Предать или предаться?

      Она и правда задержалась, не сказать, что по своей вине; водитель автобуса высадил их на середине пути и сказал добираться до пункта назначения любыми другими известными им способами. Но стоя сейчас перед оберштурмфюрером Бергманом последнее о чём она думала это оправдания. — Фройляйн Дитмар, это недопустимо! — мужчина расхаживал взад вперед по небольшой площадке примыкающей к штабной части. — Я ждал вас чёрт знает сколько времени, стоя перед этими людьми, как беспомощный щенок! — он указал рукой на пару немолодых мужчин, ютившихся под крыльцом и с непониманием глазеющих на представление. — Как по-вашему, имею ли я право опаздывать на совещания? Нет! — не дав возможность ответить выплюнул он. — Моё звание обязывает меня являться в кабинет начальства секунда в секунду, и мне даже претит сама мысль, что я могу поставить свои желания выше долга перед родиной и своей клятвой. Адель стояла по стойке смирно, опустив глаза в пол, всем своим видом показывая осознание масштабности своего проступка. Несколько раз её взгляд падал на Заммеля, но тот не обращал на неё ровным счётом никакого внимания, ковыряя кончиком лакированного сапога брусчатку. — Я хочу, чтобы каждый человек, тем более немец, на плечах которого лежит ответственность и перед другими народами, показывал, что значит быть истинным арийцем! Адель на секунду представила, что случилось, если бы она посмела поправить его, сказав, что по рождению она вообще-то француженка. Бергман наверняка раздует свой большой нос, повернётся к ней всем телом, выпятит грудь… И станет похожем на огромную лысую птицу, с маленькими редкими пёрышками на голове. Кончик губы пополз вверх. — Так вот, фройляйн Дитмар, я больше не потерплю такого отношения к себе, и тем более вашего к своей работе. Если бы каждый исполнял свои обязанности как следует, нам бы не пришлось наводить порядок в этой стране. Вам ясно? — Да, оберштурмфюрер, — проговорила Адель не отнимая глаз от своих чуть замызганных туфель. — Хорошо, — устало выдохнул Бергман, протирая платком изрядно вспотевший лоб. — Тогда скажите этим, что мы готовы начинать. *** Закончила она на удивление быстро, ещё пара встреч с Бергманом, потом перевод документов и вот она уже бежит вниз по лестнице, мечтая скорее очутиться на свежем воздухе. Всё-таки кабинет, который ей отвели просто ужасен. Нет, после складского помещения на почте жаловаться не приходилось, но всё равно комнатка с единственным крохотным окном и то выходящем на внутренний двор далеко не генерального штаба, особо тёплых чувств не вызывала. — Ну-ка, а кто же у нас сегодня такой радостный? «Ну началось…» — всё хорошее настроение, как ветром сдуло. — Герр Заммель, — изображая светское удивление, протянула она. — Фройляйн Дитмар! Унтер-офицер потянулся к ней, чтобы поцеловать в щеку, но Адель быстро распознав его трюк, резко опустила голову, делая вид, что что-то ищет в сумочке. — Прошу прощения, герр Заммель, но мне пора спешить, хочу успеть на сеанс в кино. — Вот как? Я посмотрю, у вас, что ни день, то кино. Идёте одна или с кем-то? — она уловила в его голосе лёгкую обиду. — Ну что вы, герр Заммель, с кем же я могу идти, — она выудила из сумочки помаду и пару раз провела по нижней губе. — Вы же помните, моя подруга владеет замечательным кинотеатром «Le Gamaar» и раз в неделю позволяет приходить на сеанс бесплатно. — Да-да, вы что-то мне говорили, припоминаю, — голос офицера заметно повеселел. — Раз так, могу ли я составить вам компанию? Мужчина расплылся в галантной улыбке, обнажая жёлтые зубы. Адель чуть не стошнило от запаха капусты, исходящего из его рта. — Герр Заммель, — она подавила своё внутреннее омерзение и