Sonata nocturna//Ночная соната

31 октября 1975 г.

Его не должно было удивлять то, что произошло на Хэллоуин 1975 года, когда Люпин нашел его в подземелье. Он был немного пьян, — парень заметил это по глазам слизеринца, которые выглядели более расслабленными, в отличие от того острого взгляда, который тот обычно бросал на него. Сириус не мог устоять перед желанием поддразнить. — Я не в настроении, Блэк. Так что тебе лучше уйти, — проворчал Люпин. — Волк меня съест? — Он презрительно улыбнулся. — Ты ни черта не знаешь, Блэк! — Люпин оттолкнул Блэка к стене. Он был выше, чем Сириус. Так было всегда. Он всегда ненавидел его за это, но в этот момент Ремус склонился над ним. Он вонзил свою палочку в шею Сириуса, и что-то в этом показалось его извращенному разуму приятным. — Пожалуйста, назови мне причину, — прорычал Люпин. Его сердце бешено колотилось. Он ненавидел власть, которую Люпин имел над ним. Его спина прижата к стене. Рука Ремуса обвилась вокруг шеи. Палочка вонзилась в кожу. Сириус вздрогнул. Он презирал Ремуса Люпина. Он ненавидел его столько лет… Но какая-то часть его была в восторге от этого. Он был взволнован тем, что его загнал в угол Ремус Люпин. Эта близость Ремуса Люпина, вторгшегося в его личное пространство. Это был властный тон голоса, звучавший более хрипло, чем обычно. Это был яростный взгляд, который он бросил на него, взгляд, разрывающийся между решением сдержаться или потерять себя в желании напасть на Сириуса. Он почувствовал желание оттолкнуть его, желание наброситься на него, проклятие на кончике языка. Но палочка была у его шеи, и на его чувства подействовал запах Ремуса, свежий, мужской аромат Ремуса Люпина и учащенное сердцебиение. Он почувствовал тяжелое дыхание Ремуса. Он почувствовал тепло между ними. Он проследил за движением его горла. Губы Люпина коснулись губ Сириуса. Он выдохнул сквозь губы. — Я могу уничтожить тебя разными способами, Блэк… Сириус чувствовал, что может умереть от звука его голоса и дыхания на губах. — Докажи это, — ответил он хриплым голосом. Ремус Люпин улыбнулся, и Сириус дико удивился. Что все это значит? Почему он так взволнован в этот момент? Почему он так… так сильно хочет этого прикосновения? Близость Ремуса была очень сильной. Жар нарастал. Его губы мучительно прижимались к его. Он вздрогнул и, прежде чем успел подумать об этом, прижался в ответ к Ремусу. Он поцеловал его. Забыв все причины, по которым это было безумием. Он был встречен с жаждой и огнем. Палочка упала на пол, он понял это, когда руки Ремуса поймали его, потянув за волосы, чтобы углубить поцелуй. Его язык скользнул по его собственному, и Сириус почувствовал неудержимое чувство эйфории, злобы и возбуждения, которое прокатилось по телу. Это было глупо. В этом не было никакого смысла. Это было безумие. Но ему было так хорошо, что он подумал, что может умереть от этого поцелуя. Ремус ответил на поцелуй с потребностью, срочностью, с голодом. Его руки опустились к бедрам Сириуса, он ответил тем же желанием. Это было электричество, сближающее их тела, отчаянно ищущее контакта друг с другом. Руки Сириуса притягивали парня ближе. Оба потерялись в желании. Сириус застонал в губы Ремуса. И он услышал, как Ремус зарычал, заставив его вздрогнуть от этого животного звука. Они на секунду оторвались друг от друга, чтобы подышать воздухом. И посмотреть в глаза друг другу. Возбуждение. Потемневшие глаза Сириуса. Желание во взгляде Ремуса. Они резко отстранились. Прокляв Филча, Сириус еще долго не возвращался в башню Гриффиндора тем ранним утром. «Что это, черт возьми, было?» — задавался он вопросом. «Поцелуй», — застонал в ответ. Это был поцелуй, и очень возбуждающий. «Он парень, — возмущенно заявил Блэк. — Как получилось, что я поцеловал парня?» Сириус много лет встречался с Мэри. Это были хорошие отношения. Им обоим было