Предать или предаться?

      Дверь захлопнулась, как только гестаповец сел на соседнее сиденье. Этот глухой звук отчего-то вызвал на спине рой мурашек. Адель сглотнула, положив руки на колени, старясь не выдавать своего напряжения. — Едем,— бросил мужчина и машина тронулась с места. Адель проводила печальным взглядом удаляющиеся двери кинотеатра, из которых совсем скоро должен был выйти Марсель. «Ох, бедный Марсель, что же он подумает когда не увидит меня на месте? — сокрушалась она. — А Шошанна? Уверяла подругу, что всё пройдёт как по маслу, а в итоге… Попала к Гестапо. Чудно». За стеклом плыли здания, она попыталась понять хотя бы в какой район её везут, но скоро осознала, что это бесполезно — из-за нервов никак не получалось сосредоточиться. Она ещё раз оглядела салон автомобиля: мягкие кожаные сиденья, всё ещё пахнущие средством для обработки, замшевая обивка дверей и потолка, на которых не нашлось ни единого пятнышка. Ей ещё никогда прежде не приходилось ездить на таком шикарном транспорте, обычно она обходилась автобусом или поездом, а у Бергмана машина была куда дешевле. Если бы компания рядом и неустановленная точка прибытия, то она пожалуй могла бы насладиться поездкой. — Мой имя вы знайте, могу ли я узнать ваше? — обратилась она к гестаповцу. Водитель перевёл. Тот придирчиво оглядел её, словно оценивая заслуживает ли она вообще внимания, потом обратился к водителю: — Скажи этой французской шлюхе, что это не её ума дело. Адель отвернулась к стеклу, чтобы скрыть возмущение. Ещё никто не смел обращаться с ней так по-скотски, даже пьяные солдаты в барах были куда обходительней этого напыщенного ублюдка. — Для вас, мадмуазель, это не важно, — равнодушно проговорил водитель. Адель усмехнулась тому, как он изящно перефразировал исконную фразу, наверняка тоже посещал курсы переводчика. — Что ж, тогда передайте своему начальнику, что если он забыл своё имя, то можно придумать отговорку поудачнее. Она поймала слегка насторожённый взгляд водителя в зеркале, но тот всё же перевёл её слова. Услышав это мужчина справа издал смешок, но отвечать не стал. Остальная поездка прошла в гробовом молчании, за исключением шороха шин по брусчатке. Адель морально готовилась к худшему. Страха не было, скорее ощущение неверия. Всё было до такой степени странно, будто она смотрит очередное кино или читает не самую хорошую книгу. Один момент слышать, про то что людей ни за что забирают прямо с улицы и без суда и следствия либо отправляют в лагеря, либо просто убивают, но другой, оказаться на этом самом месте. Почему-то больше всего ей было жаль даже не себя, а Шошанну и Марселя. Удивительно, но за это время она действительна смогла к ним искренне привязаться. Они были её друзьями, единственными оставшимися близкими людьми, а сейчас она даже не знает увидит ли их снова. В груди сжался болезненный ком. Адель невольно положила руку на это место и смяла ткань платья. После смерти мамы, она так не хотела снова ощущать эту разъедающую боль потери. Ей так хотелось стать бесчувственной глыбой льда, машиной, которой всё равно на других, которая видит перед собой лишь одну цель. Но похоже не получилось. Она не хотела терять близких людей, но понимала, что это придётся сделать рано или поздно. Если выбирать между своим долгом и надеждой на то, что когда-нибудь всё наладится, и она вернётся к нормальной жизни, она выберет долг. Всегда выбирала, потому что знала, что нормальной ей уже не быть. Представить будущее Марселя и Шошанны ей удавалось: они скорее всего поженились бы, может уехали бы в какую-то Шотландию или Америку, а может и остались, но были бы счастливы. Они были