Путь к свободе

Джеюн тихо стучится в одну из непримечательных деревянных дверей и дожидается тихого «войдите». Сонхун лежит на постели, смотря в потолок, и не проявляет никакого интереса к гостю. - Прости, что потревожил, - Шим входит, прикрывая за собой дверь и чувствуя неловкость. – Как ты? - Как и всегда. Что нового? – обыденно спрашивает Пак. Кажется – обычный вопрос из вежливости, но в нем многое скрыто. - Диана скучает по тебе, Сонхун. Она уже такая большая. Девочке нужен отец. - Она даже меня не знает, - невесело хмыкает гладиатор, - как можно скучать по тому, кого не помнишь? - Юлия тоже скучает. И просит тебя вернуться домой. Мы найдем деньги, Сонхун. Сколько бы они ни затребовали, - Шим аккуратно кладет на стол письмо, написанное кузиной. Наверняка вновь переписывала много раз, роняя слезы по мужу. - Я сам в состоянии заработать, - голос Пака холоден, как лед, он и не смотрит на Джейка вовсе, причиняя этим еще большую боль, - Главное, чтобы у них все было в порядке, чтобы на жизнь хватало. Шим молчит, мысленно соглашаясь. Сонхун исправно отсылал деньги жене и дочери, чтобы те ни в чем не нуждались. Иначе давно уже выкупил бы собственную жизнь. - Тебе нужно попасть в финал, чтобы получить достаточную сумму. Даже побеждать необязательно. Главное – живи. Ты нужен им живым, Сонхун. И мне тоже. - Они давно уже меня забыли, - Пак, вглядываясь в пронзительные глаза напротив, вновь отворачивается, - Им лучше будет без меня. Я лишь нарушу привычный устой. А здесь я делаю то, что умею, и приношу им пользу. Пока я здесь, они не будут бедствовать. - Ты ошибаешься. Им будет лучше, если ты будешь рядом. - Юлия уже давно научилась справляться со всем сама, - стоит на своем Пак. - Такое ощущение, что ты не хочешь возвращаться, а это – всего лишь отговорки! – не выдерживает Шим. Злость, обида и негодование волной выплескиваются наружу, грозясь сбить окружающих с ног. – Скажи, он тебе действительно так дорог? Настолько, что ты готов пожертвовать женой и ребенком? - Не вмешивай сюда его, - чеканит Сонхун, окидывая Джеюна отнюдь не добрым взглядом. - Он крутит тобой, Сонхун. Неужели ты не видишь? Не хочу причинять тебе боль, но это правда. Он лишь тебя использует, а когда наиграется, выбросит, как ненужную куклу. – Шим уже почти кричит, пытаясь достучаться до воина. Но тот как каменное изваяние – холоден и неприступен. - Даже если так, мне все равно. Он - мой повелитель, и мой долг – служить ему. - Он твой повелитель. Но ваши отношения не приведут ни к чему хорошему. Он разрушает тебя, Сонхун. А что, если он решит заменить тебя другим? Что будешь тогда делать? - Наши отношения тебя не касаются, Джеюн, - отрезает, - Прости, но тебе лучше не вмешиваться. Мне уже не помочь, лучше позаботься о сестре и Диане. Это все, о чем я прошу, - в голосе Пака слышится такая усталость, что Джеюн больше не смеет спорить и оставляет попытки его вразумить. Ясно одно – что бы Шим ни сказал, Сонхун не послушает. Сону окутал его крепко, пустил корни так глубоко, что они залезли под кожу, проросли сквозь внутренности и охватили сердце. Поглотили разум, превращая Пака в марионетку, и как бы ни хотелось это признавать, Сону был прав – преданный ему воин был готов прибежать по первому же зову, выполнить любой приказ. И ни в чем так не нуждался, как в похвале и одобрении своего повелителя. Джейк качает головой, тихо прощается и покидает комнату. Душа и сердце болят, но он изначально понимал, что шансы на успех малы. Перед чарами императорского сына мало кто мог устоять, и Сонхун не стал исключением, ведясь на сладкие речи, красивое лицо и умопомрачительное тело. Джеюн тяжело вздыхает, медленно ступая по пыльной земле. В этом бою без меча он проиграл.