весело. По сути, они были друзьями, которые добавили к этому секс, и это было прекрасно. Они с Мэри были уверены друг в друге, они знали, как общаться, когда дело доходило до этого. И Сириусу это нравилось. Он не был уверен, что хочет зайти так далеко с мальчиком. Он даже не был уверен, захочет ли вообще встречаться с парнем. Так что же все это было? Он поцеловал Ремуса Люпина. Он начал этот поцелуй. Но действительно ли он был тем, кто начал это? Сириус прислонился к стене. Ремус сделал первый шаг. Он загнал его в угол. И он касался его губ своими, что технически было поцелуем. Сириус разочарованно вскрикнул. «Как ты мог допустить, чтобы что-то подобное произошло?» — закричал он, его дыхание участилось от ярости, которую он чувствовал к себе. Целовать слизеринца… это было худшее из того, что он мог сделать. Но он не только поцеловал слизеринца, но и получил от этого удовольствие. «Идиот, ты идиот, Сириус Блэк. Великий предатель и идиот», — повторил, возвращаясь в общую гостиную, не обращая внимания на портреты, жалующиеся на то, что их разбудили. «Что говорит кодекс мародеров о поцелуе со слизеринцем? Это же государственная измена! Как такое возможно? Слизериниц, как никак!» Но на губах он все еще ощущал вкус Ремуса Люпина и содрогался при мысли об этом. Он сходил с ума. Это была единственная разумная причина. Он сходил с ума и воображал разные вещи. Он потратил много времени, пытаясь понять, что, черт возьми, все это было. — Джеймс, поцелуй меня, — попросил он на следующее утро. — Простите? — спросил Хвост, переставая застегивать рубашку, глядя на Сириуса так, словно тот сошел с ума. — Давай, чемпион, поцелуй меня. — Сириус проигнорировал его. — Почему ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — переспросил Сохатый растерянно. — Чтобы укрепить нашу дружбу. — Хорошо. — Для тебя этого достаточно? — Пит возмущенно посмотрел на них. — Посмотри на него. Он прекрасный ублюдок. — Джеймс кивнул. — Я такой, да? Давай сюда губы, Сохатый. — Сириус самодовольно улыбнулся. Джеймс рассмеялся и взял лицо Сириуса в свои руки. — Для ясности, я люблю тебя, мой друг. Ты это прекрасно знаешь. Но мое сердце принадлежит Лили Эванс. — Я понимаю. Ты просто должен помнить, что между мной и Эванс я твой приоритет, Джейми. — Сириус кивнул. Мальчик закатил глаза и поцеловал Сириуса. Это было простое прикосновение. Мягкое, теплое и приятное. Но это был не тот отчаянный огонь, который помнил Сириус. Это была не острая необходимость потеряться в ощущениях, которые заставляли его сердце биться быстрее и думать, что он может умереть за этот поцелуй. Это был не Ремус Люпин, и не то электричество заставляющее его вздрагивать под прикосновениями. Сириус разочарованно вздохнул. — Что случилось? Ты влюбился в меня или что-то в этом роде, Бродяга? — пробормотал Джеймс, возвращаясь за своей мантией. — Конечно. Эванс очень пожалеет об этом, когда увидит, каким счастливым я сделаю тебя, Сохатый. — Я предлагаю новое правило: больше никаких гомосексуальных штучек, — раздраженно сказал Хвост, выходя из комнаты. Они проигнорировали. — Чего ты хотел добиться, поцеловав меня? — весело спросил Джеймс. — Мне кажется, у меня гей-кризис. — Ох. Повисло молчание. — И как у тебя дела? — Я не хочу целовать парней, — признался Сириус. — Хорошо, — кивнул Сохатый, — приятно это знать. Он просто хотел поцеловать Ремуса Люпина. Но от этого не стало легче. Он почти все время думал о Ремусе Люпине. Он был слизеринцем, но сражался с ним силой и яростью. Он был оборотнем, но его свирепость заставляла сердце Сириуса трепетать. Он хорошо целовался, и это только обрекало его на то, чтобы снова и снова мысленно воспроизводить вкус губ парня, всепоглощающее чувство подчинения Ремусу Люпину, электричество, проходящее через каждую частичку тела, когда они вдвоем… Он был чертовски умным, и это