друг у друга. Назвать это любовью пожалуй было нельзя, по крайней мере со стороны Шошанны, но вместе им было спокойно и безопасно, а это самое главное, в чём она нуждалась. Что же до Адель — она одиночка. Вроде и со всеми, а вроде и одна. Вроде и дружит с ребятами, но понимает, что между ними двумя куда больше близости, чем с ней. Наверное так и должно быть, но на душе всё равно болезненно тянуло разочарование. Кто-то сказал, что всем живым существам свойственно искать стаю, потому что одному слишком сложно выносить тяготы жизни. Но если вдруг ты всё же остался один, то у тебя два варианта: найти новую стаю, либо умереть. Либо сначала убить, а потом уже умереть. Адель прикрыла глаза и медленно втянула воздух через ноздри. Что бы ни случилось, она примет это как должное. От судьбы не убежишь. Может ей суждено было погибнуть ещё несколько лет назад, но рок догнал её только сейчас. Значит так тому и быть.       Спустя какое-то время автомобиль наконец мягко остановился около какого-то здания. Адель распахнула глаз и наклонилась вперёд, чтобы прочитать название: «Максимус». Им всё же удалось её удивить, но вопросов мгновенно стало больше. Она то представляла какие-то задворки города, где в каком-нибудь подвале находится штаб-квартира Гестапо и по совместительству пыточная, но самый фешенебельный ресторан Парижа?! Это было чересчур даже для её острого ума. Водитель покинул автомобиль, и открыл дверцу со стороны гестаповца, тот вышел, разминая затёкшую спину, вслед за ним выскочила и Адель. — Что мы… — Стэфан, скажи этой сучке наконец заткнуться, она действует мне на нервы. Она поразилась как спокойно и даже вполне дружелюбно звучал его голос, если не вдумываться в смысл слов. Интересно, если бы он знал, что она понимает каждое из них, вёл бы он себя так же уверенно? Почему-то ей казалось, что вполне мог. Они зашли в ресторан, Адель чуть приоткрыла рот, рассматривая его убранство. За столиками сидели дамы в дорогих шёлковых платьях и джентльмены в атласных костюмах. Тут и там сверкали бриллианты, брызги шампанского, грани бокалов и улыбки, улыбки, улыбки. Откуда-то доносился заливистый смех. Адель показалась, что она попала в другой мир, где нет место войне, голоду и холоду, и главное — смерти. Здесь царил вечный праздник и никто даже помыслить не мог, что за стенами этого заведения происходит настоящий ад. К ним подскочил официант и приветственно улыбаясь, указал куда-то в глубь ресторана. Весь обзор ей закрывала спина гестаповца в кожаном плаще, поэтому она не могла видеть куда они идут. Когда мужчина резко остановился, она чуть не влетела в него, но вовремя отскочила в сторону. Перед её глазами открылась картина столь ошеломляющая, что Адель уже второй раз за день показалось, что она не сможет устоять на ногах. Уверенность в том, что это кино увеличилась стократно, потому что только в кино, она могла увидеть Йозефа Геббельса, сидящего за столиком в ресторане и с любопытством глядящего на неё. Она узнала его сразу, потому что не счесть сколько раз ей приходилось видеть его фотографии в газетках и на агитирующих плакатах, представляя как руки сжимаются на этой ненавистной шее. Более сильную ярость в ней вызывал разве, что сам Адольф Гитлер. Неожиданно между ними выросла фигура, Адель подняла взгляд и увидела молодого человека, облачённого в военной форму. На его губах играла радостная улыбка ровно до того момента, пока он не увидел Адель. Он пару раз моргнул, потом перевёл удивлённый взгляд на гестаповца: — Кто это? — Владелица кинотеатра «Le Gamaar» Эммануэль Мимьё, как вы и просили рядовой, — устало и с неким пренебрежением выдал тот. — Но это не