***

Сону торопливо спускается по каменной лестнице, чтобы проследовать по темному коридору. Верный Иво идет впереди, освещая путь факелом. В этой части замка Сону давно не был, да и о ней вообще мало кто знает. Подземные коридоры были построены на случай, если придется сбегать, и Ким научился пользоваться этим в своих целях. Он вылез через маленькую, едва заметную дверь, оглядываясь по сторонам – с одной были купальни, с другой - величественный Колизей. Не медля, правитель двинулся в нужную сторону – туда, где располагались тренировочные залы. Там его должен был кое-кто ждать. - Ваше Высочество, - Титус склонил голову, кидая на Сону жадный взгляд, - Какая честь! Признаться, я был удивлен, когда мне сказали, что вы пожелали меня видеть. - Здравствуй, Титус, - Сону окинул гору мышц взглядом снизу вверх. Рядом с исполинским мужчиной он чувствовал себя крошечным, - Я к тебе по делу. - Слушаю вас. - Мне нужно, чтобы бы победил в бою против одного воина. - Я это делаю и без вашего приказа, не сочтите за наглость, - ухмыльнулся Титус. - Я знаю. Но ты, кажется, меня недопонял. Он ни в коем случае не должен попасть в финал. Ты должен одержать победу. И не убить его. Это – главные условия. Пускай останется жив и с минимальными повреждениями. Выполнишь? - Занятная просьба, - качает головой гладиатор, бросая хитрый взгляд на наследника империи, - И кто же мой соперник? - Сонхун Прекрасный. - Сильный воин, - Титус задумчиво чешет подбородок, - Но я попытаюсь все выполнить так, как вы велели. - С тобой приятно работать, Титус, - с улыбкой Сону протягивает мужчине мешочек монет, - Сделаешь все, как я сказал – в долгу не останусь, - Ким оглядывается по сторонам – ему нужно спешить, если не хочет, чтобы случайный стражник их заметил. Да, он император, имеет право находиться где угодно и говорить с кем угодно, но у стражников слишком длинные языки. - Конечно, ваше Высочество, - воин вновь покорно преклоняет голову. – Но вдруг мне не попадется в соперники Сонхун? Ким, уже собравшийся уходить, останавливается, оборачиваясь через плечо, и с хитринкой поясняет: - Не стоит волноваться. Я обо всем позабочусь.

***

Чонвон сморщился, разминая уставшие и болящие от тренировок руки – от напряжения все мышцы жгло и тянуло. Как только он смог работать раненой рукой, Чонсон активизировал их тренировки и не щадил вовсе. Лишь в спарринге против такого сильного соперника как Пак Чонвон понял, как на самом деле слаб, и сколько всего еще предстоит освоить. Ему катастрофически не хватало опыта, а Пак, закалявшийся в сражениях долгие годы, кажется, предугадывал каждый его шаг. - Еще раз, - беспощадно заявил Чонсон, поднимая меч. – Нападай. Очередная жалкая попытка Чонвона закончилась разоружением, и он грузно опустился на землю, утыкаясь взглядом в пыль под ногами. - Ты не обучишь меня всему за неделю. - Знаю, но я хочу дать тебе максимум. От этого зависит не только то, пройдешь ли ты в следующий тур, но и твоя жизнь. Чонвон лишь кивнул, соглашаясь – он и сам был не рад, что прошел дальше. В четвертом туре детские игры официально заканчивались – в бой вступали профессионалы, лучшие из лучших, любимцы публики. И как Чонвон должен был с ними тягаться? - Завтра мы узнаем своих соперников. - Да. И у нас будет возможность подготовиться, рассмотреть их стили и отыскать слабые стороны. А пока – продолжаем. У нас не так много времени, чтобы рассиживаться. Ян поднялся с земли, отряхивая робу, и вновь принял боевую стойку. Все повторилось по десятому кругу – он отчаянно сопротивлялся, пытался маневрировать, но у Пака не было слабых мест. Либо он их тщательно скрывал. Он много думал о том, кто же попадется ему в следующем бою. Среди возможных соперников были и кандидаты на чемпионство, такие как