подошла почти вплотную. — Я была бы неимоверно счастлива сходить с вами на сеанс, но боюсь, что оберштурмфюрер и так сегодня истратил всё предназначенное мне великодушие. Боюсь представить, что он со мной сделает, если узнает, что я украла его лучшего человека, которому, увы, за сегодня нужно ещё исписать кипы бумаг и отчётов. Не спрашивайте откуда мне это известно, но думаю, вы согласитесь, что не стоит испытывать его терпение. Она расплылась в притворно-сладкой улыбке. — Что ж, — мужчина прокашлялся. — Вашей проницательности нет предела. Тогда может получится на следующей неделе? Сможете уговорить подругу на два бесплатных билета? — Ну разумеется, герр Заммель, — она хлопнула в ладоши. — С нетерпением буду ждать. — Я тоже. Но Адель уже развернулась и быстрым шагом пересекла холл. Как же она ненавидела это. Удивительно, но самым сложным было даже не раболепство перед начальством (она прекрасно понимала, что это единственный вариант подобраться к верхушке), а изображать обычную ветренную девчушку, в голове которой не роятся кровавые сцены расчленёнки с участием всех знакомых ей немцев. Эти вздохи, хлопание глазками, прикусывание губы, после всего этого маскарада единственное чего ей хотелось — лечь в ванну и умереть, предварительно сняв с себя всю кожу. Но надо держаться, если вдруг её поймают раньше того, как случатся все задуманные злодеяния, то Гестапо с радостью само устроит ей этот аттракцион невиданной щедрости. *** Сегодня на повестке дня вновь шёл прогитлеровский фильм Лени Рифеншталь. Разумеется Адель эту пропагандистскую бурду смотреть не собиралась, вместо этого они с Шошанной и Марселем засели в проекторной и вволю хохотали пародируя главных героев. — Ну хватит, — уже серьёзно произнесла Шошанна. — На сегодня достаточно веселья, меня уже мутит от этой плёнки. Кручу третий раз за день. — Меня тоже, — не весело хмыкнул Марсель засунув руки в карманы брюк. — Это вы ещё с утра пораньше не слышали нудную лекцию от нацистского ублюдка, который в очередной раз разглагольствовал на тему высшей расы и прочей брехни. Вы знали, что главное достояние арийцев — пунктуальность? Марсель издал тихий смешок, а Шошанна недовольно поджала губы. — Вот и я о том же. Адель по привычке потянулась в карман платья за сигаретой, но тут же одернула себя. Шошанна, для неё тогда ещё Эммануэль, чуть не убила её, когда увидела в проекторной с дымящей сигаретой: — Совсем идиотка?! Девушка в мгновение ока оказалась рядом с ней, буквально выбивая сигарету изо рта и туша её рабочим ботинком. — Ты что не понимаешь, что если хоть одна искра попадёт на плёнку, то нам всем конец?! По правде говоря, она правда не понимала. В первый раз в кино только в двадцать два пошла, чего уж разбираться в тонкостях этого ремесла. Немного успокоившись Эммануэль объяснила, что плёнка горит в три раза быстрее чем бумага, а если учитывать, объём этой самой плёнки в кинотеатре… В общем, желание курить в этих стенах отпало намертво. — Ладно, может хоть у вас есть какие-то хорошие новости, а? — Адель обхватила себя руками, зябко поёжившись. Никто из друзей не проронил ни слова. Этого и следовало ожидать, первые четыре месяца нового 1944 принесли Германии много поражений, но для них, французов, особой роли это не сыграло. Фашисты вцепились своими мерзкими пальцами в их землю, и так просто отдавать нажитое явно не собирались. Это было похоже на вольер для животных. Место вроде достаточно, если хорошенько постараться, то можно даже поверить, что ты находишься на воле, но стоит только подойти слишком близко к границе, суровая реальность напоминает о себе колючей проволокой. А снаружи на тебя постоянно пялятся, показывают пальцем: мол знай своё