интонации мужчины не было ни грамма настоящих эмоций, только прохладное безразличие. Адель невольно восхитилась его выдержкой. Ланда подошёл к столику и взял в руки яблоко. — А я ведь говорил вам учить его, ещё лет пять назад, помните? Вы тогда кажется ответили, что Францию будет взять не так уж просто. Последовала непродолжительная пауза. Они походили на двух голодных волков, ходящих по кругу, и не желающих делиться мясом жертвы. Адель не могла видеть лицо майора, но знала, что в его глазах поднимается ледяная буря. — Помню, — коротко бросил он. Ланда усмехнулся, и укусил яблоко, аккурат там, где до этого откусила Адель. Он начал жевать. Звуки в пустом холле отражались от стен, делая всё в разы громче. Хельштром и Адель молча наблюдали за этой картиной. От хлюпающих и чавкающих звуков к горлу подкатывал неприятный ком. Наконец проглотив последний кусок, Ланда рассмеялся: — Надо признать, что эти яблоки всё же хороши, — он подошёл к Хельштрому и сунул ему под нос огрызок. — Штурмбаннфюрер, будьте так любезны, выбросите. Дитер сжал кулаки. В одно мгновение Адель даже показалось, что он выхватит из висящей на поясе кобуры пистолет, но вместо этого мужчина взял двумя пальцами огрызок и кивнул: — Конечно, штандартенфюрер, — убийственно спокойно произнёс он, а затем обратился к девушке: — Фройляйн Дитмар, оберштурмфюрер просил зайти вас к нему за документами, я заберу вас оттуда. Адель кивнула, но вспомнив, что Хельштром её не видит, быстро проговорила: — Хорошо. Дитер твёрдым шагом покинул зал. Ганс проводил его насмешливым взглядом, а затем повернулся к Адель. Его глаза прошлись по её фигуре, задержались на съехавшем с руки платке. — Думал вы меня поблагодарите. За то что спас вас от внимания майора Гестапо, — пояснил он на удивлённый взгляд девушки. — Спасибо, — глухо проговорила она. — Как-то не очень искренне, — Ланда сделал круг по холлу, оглядывая голые стены. «Вот и остался волк со своей жертвой один на один…» — Отчего же? Я благодарю вас вполне искренне. Разумеется, штурмбаннфюрер не смог бы мне навредить, потому что скрывать мне нечего, но вы правы, такое внимание сложно назвать приятным. Адель скрестила руки на груди, словно этим жестом смогла бы уберечь себя от зубов полковника. Ланда тихо усмехнулся, продолжая кружить между колоннами. У неё создавалось впечатление, что с ней играют в какую-то игру. Музыкальные стулья, где все ходят вокруг и как только музыка прекращается должны занять место, а тот кто не успел… В их случае пока не ясно, что будет с проигравшим. Но счёт точно вёл штандартенфюрер. Она так устала за этот чёртов день! Сначала угрозы, теперь вот допрос… Как же хочется, чтобы всё это скорее кончилось. Ещё полтора месяца, шесть недель, и она будет свободна от всяких мыслей, от мести, от обмана. В рай она не верит, но зато верит в ад. И знает, что все они будут гореть там. — Вам удобно говорить со мной на немецком? — Что? — Вам удобно говорить на немецком? — медленно, расставляя акценты на каждом слове, повторил Ланда. — Да, для меня нет особой разницы, что французский, что немецкий, мне как родные. — Ваш брат, кажется Луи, тоже разговаривал на немецком? Если бы полковник достал пистолет и выстрелил в неё, это было бы гораздо менее болезненно, чем эти слова. Чем это имя. Она прикрыла глаза, судорожно вдыхая через нос. Ей было плевать, как она выглядит со стороны, пусть Ланда хоть описается от счастья, что ему удалось выбить её из колеи. Счёт два ноль. — Да. — Когда он умер? — Зачем… — Адель до крови закусила