она, я не знаю эту женщину. Мужчина резко повернул к ней голову и одарил ледяным взглядом. Кажется продолжать играть этот спектакль становилось опасно… — Я прошу прощения, но кажется произошло небольшое недопонимание, — по-немецки протараторила она. Краем глаза она заметила, как расширились зрачки гестаповца. — Меня зовут Адель Дитмар, я ближайшая подруга Эммануэль Мимьё и иногда заменяю её на работе, — её взгляд вернулся к Геббельсу. — И зачем бы я вам не понадобилась, можете быть уверены, что всё, что вы говорите мне, говорите и ей. Если бы в этот момент её спросили, что она чувствует, Адель не задумываясь сказала бы злорадство. Именно так. Пульсирующее где-то в висках, всепоглощающее ощущение триумфа, от того, что наконец, спустя столько времени, ей подвернулся по-настоящему судьбоносный случай отомстить. Не важно в чём именно заключалась суть их встречи, но выпускать эту птичку из рук она теперь не собиралась, это уж точно. — Но я же спрашивал ваше имя и вы сказали, что являйтесь Эммануэль Мимьё, — прошипел гестаповец, до белых костяшек сжимая кожаные перчатки. — Правда? Мне показалось, что вы спросили являюсь ли я владелицей кинотеатра, что формально можно так назвать. Или я просто не услышала, — она рассмеялась, но никто её не поддержал. — Но мне была нужна именно Эммануэль Мимьё, — с нажимом повторил рядовой. Адель повернулась к нему и оглядела: обычный мальчишка её возраста, но обедает с самим министром пропаганды? — Я прошу прощения, но не могли бы вы представиться? — она улыбнулась ему самой милой из всех своих улыбок. — Мадмуазель не только глуха, но и живёт в подвале? Как можно не узнать Фредерика Цоллера — героя войны и моего нового фильма! — воскликнул Геббельс и рассмеялся в лицо своей пассии. Та поддержала его гнусавым хихиканьем. Адель тоже издала смешок. — Даже если и так, то я с радостью проделала бы этот трюк снова, лишь бы наконец лично познакомится с самим Йозефом Геббельсом! — она наклонилась чуть ближе. — Не сочтите за лесть, но я ваша очень давняя поклонница. Наверное со стороны так и правда могло показаться, потому что Адель смотрела на министра широко распахнутыми блестящими глазами, в то время как в голове трубило набатом: «Свершилось! Это свершилось! Она добралась до такой верхушки, что и мечтать нельзя!» — Что ж, — Геббельс чуть изменил положение, Адель решила, что это добрый знак. — Вы узнали хотя бы меня, это уже успех. — Хотя бы, — не стесняясь фыркнула она. — Я узнала бы вас даже в самую тёмную ночь, в самом тёмном углу таверны и сказала бы: «Неужели это сам Йозеф Геббельс — министр пропаганды, глава всей киноиндустрии, человек, который открывает глаза народу и раскрывает правду всем от мала до велика!» Щёки министра чуть порозовели от гордости. Адель мысленно похвалила себя — лесть и впрямь лучший рычаг давления на людей, возомнивших себя выше остальных. — Я, конечно, весьма польщён вашими словами, но это не отменят того, что мы ждали другого человека, — он бросил обеспокоенный взгляд на Цоллера. — Уверяю вас, я знаю о делах Эммануэль даже больше, чем она сама, — ложь из её уст лилась, как мёд. — Вам не найти другого столь сведущего человека, тем более, что к моему сожалению, мадмуазель Мимьё нынче не здоровится, потому то мне и пришлось заменить её. — С ней всё в порядке? — обеспокоенно нахмурив брови, спросил Цоллер. Адель печально вздохнула, искреннее жалея, что в своё время избрала стезю переводчика, а не актрисы. Адреналин заставлял её вытворять такие вещи, на которые она даже предположить не могла, что способна. — Когда я была у неё сегодня утром, то выглядела та совсем уж плохо: вся бледная, с мешками под