место, так-то мы тебя не тронем, но если сглупишь или выкинешь что-то из ряда вон, будешь наказан. И хорошо, если без еды оставят, но ведь могут и чего похуже… Стоя на этом шатком плато поневоле учишься улавливать еле заметные колебания. Понимаешь в какой момент стоит выйти и сказать что-то, а в какой лучше забиться в самый дальний угол и не отсвечивать. Для немцев всё оставалось так как прежде, разве что декорации сменились, да и к актерам разрешили применять больше дозволенного. Французам же, особенно женщинам, приходилось играть свои роли, как в последний раз. Не хочешь сегодня идти одна по ночным улицам полных пьяных солдат? Очаруй какого-нибудь офицера с медалями за отвагу на груди, который имеет хоть какую-то власть над этим низшем слоем «высшей расы». Офицер слишком много себе позволяет? Если есть возможность найди кого по выше званием, и всё с самого начала, а если же нет… Проще и безопаснее дать ему то, чего он просит, потому что даже если ты откажешь, он просто возьмёт это силой, и тебе, моя дорогая, будет куда уж хуже, поверь. Самые «удачливые» становились любовницами, развлекали героев войны, пока где-то там в Берлине или Зальцбурге, сидели их жёны с детьми, укрываясь в грязном подвале от бомбардировок союзников. Эти «мужья» вряд ли бы долго грустили, узнав, что шальной снаряд в этот раз угодил прямо в цель. Их интересовали куда более «глобальные вещи»: на скольких шлюх и выпивки хватит денег до следующего жалования? Например, Адель точно знала, что у герра Заммеля в Германии остались жена и двое сыновей, лет пяти-семи. На одном из свиданий, он изрядно напившись, даже показал ей фотографии, с улыбкой рассказывая про то, какие они у него молодцы: хранят в комнате портрет Гитлера и мечтают вступить в Вермахт. А спустя пять минут уже пытался облапать и настойчиво приглашал к себе. А потом Адель приходила на очередной фильм немецкой пропаганды, где с придыханием рассказывали про высокие моральные принципы немецких солдат, и их смиренных жён, которые ждут своих героев. На красивой картинке солдаты целовали фотографии своих семей перед боем и с громких кличем: «За будущее наших детей!» шли в бой. Только вот перед боем, большинство солдат целовали вовсе не фотографии, и мысли их занимали далеко не приятные воспоминаниями о доме. Они трахались, пили, курили и старались выжить от жизни максимум, перед тем как умереть. И все эти лозунги как-то мгновенно забывались. Только вот такую реальности ни за что не покажет в своём фильме Лени Рифеншталь. И немецкие жёны с радостью продолжат обманывать себя, представляя, что после войны к ним вернётся не поломанный и грязный алкоголик с оторванной ногой, а красивый и доблестный солдат-победитель. Вот такое военное время, даже в тылу ты никогда не был уверен, что принесёт тебе следующий день. И дай, Боже, чтобы он вообще наступил. — Сегодня ты что-то задумчивее обычного. — Пожалуй, всё никак не могу выкинуть из головы доблестных немецких солдат. Адель подошла к небольшому стеклу и посмотрела в зал. Она видела лишь тёмные затылки на подрагивающем сероватом экране. — Опять донимает твой капустник? Может мне всё-таки стоит… — Нет! — синхронно отрезали Шошанна и Адель. — Заммель пока безобиден, мне удается выкручиваться из его сетей. — Пока, — Марсель негодующе фыркнул. — Быть может и не сегодня, но завтра, через неделю, месяц ты больше не сможешь придумывать отговорки, и что тогда? — Тогда, мой дорогой Марсель, я скажу, что помолвлена или беременна или у меня чума, не важно, но я найду способ от него избавиться. Но если уж думать наперед, то надеюсь, что к тому времени все эти сукины дети будут уже мертвы. — Но как же тебе не противно строить ему