заставило его вспомнить, как сильно он его ненавидел. Шутка с рептилиями была удачной, она полностью испортила его день рождения и заставила Сириуса позавидовать тому, что он не додумался до этого раньше. Это была хаотическая магия, которая заставляла его продолжать смотреть на него снова и снова, ожидая того, чего он сможет достичь. И он был невероятно привлекателен. Сириус ненавидел, насколько привлекательным был Ремус Люпин. Видел, как люди наблюдают, улыбаются, разговаривают с Ремусом, видел, как несколько девушек небрежно касаются его руки, Регулус и Барти обнимают его, слизеринский староста обменивается с ним тайным взглядом, и каждая из этих вещей убивала его изнутри, потому что именно он хотел внимания Ремуса Люпина, черт возьми. Сириуса разрывало на части то, как его тянуло к Ремусу, когда они находились в одном пространстве. Это было то, как он смотрел на него, звук голоса, злая ухмылка, которая хотела поразить его и в то же время заставляла вздрогнуть. Он с ненавистью подумал о том, как мог терпеть то, когда Ремус Люпин был рядом с ним все Рождество, наблюдая, как он оживленно беседует с родителями, слушает его смех рядом с Регулусом, расхаживает взад и вперед по мрачным коридорам или делает вид, что ему не нравится его потемневший, злобный взгляд. Сириус коснулся своего имени на гобелене семейного древа Блэков. Его дядя Альфред был выжжен, когда Сириус был молод. За любовь к мужчине. Он не часто вспоминал о нем, но воспоминания о дяде Альфе были дороги: его длинные черные волосы, бледно-серые глаза, веселая и обаятельная улыбка, взгляд, который отличался от взглядов других членов семьи Блэк, потому что был теплым и ласковым. Он так обожал Дромеду и Сириуса, что всегда искал способ сбежать с ними во время скучных и утомительных семейных ужинов. — О чем ты думаешь, Сириус? — спросил дядя с улыбкой, когда они шли по большому полю. — Неужели наша кровь действительно так важна? Андромеда выжидающе посмотрела на своего дядю. — Нет, это просто глупости, из-за которых мои братья и сестры считают себя лучше других людей. — Альфред весело улыбнулся. Сириус и Андромеда улыбнулись ему. В последний раз, когда он видел его живым, Андромеда задала ему личный вопрос. Обсуждались браки кузин. Андромеда была старшей, поэтому она должна была первой выйти замуж за одного из наследников богатой чистокровной семьи. Сириус подумал о том, как ужасно это звучит. — Ты когда-нибудь влюблялся? — Да, — признался дядя с улыбкой полной ностальгии и грусти. — Я любил одного особенного человека, он был умным и очень хитрым, он лучше меня разбирался в магии и заставлял меня чувствовать себя так, будто я лечу на метле на полной скорости. — Он весело рассмеялся. — Иногда он сводил меня с ума, но я действительно любил его. — Он? — мягко спросила Андромеда, ее взгляд был полон интриги и блеска эмоций. —Он, — с улыбкой ответил дядя. — Что с ним случилось? — переспросил Сириус с большим любопытством. — Они забрали его у меня, потому что он был мужчиной, и я тоже, — ответил мужчина с грустью, но продолжая улыбаться. Он всегда продолжал улыбаться, несмотря на то, с какой болью мог звучать голос. — Ты все еще думаешь о нем? — Андромеда положила голову на плечо дяди. — Да, воспоминания, которые у меня остались о нем — это то, за что я благодарен. Они драгоценны. Это единственное, что я могу сохранить о нем, и это единственное, что, как я знаю, они не могут у меня отнять. В тот день Сириус думал о том, каково это — испытывать подобные чувства. Любить кого-то настолько сильно, что только воспоминания о нем могут быть достаточным утешением, чтобы сделать его счастливым, даже когда этого человека больше нет в том же мире, что и он сам. Дядя Альфред умер той ночью. Они сказали, что это была болезнь. Но он был стерт из семейного дерева, и Андромеда с Сириусом поняли. Они