Титус, Флавий, Чонсон, Феликс, Сонхун. Были и менее известные личности, но это не значило, что они были слабыми соперниками. Пары определялись путем жеребьевки: поговаривали, что их случайным образом называет слепой старец, вытаскивая бумажки с именами. Верить этому или нет – Чонвон не знал. К концу тренировки Чонвон был вымокший, потный и грязный – не лучшее зрелище. Чонсона же это кажется, ни чуточки не смущало. Он откуда-то извлек белый платок, аккуратно вытирая лоб Яна, стирая с лица пыль и при этом улыбаясь. - Устал? Младший покорно кивает – протестовать было бы глупо. Он с трудом стоял на ногах. - Твои старания обязательно окупятся. Пока другие прохлаждаются, ты совершенствуешь навыки. Так и становятся лучшими. Чонвон был уверен, что Паку виднее. Сам он лучшим ни в чем никогда не был, да и не думал, что станет. Но то, как Чонсон в него верит, вселяет надежду на то, что Чонвон может быть на что-то годен. - Приходи сегодня в нашу купальню. В полночь. Я буду ждать тебя там, - Чонсон смотрит проникновенно, так искренне, что Ян не смеет отказать. - Если наш охранник будет спать, я приду. - Я буду ждать, - Пак коротко клюет его в скулу и большим пальцем стирает пятнышко грязи с подбородка, - До встречи.

***

Чонвон тихо как мышь пробирается мимо задремавшего стражника и видящих десятый сон одноклассников, надеясь, что его полуночное отсутствие никто не заметит. Чонсон поведал, какой путь лучше выбрать, чтобы незаметно добраться до купален. К своей большой удаче, по пути Ян не встретил ни одного караульного, и вскоре достиг пункта назначения. У дверей он застопорился, боясь входить. Он понимал, на какой риск идет – если бы их поймали, пришлось бы несладко. Но Ян понадеялся на удачу и благоразумность Чонсона – тот бы не предложил ничего, что представляло бы реальную угрозу. Глубоко вздохнув и сжав руки в кулаки, Чонвон-таки решается сделать шаг внутрь. В купальне стоит тишина, и его шаги гулким эхом отражаются от каменных стен. Он оглядывается по сторонам, сперва подумав, что здесь никого, но наконец видит Чонсона, сидящего на бортике с ногами, опущенными в воду. Тот резко вскидывает голову, будто удивлен его появлением. - Привет, - неловко улыбается старший, маня к себе рукой, - Я уже думал, ты не придешь. - Я же обещал, - Чонвон подходит ближе и присаживается рядом, касаясь огрубевшими ступнями на удивление теплой воды. - Я рад тебя видеть, - выдыхает Пак, осматривая лицо Вона внимательно и с потаенной нежностью, - прости, если на тренировках я слишком груб и строг. Я правда желаю тебе только лучшего. Желаю победы. - Я знаю. - Если я поцелую тебя, ты ударишь меня? - спрашивает Чонсон, неуверенно проводя пальцами по щеке младшего. Прикосновение мимолетное и легкое, но Чонвону кажется, все тело покрывается мурашками. - Нет. Почему ты так решил? - немного удивляется Вон. - Я хочу, чтобы ты знал — ты ничего мне не должен. Не обязательно отвечать взаимностью только из благодарности или потому, что ты чувствуешь себя обязанным. - Нет. Я этого хочу, - Ян смотрит прямо на Чонсона, надеясь, что тот видит всю его искренность. А тот улыбается ярко и впивается в губы с поцелуем — отнюдь не робким и невинным, а жадным, голодным. Его язык шустро пробирается в рот Чонвона, и тот сначала теряется от такого напора, но постепенно приходит в себя и пытается ответить, кладет руки Паку на плечи, присаживаясь поближе, прижимаясь крепкими бедрами к чужим. Чонсон же с алчностью хватает его ягодицы, приподнимая с легкостью, и усаживает к себе на колени, заставляя Чонвона задержать дыхание. Он ощущает возбуждение старшего гладиатора, скрытое лишь туникой и больше ничем, а также чувствует собственное — жар внизу живота расползается стремительно, заставляя мелко дрожать и желать