глазки? — поразился мужчина. — Во-первых, никаких глазок я ему не строю, а во-вторых, что мне ещё остается делать? — она оторвала взгляд от силуэтов зрителей и повернулась к нему. — Думаешь, если я скажу: «Ох, дорогой герр Заммель, вы тот ещё ублюдок, отойдите от меня, видеть вас не хочу!» То он меня послушает? — Ну-у, — протянул Марсель, прислоняясь спиной к стене. — Если сказать это другими словами, то… — То ничего не изменится, можешь мне поверить. Им всё равно согласна ты или нет, главное — добиться своего, а каким именно способом уже и не так важно. Будь я хоть трижды святоша, они бы не посмотрели на меня, как на человека. Они видят красивую вещь, и хотят заполучить её любой ценой. — Адель права, эти солдаты навязчивы как мухи, — холодно сказала до этого молчавшая Шошанна. — Ко мне недавно прицепился такой, и в кафе и на работе — лезет и лезет, сколько бы раз я прямо не намекала ему отвалить. — Ты не рассказывала, — чуть обиженно нахмурился Марсель. — Потому что знаю, что ты попытаешься влезть, любовь моя, — Шошанна всем корпусом развернулась к нему. — Марсель, прошу тебя, это того не стоит. Тот недовольно сложил руки на груди, всем своим видом, показывая, что идея «не влезать» ему очень не нравится. — Если хочешь, то могу притвориться тобой и хорошенько его отчихвостить, — прерывая напряжённое молчание, пошутила Адель. — Как маленькая месть, перед главным блюдом. — Хотел бы я на это посмотреть, — себе под нос пробормотал мужчина. — Ты мне не веришь? — она удивлённо подняла брови. — Думаешь, не смогу это сделать? Марсель неопределённо качнул головой, запустив пятерню в волосы. Приоткрыл рот, но сразу же закрыл, что-то старательно обдумывая. Наконец всё же сдался и с хриплым вздохом сказал: — Сможешь. — Мне кажется или я слышу в твоём голосе грусть? Кому как не тебе знать, какие они паскуды, они тебя даже за человека не считают. Думаешь, сюда пришло бы столько народу, знай они, что кино для них крутит нигер? — она кивком головы указала на зал. — Ты не так меня поняла, — Марсель быстро покачал головой. — Если мне вручат факел, то я первый поднесу его к их домам, но я не хочу, чтобы ты так легкомысленно рисковала своей жизнью. Тем более, что надежда ещё есть, союзники… — Союзники! — Адель театрально вскинула руки. — Да где эти союзники? Думаешь в этом конфликте ещё остались те, кому не плевать на нас? — Да, — твёрдо и бескомпромиссно сказал он. — Рада, что ты в это веришь. Марсель, — её губы тронула лёгкая улыбка. — Ты меня знаешь, я пока ещё ни разу не рисковала собой. И я буду предпринимать какие-то действия лишь тогда, когда у меня будет чёткий план. Пока его нет я просто выжидаю. Со мной всё будет в порядке, — добавила она после небольшой паузы, стараясь вселить в друга больше уверенности. — Да со всеми нами всё будет в порядке, лет через двадцать встретимся за бокальчиком крепкого, повспоминаем былые деньки. «Ложь». — Ну уж нет, — Марсель всё же сдался и расплылся в улыбке, обнажая крепкие белые зубы. — Если выберусь из этой передряги, никогда вспоминать не буду! — Но со старыми друзьями хоть выпьешь? — укоризненно нахмурилась Адель. — Само собой, готов в любой момент. — Тогда чего ждать, принесешь нам по бутылочке? Марсель оттолкнулся от стены, и пружинистой походкой вышел из проекторной. Адель дождалась пока его шаги смолкнут в конце коридора, и развернулась к замолкшей Шошанне. Девушка будто превратилась в каменное изваяние, невидящим взором смотря в зал. На её красивом лице не отражалось ничего, будто портрет, на котором художник забыл нарисовать эмоции. Адель очень хорошо знала что это значит — Шошанна Дрейфус вспоминает прошлое. Именно с таким выражением она рассказывала про