губу. — В тысяча девятьсот сорок первом. — Во время блицкрига? — Верно. Она отпустила ноющую плоть и открыла глаза. Ланда стоял намного ближе, чем она ожидала, поэтому ей пришлось сделать шаг назад, чтобы сохранить хоть какие-то остатки самообладания. Она ненавидела его, даже больше, чем Геббельса. Эту вежливую улыбку, не моргающие серые глаза, кривые зубы, всё его гнилое обаяние твердило о том, что он монстр. — Я вижу ваши воспоминания ещё слишком свежи, прошу меня простить, но мне всё же пришлось навести о вас справки. — Почему? — Ну как же, — он раскинул руки в стороны, улыбаясь. — Вы знайте моё прозвище, да и репутация бежит впереди меня, но прошу вас, фройляйн, меня не стоит бояться. Если вы не сделали ничего плохого, а вы не сделали, потому что я знаю о вас всё. С кем вы общаетесь, с кем у вас плохие отношения, на кого вы работали, даже вашу ближайшую родню. Кажется тётушка Симона уехала в Грецию? — Голландию, — поправила Адель и тут же мысленно дала себе пощечину. Хитрый жук проверял её. — Голландию, точно! Видите, даже у такого профессионала как я случаются неприятные казусы. Он рассмеялся ей в лицо, но глаза оставались неестественно серьёзными. — Я хочу сказать, — он словно кот, мягко шагнул к ней. — Адель, — ещё одно плавное движение в бок. — Не против, если буду называть вас по имени? Так вот, Адель, вы мне нравитесь. Я люблю людей, которые преданны своим друзьям, своим мыслям, своему народу… — он сделал паузу, встав за её плечом. Девушка затаила дыхание. — Эта премьера очень важна не только для рейхсминистра, но и для всей Германии, поэтому лично фюрер поставил меня отвечать за её безопасность. Вы понимаете? — она коротко кивнула, перед глазами уже начали плясать чёрные точки. — Я не хочу, чтобы вы думали обо мне, как о человеке, которому нравится убивать. Нет, это последнее, что доставляет мне удовольствие, но мне нравится искать, разгадывать загадки, пускать в ход свой нюх. Я как собака, которая натренирована на поиск взрывчатки, только я распознаю ложь. Вы читали Шерлока Холмса? — снова кивок и медленный вдох. — Мне особенно нравится, как он филигранно использует свой дедуктивный метод. Исходит от частного к общему, строит логическую цепочку на основе имеющихся фактов, чтобы выявить скрытые причины. И заметьте, почти во всех случаях преступники сами сознавались в своих преступлениях, в то время как мистер Холмс всего лишь подталкивал их к этому. Для него нет незначащих вещей, всё и все имеют какую-то цель, важно только понять какую. Адель выдохнула через нос, почувствовав как на лбу медленно выступает испарина. — В ваших же интересах, чтобы премьера прошла как по маслу. Не думаете, что я дурак. Я видел как вы смотрели на министра, Цоллера, штурмбаннфюрера, меня. Вы француженка, а мы оккупанты. Мы на разных сторонах баррикад, но так уж вышло, к сожалению или к счастью, но в этой битве выиграли мы. — Пока, — сама не зная зачем сказала Адель. — Пока, — мягко повторил Ланда, дотрагиваясь до её руки. — Я обещаю, что если не возникнет никаких… Недопониманий, после премьеры вас и мадмуазель Мимьё больше не потревожат. Я лично об этом позабочусь. Он поднёс ладонь к своим губам и оставил быстрый поцелуй. — Не будьте опрометчивы, не стоит отказываться от дружбы с таким человеком, — он обошёл её. — Боюсь, что мы с вами заболтались, а терпение у министра не вечное. Хорошего вечера. Полковник направился к выходу, захватив по пути ещё одно яблоко. — Завтра в три, не забудьте! — он помахал плодом и скрылся за дверьми. Счёт три ноль.