большего. Чонвону страшно, для него это впервые, но также ему любопытно и хочется еще, и он подставляет шею под поцелуи, позволяя чужим губам оставлять влажные следы. Пак поспешно стягивает с него тунику, оглядывая подтянутое тело Чонвона с восхищением и обожанием. Ян не знает, чем заслужил это. - Ты прекрасен, - выдыхает Чонсон, раздеваясь тоже и утягивая Вона вслед за собой в теплую воду купальни. Его руки везде, пальцы оставляют обжигающие следы, а рот зацеловывает ключицы и спускается ниже. Когда его рука оказывается на члене, Чонвон вскрикивает и закатывает глаза от удовольствия — это слишком хорошо. Он чертовски чувствительный сейчас и растекается в чужих руках, позволяя Паку делать с ним все, что захочется. - О Боги! - стонет он, подмахивая бедрами, желая больше трения и прикосновений, а пальцами впивается в чужую спину, дабы Чонсон не смел отдаляться. С очередным тихим вскриком Ян кончает — ему не требуется много времени, а Пак действует так умело, что не оставляет шансов. Чонвон тяжело облокачивается на бортик купальни, пытаясь вернуть контроль над телом — конечности совсем не слушаются. Он ловит на себе взгляд — нежный и ласковый, и ему становится стыдно, ведь он совсем не отплати партнеру взаимностью. - Я тоже должен, - он тянется рукой к чужому возбужденному члену, но ее останавливает Пак, перехватывая. - Разреши мне, - просит, - ты мне доверяешь? - Да, - кивает Чонвон без сомнений. Чонсон — единственный человек помимо Николаса, которому Ян может верить. Старший вновь улыбается, чмокая его в уголок губ, и разворачивает к себе спиной. Трется возбуждением о мясистые ягодицы, а Вон крепко впивается руками в каменные ограждения, потому что не знает, чего ждать. Возможно за этим последует боль и дискомфорт, но ради Чонсона он готов потерпеть. Но Ян ошибается — боли не следует. Чонсон проталкивает член меж его мускулистых бедер и начинает резко двигаться, дыша в затылок и тихо постанывая. Ян немного прогибается для удобства и прижимается ближе, покачиваясь в такт. Ладони Чонсона накрывают его собственные, их пальцы сплетаются, и тот кончает, протяжно выстанывая чужое, но ставшее таким родным имя. Они расстаются далеко за полночь. Чонвон тихо пробирается в казарму, постоянно оглядываясь, в надежде не попасться на глаза страже. Ловит себя на мысли, что не хотелось покидать Чонсона, хоть и они увидятся скоро. Даже волнение перед грядущим сражением ненадолго уступает место умиротворению, которое он испытывает в чужих объятиях. В полдень того же дня они узнают своих соперников. Все тридцать два гладиатора выстраиваются в ряд, готовые услышать имя будущего противника. Чонвон понимает, что является аутсайдером, и любой из присутствующих будет рад увидеть его в качестве оппонента. Феликс реагирует спокойно, но без восторга: просто кивает, а у Яна душа падает в пятки — ему достался один из сильнейших противников. Но надо радоваться, что это не Чонсон — иначе Ян не знал бы, как выйти на арену против того, кто стал так близок. - Не успокаивай меня и не говори, что у меня есть шансы на победу, - просит Вон на следующей тренировке. - Очевидно, что это не так. - Шансы есть всегда, - пожимает плечами Пак. - Иногда перед боем происходит такое, тебе стоит быть начеку. Хотя Феликс не из тех, кто будет вставлять палки в колеса. Он сражается честно. Они разбирают особенности боя Феликса, его слабые места, коих практически нет. Этот воин опытен и силен, несмотря на обманчивую хрупкость и низкий рост. - Многие соперники Феликса недооценивали его из-за внешности, за что потом поплатились. Не стоит совершать ту же ошибку. Чонвон и не думает - он знает, что Феликс — один из фаворитов турнира. Он не испытывает каких-то фантазий и не питает надежд на победу, просто желая выжить.