убийство своей семьи, про то как на крышах поездов сбегала в Париж, как спала на чердаках, спасаясь от промозглого ветра. Эти воспоминания были стол болезненны, что проще было закопать их как можно глубже, и оставить на этом месте зияющую пустоты. Так правда было легче. Адель осторожно тронула её за руку. Шошанна вздрогнула всем телом и будто проснулась ото сна. — Прости, я задумалась, ты что-то говорила? — Хотела узнать, могу ли я как-то помочь тебе спастись от этой хандры, — невесело хмыкнула Адель. Шошанна подняла брови: — Только если выйдешь за меня завтра на смену. — А почему бы и нет? Она шутила, но Адель отчего-то подумалось, что это вполне неплохой вариант. Ей не хотелось проводить выходной в своей маленькой и неуютной комнате, в которой только-только закончился ремонт и всё ещё пахло краской. Шошанна удивлённо покосилась на неё. — Ты сейчас серьёзно? — Я правда хочу тебе помочь, да и мне не в тягость, сколько раз я наблюдала как вы с Марселем работайте и поверь мне, я справлюсь не хуже твоего. Кстати пора сменить бобину. Она указала на рулон плёнки. Шошанна быстро загрузила его в проектор, а затем неуверенно протянула: — Завтра могут прийти новые фильмы для немецкого вечера, и владелец кинотеатра обязан их принять. — Чепуха, представлюсь твоим именем, думаю, вряд ли они попросят предъявить документы, — Адель сделала два шага к девушке. — Посмотри на себя, работаешь как ломовая лошадь, отдохни хоть денёк. Мы с Марселем разберёмся. Она взяла её за руку и сжала. — Ты это заслужила как никто другой. Сходи куда-нибудь или просто побудь дома, в тишине, книгу почитай. Шошанна всё ещё сомневаясь покачала головой, но тут её взгляд вновь вернулся к мерцающему экрану. Лицо в миг ожесточилось, проявляя истинное отношение ко всему этому «искусству». — Хорошо, завтра передаю бразды правления в ваши с Марселем руки, но если что-то пойдет не так, то сразу сообщите мне. — Ну, конечно! — искренне радуясь за подругу произнесла Адель. *** Всё шло как нельзя лучше. Марсель крутил фильмы, пока она разбиралась с бухгалтерией, составляя новое расписание сеансов. Адель даже подумать не могла, что обычная смена деятельности может привести её в такой восторг. Как же хорошо было не притворяться, на каждом углу любезничая с людьми, которые вызывали в ней лишь презрение. Она летала между этажами как бабочка, разделываясь всё с новыми и новыми делами. Давно она не чувствовала себя такой энергичной и эта перемена ей очень даже нравилась. — Ну что, как дела коллега? — забежала она к Марселю в перерыве между сеансами. — Отлично, следующий фильм у нас… — он пробежал глазами по листку бумаги. — Вечный жид. — Господи, — Адель сморщила нос. — Название говорит само за себя, как Эммануэль вообще допустила его в прокат? (В целях сохранения анонимности они называли Шошанну её выдуманным именем, чтобы случайно не проговориться при посторонних). Марсель пожал плечами. — Видимо надавили, ты же помнишь, в день надо пускать хотя бы один немецкий фильм одобренный оттуда, — он указал пальцем наверх. — Но я тоже не в восторге. Они немного помолчали. Наконец Адель спросила: — Надо чем-то помочь на улице, надпись поменять, например? Марсель подумал, а потом кивнул. — Да, сейчас принесу лестницу. *** Адель осторожно вскарабкалась по деревяным перекладинам, держа в руках небольшое ведро с буквами. Марсель снизу поддерживал лестницу, чтобы та не упала. — Так что мне выкладывать? — отцепляя старые буквы спросила она. — Анри-Жорж Клузо, — крикнул в ответ он. Быстро разделавшись с прошлой афишей, она приступила к новой. Ей нравилось это занятие — стоишь, смотришь на всех сверху вниз и сразу чувствуешь себя такой важной. Если бы можно было