хотели уничтожить любую угрозу для благородной и честной семьи Блэков. Что бы они сделали, если бы узнали, что их великий наследник влюблен в оборотня, полукровку и сироту? Неужели именно из-за этого дядя оставил небольшое состояние? Чтобы он мог сбежать и жить свободным от Блэков? — Тебя выжгут. Сириус почувствовал, как его сердце остановилось. Он испуганно обернулся, боясь увидеть свою мать или несчастного эльфа, который с радостью выполнял каждый приказ Вальбурги Блэк. Но это был Ремус Люпин, который бродил ночью по особняку. Он посмотрел на него с разочарованием. Он хорошо знал, что его сотрут с этого дурацкого гобелена. Он потратил годы, доказывая, что он не подходит для ношения короны Блэков. Он хотел быть свободным. Хотел, чтобы его стерли и сделали свободным. Но мог ли он этого добиться? Сможет ли он когда-нибудь сбежать? Мог ли он забыть, сколько ненависти и злобы он питал к своей семье, и быть счастливым? Это сбивало с толку. Понять ненависть, которую его семья испытывала к нему. Он понимал презрение, он знал, что он не тот наследник, которого они ожидали, он не тот Блэк, каким они хотели, чтобы тот был. Но какая-то часть его хотела верить, что они испытывают хоть какую-то долю совести к своему сыну. Он видел, как они пытали Андромеду. Он снова и снова страдал от собственных порезов, ему снились собственные кошмары о строгих и жестоких наказаниях, которым их подвергали родители. Он думал, что это худшее, что они могли сделать. Понимание того, что они смогут убить его, было разрушительным. Он плакал, плакал с такой грустью и болью, что думал, задохнется. Сириус просто хотел исчезнуть. Он терпеть не мог жалостливых взглядов. Он всем сердцем презирал Поттеров за то, что они выражали разочарование, боль, утешение, глядя на него, сломленного и уязвимого. Он никогда не сможет быть таким, как они. Он никогда не сможет быть таким счастливым, таким уверенным и чувствовать себя в такой безопасности, как они. Он ненавидел знать это. Он ненавидел любовь Джеймса, который спал с ним каждую ночь, который плакал, когда думал, что Сириус спит, у которого на лице было испуганное выражение при одной мысли о том, что он чуть не потерял своего лучшего друга. Он ненавидел заботу Эффи, то, с какой любовью и материнской заботой она шептала заклинания, помогающие телу Сириуса исцелиться, ненавидел тепло ее рук, обнимающих Сириуса и гладящих его по волосам. Он ненавидел слезы Флимонта Поттера за то, что он не спас Сириуса из-под контроля Блэков намного раньше, жалобный звук его голоса и дрожь в его руках разрывали душу на части, знание того, что Флимонт чувствовал себя ответственным за всю боль, которую Блэки причинили Сириусу, было разрушительным. Он любил Поттеров. И он плакал из-за того, что так сильно любил их и что их любовь было так больно переносить, в то время как он чувствовал себя сломленным, обиженным и уничтоженным. Регулус был там. И было странно знать, что маленький мальчик, которого он бросил на произвол судьбы, маленькая замена, темный принц, был тем человеком, который спас его в ту ночь, когда родители оставили его истекать кровью на ковре в библиотеке. Он понятия не имел, как с ним разговаривать. Только один человек не перестал вести себя с ним как с придурком. Ремус Люпин понимал это чувство уничтожения и не хотел, чтобы мир видел, насколько парень уязвим. Это был яростный взгляд Ремуса, когда он встретился с его собственным. Это было бешеное биение его сердца. Это был огонь, разгорающийся между ними. Это озадачивало Сириуса Блэка. Он хотел ненавидеть его так же сильно, как Ремус ненавидел его. Но не мог этого сделать. — Я не гей, — сказал Сириус в баре, когда Эндрю снова заигрывал с ним. Ему было интересно, где будет Ремус. Одна часть его хотела следовать за ним, а другая наслаждалась этим. В Хогвартсе он чувствовал себя в