***

- Поднимайся! – Чонвона весьма бесцеремонно треплют по щекам, вырывая из некрепкого сна. – А ну вставай, кому сказано! Юноша резко вскакивает с койки, моментально теряя сонливость. Над ним нависают несколько стражников – один из них нетерпеливо толкает его к выходу. А рядом семенит слуга Хисына, Антонин. Чонвон не понимает, в чем дело, но это все явно не к добру. "Они узнали о нас", - первым делом в голове появляются именно такие мысли. В чем еще могла быть причина? Он перебирает все возможные, но не может вспомнить, где еще напортачил. Его ведут по коридорам прочь из казарм, в самый город. А это значит одно – прилюдная расправа. Чонвон никогда не был свидетелем подобных мероприятий, но кое-что слышал. Про то, что сбегается много народу, дабы поглазеть – люди любят смотреть на чужое унижение и страдания. И не так уж и важна причина наказания. Чонвону страшно, но вырваться нет возможности. Ноги будто налиты свинцом, тело едва слушается. Но еще хуже ему становится, когда он взбирается на постамент и видит там стоящего на коленях со связанными за спиной руками Чонсона. Сердце уходит в пятки. Других вариантов нет – их видели вместе. Ян бросает на учителя пронзительный взгляд, стараясь передать то, как ему жаль. Ему кажется, что в глазах Чонсона он видит отражение собственных эмоций. От силы толчка он со всего размаху падает на колени. Руки тут же фиксируют прочной веревкой, добавляя ко всему этому удар ногой в спину – чтобы не смел поднимать головы. На шум и гам постепенно собирается народ. Прохожие и случайные зеваки – всем любопытно, когда наказывают рабов, к тому же гладиаторов. Люди стекаются, чтобы посмотреть, галдят и тычут пальцем, даже смеются. Чонвону так мерзко от всего происходящего, что кажется, вот-вот вырвет, благо желудок пуст. - Римляне! Мы сегодня собрались, чтобы наказать двух провинившихся рабов! – скрежещет поднявшийся на парапет Антонин. – Вы могли видеть их на арене Колизея, но не обманывайтесь – эти неугодные императору вовсе не те смелые воины, кем кажутся! Он, - старец указывает на Чонсона, смотрящего прямо перед собой, - отверг знатную римлянку, посмел отказать ей! Гнусный раб, который ниже ее по крови и происхождению, посмел отказать ей, где это видано? Среди толпы проносится возмущенный гул. Люди переглядываются и тихо перешептываются, а Чонвон пораженно смотрит на Пака, шокированный, не осмеливаясь поверить в то, что сделал старший гладиатор. - А второй, - продолжает Антонин, - посмел возлежать с мужчиной! Опозорил честь гладиатора и своего хозяина! Чонвон вскидывает голову, смотря прямо на оратора. Ему не стыдно, не хотчется спрятать глаза. Судя по всему, Чонсона не стали или не посмели обвинить в мужеложстве. Чонвон рад – пусть лучше он один несет клеймо позора, не надо приплетать учителя. - Чонсон приговаривается к десяти ударам плетью! – провозглашает Антоний под дружный гул зрителей. Чонвона же ожидает тридцать ударов! Каратель, прошу приступить к исполнению. Ян жмурится, предвкушая боль. Тридцать ударов – это много или мало? Он знает, что десяти достаточно для того, чтобы нанести серьезный вред здоровью, двадцати - чтобы вырубить крепкого воина. А тридцать…он не уверен, что сможет сражаться после такого и что вообще выживет. Чонвон поворачивает голову, кидая еще один взгляд на Чонсона. Тот