снимать квартиру в многоэтажном доме, она бы сразу согласилась, ей нравился вид, который открывается только на высоте. Она ни разу не была в Нью-Йорке, но долго рассматривала фотографии, на которых были видны величественные здания, и глядя на них, ей непременно хотелось когда-нибудь залезть на самую верхушку. — Марсель, принеси мне К, Л, У, З и О, пожалуйста. — Минута, — мужчина отпустил лестницу и скрылся в дверях кинотеатра. Адель вернулась к работе, закрепляя букву Ж. — Вы владелица кинотеатра? — раздался снизу мужской голос. — Да, — не поворачиваясь ответила она. «Наверняка это привезли новые бобины». — Спускайтесь. — Бога ради, — зло прошипев и резко повернув голову, ответила она. — Разве не видно, что я… Но слова застряли в горле. На секунду ей даже показалось, что она вот-вот упадёт с лестницы, но рука крепко вцепилась в перекладину. Напротив входа в кинотеатр стоял дорогой чёрной автомобиль, а рядом двое мужчин. Говоривший по-видимому был водителем, но лишил её дара речи вовсе не он, а тот кто стоял чуть позади. Она уже видела эту форму, такого тёмного оттенка, что казалось будто поглощает весь свет. Гестапо. Палачи Рейха. Одни из самых жестоких детищ фашистского режима. Мужчина что-то тихо проговорил водителю и тот повторил: — Мадмуазель Мимьё, спускайтесь немедленно, это приказ. Адель медленно положила так и не закреплённую букву, и поудобнее перехватившись вспотевшими ладонями начала спускаться. У неё было несколько секунд, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Гестаповец думает, что она Шошанна, значит ли это, что они каким-то образом догадались, что она еврейка? Пожалуй нет, потому что тогда бы с ней никто так церемониться не стал, подскочили бы и выволоком доставили на допрос. Но тогда какое им дело до обычной владелицы кинотеатра? Кто-то донёс? Нашли запрещённые фильмы? До земли оставалось ещё несколько ступенек. Что же делать, стоит сказать, что она вовсе не Шошанна, а её подруга? Нет, это будет слишком подозрительно и привлечёт не нужное внимание к её собственной персоне. Она, конечно, может предъявить свои документы, но это мало на что повлияет, скорее добавит вопросов. Нога опустилась на твёрдую брусчатку. Вот что она сделает: пока не будет говорить, что Эммануэль Мимьё вовсе не является, а попробует разузнать зачем она вообще им понадобилась. Если же дело запахнет жареным, то уж лучше в цепких руках Гестапо окажется француженка с безукоризненной репутацией, а не еврейка с сомнительным прошлым. Адель глубоко вдохнула, и нацепив на лицо вежливую озадаченность, уверенным шагом приблизилась к мужчинам. — Добрый день, господа, могу ли я поинтересоваться в чём заключается цель вашего визита? Водитель перевел её слова гестаповцу. Спустившись, она смогла лучше рассмотреть его: форменная фуражка с черепом закрывала половину лица, оставляя на свету лишь изогнутые в пренебрежительной усмешке тонкие губы. Адель взглянула на китель, пытаясь понять кто же пришёл по её душу, но кожаный плащ скрывал все знаки отличия. Но даже несмотря на это, сомневаться не приходилось, что перед ней очень важная шишка. Личный водитель и сверкающий в свете солнца седан были тому подтверждением. Даже Бергман не удостоился такой чести. Мужчина тем временем холодно отчеканил: — Или ты засовываешь свой зад в машину или я запихиваю тебя силой. — Мадмуазель, сядьте в автомобиль. Она слегка опешила от такого тона и уже было хотела ответить по-немецки, чтобы посмотреть на реакцию этого напыщенного урода, но вовремя прикусила язык. Лучше поберечь этот козырь до нужного момента. Ей ничего не оставалось, как с той же вежливой улыбкой проговорить: — Что ж, полагаю у меня нет выбора. И сесть в машину.