безопасности рядом с мародерами, но все равно оставался Блэком. Взгляды были устремлены на него, ожидания, оскорбления и восхищение его кровью. Посреди Лондона, в заброшенном баре, он не был Сириусом Блэком, сыном расстроенной, проклятой чистокровной семьи. Он был всего лишь шестнадцатилетним мальчишкой, которому, возможно, не следовало там находиться, но который чувствовал себя хорошо, когда алкоголь попадал в его организм, когда повсюду звучала музыка, а людям было все равно, волшебник он, наследник или Блэк. Ему нравилось чувствовать себя нормально, нравилось, что никто вокруг не спрашивал, в порядке ли он, хочет ли он чего-нибудь, хочет ли снотворного или хочет поговорить о том, что произошло. — Как скажешь, красавчик. — Бармен добродушно рассмеялся. — У меня есть девушка, — сказал Сириус, хотя он не разговаривал с Мэри с тех пор, как начались каникулы. Он должен был это сделать. Ему следовало связаться с ней и поговорить о том, что произошло, или просто забыть на мгновение обо всем, что произошло. Но он не мог. — У половины геев, которых я обслуживаю, есть девушки. Все в порядке, дорогой. Ничего страшного. Это безопасное место, не так много мест, где ты можешь быть настолько свободен, чтобы тебе было наплевать, кого ты хочешь поцеловать, кого ты хочешь любить или вообще никого не любить. — Ему тепло улыбнулись. Сириус нахмурился. — Тебе нравится этот парень, с которым ты был некоторое время назад. — Я не… — Он вздрогнул. Его одарили забавным взглядом. Сириус закрыл рот. Было странно, насколько увереннее он чувствовал себя, обсуждая это с маглом, которого больше не увидит, нежели мародеров. Ему хотелось рассказать Джеймсу о том времени, когда он поцеловал Ремуса Люпина, о том, что это заставило его почувствовать, о том, как сильно он хотел поцеловать его снова, даже если это было бессмысленно. Но он не мог. Он чувствовал, что, сказав Джеймсу, сделает все это реальным и что у него не будет выхода. — Да, — признался он, глядя на свой пустой стакан. — Он чертовски привлекателен. — Да, это несомненно так. — Мужчина за баром рассмеялся. Он долго думал о своих чувствах к Ремусу Люпину. Целовать его было чертовски увлекательно. Сражаться с ним было все равно, что начавшийся шторм, способный разрушить все. Смеяться вместе с ним было самым неприятным, потому что это было знакомо, это было чувство узнавания кого-то, с кем он каким-то странным и бессмысленным образом идеально сочетался. Сириус много раз думал, что он сошел с ума. Иногда он так долго смотрел на Ремуса Люпина, что Питер хмурился, но не решался ничего сказать. Он видел, как тот улыбается Регулусу, видел его преданность и верность, видел, как он очаровательно хмурится, сосредоточившись на книге, видел, как его пальцы неловко играют ритм, потому что Ремус не был пианистом, но, по мнению Сириуса, должен был им быть. Он видел, как его светлые волосы отражают солнечные лучи, видел, как теплые глаза искрятся весельем, и слышал голос, проклятый голос, подталкивающий его к глупому ответу. Он расстался с Мэри, потому что это было несправедливо по отношению к ним обоим. Он долго смотрел на Ремуса. Он хотел ненавидеть его. Ради Мерлина ему так хотелось его возненавидеть. Но он не мог. Не тогда, когда Ремус смотрел на него с той же тоской и мукой, что и он. — Бродяга, это экстренное вмешательство сексуального характера. Сириус весело улыбнулся. Лили приподняла одну бровь. Лицо Питера покраснело от гнева. А у Джеймса было серьезное и официальное выражение лица. — Я, пожалуй, останусь, — сказала Лили с сияющими от волнения глазами, прежде чем сесть на диван рядом с Сириусом, — это обещает быть забавным. — Вмешательство? — переспросил Сириус. — Потому что ты решил быть проклятым предателем и переспать со слизеринцем! — вскричал расстроенный Питер. — Он заклятый враг мародеров, ты нарушаешь