смотрит неотрывно, а в глазах читается ужас и неверие. Младший пытается натянуть улыбку, стараясь убедить, что все в порядке, но у него не выходит. Пак же сжимает кулак и чуть взмахивает рукой, будто подбадривая, обещая, что все будет хорошо. Чонвон знает, что не будет. Но в этот момент ему больше всего на свете хочется верить в лучшее. Каратель приступает к своей миссии, нанося первый удар плетью по спине Чонсона. Орудие со свистом рассекает воздух, впиваясь в кожу и оставляя красный след. Пак вздрагивает от удара, но с языка не срывается ни звука. Чонвон видит его сжатые в кулаки пальцы, вытянувшиеся в тонкую полоску губы и сморщенное, нахмуренное лицо. По щекам Яна скатывается первая слеза – ему так жаль, безумно жаль, что Чонсон страдает по его вине. Не надо было тогда обвинять Пака в связи с другими женщинами, и он бы не оказался здесь. Пускай учитель спал бы с той римлянкой, но был бы в порядке. Да, Чонвону было бы от этого больно. Зато Чонсону – нет. - Прости меня, - тихо шепчет он, глотая слезы. Понимает, что Чонсон не услышит – на улице слишком шумно. Чонвон ненавидит себя и собственную беспомощность – очевидно, что он не может ничем помочь Паку в этот момент. Тот стоически переносит удары один за другим. Одежда на спине изодрана, из ран сочится кровь, но гладиатор так ни разу и не вскрикивает, не позволяя зевакам насладиться зрелищем по-настоящему. Чонвон не уверен, что тоже сможет так. Но он постарается. Ради себя и Чонсона. Закончив с первым наказанным, каратель подходит к нему, замахиваясь. Первый удар прожигает спину такой резкой болью, что у Яна темнеет перед глазами. Он едва не заваливается вниз, лицом в деревянные доски, но все же удерживается на коленях. Второй удар хуже чем первый. Ян чувствует, как рвется кожа на спине, как поясница намокает от липкой крови. Третий удар, и он прикусывает язык до крови, чтобы не кричать. Слезы, не прекращая, стекают вниз, оставляя на дереве темные разводы. Четыре, пять шесть. Сколько еще он сможет выдержать? Чонсон вынес десяток. Значит, и он должен, а дальше будь, что будет. После одиннадцатого кричать уже не хочется. Банально нет сил. Единственное желание – чтобы это все прекратилось. Тринадцать, и его тело заваливается набок. Он больше его не контролирует. Успевает краем глаза увидеть Чонсона – жаль, лицо видно плохо, потому что взгляд застилала влага. Быть может, тот напуган? Яна бесцеремонно поднимают, теперь по бокам стоят два стража, удерживая его тело прямо. Он уже даже не вздрагивает от ударов – находится между сознательным и бессознательным, не видя перед собой ничего. Ему и не хочется – перед глазами стоит лицо Чонсона, лица родителей и сестры, и это последнее, что он хочет увидеть в своей жизни. Быть может, до его слуха доносится голос Пака, а может, он просто бредит от боли, и это лишь проделки воспаленного разума. Ему кажется, что удары прекращаются – неужели он выдержал все тридцать? Но через мгновения возобновляются вновь. Неважно, что происходит вокруг – если Боги и существовали, они должны были смилостивиться над ним – сделать так, чтобы он потерял сознание и больше ничего не чувствовал. Неизвестно, то были Боги или его истощенный болью организм, но завалившись лицом наземь и прикрыв глаза, Чонвон больше не смог их открыть и окончательно отключился.