глазами, даже встать с кровати без моей помощи не смогла! Со стороны подруги Геббельса донёсся вздох полный ужаса. — Да-да, но несмотря на это, она всё рвалась работать, мне еле как удалось убедить её остаться сегодня в кровати. Поэтому приношу свои искренние извинения вам… — она обернулась на гестаповца, который к тому времени успел снять плащ, и она наконец увидела погоны на его кителе. — Штурмбаннфюрер, — и впрямь очень большая шишка. — Вы же сами понимайте, что некоторые вещи по закону дозволено делать лишь официальным владельцам, а нарушать законы я ни в коем случае не хочу. — Я вижу, — сухо произнёс майор. Казалось только он один не был впечатлён спектаклем, который она устроила, и смотрел на неё со смесью подозрения и злости. — Мне правда очень жаль, но я не придумала, ничего лучше. Адель пожала плечами, вложив в этот жест всю вину, на которую только была способна. Всё-таки пригодился опыт у Бергманна. — Я ценю вашу честность и преданность подруге, — очень серьёзно начал Геббельс. — Как я люблю говорить: преданность — самое главное качество истинных арийцев. «Знаю я одного, кто бы с тобой не согласился», — про себя улыбнулась Адель, внешне оставаясь очень сосредоточенной. — Я полагаю, — обратился он к рядовому Цоллеру. — Это не очень большая проблема, так? Солдат неуверенно почесал затылок, но потом всё же кивнул — Вот и замечательно! — заметно расслабившись, хлопнул в ладоши Геббельс. — Тогда мадмуазель… — Меня все называют фройляйн, — кокетливо заправив прядь волос за ухо, проговорила Адель. — Фройляйн Дитмар, прошу за стол. И вы майор, не стойте столбом, садитесь. Я так полагаю вы уже представлены? Гестаповец открыл рот, но Адель его прервала: — Боюсь, что нет, штурмбаннфюрер очень настойчиво скрывает от меня своё имя. Издержки профессии, могу понять. Она поймала на себе его тяжелый взгляд и улыбнулась. Майор тоже растянул губы, но его «улыбка» больше походила на оскал. — Прошу прощения, фройляйн, позвольте представиться: штурмбаннфюрер Гестапо Дитер Хельштром. «Дитер Хельштром, — будто пробуя на вкус его имя, мысленно повторила Адель. — Весьма подходит такому мерзавцу». — А это, — министр указал рукой на женщину подле себя, — Моя переводчица мадемуазель Франческа Мондино. Геббельс громко чмокнул её в щёку. Франческа игриво отпихнула его от себя, приветственно маша рукой. «Неплохо устроилась». — О, надо же, — Адель махнула ей в ответ. — Надо признаться, я немного слукавила — помощь мадмуазель Мимьё не моё главное ремесло. Я тоже работаю переводчиком с немецкого, сейчас например помогаю оберштурмфюреру Бергману. — О, — поднял брови Хельштром, наполняя её бокал шампанским. — Не знал, что Вольфганг всё же нанял себе переводчицу. Вчера так жаловался, что ничего не понимает в своей бухгалтерии. Адель проигнорировала шпильку, с благодарным кивком принимая бокал. Нужно держать себя в руках. Упустить такой шанс втереться в доверие — верх идиотизма! — Позвольте поинтересоваться, — изображая вежливую ухмылку начал майор, садясь на своё место. — Никак не могу понять: вы немка или француженка? У вас такой странный акцент. — Что ж, — понимая, что её раскрыли, Адель поднесла шампанское к губам и сразу осушила почти половину. — Моя бабушка по папиной линии была немкой, отсюда моё произношение и фамилия. Поверьте, эта фрау держала меня в ежовых рукавицах, заставляя доводить язык до идеала. — И у неё почти получилось, если бы не ваш чуткий слух майор, я бы и не догадался, — рассмеялся Геббельс, поднося к губам своей переводчицы канапе на шпажке. — Благодарю, министр, это моя работа — распознавать шпионов. И он кинул на Адель такой взгляд, что она мысленно