фундаментальный кодекс чести мародеров. Мы клялись хранить честь и никогда не быть со слизеринцами! Как ты думаешь, Джеймс я переспали бы со слизеринцем? Лили беззлобно рассмеялась. — Это зависит от того, привлекателен ли он? — Сириус задумался. — У нас есть вопросы, Бродяга, — объявил Джеймс, скрестив руки, рядом с Питом. — Во-первых, мы любим тебя, ты знаешь, что мы тебя любим. И мы собираемся принять тебя, независимо от того, с девушкой ты или с парнем. Ты по-прежнему наш любимый и дорогой Бродяга. — Мы всегда знали, что ты сука, — обиженно сказал Пит. — Проблема в том, что ты решила быть сукой со слизеринцем. Мы можем терпеть твои гомосексуальные выходки, но есть пределы, Блэк. Смех Лили эхом разнесся по комнате, и Сириус каким-то образом поблагодарил их за то, что они наложили заглушающее заклинание. — Ты можешь быть геем, но только не со слизеринцем. — Это государственная измена, Бродяга. Ты должен объяснить нам, как это произошло. Это ты, ты ненавидишь змей и всегда был самым верным из нас троих. — Джеймс кивнул. — Когда девушка из Слизерина улыбнулась мне, ты ударил меня, — заявил Питер, презрительно глядя на него. — И это было очень больно. — У меня нет воспоминаний об этом, — признался Сириус, подавляя улыбку. — Это было на втором курсе, перед уроком истории, — заметил мальчик, прищурившись в его сторону. — А, теперь вернемся ко мне, — солгал Сириус. — Бродяга, пожалуйста, скажи мне. Он контролирует тебя? Это какое-то заклинание контроля над разумом? Использует Империю, это должно быть так! — Они называют Ремуса казановой Слизерина, — уточнила Лили, прикусив губу и улыбнувшись. — Я думаю, что он достаточно сексуален, чтобы привлечь того, кого захочет, не используя темные силы. — Похотливый пес, — выплюнул Питер, глядя на него с разочарованием. — Ты предатель, Блэк. — Может быть, любовь? Или ты всегда был прав, и Ремус Люпин действительно вейла? — Джеймс нахмурился. Вопросы Джеймса только заставили Лили рассмеяться еще больше, ее лицо было таким же красным, как и волосы, и она положила одну руку на плечо Сириуса, чтобы успокоиться. — Скажи нам, в чем причина твоего предательства, — холодно приказал Питер. — Я был соблазнен темным и похотливым существом, — признался он с высокомерной улыбкой. — В этом нет никакого смысла! — Он использует темные силы с тобой? Ты в порядке, Бродяга? Возможно ли это? — спросил Джеймс нахмурившись, опускаясь на колени перед Сириусом и быстро осматривая его. — Черт возьми, я должен был понять это раньше… Это моя вина! — Не верьте ему! — закричал Питер. — Ты трахнул Люпина, потому что ты грязный предатель. — О, но это правда. Я тоже стала жертвой порочных чар и способностей Ремуса Люпина. — Лили посмотрела на них с сияющей улыбкой. Сириус и Лили рассмеялись над озадаченными выражениями лиц мародеров. Казалось, Питер вот-вот сойдет с ума от паники. Влюбиться в Ремуса Люпина было все равно, что провалиться в сон. Это было опасно, потому что Сириус боялся проснуться. И все же это было чертовски замечательно. — Ты собираешься проникнуть в мой разум сейчас, Люпин? Потому что он полн злых намерений. — Ты сущее проклятие, Люпин. — Ты прекрасен, — пробормотал Сириус Блэк, увидев шрамы на коже Ремуса. — Тебе всегда приходится мне лгать? Ты чувствуешь это так же сильно, как и я. И ты знаешь, что не можешь это остановить. Вот почему это тебя беспокоит. Вот почему Регулус так меня ненавидит. Но я не хочу уходить от тебя, Ремус Люпин. — Я бы предпочел, чтобы ты назвал меня своим любовником. Звучит грязно и страстно. — Из этих воспоминаний я мог бы сделать хорошего патронуса. — Ты мне очень нравишься, Ремус Люпин. — Моя драгоценная любовь. —Я люблю тебя. На долгое время он забыл, что кошмары могут быть такими же реальными, как и сны. И он осознал свою ошибку, когда Ремус Люпин напомнил ему, за что он его ненавидит.