пообещала себе держаться как можно дальше от этого человека. — Я надеюсь, что вы не шпион фройляйн Дитмар, а то боюсь, что штурмбаннфюрер положил на вас глаз, — шутливо пригрозил ей пальцем министр. Все рассмеялись, Адель тоже, но в глубине души отчаянно желая, чтобы Геббельс ошибался. Следующие пять минут прошли в светской беседе: обменом любезностями, рассказами о будущих планах и тому подобном пустословии. Адель сидела как на иголках, теребя край скатерти под столом. Этот жест вполне можно было списать на благоговение перед столь важными людьми, но какого же было бы их удивление, если бы они знали, что на самом деле творится в голове у фройляйн Дитмар. А она уже представляла, как возьмётся за холодную сталь револьвера, отпустит предохранитель и БАХ-БАХ-БАХ! Брызги крови, предсмертные крики и её смех. Холодный и торжествующий над всей этой бойней. — Как вы считайте? — развеял её фантазии голос Геббельса. — М? — она пару раз моргнула, возвращаясь в реальность. — Да, я полностью согласна с вами министр. — Тогда давайте приступать к делу, — он щёлкнул пальцами и рядом с ним из ниоткуда материализовался официант. — Передайте своей подруге, что я порядком раздосадован. Я, — от ткнул в свою грудь мясистым пальцем. — Министр, жду шутце Цоллера, наконец удостаиваюсь его аудиенции, а он всё время без умолку говорит о какой-то там Эммануэль Мимьё и её кинотеатре! — он всплеснул руками, чуть не опрокинув на себя только что наполненный официантом бокал. — Немыслимо! Пазл в голове начал складываться: — А, так это вы тот самый юноша про которого рассказывала Эммануэль? — Мадмуазель Мимьё говорила обо мне? — рядовой чуть не подпрыгнул на стуле. Адель замялась, ей не хотелось подставлять подругу. — Не хотела бы давать вам ложную надежду, Фредерик, но парой слов обмолвилась. — Мне и этого вполне достаточно! — Да-а, — протянул министр. — Любовь, она такая. Он схватился за лежащую подле себя ладонь Франчески и оставил на ней страстный поцелуй. Адель еле слышно фыркнула, вспомнив, что у герра Геббельса жена и шестеро детей. — Всё уговаривает перенести премьеру в ваш кинотеатр… На этих словах сердце Адель пропустило удар, а затем вновь забилось с бешеной скоростью. Премьера фильма Геббельса в «Le Gamaar»? Она не ослышалась? — Разумеется я пока ничего не решил, до премьеры ещё полтора месяца, есть время всё поменять, — эти слова были адресованы майору Хельштрому, который щёлкнул колёсиком зажигалки, поджигая зажатую во рту сигарету. — Но прежде я должен задать вам несколько вопросов. — Вы правы, — поднимая уголок рта произнёс гестаповец. — Сколько у вас лож? — Эм, — Адель задумалась. — Две? — Две?! Но это так мало, — удручённо заметил министр, чуть осуждающе глядя на Фредерика. — Но министр… Цоллер что-то воодушевлённо начал объяснять министру. А Адель могла сосредоточиться лишь на осознании того, что только что произошло. События этого безумного дня всё никак не могли уложиться в голове: Гестапо, Йозеф Геббельс, премьера в кинотеатре. Она точно сошла с ума, но слукавит, если скажет, что это не приятное безумство. В голове потихоньку начал вырисовываться план. — Вы превзошли сами себя! — вывел из раздумий возбуждённый голос Геббельса. — Но всё же, прежде чем принять окончательное решение, я должен лично посетить площадку. Фройляйн Дитмар, сегодня вы закроете кинотеатр для частного показа. — Д-да, разумеется! — ей даже не пришлось изображать радость в голосе. — Всё будет в лучшем виде! — У вас есть мои фильмы? — «Вечный жид» подойдёт? Герр Геббельс хлопнул в ладоши. — Значит решено! Сегодня в восемь, будем у вас. О, — его взгляд упал за её спину. — Ланда, вот и вы!